скандалисты

—Илья Владимирович, при всем уважении, вы в своём уме? — Саша недовольно руки собирает на груди и взглядом в мужчину упирается. А у того глаза сверкают. Потому что он решил уже всё. Потому что Виолетта идеальна для них. — Знакомься, это Саша, — слова чужие мимо ушей пропускает, рукой на парня показывает. — В каждой бочке затычка, отвечает за постановку номера, находит места, куда вам стоит заглянуть. Виолетта смотрит на остальных и не понимает ничего. Кажется ей, что в секту пытаются завлечь. — О чем вы, блять?! — не выдерживает, потому что в какой-то степени ей становится страшно от незнания. Вилка из тех, кого не проведешь, она процессом привыкла руководить. Она скульптор своей жизни. Потому где-то в голове затаивается мысль плюнуть на это дело, сбежать из центра, жить на помойке и радоваться. Возможно, иногда навещать мать и друзей уличных. А, возможно, самое простое решение — загреметь в психушку. Там кормят хорошо и там не тюрьма. Ведь тюрьма — стыдно, а психушка — элитно. — Вы решили к нам взять недоразвитую? — усмехается девчонка. У той волосы были под ежика подстрижены и дешевой краской осветлены. Она между пальцев крутит зажигалку, щурит глаза и не может стоять на месте. На фоне остальных больше походит на пубертатного подростка с психическими отклонениями. — Это Юля, — вздыхает мужчина, показывает на девчонку с голубыми глазами. — Она к нам по малолетке загремела, — слегка усмехается, старается улыбку подавить. Потому что для директора это не престижно. — Ну, Илья Владимирович, хватит напоминать! — тянет протяжно, словно на булку льёт мед где-то на похоронах. — Не хватит, Чикина, пусть все знают, — по плечу Юлю бьет, пока та голову вниз опустила. — У неё свои проблемы, но она их скрывает, да, Юлька? Отвечает за спецэффекты. Спички и зажигалки только по расписанию выдаем. А блондинка тут же в себя приходит и зажигалку в карман убирает, по сторонам смотрит, будто не натворила ничего. — Чикина, я видел всё. Отдавай быстро. И Юля хмыкает, рукой по коротким волосам проводит и красную зажигалку с наклейками отдаёт. Ведь Чикина из тех, кто любит, чтобы красиво было. Особенно огонь. Особенно огонь в её руках. Она наклейки в первый же день приклеила, как только заветная вещь ей в руки попала. А после ходила по центру, часто хвасталась и смотрела по сторонам, чтобы её отдушину не забрали. Ксен ругается, предупреждает, что найдет того, кто ей эту гадость дал. Не хватало им ещё на воздух из-за пубертатного ребенка взлететь. — Спецэффекты? Вы типа отряд спасения? Или самоубийц? — и Виолетта сама смеется над своей шуткой до боли в животе. Потому что Малышенко смешная и прикольная, ей в целом точно не пропасть. — Ну, а это, старый-добрый Мирон! — говорит Саша, эстафету на себя перенимает. А татуированная подмечает, что он либо главная подлиза этого центра, либо ему можно колкие фразы в сторону директора кидать. — Он отвечает у нас за поддержание спортивного духа. — Пиво им покупает в конце дня. Единственный, кто достиг совершеннолетия. Взгляд останавливается на парне в спортивном костюме и черной кепке. Он лыбится во все тридцать зубов, потому что остальных лишился в детстве. А быть может и тогда, когда весь свой район в страхе держал и по понятиям руководил двором. Такие парни как Мирон любят семечки на скамье щёлкать, детишек защищать от несправедливости и пиво за гаражами пить. Только вот взгляд у того был добрый, быть может наивный. А быть может, он вовсе детства не видел и сейчас пропущенными временами наслаждается. Даже если уже совсем поздно. Парень тот приветливо махает, пальцами перебирает, а Вилка глаза закатывает, и руки в крест складывает. Смотрит в угол, где всё это время странная девчонка за ноутбуком сидит. — Руслана, — будто на немой вопрос отвечает Ксенофонтов. — Неплохо в этих ваших компьютерах