На пути к Тихому Приюту

Баня встретила удушливым паром и сальными комментариями. Стирая от раздражения зубы, Лин перекинулась парой слов с хозяином, схапала любезно предложенное полотенце и почти что бегом направилась в женское крыло, стараясь игнорировать снующие по коридорам едва ли прикрытые тела и липкие слова. Удавалось это плохо, и пару раз Лин даже пожалела, что оставила револьверы в трактире. В частности, после пары очень едких фраз, в которых с какого-то перепугу фигурировало имя Фантома. Да чтоб их всех! В особенности Еву с ее выбором места для релакса! Но больше прочих — Ло! Вот точно!.. В нужный предбанник Лин влетела раздраконенной мегерой. — Задрал! Идиота кусок! Мудила инфантильная!.. Ева подтянула рукава халата и наполнила вином еще один бокал, который Лин в себя залила, не прерывая гневной тирады. Двадцать восьмая виновато наклонила голову к плечу. — Капитан? — Да ну а кто ж еще! — Лин с усталым выдохом плюхнулась на подушки рядом с ней. — Почему все знают, где находится каждый член команды, а где шляется вечно наш капитан — знает вся Тортуга, но не мы?! Да я только по пути сюда наслушалась таких сплетен, что волосы встают дыбом! — Мальчик нарабатывает связи, — Ева спокойно пожала плечами и легла на бок среди подушек, захватив с низкого столика свой бокал. — Разве это плохо? — То, как это делает он — да! — Двадцать восьмая подползла к Лин со спины и настойчиво заставила откинуться себе на грудь. Та подчинилась, вздохнула, когда ее укутали в крылья. — Он слишком беспечен. Слишком… — она споткнулась о нелестное слово, но поймала участливый взгляд Евы и отбросила скромность: — тупой. Временами. Временами он кажется просто невероятно тупым, вот! Верно ты сказала, мальчишка. Идиотина тупорылая, будто только из мамки вывалившаяся!.. Ева запрокинула голову и захохотала. Как же она порой в этих жестах напоминала Рогу. И не только в этих. Лин слишком сблизилась с ней, чтобы не замечать очевидного: кто из них по факту чей ребенок. — Ну перестань. А иначе бедняга от икоты помрет. — Да может и слава Богам, — Лин угрюмо ополовинила бокал. — Саморучно иногда придушить готова. За спиной заерзала Двадцать восьмая. — Ты… правда? — Что «правда»? — Так не любишь капитана? Вопрос Двадцать восьмой ударил в живот, как-то мгновенно выбив изнутри злость. Лин обернулась на нее. Гарпия выглядела взволнованной и грустной. Святой пацифист, в чьей душе росли тюльпаны. Наивность и простота ребенка, запертые в теле взрослой женщины — и при этом обладание удивительной способностью метить из-за них в цель. Но придумать ответ Лин не успела. — Родная, — подала голос Ева. — Помнишь, что я вам двоим говорила? Мы тут одни. Ты можешь высказывать свои мысли вслух, открыто. Ах, да. Психотерапия от Евы Рэкхем. В первый же их «девчачий» вечер завершившийся в постели. А ведь началось все достаточно невинно. Ева предложила устроить девичник, отдохнуть от этих оболтусов — почему нет? Бар, веселые посиделки, мужской стриптиз, танцы и разговоры, разговоры, разговоры… Лин впервые попробовала траву. Двадцать восьмая впервые распробовала краски жизни и начала оттаивать. А потом все закончилось тем, что они втроем с Евой переспали. Прекрасно. Даже обидно, что Лин не помнила всех подробностей той ночи. Потому что очень уж хотелось знать, откуда у нее на бедрах красовались синяки, почему барабаны револьверов оказались разряжены, подаренный ей Двадцать восьмой шарф — порван в клочья, а Ева на все вопросы отвечала этой их не иначе как фирменной семейной загадочной улыбочкой и прищуренными глазами. Лин сперва на нее злилась. А потом стала замечать перемены в Двадцать восьмой. Да и собственные тревоги нет-нет, да немного отпускали. Потому трудно было не признать, что болтовня Евы работала. Пусть даже если Лин по итогу не помнила половины таких разговоров — не говоря об их приватных беседах с Двадцать восьмой, на которых Лин не присутствовала вовсе. Да и чего уж душой кривить — она действительно чувствовала по отношению к ним двоим очень теплые чувства и… удивительное доверие, да. Незнакомое ранее приятное осознание, что тебя выслушают, поймут и разделят твои чувства. Интересно, это и была та самая женская дружба? — Нет. Я люблю его. Ну, как брата, друга… — пояснила она вдогонку на елейную улыбку Евы. — Но просто у меня часто такое чувство, что я должна за ними всеми надзирать, как курица-наседка. Вернее, не то что должна, а… Что если я делать этого не буду, они убьются. А мне их жалко, потому что я их, черт бы их побрал, люблю! — она помяла пальцами