Устойчивость

Сакуре пришлось пролежать в больнице чуть больше недели. Очнувшись спустя два дня после отравления в палате интенсивной терапии, она долго не могла привыкнуть к ватному ощущению в непослушных руках, к налившимся невиданной тяжестью ногах, к неповоротливому телу. А еще к звенящей тонким звоном голове. Тихим, словно слабый свист, но ужасно навязчивым. И безумно раздражающим. Ино забежала вечером, долго извинялась, плакала, обнимала и клялась впредь не быть такой идиоткой. Оставшийся у двери Шикамару почти все время молчал и смотрел в огромное больничное окно. — Это все моя вина! Это я поспешила и добавила двойную дозу кислоты! Я растерялась и неправильно прочитала этикетку! Это я чуть не убила тебя! Прости! Прости меня! Если бы я как следует приготовилась к лабораторной! Если бы я с вечера все выучила, ты бы сейчас не лежала здесь! Мне так стыдно! Сакура… Шикамару дергается лишь раз, потянувшись вперед, когда Ино хлестко, наотмашь бьет себя по лицу в попытке остановить собственную истерику. Но он почти сразу возвращается на место и скрещивает руки на груди. «Что Нара вообще тут делает?» — хочется спросить Сакуре, но за водопадом покаяний Ино удается только кивать головой, успокаивая неожиданно-чувствительную подругу до прихода врачей. Вечерний обход оставляет странное чувство: то ли радости, то ли обиды. — К счастью, — первым делом начинает дежурный хирург, — повреждения слизистой незначительные и организм справится самостоятельно при небольшой поддержке: неделя в больничной палате, хорошее питание, долгий спокойный сон и всего две капельницы в день. Главное — не нервничать. Правда, восприимчивость к запахам и вкус могут пропасть на какое-то время. Вероятность, что навсегда, — крайне мала, но ее нельзя отметать. Поэтому нужно, очень нужно выполнять все указания врачей и не пытаться пораньше закончить лечение. Сакура кивает, слабо улыбаясь. Иногда поглядывает за спину врачам, в надежде увидеть медсестру с подносом еды. Но в пустом коридоре только уборщица отважно сражается с пылью. Кажется, спать придется голодной. И словно прочитав ее мысли, доктор ставит на стол небольшой пакет, по-отечески улыбается и бросает скороговоркой через плечо, торопясь на обход к другому пациенту: — А это вам оставили на посту. Кушайте и поправляйтесь. Еще теплая металлическая посудина, в которой лежат аппетитно подрумяненные кусочки рыбы, на несколько секунд погружает Сакуру в недоумение. Кто же принес это? Точно не Ино, готовка — не ее стезя, и не родители, они за тысячу километров, и не друзья по универу, в большинстве своем такие же бедные студенты, как и сама Сакура. Тогда кто? Кто здорово обжарил рыбные стейки, украсил зеленью и добавил какой-то соус? Это ведь даже выглядит так, словно принесли из дорогого ресторана! Кричать запоздалую благодарность приходится громко, чтобы долетело до спины быстро удаляющегося врача: — Спасибо! Большое спасибо! Я съем все до последней крошки! Предвкушение скапливается на кончиках пальцев, густеет в набежавшей слюне, и на секунду у голодной Сакуры перехватывает дыхание. Как же аппетитно выглядит этот поздний ужин от неизвестного благодетеля! Как же приятно будет хрустеть корочкой и облизывать сок с губ, пережевывать, закрыв глаза от удовольствия… снова и снова отправлять в рот лакомые кусочки, пока полный желудок не начнет тянуть от сытости… и как же давно она не ела такую еду, перебиваясь булочками, фастфудом и лапшой быстрого приготовления… ммм… нужно все скушать, пока еще теплое! Наверное, только поэтому ей невыносимо хочется плакать, когда открыв крышку, Сакура ничегошеньки не чувствует: нос не щекочет ожидаемо-восхитительный аромат жареной рыбы, а во рту перекатывается совершенно безвкусная масса. Чудо кулинарии без вкуса и запаха больше похоже на вату. Прям как больничная еда. Дни в больнице не похожи один на другой. Быть пациентом совсем не то же самое, что быть врачом. Невозможно болеть всего одну смену, а потом отдохнуть пару дней. Иногда кажется, что больничная палата словно тюрьма: не выйти. И если бы не всякие вкусняшки, оставляемые анонимным доброжелателем для Сакуры на посту по вечерам, жизнь показалась бы совсем тоскливой. Правда, оценить кулинарные старания ей так и не удается: рецепторы по-прежнему не откликаются, превращая удовольствие в механический процесс. — Знаешь новости? Ино приходит через день и заполняет пустое пространство