Заклятые соседки

— Ты меня удивляешь, сокровище! — лыбясь во весь рот, проворковала Чернова. Одна рука её свободно лежала на столешнице, а ладонь второй подпирала подбородок. Веки довольно щурились. — В смысле? — обхватив бока стула, на который только присела, и с интересом оглядывая тарелку с горячим куриным супом, выглядевшим весьма аппетитно, спросила Петлицкая. — Не прошло и часа, как ты вернулась из душа. А точнее… тридцать семь минут, — Морисса указала на циферблат часов на запястье. — Обычно девушки твоего склада любят понежиться в ванне, напрочь забывая о времени. — Это какие — моего склада? — А вот такие — всегда идеальные. Шик, блеск, красота. Верно? У тебя всё должно быть разложено по полочкам, и даже больше… Ты само совершенство и знаешь об этом, и демонстрируешь это каждый раз мне — такой сумасбродной, беспутной оторве, да, Ян? — Петлицкая пялилась на неё, не говоря ни «да» ни «нет», но мысленно, кажется, соглашалась, Морисса чувствовала это, а оттого заводилась ещё больше. — Тебе хочется показать мне, насколько между нами велик контраст, насколько ты меня презираешь… — Чернова слегка усмехнулась, показывая клыки, и театрально окинула взглядом кухню. До прихода Мориссы кухня сверкала чистотой, а каждая вещица лежала на строго отведённом для неё месте, начиная от ровно задвинутых стульев и отглаженных до лоска занавесок и заканчивая разложенными по своим местам столовыми приборами в специально отведённых ячейках шкафа. Теперь же тут словно буран пронёсся — горы немытой посуды, везде разбрызгана вода, всё вверх дном. Против её ожидания Петлицкая едва качнула головой, улыбаясь, и отстранённо махнула рукой, бросая беглый взгляд вокруг: — Не заморачивайся, Морис. Ты явно преувеличиваешь масштабы катастрофы. Я не до такой степени чистоплюйка, как ты подумала. Ты меня совсем не знаешь. — Серьёзно? Но ведь ты не даёшь мне шанса узнать тебя, Яна… Распалённый взгляд Черновой кусал, требовал разъяснений — между ними давно напрашивался разговор. Но Петлицкая медлила. Избегая продолжения темы, она поднялась со стула и подошла к раковине, тщательно вытирая её тряпкой из микрофибры. Затем вернулась к столу и уселась наискосок от Черновой, игнорируя любой зрительный контакт. Протянув руку к центру стола, она достала с овальной тарелки кусок свежего хлеба и аккуратно надломила его, отправляя краюшку в рот, лишь бы ничего не говорить. Наблюдая за её неторопливостью и опасаясь давить, Чернова с трудом сдерживала себя, чтобы не подбежать и встать над ней, сжав ленно разведённые плечи и как следует встряхнув, теребя своим взглядом и забросав кучей вопросов; но вместо того Чернова, как верный раб, подавила свои нереализованные фантазии и, мягко растянув рот в улыбке, заботливо пододвинула к своей фифе тарелку: — Попробуй. — А ты? — Я вместе с тобой. От сердца Яниты отлегло — кажется, неизбежный разговор откладывается на потом… на неопределённый срок. Словно оттягивая этот момент, Петлицкая размешала ложкой мелко нарезанную зелень на поверхности бульона и осторожно отхлебнула. А потом ещё и ещё, стараясь распробовать. — Ну, как тебе? — пытливо уставился на неё новоиспечённый шеф-повар, замерев в ожидании хоть какого-нибудь вердикта. — Ну-у… — Петлицкая размяла шею и заносчиво сморщила носик, — есть можно. — Что — так противно? — пробуя из своей тарелки и вполне оставаясь удовлетворённой результатом, пробурчала шатенка, смуро сдвигая брови и поглаживая мочку уха, в которой двугранным остриём сверкал платиновый гвоздь, а чуть выше, на хряще, располагались три маленьких кольца, и выглядело это чертовски брутально и