шипы и розы

      Паника в глазах госпожи Ким заражала и Кёнсу. Едва столкнувшись с ней взглядом, он всё понял. Внутренности скрутило спазмом, но омега постарался изобразить на лице спокойствие.       — Снова приступ? — спросил он, заходя во двор.       — Да, — кивнула сиделка, следуя за ним по пятам. — Как в прошлый раз.       Прошлый раз. Кёнсу про себя усмехнулся. Какой из прошлых разов она имеет в виду? Приступы настигали Ёнджэ минимум раз в неделю, а то и чаще, так что омега давно перестал их запоминать.       Дом встретил звенящей тишиной. Кёнсу поставил рюкзак на тумбочку у входа, повесил куртку на крючок.       — Не разувайтесь, — сказала госпожа Ким, — на полу битое стекло.       Омега кивнул и направился прямиком в гостиную.       Битое стекло не было в новинку, как и провода, перерезанные садовыми ножницами, разбитый роутер, утопленный в раковине телефон. Ёнджэ просто обожал устраивать представления. В молодости он закатывал грандиозные истерики — с бесконечным битьём посуды и угрозами покончить с собой. Будучи ребёнком, Кёнсу не раз заставал родителей посреди разрушенной кухни или перевёрнутой вверх дном спальни. Уже тогда он вёл себя не так, как другие дети: он не боялся и не плакал. Вместо всего этого Кёнсу бесстрашно подходил к папе, чей голос становился скрипучим от крика, брал за руку и крепко сжимал маленькими храбрыми ладошками. Вместо него начинал рыдать Хёнджин: обливаясь слезами, альфа обнимал обоих омег, крепко прижимая к себе, и шептал, как сильно их любит.       Уже тогда Кёнсу неосознанно улавливал хрупкость Ёнджэ, его «инаковость». Между ними была особая связь, которую мало кто мог понять. Когда папе поставили диагноз, Кёнсу было тринадцать. В тот момент весь его мир рухнул. В один прекрасный момент Ёнджэ перестал узнавать в нём сына. Что может быть страшнее для ребёнка, пусть и привыкшего к странностям родителя? Ёнджэ принимал его за другого человека, но по-прежнему помнил о его существовании. Было бы проще, если бы он совсем о нём забыл. Папа вечно искал Кёнсу, порой так упорно, что тому хотелось умереть на месте. Потому что, как бы Ёнджэ не старался, сам он не мог его увидеть.       Очень быстро Кёнсу объяснили, что таким образом и проявляется папина болезнь — синдрома Капгра. Люди, страдающие этим синдромом, часто не узнают своих близких либо принимают их за других людей. Однажды Хёнджин рассказал историю женщины, которая считала мужа своим отцом. Что касается Ёнджэ, то он перестал узнавать только сына. Точнее, он принимал Кёнсу за человека, чьё имя никто в семье раньше не упоминал. Хёнджин назвал этого человека старинным другом папы, но омега с самого начала сомневался в правдивости этого объяснения. Много месяцев спустя, когда Кёнсу помогал тёте Джису убираться на чердаке, он нашёл старый фотоальбом, а в нём — множество фотографий, с которых на него смотрело собственное взрослое лицо.       — Смотрите, кто пожаловал!       В голосе Ёнджэ сквозило нетерпение. Кёнсу обнаружил его у окна в нарочито расслабленной позе: руки сложены на груди, голова склонена набок. Высокий и худой, словно щепка. Острые локти торчат в стороны. На лице выступают ярко очерченные скулы. В свете лампы волосы переливались тёплой медью, и Кёнсу в очередной раз признал, как мало между ними внешнего сходства.       — Привет, — сказал он, глядя себе под ноги, чтобы не напороться на осколки. Рамки с фотографиями, которые раньше украшали полку камина, были сброшены на пол. Стекла всех до единой были разбиты прицельным ударом, и Кёнсу отстранённо предположил, что на этот раз папа воспользовался клюшкой отца для гольфа.       — Зачем приехал? — спросил Ёнджэ.       — Госпожа Ким позвонила. Сказала, ты опять капризничаешь.       — Мерзкая женщина! — выругался омега и рвано дёрнул плечом. Кёнсу остановился в нескольких шагах от дивана, позади которого стоял папа, опасаясь двигаться дальше.       