He had those lonely eyes (I only know 'cause I have them too)

— Какая ещё дружба, мой хороший?

Под крылом Господа Бога всем на всех насрать.

— Аминь.

Х в а н Й е д ж и и Ч х в е Д ж и с у

#ЯТОГДА

      Папа не всегда был монстром.       Сону не может вспомнить, когда в их семье жизнь складывалась иначе.       С последней ссоры они больше не разговаривают. Сону практически не выходит из комнаты. Едкий гнев, обида и раздражение на мир вокруг постепенно уступают чему-то притупленному и обесцвеченному. Нет злости и на Пак Джея. Это, скорее, обречённое принятие.       Начало домашнего обучения, конечно же, самое сложное.       Любая популярная дорама, любая известная в интернете книга — всё напоминает о Чонвоне и Вонён. Первые дни Сону, вспомнив о бывших друзьях, ещё берёт в здоровую руку телефон с намерением поделиться какой-нибудь новость, но раз за разом натыкается на пустые «Контакты». У него будто что-то отобрали. Причём физическое, как часть тела.       Он слишком быстро становится одиноким.       Стены теряют распечатанные фотографии с каждого праздника, коробки под навесной полкой освобождаются от подарков. Стол медленно покрывается пылью, и со временем Сону приходит к одной сокрушительной мысли:       Я не заслуживаю ни любви, ни дружбы.       Дни сменяют недели, те — месяцы, и вот Сону уже заканчивает второй класс старшей школы. Тогда же снимают гипс. Все синяки, раны и порезы давно ушли, и Сону вроде починили, хотя начинка осталась прежней. Он не сломан.       Сону просто-напросто пустой.       Даже не оболочка.       К этому моменту он перестаёт ждать развода. Мама продолжает обещать расстаться с отцом, который перестаёт притворяться, что ему есть дело до кого-то, кроме себя, и их дом постепенно превращается в засыпанную могилу — испуганные шепотки, погибшие чувства и привкус утерянного прощания.       Однако вскоре судьба их семьи поворачивается на сто восемьдесят градусов.       Сначала это обычный поздний вечер. Мама провожает отца на работу. Выглянувший из комнаты Сону опирается на косяк двери в ванную комнату и молча наблюдает. Наверное, чувства всё-таки есть. Родители о чём-то переговариваются вполголоса. Один из редких моментов, когда отец ведёт себя спокойно. Его светлые брови нахмурены, на правой — шрам с детства от удара головой о тележку.       — Будь осторожен, — вполголоса просит мама, округлённые глаза и напряжённая линия рта. — Ёбо, я…       — Сам знаю! — отмахивается отец. — Не пили мозг.       Мама кротко кивает, отступая. В сером коридоре она напоминает бумажную фигурку — тощее тело в длинном платье-балахоне, рукава кардигана, натянутые по самые костяшки, скрывают бумажные платочки. В карманах их ещё больше. С детства от мамы пахнет эвкалиптом и лекарствами. И сахаром, потому что когда-то она пекла тортики на продажу.       — Ёбо, я люблю тебя.       Это выглядит безумно жалко. То, как мама пытается добиться тёплых чувств в холодном доме. Здесь даже стены и двери ледяные. Сону не уверен, что любит родителей. Не уверен, что любят его.       — Ёбо?..       Папа издаёт непонятный звук, напоминающий цоканье, и неторопливо обувается. Мама выдыхает и вся будто уменьшается, будто выдох заставил её сдуться. Она чего-то ждала? Сону не верит, что отец способен на что-то светлое. Он превратился в монстра.       Настоящие монстры выглядят именно так.       Хлопает входная дверь. Дрожью отдаются тарелки на кухне. Мама в сумраке опускает руки и разжимает пальцы. Они слегка двигаются, точно ведут отсчёт. Сону не представляет, сколько они стоят так, в темноте и тишине, когда мама вдруг разворачивается и вытирает влажные щёки.       — Собирай вещи, Кнопа.       — Что?..       — Возьми самое необходимое.       