НеРавнодушные

С Костей мы встречаемся три месяца спустя. Даже не встречаемся, а картинно сталкиваемся с брюнетом на проходной моего родного института, первую минуту подозрительно приглядываясь друг к другу, не в силах поверить собственным глазам. — Костя? — первой от нашей немой сцены отмирает именно Зоя, выдавая такую волну радости, будто к нам на огонёк заглянул лично Крис Хэмсворт, частенько являющийся к ней в эротических снах. Хотя, судя по частоте упоминаний имени нашего спасителя, он в эти сны тоже периодически заглядывал. — А я уже подумал, что обознался, — Константин расплывается в улыбке, подчёркивающей мелкие мимические морщинки во внешних уголках синих глаз. Впрочем, даже с ними и под искусственным жёлтым освещением он выглядит так, что залюбуешься. И все проходящие мимо девушки любуются. Так настойчиво, что даже мне становится некомфортно. — Что ты здесь делаешь? — спрашиваю настороженно, мгновенно сбивая общую атмосферу счастливого воссоединения, в котором совсем не горю желанием принимать участие. И потенциальное преследование от мужика, пусть даже такого эффектного, совсем не вызывает восторга. — С сестрой пришёл. Она второй курс закончила, учебники в библиотеку сдать надо, — он чуть приподнимает огромный пакет, набитый книгами. Взгляд быстро выхватывает библиотечные печати и эмблемой нашего института, как обычно проставленные прямо на корешках, и я облегчённо выдыхаю. — А вы тоже здесь учитесь? — Можно сказать, что училась. Как раз с защиты диплома, — Ковалёва кокетливо заправляет за ухо прядь алых волос и наносит Кости двойной удар, обезаруживая улыбкой и стреляя глазами. — Защитились? — С блеском! — горделиво восклицает Зоя, и будто случайно задевает меня локтем, призывая к благоразумию. Замечание о том, что все, кого курировал лично заместитель декана, отлично защитились, тут же оставляю при себе и просто согласно киваю, не пытаясь изобразить улыбку. Улыбаться мне вообще тяжело. Улыбаться, плакать, кричать. Любые проявления эмоций опустошают и изматывают меня, и каждый внезапный эмоциональный прорыв оставляет состояние растерянности. Будто из слегка приоткрытого крана начинает тугой струей хлестать вода, остановить которую удаётся только с огромным трудом. Мне нравится держать всё внутри. Контролировать свои чувства, пытаться ухватить полный контроль за собственной жизнью, не пропуская в неё лишние события или ненужных людей. Даже Зою я пропускать не собиралась, но она оказалась куда настырней меня самой и пролезла без спроса в моё сложное, недоступное и внезрачное сердце. — Может быть отметим это событие и то, как тесен оказался мир? — неожиданно предлагает Костя и я слышу, как в голове у подруги проносится победный клич. — Есть поблизости какое-нибудь хорошее кафе? Ирония заключается в том, что наше самое любимое кафе как раз всего лишь в квартале от корпуса. Мы недолго ждём, пока Костя поможет своей сестре, вскользь успеваем заметить модельного роста девушку с копной длинных тёмных волос и, как выяснится за разговором час спустя, красивым именем Вероника. К идее завести дружбу с мужчиной лет на десять страше нас я отношусь со скепсисом, который не стесняюсь озвучить Зои, стоит лишь остаться с ней наедине. Но всё равно иду с ними в кафе и ничуть не жалею об этом. Морщусь только в тот момент, когда на прощание Костя обменивается с нами контактами, так как оставленный им ранее номер пропал в давно украденном у Кати телефоне. Впрочем, уверена: это единственный случай и больше встреч не будет. Примерно то же самое повторяю, когда через пару недель мы расходимся по домам после очередной встречи в кафе. И ещё раз — когда на свой страх и риск идём в бар с несколькими друзьями его детства и внезапно гуляем до трёх ночи, закругляясь только когда Зоя на пару с неким Серёжей начинают горланить микс из песен ДДТ на Кремлёвской набережной.

