Устойчивость

На старенькой фотографии на окне четверо — взрослый мужчина, двое мальчишек и девочка. В доме на берегу беспокойного озера плохо закрывается входная дверь. Перекосившиеся петли в рассохшемся от времени и непогоды дереве пронзительно скрипят, стоит холодному ветру чуть тронуть обшарпанную поверхность. Надрывный стон уставшего металла душит, сковывает, доводит до желания напиться. Какаши приезжает в родной дом дважды в год. На собственный день рождения и в день самоубийства отца. На самом деле, обе даты — про смерть. У солидного профессора медакадемии в шкафах горы скелетов. И в последнее время становится сложнее делать вид, что все в порядке. Что нет никаких травм из детства, что подростком он не наломал дров, что в двадцать ничего не случилось. Потому что обмануть можно кого угодно, только не себя. Какаши чувствует ЭТО, даже не открыв дверь, — в домике снова были люди. Скорей всего рыбаки, хотя могли быть и заплутавшие туристы. Запахи гнилья, грязи и одежды с немытых тел пробивают обоняние за несколько шагов до. Чтобы убедиться — достаточно протянуть руку и толкнуть тяжелую дверь. Вещи разбросаны, на столе не убрано, ящик с припасами разворочен. Вечная история. Не давая себе ни минуты на брезгливость или негодование, Какаши снимает пальто, вешает на вбитый у входа гвоздь, засучивает рукава и начинает уборку. Дважды в год он наводит порядок в родительском доме после незванных гостей. Дважды в год он расставляет по местам посуду, мебель, вытряхивает коврики. Дважды в год он идет со старым ведром к беспокойному озеру, набирает мутную воду, чтобы как следует отмыть полы. Какаши не думает. Не зарывается в воспоминания. Не мечтает. Он загружает себя работой так, чтобы к вечеру свалиться на единственный диван в дальнем углу дома, укрыться собственным пальто и проспать до утра. А утром поехать обратно. Вот только в этот раз в пустынные горизонты сознания так и норовит прорваться наглая девчонка с розовыми волосами, эта непостижимая Сакура Харуно. Наверное, все оттого, что перед ней Какаши теперь тоже виноват. За последние годы пришлось сделать так много усилий, чтобы обрубить все привязанности, раздавить в корне любые симпатии, обездушить себя и превратить в биоробота. И ведь получилось. Жить без отношений было пусто, одиноко и пугающе спокойно. Никаких тебе качелей, никакой вины и сожалений. Даже старые триггеры покрылись мхом иронии и сарказма. Ничто не напоминало о прошлом. О том времени, когда Какаши был глупым, самовлюбленным юнцом, разрушившим жизни дорогих людей. Все было так тихо, словно беспокойное озеро покрылось зеркальной гладью. Эта Харуно… Отпечатавшийся в памяти вид бледной девушки, потерявшей сознание и чуть не захлебнувшейся рвотой прямо у него на руках, царапает сердце, заставляя накрыть ладонью место, где стучит особенно громко. Сон не идет. Какаши греет руки, засунув озябшие ладони под мышки и крепко прижав локти к бокам. От щелей тянет ночной сыростью. Разыгравшееся к вечеру озеро шумит морскими накатами. Безлунный провал окна выделяется на фоне угольной стены тусклым мерцанием звезд. Под коротким пальто холодно, но других одеял в доме нет. Наверное, только поэтому сон никак не идет к уставшему за целый день усердной уборки Какаши. Мысли кружатся в голове. Непрошенные, непривычные. От них не спрятаться за делами, обязанностями или перечитыванием книг. Разговор с Цунаде, состоявшийся в больничном коридоре, разговор с Ямато, слышавшим разговор с Цунаде, куча бумажной волокиты и бесконечные объяснительные казались таким пустяком по сравнению с ужасом, который накрыл Какаши в моменте, когда испуганный взгляд Сакуры наполнился осознанием большой беды. «Прямо как у Рин». Алкоголь давно был под запретом, но прямо сейчас