Сборник миниатюр. Пейринги на любой вкус

​​На заднем сиденье довольно шустрого, но капец какого маленького и потому неудобного авто, Намджун изо всех сил пытался пристроить длинные угловатые ноги, и все время упирался коленками то в переднее сидение, то в собственное, то коленом тыкался в пол, при этом он изо всех сил пытался сделать вид, что ему только это мешает. Только это, а совсем не то, что рядом сидит Юнги. Невозмутимый, очень язвительный, вредный и колкий на язык Юнги, от которого безумно пахнет какой-то ягодой. Это тоже мучает, потому что непонятно, что за ягода, мысли постоянно перескакивают на затекающие ноги, потом на то, что нужно как-то адекватно реагировать на слова спутника, и еще постоянно хочется посмотреть на часы, чтобы понимать, сколько еще, блин, нужно потерпеть в этой позе! — Ты вообще слушаешь, или занят тем, чтобы сложить свои длиннющие ходилки поудобнее? — у Юнги на лице выражение то ли презрения, то ли самодовольства, то ли еще что-то похожее, но как только Намджун задумался об этом, отвлекаясь, его снова поймал в ловушку запах. Да, епт, что это за ягода!?!? — Не то чтобы я слишком старался, но это доставляет определенные неудобства. Конечно, человеку твоего роста, хён, этого не понять, но хотя бы попытайся представить. Намджун улыбнулся: вроде как получилось ответить колко, и даже правая нога перестала так сильно ныть, как в ответ прилетело: — Намеки на мой рост перестали работать еще в старших классах, дылда, так что я верну твое внимание к изначальной проблеме: нам нужно сочинить совместный трек. Это нихуя не добавляет мне восторга, но компания уверена, что у нас получится. Если что, на кону наша работа, так что... Обожемой, да всем насрать, как ты выглядишь со стороны, сложи уже свои ноги как тебе удобно! Намджун медленно покраснел, и довольный Юнги сложил руки на груди: рррррраунд! — Мы приехали! — водитель радостно припарковался, и Юнги выкатился из тачки первым. Намджун высунул наружу сначала одну конечность... потом вторую... потом схватился руками за дверной проем, и вынес себя наружу, разгибаясь и наконец вытягиваясь. Он с хрустом потягивался, разминая мышцы, заставляя прохожих сворачивать шеи в его сторону. Юнги не исключение, он так же залип на широкие плечи и мелькающую блядскую дорожку волос, убегающую за пояс штанов, но довольно быстро заставил себя отвернуться. Ослепительный. Намджун — ослепительный. Это не обсуждается, это факт, который он тащит с собой с самой старшей школы.  Юнги так четко помнит тот день, что это даже больно: Намджун вшагнул в класс, после лета, выросший сантиметров на десять, и крашеный в платину, и с бритыми висками, и... и...  Юнги подавился приветствием, и промямлил что-то, а потом быстро куда-то свалил, чтобы не общаться. Смотрел издалека, пытался не заговаривать, и мрачнел с каждым движением друга. Тот сиял направо и налево, все хотели заговорить с ним, девушки, как казалось Юнги, просто вились рядом, он вдруг стал высокий, красивый и заметный, а он, Юнги, так и остался мелкий, бледный, задиристый и колючий ботан. Не потому, что очень хорошо учился, а потому, что знался с компом, баскетбольным мячом и пианино. Намджун не особенно понимал, что случилось за лето такого, что его лепший друг внезапно ныкается по углам, не здоровается и мрачен, как зимняя ночь, про что он и заявил громогласно, выуживая Юнги из какого-то полутемного угла: — Хэй, Юнги, туки-туки за тебя! Поймал. Хватит уже ныкаться, бро! Тот мрачно вывернул рукав из пальцев дылды, и хмуро буркнул в ответ что-то вроде "Без сопливых долговязов скользко" и отправился на пару. Всё, кончилось время, когда два счастливых ботана геймили на пару, сочиняли дерзкие тексты и вообще, отлично проводили время вместе. У Юнги так и не нашлось слов, которыми он мог бы тогда, в старшей школе, описать бывшему лучшему другу и себе, что именно происходит вообще; ответ нашелся на первом курсе. Ответ звали Чимин, и он подарил Юнги понимание собственной идентичности, мятные волосы, безумные ночи, курение и первое расставание. ​​Впрочем, там было так много всего первого, что воспоминания были даже приятными — как могут быть неприятными первый поцелуй, первый секс, первая тусовка, и самое главное — понимание, что ты нормальный. Что это все нормально, так бывает, и в этом нет ничего позорного? Универ закончен, с Намджуном они, понятное дело, пересекались и не раз, но... Намджун ослепительный. Намджун — ослепляюще прекрасный. Он не только на сцене хорош, но и в жизни. Он научился носить костюмы, но в обычной жизни продолжает таскаться в ужасных широких штанах и огромных толстовках, и еще обожает дурацкие панамки. Юнги — кепки. Намджун — панамки. Они пишут по-разному. Но судьба занесла в одну компанию, в одно агентство. И вот, восходящей звезде нужен трек. Глубокий и с тонкой работой слов, как у Намджуна, с быстрым флоу, на грани мейнстрима, как у Юнги, с тонкой музыкальной аранжировкой, как у Юнги, и с филигранными хуками, как у Намджуна. Золотая машинка, на заднем сиденье которой оказались бывшие друзья, принадлежит восходящей звезде — юноше с непримечательным сценименем, Юнги никак не мог запомнить, то ли Сан то ли Ран. — Надо