После, ничего не сказав, мама скрывается в родительской спальне. Сону отмирает и возвращается в комнату. Спортивная сумка падает на кровать с глухим хлопком. Аккуратно сложенные мамой футболки и штаны на полках превращаются в бесформенную массу. Папа сегодня в ночную смену — Сону всё равно боится, что он вернётся в любой момент.       Настоящие монстры выглядят как кто-то, кого ты однажды любил.       Мама находится на полу в гостиной. Она плачет, преклонив колени, под ногами — ворох бумаг и детские фотоальбомы. Сону присаживается рядом, касается плеча. Мама крупно вздрагивает и шарахается в сторону, словно её ударили наотмашь.       — Омма… Омма?..       — Я недостаточно защищала тебя, — икающий звук, скользкие ладони ловят Сону за загривок. — Мой мальчик… он тебя больше не тронет… Мой мальчик, Кнопа… Ни Пак Джей, ни отец… Ты от их рук не пострадаешь…       — Омма.       — Мы уедем далеко-далеко отсюда.       — Омма!       Их прерывает стук в дверь.       Папа не стал бы стучать.       Сону поднимается с пола и выходит в коридор. Свет фонаря полосует гостиную, как нечто уродливое и страшное, точно приглашает в страшилку из детских книг. Когда Сону нажимает на ручку и слышится скрип, мама охает и прижимает к груди развороченный фотоальбом.       На пороге ждёт незнакомая женщина. Молодая, едва ли достигшая сорока, в дизайнерском костюме из лавандовой юбки и пиджака, под ним белоснежная рубашка. Кажется, что при любом неосторожном действии захрустит — настолько накрахмалена. Грудь и плечи покрывают волнистые светлые волосы.       Иностранка.       — Здравствуйте, — говорит женщина, и Сону отмечает её слегка писклявый высокий голос. — Ваша омма дома?       — Госпожа Ким! Госпожа Ким, я…       Мама торопится к двери, путается в платье и чуть не ныряет носом на улицу. Сону поддерживает её за плечи.       — Кнопа, это адвокат Ким, она помогает нам.       Ким Леона, понимает Сону. Сотрудница мамы Ким Дживон. Он снова осматривает женщину, на этот раз с подозрением.       — Нам не нужна помощь.       — Я привезла документы, — сообщает Ким Леона, скорее всего, не услышав шёпот Сону. В руках она держит плотную папку. — Вы уже уезжаете?       Её взгляд блуждает по открытому коридором пространству. Собирая вещи, мама не старалась быть аккуратной. Или не планировала скрываться изначально.       — У нас поезд через четыре часа.       Мама пытается распрямиться, но её плечи всё равно чуть подаются вперёд. На них неподъёмный груз. Невидимый и неосязаемый.       — Подвезти?       — Что вы! Какое «подвезти», почти ночь на дворе…       — Нам не сложно.       Отказывать богатым нельзя. Вероятно, мама так думает, потому что перестаёт спорить и смущённо возвращается к фотоальбомам на полу. Сону на какое-то время остаётся в прихожей. Ким Леона не выказывает неудобств. Она продолжает стоять на пороге с папкой, засунув её под мышку. Наверное, нужно предложить чашку кофе. Сону, естественно, не предлагает и уходит в свою комнату.       В желудке, может, где-то и под языком, собирается напряжение. Правильнее было бы сказать, что тревога. Они переезжают, но непонятно куда. Непонятно, что будет дальше. Они остаются без отца. Без кормильца. И всё же, Сону доверяет маме: она, пусть, и слабая, но вряд ли бы подвергала сына опасности.       Небо к этому часу напоминает замызганный мусорный мешок. Будто скомканное. Сону не удивляется, когда на месте водителя видит госпожу Ким. Она слабо улыбается ему, оставаясь в салоне. Сону самостоятельно загружает багажник сумками, не позволяя маме помочь. Обыденно сгорбленная, она смотрит на дом. На покосившийся забор. На заросшую лужайку.       Сону спокойно забирается на заднее сидение.       Ему здесь нечего терять.       Он уже всё потерял.