полбутылки крепкого пойла казались единственным средством, чтобы уморить свое тело и разум. Чтобы заснуть. Чтобы больше не слушать назойливое жужжание совести. Чтобы не вспоминать. Ему было двадцать, когда это случилось. Третий курс медакадемии, лучший студент на потоке. Преподаватели прочили ему большое будущее. Конференции, публикации, участие в сложных операциях. Какаши на полную использовал свои таланты, учась исключительно хорошо на одном из самых сложных направлений. Была только одна проблема, которую не могла решить прилежная учеба — деньги. Привыкший заботиться о себе с раннего возраста, не чуравшийся любой работы, Какаши не успевал учиться и работать, чтобы сполна закрывать свои базовые потребности. Подработки помогали не умереть с голоду, но воровали время у сна, неминуемо приводя к ошибкам и срывам. Учиться, не думая о том, в каком магазине можно купить самый дешевый рамен, не многие могли себе позволить. Обито мог. Рин могла. Какаши — нет. Он брался за любую работу, доводил себя до изнеможения, пытался откладывать, чтобы сократить количество черных дней, и не мог. Для учебы нужны были материалы. И все они стоили денег. Обито хвастался своими успехами на поприще режиссуры каждый раз, когда их небольшая компания собиралась на выходных в кафе за чашкой кофе. Рин рассказывала о трудностях работы с детьми. Какаши угукал, кивал и быстро перечитывал огромные монографии. Тратить драгоценное время на пустую болтовню было непозволительной роскошью. — Есть работенка. С этих слов все и началось. Какаши допивал остывший эспрессо Рин, когда Обито перестал говорить. Друг детства иногда помогал с подработкой, приглашая Какаши на съемки в качестве рабочего или каскадера. Рин сидела, потупив взгляд и сжимая кулаки на коленях. — Хорошо платят? Такой вопрос Какаши задавал всякий раз, стоило Обито заикнуться о работе. В зависимости от ответа, соглашался или отказывал, убегая в общежитие, чтобы зубрить очередные формулы. — Очень прилично. Хватит, чтобы целый год не думать о деньгах. Подобный ответ Какаши слышал впервые. Только поэтому отложил стопку ксерокопий и пристально уставился на друга. — И… в чем подвох? Слишком опасно? В ожидании ответа он внимательно отслеживал реакции Обито, подмечая как друг поглядывает по сторонам, чаще обычного останавливаясь взглядом на Рин. Молчание затягивалось. Пришлось прокашляться, привлекая внимание, и забросить наживку: — Если платят так хорошо, как ты говоришь, и это не смертельно опасно, я согласен. И, чтобы не нарушать закон. Я планирую строить карьеру. Рин набрала воздуха, словно собиралась ответить, но Обито ее опередил: — Мне финансируют новый проект. С перспективой участия в международных кинофестивалях. Я долго подбирал актеров, но по итогу решил, что лучше тебя и Рин с этим никто не справится. Он взял паузу, чтобы продолжить, Какаши напрягся, даже не пытаясь представить, что же там такое, раз Обито мнется. Тот самый Обито, который, предлагая ему сыграть бомжа в своей дипломной работе, настаивал на абсолютной достоверности и заставил не мыться целую неделю. И ладно бы только это. В тот раз он заставил его ходить всю эту неделю в старом грязном рванье, ночевать в каких-то трущобах и много работать, так, что от пота разъедало кожу. В итоге на съемках Какаши выглядел, пах и вел себя как натуральный бомж. Правда, эту натуралистичность экзаменаторы не оценили и проект Обито получил самую низкую оценку. — Я так понимаю, Рин в курсе и согласна, — Какаши положил на стол ручку, бросил на подругу детства пристальный взгляд, заставив ее смутиться, и приглашающе махнул ладонью. Обито колебался еще пару секунд. — Это серия эротических короткометражек. Молчание, повисшее после этой фразы, мурашками пробежало по