virtue

      Они приземляются в аэропорту Бордо-Мериньяк, находящегося в двенадцати километрах от города Бордо, через семнадцать часов. Спину ужасающе ломит, организм невыносимо устал, за пределами аэропорта уже скоро утро, и всем омегам нужно поскорее добраться до самого города, чтобы заселиться в заранее забронированные комнаты. А после, естественно, Хосоку необходимо будет заняться делами насущными. Но сперва, когда они достигнут отеля, всем троим хочется вымыться и перекусить.        Их не досматривают, и Юнги выдыхает только тогда, когда трое омег покидают здание, таща за собой чемоданы. Хоби ловко взмахивает рукой и просит подать такси. Даже после утомительного перелёта он выглядит, словно садовая и крайне симпатичная фея, улыбка, даже пересечённая усталостью, сверкает на смуглом лице.        — Excusez-moi, Monsieur! Nous devons nous rendre à Hotel De l'Оpèra, — французский Хосока насыщен акцентом, однако Хоби тем и славится, что знает множество языков. Его семья стабильно муштровала омегу для этого, чтобы тот был как можно более эрудированным.        — Bien sûr, Monsieur, bon voyage! Si vous avez besoin de quelque chose, appelez votre chauffeur Pualo, — поясняет альфа в возрасте с кривыми передними зубами, глянув на Чимина и Юнги, разместившихся сзади, в зеркало заднего вида. Хосок же устроился спереди.        — Merci, — обворожительно растягивает губы в ответ Чон, прежде чем щёлкнуть ремнём безопасности.        Они довольно быстро доезжают до отеля de L'Opèra, где портье тут же подскакивает к их машине, чтобы принять багаж, пока Хосок расплачивается с помощью карты, ведь они ещё не успели добраться до банка, чтобы конвертировать собственные воны и доллары.        — Bonne soirée, Monsieur, — обращается портье к Чимину, который французский знает очень, просто катастрофически слабо. Его познания оканчиваются тем, что омега может сказать «Привет», «Доброе утро», «Спасибо» и «Putain, regarde où tu vas». Потому Чимин, всё ещё не привыкший к другому часовому поясу Франции, уставший после перелёта, теряется.        — Puis-je savoir pour qui vous avez réservé votre chambre? — продолжает пытать Пака иностранной речью молодой альфа, на что тот только нетерпимо морщится. Он становится просто несносным от усталости.        — Nos chambres doivent être réservées au nom de M. Kim Namjun. Il y a trois personnes, trois chambres différentes. Les bagages peuvent être amenés là et nous montrer le chemin de la réception, — вдруг удивляет Чимина Юнги, выговаривая на чистом французском почти без акцента, а портье понятливо кивает, пока Пак переводит взгляд на Малыша.        — И давно ты говоришь? — спрашивает омега, приподняв бровь.        — Да. С шестого класса, — пожимает плечом младший, не глядя на хёна.        — Почему мне не сказал?        — Тебя мало интересует моя учёба, хён, — чуть тише проговаривает Юнги и отчего-то кажется Чимину слишком печальным, слишком надломленным.        — У вас что-то случилось с Ви? — так же тихо спрашивает Пак, слыша, как Хоби щебечет с портье позади, рассказывая ему на иностранном для них языке, какой куда чемодан направить и что ещё может понадобиться омегам во время и после заселения.        — Нет, — отрицательно качает головой младший, словно боится что-то сказать Паку, признаться в чём-то.        — Юнги… — хочет было завести разговор он, но Хоби виснет на плечах Пака, придавливая и выдыхая устало.        — Перелёты всё больше и больше меня выматывают с каждым разом, — канючит Хосок, пока администратор проверяет бронь их номеров. — Думаю, запрошу у Джуна трёхмесячный отдых на каком-нибудь сладком курорте, где ещё не был, после всего этого дерьма.        — Придётся лететь на другую планету, — усмехается Чимин, принимая у администратора паспорт, когда тот заканчивает проверку. — Потому что деньгами Монстра ты уже исследовал всю Землю.        — Деньги на то и нужны, чтобы их тратить, — показывает язык омеге Хоби, забирая ключи и мечтая уже о том, чтобы поскорее добраться до выделенной ему комнаты, скинуть одежду и забраться в душ. Чимин с ним в этом желании солидарен.        Юнги так же выглядит поникшим и уставшим, он плетётся позади всех, опустив пониже голову, и беспокойный червяк грызёт Пака изнутри. Пока Хосок мечтательно напевает и любуется декорированием отеля, он старается поровняться с Малышом, а после хватает его за пальцы, чтобы лишь на секунду сжать в жесте мимолётной поддержки. Ему совсем нет нужды в том, чтобы план пошёл крахом, а влияние Юнги с каждым новым проделанным шагом всё больше нарастает. Чимину бесспорно интересно, что происходит между ним и Ви, потому что так самозабвенно пытаться заглотить чужой язык на виду у сотен людей в аэропорту… вызывает некие размышления.        — Эй, Чимин-и, — обращается сонно к омеге Хосок, — поедешь со мной? Пока мелкий будет отсыпаться и завтракать круассаном, нам надо будет смотаться по делам. Я переживаю, что могу уснуть за рулём, и мне нужна помощь.        Монстр просто хочет, чтобы Хо следил за младшеньким в оба, не оставляя его без присмотра ни на секунду. Чимин мысленно горько усмехается, но виду не показывает, остановившись рядом с номером Хосока и ощущая, как Юнги пристально за ними наблюдает.        — Конечно. Приставь охрану к Юнги, тогда поеду, — кивает Пак, на что Хоби только тепло улыбается и исчезает за дверьми своего номера. Мин же хмурится на Чимина.        — Почему мне с вами нельзя? — спрашивает он на грани шёпота.        — Потому что не дорос ещё, — беззлобно щёлкает его по носу Чимин, прежде чем приложить к панели соседствующего с номером Хосока ключ-карту и услышать писк. Чимин скрывается за дверью, желая побыстрее избавиться от ужасного, противного и многочасового перелёта.        Но прежде чем он займётся душем и часовым сном, омега должен сделать кое-что ещё. Инструкция Нини была подробной, ошибиться невозможно. Он должен позвонить на ресепшен и кое-что попросить. Потому омега поднимает трубку телефона внутренней связи и произносит по-английски, так как французский ему не подвластен:        — Подайте в мой номер, пожалуйста, бокал Просекко, — администратор зависает и радушно отвечает ему, что напиток подадут в течение нескольких минут.        Через время, не успевает Пак достать своё нижнее бельё, в номер стучится обслуживающий персонал.        — Господин Пак? — на английском приветствует его молодой симпатичный омега с раскосыми глазами. — Ваш Просекко.        Чимин благодарит, глядя за тем, как прислуга оставляет поднос с бокалом на прикроватном столике и покидает его апартаменты. Чимин не ждёт и мгновения: сразу же поднимается на ноги и приближается к бокалу с шампанским. Но пить он не собирается, ему требуется сегодня трезвый рассудок, иначе всё может пойти не по плану. Потому Чимин, подхватив бокал, отправляется с ним в примыкающую ванную комнату. Всё должно пройти как по маслу, не вызвать ни у кого подозрения. Три часа перед вылетом Пак потратил не только на сборы, а ещё на то, чтобы решить, как вычленить бòльшую выгоду из поездки в эту страну и этот город. Намджун даже не представляет, какую яму себе роет в данный момент, позволяя ему быть в курсе каждого шага. Однако даже в таком случае омеге не стоит быть слишком опрометчивым: он не должен дать Монстру понять, насколько близко к нему находится предатель.        А тот факт, что Хоби хочет взять его с собой в квартиру Намджуна для поиска и уничтожения доказательств причастности к произошедшему, станет веским алиби для Чимина. Он усмехается и вдруг зажимает горлышко бокала пальцами так, чтобы остался просвет. Переворачивает ладонь над умывальником, позволяя Просекко просто вылиться в канализацию, а сам уже ощущает, как тонкий полиэтилен пристаёт к коже на среднем пальце. Нини приготовил всё, как надо, он специалист и профессионал, которому доверяет Чонгук. Омега выуживает находку, а именно — тонкую местную симку, плотно упакованную и ранее прислугой подброшенную в бокал с алкоголем.        Это придумал Нини: чтобы не вызывать подозрений покупкой одноразовой сим-карты, они просто дадут её Чимину в отеле. Вот только остаётся вопрос: откуда у Ша Нуара столько влияния даже за пределами Кореи. Как только они вернутся в родную страну, у Чимина будет много вопросов к альфе, а сейчас — дело. Пак выходит из ванной, предусмотрительно включив воду, чтобы прогрелась до адски горячей температуры, а сам лезет в чемодан, чтобы добраться до потайного отделения, где запрятал запаной телефон. Он простой, кнопочный, то самое, чтобы не вышло даже следа отыскать.        Гудки длинные, они оповещают, что абонент в сети, и омега терпеливо ждёт, присев на край большой ванной, постепенно набирающейся, пока Чимин застыл на бортике.        — Слушаю, — раздаётся мелодичный голос Нини на том конце.        — Всё прошло хорошо. Сейчас отправлю тебе адрес и код-пароль для взлома электронного замка ячейки, где хранится запасной ключ, — тихо проговаривает Пак, стараясь, чтобы шум воды на всякий случай заглушал все его слова, если кто-то вздумает подслушивать.        — Сделаю всё по красоте, — высокомерно выдаёт омега, который должен провернуть всё в рекордное даже для себя время.        — Давай. И чтобы ни ворсинки после тебя не осталось.        Нини обрывает звонок не прощаясь, у них и так времени в обрез. Всего лишь часа два-два с половиной, чтобы добраться до необходимого места, достать то, что им требуется и исчезнуть без следа. За этот срок Пак надеется вымыться и хоть полчаса подремать, чтобы восполнить запасы сил, высосанные из него во время перелёта.

