сапфо

      Они возились последние минуты рабочего дня в Бернадельской гардеробной.       Милли осторожно подошла к Мэрил, которая сосредоточенно рассматривала папку, которую ей передали преображенные Зази.       — Эй, у вас что-то на уме? — спросила Томпсон, всматриваясь в мимику коллеги.       Мэрил подняла голову, в ее глазах отражалась смесь усталости и решимости.       — Это от Роберто, Милли, — она показала лицевую сторону и открыла папку, проводя пальцами по первым файлам, шелестящим от прикосновения. В них были вложены смазанные фотографии червей, чуть дальше шли сплошь одни мятые странички с отвратительным почерком… Своеобразное наследие, память Де Ниро.        — Зачем ему расследовать что-то такое? Да и задание это. Я не могу избавиться от ощущения, что тут что-то не так.       — Да, странно, что черви в Фенрале разбушевались. Они обычно в городах не показываются, — кивнула Милли, отходя к шкафчикам.       Она доставала свои вещи, а Страйф со вздохом отложила папку на лавочку и стала переобуваться. Сознание тревожно металось, как волны на бурном море, что несутся вперед, разбиваются о скалы, топят лодки, нарушают покой, и эмоции эти отражаются в остекленелых глазах, показывая волнение. Страх. Стрелка часов за полночь. Милли рылась в шкафчике: сумка, чемодан, полотенце. Из узкой металлической коробки в руку Томпсон вдруг нырнул внушающего размера станган, с грохотом стукнувшись о пол, пугая звуком сидящую поодаль журналистку страховщицу.       — Что? — Мэрил резко вздрогнула и инстинктивно подняла голову, застыв на полпути втискивания ноги в плотно зашнурованную обувь. Она узнала оружие, брови поднялись в изумлении, а из рта вырвался нервный смешок, который тут же протянулся в восхищенный свист. — Ого! Так это твоя штука?       С небывалой легкостью переодевшаяся в зеленую накидку Милли закинула станган на свое плечо, и гордо вскинула голову, возвышаясь рядом с сидячей девушкой.       — Мгм. Я вас защищу, семпай, — она сверкнула уверенной улыбкой, сказала так гладко и ровно, что варианта «не поверить» не остается.       Какая же у этой девушки силища! Взгляд, словно робкий луч солнца, бродит по фигуре Милли, а лицо Мэрил защипало от жгучего румянца, что покрыл щеки неоднородными красными пятнышками.       — Спасибо, — хрипнула она, невольно выдав петуха от стискивающего горла взявшегося будто из неоткуда смущения. Нежности вертелись на языке, проглоченные вместе с комом в горле. Страйф поспешила сменить тему: — Кстати, ты где остановилась в городе?       — А? — Милли глупо уставилась на нее и встрепенулась, отпуская станган из рук, и взвыла раненной дичью, паникуя: — О-о-ой, я забыла, совсем забы-ы-ыла-а!       Мэрил спрятала лицо в ладошках и от души рассмеялась. В каждом ее движении замешана дрожь неловкости: безвучное хихиканье, сотрясающее плечи; сбившееся отчаянное дыхание, когда она глотала воздух; глаза, прячущиеся за пальцами, за зыбким занавесом улыбки. Как так можно, приехать в чужой город и даже не удостовериться, что будешь ночевать не на улице? Томпсон показалась ей такой милой и несуразной, что захотелось положить ее в кармашек, какой бы внушительной та не была.       — Можешь остаться у меня на ночь, глупая, — наконец отдышалась Мэрил, поднимаясь и складывая свои вещи во внутренние карманы, перезаряжая дерринджер и прицепляя его к спрятанному креплению.       — …да? — недоверчиво уточнила Милли, склоняясь к подруге под ее рост.       — Конечно, — фыркнула в ответ та, и ее тут же заключили в объятия, подняв над землей, чтобы встряхнуть Мэрил как тряпичную куртку и воскликнуть сладкую благодарность до звона в ушах:       — Спасибо вам, правда!

* * *

В одном мгновенье видеть вечность,

Огромный мир — в зерне песка,

В единой горсти — бесконечность

И небо — в чашечке цветка.

