Сожги меня

…Она уже спряталась за стенами дома, перебирая вещи с мамой. Тот факт, что ее не было в моем поле зрения, повлиял на мое желания жить, резко уменьшив его. <i>Зачем жизнь, если ее в ней не будет? На секунду меня настигла грусть, но через мгновение, снова побежала дальше — Моя нежная любовь выглянула из-за дверей. Быстро, но тихо закрыв их, мое солнце встала спрятав руки за спину. Теперь уже неотрывно глядя на меня с самой очаровательной улыбкой. Она опять, все так же меня читала. Милая, я готов стать кем и чем угодно, только бы ты всегда на меня так смотрела…</i> Спрыгнув с порога, она с интересом подошла ко мне, смотря на новый, еще ею нечитанный выпуск комиксов. Она монотонно спросила, чтением чего я занят, немного прищурив глаза. Все же, я буду прав, сказав, что ее больше интересовало то, что я сейчас держу в руках, намного больше, чем я сам. Этот факт был не очень приятным, но все же вернул меня на землю, после того, как Билли наклонилась, стоя сзади меня. Ее волосы опять упали на мое плечо, щекоча шею возле ворота футболки. Она уперлась в мои плечи и надавила на них, кресло отклонилось назад и ей больше не нужно было тянуться за журналом. Вырвав его из моих рук так резко, что я уж было хотел сделать ей замечание. Мол, не жалеет меня, так пусть пожалеет деньги, потраченные на свежий номер, который делает ежедневный акт ее безделья более занятным. Бегло пробежав глазами по тексту, который я только что рассматривал, она быстро перевернула страницу, а затем взяв комикс за края, быстро пролистала. Еще с минуту поглядев на меня она подняла глаза в верхний правый угол и резко выпрямившись, ушла. Честно говоря, читатель, я был немного разочарован. Все произошло так быстро и туповато, что я даже не успел продумать ее возможные следующие действия. Странно, Билл пришла ко мне просто так, просто узнать что я читаю? Хотя… наверное у меня всего-навсего, какие-то, слишком большие и непонятные надежды на обыкновенную девочку-подростка. Разве она мне что-то должна? — нет, она же может не быть заинтересована в нелепых диалогах со мной, это абсолютно нормально. Простите меня, читатель, последнее время я и правда имею какие-то непривычно-завышенные ожидания к чему либо. Не прошло еще минуты, как моя милая заполнила своей прелестью мой взор. Она даже меня немного напугала. Никак не могу привыкнуть к этим ее внезапным исчезновениям и таким же ярко-резким появлениям. В руках она держала маленький поднос с тарелкой, на которой лежали два блинчика и маленькую пиалочку с тем самым малиновым джемом. Выглядела моя радость сейчас очень сосредоточено, неотрывно следя за содержимым, пока медленно нагибалась, чтобы поставить поднос мне на колени. Похоже стоять ей было не очень удобно и чтобы случайно не завалиться, ты по неволе наступила своей босой ногой на мою. Твой медленный выдох поднял прядь твоих волос, немного пощекотав ним мою щеку. Ощущение ее рядом и запах роз снова всколыхнули все мои внутренности и кровь стремительно убыла вниз. В этот момент я был благодарен всем существующим и несуществующим высшим силам, что на мне был поднос и ничего, кроме сбитого дыхания не могло меня выдать. И по иронии, в ту же секунду, я больше почувствовал, чем увидел твою ухмылку, но не успел я ничего предпринять (а разве надо было?), как тебя уже не было предо мной.

