Vendetta

      Судно — Молчат дома

      Всю свою недолгую жизнь Юнги провел в бедном районе на окраине Тэгу. Это было то место, в которое детям из нормальных семей — с мамой-учительницей, папой-инженером, собакой и ипотекой — вход был заказан. Там люди жили в разваливающихся одноэтажных домиках, обшитых дешевым выцветшим сайдингом, в оседших трейлерах со спущенными шинами и заляпанными окнами; кто-то спал прямо на улице — в парке или на автобусных остановках, а главной достопримечательностью района был круглосуточный Seven Eleven, в котором изредка можно было найти свежие фрукты (на которые, если честно, у семьи Мин не было ни воны).       В основном здесь жили люди, на чей жизненный путь можно было смотреть только с жалостью или осуждением, и каждый уважающий себя офисный клерк хотя бы раз задумывался над тем, что как же хорошо, что ему хватает денег на съем нормальной квартиры, а не конуры в этой дыре. Никто не хотел жить здесь, потому что, оказавшись однажды, ты уже никогда не сможешь вылезти из этой трясины, которая поглотит тебя с головой.       Это место по праву славилось самым опасным и криминальным районом Тэгу. Каждый второй здесь был пьяницей, каждый третий — вором, каждый пятый — наркоманом или извращенцем. Вечернюю тишину за окнами регулярно нарушали нетрезвые песни, болезненные крики жен, которых били подвыпившие мужья, и визги полицейских сирен.       Дом, точнее полусарай с несколькими комнатами, импровизированной кухней и туалетом на улице, где обитала семья Мин не был исключением из правил их улиц. Скорее наоборот. Их семья была абсолютно типичной и нормальной для этого места: отец Юнги запил пять лет назад, когда его жена скончалась от гепатита, оставив двоих детей на безработного мужа. Наверное, именно тогда Юнги и его старшая сестра Мин Дживон поняли, каково это, быстро повзрослеть, потому что отец просто напросто забил на своих детей, превратившись в обычного клеща, который высасывал из несовершеннолетних ребятишек детство, силы и, самое главное, деньги, которые стали самой большой головной болью детей.       Дживон, которой на тот момент было всего двенадцать, устроилась в местный алкомаркет уборщицей-продавцом-товароведом-грузчиком, в общем, кем угодно, лишь бы еженедельно получать жалкие шестьдесят тысяч вон в неделю на еду и счета. Здесь никого не волновало, что девчонка только-только пошла в среднюю школу и по законодательству ещё вообще не имеет права работать. Деньги ей выдавались на руки, но самое главное для девочки — выдавались. Так что она не жаловалась и работала, стиснув зубы, потому что дома ее ждал пятилетний брат, которого надо было одевать, кормить, по возможности хоть чему-то учить, и еще гора собственных домашних заданий, которые нельзя было не выполнять.       Когда Дживон перешла в старшую школу, она смогла меньше времени уделять учебе и устроиться на вторую работу. После этого их жизнь стала немного проще, однако Юнги, наверное, никогда не забудет тот кошмар, когда они с сестрой буквально выживали в течении почти трех лет. Они не имели права болеть, потому что денег не хватало на банальный аспирин, а основу рациона составлял отвратительный рамен, вкус которого мальчику еще долго будет сниться в кошмарах.       Со своей первой относительно большой зарплаты Дживон удалось подарить Юнги первый в его жизни подарок на день рождения — красивый самодельный браслет из крупных круглых зеленоватых камешков. Дживон завязала его на тоненьком костлявом запястье брата и сказала, что это будет его талисман на удачу. И Юнги поверил, потому что ни во что, кроме как в удачу и чудо ему больше не во что было верить. Каждую ночь, засыпая на матрасе, укрывшись тонким колючим одеялом, мальчик перебирал пальцами бусины, загадывая глупые детские желания о том, чтобы в их жизни все наладилось, и смотрел в окно на одинокий месяц, повисший в небе.       Юнги ходил в третий класс местной двухэтажной школы, которая находилась где-то на отшибе. У мальчика она всегда ассоциировалась с какой-то тюрьмой, потому что здание находилось на пустыре в окружении редких болезненно тонких и иссохших деревьев; территория была обнесена железным решетчатым забором, который в некоторых местах сильно проржавел из-за дождя, а сама школа напоминала унылую коробку, окрашенную в коричневую краску, что еще сильнее, по мнению Юнги, роднило ее с размокшим картонным ящиком на помойке. Дживон каждое утро, держа мальчика за руку, провожала его до крыльца, поправляла воротничок старой застиранной рубашки и взъерошивала коротко остриженные волосы, а после занятий, она так же упорно встречала младшего брата, запрещая ему разгуливать по дворам и улицам в одиночку. Юнги знал, что для этого его сестра сбегала на полчаса из магазина, почти каждый раз получая за это штраф или выговор от владельца, и уговаривал Дживон, что он взрослый и может дойти сам, но сестра каждый раз отказывала и говорила, что вокруг ходит много злых дяденек, которым лучше не попадаться на глаза. Мальчик хмурился и надувал губки — так же, как его сестра, каждый раз, когда открывала очередную квитанцию, но молча кивал. Он никогда не ругался с нуной, потому что безгранично ее любил и не хотел создавать лишних проблем. Дживон заменила ему мать, которую Юнги совсем не помнил. Она заваривала ему на завтрак дешевые медовые хлопья, гладила рубашечки и форменную школьную жилетку, темной ночью под светом настольной лампы помогала ему с домашним заданием, пока отец спал на скамейке у входа в дом, а на ночь читала ему книжки, которые привозила из районной библиотеки.       