спине. Какаши пытался представить себе, что подразумевал Обито, говоря «эротических» и как в этом будет участвовать Рин. Девушка, которую Обито любит с самого детства. — Предлагаешь мне сняться в порнухе? С ней? — задавая свой вопрос, Какаши прислушивался к себе, к своим внутренним ощущениям и пытался понять, вызывает у него отторжение предложение друга или нет. Обито кивнул. Рин опустила голову. Какаши смотрел на друзей, не понимая, как так вышло, что они предлагают ему подобное. Но что еще более странно — как так вышло, что Обито совсем не против? — Я должен подумать. Трусливое требование паузы. Какаши никогда не откладывал решения на потом. Ему вполне хватало фундамента, чтобы твердо стоять на ногах и четко делить мир на черное и белое. Обито кричал вдогонку, что очень надеется на положительный ответ, что будет ждать, сколько потребуется, что Какаши обяжет его, если поможет… Рин торопливо пробормотала лишь одно слово «Пока». С того дня Какаши старательно избегал мыслей о предложении друга. Равно как и встреч с ним. Вскрывшиеся противоречия не давали сделать выбор. С одной стороны, деньги нужны были критически. Перспектива целый год не думать о том, где взять средства на жизнь, манила с каким-то греховным упорством. С другой стороны, съемки в подобном формате могли поставить крест на всем, ради чего Какаши так упорно трудился. К тому же Рин. На самом деле, именно Рин была той главной причиной, которая мешала ему согласиться. Рин, которую Какаши знал с пяти лет, забавная девчушка с каштановыми волосами и карими глазами, полными удивления и радости, эта Рин была недоступна для подобного. Даже если выкинуть из уравнения их многоленюю дружбу, убрать влюбленность Обито не получится. Как ни пытался, Какаши не мог представить себе съемки, во время которых он будет заниматься сексом с Рин, а Обито будет на это смотреть в объектив каммеры и довольно кричать «Снято!» на особо удачных дублях. За две недели, прошедшие с того предложения, Какаши нашел еще одну подработку, которая выводила его финансовое положения из вечного минуса в ноль. Ежедневная оплата здорово выручала, спасая от постоянного безденежья. В какой-то момент, вспомнив о предложении Обито, Какаши со спокойной душой решил, что теперь знает, какой ответ дать. Учеба отнимала много времени и сил, лишь укрепляя в принятом решении. Какаши исправно ходил на лекции, ездил на практику в самые разные больницы города, подрабатывал, оставляя на сон неприкосновенные шесть часов, и почти не вспоминаал об искушении легких денег. — Мне очень жаль, что ты отказываешься. Я так надеялся, — Обито выглядел грустно-обиженным. Цедил слова сквозь зубы, перемежая недовольные интонации с недовольными взглядами. Рин на встрече отсутствовала. — Но я очень надеюсь, что ты передумаешь. В тот день Какаши снисходительно улыбнулся и отрицательно помотал головой. В тот день он был уверен, что никогда не передумает. Иногда молодость бывает слишком наивна и самоуверенна. Через два дня Какаши лишился своей первой подработки. Через неделю — второй. Оба работодателя решили вдруг, что не хотят иметь дела со студентами, очень ненадежными и безответственными людьми. Доводы Какаши, говорившего, что он ни разу не опоздал, не пропустил, не ошибся, пропускались мимо ушей. Злость душила так, что пришлось поехать на окраину города, найти там пустырь и разбить кулаки в кровь, вымещая на старом сухом дереве концентрированную обиду. А еще через неделю бесплодных поисков работы Какаши сам заговорил с Обито, соглашаясь на съемки в «серии эротических короткометражек». За два месяца они отсняли семь из десяти роликов. Как бы предвзято Какаши ни отнесся к этой идее в самом начале, в конце концов ему пришлось признать, что Обито превратил каждый