***

       Хосок ждёт его за пределами отеля в арендованной машине. На голове Хоби платок, обмотанный и закреплённый на шее, на переносице — солнцезащитные очки. Он выглядит странно в таком образе, но Чимину, едва ли умудрившемуся сомкнуть глаза и сразу же вынырнуть из дремоты, когда подошло время выезжать, плевать, что там за тряпки на себя нацепил зять. Он хочет поспать, хочет упасть в кровать, но усиленно давит в себе это ощущение. Прикуривает тут же, как только оказывается в салоне, и Хосок кашляет, бурча на него:        — Хотя бы окно открой, ирод, раз вздумал меня травить.        — Жизнь сама по себе яд, Хо, — посмеивается Чимин, вдруг становясь более разговорчивым с зятем, чем обычно. — Что у Ви с Малышом?        — Я и сам не понял, — жуёт омега губу, плавно управляя машиной. — То Юнги его ненавидит, как последнюю скотину, то позволяет почти иметь своим языком на кухне при всех. Странно как-то. Так быстро сменить полюса и подогнуться под Тэхёна… Мне чудится, что Ви с ним провёл профилактическую беседу.        Ким Тэхён — его старший брат, крайне любит миловидных омег. Всё шлюхи, которых снимает Ви, отличаются мягкими юношескими чертами, пышной фигурой и тоненькими голосами. У Ви есть определённый типаж, и Юнги точно под него подходит. Мягкие, но бойкие, абсолютно очаровательные, являющиеся полной противоположностью альфе — жёсткому, нетерпимому и бестактному мужчине. И ежели Тэхён провёл нечто сродни «беседе» с Малышом, то для Чимина это может быть риском. Слишком уж в действительности тёплыми (или по крайней мере кажущимися такими) становятся отношения женихов. Для Чимина это невыгодно, ведь он во многом играет на привязанности Мина к себе. Если Ви перетянет на себя одеяло, то подобное однозначно вылезет в проблемы. А Ви, Чимин прекрасно это знает, умеет влюблять в себя омег. Вот только любить совсем не умеет, кажется, будто старший брат родился с дефицитом человеческих эмоций.        — Ты беспокоишься за него? — переводит лишь на мгновение взгляд на Пака Хосок.        — Конечно беспокоюсь, — скорее не за сохранность Юнги, Чимин знает, что Тэхён — не насильник. Ему нет попросту нужды брать силой то, что он может получить сразу после свадьбы. А если зачесалось — двери борделей младшего сына Сайоны всегда приветливо открыты для Тэ. Тут больше Пак переживает о том, что шаги придётся пересчитывать, если Юнги не клюнул на его уловку с видео.        — Тэ не причинит Малышу вреда, — старается подбадривающе улыбнутся Хоби, хотя это не заставляет даже дрогнуть мышцы на лице Чимина.        — Ты какой-то дёрганный, — хмыкает Чимин и понимает, что попал в точку. Он просто хотел отвести фокус внимания от Юнги посредством того, что заведёт разговор с зятем о чём-то другом. И ударил, как кажется, по больному.        — Всё хорошо, — натянуто отвечает омега, держась за руль. Но даже большие, почти на пол-лица солнцезащитные очки не скрывают его бледноты от заданного Чимином вопроса.        Чон почти не умеет держать язык за зубами, не может контролировать свои всплески эмоций, потому подловить его на подобном — проще некуда. Чимину даже стараться нет необходимости: стоит задеть одну струну, как остальные зазвенят в цепной реакции. И Чон Хосок, имея язык без костей, растреплет ему всё, что необходимо.        — Меня правда кое-что беспокоит… — выдыхает Хоби и словно бы ждёт от Чимина толики реакции. И Пак ему даёт то, в чём зять нуждается, кивком обозначая, что внимательно слушает. — Ты знаешь секретаря Джуна?        — Сокджина? — вздёргивает бровь омега, пока Хосок сглатывает слюну и чуть крутит руль, выравнивая авто.        Он и правда давно знает Джина. Тот всегда работал у хёна, словно приклеенный. Слишком миловидный для альфы, но такой смешливый и добросердечный, как всегда казалось Чимину, стоило увидеть помощника Монстра. Будто бы не предназначенный для того, чтобы работать с людьми, втянутыми в такое жестокое дерьмо.        — Он — омега, — сквозь зубы выдыхает Хосок, стискивая руль изящными пальцами, усеянными множеством подаренных Намджуном колец.        Глаза Чимина удивлённо округляются от данной информации, рот приоткрывается.        — Да ты шутишь.        — Нет, — мотает напряжённо головой Хо, — не шучу. Я давно знаю, что этот Сокджин омега-вторичного.        Чимин не ожидал. Он, конечно, замечал миловидность Джина, но тот пахнет, говорит и двигается совершенно как альфа.        — И почему тебя это беспокоит? — изгибает бровь, пока Хосок стискивает губы.        Теперь он кажется не таким глупым и кукольным. Чимин может предположить, что за затемнёнными стёклами очков сосредоточен холодный, колкий и жестокий взгляд. Всё же Хосок — муж главы Сайоны. Ему априори нужно подходить по складу характера к мужчине, который женат на нём. Чимин не прибедняет никогда Хосока, он как раз-таки не собирается покупаться на его кукольность и наигранные глупость и лёгкость. Хосок мощный манипулятор и обманщик, и делает всё это с такой лёгкостью, словно родился уже в коконе из лжи. Он умеет обольщать и притуплять внимание, отводя от своего рассчётливого рассудка фокус неаккуратных противников. Если бы Хоби был действительно туп, он бы попросту не выжил в Сайоне и не умудрялся так хорошо и успешно вести дела за границей, сбывая в Европе товар ловко и не вызывая подозрений.        — Мне кажется, он имеет виды на Джуна, — выдыхает едва слышно омега.        