Устойчивость

— Делала когда-нибудь массаж? Лечебный, расслабляющий? Любой? Пока Сакура стоит и смотрит на расписанный тонкими трещинами экран бесславно погибшего телефона, покрываясь холодным потом от мысли, что вся ее жизнь в эту самую секунду накрылась медным тазом, профессор с хлестким звуком вытаскивает ремень из штанов. Складывает его пополам и зачем-то схлопывает. Резко. Звонко. Пугательно. — Н…нет… Вообще, конечно, это не совсем правда, Сакура частенько разминала спину Ино после тренировки, но ведь это не считается? Ведь нет? Или? Обреченный выдох профессора красноречивее любых слов. Наверное, в мыслях он сейчас не очень хорошо думает о госпоже Сенджу. Да и о Сакуре тоже. Навязались на его голову две неумехи. — Понятно. Тогда снимай джинсы. Покажу. Его пальцы останавливаются на расстегнутой пуговице собственных брюк и быстрым движением возвращают ее обратно в петельку. Широкие ладони расправляются, прежде чем лечь по бокам, твердо уперевшись в районе подвздошных косточек. — Не надо… — она делает шаг назад и неосознанно скрещивает руки на груди, — просто скажите, как нужно, я и так пойму. Это же просто … это же ну… несложно, наверное… Странно, что когда-то Сакура считала профессора Хатаке самым безэмоциональным человеком на земле, способным разве что на сарказм. Сейчас же с его лица можно считать не только раздражение и усталость, но и потихоньку закипающую злость. — Мне некогда препираться. Забыла, зачем ты здесь? Чтобы оказать медицинскую помощь. Ты врач, я пациент. Пациент — не мужчина и не женщина, Харуно. Я — НЕ МУЖЧИНА. Даже не думай обо мне так. Пациент — это просто человек, которому нужна помощь. Понятно? — Понятно. — Отлично. Мы же не хотим, чтобы ты осталась здесь на всю ночь, правда? — Д… да… — Что ж, раз мы пришли к взаимопониманию в этом вопросе, то давай перейдем к главному. Массаж. Он не похож на общепринятые методики в силу специфики моего заболевания. Насколько я понимаю, ты и обычного то никогда не делала, а тут… эм… Так. Ладно, речь не об этом. Прямо сейчас у нас образовалась проблема: ты должна сделать мне специальный массаж. И раз ты не умеешь, я должен его показать. Лучше если на тебе самой. Это понятно? — Д…да… Сакура опускает руки и согласно кивает головой, пока профессор спокойно и взвешенно объясняет всю соль ситуации. Он ведь правильно говорит на самом деле. И про то, что пациент — не мужчина, и что массаж — это просто размять мышцы, и даже про обучающую демонстрацию на ней самой. Но отчего-то все внутри противится, стоит только подумать, что эти его пальцы сейчас сожмутся на внутренней стороне ее бедра. Еще и на полностью обнаженной коже. От одной только мысли тело бьет ознобом — что же будет, когда он и впрямь прикоснется? — Тогда шевелись! Не заставляй меня применять силу, я и так за сегодня устал. Харуно? Ты слышишь меня или нет? Она вздрагивает, сцепляет пальцы на груди, бессознательно закрываясь, и отступает на полшага, упираясь пятками в угол дивана. Сердитый взгляд профессора отскакивает из-под нахмуренных бровей, прежде чем Сакура успевает ответить. Несколько секунд проходят в напряженном молчании. А потом все вдруг меняется и: — Ладно. Успокойся, я не собираюь на тебя набрасываться. Снимай джинсы и ложись на диван. Ноги согни в коленях и чуть разведи в стороны. Как будешь готова, позови. Я пока приму душ. Ей требуется гораздо больше минуты, чтобы смириться, отыскать завалившуюся в щель отчаяния смелость и потянуться к спрятанной под длинной кофтой пуговице. Чтобы заставить непослушные руки действовать, а мозг не думать. Чтобы выпростать, несмотря на удушающую стыдливость, поочередно ноги из теплой плотной ткани, переступить через синюю горку на полу и подойти к дивану. Надо же было именно сегодня надеть эти кружевные трусики танга! Обивка под чувствительной кожей ягодиц неожиданно