Натурщик, или красота - убойная сила

Домой Юра добирался долго. Сначала инстинкт понес его обратно к академии. Он уже был почти у въезда, когда понял, что ему там совершенно нечего больше делать, и свернул налево у какой-то большой церкви. Пройдя по мостику через двор, он очутился среди облетающих ярко-желтых деревьев, и побрел вдоль заборов и старинных кирпичных заброшек. Очень скоро он заблудился, но это не имело значения: его трясла нервная энергия, и он с трудом удерживался от того, чтобы не перейти на нелепый бег из ниоткуда в никуда. Когда транс рассеялся, Юра обнаружил, что стоит прямо перед собственным домом: оставленные без присмотра и направления ноги повели его вниз по холму и по боковым улочкам, и доставили прямо во двор, в который он раньше заходил только через арку на улице Артема. Юра машинально посмотрел на часы и удивился: было всего лишь начало десятого. В темных кустах зашуршало, и на асфальт вышла трехцветная кошка Манька, которую вскладчину кормили всем подъездом. Юра присел на корточки и протянул ей руку. Манька подошла, понюхала его пальцы, и дала осторожно погладить себя по голове. Юра улыбнулся. Он всегда хотел завести кису, и всегда этому что-то мешало - то аллергия матери, то училище, то армия, то хаос его беспутной карьеры, вынуждающий его постоянно жить на съемных комнатах… Кошка подняла ушки, прислушиваясь к чему-то в ночи, и, пригибаясь, шмыгнула обратно в кусты. Мысленно пожелав ей доброй охоты, Юра зашел в подъезд. Но когда он поднялся на четвертый этаж и сунул руку в карман за ключом, он похолодел. Карман был пуст. Он зажмурился и застонал. На секунду ему представился худший из всех вариантов: ключ умыкнули при шмоне. Но тут он вспомнил с облегчением, что ключ выпал у него из кармана, когда он переодевался в комбинезон электрика в подвале. Он поднял его и - да, точно, - машинально сунул его в карман. Комбинезона. Взбешенный собственным разгильдяйством, Юра выматерился. Следуя всем законам подлости, именно в этот момент открылась дверь квартиры напротив. - Вечер добрый, - сказала Екатерина Михайловна, выходя с мусорныи ведром. - Что, поругались? Юра посмотрел на нее с недоумением. - Ну, с кузнечиком твоим? - Н-нет, - сказал Юра. - Не ругались. - А чего в дом не заходишь? - Ключ забыл в академии. Она посмотрела на него прищурившись. - Так он же дома. Кузен твой. С полчаса назад вернулся, - добавила она, высыпая ведро в мусоропровод, пока Юра судорожно давил кнопку звонка. - Радостный такой, аж из окна видно было. И весь сумками обвешанный. В квартире защелкал замок. Екатерина Михайловна бросила Юре свою обычную лисью ухмылку и тактично скрылась в своем логове. Дверь распахнулась и на пороге появился Степа. - Ты чего трезвонишь? - пробормотал он. - Ключ посеял? Вид у Степы был слегка ошпаренный: светлые лохмы во все стороны, рот слегка приоткрыт, глазищи широко распахнуты. Юра стоял на пороге и смотрел на него - живого, невредимого, и уютного в своей голубой маечке с синим сердцем и в Юриных тренировочных штанах, которые доставали на нем почти до пола. Затем шагнул в квартиру, подпер спиной с грохотом закрывшуюся за ним дверь, и резко притянул Степу к себе. Тот дал себя обнять и сам обхватил Юру за талию. - Ты чего? - опять пробормотал он, а Юра зарылся лицом в его волосы и все не мог надышаться его домашним запахом, целуя Степу в ухо, в щеку, в шею, в челюсть, и наконец в губы, ловя его теплое дыхание. Степа издал еле слышный стон и раскрыл рот, впуская Юрин язык и лаская его своим. Он уже терся об Юру твердеющим бугорком в тренировочных штанах, когда Юра отпустил его и облизал губы, ловя остаток непонятной ароматной сладости. - О! Стой здесь, - вдруг приказал Степа, слегка запыхавшись, и побежал на кухню. Юра нагнулся снять кроссовки. Когда он выпрямился, Степа опять