переносицу. — И меня бесит, что они меня не слушают! Будто назло наперекор делают. Ло — так точно. Скажешь ему не прыгать с крыши — он демонстративно пойдет и прыгнет! Ева легла удобнее, закинула ногу на ногу. — Увы, именно так в большинстве случаев работает мужской характер. Такова их природа. Если кто-то более слабый, по их мнению, пытается ими командовать и указывать, что делать — особенно женщина, — их эго агонизирует и скукоживается. Именно поэтому, если ты ему что-то запретишь, он с великой долей вероятности сделает наперекор. — И что делать? Пустить все на самотек? — Отчего же? Просто нужно направлять эту строптивую мужскую энергию в нужное русло. Играя от обратного, к примеру. Лин задумалась, перекатывая по черепной коробке ее слова. — Запрещать ему то… что мне нужно? — Верно, умница. Это тонкие манипуляции. И самое главное, чтобы мужчина никогда о них не догадался. Иначе его трепетное эго стремительно скончается. Мужчины очень ранимые и нежные, на самом деле, и их очень просто ранить. Лучше лишний раз похвалить, польстить, напомнить ему, какой он замечательный и несравненный — и тогда он перевернет мир, лишь бы доказать тебе это лишний раз. — Как-то это… унизительно, — Лин с сомнением поморщилась. — Выходит, даже если права, я никогда не смогу доказать ему это. И он продолжит считать себя правым, а меня — дурой, хотя это не так! — Ну тут уж тебе решать, что для тебя важнее, — Ева спрятала улыбку в бокале, — результат или собственная гордость. Лин залипла на рассматривании оперения Двадцать восьмой. — Нет, не могу так. Не хочу быть сукой. Особенно с ними. — Увы, родная. Сука живет в каждом человеке — и не только в женщине. И если ее время от времени не будить, то на тебя охотно накинут ярмо и сделают скотиной. Потому что, опять же, такова природа, к сожалению. И многие мужики считают, что женщина нынешняя мало чем отличается от женщины первобытной: ноги раздвинь, обслужи и не мешай, иначе не поделюсь с тобой добытым мясом. Но такие и сами по складу ума недалеко ушли от пещерных людей, — она прокрутила бокал в руке. — Отросток между ног делает существо самцом, мужиком. А мужчиной его делает способность контролировать внутреннего мудака. Лин поджала губы. Разговор начинал касаться не самых приятных тем. Слишком много в ее жизни было мудаков. — А кем ты считаешь… например, Эла? Ева тонко, выразительно улыбнулась и промолчала — только наклонила голову, показывая, что уловила попытку увести тему. Не слезет ведь теперь. — Я… — сломавшись в итоге под ее испытующим взглядом и не зная, как корректно отреагировать на сказанное, Лин инертно всплеснула рукой. — Я не знаю. Это сложно объяснить. Гарпия ткнулась носом ей в висок. — А ты попробуй. По сердцу растеклось тепло от ее тела. Губ коснулась улыбка. Как тут отказаться? — Предлагаю продолжить разговор в парной. — Момент, когда Ева поднялась и с нее соскользнул халат, Лин как-то проглядела. — Я забронировала приватную, не волнуйтесь. Купальня, правда, крошечная, — она заигрывающе подмигнула, — но, думаю, потеснимся. Чертово дитя Трикстера, не к ночи тот будет помянут… И все же, до чего они обе были красивые. Лин таяла от массажа, наслаждалась от скользкой из-за мыла чужой кожи под ладонями, вдыхала запахи эфирных масел, млела от тепла и ласки. Когда-то ей доводилось раньше бывать в бане, на островах в Синем океане, почти что у границы Северного края: та состояла из нескольких помещений, парилку нагревали до раскаленного воздуха, и только когда уже кровь начинала закипать — требовалось бежать в соседнее помещение, с бассейном, где нырять в ледяную талую воду. Баня на Тортуге, куда их привела Ева, больше напоминала горячие источники, на которых они побывали с командой — сразу становилось очевидно, что служили они здесь в первую очередь для мытья, просто основательного. Купальня и парилка находились в одном помещении; было очень тепло, но не жарко и не душно. Пароотопитель стоял закрытый, но отделанный камнем с доступной стороны, чтобы можно было лить на него воду и капать масла, после кутаясь в душистый пар. Двадцать восьмая почти все время плескалась в купальне, смешно, по-птичьему полоская перья. А еще со смехом брызгалась, выбиралась ненадолго, проказливо обнимая мокрыми, прохладными из-за контраста крыльями, возилась с шутливо шлепающей ее в отместку по попе Евой — а потом цепляла Лин сильными ногами и ныряла обратно в бассейн вместе с ней. И целовала. Целовала-целовала-целовала. В лоб, в щеки, в плечи, в губы — везде, порывисто, с девчачьей искренностью, из-за чего Лин