#

      Здание вокзала давно нуждается в реконструкции. Сону почему-то думает об этом, просиживая на скамейке у парковки. Мама и Ким Леона отошли к зоне касс, чтобы распечатать билеты. Пахнет корн-догами. Белые облезлые носки кед соединяются и расходятся, размазывая влажную почву.       Когда наблюдать за беззвучным разговором адвоката и мамы становится скучно, Сону начинает блуждать взглядом по окружающим. Вокруг семьи, знакомые ворчащие бабушки и одинокие студенты. Даже в ранний час площадь и парковка забиты пассажирами. Сону, ни разу не бывавшему даже в Сеуле, это кажется удивительным.       Интересно, что с Пак Джеем. Обвинения правда уничтожили его будущее? Сону впервые со дня встречи в кабинете директора задумывается об этом всерьёз. Становится как-то неприятно. И ведь взрослые поверили. Без доказательств. Для этого хватило фиолетового глаза.       Оказывается, слово — самое сильное оружие.       Прошли месяцы, а фантомная боль до сих пор остаётся. Болит тело целиком, не только сошедшие синяки, но и что-то глубоко внутри, что не отследить ни одной заумной штуковиной в медицинском кабинете. Каждый вздох — препятствие, как поступление в крутые университеты столицы. Каждый выдох — бесконечный спуск в пустоту.       У Сону никогда не будет друзей. Не после того, что он натворил. Он не испытывает вину и раскаяние — в доме семьи Ким-Ли такому не учили. Есть лишь ощущение, что произошла фатальная ошибка.       Может, монстром всегда был Сону.       — Вы не мёрзнете?       Цокот каблуков было слышно издалека, но Сону его игнорировал. Он поднимает голову и обнаруживает госпожу Ким, она как всегда в роскошном наряде. Рядом с богатыми иногда неприятно и дышать. Они-то не знают ни бедности, ни горести.       — Почему вы помогли Пакам?       Госпожа Ким присаживается справа, цветная юбка прикрывает её ноги шёлковой волной. Тёмное небо, некогда напоминавшее мусорный мешок, становится каким-то пятнистым, в светлых мазках наступающего рассвета. На улице действительно прохладно. Старая толстовка плохо греет.       — Когда-то их семья спасла мою, — загадочный ответ без объяснений. Взгляд госпожи Ким слишком спокойный, чтобы выцепить в нём хоть что-то.       — Почему вы тогда помогаете нам? — давит на последнее слово Сону. — Мы вас не спасали.       — Об этом меня попросила дочь.       Стоило догадаться. Вся из себя такая смелая защитница Ким Дживон. Сону не подозревал, что ему будет не хватать её странных реакций и привычку воспринимать Вонён буквально. На самом деле, ему многого не хватает, пусть признание и даётся тяжело.       Шим Дохёну следовало его руку не сломать, а оторвать. Сону раскрывает костлявые пальцы и крутит кистью из стороны в сторону. Ранки у кутикулы покалывают.       — Я всё разрушил, — говорит Сону.       Госпожа Ким размашисто хмыкает, поправляя струящуюся по стройным ногам юбку. Каждое движение напоминает Ким Дживон, что вызывает лишь очередной приступ тошноты. Неужели Сону точно так же похож на сумасшедшего, опьянённого силой отца? На вечно слабую маму?       — Полно вам, господин Ким. Вы просто восемнадцатилетний ребёнок.       — Я разрушил жизнь Пак Джея.       — Нет у вас столько власти.       Зычный голос госпожи Ким заставляет его перестать спорить. Сону, весь сжатый и скрюченный на скамейке, цепляет пальцы в замок. Мама и Ким Леона до сих пор разговаривают у зоны касс. С правой стороны вокзала плавно поднимается осеннее солнце, и Сону вдыхает запах рассвета полной грудью.       — Что, если уже ничего не исправить?       — Значит, не исправить, — госпожа Ким встаёт, асфальт отражает стук тонких каблуков. — Продолжайте жить, Сону. Вы ещё слишком молоды, чтобы останавливаться.       Её взгляд ныряет куда-то вниз, и Сону обнаруживает свои открывшиеся запястья. Он прячет их за рюкзаком. Вдобавок натягивает жёлтые рукава толстовки, и госпожа Ким тепло-тепло улыбается.       Затем на скамейке появляется знакомая стёртая флешка.       — Однажды всё точно будет хорошо.

#

      Ждать этого «однажды» приходится долго.       После переезда в Сеул они снова переезжают три недели спустя: им не хватает денег. Пригород встречает холодными улицами и маленьким съёмным домиком. Сону сразу же выходит на подработку и помогает маме с домашними обязанностями. Постоянная занятость и вечная усталость по итогу лишают его любых шансов на знакомства. Это хорошо. Сону не стремится заводить друзей. Ему никто не нужен.       Отец не ищет их. По крайней мере, так чувствуется, ведь Сону занёс его номер в чёрный список. Ким Сонхак полностью исчезает из их жизни — никаких сожалений, грусти и надежд. Прошедший этап, который не навредит.       Они с мамой остаются вдвоём против целого мира.       Мир этот Сону собственными руками уничтожил.