одновременно с тем привлекательно. Только не для той, что сидела напротив... — Ох, Чернова, — звонко смеясь, фыркнула её собеседница и с озорством сощурила веки, — нарываешься на комплимент? — Ну вкусно ведь, да? Ну скажи, что пальчики оближешь? — Ну да, да! — Петлицкая откинулась на стуле, наблюдая торжествующую физиономию соседки и качая головой. Потом она ещё разок отхлебнула ложкой бульон и лукаво, утробно замурчала: — Вижу, как ты старалась… Из тебя выйдет вполне сносный кулинар! — девушка явно скромничала, не желая, чтобы Чернова зазналась. — Что, теперь довольна? — Вполне. Кстати, это рецепт моей мамы. Когда я болела, она всегда готовила такой вот наваристый суп. — Твоя мама определённо могла бы тобой гордиться, Морис, — позабыв о внутренней неприязни, искренне выдала Янита свои мысли, не сдержав порыв… восхищения? Сама себя укорив за это, она поспешила добавить: — Мне почему-то казалось, что ты любительница фастфуда. — Серьёзно? Почему? Петлицкая лениво пожала плечами, чувствуя на себе живой интерес соседки. Она недовольно вздохнула, будто отмахиваясь: — Потому что все работающие студенты живут примерно одинаково. — А как живут незамужние работающие двадцатисемилетние барышни? — клейкий взгляд высокой андрогинной девушки пытливо пронизал самое нутро Яниты, но красавица неуклонно противилась магии этих глаз: из прохладной морской глубины они плавным лучом перетекали в ясно-янтарное тепло, цепляя на крючок соблазняющей нежности. Врасплох Петлицкую застать было, однако, непросто. — Ой, Чернова, намекаешь на возраст? Одна я точно не останусь! — Так никто и не спорит, воробушек… — Морисса оглядела свою подругу, несколькими минутами ранее вышедшую из душа — совсем без косметики, с мокрыми волосами, и задержала взор на влажной коже её шеи, скраденной за огромным банным халатом, укрывшим точёную маленькую фигурку почти до самых пят. Неуютно поёжившись, Петлицкая высокомерно дёрнула подбородком и потуже затянула пояс, быстрыми нервными пальчиками касаясь ворота халата и проверяя, не слишком ли распахнут он в районе груди. Заметив её суетливые движения, Чернова скривила губы, умышленно выводя её из себя: — Очень соблазнительно выглядишь в этом одеянии… Такая миленькая и домашняя… — Конечно. Я ведь у себя дома и сама решаю, в чём ходить в собственных стенах. Или есть возражения? — Возражения? У меня? — Чернова слащаво хмыкнула. — Да хоть голая ходи, я и слова против не скажу! — Избавь меня от желания послать тебя подальше, Чернова. Не начинай опять! — Хорошо, как знаешь… Кстати, как ты себя чувствуешь? Температура есть? — Тебе правда это интересно? — Конечно. Мы же почти как родственники уже… И я за тебя в ответе. Яна поджала губы, ничего не ответив. По её взгляду Чернова сделала вывод, что она не в лучшем расположении духа. — Что опять не так? — вспылила Чернова, ёрзая на стуле. — Янусь… вообще-то я здесь — рядом, для того… Я хочу удостовериться: всё ли с тобой в порядке? Ты такая… разрумяненая. У тебя точно нет температуры? — Неожиданно она нагнулась над столом и завела ладонь надо лбом подруги, проявляя беспокойство об её самочувствии. Реакция Петлицкой не заставила себя ждать: девушка в очередной раз увернулась от прикосновений спортивной шатенки, которых боялась как неизлечимой заразы и по возможности избегала. Рука Морис в украшении широких кожаных браслетов ещё некоторое время висела в воздухе, пока внутри догорало возмущение, колючими шипами охватившее грудную клетку. Когда её немного отпустило, она убрала руку и бессильно сжала кулаки над столешницей, уставившись в свою тарелку с остывающим куриным бульоном. Ели