Чимин промаргивается. Отсутствие нормального сна, смена часовых поясов и накопившиеся усталость и стресс всё же дают о себе знать. Он соображает сейчас слишком медленно.        — Хоби, Намджун не нарушит кодекс, — тихо отвечает он зятю, смотря за тем, как за пределами движущегося автомобиля потихоньку начинает сереть небо. По прибытию в Сен-Жан-д'Анжели совсем рассветёт.        Хосок же только поджимает губы.        — Я понимаю это, — хрипло отвечает он. — Но ничего не могу с собой поделать. Я не доверяю этому мелкому пронырливому скоту. Он — неполноценный, уродливый омега, который и на омегу-то не похож.        Чимин бы не назвал Сокджина некрасивым. У него приятная внешность, просто нетипичная, не подходящая под стериотипы и понятия, как именно должен выглядеть омега. А так… вполне привлекательный мужчина. А Хо тем временем продолжает:        — Представь сам: насколько Джун для него лакомый кусочек, — фыркает с пренебрежением омега. — Богатый, умный, состоявшийся в жизни мужчина. Если его заполучить, можно компенсировать многие свои комплексы.        Ревность Хосока вызывает внутри Чимина смешки. Хоби, несмотря ни на что, достаточно неуверен в себе, потому его сжигает подозрением. А ещё, быть может, это срабатывает омежья интуиция. Было бы неплохо проверить подозрения Хо по возвращению домой. Внутри черепа Пака, не учитывая усталость, начинает генерироваться ещё одно ответвление плана, которое ему ой как хочется добавить в основной акт спектакля. Он желает уничтожить брата полностью и безвозвратно за его жестокость и безразличие к нему.        — Хо, — тянет устало Пак, и зять ненадолго снова бросает на пассажира взгляд, — доверяй Джуну, это самое главное. Он слишком чтит кодекс, чтобы так опрометчиво оступиться.        Чимин отчасти верит своим словам, отчасти желает, чтобы Монстр оступился и дал ему ещё пищи, ещё топлива для машины, которую Пак всеми силами толкает с пригорка, вынуждая набираться скорость и грозиться снести всё вокруг. Хосок ничего не отвечает, только сдержанно кивает и возвращает на лицо более или менее безмятежное выражение.        Остаток дороги проходит гладко: Чимин пару раз засыпает, свернувшись на пассажирском сиденье, а Хосок стоически выдерживает дорогу до Сен-Жан-д'Анжели. Они въезжают в небольшой городок, чтобы добраться до самого центра, туда, где расположена имеющаяся у Монстра квартирка. Хосок по правде выглядит немного смешно и вычурно в своём раскрашенном узорами платке и очках, когда они покидают салон авто. Чимин кутается в стёганную куртку, а Хоби трясётся от холода, внезапно настигшего объятую концом октября Францию, в своём тоненьком бежевом пальто. Оба омеги замирают перед небольшим зданием, чьи стены выкрашены в грязно-розовый цвет.        — Мы должны всё сделать быстро, — тараторит Хосок, когда они всё же решаются двинуться внутрь.        Всего лишь избавиться от хвостов. Однако некоторые хвосты не так уж и просто получится отрезать, они, будто у ящерицы, могут отрасти вновь. Думая об этом, Чимин незаметно и лишь на мгновение приподнимает уголок губ, когда они поднимаются по ступенькам не нового дома на второй этаж. Роскошь здесь Намджуну ни к чему, только удобство, маленькое пространство для хранения. Чимин уверен — это не единственная недвижимость брата в Европе.        Хосок торопливо отмыкает замок квартиры, ключ поскрипывает в скважине, чтобы после пропустить омег внутрь. Здесь пыльно, и Чимин тут же приглядывается к пространству квартиры: он не замечает никаких следов недавнего пребывания в помещении. Хоби же уверенно идёт в сторону одной из крохотных тёмных комнат, даже не снимая очков и обуви. Омега терпеливо следует за зятем, постукивая каблуками ботинок с острыми носами по старенькому, но качественному паркету. Незаметная, не вызывающая внимания квартирка — отличное место, чтобы спрятать нечто важное.        Хосок двигается уверенно, словно знает, где искать. Вероятнее всего, Монстр мужа хорошенько проинструктировал перед вылетом в Бордо, и Хоби ловко выполнит его задания, как хороший, послушный муж. Потому лезет в застеклённый шкаф на самую верхнюю полку, чтобы достать стопку документов. Чимин же скучающе наблюдает за тем, как Чон выискивает нужные несколько листов — тонкая, незначимая с виду стопка, а после тянет их прочь, в сторону крохотной кухоньки.        Несмотря ни на что, здесь уютно. Чимин вдыхает запыленный воздух квартиры и глядит за пространство незашторенной лоджии. Кованное ограждение балкона выкрашено в чёрный цвет, встающее алое солнце привлекает внимание. Он бы, наверное, тоже так хотел. Тихую, скромную квартирку где-то на западе Франции, чтобы по-обычному, без вычурности и показной позолоты. Устаканенно и непривлекающе внимания. Когда он закончит со всем, возможно, убежит сюда, в Сен-Жан-д'Анжели, чтобы осесть и сокрыться от всех, кто может быть хоть как-то косвенно связан с преступным миром. Всего этого дерьма с Чимина достаточно.        Отвлекает от мыслей его запах гари. Хоби, засунув в железную плевательницу в виде ведёрка изорванные бумаги, поджигает их и выносит на балкон. Слишком рано, чтобы их заметили. Маленький, негустнонаселённый город, никому не удастся приметить, что на втором этаже не нового дома что-то кто-то уничтожает в ведре. Хоби, закончив с подлыми делишками и спалив бумаги до состояния сажи и пепла, заносит ведёрко обратно в дом, чтобы потушить водой и слить улики прямиком в канализацию. Чимин на это лишь хмыкает.

