Как по нотам проиграть

Весна 2009-го года исчезла из жизни также быстро, как одноразовый бумажный платок, в который ты высморкался и отправил в ведро. Это был июнь. Мэтт сидел в заведëнном автомобиле на парковке в Сан-Бернардино, в сорока минутах езды от Лос-Анджелеса без учёта пробок, и он проснулся просто неприлично рано, чтобы быть здесь. Припаркованный почти у самых дверей торгового центра, он созерцал вращение стеклянных панелей каждый раз, когда кто-то покидал через них здание Холли Молла. Совсем никто не входил туда раньше восьми утра — все только уходили, унося с собой свои вялые и неживые, как у могильных памятников, лица. И хотя Мэтт не работал за кассами и барными стойками всю ночь, в семь он был точно таким же, как они. И он завидовал каждому, кто шёл домой, в свою постель. «Тратить столько бабла на иллюминацию, когда на улице день, — это просто тупизм, — размышлял про себя Мэтт, постукивая пальцами по рулю, — да здесь же вообще никого… В такую рань эту контору только и можно, что грабить». Внутри тонированных автомобилей всегда было слегка темно, но его вторая рука, высунутая в раскрытое окно, купала сигарету в свете утра. Сначала Мэтт пускал колечки дыма перед собой: одно, другое, третье, — они плыли в воздухе несколько секунд и исчезали. Сменялись новыми. Он смотрел на их округлость, покидающую его рот, и вспомнил, как надувал мыльные пузыри в детстве: гигантские и упругие те пару мгновений, что они летели, а потом — ба-бах, лопались. Мэтт выпустил ещё пару колец, но охладел к этому, когда все до одного стали получаться безупречно-ровными. Он зевнул один раз, затем — ещё, и уже не смог остановиться, всё шире и шире раскрывая свой сонно трещащий по швам рот навстречу новому дню. Вытьë Шер по радио совсем не помогало взбодриться: Мэтта убаюкивал её голос, звучавший как крайне тяжëлый парфюм на женщине за пятьдесят — не то чтобы очень плохо, просто мало кому хотелось бы застрять с ним наедине в тесном помещении. Он перещëлкнул на первую попавшуюся волну с поп-панком и закачал головой, стараясь проснуться. Такое бывало нечасто, но сегодняшняя поездка не обещала совсем ничего интересного. Он протащился шесть десятков миль на полупустом баке, опаздывая сюда. Теперь оставалось дождаться, пока его клиенты сделают свои дела в ювелирном бутике, допетлять по узким закоулкам до какого-то ломбарда неподалёку, скинуть их там, заправиться и проползти столько же в обратную сторону. Ни быстрой езды по широким трассам, ни статусных mafioso с пугающим акцентом на заднем сидении, ни хорошей выручки его сегодня не ждало. Бизнес мельчал, и парней вроде Мэтта становилось всё меньше — вот почему не получалось кататься только по Лос-Анджелесу. В соседних городах было некому развозить людей, и в последние месяцы его стали посылать на каждую третью вылазку любой шайки. Работы становилось больше, чем хотелось выполнять, адреналина в ней — наоборот — поубавилось. Но Мэтт ещё держался. Он скучающе болтал ногой и смотрел в окно. Ломбард был и здесь, в Холли Молле, — Мэтт видел его вход почти в упор, а будущих попутчиков на горизонте ещё не было. На вывеске с бегущей строкой над дверью он разглядел:

__________________

Цена за грамм...

__________________

Мэтт смотрел на пиксели, выстроившиеся в эти слова, и его внутренности начинали чесаться. Зубы плотно сжимались. Он сглотнул слюну и понял, каким сухим было его горло до этого. За грамм золота, конечно. Дальше было написано: «золота». В Америке иногда измеряли в граммах, как оказалось, ещё и золото... Мэтт обиженно отвернулся от окна и совсем заскучал. Он зевал в очередной раз, когда уловил короткое свечение в подстаканнике, где лежал телефон. Недораскрыв рот, Мэтт захлопнул его на пол пути, чтобы очень бодро схватить трубку в руки. Большой палец навалился на кнопку включения, Пицца-Пакман на заставке его Блэкберри оказался наполовину съеден прямоугольником уведомления с пропущенными: Мэнди (2) Мэтт улыбнулся, посмотрев на экран с её именем ещё пару мгновений. Ему не показалось. Она звонила. Это было хорошим знаком. Он ещё ждал, но уже и не думал увидеть еë звонков сегодня, после того как вчера всё вышло не очень. Вчера был день перед её долгожданным единственным выходным. И, вообще-то, рано вечером всё ещё было неплохо: на столе — пакеты из доставки, полные вредной еды, над головой — её бодрые заверения-уговоры о том, как ему стоит постричься на лето, дальше — несмелое копошение ножницами в волосах, и… ну… то, что из этого в итоге получилось. «Вышло немножко в стиле этого… ну с Сидом Вишесом который», — сказала Мэнди. Её губы сложились в опрокинутую на спину цифру три, и подходя к зеркалу, Мэтт уже знал, что также круто, как Джонни Роттен из Sex Pistols, он вряд ли выглядит... «О господи. — Пепси чуть не полился у него из ноздрей. — Почему ты сделала это со мной? Если ты больше меня не любишь, могла бы просто сказать!» Как Чаки, мать его, Финстер. Не панк-рок, однозначно, нет. Мэнди рассмеялась, прямо в его плечо с иголочками рыжих волос, а потом колюче поцеловала в лоб: — Глупый. «Глупый, теперь ещё и с уродской причëской», — подумал Мэтт. Он был извинительно поглажен по остаткам волос, жуя свой бургер, и остальную часть вечера они смотрели аниме вместе. Но после всего, ночь была прохладной. По крайней мере для него. Мэнди проводила её в караоке с подругами. Она была слегка обижена на то, что Мэтт — о нет, ни в коем случае! — не был тем, кого можно было уговорить появиться на чëм-то подобном с ней. На самом деле он уже бывал, и ему хватило. Это случилось в день, когда он просто не мог отказать ей и не прийти. Знакомился со всеми её подругами, был единственным парнем на тусовке из пяти человек, где все сидят слишком близко друг к другу и смотрят какую-то муть, запивая её шампанским; молчал и улыбался с ними весь вечер; не мог решиться даже обнять или поцеловать её, в её день рождения, как младшеклассник. Чёрт знает, почему, но он задницей чувствовал, как эти требовательные женщины не одобряют его кандидатуру и то, что он не демонстрирует свои чувства к Мэнди при всех, и от этого не мог подступиться к ней только больше. Когда все от тебя чего-то ждут — это замыкает, чёрт возьми. Когда на тебя обращено столько внимания — хочется испариться! Из-под каждой попытки включить его в разговор вопросами про планы на будущее и «ты любишь видеоигры, да?» так и торчали их дружелюбие и снисходительность, как будто Мэнди попросила своих подруг не шутить над ним в его присутствии и быть к нему добрыми. Отнестись с пониманием к тому, что он амёбный. Сделать вид, что все они не ждут, когда она найдёт себе кого-то поприличнее, и не считают, что он её не заслуживает. Мэнди никогда не говорила этого ему, ну просто это было очевидно. Когда той ночью, после праздника, в каком-то полупьяном порыве он поделился своими переживаниями с ней, она сказала, что всё в порядке. Она читала психологию, — сказала, — и, возможно, у него есть небольшие проблемы из-за отсутствия отца, какая-нибудь малюсенькая травма, что-то из самого раннего детства. Может, ему не хватило мужской руки в воспитании. Но это нормально, неважно, её всё устраивает и так, — сказала она, — она любит его таким, честно, и прочее, прочее... Теперь Мэтт знал, на какую именно тему было запрещено шутить её подругам, а ещё то, что не пожалей его мудак-отец своей руки — всё могло бы быть иначе. Ублюдок мог дать ему шанс вырасти нормальным, проявлять инициативу, быть своей девушке хорошим парнем, — так говорили психологи. Но вышло что вышло. Вчера, когда Мэтт отказался идти в караоке, Мэнди сказала, что он затворник, а найти себе кого-то прямо на скамейке возле дома — в его случае просто джекпот; что после этого он совсем расслабился и решил не бывать на людях вовсе, прирос к своей зоне комфорта. Ну, это было неправдой. По крайней мере не совсем. Мэтт всё ещё бывал на людях. Конечно, не так часто, как когда они только познакомились, но ведь тогда это было другое: тогда в его венах плясали искорки чего-то весёлого — это они любили общаться со множеством людей, неприлично много бывать на улице и в гостях, растворять в себе его затворничество и экспериментировать... Да ладно, можно подумать, до её слов он сам никогда не думал о том, что наркотики делали его лучшей версией себя. «Дурацкие мысли, нехорошие, не стоит!» Мэтт снова поймал глазами вывеску про золото за окном, приценился, сколько они предлагали. На стеклянной двери ломбарда под ней маркером было написано:

_________________________

Вход строго по одному

_________________________

Кто-то там, надев монокль, строго конфиденциально стучал маленьким молоточком по кольцам и серьгам. Наверное, тоже не любил общаться с большим количеством людей. Мэтт выдохнул дым, откинулся на подголовник. Это было проще раньше. Когда они с Мэнди только познакомились, ему никогда не было грустно. Всё кругом было легко и весело. Это был январь, немногим раньше его девятнадцатого дня рождения, на той вечеринке Пита — выходит, уже пять месяцев назад. Мэтт часто вспоминал то время теперь. С тех пор, как Мэнди появилась там впервые, она стала его путеводной звездой, и, ширнувшись, он неизменно брëл к ней из толчка через длинную гостиную. Получал свою порцию внимания, чувствовал себя восторженно. Всё развилось быстро и ярко: одна отлаженная программа на её компьютере, может быть, пару недель, — и они стали всё время оставаться в её квартире. Идти пришлось недалеко. Телек и видак напротив занимали их некоторое время, но в основном фоново: всё было слишком хорошо, чтобы смотреть туда внимательно. Мэнди продолжала говорить о его поломанном организме между поцелуями, которые становились настойчивее, и о чëрт, она звучала так горячо, ругая его, со всеми этими медицинскими терминами на губах, цепляющихся за его! Если честно, под этой хернёй для Мэтта всё звучало горячо, он был грëбаной трах-машиной в те дни. Ну, то есть он ощущал себя так. На третий совместный просмотр они трогали друг друга, дразня, и это было прикольно; это было тем, чего он хотел ещё в предыдущие два. Мэнди сказала, что он милый, когда рассуждает о кино. Он многозначительно улыбнулся и удивлённо вскинул бровь, как будто не напарывался на это дурацкое определение от девушек раньше. Шла церемония Оскар, с просмотром которой в этом году никак не складывалось. Запись проигралась только до «лучшей операторской работы», когда разложенный диван недовольно расскрипелся под двумя телами: они перекатились от края к стене, Мэнди шепнула, что она не собирается соперничать с Натали Портман, вручающей кому-то награду на экране, загасила ящик кнопкой пульта, ну и так далее. «Чëрт». «И так далее» получалось реально очень здорово, когда он принял немножко перед. Мэтт скучал по сексу под метамфетамином. Прошëл месяц, а он всё никак не мог забыть бурю эмоций, недоступную просто так, за бесплатно: типо DLC, один раз поиграв с которым начинаешь чувствовать, как хромает основной геймплей без. Мэтт описал бы этот секс как тот самый, который он представлял, когда был подростком, и у него не было ещё совсем никакого, и... зря он, наверное, позволил своим мыслям блуждать так далеко без поводка и намордника сегодня. Теперь Мэтт скучал по горьковатому вкусу, кристаллическому блеску в маленьком пакетике, даже по его названию, слетавшему с собственного языка. Иногда, когда он чувствовал себя неловко и дискомфортно, например среди девушек на дне рождения, это становилось особенно явно: больше всего он скучал по тому, каким бодрым, беззаботным и раскрепощëнным становился часов на пять после попадания вещества в организм. Но таким вещам лучше было не давать брать над собой верх: это было совсем не хорошо, даже отстойно, и никогда не заканчивалось радостно. Мэтт знал. Она сказала, что не станет встречаться с ним, пока он не избавится от зависимости, когда он предложил ей. Обещала поддержать его, если он решится. Мэтт хотел нормальную жизнь. И он был в завязке: уже один месяц, сколько-то там дней с тех пор, как он примерный мальчик, и бла-бла, — все можете его поздравить. Так вот, Мэнди. Теперь его девушка. Уровень: Вчерашняя ночь в караоке. Поздно вечером Мэнди сидела перед ним на коленях на ковре с сосредоточенным видом. Она уже выстригла из него всё, что захотела выстричь, а теперь её пальцы макались в какое-то странное дерьмо, разведённое в маленькой миске для соусов, и точечно припечатывались ему на лицо. Она щурила глаза, приглядываясь к его коже между плохо выбритыми из-за недоступности