Сборник миниатюр. Пейринги на любой вкус

Джисон нервно оглядывается, а его глаза сейчас либо вывалятся наружу из глазниц либо станут европейским, так широко он их распахнул. Он прямо в прихожей вздыхает, ещё и ещё, чтобы успокоить сердцебиение и нервы. Купил и купил. Серьёзно, что такого? Наверняка все это делают. Делали. Будут делать. Всё. К себе, изучать. Минхо любопытный. И хитрый. А ещё ему пиздец как Джисон нравится. До чёртиков. Но Джисон — это Джисон. Буба. Персик. Котёнок. А Минхо... Минхо заебался крашиться каждый раз в молекулы. Когда Джисон рядом — у него не кровь, а лава какая-то. Дети играют в "пол это лава", а Минхо — кровь это лава, нужно охлаждать, иначе он горит, горит... Сейчас он дома, и можно сделать вид, что играет. — Привет. Где ходил? — голос мягкий, спокойный. Джисон подскакивает на месте, и пытается поскорее юркнуть к себе, пискнув что-то вроде "Неважно, гулял, погода отличная". Кабэдон — большой риск для Минхо сгореть на месте, но действует всегда, безотказно. Джисон сливается со стеной, руками упирается было в грудь Минхо, но отдергивает руки. Вообще. Если честно. Джисон из-за Минхо всё вообще затеял! Заказал, забрал, спасибо продавцу за непрозрачную чёрную пленку. — Ты ччччего?.. — Джисон откашливается, а ещё вдруг смелеет. Сколько можно уже?! — Ты ж в курсе, что это движение означает признание в любви, да? Минхо в лице старается не меняться, но его уши горят. — Так вот! — Джисон идёт ва-банк и подаётся бедрами вперёд, прижимаясь к Минхо, а потом руки ему на шею закидывает, и очень решительно губами прикладывается к шее. К плечу. Он молчит, потому что каждую секунду ждёт, что Минхо его встряхнет, оттолкнет, закричит и, может быть, даже даст подзатыльник. Поэтому Джисон молчит, и спешит, губами подбираясь к линии челюсти, к щеке, к уголку губ... — Джи... Пути обратно не будет, осторожно, пожалуйста... — Минхо шепчет отчаянно, умоляет. Он горит, он поджаривается с той секунды, как Джисон прижался к нему бёдрами, и если сейчас... Младший накрывает его губы своими, и Минхо сгорает: прижимает его к стене крепко, не скрывая реакций тела, руки сковывая своими над головой, чтобы сбавить темп, чтобы как мечталось, неспешно водить носом по шее, скуле, губами изучать лицо, чтобы запомнить, запах втянуть в себя весь, и слышать как колотится его сердце, как фигачит пульс прямо под губами, на шее, и коснуться его языком. — Минхо, боже... — Джисон даже не пытается сопротивляться, не пытается оттолкнуть или вырваться. Теперь лава — это он. Когда Минхо раздвигает его ноги коленом, он только покорно трётся, больно упираясь стояком в молнию джинсов. — Больно?.. — понимающе шепчет старший в самое ушко, он-то был дома, на нём свободные треники, и он тянет руку, просовывает между ними, чтобы расстегнуть молнию, чтобы не было больно, а у Джисона паника. — Погоди!.. — Минхо неумолим. — Пожалуйста, Минхоооо, я же не.. я... Блять, Минхо.. Минхо.. — он захлёбывается словами, эмоциями и ощущениями, потому что горячие пальцы не остановились на простом расстёгивании, они замерли было, а потом решительно накрыли стоящий колом член, ("Джисон, ого.."), и слегка подвигались на нём. — Ты, — укус в шею. — Самый, — поцелуй в скулу. — Сладкий, — губы около губ. — Мальчик на свете. — Минхо выдыхает это Джисону в губы и наконец пробует их на вкус, трогает языком, просит открыться, и удивлённо смотрит на самого сладкого в мире мальчика, который с закрытыми глазами очень громко стонет, кончая ему в ладонь и себе в боксеры. Фак. Джисон готов провалиться сквозь землю до самого другого ее края, интересно, что там, а вдруг океан, и тогда вода прямо сюда придёт и фонтаном вышвырнет их наружу, и все, все узнают, что Джисон не сдержанный кончала. Минхо хватает его на руки, пиная с собой тот самый пакет, из-за которого все началось, и уносит в душевую. Джисон молчит и покорно-равнодушно краснеет, пока Минхо, распалённый, но сдерживающийся, раздевает его, себя и ставит их обоих под душ. — Джисон.. — Минхо не находит слов, он просто берёт его руки и кладёт на себя, на грудь, проводит вниз, по бокам, по бёдрам, пока младший сгорает от стыда, от смущения, господи, ребёнок!.. — Хани... Хан~и посмотри на меня, пожалуйста. Я горю, Хан Джисон, вот уже долгое время, когда ты рядом. — Минхо накрывает своими ладонями пальцы Джисона и свой член. Вода льётся сверху, собирая часть жара, и Минхо стонет в скулу Хана, двигая только бедрами, убрав свои руки с его, и шепчет, всё быстрее: — Это.. это не стыдно, малыш, это непередаваемо: узнать, что ты настолько нравишься кому-то, что он так возбуждён рядом, и что он ааааа, вот так, да, пожалуйста пожалуйста пожалуйста!... Вечер перетек в ночь, и стало прохладно. И луна в небе такая прекрасная, что умереть можно. Они лежат в постели, усталые и счастливые от всего сразу. — Иногда я думаю, что родился для встречи с тобой. Это наверняка какая-то награда!.. — Минхо руки наверх закинул, и смотрит. — Может, я был героем Кореи в прошлой жизни? А! Или ты. Моя награда... Джисон пришёл в себя, и перестал (почти перестал) смущаться, когда его догнал вопрос: — А что в пакете, что ты купил? Малыш? Ты покраснел! Ахааха, у тебя уши сейчас осветят комнату, Хани, что случилось? — Там... — Ну?.. — Минхо улыбается по-доброму. — Там игрушки. — Игрушки. М?.. — Из секс-шопа. Хватит ржать, у всех они есть! Это нормально! — Ты моя сладкая игрушка... Неси, давай попробуем вместе! — Только не сейчас! — Джисон падает обратно на подушку. — Давай поспим? — Ладно. Так утро будет ещё добрее. — Минхо обнимает Хана и закрывает глаза. — Луна сегодня очень красивая... — Да, хён. Такая красивая, что умереть можно.