© Вильям Блейк, «Изречения Невинности»

      Мэрил с тревогой на душе вела Милли вперед.       Ее туфли стучали по цементу, когда они двинули к двухэтажному зданию, которое выглядело, мягко говоря, ветхим. Краска на стенах облупилась, обнажив ржавые металлические балки. На углу улицы стоял мусорный контейнер, наполненный пустыми пивными бутылками.       — Добро пожаловать в «хорошую» часть города, — сказала Страйф, изобразив пальцами кавычки в воздухе, ее голос сочился сарказмом. — Гордись, не многие могут сказать, что жили в таком месте, моло… Милли.       — Круто! — улыбнулась та, понявшая все буквально. Или, быть может, это была тонкая ирония, которую Мэрил не уловила. Само присутствие Милли внушало спокойствие, и к ним никто не подходил. Хотя, были бы тут люди, как по обыкновению, тревога бы не так рьяно посасывала внутренности.       Крики из распахнутого окна вспугивают вечер во дворе улочки, отчего стало спокойнее, привычнее.       Возясь с дверью, Страйф чертыхалась, но наконец отворила проход в огороженный сетчатым забором жилой домик, покосившийся на восток, и девочки юркнули вовнутрь. Мэрил глянула на Милли — кивок головы на тумбочку — и пока первая закрывала дверь, оставляя замок в скважине, Томпсон скинула свои вещи в коридоре, станган грохнул о бедный пол, и она подцепила мебель, как пушинку. Забаррикадировались обувной стойкой и тумбочкой.       Нервным движением рук Мэрил стряхнула и свое замешательство.       — Устраивайся, чувствуй себя как дома, — она протараторила учтивость, выбив из Милли тихий смешок. Мэрил скользнула на кухню, чтобы разложить папку на стол и с еще работающей головой засесть над тайной, которую не хотелось раскрывать, но была необходимость: ответственность. Вытащила из файла тонкую тетрадь, пролистала страницы. С чего начать?       Культисты.

      Она не удивилась, увидев этот заголовок. Если сохранилась древняя вера, переросшая в «Око», то должны были возникнуть и новые. Преображаются, растут. Людям необходимо цепляться за что-то, что спасет их от упадка в пустыне. А что может быть более истинным, чем то, что человек видит каждый день? Черви, без сомнения, хозяева… сколько мифов о них было сложено разными путниками — не счесть. Между ее тонкими бровями пролегла складка. Но каков размах? Ох, нет, неверный вопрос. При чем тут Роберто? Все из бывших бродяжек недолюбливают сумасшедших кочевников, что бросаются в зев песчаного хищника или кидают умерших посреди барханов, твердя «смерть — наше искупление».       Была приведена сухая статистика, описание, ровные строки цифр. Мэрил остановилась, уперев взгляд в страницу, и пальцы ее застыли на ребре тетради. Слова на бумаге были четкими, как вырезанные резцом, но в голове они не складывались в стройную цепь. Статистика словно намеренно обманывала и юлила. Она задержала взгляд на одной из таблиц, где было краткое: «количество исчезновений — четыре за месяц». В пустыне — это почти закономерность, но что-то в данных не давало покоя.       Милли, наблюдавшая за ней из коридора, наконец подошла ближе, осторожно шагая по скрипучим половицам. Страйф едва не подпрыгнула, когда рядом с ней поставили табурет.       — А вы углубились, — негромко сказала Томпсон, садясь поодаль. — Мы не детективы, вы помните, семпай?       Мэрил подняла глаза. Взгляд был колючим, но в нем читалась усталость.       — Но не игнорировать же. Если мы не разберемся, кто тогда? Черви взбушевались, да и… ну, я думаю, ты слышала! Люди ведь в курсе. А те, кто знает, не вернутся в большой город, пока думают, что и там бродят… эти. — Она кивнула на тетрадь.       — Культисты? — Милли усмехнулась, но улыбка быстро угасла. — Ладно, допустим. Но что, если они не просто фанатики?       — О чем ты? Я даже видела похожий символ в одном баре в Дженеора Рок. Тогда Роберто странно озирался.        Милли придвинулась ближе, почти шепотом произнесла: — Я о том, если это не только верующие люди. Если они действительно связаны с червями.       Мэрил ощутила, как по спине пробежал холодок. Она открыла было рот, чтобы возразить, но девушка лишь продолжила: — Слышала когда-то байки кочевников? О тех, кто пропал, а потом их находили… изменившимися. Эти пустые глаза, кожа, словно песок насквозь пробрался. Вдруг не просто сказки для деток перед сном.       — Это только пугалка, — Мэрил попыталась сохранить рациональный тон, но Томпсон умела нагнать жути.       — Может быть. А может, нет. Но вам ведь не терпится это проверить, не так ли, семпай?       Мэрил вздохнула, откидываясь на стуле. Прозорливая. Она недооценила стажерку: под мягкой, глупой мордашкой скрывался острый ум.       — Ладно. Тогда начнем с того, что у нас есть, — она открыла последнюю страницу тетради, где был список имен и координаты, но на руку тут же легла настойчивая ладонь, останавливающая на месте.       — Уже поздно! — голос приобрел высокую нотку. — Семпай, я постелила постельки. Идемте спать.       Мэрил отстранилась, пытаясь скрыть улыбку. Настойчивость Милли имела некий обескураживающий шарм, против которого трудно было возразить.       — Хорошо, капитан заботливость, — пробормотала она, захлопывая тетрадь и убирая ее обратно в файл. — Но завтра начнем с рассвета.       Милли кивнула, довольная, и хлопнула в ладоши.       — Отлично! Доброй ночи, семпай.       Она оставила Мэрил в неожиданно уютной тишине. Шум снаружи стих, но в голове Страйф все еще гудели мысли, как мухи в пустой комнате.       Страйф пробежала пальцами по папке, прежде чем подняться. Взяла стакан воды и задержалась у окна. Вдаль тянулось безмолвное поле песчаных дюн, и темное небо с лунами над ним казалось навсегда застывшим. Где-то там, под этим небом, скрывались ответы, но сейчас эти мысли приходилось гасить.       В гостиной лежала Милли, занявшая диван. Заглянув на секунду, Мэрил улыбнулась и скрылась в тесной спальне, где ей и в правду застелили милую простынь, и скомкали из одеяла кривую фигуру птицы. Под подушкой она нашла рисунок какого-то цветка.       Мило.