частями, и тыкала намазанным пальцем даже туда: ямка под нижней губой, линия рядом с крылом носа, — масса по всему лицу была кремовой и холодной, грязно-белого цвета. — У меня там ничего нет! Мэнди недоверчиво взглянула на него. Приблизила своё лицо, всматриваясь в мифический прыщ. — Мне кажется, будет. Завтра точно вскочит. Её особая интуиция распространялась даже на такие вещи, и Мэтт усмехнулся, искренне недоумевая: — Как ты это, блин, понимаешь? — Ну посмотри: он прям зреет! — Фу. — Вот и терпи. Мэтт сказал, что они у него лет с пятнадцати, и это бесполезно, но она ответила: «Тогда, надеюсь, ты не слишком к ним привязался». Была серьёзно настроена их истребить. Это продолжалось уже несколько минут. Всё лицо Мэтта было усыпано белыми отпечатками её пальцев. Она снова слушала, как он болтал какую-то ерунду, пока не наложила толстый слой вещества из миски повыше верхней губы, лишая его возможности говорить, если только он не хотел попробовать это на вкус. Она сказала, что хочет кое-что ему сказать, и это важно. Мэтт наивно кивнул, смотря на неё своим пятнистым лицом без доступа к устной речи. Она вдруг тоже начала говорить о будущем! Они знали многое друг о друге. Мэтт знал, что она с детства любила танцевать и всё такое, и ему казалось, он знал её планы на жизнь. Через несколько лет он видел её дамой с тугим пучком на голове, выходящей из танцевальной студии в соседнем квартале, чтобы сесть к нему в машину. Ну, если у них всё сложится. Но Мэнди перестала садиться на шпагат, а ему и не сказали; не сказали, что фотография маленькой её в ярком купальнике с пайетками, висящая на стене, давно была ей единственным напоминанием о том, что когда-то она это могла; что танцы теперь так, для души и клубов; что она стала слишком взрослой для шпагата; что она не знала ни о какой танцевальной студии здесь, неподалёку. И что в случае хорошей сдачи экзаменов оставшиеся пустоты её стены должны были занять фотографии на фоне Вандербильдского университета в Нэшвилле, в его сраном родном Теннесси, где она хотела изучать предмедицинский курс грëбаных четыре года, — вот что Мэтт узнал только вчера, после того, как она разукрасила его лицо, и перед тем, как не пойти с ней в караоке! Она решила это уже давно. Он сидел, весь покрытый белыми пятнами, как тяжелобольной, и шокировано хлопал глазами ей в ответ. Дотанцевались, блин. Что ж, теперь Мэтт тоже был слегка обижен. Сердце кольнуло и сейчас, спустя целую ночь, когда он вспомнил, как она, нарядная, выбежала из комнаты, хмыкнув на его отказ идти. Не набрала, чтобы он подвёз её домой на обратном пути. Даже не сказала, через сколько нужно смывать с лица маску... Конечно, Мэтт не пошёл с ней: ему надо было срочно посидеть в одиночестве и подумать о том, как маленькие девочки в пайетках из танцевальной студии в соседнем квартале не дождутся свою преподавательницу. Как вместо этого она станет врачом, и как ему придётся гордиться ей, — каждой клеточкой своего тела, остающегося здесь, в ЛА, за две тысячи миль расстояния. Он толком ни с кем не общался, и у Мэнди легко получалось быть для него самым близким человеком: даже стараться не надо, когда ты такая одна! Мэтт делился с ней почти всем, и как-то и не думал, что с её стороны это могло быть и иначе. Забывал, что вокруг неё были и другие люди, которым она могла рассказать о своих планах на жизнь, с кем она могла делить их. Вчерашний вечер ему напомнил. Она сказала, её мама училась там и закончила на отлично; сказала, что для неё это важно. И что она уже нашла себе соседку, с которой будет снимать квартиру, если всё получится. Может быть, они даже устроятся подрабатывать вместе перед началом занятий, чтобы обустроиться там получше. А он сможет приезжать на каникулах... Мэтт выдохнул — дым был поредевшим, покидая его рот. Всё это было очень грустно и капельку разбивало ему розовые очки, но он не хотел размышлять об этом сейчас снова. Он не умел обижаться долго: внутри всегда так скоро начинало бурлить что-то тёплое и всепрощающее, что он сдавался. И хотел перезвонить. До начала её новой учёбы у них впереди было почти целое тёплое всепрощающее лето, а после — уже станет видно. Мэтт дотянулся до своего мобильника, нажал кнопку посередине. Экран снова загорелся, и от её имени на душе стало светлее. Она знала, что в это время он частенько мог ещё не ложиться, и, возможно, могла примирительно попросить его зайти принести с собой что-то от похмелья после вчера. Мэтт был готов побыть её лестничным супергероем. Он подумал о том, как его похвалят, как скажут, что он самый хороший, и что вся нелюдимость ему прощена. И он ждал момента, когда освободится и сможет перезвонить ей, как лучшую часть своего дня. Мэтт почесал висок, снова отворачиваясь к окну. На центре висели вывески Макдоналдса, Хот-догов, какого-то кофе, 7-11. Стеклянные двери центра крутились так спешно, что в них лучше было не мешкаться, и двери напоминали ему барабан стиральной машины или мясорубки. Он ощущал себя голодным, когда увидел одного из своих пассажиров. Сузил глаза, присматриваясь. Вот он, в зелёной балаклаве, выскочил на улицу и бежал навстречу. Мэтт стал искать глазами второго, и быстро нашёл. Тот поболтался в стеклянном барабане и тоже вынырнул наружу — четырëхколëсной ракете можно было давать обратный отсчëт. Три. Мэтт разблокировал двери авто и тупо стоял на месте. Он наблюдал за бегунами с интересом и волнением, но всë-таки так, будто болел за них в забеге по телеку, и напрямую его это совсем не касалось. Два. Зелëные балаклавы оказались у его машины. Задняя дверь авто распахнулась и зависла, придерживаемая рукой в перчатке. — Здрасьте. — Сказал он. Ещё двое человек вывалило на улицу: один мужчина, крупный, с крупными усами, весь в чёрном. Он что-то кричал. Они привели за собой хвост! Вот же блять, действительно привели! И что стоило делать? — Остановитесь и поднимите руки, иначе я буду стрелять! — пробасил голос с улицы. Человек был так близко, что разглядеть можно было и его недружественное лицо, и руку, тянущуюся к кобуре на бедре... Охранник. Мэтт накинул на голову капюшон. Пятки чесались от нетерпения нажать на педаль: словно многообещающая игра лежала перед ним, новая и запечатанная. Он знал только, что не