записать: никогда не покупать миникупер... — Намджун ещё немного поворочался из стороны в сторону, и сделал шаг по направлению к певцу: — Ран, мы прибыли? Нам нужно показать материал шефу, взять его и твои комментарии, а дальше дело техники. Верно, Юнги? Все будет отлично! Юнги пнул камешек и повернулся ко входу: — Навряд ли. Ран обеспокоенно посмотрел ему вслед, но Намджун хлопнул его по плечу и направился следом. Встреча прошла довольно бурно: материал зашёл, осталось выбрать из нескольких вариантов припев, записать голос, и свести на студии. Намджун принял почти весь материал Юнги, сделав всего пару корректировок, а потом... — И это, по-твоему, цепляющий хук?! — Юнги закурил, распахнув дверь на балкон. Раздражение плескалось в его голосе, как недельная вода в банке-пепельнице, такое же мерзкое и коричневое на слух. Ослепительный Намджун бесит его сейчас в три раза сильнее, потому что тот спокоен, как скала, не проявляет агрессии, раздражения или чего-то такого, терпеливо выслушивает всю юнгишную язвительность, но желваки на его лице, вообще-то, уже начали свои те самые игры. Они самые, после которых будет биг Бада бум, самый натуральный, ховайся все живое. И все это будет вежливо, размеренно, вот как сейчас... Сейчас... Юнги продолжал говорить о работе Намджуна, высказывая все, как он думает, я свободной от рамок и вежливости тоне; он выбросил сигарету и аватар за спиной сидящего за компом Наму: — В целом, неплохо звучит, но этот уежищный бит, который ты, кажется, скачал в базе бесплатных, сюда не ложится, совсем, он же ломает рисунок! Этому малышу в жизни не успеть набрать дыхания вот в этом месте, чтобы нормально выпеть твои влажные фантазии, выраженные музыкально! Наверное, с высоты твоего роста не слишком понятны проблемы маленьких людей, но... Намджун стремительный, когда это нужно. Бесцеремонный, когда хочет. И очень конкретный. Более, чем конкретный — Юнги это хорошо чувствует, оказавшись верхом на сильных бедрах, прижатый спиной к столу, и с как следует заткнутым ртом. Губами. ​​Сначала Юнги изо всех сил пытается вырваться (враньё самому себе: не изо всех. Если бы изо всех, врезал бы и свалил, а он..), пихает Намджуна ладонями и локтями, брыкается, но постепенно смиряется и обмякает. Намджун — ослепительный. У него широкие плечи, карамельная кожа с россыпью родинок, ухоженная, мягкая, у него требовательные губы и совершенно бесцеремонные язык и пальцы. Когда, наконец, Намджун на пару секунд прервал контакт, чтобы набрать воздуха и взглянуть Юнги в глаза, он получил колючее: — Ну охуеть, узнал, что Юнги пидор, и давай его пидорскими методами лечить? Намджун встал, не выпуская Юнги из рук, и в три шага оказался около дивана, на который аккуратно опускает Юнги. Он почему-то улыбается, и спокойно раздевается. Стягивает через голову свитер, расстёгивает рубашку, джинсы, носки. — Я что, в эфире скрытой камеры? Куда улыбаться? — Юнги ерничает. — Ой, какие милые трусики, подаришь мне такие же? Племянник искал с супергероями. — Намджун улыбается и тянет с Юнги штаны вниз. Тот наконец, в шоке: — Слышь, да ты чего в самом деле, мать твою, совсем поехал?! В наступившей безмолвной паузе слышится дребезжание бутылок с улицы: молочник едет. В наступившей тишине можно купаться, как в озере, такая она плотная. В образовавшейся страной ситуации можно ловить тараканов, такая она странная, но Намджун ловит ладонь Юнги: — Ты тролль. Ты наговорил обидных слов. Ты наконец-то охуел и замолчал. За третьи сутки, наконец!.. Я пытаюсь сказать тебе, Юнги, что люблю тебя. Ужасно люблю. Со школы. Ты тогда нашел себе подругу, но потом я узнал, что ты с Чимином, потом следил за твоей карьерой, за твоей стремительной и заслуженной карьерой. И восхищался. — Он осторожно опустился около Юнги, коснулся его волос. — это моя идея про совместный трек. Вроде, должно быть интересно... Юнги не стал терять время (снова?!) и закрыл рот Намджуна поцелуем, затягивая на себя, и помогая освободиться от остатков одежды. У него, Юнги, крылья. Большие сильные крылья, которые теперь раскрылись. Он вдруг понял, что все это время таскал их за собой, и использовал как щит. — Люблю, — шепчет, прижимая к себе, — люблю! — выкрикивает, выгибаясь, — люблю тебя, Намджун! — шепчет, кончая и устраиваясь тёплым котёнком сверху на дылде, на большом, уютном теле, растекаясь и единственный раз рассказывая все без ерничаний: как понял, что влюбился, как ждал встречи, а потом Намджун такой... Такой ослепительный... А он сам такой.. мелкий, никчёмный... Намджун гладит по голове, по спине, по худой заднице, и от его ладоней цветы распускаются по коже: приятно. Кстати, у Намджуна весьма удобный рабочий стул. Вместительный... Надо заказать такой в студию, если вы понимаете, о чем Юнги. Юнги — блистательный. У него белая кожа, лиловые волосы и свобода в глазах, его костюм пахнет земляникой, и он безумно влюблен. Намджун — ослепительный. Этот синий костюм, изящные туфли, о, боже. Впрочем, волосы у него длинные, удобно схватить и направить, ну и так красивее, и он никак не запомнит, что его Юнги пахнет земляникой — еле уловимый запах, такой тонкий, как сам Юнги, и такой неубиваемый, как его сарказм.