приятная, почти шелковистая, с коротким и тонким ворсом. Сакура успевает провести ладошкой по сиденью рядом с собой, подумать, что на таком диване можно спать и без простыни, а летом и вовсе без одежды… — как в комнате появляется профессор, вытирающий полотенцем мокрые волосы и поправляющий пояс небрежно накинутого на голое тело халата. Вот уж кто явно времени не терял, пока Сакура боролась с собственной стыдливостью, — искупался, помыл голову, переоделся. Точнее разделся… В общем, приготовился по полной. — Студентка Харуно. — Да, господин Хатаке! — Мы тут не развлекаться собрались, а по делу. Может, ляжешь не так… развратно? — Что? Вы же сами сказали!.. Он придирчиво осматривает ее позу, и Сакура искренне недоумевает: да что опять не так? Сам же приказал лечь, согнуть колени и раздвинуть ноги! Уже не помнит? Ранний склероз? — Я? Я сказал такое? — он выглядит оскорбленным секунд примерно пять, а потом быстро подходит, обхватывает ее лодыжки и тянет вниз, соединяет пятками и чуть приподнимает колени, разводя их в сторону. Теперь ее ноги похожи на какую-то лодку. — Вот так. Лечь надо было так. Ладно. Просто запомни положение. Тебе придется делать то же самое со мной. Именно в такой позе нужно делать этот массаж. Понятно? Сакуре хочется дернуть ступнями, чтобы скинуть его ладони и перестать прислушиваться к заполошному пульсу в ушах. Этот молодой мужчина с копной мокрых волос и стекающими по лицу и шее струйками совершенно не похож на зловредного зануду преподавателя. Прямо сейчас он больше всего напоминает о том актере из ролика, с которого и начались все неприятности. — Профессор? — М? — Может, мы притворимся, что все делаем, как сказала госпожа Сенджу, а сами ничего не будем делать? Я же вижу, что вам неприятно мое общество. Так зачем мучить себя? Давайте просто разойдемся и… Я вас честно-пречестно не сдам! Клянусь! — Нет. — Почему? Разве это не лучшее решение проблемы? — Нет. Не дергайся, ляг обратно. — Да почему? — Потому что сейчас ты мой врач, а я твой пациент. — Так значит, вы готовы терпеть меня и мой неумелый массаж? Отработки принимать не хотите, значит, но от остального, смотрю, в полном восторге. — Харуно, ты что несешь? Не слышала, что сказала ректор? Хочешь пустить насмарку два года ее работы?  — Ааа! Так вы теперь послушный пациент? Какое благородство, никогда бы не подумала. — Харуно! — Да, профессор! Он сдерживается. Едва-едва. Опускает голову вниз и смотрит в пол. Цедит слова сквозь зубы, пока в кулаке трещит край полотенца. Но Сакура не отступает. Говорит спокойно, поддевая уголки губ отчаянной улыбкой. Глупая безрассудная смелость снова настигает ее в неподходящий момент. Заставляет противоречить, когда лучше всего отступить. Глупая, глупая, глупая! Но только этой показушной храбростью можно скрыть нарастающее смущение и страх. — Если мы закончили обсуждение моих достоинств и недостатков, то давай приступим к заданию. Я буду показывать и рассказывать, что и зачем делаю, а ты запоминай. На саму процедуру уходит около получаса, так что при твоем содействии мы вполне можем закончить до семи. Готова? Сакура кивает, побежденная его аргументами. Сама ведь радовалась, когда вместо отчисления ей предложили отработку у профессора. Чего уж теперь пытаться отыграть все назад? Но даже сделав вдох поглубже и выключив тревожность, она оказывается совершенно не готова к тому, что происходит дальше. — Запомни: ты разминаешь только три мышцы: гребенчатую, длинную приводящую и большую приводящую. Называя каждую, он проводит двумя пальцами — указательным и средним — вдоль, чуть придавливая, чтобы дать прочувствовать их положение. Его прикосновение без предупреждения бьет током. Сакура подскакивает, забивается в угол дивана и вытягивает руки вперед, превентивно отклоняя возможную попытку сблизиться. Что с ней такое сейчас было? Что