мог уехать один, если не хотел хэдшот. Всё казалось весело и захватывающе, а ещё немного не серьёзно и шутливо, пока сзади не прозвучал выстрел. Один. Мэтт услышал посыпавшееся стекло. Инстинктивно обернулся на звук и застыл. Один человек в крутящемся барабане съехал вниз. Ещё трое были уже снаружи. Прошитую пулей стеклянную стенку омыло кровянистыми подтëками. Упëршись в мягкие человеческие бока, вращавшиеся двери остановились, и больше никто не мог покинуть через них Холли Молл. Время замерло для Мэтта неподвижно, как после глубокого, жадного вдоха травы. Охранник посреди парковки потерянно смотрел в сторону подстреленного вместе с ним, по-прежнему сжимая свою кобуру. На мгновение Мэтт почувствовал странное, но объяснимое единство с ним: они вдвоём были в ахуе. Его пассажир только что кого-то подстрелил. Может, убил. Двери машины сзади звонко хлопнули. — Давай, езжай! Мэтт сморгнул ступор. Педаль газа послушно прогнула позвоночник под его ступнëй. Машина вышла из транса и дëрнулась вперёд. — Чëрт, мужик! Закрывай окно быстрее! Ты что?! Эй! — голос казался размытым и далëким, будто кричали те, от кого он уезжал всё дальше. — О Господи! Господи! Суета на задних сидениях рассаживала двоих с их спортивными сумками по местам. Мэтт вёл в оцепенении. Выстрел по-прежнему звучал таким громким эхом в его ушах, будто он и не прекращался. Будто стреляли ещё и ещё, прямо в его барабанную перепонку. Чëрная краска сияла, когда машина двинулась к солнцу на горизонте, и снова потускнела, когда он заезжал за угол здания, в тень. Мэтт подтянул странно-тяжёлое, будто с прикреплëнной к нему гирей для выполнения утреннего комплекса, торчавшее из окна плечо, в салон. Поднял стекло. — Эй, ты как? Слышишь меня? — неразборчиво доносилось сзади. Он не понимал, говорили они с ним или между собой. Мэтт был, похоже, так сосредоточен, что аж вспотел — пот пропитал весь его рукав и шею. — А? — спросил он. Копошение продолжилось, но никто не отвечал. Мэтт вдохнул прохладный кондиционированный воздух, пытаясь насытиться кислородом. Он вдруг почувствовал себя нехорошо: похолодало, кожа стала мокрой и липкой. Мэтт быстро заморгал, пытаясь угадать, что не так, пока всё перед ним слегка плыло и мазалось. Такое уже случалось, когда он забывал поесть денёк, а потом выбегал на улицу за сигаретами, и в глазах темнело чуть ли не до обморока. Это ги-что-то-там-мия, сахар резко упал, — кажется, говорила ему Мэнди. Она сказала, можно выпить сока или чего-нибудь сладкого, чтобы прийти в себя. Но вчера он не забывал поесть, и даже перекусил чем-то на бегу сегодня с утра. Что не так было с этим дебильным сахаром?! «Артерия… Отрубится… Крышка», — слышалось неразборчиво с задних сидений. Мэтт по-прежнему не мог сосредоточиться и понять, с ним ли говорят. Он включился в маршрут значительно позже, чем оказался на проезжей части, но каким-то чудом ехал верно. «Был бы фонтан… Не соображает... Жгут, — говорил второй голос в темноте. — Посмотри». Под колëсами тянулась единственная широкая трасса перед их заездом в подворотни, и Мэтт спешил на одной из трёх её полос, кажется, превышая скорость. — Ты как? Можешь вести? — вдруг выкрикнул кто-то сзади. На этот раз говорили точно с ним, потому что вёл здесь только он. Он хорошо расслышал, но не понял смысла вопроса: а почему бы ему не мочь вести? — до него всё никак не доходило, что не так, и эти ребята казались забавными в своём беспокойстве. — Да, всё окей. — Сказал Мэтт, думая о том, как хорошо, что их полоса вела из центра к спальным районам, а не наоборот: в первой половине дня машин в эту сторону было немного, а вот в обратную — стояла та ещё пробища. — Эй, ты знаешь, — позвал уже другой голос громко, затем отдалился, зашептал далеко позади: «Как его?», потом вернулся и снова закричал: — Эй, Микки, послушай, ты же знаешь, что тебе прострелили плечо? Глаза распахнулись и недоверчиво покосились вбок. Полосатый чëрно-белый рукав был контрастно заляпан красным, как в чëртовом «Городе Грехов» с Брюсом Уиллисом: красочная деталь, интересное визуальное решение… О чёрт, а ведь в самом деле. Ему прострелили плечо. Мэтт потрогал рукав пальцами, и на них осталась кровь. Музыка продолжала играть и сливалась с голосами пассажиров, петляя мимо ушей. Один из пассажиров громко общался по телефону, второй ёрзал в зеркале заднего вида. Все звуки были для Мэтта колыбельной. — Я зажму тебе. — Рука сзади крепко вцепилась ему в плечо и надавила. — Мы остановимся и перевяжем, сейчас-сейчас, свернем куда-нибудь. Мэтт вскрикнул, впервые почувствовав боль. Зажим ладони на его коже был похож на сверло. Он хотел сказать, что всё в порядке, и им не обязательно держать его, и что ему так больно — когда держат, но человек с рукой на его конечности казался слишком уверенным в своих действиях, чтобы его останавливать. Мэтт сжал челюсти крепче и промолчал. — Ты не ссы, нам главное доехать. Недалеко. — Интимно дышали ему в мочку. — Есть доктор, он поможет. У него такое каждый день! Мэтт деликатно отодвинул голову в другую сторону, стараясь никого не обидеть. — «Доктор Пеппер»? — промямлил с идиотской улыбочкой, потому что тот точно мог помочь его сахару улететь в обратную сторону, но никто не понял и не посмеялся. По левую руку утро трезвонило симфонией клаксонов. Нервные водители будили друг друга в создавшемся заторе. Было похоже, что никто из них сегодня не приедет вовремя, они застряли в этой линии ненависти. Мэтт летел мимо в обратную сторону, думая о глотке чего-то сладкого и возвращении домой. Он прикрыл глаза и с шипящим звуком втянул воздух через сомкнутые челюсти, когда рука сильнее надавила на его плечо, ухватываясь, и боль поползла, как ртуть по градуснику под мышкой температурящего человека. Он посмотрел налево — и тогда вспомнил про то, что в него стреляли. Узнал об этом во второй раз за пару минут. Это было, наверное, зря. Вдруг стало до одури страшно. Было так много крови... Мэтт никогда не видел так много крови на себе, она никак не останавливалась... дышать стало тяжело — он зажмурил глаза, чтобы не заплакать, и забыл о том, кто он, и где находится. Пара секунд, Мэтт попытался сделать глубокий вдох. Дыхание скакало, неровное. Он знал, что умрёт. Он чувствовал, как вся его кровь