#

      Свет в их жизни появляется почти полгода спустя, когда мама устраивается на очередную работу в аптеку. На памяти Сону впервые по профессии. Сначала ничего особо не меняется, они всё также экономят на продуктах, задерживаются на подработках и наслаждаются заслуженным отдыхом лишь на выходных.       Потом мама заметно начинает расцветать.       Сону точно не причина этому. Он постепенно приходит к тому, что любит маму, но ему ещё далеко до какой-либо поддержки. Как-то разучился. Главное — защита собственной шкуры, но, так или иначе, мама со временем всё больше улыбается. Даже становится мечтательно задумчивой.       И дурак поймёт, что происходит.       А Сону не дурак.

#

      Его зовут Кан Хёнджин.

#

      Старшая школа тем временем заканчивается. В Сеульский университет Сону не попадает. Не хватает ни денег, ни баллов по суныну. Кан Хёнджин предлагает Сунсил, аргументируя близкими знакомствами с некоторыми его преподавателями. Сону не имеет права спорить с тем, кто будет оплачивать учёбу, хотя бойфренд мамы постоянно переспрашивает, не против ли он.       Сону не против.       Ему по большей части наплевать.       Мама более воодушевлена, чем он. Она покупает целый ворох модной одежды, кожаную сумку через плечо и множество тетрадей и письменных принадлежностей. Их яркость и разнообразие напоминают кого-то далёкого, любившего раскрашивать записи учителей.       В день отбытия в общежитие мама самая активная. Она не переставая проверяет время, адрес в навигаторе и сверяет выполненные пункты списка под названием «Переезд Кнопы». Сону давно не видел её настолько активной, поэтому не возражает.       Кан Хёнджин тем более.       — Я подожду на парковке, — говорит он по приезде. Сону осторожно выгружает тяжёлый чемодан и сумку. — Вам точно не нужна помощь?       — Нет-нет, дорогой.       Мама ныряет в приоткрытое окно и целует господина Кана в щёку. Сону поправляет длинную лямку на плече. По всей видимости, скоро пойдёт дождь. Не так уж и жарко, как передавали. Только душно, и в салоне машины с кондиционером сиделось легче.       — До свидания, Хёнджин-ним.       — Не забывай про нас, малыш, — с улыбкой наказывает он. — Пиши, звони.       На это Сону молча кивает. Он до сих пор не привык к присутствию нового взрослого в жизни, пусть они и построили уважительные отношения. Кан Хёнджин ему не папа и не отчим, но кто-то, кому Сону невольно благодарен.       — Мы пошли-пошли!       Мама тоже изменилась.       Общежитие представляет собой пятиэтажное здание, облицованное светлой плиткой, с широким каменным крыльцом. Ничего из того, чего не было на официальном сайте в разделе «Галерея». Сону аккуратно подкатывает чемодан к ступеням, несмотря на то, что мама намеревается помочь. У лестницы их уже ждут.       — Извините, госпожа, дальше вам нельзя.       Это невысокая девушка в кожаной куртке, короткой джинсовой юбке и сетчатом топе. Её волосы чёрные, неровно подстрижены до плеч. Сону сразу привлекает её взгляд. Девушка почему-то прищуривается, будто о чём-то уже знает.       — Я помощник председателя студенческого совета, третьекурсница экономического факультета.       — Мой Сону тоже на экономике! — радуется мама, хлопая его по плечу. — Пожалуйста, позаботьтесь о нём.       — Ладно.       Ответ звучит как одолжение. Девушка ведёт плечом, но маму не так-то легко сломить. Она расцеловывает лицо Сону, обхватив за щёки, и возвращается к машине. Оттуда мама остервенело машет вместе с господином Каном.       — Милая у тебя омма.       — Спасибо, сонбэ.       Девушка внимательно рассматривает Сону с ног до головы. Он не делает того же. В первую очередь ему не интересно, во вторую — нужно стереть с кожи тёмно-красную помаду. Девушка не двигается, чего-то ожидая. Сону не двигается тоже, и в какой-то момент она ухмыляется.       — Лан, погнали, первачок!       