***

Я подаю документы на поступление в аспирантуру и уезжаю навестить бабушку, как обычно: беру билет на поезд в неправильном направлении, машу ручкой остающейся на перроне подруге и вызвавшемуся проводить меня Кости, а сама выхожу на ближайшей крупной станции и добираюсь с пересадками ещё на двух автобусах. Последние часы долгого и утомительного пути думаю о том, что никогда не смогу ни с кем сойтись и о Яре, как всегда вспоминаю о нём, все связанные с ним моменты из моей жизни где был он, наша последняя встреча. Вечные мысли о нём… О, Дронове Ярославе. Нормальная жизнь строится на доверии, постоянстве, моментах обыденного счастья и спокойных, размеренных вечерах в кругу близких людей. У меня нет ничего из этого списка. Моё существование сводится к паранойе, вынужденному одиночеству, паническим атакам каждый апрель и забегом на пределе возможностей к поставленным когда-то целям.

***

На тесной кухне нашей квартиры, где мы с трудом рассаживались за столом с появлением Дронова, меня настигает скромное сообщение от Ковалёвой, передающей привет от того самого Серёжи. И вдогонку ещё одно: «Мы с ним только проснулись». Именно тогда я понимаю, что Костя стал ещё одним человеком, без разрешения пробившимся в мою жизнь. И удивительно легко смиряюсь с таким раскладом, сидя на том самом диване и в там самом углу, где много лет назад появился первый незваный гость, своими красивыми обещаниями и широкими жестами лишивший меня сестры. С Костей мы изредка переписываемся. Обычно три-четыре нейтральных сообщения, какие-нибудь новости или предложения на будущее, но такое ненавязчивое внимание становится неожиданно приятным и помогает развеивать меланхолию, непременно накатывающую в родных стенах. Меня магнитом тянет в родной городок Новомосковск, но оказываясь на месте, находит какое-то непонятное, необъяснимое отторжение всего, что должно навевать уютную настальгию. Тошнит от скрипящей двери шкафа в нашей с Дашей бывшей спальне, от вытоптанной травы за гаражами, где до сих пор учатся курить, от маленького фонтана на центральной площади с неизменным музыкальным сопровождением весёлого детского визга. От свежего воздуха и пения птиц на рассвете кружится голова. Тонкая полоска песка вдоль местной реки до крови царапает ступни. Сигаретный дым ночами пробирается через открытую форточку и щекочет кончик носа, не давая спать. Я бы хотела чтобы кончик моего носа, пощекотал Ярослав своими пальцами рук или губами. Посмотрел на меня своими лукавыми серыми глазами и широко белоснежно улыбнулся, как это было в прошлом, когда мне всего тринадцать а ему вот-вот восемнадцать. Мне просто его не хватало, и везде без него, где бы я не была даже на Родине, было грустно, пусто и одиноко… Всё раздражало… С тех пор как он шесть лет назад уехал в Москву. Я улыбаюсь бабушке и рассказываю, как отлично всё получается. А хочу рассказать хоть кому-нибудь, как сильно устала. Здесь я сама не своя, и больше не чувствую себя дома. Но и в Москве — тоже. Кажется, будто выбежала вечером в магазин и потерялась где-то на полпути.