Несмотря на учинённый Ёнджэ беспорядок, в гостиной по-прежнему царил уют. Стены были выкрашены в тёплый молочный оттенок. Голубой диван в центре был завален разноцветными подушками. На любимом кресле Хёнджина лежал его любимый клетчатый плед. Кофейный столик занимали стопки детских книг. Когда болезнь ненадолго отступала, они любили собираться здесь втроём. Хёнджин — в том самом кресле у камина, Кёнсу и Ёнджэ — на диване, тесно прижавшись друг к другу под одним одеялом. Альфа страшным голосом зачитывал жуткие моменты из очередного кровавого детектива, а омеги вздрагивали и покрывались мурашками. Каждый раз, когда они доходили до сцены убийства, Ёнджэ весь подбирался и крепко обнимал Кёнсу за плечи. Тело омеги неосознанно стремилось защищать, тогда как разум причинял лишь боль. Вспоминая о таких вечерах, Кёнсу всегда с трудом сдерживал слёзы.       — Я тебя не звал, — продолжал Ёнджэ. — Я хотел видеть Кёнсу.       — Ты же знаешь, — мягко сказал омега, — Кёнсу очень занят учёбой…       — Неправда! Ты врёшь!       — Ты можешь позвонить ему завтра.       — Это ты во всём виноват! — прошипел вдруг Ёнджэ. Глаза его вспыхнули лихорадочным блеском. — Ты настроил моего сына против меня!       — Прекрати! — невольно вырвалось у Кёнсу. — В этом есть и твоя вина!       Слова угодили в самое больное. Ёнджэ дёрнулся, как от удара. На глаза у обоих навернулись слёзы, и Кёнсу почувствовал, что задыхается.       Человека, который все эти годы терзал их семью, звали Ким Мёнсу. Он приходился тёте Джису родным братом, а Кёнсу — настоящим биологическим папой. Ёнджэ же на самом деле был его отцом.       Иметь обоих родителей-омег — это редкость. Обычно омеги не могут оплодотворять, а те, кому это удаётся — просто генетическая аномалия. Наука назвала это явление «синдромом активных сперматозоидов у омег». Ёнджэ даже не подозревал, что является обладателем такой мутации. Во время учёбы в университете он познакомился с двумя омегами, братом и сестрой — Мёнсу и Джису. Они сразу стали друзьями, но очень скоро между Мёнсу и Ёнджэ вспыхнула запретная страсть. Двадцать лет назад нравы в обществе были суровыми, а информации о защищённом сексе — преступно мало. Омеги не предохранялись, полагая, что беременность им точно не грозит, и легкомысленность сыграла с ними злую шутку.       Пока была такая возможность, Ёнджэ предлагал сделать аборт, но Мёнсу наотрез отказался. Они рассказали семьям, но не встретили поддержки ни от кого, кроме Джису. К тому моменту омега вышла замуж за Бёна и тоже забеременела. Брат и сестра были на седьмом небе от счастья, представляя, как вместе будут растить детей и что Бэкхён и Кёнсу станут лучшими друзьями. В конце концов Ёнджэ тоже поддался чарам их фантазий. После рождения сына они с Мёнсу планировали эмигрировать в Европу, где в те годы уже узаконили однополые браки.       В ночь на 12 января 20хх года в Пусане, где они тогда жили, разразился страшный шторм. Ветер оборвал провода, повредив линии электропередач. Генератор в родильном отделении, куда скорая привезла Мёнсу, еле справлялся. Буря только набирала силы, когда омега в палате задыхался от крика. Ёнджэ в слезах сидел под дверью, умоляя выходящих акушерок пустить его, но те вежливо отказывали — Мёнсу не хотел, чтобы возлюбленный видел его в таком состоянии.       Около четырёх утра на свет появился Кёнсу. Четыре килограмма двести грамм. Рост — 53 сантиметра.       К шести не стало Мёнсу. Омега потерял много крови: как врачи ни старались, с едва работающим оборудованием они не смогли его спасти. Ёнджэ остался один с младенцем на руках. Трудно даже представить, что он тогда пережил. Они с папой никогда не говорили о Мёнсу, а те крохи информации, которые Кёнсу удалось узнать о своём втором родителе, поведала ему Джису. Не удивительно, что смерть возлюбленного оставила на папе такой отпечаток. Недолго сойти с ума, когда рядом с тобой растёт его копия и с каждым годом сквозь детскую пухлощёкость, как сорняки на клумбе, начинают проступать до боли знакомые черты.       Ёнджэ будто прочитал мысли Кёнсу — на его лице отразился весь спектр горя, который только можно вообразить. Всего на мгновение в папиных глазах промелькнуло узнавание.       — Ты принимаешь свои таблетки? — спросил Кёнсу.       Ёнджэ не ответил, лишь сжал губы в упрямую полоску.       — Па… — начал было омега, но тут же осекся. — До Ёнджэ!       — Нет, — угрюмо ответил тот. — Я… Я не хочу!       — Мы же договорились, — сказал Кёнсу мягко, но настойчиво. — Ты сможешь видеться с сыном, только если будешь принимать лекарства.       — Мне от них плохо. — Ёнджэ обхватил себя руками за плечи, будто хотел стать меньше и спрятаться от взгляда «Мёнсу». — Я чувствую себя вялым, всё время хочу спать…       — Знаю, родной, но ты должен. Ради Кёнсу.       Произнеся это, омега сглотнул ком в горле. Больно было видеть папу таким напуганным и разбитым. Он смотрел из-под чёлки, с детской обидой в глазах, как будто Кёнсу заставлял его делать что-то ужасное. Нейролептики, прописанные врачом, действительно имели побочные эффекты, но они снижались через несколько месяцев терапии. Ёнджэ же постоянно бросал, не выдерживая и пары недель, и приходилось начинать всё с начала.       Первое время Хёнджин сам контролировал приём таблеток. После месяцев изнурительной борьбы с непримиримым характером мужа он сдался и нанял сиделку. Ёнджэ ответил на это очередным притворным самоубийством, которое чудом не увенчалось успехом. Хёнджин вовремя зашёл в ванную, где нашёл мужа с перерезанными венами и вызвал скорую помощь. С тех пор запястья омеги украшали уродливые шрамы, которые он, не стесняясь, выставлял напоказ.       Справиться с папой мог только «Мёнсу». Кёнсу была ненавистна эта игра и в душе он проклинал себя за то, что идёт у болезни Ёнджэ на поводу. Но какой у него был выбор? Слова Хёнджина папа пропускал мимо ушей — с самого начала болезни альфа лишился своего авторитета. Ёндже обижался и злился, что муж слишком часто отсутствует и не может всё время находиться рядом. К сожалению, только Мёнсу — призрак, живущий в их доме — имел на него реальное влияние. Порой становилось страшно, насколько бесцеремонно он вторгается в их семейную жизнь. И Кёнсу боялся однажды забыть, кем на самом деле является. Вот он проснётся утром, взглянет в зеркало, а оттуда будет смотреть Мёнсу. Он займёт его место рядом с Ёнджэ и Хёнджином, а сам Кёнсу навсегда останется в Зазеркалье.       — Госпожа Ким, — сказал он, зная, что сиделка стоит за дверью. — Принесите Ёнджэ таблетки. И уберите, пожалуйста, этот беспорядок.       В ответ раздался шорох шагов в сторону кухни, где хранились лекарства. Ёнджэ обиженно засопел, но спорить не стал. Головная боль вгрызлась Кёнсу в виски. Он устало вздохнул — эти минуты собранности дорого ему обойдутся.       — Уже поздно, — сказал омега. — Прими лекарства и ложись спать пораньше. Ты вымотался.       — А ты? — спросил Ёнджэ. — Уже уходишь?       — Я останусь до завтра. Лягу в комнате Кёнсу.       Вошла госпожа Ким со стаканом воды и таблетницей. Ёнджэ скривился при виде пилюль, но всё же позволил женщине подойти. По-прежнему прожигая Кёнсу взглядом, он послушно проглотил белую капсулу и отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.       — Тебе надо поесть, — сказал Кёнсу, глядя на его торчащие лопатки. — Я приготовлю ужин.       Ёнджэ не ответил, даже не шелохнулся.       В кармане брюк завибрировал телефон. Кёнсу вышел из гостиной и ответил на звонок:       — Да.       — Ты где? — Из трубки звучал голос Бэкхёна. — Я зайду за тобой.       — Я дома. У родителей.       — Что-то случилось? — Бэкхён мгновенно насторожился. — С дядей?       Кёнсу не смог сдержать улыбки: беспокойство брата умиляло. Ещё до болезни Ёнджэ Бэкхён держался с ним настороженно, словно чутьё подсказывало, что со старшим омегой что-то не так. Хотя самого Бэкхёна дядя никогда не обижал, омега предельно остро реагировал на его жестокость по отношению к Кёнсу. Сколько бы омега не пытался убедить брата, что им движет болезнь, Бэкхён отказывался это принимать.       — Ничего серьёзного, — сказал Кёнсу, привалившись спиной к тумбочке в коридоре. — Опять отказывается принимать лекарства.       — Почему ты не позвонил? Я бы поехал с тобой.       — Прости. — Омега сжал пальцами виски, пытаясь унять пульсирующую боль. — Я запаниковал.       В трубке зазвучало тревожное сопение.       — Всё оказалось не так страшно, — продолжил Кёнсу, пытаясь успокоить брата.       — Мне приехать? — спросил, наконец, Бэкхён.       — Не нужно.       — Ты всегда так говоришь, — проворчал он в трубку. — Когда вернёшься?       — Завтра, я думаю.       На входной двери запищал электронный замок. Кёнсу повернулся на звук и встретился взглядом с Хёнджином. Альфа расплылся в радостной улыбке.       — Привет, котёнок!       — Привет, — ответил Кёнсу. От нежного прозвища, которым его наградил отец, в груди разлилось тепло.       — Хёнджин там? — спросил из трубки Бэкхён. В его голосе послышалось облегчение. — Передавай привет!       — Ага. Папуль, тебе привет от Бэкхёна.       — И ему!       Проходя мимо сына в гостиную, Хёнджин поцеловал его в макушку и легко потрепал по волосам. Кёнсу по-привычке попытался увернуться, чем вызвал у альфы отеческий смешок.       Хёнджин был одет в серый, ладно скроенный костюм-тройку, который сидел на нём безупречно. На голове царил художественный беспорядок едва тронутых сединой волос. В свои пятьдесят альфа выглядел не старше сорока, хотя тяжёлая работа частного детектива уже должна была наложить свой отпечаток. Глядя на его мускулистые плечи, точёное аристократичное лицо и пронзительные карие глаза невозможно было не влюбиться. С самой первой их встречи Ёнджэ был обречён.       — Ты сам как? — спросил Бэкхён.       — Терпимо, — ответил Кёнсу, и тут вспомнил разговор в машине. — Ты говорил с Чанёлем? — спросил он.       Повисла пауза.       — Чонин растрепал?       — Не съезжай с темы.       — Я и не съезжаю. — Бэкхён вздохнул. — Знаешь, он так удивился, когда меня увидел.       — Он же не думал, что ему всё сойдёт с рук? — удивился Кёнсу.       — Конечно нет, — ответил омега с усмешкой, — но до последнего надеялся, что я побоюсь к нему подойти.       Кёнсу нестерпимо хотелось узнать, что же заставило альфу так думать, но спрашивать сейчас не рискнул. Судя по тому, как яростно Бэкхён защищает свою тайну, он ещё не готов с ним делиться.       — Чонин сказал, что Чанёль выглядел злым.       — Ох уж этот Чонин… — многозначительно произнёс Бэкхён. Интонация, с которой он это сказал, Кёнсу не понравилась. — Пак разозлился, что ему пришлось извиняться за свой мудацкий поступок.       Ложь, подумал Кёнсу. Чанёль не выглядел как человек, который легкомысленно относится к таким вещам. Им однозначно двигала ревность, и Бэкхён не мог этого не видеть.       — Так он всё-таки извинился?       — Да. И не думаю, что ещё раз рискнёт трепать языком.       Омега пожалел, что не видит его лица и не чувствует запаха дикой вишни. Голос мог обмануть, но глаза и феромоны никогда не врали.       Из гостиной послышался громкий возглас Ёнджэ.       — Ладно, — сказал Кёнсу. — Мне пора. Спишемся позже.       — Ладно, — согласился Бэкхён.       Кёнсу завершил звонок. Он хотел войти в гостиную, чтобы узнать, что случилось, но на пороге появился отец.       — Кажется, папа сегодня не в духе, — тихо сказал альфа.       — Не то слово, — согласился Кёнсу.       — Хватит шептаться за моей спиной! — крикнул Ёнджэ. Кёнсу поморщился и убрал телефон в карман форменных брюк.       — Ужинать будешь? — спросил Хёнджин, проигнорировав слова мужа. ― Я взял жареные рёбрышки на вынос.       ― Угу.       Отец вручил ему пакет, который всё это время держал в руках, и подтолкнул в сторону кухни. Рёбрышки пахли восхитительно; омега только сейчас осознал, насколько был голоден.       На кухне он включил верхний свет и плотно закрыл дверь, чтобы не слышать разговора в гостиной. Затем достал из пакета замотанные в фольгу рёбрышки, переложил на большую тарелку и отправил в духовку, не дожидаясь, пока та разогреется до нужной температуры. Эти действия Кёнсу совершал на автомате, стараясь фокусироваться на каждом движении и тактильных ощущениях.       Скоро на пороге кухне появился Хёнджин.       — Вот это запах!       