***

Сегодня воскресенье. В понедельник завтра родители должны уехать. Я заметил, как Билли расстроилась, когда мама сказала, что они могут там задержаться. Она всякими способами пыталась это скрыть, точно не знаю для чего, может просто не хотела, чтобы мама и волновалась, а может боялась, что ее все-таки отправят в тот лагерь. Не знаю почему, но мне тоже было не по себе. Чувствовал себя странно и какая-то призрачная грусть медленно и незаметно обошла вокруг меня. Я сидел будто в капсуле и сквозь ее серую оболочку все казалось таким же серым. Билли время от времени смеялась над шутками отца, но все это выглядело для меня очень-очень неестественным. Вуаль временной апатии (да, именно временной, не удивляйтесь, читатель. Я упомянул этот свой термин именно потому, что знаю что это, так как со мной такое не раз бывало. А может и вам тоже знакомо.) Мы всей семьей сидели в гостиной, смотря по телевизору первый сезон «Американская история ужасов» (Билли была от него в восторге и не удивительно, она всегда любила смотреть ужастики. Никогда не понимал её в этом). Я провел с ними в гостиной чуть больше часа, (только чтобы побыть этот час рядом с ней). Но уже после того, как прошло немного больше сорока минут, для меня этот простой семейный досуг, который по идее должен расслаблять, стал пыткой. У меня не было особого желания сидеть здесь, но все равно выжидал уместного момента. У меня была цель — я хотел с ней поговорить насчёт обязанностей по дому на время отъезда родителей, но к сожалению, не успел. Билли сославшись на усталость ушла спать. Я удивился. Мол, сейчас же только три часа дня, но ничего не сказал, молча проследив за ней, пока она шла к двери. Мне очень хотелось встать и пойти за ней, но все же заставил себя сидеть на месте. Обсудив все с отцом ещё раз, я не выдержал и все же пошёл к ней. В надежде увидеть мою девочку мило спящую, и её волосы, сияющие золотом на солнце… Простите читатель, я немного замечтался. Но через секунду меня постигло удивление — в постели её не было. Вышел в коридор. На полу возле двери в мою спальню валялась пустая железная банка из-под колы. Я вздохнул и подобрал мусор. Понял, что она не вернулась в свою комнату, что она, наверно, пошла в мою. Но странно — там её тоже не было, и тут я задумался. Билли ведь часто зависала у меня, сидя на столе и болтая ногами, пока я возился с записями песен и текстами. В моей голове в миг пробежали воспоминания за прошлый год и вообще, все моменты нашего совместного времяпровождения. Ни на минуту я не подумал, что она могла уйти гулять. Вполне возможно, что она вышла гулять во двор — погода ведь хорошая, особенно в эти дни. Меня начали грызть сомнения. Куда она могла уйти с кем-нибудь? Она могла пойти гулять с подружками, а может, с той худой девочкой (пару раз видел её, они с Билли вместе ходили на хор). Но так странно, почему она не просто тогда ничего не сказала, а соврала. Где она? С кем? Когда эта маленькая обманщица уже успела смыться? Почему ничего не сказала? Тревога в груди начала расти. Выбежал на двор, но там ее тоже не было. Я был растерян, обойдя дом вокруг не увидел и следа, что моя милая здесь была. Уставившись на клумбу, где росли мамины лилии я рассудил и наконец-то успокоился, потому что знал — что сам бы нашёл её, где и с кем бы она ни была… Вдруг все вокруг начало растворяться и становится прозрачным. Уши будто заложило и пение птиц, которое я слышал, пока стоял во дворе тоже утихало, будто переносилось куда-то очень далеко. Я проснулся. Мне показалось, что кто-то встряхнул меня за плечо, но на самом деле я сам вздрогнул и открыл глаза. По мне ударил шок того, насколько реалистичным был сон, и то, что по времени было уже почти девять утра. Стояла звенящая тишина, не нарушаемая ни словом, ни звуком малейшего движения в доме. Я удивился тому, что меня никто не разбудил. Такое ощущение было, будто за это время проспал все на свете. Наконец-то встав с кровати я подошел к окну, отодвинув шторы. Солнце уже стояло довольно высоко, а в небе не было ни облачка. Трава и деревья казались абсолютно обычными — разве что чуть бледнее. День был на удивление ясным и каким-то неестественно чистым, словно я все еще сплю. Когда воспоминания о странном сне отошли, я подумал о ней. Моя милая — мое единственное желание жить и думать о хорошем. Думать о ней. По телу пробежали мурашки, а на душе потеплело, словно ощутил давно забытую и оттого почти странную радость. (И правда