***

       Когда оба омеги, немного поспав в квартире, возвращаются в отель, уже вечереет. Юнги оказывается крайне недовольным тем фактом, что его на целый день бросили одного, однако всё компенсирует прогулка в сопровождении охраны по центральным улицам Бордо. Они вместе садятся ужинать в ресторанчике на крытой веранде, украшенной гирляндами, состоящими из мелких лампочек. Юнги всё ещё дуется, и Чимина это малость раздражает — по всей видимости сказывается общая усталость и напряжение, сейчас совершенно не до капризов омеги.        — Сделали всё, что было нужно? — надуто интересуется младший, ковыряясь в своём блюде вилкой. Чимин к еде не прикасается — аппетита никакого.        Он и так потерял в весе за последние недели, но кусок попросту в глотку не лезет. Пак ест только тогда, когда голод скручивает его почти до тошноты, а так игнорирует физиологическую потребность в пище.        — Да, — отвечает Хоби, нанизывая на вилку фрикадельку, держит на весу, пока с мясного шарика падает каплями оранжевый кисло-терпкий по вкусу сок. — На завтра у нас есть планы. Назначена встреча с композитором, мы обязательно там должны появиться. А после останется свободное время перед вылетом на следующий день, чтобы прошвырнуться в Бордо.        Ни Чимина, ни Юнги не радует перспектива гулять по городу Франции. Оба накалены до предела и каждый по своим причинам. Чимин в принципе взвинчен: ему так или иначе тревожно оттого, что план приходит в действие. Постоянные опасения, будто что-то может пойти не так, угнетают и давят на психику, Чимин себя уже измучил этими мыслями, пусть и старается их держать при себе.        — Когда назначена встреча с Ю? — спрашивает Юнги, который, последовав совету Намджуна, проштудировал биографию и лирику этого исполнителя.        — На полдень, — кивает Хосок, прожёвывая свою порцию ужина.        Чимину до глубкого и безразличного всё равно на композитора. Всё самое важное, всё то, что было необходимо для него, омега уже провернул. И вообще бы без зазрения совести провёл остаток дней в Бордо, обнимаясь с бутылкой шампанского в тёплой ванной и в окружении пушистой пены, однако зная Хосока, тот такого удовольствия Паку не доставит и в любом случае потащит омегу на издевательства, которые зовёт прогулкой.        Сонливость даже после отдыха не покинула его тела, потому Чимин, отложив столовые приборы, произносит:        — Я не голоден, пойду к себе, чтобы отдохнуть, — Хосок и Юнги сразу же воззряются сначала на Чимина, а после на нетронутое блюдо ресторана.        — Хён, ты совсем ничего не поел, — тянет Юнги, глядя снизу на Пака, но тот слишком раздражён и устал, чтобы сейчас вести себя с младшим мило. Однако всё равно сдерживается, хотя бы чтобы не проявлять переполняющего его раздражения:        — Малыш, я плохо чувствую себя после перелёта. Мне просто нужно поспать, а наутро я буду как огурчик.        Юнги, по нему видно, данное выражение слабо убеждает, но он только смиренно кивает и поглаживает пальцы Чимина напоследок, прежде чем тот поднимается с места.        — Чимин-и, если вдруг станет хуже, позвони мне или приди в номер, мы совсем рядом, — взволнованно произносит омега, и волнение его не выглядит наигранным. Оттого раздражение приходится сдерживать сильнее.        Чимин только вяло улыбается и покидает ресторан, оставляя двоих омег добивать свой ужин в одиночестве.        — Тебе не кажется, что Чимин малость странный в последние недели? — заводит тему Хосок, как только старший исчезает из поля зрения.        — У него были проблемы в заведениях, насколько мне известно, — пожимает плечом Юнги, хотя на деле уверен, что состояние хёна ухудшилось из-за навалившихся событий.        Он предполагал, что Хосок-хён не в курсе того, что происходит между Чимином и Ниши. И тем более, лучше ему не знать, так думается Мину. Хосок прилипчив, плаксив, доставуч. Чимин-хёну однозначно не понравится то, как будет реагировать на подобное муж Монстра. А ещё… никто не в курсе того, что Нишинойя заставил сделать Чимина, и как сильно данное событие по нему ударило. Юнги считает, будто насильственное подложение под другого мужика могло сломать хёна, однако верит, что Чимин силён настолько, чтобы справиться. Он хочет помочь этому человеку, тому, кого безраздельно любит всем сердцем.        Он бы хотел провести хоть часок с Чимином наедине. Просто побыть рядом, посидеть молчаливо, пока Пак будет отдыхать. С этой проклятой подготовкой, напряжением в Сайоне, Тэхёном и Хосоком, теперь усиленно увивающимися рядом с Мином, у того почти не остаётся времени для уединения с хёном, пусть изначально он надеялся на обратный эффект, когда просил его принимать участие в подготовке к свадьбе. Юнги печально вздыхает, игнорируя поток бессмысленной трели о Большом Театре Бордо, куда омега тоже хочет обязательно заглянуть, ведь он находится практически напротив их отеля. Он заглянет к хёну перед сном, когда Хосок угомонится и упадёт спать. Обязательно заглянет. Сердце омеги даже вздрагивает от предвкушения.

***

       Его настораживает предчувствием ещё в тот момент, когда собирается приложить ключ-карту к панели, чтобы попасть в номер, однако Чимин всё равно отпирает дверь и проскальзывает внутрь, тут же закрывая электронный замок, чтобы никто не смог проникнуть к нему. Ощущение того, что что-то не так, не оставляет Чимина, он застывает на пороге, вглядываясь в темноту комнаты, где виднеются только очертания большой кровати и зеркала во весь рост. Не любит зеркала, не любит в них смотреться. Отчего-то всплывают в памяти минуты, когда Ша Нуар заставлял его смотреть на себя в отражении и вспоминать то, что не хотелось. Омега стоит, замерши и предчувствуя что-то, нахмуривает брови, но свет не зажигает. Словно опасается увидеть то, что скрывает темнота.        — Ну что же ты стоишь, как неродной? — вдруг доносится ставший за последние недели знакомым голос.        Чимин откровенно вздрагивает и выдыхает с судорожным, почти свистящим звуком. Прикроватная лампа-бра вдруг вспыхивает, показывая лениво расположившегося на его постели альфу. На нём простая серая рубашка, не сковывающая движения, свободные брюки без ремня. Светлые, давно просящие покраски волосы разбросаны по подушке. Ша Нуар испытывающе и смешливо глядит на Чимина, так и застывшего у двери.        — Какого хера ты тут делаешь? — шипит омега, округляя глаза.        — Лежу, — усмехается тот, — жду твоего возвращения. Нини сказал, что всё прошло гладко.        — Я не об этом, Чонгук, — хрипит Пак, приближаясь к постели, где свободно и вальяжно разлёгся альфа. — Почему ты здесь, во Франции? Ты должен быть рядом с Ниши и засыпать ему глаза песком.        — Твой муж предложил купить все предприятия клана с молотка, я отправил своих юристов подготавливать необходимые документы. Пока Ниши не нуждается во мне, я улучил вечерок, чтобы повидаться с тобой, — Чон растягивает красивые губы в усмешке, пока Чимин, почти краснея от негодования, сверху глядит на него.        — Сюда лететь семнадцать часов, — выдыхает он.        — Когда у тебя есть свой самолёт, эта проблема решаема.        Чонгук вдруг садится на кровати и обхватывает омегу за талию, чтобы завалить на простыни и многочисленное количество декоративных подушек, разбросанных по периметру постели. Чимин возмущённо выдыхает и упирается ладонями ему в плечи, но Ша это не останавливает от того, чтобы вжаться в его лоб переносицей.        — Мне нравится, как ты смотришься в этой стране, — тянет лукаво, почти с патокой в тембре альфа, вдруг мягко целуя омегу между бровей.        — Перестань, — почти шёпотом отвечает тот.        — Почему? Я прилетел сюда из-за тебя, хочу насладиться совместным вечером, потому что после мне нужно будет возвращаться в скучную, серую гангстерскую жизнь.        — Ты что-то от меня скрываешь, да? — холодно выдыхает Пак, всё ещё пытаясь от себя Ша отстранить. Лицо альфы вмиг становится серьёзным.        — Да, это была одна из причин, почему я сюда прибыл.        Чимин всем нутром напрягается, нахмуривается и всё же отталкивает Чонгука. Встаёт с кровати, чтобы, скинув обувь, пройти к столику, где стоит непочатая бутылка розового шампанского. Чонгук скептически смотрит на то, как Чимин с лёгкостью избавляет её от пробки и наливает два бокала пузырящейся жидкости.        — Выкладывай, Ша Нуар, — шипит на него Пак, уже показывая всю степень негодования. Раздражение, скопившееся внутри, находит выход в присутствии мужчины, ибо наличие важных, имеющих вес тайн его дико бесит.        Чонгук насмешливо и лениво наблюдает за омегой, закинув руки за голову, а после принимает одной бокал, всё ещё буравит Пака взглядом снизу, а тот так и не присаживается — опустошает фужер залпом, но больше не наливает. Чонгук помнит их условия — никакого состояния опьянения.        Потому садится, чтобы пригубить напиток и тут же отставить на прикроватную тумбочку.        — Я прилетел, чтобы поговорить с тобой о секрете. Том самом, который позволяет мне оставаться неуловимым Ша Нуаром на территории Южной Кореи.        Чимин внимательно и испытывающе глядит на альфу, пока тот не тянет его на кровать, вынуждая присесть.        — Ты рискуешь, рассказывая об этом мне. Я ведь могу тебя предать, — хмыкает омега, покачивая опустевший бокал в руке.        — Не предашь, — повторяет его хмык Чонгук, обводя красивое лицо взглядом. — Мой омега никогда не предаст меня.        — Я не твой омега, Чонгук. Я замужем, — напрягается Чимин и стискивает ножку бокала сильнее.        — Пока что. Муж не шкаф — подвинется и с грохотом рухнет, — посмеивается Чонгук, на что Пак раздражённо цокает. — Так вот. О секрете.        Чимин весь обращается в слух, готовясь впитывать откровенность Ша. Чонгук же снова пригубливает шампанское, будто нарочно тянет время. И только потом, выдержав почти драматическую паузу, начинает говорить:        — Когда мне было четыре года, мои родители трагически погибли в пожаре, — да, Пак припоминает, что Чонгук — сирота. — Я не помню ни их лиц, ни их имён. У меня не отложилось в голове никаких моментов, связанных с ними. Их просто для меня не существует, эти люди для меня чужие и мёртвые. Я не знаю, была ли их смерть ужасной случайностью или же это кто-то подстроил, всякое ведь случается. В итоге в детстве я остался совершенно один. Полтора года провёл в приюте под надзором сволочей-воспитателей, которые били и унижали сирот. Ненавижу это место до сих пор. Но когда мне стукнуло шесть, меня усыновили.        Чимин хлопает глазами, но не перебивает, а лишь слушает речь альфы — тихую, размеренную, не пресыщенную лишними эмоциями.        — Мои родители — приёмные, конечно же — были из другой страны. И они, собрав необходимые документы, стали моими опекунами, а в последствии провели тайное усыновление. Всё, что было обо мне известно, оказалось стёрто. Ни имени, ни возраста, ни пола, ни истории болезни — таковы были шаги двоих людей, решивших стать моей семьёй. Мне дали другое имя, сделали другое свидетельство о рождении, даже приуменьшили мой реальный возраст. Немудрено — я в юности был довольно хлипким и никто не воспринимал меня всерьёз.        — К чему ты клонишь, Чонгук? — сглатывает слюну омега. — Или… как там тебя…        — Чонгук — имя из прошлого. Этого человека просто не существует. Нет мужчины с именем Чон Чонгук, оно не подкреплено государственными документами. Меня просто нет, Чимин, — усмехается альфа. — Зато есть Жан Батист Резар — наследник крупной корпорации в Париже, младший сын Вальво и Маурэ Ризар. Единственный из всех детей большой семьи, оставшийся в живых после резни Жен-до-Этраль.        Чимин вздрагивает и переводит взгляд на альфу. Тот выглядит предельно спокойным, даже бровь не дёргается. Он слышал о той резне, но уже спустя много лет, когда был замужем за Ниши. История, заставляющая стыть кровь в жилах. Ви ему рассказал, что в пригороде Парижа буквально вырезали семью, оставив в живых лишь младшего сына. Все они были взрослыми людьми, однако приехали к родителям, чтобы навестить, только самый младший жил с ними, обучаясь тонкостям семейного бизнеса.        — Маурэ знал, что его предадут, — хмыкает Чон. — Они усыновили меня не просто так. Обоим было почти по сорок, когда они взяли меня, их дети уже были взрослыми, и все понимали, что каждый ублюдок захочет возглавлять то, что составляет Маурэ и Вальво.        — Группировка Калатай, — шепчет тихонько и испуганно Чимин.        Он знает о том, что за пределами Кореи существует свой преступный мир. Для них, не связанных тесно с европейскими дрязгами за власть и главенство, не было дела до того, что из себя представляют французские банды. Однако даже в Сайоне слышали о проишествии в небольшой, но довольно влиятельной организации французской мафии, потому что убийство в Жен-до-Этраль было по-настоящему зверским.        — Боишься меня? — приподнимает бровь альфа, на что Пак только нагло расправляет плечи. — Понимаю, понимаю. Ведь резня в Жен-до-Этраль была не просто убийством. Я самолично перебил всех своих братьев, найдя доказательство их причастности к предательству. Они начали раздирать Калатай ещё до того, как родители оставили пост в преклонном возрасте. И мне нужно было наказать их за неуважение и наглость.        Чимин вздрагивает, но взгляда от Ша Нуара не отводит.        — Для чего ты приехал в Корею? — тихо спрашивает омега, сидя к нему в полоборота.        — Вообще для того, чтобы расширить собственное влияние. Мне мало Калатай, я хочу большего. Поэтому и основал Нуаров, а с опытом и властью, имеющимися у меня здесь, было довольно легко взлететь.        — И давно ты глава двух группировок сразу?        — Не очень, — усмехается Чонгук. — Однако я упрям и добиваюсь желаемого всегда.        Чонгук вдруг обхватывает омегу руками, притягивая к себе и заставляя сесть на колени, но Чимин упрямо упирается ладонями в его плечи, стараясь отстраниться.        — Вот только один омега из соседней группировки вскружил мне голову по щелчку пальцев, — шепчет Чон, глядя на Пака снизу со сверкающими вкраплениями золота карими глазами.        — Ты всегда несёшь свои мотивы, — сощуривается тот, стараясь ограничить их телесный контакт. — Даже сейчас я уверен, что ты не до конца раскрыл карты в своём веере, Жан Батист, — хрипит Пак, ощущая, как вдруг альфа касается горячим поцелуем изгиба его шеи, откуда сразу же, концентрируясь в месте прикосновения, под кожей струятся обжигающие импульсы.        — Я не лгал тебе в отношении своих намерений, — шепчет альфа, принимаясь покрывать шею и подбородок касаниями разгорячённых губ. — Я хочу сделать тебя своим, чтобы ты принадлежал только мне.        — Я тебе не вещь, — шипит Пак, но Чонгук обхватывает его за затылок и настырнее целует кожу, втягивает её слегка в рот, но не оставляет следов.        — Конечно не вещь. Ты мой омега.        — Я не…        Но словам не дают вырваться из горла: Чон затягивает омегу в пьянящий поцелуй. Чимин ощущает, что будучи пауком, угодил в сети какого-то создания явно покрупнее него самого. Чонгук, даже раскрыв своё прошлое, остаётся тёмной лошадкой, всё время укрывающейся в тени и ловко дёргающей за ниточки, чтобы другие люди успешно делали так, как ему нужно.        — То есть, — выдыхает шумно Чимин, ощущая, как пуговки на его блузке выскальзывают из петелек, — ты просто не существуешь. А взаимосвязи отыскать не получается ни у кого?        — Именно, mon chaton, — улыбается в его ключицу альфа, вдруг изворачиваясь и опрокидывая Чимина на постель. Омега вздыхает, оказываясь подмятым под Чонгука, тело начинает покалывать, что обычно ему не свойственно.        Но Чонгук с того самого их раза ломает законы физики и пребывания на этой планете для омеги. Он разрушает все устои, меняет мировоззрение, пленяет Чимина. И тому вроде бы и нравится подобное, то, что его учат любить своё тело, то, как показывают, что возможно получить похабное, грязное и влажное удовольствие от близости другого человека безболезненно, так, что будешь вскрикивать и закатывать глаза, но с другой стороны Чимин попросту опасается альфу. Боится силы и возможности в его руках, боится, что сможет привязаться, купиться на сладкие, но пустые вещи, останется после в клетке, похожей на ту, в которой сидит растрёпанной птицей сейчас.        Вот только мозг отключается, когда Чонгук прямо через ткань блузки принимается ласкать соски омеги, вырывая у него судорожный вздох.        — То есть ты прилетел сюда, чтобы просто трахнуть меня? — изгибает Пак бровь, а сам ощущает, как металлический ком внизу его живота начинает отзываться и реагировать на Чонгука. Как легко удалось этому альфе поработить незамечаемое ранее омежье нутро Чимина.        — Я прилетел, чтобы провести с любимым омегой время, чтобы заняться с ним любовью и насладиться его обществом, — выдыхает Чон, стягивая с себя рубашку через голову и обнажая торс.        — Это так пафосно звучит, — сморщивается тот, глядя на полуобнажённого альфу и понимая, что хочет к нему прикоснуться. Но не делает этого, сдерживаясь.        Хотя до одури колит пальцы от желания провести подушечками по рельефному животу, обвести впадинку пупка и спуститься к лобку, к кромке свободных брюк, удерживающих их от того, чтобы смять проклятые простыни отеля одной лишь несчастной пуговкой.        — Уж прости, — совсем бесстыдно произносит альфа, тут же стягивая с Чимина блузку. — Мы всё же любовники.        — Секс-партнёры, — поправляет его омега, но тут же задыхается, когда Чон уже прикасается в открытую к соску и втягивает его в рот, помня, насколько грудь у Чимина чувствительная. — У нас… у нас дело в приоритете.        — Я прилетел не из-за дела сейчас, — крепкие руки Чонгука обхватывают бёдра омеги, укутанные в брюки, и вынуждают обхватить его талию ногами, чтобы вжаться твёрдым пахом в ягодицы.        Чимин помнит, как его распирало от прошлого раза, помнит, что было страшно из-за возможной боли, а после, когда Чонгуку всё же удалось его возбудить, то голову сорвало, словно резьбу со срезанной гайки. Как было опаляюще горячо ощущать собственную чуть выделяющуюся смазку, как стенки внутри сдавливало от проникновения, как в глотке сами по себе образовывались стоны и всхлипывания. Хочет ли Чимин испытать такое ещё раз? Хочет. Ему понравилось. Чонгук оказался прав, и секс заслуживает того, чтобы реабилитироваться в глазах Пака, десять лет знающего только насилие. За эти десять лет он хочет отыграться как следует.        Чонгук справляется с его брюками и стаскивает сразу же с нижним бельём. Возбуждение слабое — всё же не так просто преодолеть барьеры, возводимые целую декаду, и альфе нужно попотеть как следует, чтобы раскочегарить омегу, но тот не выказывает даже толики возмущения. Он осыпает бёдра и живот поцелуями, прикусывает кожу и тут же, не медля, обхватывает член губами. Чимин выдыхает шумно — он не может стонать, ведь за соседними стенками — Юнги и Хосок, но простонать очень хочется. Член на ласку реагирует, процесс идёт гораздо быстрее, ведь Чимину уже удалось познать прелести возбуждения, тело помнит, что с этим мужчиной не будет больно или плохо.        Потому в этот раз всё проходит гораздо легче. Чонгук выуживает из кармана маленький тюбик смазки и выливает на ладонь, а Чимин, не похожий на себя обычного, от предвкушения закусывает губу. Омега вздрагивает, стоит липким от лубриканта пальцам коснуться ануса и вторгнуться в него на пару фаланг, а Пак выгибается и сжимает покрепче зубы, чтобы не застонать в голос. Ему, чёрт возьми, начинает нравится то, что с ним творят. Его заводят собственные дрожащие бёдра, мокрый от слюны и предэякулята член, жмущийся к животу, и горящая огнём грудь. Чонгук с аппетитом смотрит за тем, как пальцы проникают в омегу и растягивают влажный анус, пока Пак сам часто-часто дышит, расставив ноги чуть шире.        — Хороший омега, — хрипит он, глядя дикими и огромными зрачками на Чимина, а тот психует из-за данного высказывания. Он не подчинится.        Потому толкает Чонгука, и пальцы из задницы пропадают, оставляя неприятный холодок пустоты. Тогда Чимин сам торопливо и дёрганно расправляется со штанами Нуара, чтобы поскорее выпустить наружу изнывающую, мокрую от естественной смазки плоть. Он не разглядывал член Чонгука прежде, но теперь может полюбоваться тёмной головкой с влажным следом из уретры, венками, вьющимися под тонкой кожей на стволе. Каково это — доставлять удовольствие альфе? Не то извращённое, садисткое удовольствие, какое получает его злосчастный супруг, грубо и до болезненного скулежа, до крови, трахающий Чимина? Каково самому испытывать кайф от того, что мужчина в твоей власти и сделает для тебя, что захочешь, обласкает, возьмёт, поиграет с твоим телом? Чимин сглатывает скопившуюся во рту слюну и обхватывает плоть ладонью. Толкает Чонгука в грудь, чтобы отвернуться к нему спиной, а сам двигает по члену ладонью, обводя каждую венку.        — Mon chaton сегодня в хорошем настроении? — мурлычет почти как настоящий кот альфа и тут же сминает находящуюся чуть ли не перед его лицом ягодицу омеги.        — Заткнись, пока оно не испортилось, — шипит на него Чимин.        Он хочет эгоистично знать, что альфа может быть в его руках. Он хочет управлять Чонгуком, хочет владеть им, как владеет Нишинойя самим омегой. Чимину нужна эта власть, нужно превосходство. Он считал своё тело, свою омежью сущность проклятьем, однако в случае с Ша Нуаром — его мокрая и необходимая мужчине задница может стать мощным оружием. Чимину просто нужно расширять свои чары.        Он тянется неуверенно. Единственный раз, когда Нишинойя попытался сделать подобное с ним, Чимин едва не укусил его, а после омегу вывернуло наизнанку. Страшно. Страх клубится в глотке кислым комком, но Чонгук… не торопит, не настаивает, даёт выбор. Не захочет — не станет делать. Но Пак, перебарывая страх, обхватывает головку губами и двигает кулаком у основания члена. Чон откидывает голову и тихо дышит, зажмурившись, пока омега неторопливо посасывает самый кончик члена, уже чувствуя, как покалывает и без того пухлые губы. Нормально. Не выворачивает. А дрожь в бёдрах альфы лишь подстёгивает продолжить. Чимин не спешит: медленно сосёт головку и едва ли проводит по тонкой кожице уздечки, смеживает веки и старается дышать, не давиться.        Он чуть опускает голову, вбирая член глубже, мычит от того, как слегка сводит челюсть из-за размера, а после выпускает изо рта.        — Продолжай, — хрипло, почти с рыком произносит альфа позади.        Чимин вдруг ощущает, как его настойчивым движением подхватывают под бёдра и чуть смещают. Бедро омеги оказывается перекинуто через грудь альфы, тот часто дышит и вдруг вталкивает в него пальцы, вынуждая вздрогнуть.        — Продолжай, Чимин, — снова хрипит альфа, медленно вводя влажные пальцы и растягивая вход. Чимин теряется, судорожно двигает сомкнутыми в кольцо пальцами по члену Чонгука, пока тот дышит всё более рвано, пересекая дыхание мычанием.        И Чимин продолжает. Позволяя Чону иметь его сзади пальцами и периодически целовать ягодицы, то и дело облизывая горячим языком яйца, Пак погружает немного член в рот, но не даёт ему достать до глотки и заблокировать воздух. Чимину нравится то, как отзывается его тело, его возбуждает тот факт, что спустя десять лет омега способен возбуждаться, чёрт возьми. Что он никакой не фригидный, а просто его муж — чудовище, едва не уничтожившее всё приятное в жизни. Плевать на кодекс, Чимин готов изменять, если ему будет так хорошо.        Чонгук кусает его неожиданно за упругую половинку, и Чимин подскакивает, выпустив член между губ. Те саднит, они припухли и мокрые от слюны, так что когда омега с возмущением оборачивается на Ша Нуара, тот едва ли сдерживает стон.        — Хочешь сесть мне на лицо? — заискивающе спрашивает Чонгук, вынуждая Чимина поперхнуться воздухом.        — Чего, блять? — шипит на него омега.        — Сесть. На моё лицо, — повторяет совершенно серьёзно альфа, глядя Паку в глаза. — Чтобы я вылизал твой прекрасный зад так, что ты потечёшь прямо на мне?        Чимин чуть ли не рычит от смущения, его лицо обжигает краской румянца, а ещё… а ещё его заводит ощущение превосходства от такого положения. Он всегда был внизу: под братьями, под отцом, под мужем. Никогда Чимин не был сверху, превосходя альфу, и внутренний озлобленный омега вдруг вспыхивает бешеным огнём от предложения Чонгука. Чёрт возьми, да любой альфа их семьи счёл бы это предложение унижением и личным оскорблением, а Чонгук… так запросто предлагает его оседлать.        — Я… — запинается, потерявшись, Пак.        — Давай, Чимин, — ласково и хрипло от возбуждения тянет Чонгук. — Давай. Оседлай своего альфу, — внутри вспыхивает возмущением, а после, дрожа, внутренности предвкушающе скручиваются. — Оседлай меня сверху, чтобы после сесть снизу и трахнуть меня.        Чимин покрывается мурашками, щёки вспыхивают только сильнее, а глаза Нуара хитро-хитро блестят. Словно Чонгук знает, чего именно не хватало Паку все эти годы, чего он страстно и тайно желает. Унизить их всех, превзойти, облапошить и, чёрт возьми, подмять под себя. Пальцы альфы стискивают округлые ягодицы, Чимин чаще дышит только от мысли, что ему дают возможность так поступить с Чоном. Что Чон называет себя его альфой. Нишинойя никогда, дьявол, никогда так не говорит. Супруг, муж, но никогда не его альфа. Словно у Чимина не было права даже на это чёртово звание.        Он приподнимается на подрагивающих коленках, чтобы выпрямиться и отползти назад. Мягкие, но горячие прикосновения пальцев ведут его, и омега оборачивается, сразу же вцепляясь в изголовье. Чонгук лежит снизу довольный, будто кот, которому перепала целая миска сметаны, его губы в опасной близости от ягодиц, и Чон вдруг распахивает их, показывая розовый язык. Подначивает, подталкивает Чимина, хотя мог бы схватить и притянуть. Чимину хочется рычать от неловкости и желания так поступить с этим человеком. Потому омега движется ещё чуть назад, ведомый прикосновениями альфы, крепче держится за изголовье, чувствуя, как Чонгук раздвигает его ягодицы и позволяет приземлиться прямо, блять, на его лицо. Омега ощущает, как внутри всё жжётся и гудит, как стенки — почти воспалённые от желания — мокреют, как вязкая влага грозит пролиться из замученного прежде омежьего тела.        Он едва ли сдерживает вскрик, когда Чонгук прикасается языком. Ощущает тепло чужого дыхания, чувстует, как скользко и юрко в него проникают, тут же выходя. Чимину приходится захлопнуть себе рот ладонью и, едва дыша, держаться за дрожащее изголовье. Или это сам он так трясётся?.. Чонгук не медлит, вылизывает его, проводя широкими мазками по анусу, а потом резко, без промедления вталкивает язык в омегу, вынуждая коленки сильно дрожать и подгибаться. Но альфа держит крепко — сминает бёдра до белых следов на коже, мычит, запуская вибрации по коже, таранит анус Пака языком, пока тот едва ли не закатывает глаза. Возбуждение растекается по телу волной, и Чимину страшно хочется коснуться себя. Он робко тянет пальцы, потому что собственный член, кажется, вот-вот лопнет от перенапряжения. Чонгук же шлёпает его по бокам, словно приказывает опуститься и сесть.        Чимин почти теряет себя в этом ощущении, когда расслабляет ноги и едва ли не плюхается на альфу, удерживающего его за бёдра ладонями. Он теряет всё: свою личность, свои желания, свои цели, оставаясь комком невыпущенной и накалённой до предела энергии. Он раскрывает пошире рот, ощущая язык Чонгука в себе, слышит писк, оглушающий его в черепе, концентрируется только на том, как прикасается к себе, обхватив мокрый небольшой член пальцами. Но в реальность приходится вернуться, потому что… раздаётся стук в дверь. И Чимину хочется матом кричать на того, кто вырвал его из этой сладкой истомы, он почти не соображает от возбуждения, затапливающего его с ног до головы от того, что творит с ним Чонгук. Но реальность есть реальность, и голос Юнги из-за двери вынуждает мигом отрезветь:        — Хён, можно к тебе? — тихо и словно немного нерешительно доносится из-за преграды, а Чимин всё ёще затоплен удовольствием, потому что язык альфы ласкает его, вторгаясь внутри.        Ко всему прочему Чонгук самовольно обхватывает его член и начинает стимулировать, сжав в плотное кольцо из пальцев, отчего с губ омеги едва не срывается скулёж. Свободной рукой альфа проникает в анус, растягивая расслабленное, мягкое нутро тремя пальцами сразу.        — Хён?.. — выдыхает Мин, словно почти прижавшись к двери.        — Не стоит, Малыш, — старается звучать нормально Пак, но трахающие его пальцы и язык совсем не помогают.        — Хён, тебе совсем плохо?        Чимину хочется гаркнуть, что плохо ему лишь от того, что младший сейчас пришёл не вовремя, но омеге приходится усмерить пыл, пока Чонгук продолжает издеваться и доводить его до желания вскрикивать и насаживаться на чужой язык.        — Да… мне нехорошо, — почти чувствует чужую ухмылку, пока альфа вылизывает его снизу. — Давай утром, ладно? — уже более нервно, потому что возбуждение и двигающиеся в нём и на его плоти пальцы давят на виски.        — Ладно… — как-то расстроенно доносится. И всё стихает. Следом, замерев, омеге едва удаётся расслышать, как захлопывается соседняя дверь.        — Дьявол, ты что творишь, — шипит Пак, едва ли не спрыгивая с Чонгука.        Он переползает на кровать. Задница зудит от того, что её лишили такого приятного внимания, член прижимается к лобку, и теперь Чимин может заметить дикость в глазах Чонгука, его колом стоящую плоть и почти оскал на губах. Сердце в груди подпрыгивает, Чимин сползает с кровати, словно хочет спастись от хищника, но альфа следует за ним, вынуждая пятиться. Пока не упирается лопатками в проклятое холодное зеркало в полный рост. Чонгук напирает, вдруг обхватывает Пака, вынуждая прижаться к своему обнажённому телу спиной. И Чимин сталкивается с собственным отражением, тут же просыпается желание сбежать к чертям. Потому что омега не знает того, кого может лицезреть в посеребрённой поверхности.        Чонгук больше не церемонится: он широко расставляет ноги омеги, так что тому, чтобы не упасть, приходится вцепиться в раму зеркала. Чимин часто дышит, глядя на выражение лица альфы, от которого почти сквозит животным желанием, а после ощущает, как в него плавно входят, и едва сдерживает стон. Член Чонгука растягивает тугие стенки внутри Чимина, вынуждая захлопнуть себе рот и удержаться от звуков, рвущихся из самого глубокого в груди. Альфа сжимает талию Чимина, толкается ещё раз — резко, требовательно, заставляя Чимина мычать и трястись. Вталкивает головку в простату, вызывая чудовищные импульсы и желание размякнуть сию минуту, но рука поперёк туловища не позволяет рухнуть на пол.        Чонгук отрывисто двигается, глубоко проникая в омегу, не способного сдержать мычание, пошлые шлепки кожи о кожу нарушают тишину комнаты, когда Чонгук начинает ускоряться. Чимин ужом извивается в его хватке, хнычет едва слышно, когда альфа склоняется к уху.        — Вот как ты выглядишь, вот, почему я тебя хочу. Целиком и полностью. Разве можно не потерять от этого голову?        Чон отбрасывает ладонь, которой омега затыкает себя, и Чимину приходится стиснуть зубы, чтобы не застонать. Он… это он? Не верит глазам. Влажное, липкое от испарины тело, трясущиеся мокрые от смазки бёдра и покачивающийся налитый член. Крепкая смуглая рука альфы удерживает его поперёк впалого живота, усеянного бисеринками пота, а вторая ладонь сжимает подбородок и немного шею, вынуждая глазеть на себя в подобном положении. Чимин продолжает держаться за зеркало, когда Чонгук вдруг подхватывает его ногу под коленкой и поднимает, открывая новый вид. Так становится заметно, как выскальзывает из омеги блестящий от смазки член, как он, растягивая анус, проникает снова, и Чимин едва не взмаливается, чтобы не стонать без остановки. Чёртов альфа, он вынуждает Пака почти свихнуться, показывая, как берёт его.        Но Чонгук не останавливается, вынуждая Чимина держаться за рамку покачивающегося опасно зеркала, он вдалбливается агрессивнее, пока омега, не кончает, тихо-тихо проскулив и даже не коснувшись себя. Чону нужно ещё несколько толчков — глубоких, нетерпеливых и немного жёстких, чтобы достигнуть пика следом за омегой.        — Я ведь говорил, что ты будешь смотреть в зеркало вскоре с другим выражением лица, mon chaton, — посмеивается Чонгук, пока Пак дрожит в его хватке. Свободная рука Чонгука проходится по трясущемуся от неравномерного дыхания животу, собирая капли чужой спермы. — И ты признаешь в конце концов, что принадлежишь мне.        Наглым движением Чон слизывает белёсое семя с пальцев с таким аппетитом, будто пробует сладкий крем с краешка торта, а Чимин опьянённо за ним наблюдает.