И Юнги пообещал себе, что когда вырастет и заработает много денег, он обязательно купит любимой нуне самое красивое платье, подарит самый большой букет красных роз и небольшой домик в Пусане, недалеко от моря, как она и хотела. Однажды вечером он рассказал об этом Дживон, пообещав, что они навсегда уедут от папы, и заметил, что сестра заплакала. Юнги ненавидел своего отца и не понимал, почему Дживон постоянно пихала отцу какую-то еду, а на ночь переворачивала его на бок, чтобы мужчина не захлебнулся в собственной рвоте. К чему вся эта забота, если в ответ отец отдает только крики, побои и желчь? Поначалу, когда мать умерла, Юнги ластился к отцу, пытался найти утешение, но уже тогда ему интереснее была бутылка соджу и матч по баскетболу, транслирующийся на стареньком квадратном телевизоре, который старший Мин пропил меньше чем через год после смерти жены. Когда Юнги был помладше ему часто прилетала и пощечина, и подзатыльник — особенно, если этого не видела Дживон. В семь лет мальчик понял, что просить что-то у отца бесполезно и опасно. Тогда он сам научился заваривать себе рамен, который сестра оставляла в маленькой прикроватной тумбочке, завязывать себе шнурки, снимать сдутый мячик, застрявший в ветках на дереве перед входом в их дом. По вечерам он часто слышал, как ругались сестра с отцом — он называл ее неблагодарной, наглой и ленивой, а она упрекала его в безответственности и слабости, и все равно на ночь укрывала его старой курткой.       Юнги не очень понимал, почему Дживон называла папу бесхребетным слабаком и овощем, и когда он спросил это у своей учительницы, та лишь поджала губы и сказала поговорить об этом с сестрой. Мальчик честно спросил у нуны, почему он так говорит, ведь папа такой сильный — может сам поднять и швырнуть маленький железный стол на кухне, а однажды он так сильно хлопнул дверью, что та слетела с петель. И тогда Дживон объяснила ему, что сильным на самом деле называется не тот, у кого много мышц, а тот, кто может преодолеть все трудности на своем пути и не потерять внутри себя человека. Юнги думал над этим всю неделю и пришел к выводу, что его Дживон очень сильная.       В один из таких рабочих вечеров, когда Юнги старательно учил какое-то стихотворение, которое им нужно было рассказать завтра, а нуна заваривала на кухне рамен, ко входу в их дом подъехал большой темно-серый автомобиль, мощные фары которого освещали всю улицу. Юнги отложил книжку и с любопытством выглянул в окно. По тропинке, ведущей ко входу, шли трое мужчин и о чем-то переговаривались друг с другом. Мальчик так увлекся разглядыванием дорогой машины и красивыми статными дяденьками, что слегка вздрогнул, когда со спины его одернула Дживон. Сестра выглядела непривычно взволнованной: гордый, но вечно уставший взгляд стал каким-то испуганным, загнанным, руки с потрескавшейся кожей и ногтями слегка дрожали, а сама девушка нервно кусала губы.       — Юнги, дорогой мой, пожалуйста, выслушай меня и пообещай, что ни при каких обстоятельствах не ослушаешься, — голос ее дрожал, а в глазах скопились слезинки, из-за чего мальчику тоже захотелось заплакать. — К папе приехали нехорошие дяди, поэтому спрячься под кровать, а я накрою тебя одеялами и ковриком, чтобы тебя не было видно, — со стороны входной двери раздалось несколько тяжелых ударов, от чего Юнги сильно вздрогнул и вцепился в запястья сестры, которая сидела перед ним на корточках. — Ни в коем случае не плачь, не кричи и никуда не уходи, пока они не уедут.       — А куда спрячешься ты, нуна? — шепотом спросил Юнги, крепче сжимая руки сестры.       — Я пойду помогу папе и отправлю этих дяденек туда, откуда они приехали, — улыбнулась девушка, погладив брата по жестким волосам.       — Нуна, ты боишься! Пожалуйста, не ходи к ним, — гости еще раз постучались в дверь, а Дживон сильнее закусила нижнюю губу.       — Юнги, залезай под кровать, быстро! Закрой уши ладошками и повторяй стихотворение. Я скоро вернусь и ты мне его расскажешь, хорошо? — она старалась удержать на губах улыбку, чтобы придать смелости своему братику, ставшему для нее маленьким лучиком света в этом мире.       Мальчик несколько раз покивал головой и обнял Дживон за шею, не желая отпускать ее от себя.       — Все будет хорошо? — спросил он, сидя под кроватью, когда сестра накрыла его старым половым ковриком.       — Конечно, мой хороший, — ответила девушка и вышла из комнаты.       Юнги, как и сказала Дживон, закрыл уши руками, но он все равно слышал, как в их дом зашли трое мужчин и начали ругаться. Они орали на его отца, требуя каких-то денег. Дживон говорила, что они все отдадут, просто им нужно еще немного времени.       — Времени? А не многого ли ты просишь, красавица? Это случайно не ты писала нам эти письма от лица своего отца, с просьбой дать ему еще пару месяцев? — спросил кто-то из мужчин.       — Н-нет, — Юнги отчетливо слышал страх в голосе сестры, а по его щекам текли слезы. По дому разносились крики, какой-то грохот и, кажется, кто-то ударил его отца. Юнги было очень страшно — он был в ужасе, но мальчик честно зажал рот ладошкой и старался мысленно повторять стихотворение, чтобы рассказать его нуне, когда весь этот кошмар закончится.       — Нет? А мне кажется, красавица, что ты нам врешь. Сколько тебе лет, малышка? — в самом низком и хриплом из трех незнакомых голосов слышалась какая-то издевка и что-то еще, что Юнги никак не мог уловить.       — Почти семнадцать.       — Такая взрослая, — протянул тот же голос, а два других неприятно засмеялись. У Юнги внутри все похолодело. Обычно, если в школе кто-то из мальчиков так смеялся, это значило, что вот-вот начнется драка, в которой его опять превратят в грушу для битья.       Голоса затихли, и эта тишина пугала Юнги больше, чем грохот до этого. Он отнял ладошки от ушей и прислушался.       — Пожалуйста, не надо, — услышал он дрожащий голос сестры.       — Как это не надо, малышка? Или у тебя есть другие идеи, как отработать денежки, которые твой отец нам задолжал?       После этого Юнги услышал какие-то странные стоны, удары и тихий плач Дживон. Он очень хотел вылезти из-под тяжелого пыльного ковра, но не мог, потому что он пообещал нуне сидеть здесь, пока эти дяди не уйдут.       — Смотри, Югем, что будет с твоей дочерью сегодня, завтра, послезавтра, через месяц и в любой момент, когда я захочу, — прохрипел кто-то из мужчин и отвратительно застонал. — Стоили ли те дозы твоей красавицы?       — Очевидно да, Донхен, если даже сейчас он лежит в угаре, — ответил третий голос. — Ну что, красавица, поработаешь ротиком? — Юнги ничего не понимал, но ему было очень страшно. Слез больше не было, поэтому он просто дрожал под кроватью и надеялся, что скоро эти дяди уйдут. Через несколько минут он услышал отвратительный мужской стон.       — Какая же ты неуклюжая, — сказал мужчина. — Неужели у тебя никогда не было парня? — в ответ прозвучало что-то неразборчивое голосом, в котором Юнги с трудом узнал родную Дживон. — Ну ничего, с опытом придет. Вставай, поедешь с нами.       — Подождите, можно я возьму кое-что из комнаты? — более отчетливо спросила девушка.       — Валяй. У тебя две минуты.       Дверь в комнату, где прятался Юнги, приоткрылась и тут же закрылась обратно. Мальчик вылез, кидаясь на сестру, которая обессиленно села на кровать. На ее запястьях и шее наливались свежие синяки, все лицо было распухшим от слез, домашняя рубашка порвана, а на внутренней стороне бедер были еле заметные кровоподтеки. Юнги в ужасе обнял Дживон и бесшумно заплакал. Девушка с трудом отцепила его от себя и строго посмотрела в его глаза. Она вся дрожала, но старалась внушить братику, что не все так страшно, как ему кажется.       — Юнги, послушай. На кухне в железной банке из-под чая лежит немного денег. Тебе хватит этого на какое-то время. Я ненадолго уеду, поэтому постарайся продержаться тут без меня. Обязательно ходи в школу, делай уроки и присматривай за папой. Если кто-то будет спрашивать, где я, скажи, что уехала в Тэгу на работу, а ты остался с папой, договорились? — она обняла хрупкого мальчика, который часто-часто кивал и, закусив губу, плакал.       — Зачем ты уезжаешь с ними? Когда ты вернешься? Они тебя обижают, — прошептал Юнги.       — Твой папа перешел дорогу этим дяденькам. Я улажу этот вопрос и вернусь к тебе через несколько месяцев, — Дживон смотрела куда-то в сторону, и в голове Юнги промелькнула ужасная мысль, что сестра впервые ему врет.       — Ты точно вернешься, нуна? — с ужасным осознанием прошептал мальчик, пытаясь заглянуть в слезящиеся глаза девушки.       Она поцеловала его в лоб и встала с кровати — из-за двери донеслись недовольные крики мужчин, поторапливающие ее.       — Я люблю тебя, котенок, — улыбнулась она, а по щекам текли слезы. — Ты мой самый сильный мальчик, — Дживон крепко-крепко прижала Юнги к себе и, схватив какую-то кофту из шкафа, сказала ему вернуться обратно под кровать. Мальчик с ужасом смотрел на свою сестру, которая, оглянувшись в последний раз, тихонько вышла из комнаты.       Спустя несколько минут из-за окна раздался рев двигателя, и Юнги на деревянных ногах вышел в разгромленную кухню-гостиную. В углу валялся отец со сломанным носом, из которого текла кровь, а на железном столе, накрытом цветастой клеенкой, стояли две мисочки с остывшим сырным раменом.

***

      Юнги честно следовал заветам сестры: 1. Исправно посещать школу; 2. Выполнять домашние задания; 3. Присматривать за отцом; 4. Быть сильным.       Так прошло три недели. Он возвращался со школы, делал домашку, читал книжки, оставленные сестрой, а вечером заваривал рамен — себе и отцу, когда тот приходил домой ночевать. С ухода Дживон мальчик взял в привычку зачеркивать квадратики в маленьком настольном календаре и считать, сколько времени прошло с того страшного вечера. До его дня рождения оставалось несколько дней, и он верил, что именно тогда и произойдет чудо. Он обязательно загадает желание, чтобы Дживон вернулась домой, и на следующий день опять проснется ласкового «Юнги-я, вставай».       Юнги каждый день вспоминал о Дживон. О ее руках и мягкой улыбке, слегка обнажающей верхние зубки, о ее самых вкусных хлопьях, которые она готовила по утрам, и о том, чувстве нужности и защищенности, которое покинуло их дом вместе с ней. Юнги плакал почти каждый вечер, подолгу сидел у окна, глядя на серебряный месяц, и в отчаянии просил сестру вернуться домой, потому что чудо не произошло — его желание на день рождения не исполнилось. Он по-прежнему был совсем один, без какой-либо весточки от сестры.       Когда на дне банки, которую Юнги предусмотрительно перепрятал от отца, осталось несколько купюр, мальчик с ужасом подумал, что через несколько дней он будет голодать. На отца, который после пропажи Дживон запил еще сильнее, рассчитывать было нельзя. Тогда он сел на полу в своей комнате и серьезно задумался о том, чтобы пойти на работу.       — Но ведь я ничего не умею, Боб. И я маленький, — слишком серьезно объяснял он маленькому ежику, слепленному из шишки и пластилина несколько дней назад.       — Дживон смогла найти работу, когда ей еле исполнилось двенадцать, — укоризненно заметил Боб, и Юнги даже показалось, что его раскосые пластилиновые глаза стали смотреть как-то осуждающе. — Ты обещал ей быть сильным. Разве сейчас, когда ты ищешь оправдания, как отец, ты сильный?       Юнги надул губки и посмотрел в окно. На улице было еще не слишком поздно, поэтому он принял серьезное решение. Мальчик надел свою самую красивую белую рубашку, взял рюкзак, в который положил свои тетради и дневник, и аккуратно через окно вылез из дома — отец шатался по кухне в поисках бутылки, а в таком состоянии, Юнги запомнил, лучше не попадаться ему на глаза — может сильно прилететь.       Первым делом он побежал в магазин, где работала его сестра, но господин владелец магазина (Юнги так и не выучил его имя) посмотрел на тощего костлявого сорванца с гнездом голове, и чуть ли не ногами выпинал его, а следом и маленький рюкзак, на улицу, со словами, что больше не будет терпеть оборванцев в своем заведении. Тогда Юнги собрал тетради, разлетевшиеся по дороге и решил, что будет заходить в каждое заведение с просьбой взять его на работу. Его развернули на порогах хозяйственного магазина, на складе знаменитого Seven Eleven, на небольшом консервном заводе и даже на стройке. И тогда ему опять стало страшно. Страшно, что он так глупо умрет от голода или от того, что его запинают в детском доме, куда он обязательно попадет, если совсем отчаится. Он сел на невысокий поребрик и, уперевшись локтями в острые коленки, тихонько заплакал. Ему было сложно и страшно. Последние годы Юнги всегда чувствовал, что за ним стоит его сестра. Она всегда была рядом, всегда обнимала, гладила по голове, когда Юнги было особенно паршиво. Но сейчас ее не было рядом, и это привычное фантомное ощущение близости его любимой Дживон с лисьим прищуром глаз, дерзким взглядом, озорной мальчишеской стрижкой и очаровательной улыбкой, начинало испаряться. Все эти долгие недели Юнги хватался за воспоминания, как утопающий за соломинку. Особенно тяжело было, когда на глаза попадался браслет из зеленых камушков, который Дживон подарила ему чуть больше года назад. С того момента Юнги ни разу его не снимал, и сейчас прикосновение к бусинам давало ему хотя бы малую часть того тепла, что всегда источала Дживон.        