***

Возвращаюсь в столицу с тяжёлым багажом из сомнений, который за неимением ручки и колёсиков приходится постоянно таскать на себе. Изматываюсь и надрываюсь, но ничего не выбрасываю, не подвергнув тщательному анализу. Никаких импульсов. Всё должно быть рационально и логически обосновано, иначе мир развалится на части и погребёт меня под обломками. Остаток лета мы видимся с Костей и его компанией чуть ли не каждые выходные, и я оправдываю это в первую очередь тем, что большинство его друзей старше нас всего на пару лет. Смешно, ведь мне самой больше пришлось бы по нраву поворчать на скамейке с пенсионерами, и в особенно шумные вечера я просто сижу, забившись в самый дальний угол и заинтересованно наблюдаю за всеобщим весельем. Костя обычно сидит где-нибудь неподалеку, хмурится и курит, чем распологает к себе всё больше и больше. Он вообще мне очень нравится: по-мужски степенный и флегматичный, с лёгкой иронией к происходящему вокруг и подкупающей леностью. На контрасте с моими гиперактивными сверстниками, из которых гейзером хлещет сарказм и эмоции, он выглядит Константин как мудрый и увереный глава прайда среди развящегося молодняка. Отношения у нас складываются странные. Этакая неполноценная дружба, потому что в общении между нами неизменно чувствуется напряжённость и недосказанность, заметная даже со стороны. Зоя утверждает, что причина тому в его влечении ко мне, подтверждая свои догадки любимым замечанием о том, что за всё время мы ни разу не видели и не слышали ничего хоть об одной пассии Кости. На её вопросы про личную жизнь он лишь отшучивается тем, что «слишко стар для этого дерьма». В предположения подруги я верить упорно не хочу. Нет, Костя, конечно, отлично вписываются в шаблон мужчины мечты, но именно здесь моя отлаженная программа мышления зависает и выдаёт ошибку за ошибкой. Потому что не влечёт. Меня вообще ни к кому не влечёт, и хоть порой на первый план выходит обычное желание секса, но по-настоящему довериться не хочется никогда. Меня влечёт но к другому человеку, мужчине. Он живёт в моем сердце и моё сердце принадлежит ему. Даже если он его отшвырнул и грубо облил грязью. Словно однажды я уже сделала так и обозналась слишком больно. Серёжа вылетает из жизни Ковалёвой неожиданно, и по стечению обстоятельств мы оказываемся странной компанией из трёх одиноких людей, собравшихся в половину одиннадцатого вечера в кофейне неподалёку от нашего с Зоей нового места работы. Она что-то устало бормочет, прерываясь на жалобные всхлипы и рассуждения о превратностях судьбы, потом начинает злиться на неловкие попытки Кости подобрать успокаивающие слова. Видимо, как раз в этот момент воспоминает, кто именно свёл её с тем козлом. — Отпусти ситуацию. Искусственное накручивание личных страданий никак тебя не поможет, — отзывается Костя, теребя в руках открытую пачку сигарет. Выглядит задумчивым, напряжённым и слегка раздражённым, что не вяжется с его обычным настроением. — И как много ты знаешь о личных страданиях? — огрызается Зоя, хотя и сама понимает, как он прав. Наверное, от того и бесится, ведь с Серёжей их не связывали ни искренние чувства, ни устоявшаяся привязанность, — лишь общее неплохо проведённое время. — Вполне достаточно. — Какую меру ты считаешь для себя достаточной? — Например, спать с женой своего лучшего друга, — холодный тон обманчиво отводит внимание от сути, повисающей над нашим столом мутной дымкой сожаления. Костя отпивает кофе из кружки и оглядывает зал равнодушным взглядом, позволяя как следует распробовать правду на вкус. Острый и пряный, с лёгкой горчинкой послевкусия. Зоя всем своим видом выражает сочувствие и грусть, каждую последующую встречу встречая Костя с таким лицом, будто он признался, что болен раком. Я раздражаюсь и одёргиваю её разом, но помогает это всё равно ненадолго, потому что для неё такие отношения даже хуже неизлечимой болезни. От той хотя бы умрёшь, настрадавшись вдоволь, а с исполосованным сердцем придётся как-то жить. Время идёт неторопливо, чётко выверенным шагом, деловито держит руки в карманах длинного плаща. Останавливается на мостовой, смотрит на раскидистые кроны деревьев и вдыхает свежесть августовской ночи, ещё удерживающей летнее тепло. Слегка ёжится, попав под сентябрьский дождь, приподнимает воротник, чтобы колючие капельки не забирались за шиворот. С упоением ворошит ботинком кучку сухих листьев, сгребённых дворником с дороги, разглядывает жёлто-коричневую жухлую массу, оставшуюся от былой красоты к концу ноября. Воровато оглядывается по сторонам и, открыв рот, быстро ловит на кончик языка мятную крошку первого декабрьского снега, смакует её, улыбается.