разбирается. Девчонка и глаз не поднимает, продолжает быстро по клавишам клацать, иногда тяжело вздыхая от неудач и прячась за длинной челкой. Волосы каждые пару секунд за ухо заправляет, а после тут же на лицо накидывает, дабы глаза скрыть. Ведь глаза — зеркало души, а в центре для трудных подростков душа это невообразимая роскошь. — А вы типо её недолюбливаете? Девушка глаза свои на Виолетту поднимает, осматривает и обратно утыкается в мир интернета. Изредка очки поправляет, и прокол в носу теребит. — Она не говорит, — выдаёт блондинка с последней пары, наконец-то включившись в разговор. Виолетта Малышенко врагов своих в лицо запоминает. Особенно таких сексуальных и неприступных. — Типа с тобой? — Типа вообще, — передразнивает девушка. — Не твоё дело, — выпаливает, не дав Вилки и слова сказать. — Знакомься, Кира. Она у нас за постановку номеров отвечает, хореографию и дисциплину. Блондинка с пирсингом в губе улыбку самодовольную и приторную натягивает, к Виолетта подходит, руку протягивает. А Малышенко ведь сама не пальцем деланная, она улыбку чужую подхватывает, и ладонь рассматривает. Изо рта жвачку достает, в руку Киры кладет и ждет развития событий. И так было всегда. Виолетте плевать хотелось на мир вокруг, она его уже давно проебала, ей терять в целом ничего. Только вот Кира совсем другая, но жутко похожая на Малышенко. Жвачку в рот кладет и причмокивает, будто амброзию испробовала. И тогда Виолетта Малышенко понимает, что наступила война. — А вы так и будете мне, типа, ничего не рассказывать? Я так, просто, интересуюсь. — Это Мишель, — Илья Владимирович знакомство продолжает. — Любительница адреналина. — Трюки учу делать, с тарзанки прыгать, а если очень надо, то и с крыши, — сквозь челку на брюнетку смотрит взглядом, будто съесть хочет. — Илья Владимирович, вы уверены, что нам лишний груз нужен? — подает голос Саша. — Я не предъявы кидаю, я рассуждаю. Мы уже давно сформировались, может быть, хватит кого попало брать? А Вилка кипит, потому что ничего не понимает и хочет курить. В ее маленькой голове столько информации за день поместиться не может. Она даже не помнит то, что ела на завтрак. — О наших внеклассных уроках никто не должен знать, поняла? — Виолетта кивает, будто больше не до веселья. — Мы занимаемся отстаиванием своей позиции, борьбой с коррупцией и педофилией. — Чего, нахуй? — Каждый из вас, в том числе и ты, от жизни взяли много плохого, ещё и горьким опытом выращены. Такие дети как вы способны отличать хорошего от плохого, сильного от слабого, наркоманию от инсульта. Такие дети как вы ненавидят политиков, власть и богатых людей. Потому что богатство — это порок. В комнате в миг все замолкают, потому что это не игры, здесь всё серьезно. — Виктор Михайлович поделился информацией о том, что ты танцевать любишь. — Это вы танцевать любите, а я творчеством от скуки занимаюсь. Чтобы не сторчаться, например. Виолетта вспоминает, как однажды она с пьяной матерью пришла на занятия по танцам, потому что та наконец-то разрешила. В тот день она была пьяная, ничего не осознавала и временно любила дочь. А когда наконец-то в ремиссию на несколько недель ушла, то тут же Виолетту родную избила, сказав, что та свой мозг ненужной информацией забивает. Что та из-за танцев принимает наркотики. Что та из-за танцев забила на учебу. Что та из-за танцев дома не появляется и мать не уважает. И тогда Малышенко назло решила действовать. Иногда притворялась другим ребенком, чтобы за занятия не платить. Иногда в окно первого этажа смотрела и движения повторяла. Потому что, по правде говоря, её это пиздец как отвлекало от бренного существования, алкоголя и курения. Отвлекало от повторения образа жизни за матерью. Танцора ведь не курят, верно? Она музыку слушала под одеялом, в наушниках. Смотрела глупые передачи по ютубу