это? Это, черт побери, чем ее так шарахнуло? Почему во рту пересохло и дышать нечем? Но профессор лишь подсаживается ближе и как ни в чем не бывало продолжает: — Длинную — вот эту — сначала поглаживаешь от колена и вверх, затем мягко перебираешь кожу над ней большим и указательным пальцем и после этого костяшками указательного и среднего продавливаешь не сильно опять же от колена и вверх. Запомнила? От колена вверх. Каждое движение по длинной ведешь от колена… «…по-мо-ги-те… кто-ни-будь… спа-си-те…» Сакура закусывает нижнюю губу, втягивая ее целиком в рот, сглатывает без конца набегающую слюну с привкусом крови, и царапает ногтями нежную обивку дивана. Она точно ни черта не запомнит, пока он вот так проводит пальцами по ее ноге. Она и слов-то не различает, заполненная до отказа ощущениями. И похожим на величайшее открытие пониманием: так вот какой он… вот какой… нежный… мягкий… надо же, какие чуткие пальцы… так вот, как чувствовала себя та девушка на видео… — Запомнила? Вопрос, который доходит до сознания разомлевшей в конец Сакуры только потому, что профессор убирает руки. Она быстро кивает головой, пытаясь создать иллюзию честности, но тонкие полоски седых бровей на хмуром лице ее собеседника съезжаются к переносице до упора, делая просто недовольное лицо максимально недовольным. Приходится призвать на помощь всю свою сообразительность, шарахнуть адреналином по краткосрочной памяти и выудить оттуда почти разборчивое: — По длинной от колена вверх. Погладить, помять. Все время от колена. Только я не поняла, сколько раз так делать или как долго? — Хватит пяти минут. Главное: не забывай последовательность. Большую массируешь тем же способом. Постарайся прощупывать мышцу как следует, это не должно быть легким поглаживанием. Хорошо? Дальше ты приступаешь к массажу гребенчатой мышцы. Здесь придется приложить силу… вот так… От его плавного надавливания большим и указательным пальцем на короткую мышцу у самого паха Сакура резко вскрикивает. Возбуждением прошивает от макушки до пяток. Да так, что в пояснице начинает ломить от тянущей боли, а мышцы рук мелко дрожать. Профессор реагирует мгновенно, прекращая демонстрацию и участливо интересуясь: — Больно? Он тут же убирает руки и внимательно смотрит ей в лицо. Он ведь наверняка видит, как ее кожа наливается алым, зрачки расширяются, а чертов рот и не думает закрываться. И этот невыносимый мужчина совершенно точно понимает из-за чего. — Больно… Она врет шепотом. Он знает. Но молчит и делает вид, что верит. И от понимания в его чертовски умном взгляде ей становится совсем не по себе. — Кхм… ясно. Что ж. Давай попробуем еще раз, я постараюсь быть аккуратнее. Закрой глаза и сосредоточься на запоминании. Гребенчатая мышца разминается в пять этапов. Сначала поглаживание раскрытой ладонью. Потом перебирание кожи над ней. Вот так. Дальше ты мнешь ее между двух пальцев и на этот раз двигаешься от паха к середине бедра. Перекрестное потирание ладонями — нужно тереть посильнее, чтобы кожа загорелась. А в конце проводишь несколько раз кончиками пальцев, чтобы успокоить кожу. То же самое не другой ноге. Запомнила? «Что? Запомнила? Что нужно было запомнить? Что-то нужно было запомнить? Боже… как же хорошо… как же все горит… как же хочется, чтобы его руки соскользнули чуть выше и коснулись…» — Эй, Харуно! Ты заснула что ли? Я для кого объясняю? Его привычная грубость и резкость помогают очнуться. Краем глаза Сакура ловит отблеск на стекле настенных часов и машинально считывает время — без десяти семь. Неужели прошло столько времени? Такими темпами ей придется заночевать в этой квартире и… не то, чтобы Сакура боялась за распущенность хозяина дома… на самом деле, похоже только ее потряхивает от слишком близкого общения с ним. Как бы грустно и обидно это ни было признавать, но совершенно очевидно, что «чертова