кадр в настоящее искусство, очень далекое от той порнухи, которая представлялась вначале. Какаши откладывал заработанное после каждого ролика, стараясь не тратить слишком много, и постепенно перестал задаваться вопросами о приемлемости происходящего. Это была работа. Просто работа, ничего личного. Единственное, что продолжало смущать, — это Рин. Ее неприкрытая радость при встрече, ее страстная отдача во время съемок, ее попытки сходить на свидание. Временами казалось, что она затеяла все это, чтобы иметь возможность быть ближе. Чтобы заставить Какаши пересечь границы дружбы и увидеть в ней девушку. И его прежняя отстраненность выводила ее из себя. Были дни, когда Рин капризничала и портила дубли один за одним. Были дни, когда она продолжала действовать еще долго после окрика режиссера. В такие дни Какаши радовался, что на съемочной площадке их было трое. Никто больше не видел, как Обито оттаскивает царапающуюся Рин, как она кричит, размазывая по лицу потекшую тушь, как самого Какаши тянет бросить все и уйти. Если бы не контракт, подписанный на десять роликов. Если бы не эта бумажка, связавшая его по рукам и ногам перспективой судебного разбирательства… Но все стало еще хуже, когда Какаши познакомился с девушкой, учившейся на год младше. Она была миленькая, маленькая и такая смешливая, что рядом с ней хотелось проводить как можно больше времени. Она умудрилась сцапать своими крошечными ладошками ледяное сердце Какаши и растопить его. Они встречались в коридорах университета, иногда в столовке, в какой-то момент Какаши стал поджидать ее у выхода, чтобы проводить до остановки. Ему просто приятно было быть рядом с ней, слышать ее голос и видеть ее улыбку. Ему казалось, что пригласить ее на новогоднюю вечеринку было чудесной идеей. Праздник приближался, Какаши выбирал подарок, слоняясь по магазинам, на окнах которых большими буквами пламенело загадочное слово РАСПРОДАЖА. Он искал, положившись на интуицию, что-то подходящее, что-то способное отразить его отношение и принести ей радость. Он перебирал сотни сувениров, книг и игрушек. Впервые в жизни он хотел подарить кому-то подарок. Дни сменялись днями. Зима раскачивалась от трескучих морозов до солнечных оттепелей. В какой-то момент Какаши заболел. Все тело ломило, глаза горели, голова болела. Но хуже всего была слабость. Из-за нее пришлось отложить съемки. Обито подгонял, названивая без конца и требуя найти время. Рин ходила с особо недовольным видом. Несмотря на простуду, в универе все шло удачно: ни одного долга по практике, половина зачетов проставлена автоматом. Казалось, что жизнь наконец-то повернулась к нему светлой стороной. Все изменилось в тот день, когда Рин умерла. Какаши долгие годы старался избавиться от чувства вины, но так и не смог побороть в себе странную одержимость самобичеванием. Если бы в тот день он сдержался и промолчал, если бы притворился, если бы сделал, как она хотела… Если бы он только знал, что у нее порок сердца и ей нельзя волноваться. Если бы он только знал, что эти съемки убивают ее. Если бы… Она была так грустна в свой последний день. Говорила мало и тихо. Обито держался поотдаль, общаясь с ней только по работе. Словно предчувствуя свою смерть, она пришла в черном в тот день. Это были сережки. Простая бижутерия. Серебристые висюльки с пятью камешками. Какаши носил их во внутреннем кармане куртки, надеясь вручить по случаю. В тот день пакетик с сережками выпал у него из кармана, когда он передевался в студии, готовясь к съемкам. Рин стояла рядом и увидела. Какаши никогда не забудет, как зажглись радостью ее глаза, как легкая улыбка потянула уголки губ вверх, как вся она приосанилась в ожидании. Но он сделал вид, что не заметил. Сгреб пакет и вернул обратно в