странную, ведь, как вы, читатель заметили — я просто не могу себе позволить забыть о ней). Убирая рукой длинные рыжие волосы, спадающие на лицо я пытаюсь прочистить горло и окончательно проснуться. Глаза еще не привыкли к такому яркому дневному свету и приходится щуриться. Садясь за стол, я уже по памяти перебираю бумаги на столе, не глядя. Какие-то из них убираю в стопку, тексты складываю в папку и в выдвижной ящик стола. Медленно прорезается воспоминание о дневнике. Ну что ж, пока что, на этот момент это единственное, чем я могу себя занять без вреда для своей нервной системы. В голове каша из мыслей и все они опять о ней. Наконец беру толстую тетрадь в темно-коричневом переплете и переворачиваю на чистую страницу. Наклоняюсь над ничем не повинной бумажкой и царапаю неясные слова своим мелким почерком, который разбирала разве что моя мать, и то это было четыре года назад. (Сейчас ей не то чтобы тексты моих песен ей сложно прочитать, просто если я оставляю записку, то стараюсь писать более крупными буквами и не тулить их слишком сильно друг к другу.) Ход мыслей прерывает еле слышное, и совсем бесшумное шуршание. Если бы я был бы не собой, а кем-то другим, то наверное даже не обратил внимания. По спине пробегают мурашки, и нет, это не от холода, а от мысли «как давно она здесь стоит». Я ни с кем не спутаю эти мягкие, тихие шажки. Ни с чем не спутаю это особенное онемение, эйфорию. Мягкий порыв щекочущего бриза проходится по затылку и меня окутывает нега. Я с трудом пытаюсь вернуть себя в реальность, блаженство уже растекается по моим жилам вместо крови. Прохладный сквозняк, холодный пол и ее тепло — опять у меня ничего не получается, опять я теряю рассудок. Опять она ускользает в паре с реальностью… Все вокруг будто покрывается дымкой, она тоже. Моя нежная любовь медленно растворяется в этом тумане моей запретной нежности и я вместе с ней… Она словно ни в чем не бывало стала рядом и начала рассматривать кошмарные завитушки, которыми я измарал лист бумаги. О нет — то не было следствием вдохновенной паузы эссеиста между двумя параграфами; то была гнусная тайнопись (которую понять она не могла) моего рокового вожделения. Ее снежные локоны склонились над столом у которого я сидел, держа лист и продолжая его изучать чуть-чуть близорукими глазами. Моя наивная маленькая гостья забралась ко мне на колени, и я мягко обнял ее одной рукой — жалкое подражание кровному родству. Я пытаюсь ее поймать, и наконец мне это удается — она оказывается у меня в руках. Ее прелестный профиль, приоткрытые губы, теплые волосы были в каких-нибудь трех вершках от моего лица, и сквозь грубоватую ткань моей (!) футболки я чувствовал жар ее тела. Я больше не в силах на нее смотреть, глаза манят меня, она смотрит мне в душу, и ее взгляд проникает до самых моих костей. Вдруг я ясно понял, что могу легонько поцеловать ее в девичью шею или в розовый уголок рта с полной безнаказанностью — понял, что она меня не оттолкнет. Наоборот — позволит мне это и даже прикроет при этом глаза по всем правилам Голливуда. Это также просто, как двойная порция сливочного мороженого с горячим шоколадным сиропом! Каким образом я это понял? Может быть, просто чутьем я уловил легчайшую перемену в ритме ее дыхания, ибо теперь она уже не столько разглядывала мою мазню, сколько ждала с тихим любопытством, чтобы произошло именно то, чего до смерти хотелось извергу, который еще и приходится ей старшим братом. Я повинуюсь ее невербальному приказу и тоже поворачиваю к ней лицо — так, чтобы между нами осталось совсем немного пространства. То, что происходит потом, было само по себе загадкой. Я заметил это только в следующую секунду. Лицо у нее вдруг переменилось — теперь она глядела на меня с улыбкой, а в ее больших океанических глазах появился насмешливый блеск. При этом она сделала чуть заметный жест — положив свою маленькую ладошку мне на грудь. И я почувствовал, что в ее взгляде присутствует пугающее знание обо мне и о том, что творится со мной. Ощущение, которое пробирало всего меня в тот момент было похоже на сочетание томной неги, страха и дурмана — но, конечно, не такого, от которого все вокруг расплывается и двоится. И я не знаю, испытывал ли я когда-нибудь подобное прежде. На миг мне представилось, что я гляжу в глаза русалке. Она очаровательна. Но нет! На самом деле это значило, что время данное мне, для наслаждения моей тринадцатилетней пассией вышло. В коридоре послышались размеренные шаги и голос матери…