Сборник миниатюр. Пейринги на любой вкус

Сильный и спокойный, как большая тяжёлая кошка, Мин Юнги прилетел отдыхать. Его тяготило всё: бизнес, взрослая дочь, партнёры, акции, встречи, автомобили и регулярные сплетни. Почему вы разошлись с женой? Кому отойдет часть вашего бизнеса? Вы встречаетесь с кем-то? Вы примете участие в шоу "За миллионера!"? Юнги сделал ровный жест, и охрана закрыла его плечами от назойливых всех. Частный рейс, обычный самолет, небольшой, никаких золотых унитазов — он не любит ничего такого. Из предметов роскоши — любимый Чероки в гараже. Он не стал менять любимую тачку ни на что. На выходе из салона самолета ждет влажная, жаркая и душная темнота, слегка разгоняемая еле заметным бризом; один из островов архипелага Фиджи принадлежит только председателю Мин. И как раз здесь его неожиданно скрутили в бараний рог, затыкая рот чем-то мягким, руки стянули наручниками, притянув их к ногам сзади, и довольно бережно загрузили в куда-то, по всей вероятности, в багажник. Никаких голосов, никакого шума, охрана даже не попыталась что-то сделать. Юнги постарался расслабиться — все равно ничего не сделать, но он хотя бы будет не напряжен, и плюс-минус готов ко всему. Конкуренты? Кто-то его сдал? Кто? Горький привкус во рту — его охрана это его гордость, он доверял каждому из них. Суки, кого же купили? Или просто перебили всех? Отравили? А может... Может, это все какая-то ерунда, розыгрыш? Да ну, странная мысль. Хотя ничего исключать нельзя. Под мерный перегул колес сложно было не уснуть, но он постарался. Его так же, с завязанными глазами куда-то внесли, уложили, но на этом всё. Что за хрень!? — Привет, — голос из ниоткуда. Незнакомый, вроде бы. Что за... — Ломаешь голову, что происходит? Кто тебя предал? Ломай. Развяжите, пожалуйста, председателя Мина. Оставьте только наручники и можете быть свободны. В голосе властные нотки, он довольно низкий, мужской. Не узнает Юнги, но что-то... Что-то... С него снимают повязку, он моргает, привыкая к свету, который, слава богам, не слишком яркий. Владельца голоса, впрочем, нет. — Ну, и где ты? И кто ты? Прячешься? Потому что ссыкло? Или есть другие причины? Что тебе нужно? — Юнги изо всех сил старается говорить ровным, спокойным тоном. — А я готов к тебе выйти, котик. Если ты, конечно, пообещаешь спрятать свои когти подальше, и таки выслушать. — Ничего не обещаю, — зубы стиснул, а руки расслабил; вдруг получится рвануть и разорвать наручники? Входящего в комнату он видит снизу вверх — бесконечные ноги, скрытые белым кружевом, или вязью, как это называется, он не знает, тело — какая-то мечта серфера, оно карамельно-бронзовое, тонкое и сильное, на груди вырез, а волосы, выгоревшие на солнце, подчеркивают высокие скулы, острую челюсть и пухлые губы. Этот драконий взгляд невозможно спутать с чьим бы то ни было. — Намджун!? Ким, твою мать, Намджун!? — Нет, Юнги не смог сдержать удивления. Он старался. Но... — Привет, котик. Я решил, что бегать больше нет никакой возможности. От себя не убежишь — от меня тем более, но сегодня это крайняя мера. Последний шаг с моей стороны. Очень сложный, дорогостоящий, почти невозможный шаг, — Намджун делает длинный шаг к лежащему на диване Юнги. — Помнится, где-то в прошлой жизни тебе очень нравилось играть. Я попытался переиграть тебя, но это патовая ситуация, потому что я могу только заставить тебя выслушать и отпустить. Твой выбор — только за тобой. Он опустился на колени, размыкая наручники, выпуская его запястья и щиколотки. Прикосновения горячие и щекотные, а Намджун больше ничего не говорит, и Юнги ощущает облегчение от разрешения ситуации и... Давно запрещённое возбуждение. Намджун — табу. Намджун — страсть, любовь, горячечные поцелуи, лихорадочные ночи, когда просыпаешься и не можешь думать ни о чем другом, кроме прикосновений к тёплой, гладкой коже, о пухлых губах, о том, чтобы толкаться членом в жаркую глотку, в ладони, меж бёдер, в узкую задницу, когда желание становится сильнее боли. Намджун — наркотик. Юнги бежал от него в скучный прибыльный бизнес, в семью, в норму, но... Намджун появлялся резко и редко, как тайфун, каждый раз втягивая в водоворот этого сексуального безумия, выдергивая из реальности. Юнги уходил в запой, возвращался, отрывая себя с мясом, с кровью, с болью. В последний раз они расстались полгода назад, и Намджун не плакал. Он сжал зубы до появления желваков, не сказал ни слова, но вот он здесь. Юнги всхлипнул, и притянул его к себе; к черту. Он слишком устал, слишком соскучился, и почти потерял настоящего себя. Бунгало на острове готово, ждало только их прибытия, и Юнги скинул одежду, глядя на Намджуна в этих удивительных тряпках: — Я скучал. — Я знаю. И прежде, чем ты, безупречный засранец, прикоснёшься ко мне и я потеряю разум, хочу сказать: это последний шанс. Если ты уйдешь, ты потеряешь меня навсегда. Юнги молча притянул его к себе и смысл жизни сократился до их прикосновений. Рассвет они проспали. Завтрак и обед тоже. На второй завтрак был секс, на обед — сначала звонок: — Алло, Су Хек? Стоп, я знаю. Ты молодец. Да, как начальник моей охраны. Остановись. К окончанию отпуска подготовить трансфер на двоих, документы пришлю. Да. Насовсем. Всегда на двоих. Спасибо. Юнги положил трубку и закурил. Намджун не стал ворчать, а молча подошёл и обнял со спины, перехватил сигарету и тоже затянулся: — Насовсем? — Насовсем.