становилось особенно жарко отнюдь не из-за температуры. Ева улеглась на деревянной скамейке на живот и томно зажмурилась, когда Лин наконец со смехом вырвалась от Двадцать восьмой и села на бортик купальни. — Так на чем мы остановились? — На пробовании сложных объяснений! — как солдат при рапорте подхватила Двадцать восьмая. Лин простонала. — Да ну зачем… — Потому что тебя это гложет, родная, — Ева подложила под голову скрещенные руки. — И, думаю, не прогадаю, если предположу, что корень всех бед далеко не ваш ретивый капитан. Щекам стало горячо. Лин поерзала на бортике. — Возможно. У меня было не самая радужная жизнь. Я уже рассказывала. Ева сощурилась. — Да, я помню. Ты такую же версию рассказывала команде? Капитану? Тут Лин стало уже совсем не по себе. Захотелось просто послать ее, закутаться в полотенце и сбежать. Но она не могла. Боялась убежать, но и продолжать этот разговор боялась. — Что значит «версию»?.. — То и значит, — Ева перевела глаза на Двадцать восьмую, которая с плеском вынырнула из воды и блаженно разлеглась прямо на нагретом дощатом полу. — Или ты нам тоже не хочешь доверить правду? Ох уж эти манипуляции с чувством вины. Самое обидное, что с Лин они работали. Вот только неприятная тема мешала как воспаленный чирей: ее не хотелось касаться, потому что станет больно, но и выдавливать ее из себя было страшно. — Я не понимаю, о чем… — На твоей листовке указано «Пилот» Лин». Ты верг, у вас принято давать фамилии — по имени родовых рощ, я правильно помню? Но не суть. Какая у тебя фамилия? Сложно было разобрать, стекла по бокам вода или все же пот. Лин опустила глаза, признавая поражение. — Зои. Линда Зои. Двадцать восьмая улыбнулась. — Линда Зои. Красивое. Лин в ответ невнятно промычала. — Я бы хотела, чтобы больше никто и никогда не называл меня полным именем. Так что не рассказывайте никому. Знает только Ло, я ему… представлялась. Но, надеюсь, он уже забыл, — она подняла взгляд на Еву. — Но ты ведь поняла это раньше, да? Ева моргнула. Медленно села. — Вергов осталось не так много. А вы со Стрелком достаточно похожи. Он твой?.. — Брат. Старший. — У тебя есть брат? — Двадцать восьмая широко распахнула глаза, улыбнулась. — Это ведь… семья? Ты не говорила. — Потому что он не семья, — выволокла слова Лин сквозь сжатые зубы. Вскрытый чирей брызнул гноем — оставалось только додавливать, избавляясь от отравляющей гнилостной гадости. — Нет у меня семьи! Я никому нахрен не нужна! Что мне надо говорить, что я была вором и мародером вместе с братом и этими его каннибалами? Что он продал меня в счет наших долгов на аукцион? Что ни разу не попытался найти меня, спасти?! Ах да, конечно, — она всплеснула руками, — он в это время был занят нарабатыванием власти и постройкой своей этой железной крепости! И что, ради меня? Нет, — губы искривились в горькой усмешке. — Я два года жила с парнями на Клейпланде. И этот мудак ни разу не показался в акватории. Ни разу вообще не сунулся в Синий океан. Хотя я ждала этого каждый день, на протяжении всего полугода до отплытия, едва в газетах всплыло имя «Железной Бонни» и ее капитана. Любящий братик уж наверное попытался бы хоть что-то узнать об участи своей сестры. Но я для него была балластом. И для команды я сейчас — балласт. Баба, которая смеет иметь свое мнение и командовать мужиками, ну конечно! И знаете, что самое поганое? Я не знаю, чего боялась больше: того, что он так и не вернется за мной, или того, что вернется. Да и до сих пор боюсь… — она всхлипнула, обняла себя руками и отвернулась, стараясь стать маленькой и незаметной. — У меня нет больше ни дома, ни семьи. И я не хочу больше об этом говорить. Молчание затягивалось. Лин стало душно. Брат стал огромным черным пятном в ее жизни — единственный оставшийся родной человек, который после нападения сингитов и смерти отца должен был стать для нее поддержкой. — Но он не стал, — Лин попробовала вытереть слезы, но те продолжали течь по лицу. И слова лились изо рта вместе с ними. Додавить, додавить гребаный проклятый чирей. — Он должен был, но не стал. Если бы нас тогда нашли в развалинах кто-угодно, но не Пистолеты, если бы мы спаслись сами, он бы наверняка не стал таким, таким… — она подавилась всхлипами. — Я так боюсь его, Боги, я так его ненавижу. Так скучаю по нему прежнему. Но я для него никто! Он никогда меня не слушал! Они никто не слушают!.. — Эй, эй, — плечи сдавили объятия Евы. В следующую секунду Лин уже рыдала сидя на полу, между ней и Двадцать восьмой. — Лин! Успокойся. Давай, все хорошо… — Ничего не хорошо, — выла