утекает из тела через дырку в плече, и знал, что это конец: он умрёт так, таким был последний день его жизни, он умер на работе и уже не вернётся домой, ничего не будет так, как... Мэтт почувствовал толчок в спину через сидение; услышал крик сзади, сложившийся в форму его псевдонима, в самое ухо. Он распахнул глаза. Гудок вскричал, разрывая спокойствие. Недалеко от переднего бампера — что-то жёлтое. Оно билось за внимание Мэтта. В зазор между ними уже не протиснулась бы и подушка. Мэтт наклонился вперёд, вырывая руку из хватки неизвестного ему человека. Трение металла о металл ощутилось вибрацией в ногах. Школьный автобус с детишками, мать его. Он начал выезжать на дорогу, и под испуганные крики с задних сидений Мэтт вырулил влево, налегая на панель корпусом. Шею душил ледяной пот. Сердце застыло внутри, как желатин. Как же плохо это могло закончиться! Всё касательно автобусов с детьми было так строго здесь... Он выровнял движение. Стëсанное ребро Понтиака не помешало гнать дальше на Запад. Машина проехала ещё немного и свернула в первый назначенный переулок, уходя с главной дороги. Мэтт толком не смотрел на навигатор, а всё равно как-то знал, где нужно было сворачивать, — привычка изучать карты заранее. Он вертел автомобилем в узких проëмах между пузатыми зданиями Сан-Бернардино, пока ему не сказали остановиться у какого-то тупика. Сказали приподнять руку и держать её «так». Он мужественно держал её как надо. Ему задрали рукав, и всё на свете — кофта на молнии, футболка, перчатки его пассажира, кресло машины и руль — было в крови. Спросили, где аптечка. Он отвечал, ничего не соображая, и курил правой рукой, будучи левшой. Плечо забинтовали, затянули его же собственным ремнëм, вынув тот из джинсов. «Пиздец, Мэнди разозлится, если увидит это… Надо это спрятать», — нервно думал он, чуть не проваливаясь в сон. Штаны без ремня заболтались на тощей заднице. Мэтт заболтался, идя куда-то пешком. «Микки, это доктор», — сказали ему на подземной парковке, и Мэтт прополоскал во рту что-то типа «оч приятно» в ответ, попытался вытянуть ладонь для рукопожатия по привычке — и заскулил от боли. Голова гудела, как перегревшийся системный блок. Доктор болтал с ним и, возможно, доктор ему только снился, но так или иначе, где-то внутри этого сновидения, когда всё вокруг погружалось в темноту, противясь ярко светящим лампам, этот голос обещал Мэтту его подлатать.

══════════════════════════

Дома начало не хватать воздуха, и Мэтт собирал всего себя на выходных, как набор Лего, чтобы вынести за порог в начале новой недели. К понедельнику он был готов. Это был день, что-то около обеда или раньше. Он припарковал Понтиак в огромной луже и выходить из него пришлось прыжком. На улице было сильно светлее, чем в салоне, и Мэтт сощурился, разминая ноги на мокром асфальте. Поднял голову и увидел над собой новенький билборд с надписью «Lexus» и логотипом. Сегодня нечем дышать было даже снаружи. На пустых улицах настаивалась духота, тяжёлая и влажная после дождя. Умытые серые многоэтажки в поле зрения выглядели безрадостно, как куски пемзы, которыми всё утро отшелушивали жёсткие пятки. По сравнению с ними облака висели на прояснившемся небе почти празднично: такие ярко-белые и с такими чёткими краями, что при взгляде на них глаза начинали болеть от резкости уже через 10 секунд. Дождь летом в ЛА — может быть, в ближайшем будущем их ожидал Апокалипсис. Мэтт двинулся к большому застеклённому зданию через длинную парковку или открытый павильон, — через то, чем бы это ни было — быстрым шагом. По левую руку, как начищенные до блеска сидения на стадионе, в четыре ряда вытянулись тёмно-синие и белые Лексусы без номеров, — не меньше двадцати штук в каждом. Они казались клонированными. Дождевые капли застыли на их безупречных стёклах и корпусах, и родная тачка выглядела немного потрёпанной в тени их сиятельной новизны, но даже так Мэтт с гордостью подумал о её индивидуальности. Над всем здесь, включая два застеклённых этажа в форме волны и площадку на крыше, возвышалась надпись Adelante. Из-за курсива она всегда казалась Мэтту похожей на чью-то татуировку. Он нырнул в здание. За тяжёлыми дверьми центра было прохладнее, и Мэтт не зря напрягал свою рабочую руку, протискиваясь внутрь. Он вытер влажный лоб рукавом и двинулся по белому полу к полукруглой стойке. На всём отражались и поблёскивали блики от светодиодных ламп. Молодая девушка, одна из близняшек в синей футболке, стояла на посту. Мэтт их не различал. Он узнал, что это две разные сотрудницы, когда прочитал имена на бейдже. — Здрасьте. Он на месте? — дошагав до самого её стола, спросил он, косясь в сторону закрытой двери в узком коридоре. Она дёрнулась от его резкого появления, вытаращила глаза, опасливо отрывая их от плазмы на стене, как будто он застал её за чем-то неприличным, и растерянно уточнила: — Добрый день. Вы имеете в виду, Мистер Санчез? Мэтт отвлёкся и тоже покосился на телевизор, чтобы узнать, что там, прежде чем ответил: — Да. — Почесал плечо, неуверенный в своём ответе. — Наверное. Ну Мигель. Крутили старые сезоны британского Топ Гир в записи, мотоциклы на экране собирались перепрыгнуть двухэтажный автобус. Мэтт видел это ещё когда-то в детстве. Он только что понял, что ни черта не знал полное имя своего босса, и до этого момента оно ни разу ему не пригодилось. Девушка дружелюбно улыбнулась, беря в руку шариковую ручку: — Ещё не приехал. Обычно он бывает к трём часам. Вы по поводу нового салона? — Э-э... нет. Пару секунд она выглядела нерешительной, как будто не знала в чём тогда должна заключаться её работа, но переварила это и сказала: — Тогда хотите что-нибудь ему передать? — Не, спасибо, я его дождусь. — Хорошо, можете расположиться в зоне ожидания, — бледная рука указала на импровизированный кинотеатр с показом старых шоу. Напротив экрана стояли кушетки и столики. Мэтт глянул на часы — 14:34, ещё раз посмотрел на экран телевизора: полчаса здесь или у себя в машине? Он почесал плечо, сильнее продавливая пальцами ткань кофты. — Я подойду позже. — Махнул и вышел, не успев услышать, что она ему ответила. Мэтт снова был на улице. Облака размокали в лужах, как сугробы посреди июня. Вдалеке вороны бились за кусок чего-то около неподвижных