***

Я только чертыхаюсь, каждое утро внося в рабочую программу текущее число. Коллеги из финансового отдела успеют раз пять выбежать на перекур, в бухгалтерии опять погрызутся, сидящая за соседним столом Зоя грустно заметит, что в её фантазиях всё выглядело значительно интересней, и уже наступит обед. Заваренный в полдень кофе остынет, прежде чем спохвачусь и отхлебну несколько глотков, а к вечеру останется наполовину целым и покроется сверху противной плёночкой, как в лужах от бензина. День закончится, подгоняемый толпой метро и наступающей на пятки рутиной. Ответить на вопрос, нравится ли мне работа в офисе, я бы не смогла. Вечерами не хотелось об этом думать, а с девяти и до шести по будням у меня не получалось отвлечься на какие-то ненужные размышления даже на пару минут. Мы до сих пор числились на испытательном сроке и являлись не более чем демонстрацией широкой души директора компании, придумавшего отобрать несколько перспективных молодых специалистов и подселить их в аквариум с пираньями, дабы полюбоваться, сможет ли юность и изворотливость одолеть выработанный годами опыт. Нас оказалось трое: я, Зоя и Юля, с отличием окончившая МГУ. И всё, что нам полагалось делать, сидя за наспех втиснутыми в дальний угол столами и эстетически прекрасными белоснежными ноутбуками с яблочным логотипом, это выполнять подобранную руководителем отдела работу. Например, переносить данные из бумажных таблиц в электронный вид, или перепроверять приход и расход денежных средств, датированный пятью, семью, а то и десятью годами ранее. Ненужное, бесполезное, утомительное занятие, в котором я погрязла прежде, чем начала замечать: порой цифры действительно не сходятся. Впрочем, ответственная за нас, Лариса Ивановна, смотрит на меня с сочувствием, будто внезапно поняла, что меня забыли предупредить: голову включать не обязательно, можно просто стучать весь день по клавишам и начать нормально питаться, а не грызть сушки из-под стола, не желая вливаться в коллективные обеденные посиделки отдела на кухне. Я киваю в ответ на «раньше плохо вели документацию», хмурюсь на «данные вписывали порой только постфактум, оттуда и неразбериха» и давлюсь своим ехидством на «можете не сомневаться, в целом там всё правильно». Правильно? Примерно как наспех выученная нерадивым двоечником таблица умножения, где пять на пять выходит, отчего-то, упрямо восемнадцать. — Женя, как насчёт встретиться сегодня вечером? — голос Кости звучит странно, пока я прижимаю телефон к уху плечом, таща внушительных размеров стопку бумаг из архива к себе на стол. До конца рабочего дня два часа, Зою отправили с документами в офис дочерней компании, сравнив её ценность как сотрудника с должностью курьера. — Я пас. Очень утомительный день, — на автомате отвечаю, даже не задумываясь над смыслом прозвучавшего предложения. — И Зою отослали к чёрту на кулички, не знаю, когда она вернётся. — Я ей уже звонил, она сказала, что не сможет. Давай всего на час? Я за тобой заеду, — настаивает Костя, вызывая тем самым желание противиться ещё сильнее. Настроение опускается ниже привычной отметки, когда взгляд скользит по предпраздничной бутафории на рабочих столах. — Давай как-нибудь потом. — Я хотел познакомить тебя с ребятами. И не надо сейчас ворчать, что ты об этом не просила. Час похмуришься в приятной компании и домой, — в его голосе виноватые нотки, которые я, анализирую последнюю встречу, воспринимаю по-своему. — Тебя до этой восхитительной идеи Зоя надоумила? — Если честно, то да. Выела все мозги. Давай ты приедешь, а потом просто расскажешь ей, что у всех оказалось плохое чувство юмора или очень маленький член? — усмешка Кости прорывается через наполовину прикрытый рукавом блузки динамик, сливаясь в один звук с моим злобно-обречённым стоном. Кусок старательно развешанной по офису блядско-сверкающей мишуры цепляется за каблук и мне впервые за пару лет хочется выпить. Чтобы пережить этот испытательный переиод и не опуститься в собственных глазах. Чтобы вынести ещё один Новый Год без семейных и дружеских застолий, запаха мандаринов и пафосно выряженной ёлки. Чтобы перетерпеть и подождать, пока эта паутинка, затягивающая сердце тоской, свалится или отключит его ко всем чертям. Может, на самом деле у его друзей нормальное чувство юмора. И член то же окажется хотя бы средних размеров. А спонтанный, ни к чему не обязывающий секс сойдёт за впервые приподнесённый себе подарок и внесёт в ледяную обыденность зимних дней хоть малую толику чего-то жизненного? — Первый и последний раз, Кость. Всё же на случки таскают породистых сук, а я до этого не дотягиваю, — улавливаю шокированный взгляд курносой женщины из отдела, совсем не радостной от того, какую часть разговора вышло застать. Сваливаю бумаги на стол и сбрасываю звонок сразу, как хриплый мужской смех заканчивается. Одёргиваю вниз юбку, постоянно ползущую к талии при ходьбе, совсем не грациозно падаю в казённое офисное кресло и впервые за все месяцы работы залпом допиваю остатки кофе. На языке остаются крупинки не растворившегося сахара, которые так и хочется выплюнуть прямо себе под ноги. Я говорю себе, что всё будет хорошо. Снова и снова. Пока не начинаю в это верить.