стоял перед ним, держа что-то в ладони и прикрывая ее второй рукой. - Закрой глаза, открой рот! Юра поморщился. Он терпеть не мог эту игру, когда не было никакой возможности предугадать что мама или отец сунут ему в рот, и будет ли оно холодное или горячее, скользкое или вязкое, кислое или приторно сладкое. Как-то раз мама торжественно скормила ему кусочек с трудом добытой хурмы, и от неожиданной терпкости во рту, Юра выплюнул дефицит прямо на пол. - Не бойся, это не прикол, - успокоил Степа. Юра вздохнул, зажмурился и открыл рот. Вопреки его ожиданиям, во рту ничего не появилось, а появился запах под носом - совсем неожиданный и почти невероятный. - Вкусно пахнет, да? До верхней губы дотронулось что-то мягкое. Юра осторожно взял сюрприз ртом. Это была клубника. - Совсем спелая! - радостно поведал Степа. - Только помялась немного, я столько всего нес… Пошли, покажу! Он схватил Юру за руку и потащил на кухню, где стол ломился от добычи. Тут были пачки шоколадного печенья, виноград, несколько бананов, и даже гранат, который Юра до этого пробовал только пару раз в жизни. А в центре стояла тарелка с торжественным натюрмортом: три круглые шоколадные конфеты в золотой обертке, белая льняная салфетка с горкой небольших клубничин, и новенькая пятидесятидолларовая купюра. - Офигеть, правда? Клубника в конце октября! Тепличная, наверно, из Польши, - тараторил Степа, щелкая зажигалкой у плиты. - Это все тебе, я уже там наелся. Я не знал как ты ее любишь, просто так или со сливками или с сахаром… За чаем, Степа взахлеб описывал волшебный дом, в котором гостил (“Ну чисто вилла, в древнеримском стиле, только внутреннего двора с колодцем нет”), его огромную кухню с европейской техникой и личным поваром (“Серьезный такой, здоровенный, и весь в татухах, хрен его знает, откуда он такой, но пиццу делает просто охуенную”), и смешного дворецкого, носившего ему подносы с лакомствами, пока они с Люськой перебирали ее шкафы (“Такой весь из себя Дживс, в костюме с бабочкой, только старенький и сухонький”), а Юра грел ладони кружкой с чаем и думал, что никогда еще ему не было страшно так, как было страшно сегодня. Это был совсем не тот животный испуг пополам с азартом, который он испытывал, улепетывая от свистящих пуль. Скорее он вспоминал давящую тоску за маму, в те дни, когда она лежала на диване и стонала от боли, дома кончалась манка для ее каши, а завтра предстоял очередной день обивания порогов в поисках работы - любой работы, за любые копейки. Но даже тогда все накатило не сразу: у Юры были месяцы, чтобы осознать свою вину и долг, укрепиться в намерениях и составить план действий. А сегодня смерть, казалось, пришла за Степой из ниоткуда, просто потому, что не могла не прийти. Просто потому, что Юра убивал все вокруг себя: бабушку, вытянувшую его самого из могилы ценой собственного здоровья; мать, пусть и не сразу, а через несколько лет, отложенным приговором. Теперь пришла очередь Степы - изменился только механизм умерщвления. И то, что сегодня все обошлось, было не чудом, а такой же отсрочкой неизбежного, как тот первый конверт с валютой - первая чужая жизнь, которую Юра разменял на несколько месяцев для матери… - Слушай, а можно мы сегодня просто поспим вместе? - Степин голос вдруг прорвался сквозь его раздумья. - Ну, в смысле, полежим? Я так хотел, а теперь живот опять болит… Юра очнулся окончательно. - Живот? - спросил он, вспоминая предсказание Анатолия. - Как именно болит? Режущая боль или ноющая? Тебя тошнит? - Он протянул руку к Степиному лбу. - Да как обычно все, - пожал плечами Степа, охотно подставляясь под Юрины пальцы. - Он же у меня почти всегда после еды болит. Завтра утром пройдет, и мы с тобой оторвемся по полной, ладно? Позже, обняв Степу в постели и слушая его дыхание, Юра думал о будущем. Анатолий