* * *

      Сон глубокий — чувствуется, будто темнота поглощает, пока тело не вздрагивает от резкого покалывания. Глаза раскрываются, Мэрил пытается осознать, что произошло.       Зов, протяжный и мелодичный.       Перед ней фигура.       — Мы, черви, можем улавливать настроение сородичей, и каждый неотделим друг от друга. Давай так, — Зази постучали тоненькими пальчиками по скуле Мэрил, стоя сбоку от изголовья кровати.        — Человек не в состоянии приблизиться к пониманию принципа существования нас… обитателей эдакого улья, как и сам рой не способен, признаемся, осознать людское. В свою очередь ни мы, ни вы не способны понять казалось бы созданных дланью человеческой — юнитов.       Мэрил безмолвно следила за губами болтливого предводителя истинных хозяев ничейной планеты и не могла пошевелить ни пальцем, лишь глаза судорожно осматривали спальню. Уже утро. Милли рядом не было, где же она? Комканное одеяло спозло на пол.       Зази вдруг сели на ее живот и склонились над лежащей, но веса не ощущалось, словно тот — пушинка, один из миллиардов песчинок. Они откинули маску вверх, открывая обезображенное лицо со множеством отверстий-путей, похожие на соты или муравьиные ходы. Распахнув рот, кожа на впалых щеках натянулась, обхватывая очертание черепа, и Зази вывалили длинный язык, на котором пригрелся стрекозий жучок-шпион. Червь пошевелил липкими от вязкой слюны крыльями, и последующие слова были импульсом насекомого. Мэрил его понимала, словно каждое слово плетью хлестало ее нервы.       «Как мы поняли, планты могут общаться тем же принципом, что и мы, но… Планты безмолвны к нам! Но вот, самостоятельно существующие так похожи на создателей — не полулюди ли они, Вэш и Най?»       Днесь — неоконченный сон. И что-то тянет, несёт в глубинное природное чрево планеты: понять, докопаться до сути.       Слышится взмах.       «Сможешь ли ты выучить их язык? Ведь вы словно образ с подобием»       От них дохнуло неуловимым для рецепторов, но носоглотку заскребло, в зобе зачесалось. Отвратительный запах: то, чего не было, то, чего не будет. Он следом дробится на неощутимо родное отражение планеты: запах пустыни, пепла, жарких солнц; обоняние дает ассоциации с тем, как пахнут младенцы, молоко и тепло; запах мяса и крови, аммиака, гнилья. Всего так много и недостаточно одновременно, все пустотно снаружи и пустотно внутри. Опасно, ядовито — так кричало предчувствие, и все нутро Мэрил обратилось к червям.       «Прими,»       «С тобой все хорошо.»       Насекомое из человеческого рта предводителя роя встряхнулось, распрямило лапки, слипшиеся от слизи хрупкие крылышки и взлетело, пропадая в открытом окне. Зази сглотнули излишку слюны, нерасторопно слезли с девичьего торса и размяли шею, шустро маска заползла обратно на изуродованный лик, который на глазах восстанавливал свое состояние — свою красоту — залечивая дыры. Но то маска иль живое существо?       — Не ссы так сильно, что за взгляд? Обижаешь, — весёлым тоном захохотав, они отпрыгнули к выходу из комнаты и уже открыли дверь, чтобы весьма цивильно покинуть спальню, но напоследок повернулись и шутливо отсалютовали:       — Йо, до встречи, Страйф!       