молча, а потом так же молча Чернова вскочила с места и со злым остервенением принялась мыть всю посуду. Через пять минут Яна подошла к ней сбоку и — это было удивительно! — положила ладонь сверху на её запястье со словами: — Ну не злись… Вот что ты сейчас на меня взъелась? Чернова сбросила её пальцы, едва сжавшие кожу запястья приятным покалыванием, и выключила воду. С грохотом она разложила чистую посуду в сушилку, чувствуя затылком свербящий позвоночник взгляд соседки. К этому времени закипел чайник, и Морисса размешала в приготовленной фарфоровой чашке малиновый джем, присоединяя его к душистой заварке, и поставила на блюдце. В следующую секунду на столе перед Яной оказался горячий и ароматный витаминный напиток, и девушка подняла к Черновой широко распахнутые, изумлённые глаза. — Лимон? Морис, где ты достала лимон? — она точно знала, что лимона в квартире не было. Рослая шатенка только едва ухмыльнулась и, присаживаясь напротив, свободно вытянула локти на столе. — Секрет, — подмигнула она, не сводя с Яны самодовольного взгляда. — Попробуешь? — А почему только одна чашка? Налей себе тоже… — Только из твоих рук… Нальёшь мне? — Ты хочешь, чтобы я… — Да, я хочу, чтобы ты тоже за мной поухаживала. Чуть-чуть. — Ты сама не справишься? — с недоумением взглянула на неё Янита, изо всех сил противясь мягкому давлению Черновой. Не то чтобы ей сложно было взять и приготовить этот чай — вовсе нет, просто она… не хотела делать это для Черновой. Боялась проявить хоть малейшее расположение к ней. — Нет, я сама не справлюсь, Януля. Ну пожа-а-луйста! — по-детски вредно канючила заклятая соседка. — Окей, если ты настаиваешь… — Петлицкая не собиралась спорить и только пожала плечами, выпрямляясь. Со сдержанной величавостью она обошла Чернову, статным кипарисом застывшую над столом, и нарочно задела её локтем, дразняще трогая свои влажные после душа тяжёлые белокурые волосы, беспорядочно обвившие плечи, и царственно отдалилась вглубь помещения. Из бокового шкафчика она достала парную фарфоровую чашку для своей гостьи и полуобернулась к ней, сверкнув красивыми чёрными глазами: — Тебе тоже с малиновым джемом и лимоном? — Нет… мне просто с сахаром и лимоном, без малины. Не говоря больше ни слова, Яна неторопливо навела чай и пододвинула ближе пузатую сахарницу, звякнув маленькой крышкой. — Сколько ложек сахара? — не оборачиваясь, вежливым ровным тоном уточнила она, механическими движениями разрыхляя его чайной ложкой. — Две. За спиной Яна услышала медленно приближающиеся, будто крадущиеся шаги, и почувствовала, как напрягается всё тело и свинцом разливается тяжесть в ногах, буквально подкашивая их. Дыхание свело мутной судорогой, словно не хватало воздуха в лёгких. Внутри всё похолодало, по коже скользнул захватывающей стужей зимний морозец. — Давай я тебе помогу… — голос Черновой нежный, бархатно-низкий — он будто обволакивает, а близкое дыхание пацанки ввергает в парализующую тело невесомость… Петлицкая резко обернулась, держа в руках горячую чашку для неё, и содержимое выплеснулось на светлый халат. — Вот чёрт! — выругалась она, и заметила, как ехидно скривились губы Черновой. Та осторожно вытащила полупустую чашку из её ладоней и поставила в раковину. — Руки дрожат, моя девочка? Неужели это я на тебя так действую? — Чернова протянула ей сухое полотенце. Изящным движением Петлицкая взяла полотенце из её рук и промокнула влажный халат, на ткани которого пестрели буроватые брызги, и тут же, улучив момент, когда Чернова склонила голову, переступая мокрую от чая лужицу под ногами, бочком отодвинулась в сторонку и юркнула в арку