***

От лица Кости. Вызов сброшен. Костя стягивает со своего лица улыбку, от которой сводит скулы. Делает недовольную мину, разглядывает улицу через лобовое стекло своего родного Лексуса. Идёт лёгкий снег, плавящийся от соприкосновения с прогретой поверхностью машины и размывающий очертания предметов до неузнаваемости. Искажённый мир. Жёлтые пятна фонарей на тёмно-серой полотнище дорог, домов и людей. Блики ярких цветов с вьющихся повсюду гирлянд. Какие-то точки, летающие перед глазами. По привычке тянется к ремешку дорогих часов, намереваясь их снять, но замирает и усмехается. В этом больше нет необходимости. Набирает нужный номер. Не успевает пройти и один гудок, как раздаётся напряжённое и мужское, хриплое «да?». — Всё нормально. Я её привезу, — сообщает собеседнику, не скрывая раздражения и недовольства. Прикрывает глаза. Не набирается смелости, а ищет компромисс с собственной совестью. — Но я всё ещё против того, что ты задумал, Яр.

***

От лица Жени. По дороге мы молчим. Костя задумчив и напряжён, у меня внутри начинает нарастать тревога, которую оправдываю тем, что не привыкла выезжать куда-то без Зои. Она всегда помогает обуздать мою нелюдимость и смягчить грубость, невольно проявляющуюся в общении с незнакомыми людьми. Не могу скрыть своего удивления, когда мы подъезжаем к ночному клубу, в начале вечера и без толпы посетителей функционирующего как обычный бар с очень громкой и навязчивой музыкой. Не успеваю задать Кости ни один из тут же возникших вопросов, как он сам поясняет: — Один из наших ребят крышует этот клуб и нам здесь всегда наливают за счёт заведения, — он достаёт пачку сигарет и, только ступив на похрустывающую на обочине корочку снега, сразу затягивается. Переводит на меня взгляд, раздумывает о чём-то и внезапно отбрасывает наполовину не докуренную сигарету. — Лучше пойдём. А то часа через два здесь будет уже не протолкнуться. Волнение расходится по телу струйками солёной воды, под которой стягивает кожу и пощипывают маленькие ранки. Лучи голубого неона назойливо мигают внутри клуба, отражаются от стеклянных изломов стен и сплетаются в сложные геометрические конструкции. Под ними прозрачный пластик столов и стульев мерцает безвкусным перламутром, а лица персонала с натянутыми дежурными улыбками кажутся скроенными по одному шаблону силиконовыми масками. Пока воздух не успел пропитаться табачным дымом, ощущается настойчивый сладкий ароматизатор. Меня не покидает чувство, что расставленные за спиной бармена бутылки тоже окажутся пластиковыми подделками, наполненными подкрашенной водой. Но когда услужливо поставленный передо мной стакан касается губ, во рту оказывается вкус самого настоящего апельсинового сока с горчинкой мартини. — Жень, это Данил, мы учились вместе, — друг Кости мнётся и озирается вокруг, выдавая поведение человека, который явно впервые оказался в подобном заведении. — Поболтаете немного? Мне надо отойти позвонить по работе. Мы оба провожаем его спину взглядом. Данил растерянным и осуждающим, я — с зарождающимися подозрениями о том, что готовит мне этот вечер. — Вы не часто видитесь с Костей? — озвучиваю первую пришедшую мысль и избавляю нас от нескольких некомфортных минут, которые могли быть потрачены на попытку завести какой-нибудь формальный разговор. Данил выглядит приятно-обычным. Простым и потрепанным жизнью, что особенно бросается в глаза после ежедневного созерцания работающих