Лин, размазывая слезы по шее Евы. — Они все одинаковые! Все мудаки со своим раздутым мужицким эго! Ненавижу! И я так и кончу чьей-нибудь женой, буду торчать у плиты, ублажать мужа и рожать ему детей, пока не застрелюсь сама! Я так устала от всего этого, Боги, устала прятаться, устала от ненависти, устала от принижения, почему я должна все это терпеть просто потому, что у меня член между ног не болтается… — Эй! — Лин вскрикнула. Пощечина стала неожиданностью. Ева смотрела на нее строго и зло. — Хватит! Что ты несешь?! Ты стоишь у плиты? У тебя прячется под подолом выводок детей? Нет! Ты правая рука пиратского капитана, выбранная им самим! — Даже это не мой выбор!.. Новая пощечина, слабее первой. — Дослушай! — Ева смягчила взгляд. — Не твой, да. Многие решения принимаются не нами и не по нашей воле. Думаешь, моя участь в этом лучше? Или участь Двадцать восьмой? Но это не потому, что мы родились женщинами. А потому что нам просто выпала такая доля. И только от нас зависит, что с этой долей делать. Это как в карточных играх — можно проиграть с удачными картами на руках, а можно сорвать куш при помощи слабой масти. В зависимости от того, как сыграешь. Так играй, а не распускай сопли! Да, так сложилось, что общество преобладающей в мире расы хуманов патриархально. Да, в мире и без них народов с патриархальным укладом много — потому что это обусловлено физиологией в первую очередь, все мы по природе своей — звери. Но мир вокруг меняется. Уклады меняются, люди, нормы. Сами по себе, думаешь? Нет. А потому что находятся те, кто подбирает сопли и начинает разворачивать речные течения, — она вздохнула, переводя дыхание. Удобнее села на колени. — Насколько я успела узнать вашего капитана, он немного странный, но не полный дурак. Как и все члены вашей команды. И они с тобой спорят именно потому, что видят в тебе как минимум равную. Помнишь, что мы говорили про мужское эго? Не считайся они с твоим мнением, они бы не стали с тобой спорить. Они бы просто тебя не слушали. Не говоря уж о том, чтобы признавать тебя старпомом. Они умные мужчины, а не расхлябанные мужики. Но ты иногда забываешь об этом — конечно, они встают на дыбы! — она фыркнула, а после мягко улыбнулась, убрав Лин за ухо мокрую прядь волос. — Я уже говорила и скажу снова: мужской род крайне чувствителен. И все они хотят быть первыми парнями на деревне. Да, подобные твоему брату мудаки будут просто тебя затыкать. Но мужчина будет слушать и держать рядом, пусть даже иногда будет тебя осаждать, чтобы остаться авторитетом в глазах раболепного глупого мужичья. Потому что так работает социум. Понимаешь меня? — Это как Джо-Джо сказал. Лин криво улыбнулась, когда гарпия обняла теснее. Странная у нее все же манера разговора иногда. — Что сказал? — Про первую самку. Опять здравствуйте! — Никакая я не!.. — У них в племени есть такое разделение. Вождь — главный авторитет. И единственный, кто выбирает себе одну постоянную самку. Вроде там традиции какие-то, и чтобы помет потом был гарантированно хороший, — она наморщила нос. — Правда, тут я не уверена, что поняла верно, потому что пометом Чарли называл мои анализы, когда они говорили с капитаном… — Так еще называют детей, — не сдержав улыбку, пояснила Ева. — Продолжай, пожалуйста. — Про анализы? — Про самок, — буркнула Лин. — А! Так вот, и что она хоть и считается главной, но ее мнение оспорить мнение вождя не может. Джо-Джо говорил, что в теории ее можно вообще не слушать, она в этом не отличается от любого другого соплеменника. Она просто всегда за вождем… — она приложила сгиб локтя к губам Лин, едва та открыла рот. — Но при этом она единственная, кто осмеливается спорить с ним без риска для себя и одна из тех, чье мнение он слушает в первую очередь. И поэтому ее уважают и слушают, и она для них важная. Потому что они уважают вождя. Кого попало он рядом с собой не поставит. Хотя бы потому, что понимает, что племя тоже не станет уважать кого попало. — Во-от! — согласно протянула Ева. — А вообще, — она поднялась на ноги, потянулась, — думаю, тебе стоит поговорить на эту тему с Рони. Или, вернее, с Господином Трикстером. Если бы она сейчас вместо этих слов ударила Лин коленом в лоб, то разницы бы не было. — Издеваешься?! С какой стати? — Потому что как существо в некотором роде как бесполое, так и многополое, сможет лучше любого тебе объяснить, что любые предубеждения по поводу полов и гендеров — глупость. И почему, — в ее улыбке мелькнуло лукавство, — сильные добровольно подчиняются и идут за более, как кажется, слабыми. Двадцать