мимо неё… — Сбежать от меня решила? — Морисса лихо схватила её за руку на самом выходе из кухни, и Петлицкая с непониманием уставилась на её пальцы, крепко, до боли стиснувшие узкое запястье. — Я скоро вернусь, — вздёрнув свой тонкокрылый носик вверх и пытаясь вырвать руку, недовольно нахохлилась она. — А как же чай с малиновым джемом и лимоном? — не выпуская её на свободу, качнула головой в сторону приготовленного напитка Морисса. — Ты его так и не отведала… — Благодарю за заботу, я обязательно отведаю… Только вот переоденусь. — Тогда ты иди, раздевайся, а я просто принесу его тебе в постельку… — Я ценю твою заботу, Морис, но не стоит. Высвободив запястье, Петлицкая спешно удалялась по коридору, но Чернова неумолимой тенью двигалась следом, отставая на пару шагов. — Даже не пытайся! — в страхе отпрянув к стене, предвосхитила дальнейшие попытки приблизиться к себе побледневшая от нехорошего предчувствия Янита. — Да ты меня уже достала своими отказами! — раздражённо повысила голос Морисса, нависая сверху над очаровательной трусихой и хватая её лицо ладонями. В полной тишине, слыша, как смешивается дыхание и вразнобой стучат их сердца, они стояли так целую минуту и просто смотрели глаза в глаза, ничего не говоря друг другу, но чувствуя, как сгорает, плавится отчуждение, что всегда мешало близости между ними. — Почему бы тебе не найти себе девушку, которая тебя полюбит, Морис? — наконец оборвала это интимное молчание Яна, пробуя слегка отстраниться. Собственный голос показался ей недостаточно холодным, и она деланно кашлянула, скрадывая внутреннее замешательство. — Мне никто не нужен, кроме тебя… — тихонько прошептала Морисса, едва касаясь её губ и не отпуская от себя, чувствуя большими пальцами гладкую кожу её щёк, её нежных прохладных скул. — Почему ты меня отвергаешь? Взгляд Черновой буравил её зрачки в пепел, выжигал душу до самого дна, — но не отпускал. От мягко скользящих по лицу пальцев пробегали мурашки, и Петлицкая затрепетала, прикрыла веки, невольно поддавшись их обжигающей ласке. Она опомнилась, только когда Чернова целовала её лицо, не касаясь губ — будто желая оставить сладкое на десерт, а руки бродили по её телу, не встречая отпора, и подталкивали дальше — в направлении спальни. «О ужас, что же я творю!» — встрепенулся внутренний голос, и Яна, стряхнув безмятежную негу, ту самую, что уже поборола её волю чуть раньше — во время массажа ног, который делала ей Чернова, собрала последние силы и в квадратном предбаннике, перед спальней, начала упираться. Она так вёртко крутила головой, прячась от поцелуев, что Мориссе пришлось стиснуть ладонями её лицо, пригвоздив к стене. Девушка выдохлась, и вместо криков часто и горячо дышала, стараясь откашляться. Перед глазами мелькнула ярость, судорожно прокатившаяся по лицу Черновой, пульсирующей жилкой забившаяся на её лбу, и Яне сделалось жутковато до стынущей ртутью крови. Одним махом шатенка содрала халат с её зажатого тела, оставив почти нагой — в одних белоснежных трусиках. С чувством она прошлась глазами по красивому вожделенному телу, о котором мечтала не раз, мечтала коснуться — по такой ладной тяжёлой груди с неприлично торчащими врозь сосками — будоражащими, созданными для того, чтобы их ласкать, ублажать, терзать губами, обняла взглядом хрупкую талию и женственные бёдра, мысленно приникла к стройным ногам и скрытому трусиками треугольнику наслаждения, но вдруг... отступила, горько скривив рот. — Да пошла ты, дура! И не попадайся мне больше на глаза, слышишь?! Выпалив эти слова, Морисса метнулась к выходу, держась за голову и шатаясь, словно пьяная.