Они заходят в тёмное, практически неосвещённое фойе. Будка вахтёра утопает во мраке. Девушка прикладывает к специальному окну турникета пропуск в прозрачном чехле с изображение чёрно-розовой Kuromi и пропускает Сону вперёд. Внутри много бетона и необработанного камня. Сону подтягивает чемодан за ручку, не переставая отводить от бедра набитую одеждой сумку, и после двух этажей девушка останавливается.       — Третий, неплохо, — говорит она, что-то читая на бумагах. Сону осталось получить ключ-карту, пропуск и код. — А вот это уже…       Не договорив, девушка вновь ухмыляется. Как-то криво, как обычно делают парни, мнимо уверенные в себе. Они проходят ещё немного к двери с металлическим числом «317».       — Твоего соседа зовут Хван Интак.       Дальше девушка открывает дверь, и вместо небольшого обзора на убранство комнаты Сону получает мужской пресс. Выточенный такой пресс, как из рекламы, под ним — чёрное нижнее бельё, сверху — твердая смуглая грудь. Опешивший Сону моргает, а затем в поле его зрения появляется рука. Девушка притворяется, что хочет раздеть парня.       — Йа! Йа!       Хван Интак, а это точно он, спрыгивает с шатающегося табурета и неловко прикрывается длинным куском бумаги.       — Вы что творите, сонбэ?!       — У меня инстинкты зверя, — невозмутимо отвечает девушка и наконец передаёт Сону крафтовый конверт. — Здесь правила, код от двери и пропуски. Уверена, в правилах что-нибудь есть об обнажёнке.       — Я вешал плакат!       — В важных контактах на последней странице памятки для первокурсников точно есть мой номер телефона, — девушка игнорирует Интака. — «Шин Рюджин». Так вот, запомни раз и навсегда, что мне не звонить. Перегрызу вены, соединяющие голову и тело.       Кто-то окликает Рюджин с лестницы. Она уходит без прощания. Сону закатывает чемодан в комнату, пнув табурет как можно дальше и осматривается. Правая кровать не постелена, слева вторая. Между ними — напольный столик под подоконником. Никаких излишеств. Шкаф всего один.       Опять же, никаких удивлений — информацию об этом они с мамой прочитали ещё на сайте.       — Ом. Эм. Э-э.       Сону не прислушивается к нечленораздельным звукам соседа. Интак наспех накидывает большую футболку, скрывающую бёдра и нижнее бельё, Сону ставит сумку на постель. Нужно разобрать вещи, пока не стемнело, просмотреть конверт Шин Рюджин-сонбэ и найти местный кафетерий.       — Ты на каком факультете? Я экономист. С матешей у меня дела так себе, но папа типа хочет, чтобы я пошёл по его стопам. Типикал история, да? А ты где учиться будешь? Вдруг наши корпусы рядом?       С сегодняшнего дня в жизни Сону начинается новая глава.       И он раз за разом начинает её в одиночестве.       — Ну ты чё, давай хоть познакомимся? Смотри, это моя школьная команда. Я защитник.       Интак вытягивает в руках длинный баннер с изображением пикирующего ястреба. Здесь же и название старшей школы. Тэгу, значит. Ясно. Сону отворачивается, чтобы расстегнуть молнию, и начинает вытаскивать скрученные футболки. Шуршание позади затихает. Вместо этого по паркету шлёпают пятки, и к предплечью Сону нагло прикасаются.       — Это тебе. Я не знал, кто будет моим соседом, но мне нравится эта фигня. Ахён, а, это моя сестрёнка, в детстве любила, я от неё перенял, о, а мы не…       В пальцах Сону оказывается тонкая картонка. Украшенная то ли аппликацией, то ли вырезками из журналов. Похоже на детские потуги изобразить что-то красивое, когда пытаешься поздравить родителей с Днём рождения. Ровно по центру «Добро пожаловать».       — Ну и мы чё-то подумали, что можно…       — Тебе пять лет? — перебивает Сону, не понимающий и нахмурившийся. Неумелый подарок комкается в ладонях. — Что за бред.       Интак затихает, поджимает губы. Нижняя дрожит, и Сону направляется к мусорной корзине. Его в ту же секунду перехватывают за запястье. Пальцы Сону невольно разжимаются, позволяя картонному шарику спрыгнуть вниз.       — Что ты…       — Не разговаривай со мной.       После этого Сону выходит из комнаты на поиски общих душевых.