сосулька» Хатаке ни капельки не заинтересован в «лесном пожаре» Харуно. Она резко вскакивает и встает за спиной профессора, пытаясь скрыть освою реакцию. Дурацкие слезы нелепой обиды настырно жгут глаза, все возбуждение мгновенно трансформируется в злость и в кулаках закипает сила гнева. Что за глупости она тут себе понапридумывала? Что за любовь к флешбекам? Пора давно понять, что для него Сакура Харуно всего лишь неприятная проблема. Навязчивая, глупая и раздражающая. И вряд ли хоть что-то сможет изменить его мнение. Нужно признать, что Сакура все сделала, чтобы выбесить профессора и настроить против себя. И этот месяц в качестве личной массажистки обещает стать тяжелым испытанием, если только… если только она не притворится послушной и внимательной. Да, верно! Она просто притворится, перестанет провоцировать и говорить глупости, станет послушной! Послушной… черт… при текущем раскладе проще сказать, чем сделать. Но если тянуть свою нерешительность за хвост, то можно застрять в гостях у профессора надолго. Нужно быстро закончить массаж и уйти отсюда домой, чтобы прореветься под душем и сделать вид, что все в порядке. Стоп! Какое домой? У нее же ночное дежурство! Это даже лучше. Там точно не будет ни минуты, чтобы жалеть себя. Сакура сцепляет руки в замок, опускает их вниз, кланяется и милым голоском отвечает: — Я все запомнила. Могу приступить прямо сейчас. Прошу вас быть снисходительным, ведь это мой первый раз. Если ее покорность и тревожит привыкшего к своеволию сумасбродной студентки профессора, то он не подает виду. Только левая бровь приподнимается чуть-чуть, замирает на несколько секунд и тут же возвращается обратно. Словно ничего и не было. — Харуно. Думаю, я должен сказать кое-что еще, чтобы ты не беспокоилась излишне. — Что? Какие-то дополнительные инструкции? — Нет. Дело не в них. Дело в том, что тебе не стоит переживать насчет… кхм… я хочу сказать, что ты в полной безопасности рядом со мной, несмотря на… эм… Черт, Цунаде, задала ты мне задачку!.. Короче говоря, просто делай массаж и ни о чем не думай. Я не трону тебя. Не бойся, что я могу те… — Я поняла вас, профессор. Я не буду беспокоиться и переживать. Просто массаж и никаких мыслей. — Да. Отлично. Все верно. Да. Пожалуй, это лучше всего. Только массаж. Его невозмутимость рвется, словно мокрая салфетка. Видеть растерянность, смущение и беспокойство на привычно строгом лице так странно. Но подумать об этом подробнее Сакура не успевает — профессор ложится на диван, чуть приподнимает ноги и раздвигает колени. Именно так, как нужно. Именно так, чтобы схлынувшее было возбуждение вернулось с утроенной силой. Потому что полотенце на его бедрах опасно приподнимается, замирая буграми между ног, по самому краю паховой складки. И Сакуре приходится сглотнуть вязкий комок, прежде чем продолжить: — С какой ноги начинать? С левой или правой? — Без разницы. Главное: делай массаж поочередно на обе и выдерживай по пять минут на каждую мышцу. — Поняла. Первое прикосновение дается нелегко. Казалось бы, вот она — нужная мышца, длинная приводящая, над коленом, сантиметрах в десяти, слегка изогнутая, упирающаяся прямо в пах, — бери и массируй. Начинать нужно как раз от колена — именно от колена, профессор раз пять это повторил — и вверх. Туда, под складки махрового халата. Жми, растирай, сдавливай. Пока кожа не покраснеет, не загорится теплом от притока крови, не начнет пульсировать под пальцами. Да… черт… все так просто в теории… и так сложно на практике. Выгнать из головы надоедливое воспоминание, так не вовремя всплывшее перед глазами. Играющие полутенями мускулистые бедра, белая, почти прозрачная рубашка, ритмичные движения. — Забыла, с чего начинать? Показать еще раз? Харуно? Эй! Он щелкает пальцами у нее перед лицом, и голос его звучит слегка раздраженно. «Только не смотреть