Прохожие не обращали внимания на ребенка, сидевшего на тротуаре, а Юнги так и продолжал бесшумно плакать, размазывая влагу и уличную пыль по впалым щекам. Но перед глазами появилось доброе лицо Дживон и раскосый взгляд Боба. Он подумал, что сейчас сестра бы крепко-крепко обняла его и смешно растрепала волосы, прошептав ему что-нибудь абсолютно дурацкое. «Ты мой самый сильный мальчик» — сказала она ему перед уходом, и сейчас, сидя в центре их уродливого района, Юнги понимал, что вовсе не соответствует этим словам. Мальчик вытер запястьем дорожки слез и подумал, что больше никогда не будет плакать. «Потому что это для слабаков».       На улице темнело. Откуда-то издалека доносился вой стаи собак и рев мотоциков, а порывы промозглого мартовского ветра с громким скрипом раскачивали железные вывески мелких магазинчиков, растянувшихся вдоль условно центральной улицы их района. Слева и справа у входов в небольшие пивные и кафе стояло множество закрытых зонтиков, которые летом создавали тень для всех посетителей заведения. Над ними располагались жилые этажи, окрашенные дешевой желтовато-коричневой краской, облупившейся в некоторых местах. Возле некоторых окон были натянуты веревки, на которых висело белье, закрепленное пластмассовыми разноцветными прищепками, и смешно болталось на ветру.       Сверху раздалось несколько глухих хлопков и Юнги с удивлением поднял голову, чтобы разглядеть, что это за огромная птица пролетела над их городом, но вместо птицы с большими крыльями он увидел большой болотно-зеленый плакат с надписью «Huge sale», один угол которого был оторван и теперь бешено болтался, подхватываемый порывами ветра. Со всех сторон сновало множество людей — кто-то закрывал магазин и спешил домой, несколько мужчин разгружали газель, набитую ящиками с овощами и фруктами, в одном из переулков, из которого и так плохо пахло, какой-то мужчина с покрасневшим лицом и мутным взглядом справлял нужду. Юнги скривил губы и ускорился, желая поскорее оказаться дома. Тогда его глаза наткнулись на вывеску «Asian beef noodles shop». Он не был уверен в значениях второго и третьего слова, но с уроков английского он помнил, что Asian — это азиатский, а shop — магазин. Мальчик остановился посреди оживленной улицы, за что получил несколько бранных слов от местных работяг, и, шмыгнув носиком, решил в последний раз за сегодня попытать удачу.       Он вошел в просторный зал со множеством столов, пол которого был покрыт засаленной плиткой, а стены окрашены в бирюзово-зеленоватую краску, куски которой отваливались и открывали взор на предыдущую покраску в желтый цвет. За столиками сидели несколько мужиков, которые быстро поедали горячий чачжанмен, дерганно наматывая его на палочки. Юнги неуверенно подошел к низкой женщине, которая прямо у входа крутила руками большой моток лапши, периодически немного подбрасывая его в воздух.       — Добрый вечер, аджумма, — он склонился в поклоне почти под девяносто градусов и задержался так на несколько секунд. — Вам не нужен помощник? — он разогнулся и жалобно посмотрел на женщину, которая оценивала его взглядом.       — Работу хочешь? — спросила она, презрительно кривя губы. Юнги шустро покивал головой.       — Я очень быстро учусь, аджумма. Вот, смотрите, у меня почти по всем предметам пятерки, даже по математике, — он полез в рюкзак и ткнул дневник в лицо женщине, которая близоруко щурилась.       — Тощий слишком. Развалишься, — презрительно скривилась она, с кривой ухмылкой вчитавшись в дневник, и продолжила крутить лапшу.       — Не развалюсь! — отчаянно воскликнул мальчик. — Честно-честно, — уже тише добавил он, поняв, что сейчас за такую наглость его опять выпрут.       Женщина еще раз усмехнулась с прыткости юнца и обвела его оценивающим взглядом, что-то прикидывая у себя в голове.       — Ладно, пошли. Если повезет, будешь драить полы после школы, — она бросила многострадальную лапшу в большой железный чан, вытерла руки о засаленный передник, который когда-то был белым, и двинулась куда-то в сторону небольшой двери в глубине зала.       Юнги, не веря в свою победу, быстро засеменил за женщиной, которая, выйдя из-за стойки, внезапно оказалась очень круглой, и крепко сжал лямочку рюкзака.       — Енсо, смотри, кого к нам занесло, — сказала она, когда они прошли небольшой и очень темный коридор и зашли в комнату, напоминавшую кабинет.       На потертом кожаном диване сидел полный мужчина в белой майке и черных растянутых трениках и потягивал из большого стакана пиво. Он чем-то напоминал Юнги отца, вот только у этого Енсо были длинные волосы, собранные в низкий хвост, а у отца — отросшие кривые патлы, которые он не мыл, наверное, уже несколько месяцев. В кабинете пахло сыростью, сигаретами и лапшой, аромат которой заполнил, казалось, каждый уголок этой забегаловки.       — Малец, ты кто? — с кряхтением спросил мужчина, вглядываясь в мальчишку, не вставая с дивана.       — Здравствуйте, меня зовут Юнги и я хочу у вас работать, — на одном дыхании выпалил мальчик и опять согнулся в поклоне.       — Работать? — удивленно протянул Енсо, глядя на женщину. — У тебя еще молоко на губах не обсохло, — заржал он и, поставив стакан на пол, подошел к ребенку.       — Я много и умею и быстро учусь, — пискнул он, когда мужчина подошел к нему вплотную и толстым грязным пальцем поднял его лицо за подбородок. Юнги зажмурился, чувствуя, как его оценивают.       — Много умеешь, — задумчиво протянул Енсо. — Полы мыть можешь?       — Могу! — моментально выпалил Юнги, тихо выдыхая, когда мужчина отошел от него. В нос тут же ударил запах пота, пива и дешевых сигарет.       — Хорошо. Приходи завтра после школы. Посмотрим, что ты можешь.       — Правда? — Юнги не веряще распахнул глаза.       — Правда, правда, — широко усмехнулся Енсо, обнажая ряд пожелтевших из-за сигарет зубов. Он положил руку на шею мальчика и несколько раз провел вверх-вниз по его плечу.       — А теперь беги, малец. Мамочка, наверное, потеряла тебя. Жду завтра в три. И чтоб не опадывал!       — Большое спасибо! — Юнги опять склонился в поклоне и, не дослушав ответ, сорвался с места.       Домой он залез тоже через окно. Без Дживон отцу стало совсем тяжело и при любом случае он срывал свою усталость и злость на Юнги, который лишний старался не светиться перед ним. Он просто каждый вечер оставлял на столике у отцовского дивана тарелочку с раменом или какую-нибудь булочку и тихо, чтобы не разбудить старшего, закрывался в своей комнате.       Юнги был невероятно рад и очень гордился собой, потому что не сдался, как не сдалась когда-то Дживон. Он быстро дописал домашку и, как обычно, сел у окна, чтобы почитать книжку перед сном, как учила его сестра, но буквы не хотели складываться в слова и осмысленные предложения, поэтому мальчик бросил это и просто уставился в окно, где друг за другом бегали коты.       — Надеюсь, с тобой все хорошо, нуна, — прошептал Юнги, засматриваясь на почти полную Луну, выглянувшую из-за облаков. — Я не знаю, где ты, как ты себя чувствуешь, и не обижают ли тебя дяди, — на этом момента он запнулся, вспоминая противные стоны и сестру, вернувшуюся от тех мужчин, ее синяки и кровь. Юнги тяжело вздохнул и подавил в себе желание заплакать — он же обещал себе. — Если ты меня слышишь, Дживон, то, пожалуйста, держись. Ты же такая сильная. И вернись, пожалуйста, вернись, вернись, вернись…       Так Юнги и уснул, в холодной пустой комнате с именем сестры на губах.

***

      Весь следующий день в школе Юнги просидел как на иголках, нервничая из-за того, что сразу после занятий ему предстоит выйти на настоящую работу. Сидя на последнем уроке, он задумался, что не обговорил, сколько ему будут платить, но успокоил себя тем, что сможет решить этот вопрос сегодня. Люди в том ресторанчике показались ему не очень приятными, но, наверное, с ними можно будет договориться.       Занятия закончились ровно в два, поэтому Юнги спокойно собрал свои вещи и решил, что даже успеет забежать домой переодеться. Но на выходе со школы его окликнуло несколько до жути знакомых голосов, от которых у мальчика по спине пробежал неприятный мороз. Он слишком хорошо знал, что следует за этим «Эй, костлявый» и несколькими смешками от подпевал. Бежать было бесполезно — его все равно догонят, и тогда он получит втрое сильнее. После того, как его перестала встречать сестра, нападки Хисона стали просто невыносимыми. Маленькая банда из ребят постарше начала все чаще и чаще самоутверждаться за счет Юнги, который всегда выглядел немного меньше и слабее своих сверстников.       — Эй, костлявый, а где же твоя сестричка? — крикнул Хисон, походя к Юнги, который сильнее вцепился в лямку рюкзака и попытался сделать несколько шагов вперед. — Неужели и она тебя бросила? А казалась такой заботливой.       Юнги молчал. За несколько лет он прекрасно выучил эту схему: любое слово, которое ты скажешь, будет использовано против тебя, не сейчас, так через пару недель. Сейчас эти трое подойдут к нему, подхватят под руки, дружелюбно улыбаясь, и отведут в переулок за школой, где они вдали от ненужных глаз смогут вдоволь поиздеваться над ним. Юнги было даже немного смешно из-за того что через несколько минут он действительно оказался в знакомой подворотне. Хисон аккуратно подошел к Юнги и резко пнул его в пах, заставляя мальчика согнуться от боли.       — Ой, вот только не надо делать вид, что ты не девчонка. С такой то смазливой рожей, — двое друзей-придурков, которые держали рюкзак, хором засмеялись, вызывая одобрение у своего лидера. — Видишь, ты даже не плачешь. Плохой из тебя актер, — сказал Хисон, приподнимая Юнги за подбородок, и отвесил ему тяжелую пощечину.       Юнги ненавидел это чувство беспомощности, когда ты лежишь на пыльной щебенке, а тебе по уже приевшейся схеме наносят удары: несколько со спины под ребра, несколько по ногам и рукам, иногда по лицу и бокам. И это длится совсем чуть-чуть, но потом мальчик еще долго лежит на грязной земле, глотая слезы боли, обиды и унижения. Обычно после такого Дживон сжимала губы и обрабатывала все побои брата, угрожая обидчикам, что в следующий раз она сама поколотит их так, что они из больницы не вылезут. Но сейчас Юнги был один и, очевидно, источал такую беззащитность, что Хисон с дружками окончательно осмелел.       Это действительно длится недолго. Заслышав шум неподалеку, шпана кидает в Юнги его рюкзак и убегает из подворотни. Мальчик подползает к стене и, аккуратно облокотившись на нее, поднимается и прислоняется спиной к шершавому кирпичу. Голова кружится, а перед глазами немного плывет. Юнги смотрит в ту сторону, куда убежали обидчики, и про себя думает, что когда-нибудь настенет день, когда Хисон будет валяться в комьях грязи, как овощ, а Юнги будет возвышаться над его сгорбившейся от боли фигурой. Немного оклемавшись, мальчик неспеша пошел к закусочной, где его наверняка встретит злая круглая госпожа. Он постарался ускориться, несмотря на то, что отбитый бок сильно тянуло. В голове промелькнула странная мысль, что может быть, аджумма, увидев его, не будет ругаться, а наоборот поможет, как это делала когда-то сестра. Но все это быстро разбилось о реальность, где круглая госпожа встретила его на пороге забегаловки с полотенцем наперевес.       — Опаздываешь в первый день? — недовольно протянула она, мазнув взглядом по сгорбившемуся ребенку, которому определенно было не очень хорошо.       — Прошу прощения, аджумма, такого больше не повторится, — Юнги виновато склонил голову.       — Очень на это надеюсь, — она сморщила нос и о чем-то задумалась. — Иди на второй этаж, первая дверь справа. Там найдешь мальчика, он даст тебе сменную одежду. Я не позволю тебе в таком виде распугивать нам клиентов, — женщина махнула рукой в сторону лестницы, прятавшейся в тени в углу зала. — И, пожалуйста, называй меня госпожа Чон, а то я чувствую себя слишком старой, — добавила она, когда Юнги пошел в сторону лестницы.       Второй этаж был еще более мрачным, чем первый. Узкий деревянный коридор освещало несколько желтых ламп накаливания и солнечные лучи сквозь маленькое окно под потолком. В нос ударил запах сырости, гнилого дерева и мясной лапши. Юнги быстро нашел нужную дверь и поспешил туда, чтобы как можно скорее спрятаться от тяжелой вони. Он аккуратно постучался и через несколько секунд услышал удивленное:       — Войдите?       Юнги приоткрыл дверь и зашел внутрь небольшой комнаты. Ее стены, как и в коридоре, были отделаны темно-коричневым деревом, что создавало очень мрачную и тяжелую атмосферу. Под одиноким окном стоял небольшой письменный стол с несколькими стопками книг, а рядом с ним вытянулся высокий узкий шкаф. На полу лежал красно-синий тусклый коврик, разбавлявший тяжелый полумрак комнаты, больше походившей на чулан. На небольшой кровати в углу сидел мальчик. В уличном свете, пробивавшемся через окно, он выглядел немного красным и уставшем. Его спина была напряженно вытянута, а тонки ручки упирались в кровать.       — Эм, привет, — неуверенно начал Юнги и аккуратно улыбнулся. — Госпожа Чон сказала, чтобы я поднялся к тебе и попросил сменную одежду, потому что в таком виде я распугаю всех клиентов, — он посмотрел в глаза собеседнику с мольбой и какой-то надеждой.       — А, ты, наверное, тот малец, про которого вчера говорили Чоны. Я, кстати, Хосок, — ярко улыбнулся мальчик и спрыгнул с кровати. Когда он увидел, что на пороге его комнаты стоит такой же ребенок, как и он, его плечи заметно расслабились, а в глазах промелькнуло облегчение. — Ты проходи, садись, сейчас я тебе что-нибудь дам, — Хосок нырнул в глубокий шкаф и выудил оттуда большую футболку и шорты с завязками. — Держи. Свои вещи модешь оставить у меня. Я их не съем.       Юнги сел на краешек кровати и через несколько секунд удивленно поймал одежду, которую ему бросил Хосок.       — Знаешь, я на самом деле так рад, что они взяли тебя. Ты кажешься очень милым, — ярко улыбнулся он, и Юнги подумал, что его улыбка похожа на сердечко.       — Да, я тоже рад, что меня взяли, — Мин скромно улыбнулся и начал переодеваться.       — Ой, а кто это тебя так? — спросил Хосок, заметив наливающиеся синяки на боках знакомого, и, кажется, в его голосе промелькнуло искреннее беспокойство.       — Несколько мальчиков со школы, — Юнги поскорее натянул футболку, не желая, чтобы кто-то видел его уязвимость. Но что-то внутри кричало, вопило на подсознательном уровне, что Хосоку можно верить и доверять. Его живые искорки в глазах, широкая добрая улыбка, энергия, снесшая робкого Юнги своей мощью, вызывали неподдельное восхищение.       — Я был очень рад познакомиться с тобой, Хосок, но, извини, мне надо идти, а то госпожа Чон будет ругаться, — мальчик завязал шортики и отпустил завязки, протянувшиеся почти до его острых коленок.       — Стой, стой, подожди, — Хосок вскочил с кровати, заставив Юнги удивленно замереть в дверном проеме. — Сильно болит?       — Да, — почему-то честно признался Юнги.       — Подожди секунду, — мальчик снова залез в шкаф и вылез оттуда с небольшим свертком в руках. Он высыпал его содержимое на стол и Юнги с удивлением узнал в нем несколько блистеров таблеток и полупустой тюбик с какой-то мазью. — Так, вот это выпей, — Хосок выдавил на ладонь несколько белых таблеточек и поставил на стол граненый стакан с водой, — а вот этим намажь везде, где болит. Обещаю, тебе скоро полегчает.       Юнги с подозрением посмотрел на таблетки, но все-таки проглотил их. На самом деле бок действительно сильно болел, и до этого момента мальчик очень слабо представлял себе, как будет работать, если одно неверное движение запускало по телу волну тянущей боли. Затем он выдавил на пальцы прохладную мазь из протянутого тюбика и аккуратно нанес на синяки по бокам, на руках и на спине.       — Спасибо? — как-то неуверенно произнес он, почувствовав, как холодок мази действительно начал понемногу снимать боль.       — Не за что, Юнги. Был рад с тобой познакомиться. Надеюсь, еще увидимся, — Хосок широко улыбнулся и помахал ему рукой, на что Юнги в ответ тоже улыбнулся и помахал ладошкой.       Спускался по лестнице он уже более бодро и с ощущением чего-то светлого в груди. Хосок на подсознательном уровне вызывал доверие и желание улыбаться, что сбивало Юнги с толку. До сегодняшнего дня так могла только Дживон. В их районе не принято было улыбаться или проявлять хоть какую-то доброту. Все пеклись о собственном шатком благополучии, выживали, вгрызаясь в глотки соседям и врагам. Лучшее, что ты мог получить от окружающих — это равнодушие, поэтому такой жест заботы и искренняя улыбка, выбивавшаяся за любые рамки, вызвали в Юнги огромный спектр эмоций от удивления до восхищения.       — Ну где тебя носит? — недовольно окликнула его госпожа Чон, стоило Юнги показаться на лестнице. Его мысли разбились о реальность, где был скрипучий властный голос этой женщины, железное ведро с большой губкой и грязный пол, который не мыли, кажется, уже несколько лет. — Только умойся с начала, а то весь нос в крови.       — А где…       — Раковина? У тебя под ногами стоит полное ведро воды, — усмехнулась она. — Надеюсь, к концу дня хотя бы пол здесь будет блестеть.       Юнги присел на корточки и, глядя на свое отражение в ведре, умылся вонючей водой. С тоской он окинул взглядом зал, который вчера показался ему маленьким, и, опустившись на коленки, принялся оттирать жирные пятна и соус с кафеля. Вокруг сновали посетители, которые с какой-то брезгливостью смотрели на мальчика. В основном это были работники ближайших магазинов и стройки, расположившейся в соседнем квартале.       