огромной палаты своей энергией. Она приносит книги, тетради, задания, помогая Сакуре справиться с угнетающей тоской. — Только те, что ты приносила позавчера. Ты же знаешь, что ко мне, кроме тебя, никто не приходит. Ино довольно фыркает, поправляет распущенные волосы, перекидывая их на спину, и медленно, как заправский заговорщик, тянется к уху Сакуры, полуприкрыв свой рот ладошкой. — Ни за что не догадаешься, кто спрашивал о тебе сегодня. Поэтому дам подсказку: это один очень важный человек в нашем университете… — Профессор Хатаке? Это впервые. Кажется, Сакура потеряла не только нюх и осязание. Еще и память. Потому что впервые за несколько дней она вспоминает о преподавателе фармакологии, чувствуя, как накрывает паникой от одной мысли, что ОН САМ спрашивал о ней. «Массаж… черт… госпожа Сенджу… отчисление… ролики… его телефон… нужно идти, нужно торопиться, если еще есть время, нужно быстрее…» Все наваливается комом, засыпая мелкой щебенкой бесконтрольной суеты спокойное настроение и хорошие показатели жизнедеятельности. Писк приборов в палате заливается похлеще пожарной сирены. Врачи и медсестры выгоняют Ино, пускают через катетер успокоительное и держат руки и ноги Сакуры, пока она не успокаивается. В этот вечер она без конца перебирает варианты своего будущего. И, будучи реалистом по натуре, понимает, что в каждом из них непременным условием стоит отчисление из университета. Ино приходит еще через день. На этот раз не играет в угадайку, а выпаливает почти с порога: — Только не волнуйся, но о тебе спрашивал вовсе не профессор Хатаке. А господин Минато. Кажется, его интересует, сможешь ли ты сдать экзамены в основное время или нужно издавать отдельный приказ для тебя на продление сессии. Пожалуйста, только не волнуйся как прошлый раз. Иначе я больше не приду к тебе и вообще скажу, чтобы в общежитии тебя переселили в другую комнату! Грозные слова расходятся с улыбкой на лице подруги. Сакура поднимает руки и через секунду оказывается в крепких объятиях Ино. — Не пугай меня так больше… я чуть с ума не сошла, когда увидела, как ты побледнела! Белая, как бумага! Это очень страшно! Ты же знаешь, что к твоей шевелюре вообще не идет светлая кожа, Харуно? Сидящая на кровати Сакура фыркает Ино в волосы и смеется. Что там сказал госоподин Минато? Ей собраются продлить сессию? Значит, об отчислении речи нет? И профессор Хатаке не затевает против нее ничего злодейского? И даже не будет жаловаться госпоже Сенджу? Неужели с проблемами покончено? Оставшие до выписки дни проходят в состоянии неконтролируемого счастья. Кажется, все уладилось само собой. Главная новость, от которой у Сакуры надолго пропадает дар речи, стоит ей вернуться после больницы в привычную жизнь: Ино встречается с Шикамару. Ино. Встречается. С Шикамару. На секундочку. Что? Как? Они же друг друга терпеть не могут! Они постоянно ругались, постоянно делали друг другу всякие мелкие гадости. Постоянно! Видеть, как смущенно краснеет подруга, стоит угрюмому Нара войти в комнату, — это что-то невероятное. Хуже только его неуклюжая попытка скрыть собственное волнение, едва только Ино берет его за руку. Как такое могло случиться, бога ради? Загадка вселенной почище черной дыры с ее сингулярностью. Ну в самом деле, Ино встречается с Шикамару? Вечерние посиделки затягиваются до рассвета. Влюбленная и воодушевленная собственным чувством, Ино рассказывает о том самом дне, когда Сакура показала ей ролик с профессором. О том, как Шикамару пришел в очередной раз за своими тетрадками. Как застал ее за очередным просмотром того самого ролика, как долго молчал и тяжело дышал, безотрывно глядя ей в глаза, а дальше все как-то само… заискрило, потянуло, сорвалось… Притянуло так, что не оторваться. — Погоди, так в ту ночь, когда я ездила к профессору, а вернувшись не смогла зайти в комнату, ты была с ним? Это он был тут до утра и вы занимались этим вдвоем?.. — Да, да! Не кричи так! Можно подумать, ты никогда не занималась этим! Ино смущается и злится из-за этого. Но почти сразу успокаивается, предаваясь восторженной мечтательности: — Помнишь, как на лабораторной в тот день Шикамару вызвался отвечать? Сакура кивает, уже догадываясь, что скажет подруга. — Это все из-за того, что мы с ним всю ночь были вместе и я была совсем не готова к лабораторной. Представляешь, какой он умный? Он ведь тоже не готовился, но ответил профессору, прикрыл