автомобильных колёс, крича и хлопая крыльями. В остальном всё оставалось тихим и спокойным. Знакомый спальный район даже с оранжевым намёком на весёлость через стёкла его гогглов в два часа дня понедельника казался неживым. Вокруг было не видно ни человека. Он вернулся к машине, немного запарившись. При посадке наступил в лужу и промочил кеды, ругнулся вслух. Завёл мотор, раздумывая, куда теперь. Планов не было: Мэтт хотел только быстро сгонять сюда и сразу вернуться к себе. Но датчик уровня бензина подсказал ему альтернативу. Дороги стали поэнергичнее. Мэтт ехал по ним под какой-то мемфис-рэп, который накачал с саундклауда. Ну конечно, он же так и не заправил её в тот раз, когда выполнял свой последний заказ, — и как только мог забыть? Машина вибрировала изнутри от звука, биты трещали даже в горле. Через пять минут небо снова потемнело, и грозовые облака над шоссе задышали Мэтту в спину. Он стоял и возился с машиной на бензоколонке, когда на улице снова пошёл дождь. Некуда было спешить, и он делал всё нарочито медленно. Медленно выбрал кнопку с 89-м. Медленно откинул крышку бака, без спешки вставил пистолет и зафиксировал рычаг подачи топлива. Смотрел, как наполнялся резервуар, пока дождевая завеса впереди плотнела, и воздух напитывался добавочной порцией влажности. Духота никуда не делась, по-прежнему сидя на шее, как шерстяной воротник. Мэтт растирал шею рукой и гадал, посвежеет ли к вечеру. Со стороны автомобиля раздался щелчок: теперь полный и сытый. Он стряхнул капли над бензобаком, вернулся к терминалу. Вам нужен чек? — на экране. Нажал: нет Спасибо. Приезжайте к нам снова. Мэтт бросил в сторону своей машины ещё один, более печальный, взгляд полный предчувствия возможной скорой разлуки. «Пожалуйста», — подумал про себя. К соседней колонке подъехала старая Хонда серебристого цвета, её водитель вышел и тоже направился к терминалу, натягивая капюшон кофты. «L значит Лузер», — говорила выцветшая наклейка во всё заднее лобовое на его машине. «Упс», — чьи-то скромные политические воззрения неопределённого срока давности, — Мэтт усмехнулся про себя, выезжая обратно на магистраль. Капли стекали по его стёклам, как бесплатный душ. Он заехал в МакАвто, купил себе обед в крафт-пакете с двумя сырными соусами по акции, усадил его на сидение рядом с собой. Потратил на всё минут двадцать. Дождь к тому времени усилился. Парковка перед автосалоном пополнилась на пару автомобилей, но Мэтт не знал, на чём добирался до работы Мигель, и стояла ли там машина того, кто подвозил его... Сам авто он точно не водил. Последний макнаггетс остался в коробке. Накрыв голову ладонью, Мэтт пробежался мимо рифлёного металлического забора с ржавыми подтёками и скользнул под пластиковый навес. Всё на улице ощущалось слишком персональным, в какой-то мере удивительным после двух с половиной недель дома. Звук оживлённых дорог и капающей воды; пушистые от влажности волосы и промокшие кеды; что-то помимо пижамных штанов и бинтов, надетое на теле... Мэтт отвык даже от размаха шагов, с которым за пределами квартиры преодолеваются расстояния, пол месяца настроенный на тот, что доводит тебя только от комнаты до туалета и обратно, а теперь пространство вокруг него потихоньку прогружало свои текстуры. Казалось, мир хотел показать ему себя. Под звук барабанящих капель Мэтт поджёг сигарету. Просто стоять на улице и курить было кайфово, и если бы он приехал сюда не с печальным намерением, этот день можно было рассматривать как вполне хороший. Он поймал себя на том, что снова расчёсывал плечо. Ничего не мог с собой поделать. Оно зудело просто по-ублюдски, и постоянно пытаясь добраться до него через повязку, Мэтт стал точно одержим. На сегодняшнем этапе болячка была огромным странно-болезненным комариным укусом, который хотелось прочесать ну просто до самой кости. А поначалу всё было гораздо, гораздо хуже... Дни взаперти шли медленно и неразборчиво, как сон: внеплановый отпуск, почти трёхнедельная изоляция, тяжёлое восстановление, и липовая справка из инфекционного диспансера, выданная ему на руки липовым дядей-доктором на всякий случай. Начало лета выдалось таким неожиданным, что привело его сюда. Похоже, так или иначе, иногда мысли материализовались. Мэтт мечтал о хотя бы какой-нибудь маленькой-маленькой дозе, которая помогла бы ему утешиться, целый месяц после завязки, и вот в один из дней пуля приземлилась прямо ему в плечо, а подпольный доктор прописал ему морфин, не имея понятия о его отношениях с некими другими наркотическими веществами на букву М. И отчего-то это ощущалось, как будто Мэтт всех обхитрил. Даже несмотря на то, что он мог умереть, попасть в тюрьму, ну или остаться без руки... Он знал: радоваться здесь было нечему, а бросить наркотики вовсе не значило «в следующий раз найти уважительную причину, прежде чем их принять». И он поклялся себе, что неделя, когда он колол обезболивающее, ничего не значила, пускай даже забыть не только о физической боли, но и других своих неприятных ощущениях, с ним было гораздо проще. Мэтт был дома все эти дни, открыл глаза сегодня утром и понял, что больше так не может. Ебаное мироздание. Он смотрел на дождь, кусал сигарету и больше не думал об опиоидах или стимуляторах. Он вообще не думал ни о чём конкретном. Шевелил холодными мокрыми пальцами внутри кед. Жил жизнь. Мобильник напугал его, когда затрезвонил в кармане джинсов. Мэтт подскочил на месте, хватаясь за вибрирующую штанину. Это была его девушка, и он потерял дыхание во второй раз, когда увидел на экране её имя: если она спустилась и не застала его дома, то это было плохо, ну просто очень-очень плохо... Мэтт быстро взял трубку, начал говорить первым: — Алло? Привет. Я отъехал заправиться. Тут такой ливень... Мэнди помолчала несколько секунд, а потом ответила резко, как будто отвесила ему пощёчину: — В смысле «заправиться»? И как давно ты выходишь?! Я думала, ты дома. — Это значило, у него она всё-таки не была. Язык Мэтта прилип к нёбу: зря он вытрепал это просто так. — А. Первый раз, только пробую. — Полуправдиво выжал он. За всё своё враньё он давно заслуживал пощёчину, и не одну, но он не мог сказать ей правду: она волновалась за него. — И сразу за руль? А если тебе станет плохо? Мэтт! Могла и