восьмая обняла крепче, прижала к себе. Лин даже воздухом поперхнулась — сильная, весьма, хотя на первый взгляд и не скажешь. — Даже сильным нужна помощь. Она всем нужна. Я знаю, как приятно получать помощь, а потому хочу помогать всем. Это не плохо, Лин. И это не делает тебя хуже. Ты хороший человек. Лин улыбнулась, скомкано поблагодарила их и разговор свернулся. Они снова перебрались в предбанник, в ход пошла вторая бутылка вина. Обида и загоны никуда не исчезли — просто притупились, отошли на задний план, как это бывает после слез в подвыпившем состоянии. Лин знала, что хоть пока она и срезала у проблемы свежие ветки, корни та пустила слишком глубоко и разрастаться они продолжали. Вот только как решать те проблемы — так и не представляла. С одной стороны хотелось последовать совету Евы, подняться, распрямить плечи — и начать менять течение реки свой жизни. А с другой Лин терзали страхи и сомнения. А если не получится? Если она не сможет? Если станет хуже?.. Что вообще нужно делать и с чего следует начать? А еще с одной стороны малодушно хотелось, чтобы какой-то более мудрый и решительный взрослый взял за руку и последовательно расписал, как надо. Направил и попунктно разжевал. Но Лин понимала, что в таком случае свою проблему она не решит точно. До чего же все сложно!.. — Вы же поможете мне? Лин вынырнула из мыслей, когда сидящая напротив Ева не дождалась ответа и Двадцать восьмая пихнула под бок. — А? Да, конечно. А… а с чем? Ева рассыпала по комнате смешинки. — Вечером у нас с Элом свидание. Хочу, чтобы вы помогли подобрать платье. Вы лучше меня его знаете. Что ему нравится. Лин подлила себе вина, забралась на подушки с ногами, обняла себя свободной рукой за коленки. После речи Евы их свидание вдруг стало выглядеть… не самой лучшей идеей. Нет, несомненно, Лин симпатизировала Еве и верила ей. Но Эл для нее был все же гораздо дороже. — Можешь ответить на вопрос честно? Показалось, что в предбаннике стало на пару градусов прохладнее. Ева прищурила глаза, поставила свой бокал на столик и села удобнее, закинув ногу на ногу и расположив руку на куче подушек за спиной. — Конечно. — Эл, он… — Лин на секунду закусила губу, подбирая более тактичные слова. — Действительно тебе нравится? Или ты просто, ну… играешь с ним? Ева дернула бровью. — Играю? Как на допросе перед самим дьяволом. Лин вдруг стало резко не по себе. Зачем она вообще начала этот разговор! Но раз уж начала, отступать было поздно. — Просто, если смотреть объективно, вы совсем… разные люди. Из разных слоев. Эл он ведь очень простой, а ты… — Птица не его полета? Ее усмешка казалась бритвенно острой. Будто стоит сказать лишнее слово, и она перережет ею Лин горло и после сожрет ее, как сольпуга — скорпиона. — Да, наверное. Вернее… Эл хороший, очень хороший. Но он не джентльмен, не обладает какими-то манерами. Ох, я жила с ним, я знаю его! И просто понимаю, что, наверное, ты бы жить с ним не смогла, — она сделала глоток, поставила бокал на столик и сильнее обхватила себя уже двумя руками. — Нет, не подумай, я тебя не отговариваю, это ваша личная жизнь. Но просто Эл, он… он обычный рабочий мужик. Но ты ему действительно понравилась. И потому если для тебя это только развлечение или вроде того, то… Не надо, пожалуйста. Не делай ему больно. В ответ — усмешка. Тихая, ломаная. Ева отвернулась в сторону, прикусила палец руки. Сложно было предположить, о чем она думала. Об Эле? О ситуации? О дерзости девки, сунувшей свой нос в личное без приглашения? — Вы, ваша команда… Вы все же удивительные люди. Лин моргнула. Двадцать восьмая рядом почему-то прыснула. — Почему? — Просто приблизительно то же самое, в разных вариациях, мне сказали все, — она снова усмехнулась в ответ на отразившееся на лице Лин удивление и покачала головой. — Даже рыжик и ящерка трогательно переживали о нем, спрашивали. Ваш доктор, ох, он бросил случайно всего одну фразу, но меня проняло: «Не смей обманывать его ожиданий. И моих». Так он сказал. С Двадцать восьмой мы говорили об этом перед твоим приходом. Вот как. — А… Ло? Даже Рога?.. Ева засмеялась. — О-о-о, мальчишки! Они действительно похожи. Капитан в числе первых сказал, что не простит мне, если я разобью вашему железному другу сердце. Какое лицо у него было в этот момент! Полагаю, его взгляд обещал все то же самое, чем еще в первую нашу ночь пригрозил мне Рони. — Чем? — увлеченно наклонилась вперед гарпия. — Что сломает мне ноги, выдернет матку, сожрет мой язык и в стократном размере вернет мне всю ту боль, которую я вздумаю по своей