и мечтала быть обычным ребенком с увлечениями. А ещё ей казалось, что она наконец-то отпор может дать. Наконец-то пошла против кукушки-Светки. Только вот сейчас танец кажется глупостью, пустой тратой времени. Он с друзьями разлучает и дает надежду. А надежда в наше время — нерациональная трата сил. — Вы хотите сказать, что в подвале тюрьмы для подростков вы решили открыть кружок танцев, просто так? У вас, типа, гештальт с детства не закрыт? — Виолетта на стул усаживается, ноги переплетает в косичку и смеется с глупости. — Ты просто не знаешь, что мы здесь делаем, — недовольно кидает Саша, понимая, что не ту девчонку Ксен в тайные дела их альт-клуба посвящает. — Если вам заняться нечем, и вы пытается ломку свою перекрыть сборами в подвале, то у меня плохие новости. В ту же секунду Виолетта встает с места и уже к двери идет. Ей страшно и она считает людей ненормальными. А ещё она считает, что уже выросла и не в том возрасте, чтобы тратить время на танцы, друзей и здоровый образ жизни. И все между собой переглядываются, улыбку скрыть не стараются. Их жизнь буквально связана, другого не видели никогда. — Виолетта, может быть, ты выслушаешь меня? Илья Владимирович на подростка уверенно смотрит. Пусть и знает, что та уйдет. Пусть и знает, что та вернется. — Вы ещё и перед ней будете стелиться? — парень лысый хмыкает, кепку поправляет от нервов. Он не из тех, кто привык людям доверять. А в комнате той все с проблемами. Каждый секрет хранит, думает, что за его маской клоуна и шута не видно истинных проблем, частых слез и ненависти к себе. — А я не прошу, — брюнетка махает комично и дверью хлопает. Она устала и хочет курить. Ей душно и нервно. Она боится, теряется и не может понять главного. Остальные же с радостью выдыхают, мысленно ненавидят Ксена и надеются, что Виолетта Малышенко больше никогда не переступит порог их базы. — Ну, зачем все это было? Знали же, что откажется. — Кира, я дольше тебя живу, — снова загадками отвечает. — И я каждого из вас сюда привел. Вы слишком похожи, чтобы считаться особенными. После чего Илья Владимирович задание ученикам дает и покидает подвал. Потому что знает, что на улице он вновь встретит Малышенко, жадно поглощающую никотин. — Вы мне хоть раз дадите нормально покурить? — ноет и хнычет. А Ксенофонтов слабо усмехается, потому что понимает, что он за детей в центре в ответе. А ещё понимает, что он действительно их слишком хорошо знает. — Знаешь, Виолетта, а я все равно считаю, что ты умнее, чем пытаешься казаться. Возможно, тебе даже курить не нравится. — Ещё что про меня расскажите? Пиздец как интересно, — отмахивается и шутит. В этом вся Малышенко. Она жизнь свою в серьез не ставит. — Расскажу, что знаю, по какой причине на тебя повесили уголовку, — Виолетта отворачивается, будто не интересно вовсе. — Это ведь ты в семь лет пробралась ночью в дом культуры, разбила ночлег и притворялась ребенком директора, чтобы просто присутствовать на занятиях? — Нет, это какая-то другая ебанутая Малышенко, — скалится, сигаретку между зубов зажимает. — Извините за мат, вы просто меня уже бесите. — Мы за тобой бегать не будем, ты сама это сделаешь, — кидает слова. — Особенно, когда узнаешь, что мы решили наказать Савельева. И Виолетта дымом давится, начинает кашлять и бить себя по груди. Глаза слезятся от дозы никотина или от неприятных воспоминаний, что режут сердце без ножа. Она быстро дышит, гоняя смолу по горлу, и пытается прийти в себя, а Ксен на девушку смотрит с улыбкой, потому что как всегда оказался прав. — Откуда знаете? — отдышавшись, с последними силами. — Я знаю всё, Малышенко, — по спине хлопает. — Если что, знаешь, где меня искать, — оборачивается на полпути. — А ещё, я о планах своих людей никому обычно в первый день знакомства не рассказываю, даже во второй. Это я так, чтоб ты знала.