бросить его за такое. — Да не станет. — Воспротестовал Мэтт, которому было плохо совсем не в том смысле, в котором думала она, все эти дни. Она не должна была знать. Это было хуже наркотиков — работать в месте, где тебя могут подстрелить, и... оказаться подстреленным. Он знал: она не простила бы ему. Мэнди, пыхтя, промолчала. — Серьёзно, не парься. Я отлично себя чувствую. Проснулся сегодня, и как рукой сняло. Вот захотелось выйти, подышать... — Через сигарету? Уголок губ Мэтта подтянулся вверх: — М-угу. — Он поскрёб плечо. — Ты слышишь?! — Чувствую. И что ты, куришь у бензоколонки? — Неа. — А зачем тебе сейчас бензин? Ты обещал досидеть больничный. — Да просто. — Он пожал плечами. — Я досижу, ваще без проблем, но пусть будет полная на всякий случай. — На какой-то ещё случай... Вообще, я думала, мы встретимся сразу, как тебе полегчает. — Выговорила Мэнди так, что обиду в её голосе наконец стало отчётливо слышно. Две с половиной недели. Если бы не этот звонок — наверное, и все три. Мэтт понимал, что он ужасный парень, и не видеть её столько из-за своего страха было совсем ненормально. Но он обещал себе, что всё изменится, и ему больше не придётся быть с ней нечестным, осталось доврать совсем немножко... — Да! Я хочу встретиться, очень. — Затараторил он быстро и громко. Сигарета у него во рту уже стала горькой и горячей на губах. — Хотел тебе позвонить. Давай сегодня. Ты дома? Мэтт зажмурился и скрестил пальцы: она могла бы уехать к матери или ночевать у подруг. К бабушке, в Монтану. Мэнди тяжело вздохнула: — Нет, Мэтт, я не дома до шести, ты знаешь. — О чёрт, точно: как он мог забыть про её курсы? — Ты что-то мне недоговариваешь? — Что? Эй, почему? Нет. — Не знаю, просто... не знаю, вся эта твоя грёбаная болезнь! За столько дней ни разу не дать мне зайти, а сегодня почувствовать себя отлично, уехать и ничего не сказать... — Сейчас же говорю. Мэтт не видел, но услышал по голосу, как её губы скривились с досадой: — Потому что я позвонила? — Не только поэтому. Вернулся бы и позвонил, Мэндс: говорю же, я собирался. Честно. Я ж и сам жесть как скучаю. Она помолчала несколько секунд, должно быть, с недоверием. Мэтту было грустно слушать эту тишину до её ответа: — Хорошо. — Увидимся, да? Когда вернусь... то есть, когда ты вернёшься. Зайдëшь? — Да. — Просто и без особой радости в голосе. Мэтт поёжился, сгибая пальцы в мокрых кроссовках, прижимая телефон плотнее к уху: — Люблю тебя. Последовала пауза. Дождь лил как из ведра. Лужи просачивались под колёса автомобилей. — И я тебя. Пока. Телефон бултыхнулся обратно в карман. «Чёрт, чёрт, чёрт, блять!» — видеться с Мэнди сегодня, ещё и у себя дома, совсем не входило в его планы. Мэтт вынул изо рта и затушил почти растворившуюся в пальцах сигарету. Сплюнул горькую слюну на землю, и ту подхватила и понесла к стоку дождевая вода. Что надеть, когда она придёт? Кофту с длинным рукавом, толстовку поплотнее? Мэтт старался успокоить себя и не паниковать, но его мысли метались: как быть? Даже если сегодня всё пройдёт нормально, что дальше? Может, конечно, болячка на его плече отпадёт, и станет совсем незаметно... Но если нет — тем или иным образом, ему придëтся прятать от Мэнди своё ранение вечно. Навес, под которым Мэтт укрывался, был выгнут полукругом, и вода бежала с него вниз, как с горки в аквапарке. Он сунул руку в карман и снова посмотрел на телефон — экран показывал уже 15:09.

══════════════════════════

Мэтт навалился на двери здоровым плечом, ныряя в здание снова. Он показал пальцем в сторону кабинета Мигеля и вопросительно вскинул голову на ходу. Девушка в синей футболке утвердительно кивнула ему из-за стойки: «орёл в гнезде», — и он бодро захлюпал кедами по белоснежному полу. Дверь кабинета была приоткрыта. Мэтт постучал и вошёл: — Мигель, привет, не занят? — Микки! Нет, проходи, присаживайся. Мигель, сверкая пробивающейся сквозь свои благородные пятьдесят с хреном сединой в бороде, суетился всегда, сколько Мэтт его не встречал. Молодость, казалось, ещё неизменно присвистывала у него на хвосте. Он был одет в фиолетовую рубашку с какими-то пëстрыми зелëными пятнами, его волосы в геле были зачëсаны назад, и он с увлечённостью ребёнка переставлял предметы на столе. На его фоне Мэтт смотрелся раздолбаем. — Решили выставить машины на улицу? — Конечно, парень. Всегда выставляем, когда есть что. Только недавно пригнали из Онтарио, хорошенькие, совсем свежие, поступили в продажу в феврале. — Красиво, — кивнул, почëсывая плечо. — Совсем уже не узнаётся в них Тойота, а ведь? Вот же молодцы. — Не знаю, я не силён в новинках. — Честно ответил Мэтт. — Точно, катаетесь всё на своих этих... Ты хочешь чай, кофе? — Нет, я только на минуту. — Хм. — Подставка для ручек, маленький глобус, какая-то ерундовина из металла — современное искусство — всё меняло своё место на столе. Мигель реорганизовывал пространство. — Так. Ну и что молчишь? Выкладывай, куда делся твой мобильный, раз чтобы поговорить минуту, ты являешься лично, и не предупреждаешь. Мэтт замялся. — Я это... — он не знал, как точно скажет это, не подумал заранее, но деваться было уже некуда: — Я пришëл забрать номер. — О-оу. Вот те раз. — Мигель оставил вещи на столе. — Хочешь выпить? — Нет, спасибо, босс. Я только за номером. Извини, что не позвонил. Босс цокнул языком, как будто Мэтт ответил неправильно. Он вынул откуда-то большую кружку, уложил еë на колени. — Вот чертëныш, а. Ты бы лучше извинялся, что собрался валить! — весь скрипя, то ли колëсами, то ли своими малоподвижными несмазанными костями, выкатился из-за высокого дубового стола, тяжело навалившись руками на две большие шины своего кресла. Подъехал к шкафу, в котором у него стояли бутылки, взял одну и спросил мягче: — Что стряслось-то? Чем я тебя обидел? Мэтт вздохнул, уклончиво пробормотал: — Это по здоровью. — Как же, все вы... — с грохотом поставил бутылку на тумбу, — ...