прирожденной сучности причинить Элу. Ах, да, — новая веселая усмешка, — еще он сказал, что выпорет меня до кровоподтеков, если я вздумаю кому-то об этом рассказать, но, полагаю, это я пережить смогу. — Прирожденной сучности? — Это дословная цитата. Лин сцепилась руки в замок, поджала губы. — Я… Прости, если это так прозвучало. Я не считаю тебя сукой. — Может, и зря, родная, — Ева подцепила длинными пальцами мундштук, закурила. И Лин подметила, что глазами она старалась ни с кем не встречаться. — Ведь вы все так или иначе сомневаетесь, верно? В конце концов, мне на роду написано такой быть, — голос ее опустился до шепота. — А если и нет, мы настолько привыкли прикрываться этой маской, что за ней в нас не могут разглядеть людей, — она сделала несколько молчаливых затяжек. — Мне действительно нравится Эл. Пусть он и простой мужик, как ты выразилась, но при этом настоящий мужчина. Ты научишься различать эти понятия. Возможно, эта симпатия и не приведет ни к чему более серьезному, чем простая интрижка с обеих сторон, однако… — она покатала мундштук между пальцев. — Я не обозначаю для себя это единственным возможным финальным аккордом. В этой игре я планирую повышать ставки в надежде на более солидный выигрыш. Она стряхнула пепел, затушила сигарету. Лин прикрыла глаза.

***

— Да имел я рисовым божеством весь этот ваш этикет, всю вашу пидорскую яшмовую пещеру манер, весь ваш нефритовый жезл и весь ваш суп из семи залуп! — в сердцах рыкнул Эл, срывая с шеи галстук. Рога, разлегшись на кровати и весело болтая ногами, прикусил ноготь большого пальца. — Согласен, убого. Ты похож на циркового медведя. Ну таких, знаешь, которые еще на велосипеде или паровом моноциклете ездят. — Так ну и на кой ты приволок эти маскарадные тряпки?! Попросил же нормально, по-человечьи, что-то приличное добыть… А ты!.. — Ну извините, — Рога дурашливо развел руками, — не я выбрал для свиданки самый дорогущий ресторан центра дабы произвести впечатление на маман своего сокомандника. Сам захотел — сам и соответствуй. А стырил то, что стырилось — мне, знаешь ли, не приходилось там в лавке стоять выбирать тебе фрак по фигуре. Не нравится — просил бы кого другого, делай вот после этого добрые дела, — он фыркнул. — Вообще не знаю, с чего твой выбор пал на меня. Вон, пухляка б просил… Эл скривился. — Ну вот не начинай только заново про Фингера, все ж уже решили-обсудили, по рукам примирительно хлопнули. — Рога на это неоднозначно чавкнул. — И так говоришь — к кому мне вот идти еще надо было, интересно? К Мистеру Белая-рубашка-на-все-случаи-жизни? Или к Мистеру Рванина? О, а может, к Мистеру Ящеру? Про Ло в этом вопросе я даже заикаться не буду. — Зря. Маман бы оценила экстравагантность. — Гадина ты все же. Я к нему за помощью, с проблемой, по-дружески, а он… — Эл показательно плюнул. — Экстахератность, етить его в ушной канал! Рога в ответ захихикал и отдал салют. Эл сокрушенно вздохнул, повернулся назад к зеркалу. Поправил жавшую ему в плечах ткань. — А мне ведь это… Ей под стать… — Знал бы ты, старик, ту истинную стать, — хмыкнул Рога. Киборг набычился. — К чему ты? — Да так… — Рога перекатился на спину и закинул руки за голову. — А вообще, не совсем я эту вашу людскую культуру понимаю до сих пор. Она же знает, что ты не голубых кровей и бабло у тебя карманы не оттягивает. Уже знает. Второй раз первое впечатление не произведешь. Так и к чему спектакль? — Ну заведено ж, положено, — на переносице у него залегла хмурная складка. — Не все, знаешь ли, умеют всякие флюиды источать, чтоб к ихним ногам падали. Простым мужикам приходится вот так издрачиваться, чтобы женщину впечатлить. Чтобы она, не знаю, — он потер шею, — оценила, что ты не под свекольный самогон деланный, а чего-то можешь, думаешь о ней, об эмоциях ейных… Да с хера ты лыбишься, я тут распинаюсь перед ним, а он зубы сушит! — Эл импульсивно сложил руки на груди, что для рубашки стало последней каплей: аккомпанементом его недовольству стал надрывный треск. Рога после этого сдерживаться прекратил, заржав во всю глотку. Эл мельком глянул на свою спину в зеркало, выругался и запустил в Рогу подвернувшейся под руку подушкой. — Дерьма кусок! Рога ловко перехватил подушку и устроил ее под голову. Унял смех, смягчил улыбку. — Да брось, старик, я не со зла, — он усмехнулся, отвел глаза. — Интересно все же. И я… на самом деле ценю такое твое доверие. Киборг хмыкнул, стягивая порванную рубашку. — Сейчас расплачусь. Подушка отправилась по обратному адресу. — Ну и кто после этого дерьма кусок? Эл ответил парой