Сон вновь резко поглотил, и когда Мэрил очнулась снова, то с резким вдохом поднялась с кровати. Пальцы дрожали, когда она потянулась к стакану воды на тумбочке. Жидкость обожгла горло, но чувство жажды не проходило. В голове шумели слова — их не забыть, как не сотрешь их чужую тень, уже оставленную в сознании. Девушка поднесла ладони к лицу, пытаясь стряхнуть липкое ощущение — сон или то, что с ней произошло.       Где Милли Томпсон? Этот вопрос словно занозой впился в разум. Она встала, схватила рубашку, торопливо накидывая ее на плечи. Тело протестовало, но она вышла в коридор, оглядываясь.       — Милли? — окликнула она, голос прозвучал хрипло. За окном все еще было темно. Ночь.       В гостиной диван был пуст. На полу лежала кофта Милли, будто та поспешно сбросила ее, прежде чем уйти. Мэрил сжала зубы, чувствуя, как паника заполняет грудь.       «Где она?»       Едва она сделала шаг к двери, за спиной раздался знакомый голос:       — Семпай, вы что, кошмаров наелись?       Мэрил резко обернулась. В дверном проеме кухни стояла Милли, в пижаме и трусах, абсолютно невозмутимая. Ее волосы были растрепаны, а взгляд все такой же наивный, но в нем проскользнуло что-то искреннее — легкая тревога.              — Милли… — голос сорвался. Она едва не рухнула на ближайший стул, уронив лицо в ладони.       Увидев выражение лица семпай, Милли сменила тон: — …все серьезно? Что случилось?       Страйф подняла голову, молча разглядывая стажерку. Говорить об этом вслух казалось невозможным.       — Ты… Ты точно спала здесь всю ночь? — наконец выдавила она.       Милли подняла бровь.       — Конечно. А где мне еще спать, в песке? Я писать отходила. Пойдемте ляжем, ночь на дворе, надо выспаться.       И настойчиво утянула на диван, захватывая в плен (сопротивление бесполезно!). Когда она подтолкнула ее к спальному места и улеглась рядом, укрываясь общим одеялом, точно заботливая нянька, Мэрил невольно почувствовала облегчение. Тепло другого человека рядом и беззаботная болтовня Милли о совершенно незначительных вещах — все это казалось спасительным островком в море тревоги.       Но прошлое всегда вернется в памяти и напомнит о себе. Ворвется. Растворит всё в тумане, а после обернет время вспять — и от него не получится сбежать. В нем душа найдет расцветание жизни, но под каждым цветком свернулась змея.       — Ты… ничего странного не слышала ночью? — осторожно спросила Мэрил, стараясь, чтобы голос звучал буднично.       Милли промычала, задумавшись.       — Хмм, вроде нет. Только ветер гудел. А вы что-то слышали?       Страйф стиснула зубы. Она не могла рассказать об этом — звучало бы безумно. Да и Милли, с ее наивным взглядом на мир, только расстроилась бы.       — …нет, ничего. Просто нервы.       Мэрил старается как можно больше сплестись телами: путает ноги, обвивает шею руками и прижимается так, чтобы чувствовать чужое дыхание. И ей позволяют. «Так спокойнее». Милли убаюкивает старшую на манер младенца, приподнимаясь в положение полулежа. За теплыми словами — касание пальцев. Перебирает волосы и кладет руку на затылок, ведет ниже, останавливается на шее и между лопаток. А потом постукивает в такт собственному сердцебиению: так, как успокаивала младших.       Хлоп, хлоп, хлоп. Сначала указательным пальцем, потом всей ладошкой, замедляя такт. Мэрил съехала ниже, ложась возле подруги, чтобы было удобнее самой Томпсон.       Но расплестись и отстраниться себе не позволяет, утыкаясь носом в подмышку и на змеиный манер прижимаясь, пока не уснет.