меня! — Как такое забудешь? Я в тот день много удивлялась с его поведения. Теперь хотя бы все понятно. Но, Ино, скажи мне, у вас правда все серьезно? Ты не будешь жалеть об этом? Не боишься последствий? Это ведь Шикамару Нара. Ты же знаешь, что у него в семье… Ино ненадолго замолкает и только уголок одеяла, выкручиваемый между пальцев, выдает ее волнение. Она, конечно, знает о недавней гибели отца Шикамару, о сварливом характере матери Шикамару, о том, что сам Шикамару до ужаса педантичен и в силу своей гениальности страшно ленив. Выросшая по соседству, Ино лучше всех знает, какой занозой бывает единственный сын богатой семьи Нара. И это знание все еще цепляет ее, не давая с уверенностью смотреть в будущее. Сакура помнит каждый из множества рассказов о том, как трудно было в детстве избегать назойливого внимания соседского мальчишки. И вот теперь… Ино встречается с Шикамару. Мгновение слабости и сомнений проходит — проказливый взгляд снова светит светлой бирюзой сквозь белый полог длинной челки. — Я ничего не боюсь, лобастая! Я же не ты! — Что? Что ты сказала? Я боюсь? Да я тебя сейчас! Битва на подушках, крики и смех. Разговоры за чаем. Долгие разговоры о том, как странно чувствовать, что тебя любят так сильно. И как страшно любить самой в ответ. — Я хочу попросить тебя, по-дружески, постарайся принять наши отношения. Я не хочу разнимать вас или делать между вами выбор. Это вообще очень нечестно, когда любимого человека заставляют выбирать… — Я очень постараюсь. Но не могу обещать, что начну смотреть на этого придурка твоими глазами. — Об этом я и не прошу, дурочка! Мне хватит, если при встрече ты не будешь желать ему провалиться сквозь землю. — Эй! Это ты так ему говорила, а не я! Не надо на меня наговаривать! Ино смеется, уворачиваясь от летящей прямо в лицо подушки. Сакура чувствует, как из-под накатывающей радости за подругу, высовывает свой острый противный нос зависть. Давит мерзкую безжалостной рукой, но избавиться от тревожащих мыслей не так просто. Будет ли когда-нибудь и у Сакуры такое счастливое лицо? Будет ли она когда-нибудь говорить о ком-то с таким же восторгом? Так же сверкать глазами, вспоминая сказанные на ушко слова? Так же мило краснеть, рассказывая подруге о своем первом поцелуе? Вряд ли. Для кого-то любовь не запланирована самой судьбой. Не стоит тешить себя напрасными мечтами. — Значит, Шикамару тоже видел ролик с профессором? Ну и что он сказал?.. Первые лучи солнца застают двух подруг сладко спящими на одной кровати. Понедельник. Новая учебная неделя. Три пары, начиная с первой. Практика после лекций. Дежурство в ожоговом. Следом вторник и всего две пары. Потом среда — четыре, а еще обязательное посещение лекции приезжего врача-кардиолога после пар. Дежурство в детском. Четверг. Первая пара — фармакология. Понедельник. До четверга еще так много времени! Еще столько всего произойдет! Все забудется, погрязнет в бытовой суете, в ежедневных заботах. В четверг будет совсем не страшно. Ни капельки. Сакура убеждает себя, что не волнуется. Что не страшится встречи с профессором. Что ей нечего бояться, стыдиться и не за что извиняться. Сакура повторяет себе раз за разом, что сполна заплатила за свою ошибку, что не ошибается только тот, кто ничего не делает, что господин Минато же… он же выше по положению, чем профессор Хатаке, и он же на ее стороне, да? А тот уговор насчет массажа… наверное, больше не нужно? Ведь за девять дней ее больничного профессор точно нашел себе кого-то, кто заменяет ее. Чтобы не прерывать лечение. Ведь он же… не совсем монстр, правда? Ведь он же не ждет подходящего момента, чтобы нанести сокрушающий удар? Нет-нет-нет… Он не может быть таким… Но как бы Сакура ни пыталась себя уговорить, поднимаясь по ступенькам центрального входа, с каждым шагом она чувствует, как сильнее дрожат руки, крепко сжимающие стопку книг и тетрадей. До четверга еще так много времени… в четверг будет совсем не страшно… ни капельки… — кажется, так Сакура думала в понедельник. В понедельник ей казалось, что впереди еще столько времени! Бессовестно быстрого, скажем прямо, времени. Убегающего, как алкаш из супермаркета с бутылкой дорогого пойла. — Сакура, ты идешь на фарму или так и будешь тут стоять? Наруто Удзумаки, сын господина Минато, лучший ученик на курсе. Его охрипший голос дергает застывшую у входа в аудиторию Сакуру, врываясь в хаос безотчетных страхов. — Да, иду. Что