смешков, а после выдохнул и уставился на кучу тряпья, добытого Рогой. Вытряхнул на пробу что-то непонятное, вычурное, то ли пиджак, то ли все же рубашку, не без ворчания напялил. С сомнением развел руки. — Ну как?.. — Отлично. — Правда чтоль? — Ага. Только подожди немного, я велосипед еще все-таки сбегаю найду, чтоб точно образ завершенным получился — и красота! Пиджако-рубашка скомканным снарядом полетела в гогочущего Рогу вместе со шлейфом из семиэтажной ругательной конструкции. Через минуту Эл снова стонал над кучей. — Да хорош ржать, что делать-то?! — Честно? Забить болт, старик, — Рога по-кошачьи потянулся, перевернулся назад на живот. — И не прыгать выше головы. Что ты вообще в этот ресторан уперся? Это ж столичная жрачка: лист травы на гигантской тарелке, но по цене паромобиля и под гордым названием «высокая изысканная кухня» — для такой же бывшей аристократии ущемленной, ну ты что. Не знаю, вон, пикник ей какой на крыше трактира накрой, под звездами. Затрат меньше, впечатлений — больше. А ты как подросток пубертатный, ладно б я кэпу разжевывал… — Где он, кстати? — Эл, напяливая на себя очередную шмотку, встретился с ним взглядом через зеркало. Рога поджал губы, дернул плечом, как бы отряхиваясь от вопроса. — Так и не помирились? — Мы и не ругались. Просто каждый по-прежнему остался при своем мнении и, видимо, не намерен его менять. Я бы назвал это накаленным нейтралитетом, — Рога опустил взгляд. — К слову, я же не от нечего делать согласился участвовать в этом показе мод, дабы помочь в прокладывании пути к межбедренной купели собственной мамаши, ты ведь помнишь? Мне нужна от тебя ответная услуга, — он вздохнул. — Прикрой меня перед кэпом. — Во-первых, — Эл с раздражением содрал с себя сорочку, даже не застегнув, — эта тоже мала. Во-вторых, я тебе хлебалище отъелдосошу, вот натурально, если ты не прекратишь в подобишном ключе о Еве говорить. В-третьих, — раздражение сменило недоумение, — в каком плане «прикрыть»? — В прямом. Мне надо будет отлучаться кое-куда в течение дня на этой неделе, до вечерних тренировок и после. И мне не нужно, чтобы кэп об этом знал. Вернее… если спросит, я ему скажу, что тебе в доках помогаю — не знаю, на складах вожусь, поставки от Коуди координирую, такое что-нибудь. И ты должен подтвердить легенду. Судя по лицу, просьба Элу не понравилась. — Чего?! Нет, да как ты… Это ж ложь. Ложь капитану. Ложь Ло, отгальюнь тебе глотку Отверженный Брат! — он всплеснул руками. — Нет, серьезно?! Ради чего хотя бы? Рога криво усмехнулся. Быстро он от отрицания и гнева к торгу перешел, и как вестибулярный аппарат не закоротил от таких скоростей переобувания. — Ради команды. — Да неужто? — Угу. За все нужно платить, старик, — он сполз с кровати и подошел к кучке одежды. Выудил оттуда черную, асимметричного крайзачьего кроя плотную рубашку. Протянул Элу. — Особенно за услуги в моей семье… Вот, эту попробуй, должно сесть. Тот забрал ее излишне медленно. — Этот, Коуди, да? Он с тебя стребовал что-то? Рога некоторое время сомневался, щурясь в пол и надеясь углядеть меж половиц ответы. Нашел глазами пыль, крошки, даже пуговицу с одной из порванных киборгом тряпок — но не их. Однако же… следуя за каким-то странным неясным порывом ему хотелось дать Элу еще один шанс на понимание. Почему-то. Для чего-то. В очередной раз. Может, действительно с годами мозги поплыли?.. — Я расскажу, если ты пообещаешь молчать и прикрыть меня перед кэпом. Настала очередь Эла рассматривать пол. Предложенную рубашку он вдумчиво мял в металлических пальцах как кот покрывало. — Это что-то плохое, да? Противозаконное? Рога усмехнулся. — Старик, даже не знаю как так сказать, чтобы тебя совсем новостью не ошарашить, — он заговорщицки подошел ближе, приложил ковшиком ладонь ко рту и прошептал: — Но мы как бы пираты, старик. Как бы уже донельзя все из себя противозаконные, — и тут же возмутился: — Ты ворованные рубашки стоишь перебираешь, нос кривишь, о чем речь вообще, опомнился внезапно, твою мать! — Да хорош паясничать, ты понял! В смысле, для Тортуги. Рога к просьбе прислушался, посерьезнел. — Да нет. Нет, ничего такого. Вообще никаких проблем для команды. Просто… — он плюхнулся на кровать. — Просто кэпу не понравится. Полагаю, что очень сильно. Я бы не хотел, чтобы так все вышло, скрывать что-то от него, но пришлось. — И что же ты, сам перед ним ответить не сможешь? Спрятать тебя просишь, как мальчишку сопливого, серьезно? — он с сомнением поскреб щеку. — Не по-мужски это ж как-то, ну я не знаю прямо… — Технически, — Рога едко