по здоровью. Мигель был сентиментальным. Мэтт смотрел на большую чёрную чашку, в которую тот с чувством плеснул чего-то крепкого, и ожидал, что он начнёт причитать или даже умолять его остаться. — Впрочем, — Мигель нахмурился, и его озорная молодость быстро собралась в гармошку морщин по всему лицу, — не сговоримся на надбавке? Скажем, пять процентов? Особенно сентиментален Мигель был по отношению к деньгам: бумажки, которые ты приносил ему в кошелëк, могли растрогать его и до слёз. Он хорошо и быстро считал — должно быть, за секунды высчитал прибыль, которую Мэтт ему делал, и все убытки в случае его ухода. Мэтт мог представить, как тяжело далось ему это предложение, но был вынужден отказаться: — Прости, босс. Не получится больше работать. — Нет, посмотрите на него, отнимает моего лучшего водителя! — он холерично хлопнул ладонями по колëсам кресла. — Ну сам рассуди, так меня подводить: ни черта уже ребят нет, скоро этих бандосов на себе буду развозить. — Сделал глоток из кружки. — Тьфу на вас, в этой стране ни на кого нельзя положиться! Мэтт виновато потупил взгляд, шаркнул ногой: — А Тони? — Тони... даст Бог, не утонет! Он цыкнул языком снова, достал из ящика сигару, отвернулся от Мэтта и закурил. От него веяло отчаяньем — слишком уж громким для такого небольшого события. Мэтт неловко стоял среди дыма, и не знал, что ещё сказать, но не мог и уйти. Он был бы не против, если бы и ему предложили закурить, но Мигель не предлагал, а сделать это без приглашения в чужом кабинете как-то не хватало смелости. — Ладно. Чем всё закончилось-то? — немного остыв, любопытно спросил тот. — Говорят, ты довёз их, как-то. Ну, — он с намëком поднял брови и опустил подбородок, — в тот раз. Мэтт смутился тем, что настоящую причину его ухода раскрыли так легко, но ответил бодро: — Довёз, было недалеко. Я сам ничего не понял, пока не проснулся в койке. — Да ну. Как это? — Шок, мне сказали. Только это и помогло, а так бы не довёз. — Кто сказал? Ты был в больнице?! — А-а, да нет. У них там свой лекарь практикует. Вызвали, подшили, все дела. — Мэтт с улыбкой поболтал в воздухе забинтованной рукой. — Держится. Мигель усмехнулся. — Узнал из новостей, что мужик, которого подстрелили, тоже выжил. — Поделился Мэтт. — Охранник? — Ага. Наверное. Ебать, он так жёстко свалился! Я думал, всё... — Испугался? — Ох-хо-хах, спрашиваешь, босс. — У нас тут чего только не бывает. — При мне никогда не было. — Пожал плечами Мэтт. — Никого не убивали. Мигель улыбнулся, покачал головой, выпустил изо рта дым: — Ладно, парень. А расчёт в другой раз, сейчас денег нет. По версии Мигеля, денег у него не водилось никогда. Мэтту казалось, он слышал что-то про открытие новой точки сегодня, но он не стал уточнять ничего такого, просто спросил: — Когда? Мигель сложил руки поверх своих колен: — Mañana, amigo. Не то чтобы Мэтт был силён в испанском, нет, — он просто знал, что это слово никогда не обозначало то, что оно должно было обозначать. Мэтт сжал губы, переспросил немного нервно, с акцентом на втором слове: — Маньяна когда? — Мигель платил ему только наличными, а Мэтт планировал приехать сюда ровно один раз и не возвращаться за расчётом в следующий. — Не знаю! В конце месяца, в начале следующего... Расслабься, парень, разве я когда-нибудь тебе не платил? Или что, тебе нечего поесть? Мэтт был решителен в том, чтобы разобраться со всеми проблемами и быть здесь в последний раз сегодня. Он вспыхнул и тут же остыл. — Нет, ладно, я понимаю: кризис. — Пожал плечами он, и получил в ответ удовлетворённый кивок. В словах Мигеля был резон: денежный вопрос и в самом деле больше не был на повестке дня, он заработал много денег на больничном, планируя уход с этой работы, и ему не нужна была срочная зарплата, только возможность больше здесь не появляться, а Мигель всегда был рад лишнему центу. Мэтт знал, как можно было немного загладить свою вину перед ним и разделаться со всем в этот раз, поэтому поспешил: — Босс. Я могу выкупить машину? — Что?! — Я хотел бы забрать машину в личное пользование. Я к ней привязался. Может, моя зарплата смогла бы покрыть часть? — Ох-хо-хо. Микки, раз решил валить, оставил бы меня в покое. Что ты такое ещё выдумываешь? — Я серьёзно. Сколько бы ты хотел за неё? Мигель нахмурил брови. — На которой ты ездишь? — спросил он без всякого интереса. — ГТО 70-го года, белая... была сначала. Теперь чёрная. Покрасить машину, поменять номера, — на работе это было как надеть бахилы: муторно и надоедливо, но все делали это без лишних вопросов, не желая наследить. Мигель надолго задумался, и комната погрузилась в тишину. — Так что скажешь? — переспросил его Мэтт. — Твоя зарплата совсем не таких размеров, — вот что. — Само собой. Слушай, я принёс наличку. Тысяч сорок, плюс в счёт этой зарплаты? Пойдёт? В кабинете повисло молчание. — Мальчик, ты куда ввязался? Не знал я, что ты теперь работаешь с такими деньгами. Может, дело было в морфиновой диете, но креативность Мэтта резко побила все прошлые показатели: впервые со времён Денвера он нашёл способ действительно хорошо подзаработать. Способ был не совсем законным, точнее совсем не законным, зато единоразовым, в отличие от его нынешней позиции, на которой исполнять незаконные поручения приходилось еженедельно, — с вполне реальным, как оказалось, риском для жизни, и за меньшую прибыль. Он решил нарушить закон в последний раз: обеспечить себе неплохую финансовую подушку на первое время после ухода из перевозок, а дальше — найти нормальную работу. Мэтт поклялся себе найти! Устроиться в какую-нибудь компанию, отдалиться от всего хоть сколько-нибудь опасного и рискованного, перестать врать обо всём Мэнди, как только сможет... — Я работаю в IT. — Ответил он так, как будто это уже было правдой. — Ишь как. В IT. Понятно. И что, прям так платят? — Смотря чем заниматься, разные области. Но заработать можно. — Кивнул Мэтт. Мигель с минуту задумчиво помолчал, затем придвинулся ближе к столу, отодвинул из-под носа свой предмет современного искусства на подставке и нажал кнопку на мониторе. Его пальцы забегали по клавиатуре, набирая пароль: — Хорошо. Покупка машины. Давай оформим такой документ, по которому... Гонять на тачке иногда за неплохие деньги было здорово, и Мэтт любил свою работу. Грустно было с неё уходить. Но всё-таки, если он не умер от передоза, имея на это все шансы, и выкарабкался тогда, схватить случайную пулю в лоб за чужое преступление сейчас было бы очень глупым способом просрать такое достижение. Он не слишком этого хотел. В конце концов, он был обычным парнем, даже слишком простым для всего этого дерьма.