ТУДА! Только не смотреть! Только не…» Сакура слишком сильно сжимает нужную мышцу, заставляя своего невольного пациента вскрикнуть от боли. А еще злобно сверкнуть глазами и зашипеть. Язвительно так, насмешливо. — Ты что творишь? Это массаж, по-твоему? Я разве так показывал? Даже такое простое упражнение не можешь повторить? Решила покалечить меня? А? — Простите… простите… Его кожа теплая и мягкая. Короткие волоски чуть покалывают ее руки у самого запястья. От него по-особому пахнет: мылом, шампунем и чем-то еще. Он кажется расслабленным и напряженным одновременно. И вздрогнувшие от первого прикосновения мышцы его похожи на стальные канаты. Сакуре требуется почти минута, чтобы провернуть язык в пересохшем рту и выдавить из себя единственно уместное извинение. Потому что оказывается, прикасаться к нему, чувствовать иллюзорную власть над ним, быть той, кто ведет, — ей нравится несравнимо больше. До прожигающего все внутри восторга. В ответ он лишь кивает, откидывает голову на подлокотник дивана и крепко сжимает в правом кулаке левый. Обреченно выдыхает: — Давай уже. … и зажмуривается. Когда на первом курсе все падали в обморок во время практики в морге, Сакура была одной из немногих, кто спокойно смотрел на вскрытие и взвешивание извлеченных органов. Тогда ей удалось получить хорошую оценку благодаря стопроцентной посещаемости и четкости ответов. Главный паталогоанатом даже пригласил ее на подработку после третьего курса. Вот только никто не знал, какой ценой давалось это спокойствие и хладнокровие. Отчего Сакуре именно сейчас вспомнилось, как на втором занятии студенты раскрывали одному трупу мышцы на ноге — «словно книгу»? Наверное, сработал защитный механизм. Стоило представить вместо горячего живого мужчины труп и паника отступила. Руки сами собой перестали дрожать, а разум прояснился. Длинная приводящая от колена вверх. Дальше гребенчатая. Потом большая. Пять минут на каждую. Сначала разогреть, а затем надавить. Повторить. Ино любила говорить, что у Сакуры волшебные пальчики. Ловкие, чуткие, сильные. Ино любила, когда Сакура разминала ей мышцы спины, делала массаж головы или просто легонько щекотала чувствительную кожу на сгибе локтя. Ино точно могла оценить особый талант подруги. Но профессор… Все полчаса он делал вид, что стоически переносит выпавшее на его долю испытание. Несколько раз тянулся рукой к ладоням Сакуры, но отдергивал свою на полпути и снова стискивал кулак в кулаке. Шипел, трагически вздыхал и откровенно посматривал в сторону висевших на стене часов. Последние пять минут буквально не сводил с них глаз. Профессор точно не смог оценить чуткость, ловкость и заботу волшебных пальчиков Сакуры. Казалось, он едва удерживается, чтобы не заругаться. — Наконец-то! Я думал, хуже Цунаде быть просто невозможно, но ты в очередной раз меня удивила. Он и не думает благодарить. Наверное, надо бы порадоваться, что не схватил за руки и не отшвырнул к стенке, а просто встал с дивана, чуть оттолкнув замеревшую Сакуру. Сделал несколько больших шагов по направлению к кухне. Вернулся. Подошел к окну, погладил свое лицо под маской, вдохнул и выдохнул. — Разве тебе не нужно идти домой? Его почти миролюбивый тон заставляет вздрогнуть. Заставляет вспомнить, что кроме самого массажа нужно сделать еще кое-что. Сакура переводит отрешенный взгляд со своих рук на стоящую у окна фигуру в белом и на автомате произносит: — Я должна отправить видеоотчет госпоже Сенджу. В подтверждение того, что сделала вам массаж. Я должна отправить ей видео. Но мой телефон… Да… проклятый видеоотчет… как можно было забыть о самом важном? Смотреть на помрачневшего вмиг профессора получается плохо — все плывет из-за пелены слез. Злых, обидных слез. Наверное, это к лучшему, потому что у Сакуры никогда не было такого сильного желания разбить что-нибудь хрупкое. Вдребезги.