***

       Юнги не понимает, от чего ему так больно. В грудной клетке саднит так, что хочется её потереть, внутри — раздрай. Чимин всегда был таким скрытным, просто Мин смотрел через призму розовых очков, надеясь, что хён отличается в поведении хотя бы с ним. Ну, наивно, он и сам согласен. В конце концов, у всех должно быть собственное личное пространство, да и по голосу слышно было, будто омеге и правда плохо. Он так странно дышал. Мин беспокоится. Первой мыслью вспыхивает обратиться к Хосок-хёну и попросить его тоже проведать Чимина, однако потом Юнги понимает: Чимин не пустит никого, раз плохо себя чувствует. И Юнги не по себе.        От того, что атмосфера между ними меняется. Иллюзия близости словно рассыпается, но, быть может, Мин просто себя накручивает? У Пака сейчас сложные времена, настолько сложные, насколько Юнги себе даже представить не позволяет. Он бы… он бы, наверное, не выдержал всего этого ужаса. А Чимин выдерживает. Виду не показывает, как ему тяжело, а он лезет со своей нуждой внимания, нервирует, капризничает. Юнги — эгоист. Его с детства баловали родители, а потом Намджун-хён, взявший под своё крыло. Юнги никогда ни в чём не отказывали, потому изредка жёсткая сторона Чимина вынуждает его бунтовать и пытаться даже через дебри добиться желаемого.        И нервозность накрывает с головой, однако Мин себя одёргивает. Он не должен быть таким неблагодарным по отношению к хёну, Чимин и так даёт ему столько, сколько может и имеет сам. Он рядом — а это главное. Единственное, о чём беспокоится Юнги: чтобы с омегой всё было в порядке. И без того худой, уставший Пак вызывает желание защитить и уберечь от этого мира, закрыть собой, даже если и сам мал да слаб. А ещё Юнги боится того, что они отдаляются друг от друга, становятся не такими близкими людьми. У Чимина море проблем и дрязг, из которых его не получается вытащить, у Юнги — чёртова свадьба. И кажется, будто отношения между ними становятся всё более меркнущими.        Опустившись на свою кровать. Мин кусает ногти от нервов. Как некстати бряцает входящим звонком смартфон. Юнги, бросив взгляд на экран и увидев имя, сразу же хмурит брови. Но трубку поднять обязан: он должен быть послушным женихом, потому проводит по сенсору, принимая видеозвонок.        — Чего ты так поздно, Ви-хён, — бубнит на альфу омега и застывает, видя, как камера, пошатываясь, записывает грудь и обнажённые плечи.        — Я же должен пожелать тебе доброй ночи.        — У тебя ещё день на дворе, — сдавленно проговаривает омега, наблюдая за тем, как Тэхён бросает сотовый на кровать, позволяя лицезреть всю картину снизу. — И какого хрена ты звонишь мне в таком виде?        — Я был… по делам ездил, — уклончиво отвечает альфа. — Запачкался чутка, вот и принимал душ.        Юнги поджимает губы и отводит взгляд, пока Тэхён натягивает на себя свободную тёмную футболку. Он вообще заметил любовь старшего к тёмным цветам, когда как сам омега больше любит пастельные оттенки.        — Это на каких делах надо запачкаться так сильно, чтобы принимать душ?        — Тебе не стоит знать, — с усмешкой проговаривает Тэхён. — Как Франция? На месте? — снова подхватывает он телефон и теперь видно, как перемещается на балкон, на ходу зажимая сигарету губами. У них — дома — и правда ещё светло.        — На месте, — бубнит Юнги, перебираясь ближе к изголовью и опрокидываясь на подушки.        — Чего понурый такой? — вздёргивает Тэхён бровь.        — Чимин-хён чувствует себя плохо. Не выходит из номера, не ест, — Тэ нахмуривает брови и пронзает взглядом омегу.        — Не пустил тебя к себе ночевать? — усмехается он, выпуская порцию сизого дыма прямо в экран и закрывая Мину обзор.        — Прекрати, — шипит тот, стискивая корпус телефона.        — Ну, что ты хочешь? Смиришься с моими репликами, — жмёт альфа плечом и снова затягивается.        — Зачем ты позвонил? — ещё тише спрашивает Юнги. — Ещё и полуголый. Словно надеешься, что я на тебя слюни будут пускать.        Внутри колко вздрагивает от лукавой ухмылки старшего, пока тот молчаливо курит на балконе знакомого и родного особняка.        — Может, и надеялся, — коротко бросает он.        — Не делай так больше.        — Не то захлебнёшься? — посмеивается альфа.        — Мне твоя полуголая тушка не сдалась! — шипит на него Юнги, грозно глядя в камеру, где посмеивается, сдерживая хохот, Тэхён. — А если я тебе в одних трусах позвоню?        Ким втягивает последнюю дозу дыма и, видя, что огонёк подобрался к самому рыжему фильтру, тушит окурок.        — Я бы не сказал, что против. Тем более, я видел тебя и без них.        Юнги задыхается от возмущения. Он должен подобраться к Тэхёну, должен приблизиться, влюбить и привязать к себе, но если будет вести так спесиво, то не добьётся результатов. Он должен очаровать Ви, и ежели его тело — прямая к тому дорожка, Юнги бессоветсно им воспользуется.        — Иногда в белье даже лучше, — хмыкает он.        — А ты много омег в белье видел? — издевательски тянет Тэ, и внутренне Мин уже вспыхивает смущением.        — Я видел себя и этого достаточно, — парирует младший, как вдруг возится, стаскивая просторные удобные штаны и отпихивая их в сторону.        — Что ты задумал, Малыш? — строго спрашивает альфа, сощуриваясь.        — Прямо сейчас? — уклончиво интересуется тот, переворачиваясь на живот.        — Нет, что ты задумал вообще? Почему ведёшь себя так странно? — давит альфа своим низким голосом, вынуждая табун мурашек проскакать по пояснице Мина.        — Я? Я ответил тебе ещё дома, хён, — глаза Тэхёна немного темнеют из-за привычного «хён», а после и вовсе становятся почти чёрными, когда омега переводит камеру в другое положение, показывая, как лежит на животе.        Как болтает голыми ногами, стискивая бёдра, а задницу облепляют обычные трусы светлого оттенка. Скулы Тэ напрягаются, и Юнги моментально отводит ракурс от своей фигуры. Он злорадно глядит на выдыхающего старшего, улыбается ему в камеру и после, поднеся к самым губам, шепчет Тэ «Спокойной ночи, хён», чтобы следом завершить звонок и поставить смартфон на режим «Не беспокоить».        Глядит на то, как высвечиваются уведомления и хитро растягивает губы, сощуривая лисьи глаза. А в животе на мгновение становится тепло. Он… флиртовал. С Тэхёном. По телефону показал свои обнажённые ноги, лишь бы побесить старшего. У них совсем теперь не братские отношения, и от того нутро омеги опасливо вздрагивает. Он всё ещё ходит по острию кошмарно сильно заточенного ножа.