в нашем офисе мужчин, самомнение которых подпирает небесный свод, а основные проблемы сводятся к выбору наиболее гармонирующей с костюмом расцветки галстука. — Пару лет уж не встречались. Работа всё… ну, сама понимаешь, — он запинается, делает несколько жадных глотков пива, и начинает говорить. Много, долго, с надрывом, словно только и ждал подходящего человека, чтобы излить душу и выплеснуть ощущение собственной неполноценности от утомительной и низко оплачиваемой должности участкового, не складывающейся личной жизни и пугающих перспектив загнуться раньше, чем получится хоть раз вкусить сладость сбывшейся мечты. Я, честно, перестаю его слушать очень быстро. Даже головой не киваю, чтобы из соображений приличия изобразить заинтересованность. Люди вроде него меня угнетают — в них слишком многое указывает на то, каким станет моё будущее. Между нами около десяти лет разницы, а у меня уже раздражающая работа, длительное воздержание и порой всплывающий вопрос: для чего я всё это делаю? Отличие лишь в том, что мне хватает мозгов, — или не хватает смелости, — высказать это первому встречному. — Костян тоже поднялся. Большой начальник стал, а мы-то все ещё жалели его, что в органы с нами не попал! Кто бы тогда подумал, как в итоге выйдет, — я напрягаюсь, цепляюсь за его слова и сопоставляю со всем, что знаю о Кости. Снова и снова. Откидываю лишнюю информацию, отключаю эмоции, завязанные на симпатии к нему. Только факты, которые, как назло, и не думают сходиться, совсем как цифры в надоевших рабочих отчётах. Оглядываясь по сторонам я замечаю, как Костя говорит что-то одному из охранников и, дождавшись ответного кивка, уверенно скрывается за дверью с вывеской «только для персонала». Тревога нарастает и я мысленно перебираю возможности уйти прямо сейчас и не вызвать подозрения раньше времени. Я хочу убедить себя, что все странности этого вечера лишь в моей голове. В стремлении оборвать любые связи раньше, чем они плотно укоренятся и принесут боль, прорастут наружу маленьким нежизнеспособным ростком привязанности. В страхе снова доверить и оказаться преданной. В желании просто найти повод, чтобы сбежать не от проблем, нет, — от себя настоящей. Пытаюсь дышать ровно и изо всех сил сдерживаю импульс исчезнуть немедленно, пока в череде откровений малознакомого мужчины не улавливаю знакомое имя. Михаил. Михаил, Михаил, Миша… Капелька холодного пота скатывается вниз вдоль позвоночника. Замечаю, что настолько жарко, кажется, только мне одной. — Михаил? Кажется, будто Костя нас как-то знакомил. Они ведь работают вместе? — вру, глядя на то, как исходящая от музыки вибрация волнами расходится по поверхности коктейля в моём стакане, будто кто-то умело пустил по оранжевой глади блинчики.

***

Прошлое… Память подбрасывает мне образ высокого худощавого но крепкого парня, чуть сгорбившегося у самой кромки воды. Ветер нежно перебирает ёжик, светлые короткие пряди, забирается под свободную выцветшую футболку и поглаживает предплечья с хаотичным рисунком вен, проступающих от напряжения в бледных руках. Небольшой взмах и камень, прежде зажатый в ладони, резво скачет почти до середины реки. Только у него всегда получалось делать это так… хорошо. Красиво. Эффектно. «Развлечение для нищих», — оправдывался перед нами Яр, доставая из песка новый камушек хмурясь. Наверное, тогда он и представить себе не мог, какие развлечения найдёт для себя с появлением денег.