за вопросы? — Ну так проходи. Не мешай другим. Первые шаги самые сложные. Первые шаги навстречу собственным страхам. Тем самым, избавиться от которых не помогает ни честный разговор с собой, ни откровенная беседа с подругой. Этот профессор Хатаке, это невероятный человек, пугает Сакуру до икоты. Старый, истертый тысячами подошв паркет, десять ступенек вверх, до самой стены у последнего ряда амфитеатра, край стола с приклеенной к нему наклейкой. Все такое знакомое и такое яркое. Четкое до последней детали. Обостренное страхом восприятие не позволяет упустить ни одну мелочь. Учебник в розовой обложке, толстая тетрадь, исписанная на три четверти, две ручки, карандаш и ластик. Хочется приложить пылающие ладони к прохладе старого дерева рядом с аккуратной стопочкой тетрадей. «Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет, обязательно будет хорошо». Резкое, неприятное дребезжание звонка. Быстрое рассаживание по местам. Шелест переворачиваемых страниц. — Давайте начнем. Голос вошедшего со звонком профессора Хатаке звучит обычно. Ровно так же, как звучит на каждой лекции. Спокойно. Достаточно громко, чтобы услышали задние, но не оглохли передние ряды. Его бесформенный свитер и привычно уложенные волосы, даже его маска — все ровно такое же, как и всегда. Его отсутствующее приветствие. Его широкие шаги. Взметнувшаяся к верхнему краю доски рука с мелком и аккуратный почерк. Диктовка с трехсекундными перерывами. Все. Как. Всегда. — Сегодня начинаем большую тему, записывайте: «Снотворные средства. Антиконвульсанты. Наркотические анальгетики. Механизмы развития наркомании». Профессор Хатаке никогда не читает лекции с листочка. А мел в его руке выстукивает по доске с огромной скоростью слова, формулы, схематичное изображение того или иного органа. Профессор Хатаке всегда минимально любезен и его совершенно не беспокоит, успевают ли студенты записывать за ним тонны важной информации. — Начнем с классификации нарушений сна, выделим основные симптомы, которые требуют фармакологической коррекции. Итак, важнейшую роль в регуляции циклов сна и бодрствования играет ретикулярная формация. Это сетчатое образование, располагающееся на всём протяжении ствола головного мозга. Ретикулярная формация собирает информацию от органов чувств о смене дня и ночи и посылает её в гипоталамус — отдел головного мозга, ответственный за формирование 24-часовых циклов сна и бодрствования. Кстати, именно в связи с этим, сдвиги во времени при резкой смене часовых поясов или работа с ночными сменами нарушает физиологические ритмы организма. Если такие сдвиги происходят часто или на регулярной основе, то это может серьёзно разрушить структуру сна. Особенно опасно увлекаться системным недосыпом в молодом возрасте. Сакура только дважды за пару поднимает голову от тетради, отвлекаясь от записи кажущегося бесконеным перечисления показаний и противопоказаний тех или иных снотворных. И оба раза утыкается взглядом в спину профессора. Ровно так же, как и всегда. «Кажется, я чересчур мнительная. Напридумывала себе всякое. А он просто забыл обо мне. И рад, что больше не приходится возиться с наглой студенткой. Вот и все. Никаких ужасов. Никакой мести. Все, как всегда: лекции, семинары, эти проклятые формулы»… Вот только почему-то вместо спокойствия и облегчения в глубине души совершенно отчетливо разочарование. «Харуно, ты просто чокнутая. Успокойся. Не создавай себе ненужных проблем!» — Апное. Одно из нарушений сна, при котором спящий человек перестает дышать на короткие периоды. Дыхание становится нерегулярным, с многократными остановками. Выделяют обструктивное и центральное апное. Кто знает, чем они отличаются? Такие вопросы профессор Хатаке задает на каждой лекции. Проверяет эрудированность студентов и ставит им кармические плюсики. Так же привычно вверх взлетают руки Шикамару и Наруто. Эти двое всегда все знают. Им точно поставят отлично автоматом. — Эй, псс, что там было про центральное, я не успела записать, — Тен-Тен сзади тянется посмотреть. Сакура чуть приподнимает тетрадь, чтобы было удобнее разобрать выведенные в спешке каракули. Взаимопомощь и выручка. Все как всегда… До конца лекции только скрип мелка, шорох листов и голос профессора, надиктовывающий важное. И ни одной посторонней мысли в голове внимательно слушающей и старательно конспектирующей Сакуры. В четверг оказывается совсем не страшно.