был недалек от истины, прикидывая его сбережения. Недвижимость Юра покупать не собирался - с его неспокойной жизнью, он привык держать все свои деньги наличными, а не в виде долгосрочных вложений. Захоти он этого, ему бы действительно хватило либо на уютную отремонтированную однокомнатную в центре, со всеми удобствами и мебелью, либо на окраинную двушку в новостройке; на съемной же квартире, при его экономии, он мог бы жить еще несколько лет, даже без подработки тем же электриком. С тем же успехом, денег хватило бы и на то, чтобы сбежать из города или даже из страны, и начать с нуля где-нибудь за тысячу километров от Анатолия и его шпиков - уж что-что, а заметать следы Юра умел на славу. Другое дело, что все расчеты летели к чертям теперь, когда появился этот мальчик, который даже во сне старался прижаться к нему покрепче. Как и шесть лет назад, выбор вроде бы был, но на самом деле не было. На одной чаше весов была благосклонность сильно поднявшегося в мире бандита; на другой, его же гнев и возможно месть. Будь Юра один, он бы, наверно, вежливо отказался от его предложения, но он больше не был один. Анатолий знал в лицо не только Степу, но и его земляков из общаги, и хотя никаких угроз в их адрес за ужином произнесено не было, Юра знал, что старые “законники” взвешивают на стрелках каждое слово, а значит, его друзья были упомянуты в разговоре не просто так. Степа пошевелился во сне, шмыгнул носом, и поерзал задом об Юру, словно проверяя, не сбежал ли он часом. Юра поцеловал его в лохматую макушку и не стерпел - толкнулся в ответ. Хотя он и привык постоянно отказывать себе во всем, а тем более в чувственных утехах, его целомудрие шло трещинами под постоянным напором Степиного желания. Объяснить Степе почему именно им столько всего нельзя в постели не представлялось возможным: либо Юра продолжал лгать Степе по умолчанию, либо опять становился прокаженным одиночкой, которым был и в Одессе, и в Суворовском училище, и в армии. Но как говорила бабушка, - зихрона ливраха, да будет благословенна ее память, - все можно, если осторожно. Надо только подготовиться. Даже с ВИЧ живут люди, и не уходят в полный целибат. Хотя с другой стороны, ВИЧ хотя бы не передается через слюну... Опять всплыл в памяти разговор в ресторане. Хотя Анатолий и ошибался, подозревая Степу, нельзя было отрицать, что тот действительно выглядел задохликом. За последние недели, в угоду Юре, он почти перестал хлестать спиртное и сократил потребление сигарет, но пользы от этого пока видно не было: Степа ходил такой же квелый, усталый, плохо вникал в лекции, и так же постоянно маялся животом. А что, если это не просто дурной образ жизни, подумал вдруг Юра? Что, если он тоже болен? Как только он подумал это, в голове сразу возникла жуткая картина: где-то в кишках мирно сопящего во сне Степа росла и набирала сил мерзкая опухоль, уже готовясь пустить метастазы в первый же попавшийся лимфатический узел. Сколько он уже мается животом, судорожно думал Юра? Месяц? Два? Полгода? Мамин рак поймали уже на третьей стадии, когда опухоль стала видна ей самой невооруженным взглядом, и она наконец пошла к врачу. А рак прямой кишки, или поджелудочной железы - с ними как? Ну болит живот у человека, с кем не бывает. А вдруг он уже умирает, и даже не подозревает об этом?! Завтра же позвоню, подумал Юра, стискивая Степу. На душе у него вдруг стало невероятно легко, как всегда становилось в момент, когда исчезала потребность в выборе. Путь был только один - остальные вели прямиком в лес ужасов. Этот, вероятно, вел туда же, но более извилистой тропой, давая время подготовиться. Анатолий знал многое о нем, но он не мог знать всего... Подумаю об этом завтра, сказал себя Юра, зевая. Завтра будет новый день.

***

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