Своим присутствием альфа словно занял всё пространство комнаты. От него пахло хвойным лесом, и этот аромат внушал омеге спокойствие и защищённость.       — Выглядишь уставшим, — сказал Кёнсу, пристальнее вглядевшись в лицо отца. — Всё в порядке?       Сняв пиджак, Хёнджин повесил его на спинку кухонного стула.       — Не волнуйся, котёнок, — сказал он. — Я в норме.       Расспрашивать дальше было бессмысленно: отец ни за что не признается, как на самом деле устал. Он внушил себе, будто поделившись проблемами с сыном, невольно взвалит на него новое бремя. На самом деле всё было с точностью до наоборот: Кёнсу станет намного легче, если альфа поделится своими чувствами. Ему хотелось вместе преодолевать все трудности, которые принесла в их жизнь болезнь Ёнджэ. Чем упорнее отец молчал, тем сильнее Кёнсу тревожился и сходил с ума, предполагая самое худшее.       Под внимательным взглядом отца омега достал из холодильника зелень и сунул под струю проточной воды.       — У тебя что-то случилось? — спросил альфа. Он присел за стойку у него за спиной.       — Нет, — ответил Кёнсу. — С чего ты взял?       — Я твой отец. — Альфа улыбнулся. — Я знаю тебя.       Отчего-то омега вспомнил Чонина. Этот альфа тоже считал, что знает Чунмёна, а на деле и не подозревал, сколько тайн он хранит. Самонадеянность всегда выходит людям боком. Если бы мог, Кёнсу бы избавил Чонина от заблуждений.       И тогда его посетила странная идея.       — У меня есть просьба, — сказал омега, сам удивляясь, что решил вмешаться. — Можешь найти информацию об одном человеке? Всё, что реально узнать, не нарушая закон.       Хёнджин заинтересовано выгнул бровь.       — Это не для меня! — поспешно добавил Кёнсу. — Это для друга.       — Имя.       — Крис Ву. Альфа, тоже учится в Академии.       На духовке зазвенел таймер.       — Он сделал что-то плохое? — серьёзно спросил отец.       Кёнсу на миг задумался, а затем ответил:       — Надеюсь, что нет.       Хёнджин закивал, удовлетворённый таким ответом. Пока омега расставлял на обеденном столе посуду и раскладывал приборы, он вынул рёбрышки из духовки прямо голыми руками. Кухню мгновенно наполнил аппетитный аромат топлёного жира. Альфа поставил блюдо с мясом посреди стола и веле Кёнсу позвать папу.       Ужин прошёл как обычно, включая и то, что Ёнджэ всё время таращился на него из-за другого конца стола. Кёнсу игнорировал папино поведение и болтал с отцом, обсуждая его работу и дела студсовета. Проговорившись, что домой его подвёз альфа, он тут же прикусил язык. Отец вопросительно выгнул бровь, но никаких пояснений не последовало. Хёнджин понимающе хмыкнул и оставил сына в покое, за что тот был ему благодарен.       Папа вызвался мыть посуду, и Кёнсу ретировался в комнату, оставив родителей наедине. Только упав на кровать поверх покрывала, омега осознал, как сильно устал. Ужасно ломило руки и ноги. Он поднёс руку ко лбу и тот оказался жутко горячим.       — О нет! — выдохнул он и полез в телефон, проверять календарь цикла.       Ну, нет! Пожалуйста! Только не сегодня!       Календарь подтвердил, что сегодня — первый день течки. Кёнсу простонал и со злости швырнул телефон на другую половину кровати. Теперь понятно, почему он так странно чувствовал себя в обществе Чонина. Почему после одного дурацкого поцелуя даже боялся смотреть на него, а в машине, когда встречался с альфой глазами, забывал как дышать.       Почему же Чонин делал вид, что не чувствует изменений в его запахе? Почему так спокойно сидел рядом, хотя временами омега и замечал странный блеск у него в глазах. Там, в салоне, Кёнсу принял этот блеск за отсветы городских фонарей. Теперь же всё встало на свои места. И надо отдать альфе должное — у него железное самообладание. Даже если и понял, что перед ним течный омега, он ничем это не показал. Правда, Кёнсу не был уверен, что хотел бы другого. Одно дело — предлагать Чонину секс на равных условиях, когда они оба принимают это решение. Другое же — под воздействием феромонов отдаться страсти, которая на самом деле даже не была настоящей.