карман, добавив зачем-то, что это подарок кое-кому. Рин моментально завяла, шепнув глухое «Понятно», Обито прикрикнул, чтобы они поторапливались. Какаши взял со стула полотенце и стал сушить промокшие от снега волосы. В этот вечер они должны были доснять ролик, в котором Рин играла неверную жену, а Какаши - коварного соблазнителя. Черная рубашка, черные брюки, уложенные гелем седые волосы. Вид в зеркале отражался весьма зловещий. В таком амплуа хорошо вампиров играть каких-нибудь или глубоко аристократичных мальчиков. Поправляя расстегнутый воротник и проводя ладонью по выбивающимся из укладки прядям, Какаши пытался поймать настроение и всякий раз начинал улыбаться от зашкаливающей «соблазнительности». Рин была готова задолго до начала. Она сидела на стуле, уставившись взглядом в одну точку и молчала. Обито возился со светом и микрофонами, настраивал камеру, путаясь в проводах и матерясь всякий раз, как спотыкался о них. Какаши тоскливо смотрел на часы, мечтая лишь о том, чтобы все поскорее закончилось. Эта работа начинала тяготить его. Оставалось доснять всего три ролика. Всего три — и его кабальный контракт будет исполнен. Обито любил рассказывать, что заявился с этой работой на несколько серьезных мероприятий, взахлеб повторял, какие ответы прислали ему организаторы, донельзя заинтригованные общей концепцией и мастерством оператора. Какаши слушал его с тоской и брезгливостью. Он так и не смог понять, как Обито умудряется оставаться спокойным, когда его любимую девушку трахает его друг. В тот вечер Рин играла из рук вон плохо. Ее движения были лишены привычной грации, ее стоны казались фальшивыми, в ее лице застыло пластмассовое выражение шаблонной похоти. Обито кричал «Стоп» чаще, чем обычно. Он злился и нервничал. Какаши незаметно вытирал пот со лба. Что послужило началом ссоры — Какаши не помнил. В какой-то момент разговор перекатился на крик. Рин обвиняла его в том, что он бесчувственное животное. Обито просил успокоиться и взять себя в руки. Какаши выплескивал накопившееся раздражение. Он кричал, что настоящие друзья никогда не будут принуждать к такому. Что дружба не должна быть такой. Ведь они по сути сделали из него проститутку. Рин держалась рукой за горло, пытаясь возразить. Обито кричал что-то о неблагодарности и безответственности. Какаши проклинал тот день, когда согласился на все это. Они орали друг на друга очень долго. Орали, пока в горле не запершило. Рин закашлялась. Обито бросился за стаканом воды. Какаши отошел к окну и прислонился горячим лбом к холодному стеклу. Ему было и радостно, и горько от всего сказанного. Обито вряд ли простит ему это. Не за себя — за Рин. Какаши понимал и соглашался, заранее предвкушая неприятный разговор о расторжении контракта. Деньги скорей всего придется вернуть. Нужно будет найти работу. Но Обито его удивил в тот вечер. Он вернулся от Рин, которая отошла в туалет, и сказал, что для актеров такие эмоции — норма, что ничего страшного. Нужно продолжать. И Какаши остался. Рин умерла у него на руках во время съемки. Ее тело странно дернулось, словно от удара током. И она мгновенно затихла. Без единого звука. Какаши какое-то время еще продолжал двигаться в ней, подчиняясь приказам режиссера. Продолжал изображать страсть и проговаривать свой текст. Рин лежала под ним мертвая. А он… Воспоминания бередят душу, заставляя вертеться на диване чаще обычного. Входная дверь скрипит от ветра, донося плеск волн беспокойного озера. Какаши в который раз жалеет, что не взял с собой пачку сигарет. Было бы чем занять руки. Если ему и казалось раньше, что прошлое в прошлом, что чувство вины уже не так тяжелит сердце, что он изменился и больше не допустит подобной ошибки, — он просто дурак. Идиот. Клинический.