Спустя пару часов, когда солнце стало клониться к закату, а большая часть зала была отмыта, мальчик мысленно благодарил Хосока, чьи лекарства сильно облегчили ему жизнь. Если бы не та мазь, Юнги бы, наверное, даже стоять нормально не смог. Сейчас у него болели только коленки, на которых он ползал не вставая несколько часов, потому что работать согнувшись ему было совсем неудобно. К тому же, когда он попытался мыть пол просто нагнувшись, он почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. В тот момент мальчик разогнулся и внимательно посмотрел на всех посетителей. За несколькими столиками сидела группа строителей в форменных жилетках, где-то в углу был старый дедушка, который жадно уплетал горячую лапшу, а госпожа Чон и тот мужчина с хвостиком, Енсо, который, наверное, был господином Чон, о чем-то переговаривались у входа. Юнги было так неприятно, что он больше не решился нагибаться, вспоминая неприятный морозец, пробежавший по позвоночнику.       — Эй, малец, думаю, на сегодня хватит, — внезапно окликнул его Енсо. Юнги бросил в ведро губку и удивленно посмотрел на него.       — Но ведь я еще не домыл там, — он махнул рукой в дальний угол зала       — Завтра сделаешь, — широко улыбнулся мужчина, обнажая ряд пожелтевших зубов, и взъерошил мальчику волосы. Юнги учтиво улыбнулся в ответ и постарался аккуратно отстраниться от широкой ладони. — Ты молодец, хорошо поработал, — он протянул мальчику несколько купюр и сам засунул их в карман шортиков, слегка задев ногу Юнги через тонкую ткань. По спине опять пробежал знакомый холодок, и мальчик поджал губы. Ему хотелось отойти от этого мужчины на несколько шагов, но перед глазами все еще стояли те пятнадцать тысяч вон, которые ему положили в карман, и мальчику стало как-то неудобно.       — О, Юнги, ты еще тут! — звонкий голос Хосока заставил Енсо отойти от ребенка на несколько шагов. Он злобно посмотрел на мальчика, спрыгнувшего с последних нескольких ступенек, и вернулся к жене.       — Конечно я тут. У тебя все еще лежат мои вещи, — Юнги широко улыбнулся и вновь мысленно поблагодарил своего новообретенного знакомого. Как только мужчина отошел от него, дышать стало гораздо легче.       — Пойдем сядем. Сейчас нам дадут ужин, — Хосок приземлился на ближайший стул у стены и еще шире улыбнулся, когда Юнги сел напротив.       Через несколько минут госпожа Чон действительно поставила на стол две тарелки мясной лапши. Когда она отошла, Хосок перегнулся через стол и прошептал:       — Не лучшее, что ты попробуешь в своей жизни, но, самое главное, не отравленное, — заметив, как в удивлении расширились глаза мальчика напротив, он звонко засмеялся, привлекая внимание Чонов.       — Это твои родители? — спросил Юнги, наматывая на палочки горячую лапшу.       — Эти то? — Хосок смешно удивился, отправляя в рот кусочек мяса. — Нет, конечно. Я просто у них… Живу. Но фамилия да, их, — быстро сориентировался он, взглянув на Енсо, и попытался перевести тему.       — Живешь?       — Ну, они дают мне еду, одежду, даже учебники.       — Ты разве ходишь в школу? Мне кажется, я тебя ни разу не видел, — Юнги хоть и был необщительный, но многих своих сверстников знал в лицо. Хосок казался его одногодкой или чуть помладше, и Юнги был уверен, что ни разу не видел его в их школе-ящике. Такого человека он бы заметил и запомнил.       — Да, я типа болею. Господин Чон сказал, что от этой школы никакой пользы, — Было видно, что Хосок не очень хотел говорить на эту тему. Он улыбался, но в этой улыбке не было искренности. Глаза мальчика смотрели куда угодно, но не на Юнги. — А ты. Что ты забыл здесь? — как-то серьезно спросил Хосок.       — Мне нужна работа. Точнее, деньги.       — А родители?       — Они не могут… — плечи Юнги опустились, и он стал вяло перемешивать лапшу палочками.       — Пьют? — спросил Хосок и его темные-темные глаза заглянули, казалось, в самую душу. — Да не бойся ты. И не стесняйся. Здесь все пьют, — ухмыльнулся он.       — Отец пьет, — грустно согласился Юнги. — А мать умерла почти шесть лет назад. Так что вот, я здесь, — он обвел зал палочками и грустно улыбнулся.       — А до этого как ты…       — Не важно, — Юнги насупился и закрылся. Он не собирался какому-то мальчишке рассказывать о Дживон. Хотя Хосок, кажется, не был каким-то мальчишкой. С ним хотелось общаться.       — Ну, не хочешь — не рассказывай, — Хосок почувствовал, что ступил туда, куда ему пока что было нельзя.       Как только этот мальчик вошел к нему в комнату, Хосок почувствовал облегчение и тревогу одновременно. Юнги не был похож на предыдущих работников этого места — робкий и стеснительный, не прогнувшийся под дикость улиц. В его глазах читалась неуверенность и какая-то боязливость, хотя, кажется, Хосок был немного младше и это ему следовало побаиваться незнакомца. Чувствовалось, что Юнги знал, что такое забота и любовь. Он не огрызался и не напоминал дворнягу, брошенную на улицу.       Два предыдущих мальчика были именно такими — типичные выходцы дворов, которые во всех видели конкурентов и ластились только тогда, когда тянешь им кусок колбасы деньги. Они плевались оскорблениями в сторону Хосока и улыбались, когда Енсо давал им купюры. За жалкие несколько тысяч вон они были готовы на что угодно и сами не замечали, как ломаются и погибают.       Но Юнги… Хосок чувствовал, что этого мальчика уже пытались сломать. Он впервые почувствовал силу, исходящую от сверстника. Мальчишки до этого плевались ядом, пытаясь самоутвердиться и показать, что они главные. Но стоило Енсо немного надавить, и они ломались, словно хрупкие стеклянные фигурки. И когда в комнату вошел этот мальчик с подбитым носом, покалеченным телом и порванной рубашкой, еле держащийся от боли на ногах, Хосок понял, что, кажется, впервые Енсо ошибся. И сломает не он, а его.       — Ты сейчас домой? — поинтересовался Хосок, не позволяя Юнги совсем закопаться в собственные мысли и переживания.       — Да. Надо еще уроки на завтра сделать.       — Давай я тебя провожу.       — А тебя отпустят, — Юнги недоверчиво покосился на Чонов, которые продолжали что-то обсуждать у входа.       — А они не узнают, — широко, на этот раз искренне улыбнулся Хосок.       — Что? Как? — удивился Юнги, и младший Чон еще раз убедился, что его новые знакомый не так прост, как кажется.       — Пошли, переоденешься и я тебе покажу, — Хосок схватил его за руку и потащил к лестнице, по пути закинув две пустые миски в большую мойку.       Они быстро поднялись наверх и вновь очутились в маленькой комнате.       — Смотри, ой, да подойди, не бойся, — Чон подошел к окну и показал куда-то в сторону. Юнги высунул голову и с удивлением обнаружил на стене рядом небольшую пожарную лестницу. Она немного не доходила до земли и, если честно. не выглядела как очень надежная конструкция, но Хосок выглядел слишком довольным и даже немного воодушевленным.       — Здорово, да?       — И ты по ней лазаешь? — Юнги внимательно посмотрел на собеседника, пытаясь понять, действительно ли он в какой-то момент проглядел повадки сумасшедшего у своего нового знакомого.       — Да, — Хосок беззаботно пожал плечами. — Иди вниз и жди меня возле соседнего магазина. Я сейчас спущусь.       Юнги пару раз кивнул и, пожелав удачи, пошел вниз, где госпожа Чон нервно мыла посуду, а господин Чон сидел за одним из столиков и читал газету. Он склонился в поклоне и расторопно попрощался с ними, желая как можно скорее уйти из-под липкого взгляда мужчины. Если Хосок на подсознательном уровне вызывал желание довериться и подружиться, то вот его опекун, старший Чон, вызывал у Юнги какой-то первобытный страх и тревожность. Это отталкивало, напрягало, и мальчик хотел как можно меньше находиться в одном помещении с мужчиной. Однако Юнги не понимал этого страха, ведь господин Чон не сделал ему ничего плохого. Наоборот, взял на работу и сейчас дал ему очень приличную сумму. Пятнадцать тысяч вон были припрятаны глубоко в рюкзачке и очень радовали мальчика, однако где-то в подсознании билась фраза, брошенная однажды Дживон, о том, что бесплатный сыр есть только в мышеловке, и Юнги не был уверен, почему мозг вдруг решил вспомнить об этом.       — Ну что ты так долго, — Хосок выскочил из-за угла, вырывая знакомого из своих мыслей, от чего Юнги вздрогнул и немного завис, глядя на гиперактивного мальчика напротив. — Пошли через дворы, не хочу, чтобы Сонджи нас заметила. Тебе же туда? — Юнги лишь кивнул, пытаясь понять, как Хосок умудрился спуститься по той лесенке, не разбиться и прибежать на место встречи раньше него.

Another love — Tom Odell

      — Слушай, Юнги, мне нельзя этого делать, но я по-другому не могу, — Хосок внезапно стал очень серьезным, когда мальчики немного отошли от главной улицы. — Енсо он… Не делал ничего странного?       — Вроде нет, — Мин заинтересованно посмотрел на него, открывая для себя новую серьезную грань этого мальчика. — О чем ты?       — Ну, он не трогал тебя… — Хосок запнулся. Было видно, что ему неприятно и немного неловко говорить об этом.       — Как?       — Да не как, а где, — раздраженно ответил Чон. — За попу, например.       — Что? Нет! А должен?       — Да. Юнги он, понимаешь… Как бы тебе сказать, ну. Любит мальчиков, — совсем шепотом сказал Хосок. Его щеки покрылись румянцем, а губы сжались в тонкую полоску. — Если ты не хочешь, чтобы он сделал тебе больно, то лучше больше никогда не приходи в то место. Пожалуйста, — слабо добавил он и отвернулся в сторону. «Не повторяй моих ошибок» — пронеслось у него в голове.       — Я не совсем понимаю. Если любит, почему ты боишься? — ответил Юнги и попытался посмотреть на Чона, который упорно отворачивался, пряча лицо. В голове почему-то всплыла картинка, как перед своим исчезновением в их комнату вошла Дживон. Такая же тихая, с синяками по всему телу и дорожками слез на щеках.       — И хорошо, что ты понимаешь. Надеюсь, никогда не поймешь, — очень по-взрослому сказал Хосок и с какой-то мольбой посмотрел в глаза Юнги. В свете желтых уличных фонарей блеснули слезы, которые он, кажется, пытался спрятать.       — Хосок, — почти бесшумно выдохнул Юнги и, не подумав, заключил мальчика в объятия, от чего Чон сильно всхлипнул и опустил голову на его плечо. Несмотря на то, что Юнги действительно был немного старше, он был ниже Хосока, что немного смущало и забавляло обоих.       — Обещай, что больше никогда не сунешься в то место, — мимо проревел старый разваливающийся мотоцикл, водитель которого явно не знал о существовании глушителя, и мальчики отстранились друг от друга.       — А ты, Сок-а?       — Я не могу. Енсо вцепился в меня, как пиявка. Он меня везде найдет, — его слова были пронизаны страхом, который обнажился только сейчас. — Я не могу так просто уйти, а вот ты можешь.       В свете ночи и фонарей под жалобный скулеж собак откуда-то издалека Юнги разглядел, что Хосок, который днем поразил его своей искренней улыбкой и заботой, на самом деле был таким запуганным, забитым и потерянным. Его глаза не светились искорками доброты, пальцы цепко вцепились в рукава плотной темно-серой кофты, а плечи слегка ссутулились вперед, делая его таким маленьким и одиноким на широкой грязной улице.       — Я тоже не могу, — Юнги поджал губы и заглянул в глаза к… другу? Можно ли так говорить после первого дня знакомства. Дживон говорила, что в их районе не бывает друзей, но вот сейчас перед ним стоит Хосок, такой же брошенный, как и он, мальчик. Один против всего мира. Сильный, но такой одинокий.       — Это моя единственная возможность получить хоть какие-то деньги, — грустно добавил он.       — Юнги, он сделает тебе больно, — Чон стер с лица остатки слез и неверяще посмотрел на… друга?       — Мне не бывает больно, — Юнги улыбнулся уголком губ и с грустью посмотрел на крышу дома, к которому они подошли.       — Кажется, нам пора расходиться, — Хосок все понял без слов, найдя взглядом небольшой одноэтажный домик, затисавшийся между такими же убогими старыми коттеджами.       — До завтра? — робко спросил Мин, но его друг лишь улыбнулся в ответ и неопределенно покачал головой.