***

Настоящее. — Не, Мишаня Короленко у нас в ГИБДД работает, — исправляет мою оплошность Данил, залпом допивая оставшееся на дне пиво. Холод охватывает тело и промораживает вплоть до костей. Мне бы хотелось поверить в невероятное совпадение и посмеяться над тем, что именно друг Кости когда-то подобрал меня с обочины МКАД, но вместо этого внутренности заливает ошпаривающим концентратом страха. Остаётся только одна мысль: бежать. Бежать как можно скорее и так далеко, чтобы меня не смогли найти или просто устали искать. — Возьми мне ещё мартини. Я в туалет, — вскакиваю со стула, не дожидаясь ответа Данила, и направляюсь в сторону уборной. Оглядываюсь на него несколько раз и даже выдавливаю из себя какую-то ломанную и неубедительную улыбку, прежде чем он выпускает меня из поля зрения и отворачивается спиной, переговариваясь с вовремя подошедшим барменом. И я бегу. Огибаю толпу танцующих людей, чуть не сбивая нескольких с ног. Пытаюсь расслышать за грохотом ритмичной музыки какие-нибудь крики, собственное имя или признаки всеобщей паники. Выхватываю смазано-карикатурные лица окружающих и боюсь вовремя не заметить приближения Кости, который точно сможет догнать и остановить меня. Прихлопнет, как жалкую надоедливую муху, вслед за всеми прилетевшую на сомнительно привлекательную столичную жизнь. Меня никто не догоняет. Поэтому, оказавшись на улице, я на мгновение останавливаюсь и делаю глубокий вдох, продумывая следующие действия. Уйти на пару кварталов отсюда, вызвать такси, поехать в какой-нибудь хостел, чтобы не возвращаться пока в свою комнату в общежитии. Завтра — купить куртку, потому что из клуба я выскочила на мороз прямо в офисных блузке и юбке, а потом добраться на перекладных до любого крупного города, где можно будет обдумать ситуацию. Идти достаточно быстро не получается: после работы я в сапогах на каблуках, предательски скользящих по заледеневшему снегу. Удивительно, но за шквалом собственных эмоций совсем теряется ощущение холода, и только вставшая колом блузка напоминает о том, что на улице сейчас минус. Остановившуюся на обочине машину я пытаюсь игнорировать до последнего. Сначала почти срываюсь на бег, но первый же быстрый шаг чуть не заканчивается падением, сразу позволяя понять всю бесперспективность такой идеи. Значит, всё что мне остаётся, — по привычке прогнуться и надеяться, что всё обойдётся. — Иди обратно, Женя, — в его красивом, хриплом, глубоком голосе Ярослава нет злости. Только ледяное спокойствие, приправленное усталостью, так сильно напоминающей о тех вечерах, когда он возвращался домой после учебного дня и подработки. Полчаса пил с нами на кухне крепкий чай, через силу обменивался парой фраз, а потом моментально засыпал на своей раскладушке, даже не переодевшись а я на цыпочках тихо и незаметно укрывала его пледом. Нехотя поворачиваюсь в его сторону. Окно шикарного тёмно-синего Порше опущено со стороны водителя, но в вечерней тьме можно разглядеть только флюоресцирующую белую рубашку и общие очертания профиля. На меня он не смотрит, держится руками за руль, словно готовится вот-вот сорваться с места и, на прощание вильнув между машинами, скрыться в плотном потоке ближайшего шоссе. Я открываю рот, выпуская сизое облачко пара, но не могу произнести ни слова. Ярость, растерянность и обида вступают в равный бой, сражаются за возможность показать себя, но только лишь оттягивают время и наполняют и без того нелепую сцену ещё большим фарсом. Невольно можно подумать, что я настолько удивлена его появлению здесь, но это совсем не так. Я догадывалась, подозревала, предчувствовала и, наверное, даже ждала, когда же он объявится, чтобы сломать и мою жизнь тоже. — Иначе меня потащат силком? — интересуюсь, быстро оглядываясь по сторонам. Людей немного, и большая часть уже выстроилась в очередь на вход, расположенный в торце дома. Уверена, хоть волоком меня сейчас потащи, никто ничего не сделает, — многие просто отвернутся и потупят взгляд, старательно избегая участия в чужих неприятностях. — Никто тебя не потащит, — хмыкает Дронов, нетерпеливо постукивая длинными музыкальными пальцами по рулю. Он заставляет меня почувствовать себя дурой, и это то единственное, что вмиг сбивает годами отлаженные настройки моей программы поведения. — Есть важный