оскалился, — я и не прям мужского пола, если ты не забыл. Да, мне страшно, ясно? Я не знаю, как он себя поведет и не хочу снова ощущать на собственной шкуре гнев Хозяина. Но поздно пить минералку, когда почки отказали, — он шмыгнул носом, вытер тот тыльной стороной ладони. — Так хотя бы соломки подстелю. Снова неприятное, шершавое молчание. — Ради команды, говоришь? — Угу, — Рога сгорбился, облокотился на колени, сцепил пальцы в замок. — Выбирать нужно было быстро. На одной чаше весов лежали списки закупа, на другой — возможное однозначное недовольство кэпа в случае его осведомленности. Говоря иначе, или команда будет в заднице, или по заднице в случае чего получу только я, — он вяло пожал плечами. — Я выбрал меньшее из зол. — А как же, ну… Что он там тебе Хозяин и вот это все? Очередное пожатие плечами. — Дерьмово, да. Но переживу, надеюсь. Нет — так нет, на то его воля. Я в целом готов принять любой исход, это ведь естественно. А что до моих чувств в этом плане, ну… — он со вздохом уронил голову на грудь. — Так на чаше весов только я, а так бы были все мы. Кэп ведь вами тоже дорожит. Ему вы важны, а для меня важно то, что важно ему, да и я сам к вам… — он осекся. — Черт, я не знаю, как правильно, у меня никогда не было таких отношений, уже блевать тянет от всего этого… Эл сказал лишь одно: — Ух ты. И замолчал. Опять молчание. Опять чертова тишина, царапающая уши и стискивающая грудь. Когда вместо слов — ругани, вопросов, советов, да чего угодно, мать его! — послышались шорох ткани и копошение, Рога не выдержал. Зарычал, рывком поднял голову. — Да, я знаю, я мудак! Так ты поможешь мне или нет?! Эл, задравший руки, чтобы надеть предложенную ранее рубашку, замер посередине процесса. Недовольно сморщился. Вздохнул. Грузно сел рядом. — Почему ты просишь меня? Рога повернулся к нему, сощурил глаза. — Ты кретин, если задаешь такие вопросы, старик. Будь добр, не выплясывай на остатках моей гордости, я так многого прошу? Тот усмехнулся: тепло, как-то горделиво. Даже, как показалось, плечи распрямил. И снова замолчал. Ненадолго на сей раз, спасибо Великим Богам, иначе бы Рога точно бы ему в скулу прямым зарядил. — Дьявол с тобой, — удар, которым он наградил спину Роги, из-за неожиданности едва не выбил из того дух. — Ты ж с благими намерениями. Я даже удивился, признаться, не думал уж, что ты этого, — он сконфуженно прокашлялся и отнял задержанную чуть дольше нужного ладонь, — ну, можешь вот так, уж извиняй. Ошибался. Да и как-то прям мне лично, что ради запчастей, корабля, себя за то подставимши… А как ко мне, так то и я. Так что будут тебе твойные лебеди. Только ежели ты как пообещал, без последствий, а то и меня перед Ло подставишь. Рога моргнул. Вся речь-то как-то из равновесия выбивала, а тут еще и… — Лебеди? — Ну это ж, когда легенду доказывают, чтобы обвинения снять, или типа того. Рога прыснул. А потом его разорвало: он запрокинул голову, засмеялся. Ну что за дурак деревенский! Лебеди… — Алиби, старик, — хлопнул он киборга в ответ по спине. — Это называется алиби. Но все равно спасибо… — на душе стало очень тепло, по-незнакомому приятно-щекотно. Рога ощупывал новое ощущение ментальными щупалками, знакомился с ним, смаковал. В целом пытался подобрать слова, чтобы описать собственные чувства по отношению к Элу, но не выходило. Все никак не хватало то ли слов, то ли чувств. — И что, вот так вот просто? И даже выпытывать не будешь, что я на самом деле буду делать? — Зачем? — он поднялся, вернулся вниманием к оставленной рубашке. — Захочешь — расскажешь. А так мож оно и лучше от незнания, легче дурака строить будет, раз уж брехать собрался… Да геморрой-ж кровавый в суставы всем этим швеям недоделанным, помоги, уже нервов никаких нет! Рога усмехнулся, покачал головой и поднялся следом, чтобы помочь ему с переодеванием. По итогу он развернулся вместе с ним к зеркалу, заботливо разгладил складочки, смахнул с широких плечей несуществующие пылинки. Со всей серьезностью кивнул. — Хорошо село. Мне нравится. Фигуру подчеркивает. Тебе идет асимметричный крой. Отражение Эла в зеркале смущенно улыбнулось. — Наверное… Под стать будет? Точно? Не стыдно так? Отражение Роги ответило ему одобряющим подмигиванием и неуверенно, но твердо сжало-обняло за плечо. — Не забивай голову, старик. И просто будь собой. Дурой будет та баба, кто скажет о тебе плохо. А маман все-таки далеко не дура. Так что уверенней, ну, смотри, как хорош! Образец! Настоящий мужчина! — и после, совсем тихо, почти восхищенно: — Один из тех немногих, кого я когда-либо знал…