разговор. Возвращайся к Кости. Пожалуйста, — выдавливает он из себя и вкладывает в последнее слово достаточно издёвки и презрения, чтобы они стали равноценным ответом на мой давнишний плевок ему в лицо. Костя уже вышел из клуба и идёт ко мне. Вальяжно, не собираясь переходить на бег или хоть одной мышцей лица выдать напряжение от моего внезапного побега. Так, словно заранее готовился именно к подобной выходке, но до последнего не хотел верить, что я решусь на столь опрометчивый поступок. Яр тут же уезжает, а я до крови прикусываю внутреннюю часть щеки и молча иду навстречу Кости, легонько улыбающемуся одним уголком губ в попытке скрыть довольную ухмылку. Реальность кажется чем-то эфемерным и недолговечным, тягучим паровым облачком, вылетающим изо рта и рассеивающимся перед глазами. Когда его ладонь осторожно, но без сомнения крепко и надёжно смыкается у меня на локте, хочется зажмуриться и оказаться за сотни километров отсюда, на своей родной тесной кухне, пропахшей бабушкиными котлетами и чаем с шалфеем. Невозможно поверить, что всё это происходит именно со мной. После того, как старательно избегала неприятностей, пряталась ото всех, боялась лишний раз высунуться за пределы прокуренной институтской общаги и не позволяла никому вторгаться в своё пространство. И вот она — цена одного шага не в том направлении, одного неправильного решения, одного оказанного человеку доверия. — Тебе не стоит переживать, — назидательным тоном замечает Костя, прежде чем мы снова оказываемся в душном и грохочущем пространстве клуба. — А доверять твоим словам — стоит? —видимо, вопрос мой бьёт прямо в цель, потому что он снова усмехается и долго раздумывает, прежде чем ответить. Так долго, что я уже не рассчитываю на продолжение нашего диалога и сосредоточенно оглядываюсь, пытаясь сообразить, куда меня ведут. — Я понимаю, что ты обижена, но главной целью разыгрываемого спектакля было сохранение твоей конфиденциальности. Ведь именно этого ты хотела. — Я не обижена, Кость, — равнодушие, с которым это вырывается из меня, совсем не напускное, и его скептически приподнятую в ответ бровь просто игнорирую. Единственное, что ясно ощущаю сейчас, это усталость: я столько бежала вперёд на пределе собственных возможностей, надеясь скрыться от призраков прошлого, а оказалось, что всё это время лишь бессмысленно крутила огромное колесо, как запертый в клетке глупый хомячок. — Как оказалось, вся моя конфиденциальность ни черта не стоит. А уж прикрытие моими желаниями в свете данной ситуации выглядит и вовсе смешно. Если Яр хотел эффектно продемонстрировать, как легко ему удалось найти меня, то у него получилось. — Чтобы кого-то найти, Женя, надо сначала его потерять, — насмешливо тянет он, открывая передо мной дверь в одну из комнат, неоновой вывеской обозначенных как вип зона. — Распологайся, мы начнём через пару минут. Рой невысказанных вопросов повисает рядом со мной, назойливо жужжит и сводит с ума, не позволяя собраться с мыслями и выстроить правильную последовательность событий, произошедших с нашей последней с Яром встречи. Если я всегда была под колпаком его власти, зачем позволил вернуться и обустроиться в Москве, чего выжидал всё это время, держась на расстоянии? Комнатка небольшая и мрачная, с двумя полукруглыми бордовыми диванами, обрамляющими деревянный стол. Стены чёрные, с проступающими кое-где рельефными вензелями и торчащими канделябрами, топорно имитирующими старинные, однако тусклый тёплый свет исходит не от них, а от встроенной по периметру потолка подсветки. Обстановка как в дешёвой пародии на убежище графа Дракулы и категорически не вяжется с общим дизайном клуб Я успеваю только сесть на диван, напряжённо сложить сцепленные в замок руки у себя на коленях и отметить шикарную звукоизоляцию помещения, — музыка доносится сюда лишь лёгким шёпотом, — как внутрь просачивается Яр и тут же показательно закрывает дверь изнутри на ключ. Будто это так необходимо, когда они с Костей надёжно перекрывают для меня все возможные пути побег — Я ведь предупреждал, что она убежит, —замечает Дронов, мазнув по мне полным равнодушия серым взглядом. Он легонько остро улыбается и выглядит как человек, пребывающий в отличном расположении духа, но настойчивый голосок внутри меня утверждает, что это впечатление обманчивое.