Любовь и мечты Драко Малфоя

      Он уже почти смирился с тем, что никогда не сможет жениться и иметь детей.       Если бы у него были братья или сестры, все было бы гораздо проще. Но он единственный сын в семье. И так наследство Блэков ушло от него к Поттеру. Очень не хочется, чтобы и наследство Малфоев досталось неизвестно кому. Кому-то, кто в принципе не в состоянии понять, что такое род, какие традиции и магические силы хранят и передают миру древние чистокровные семейства. Такие союзы, как Блэк-Малфой, считаются столпами волшебного сообщества отнюдь не потому, что Малфои за все платят... Очень больно от мысли, что накопленные за века богатства магии и духа может угаснуть.       Отцу уже все равно. Он потух. В самом прямом смысле слова потух. Потерял лоск, начал сутулиться, из взгляда пропало достоинство. Мама считает, его сломали годы в Азкабане. Но Драко знает, что отец сломался раньше — когда Темный лорд лишил его палочки и когда кровь грязнокровок обагрила камни их древнего замка.       Драко с матерью сделали все, что могли, чтобы уничтожить следы нечистой, неволшебной крови со стен и полов их дома, чтобы в доме ни осталось ни капли оскверняющей его крови. У них получилось. Подземелье чистое, хоть и потеряло часть своей магической мощи. Но...       Драко встал и вышел в холл. Вот оно, пятно, которое никак не удается вывести. Кровь Гермионы Грейнджер, пролитая его теткой Беллатрикс, урожденной Блэк, в замужестве Лестрейндж. Кажется, эта нечистая кровь впиталась не только в многовековой паркет замка, но и в его камни, в его основу, в его суть. И никогда от нее уже не избавиться. Как не избавиться от метки на левом предплечье Драко Малфоя. Это пятно крови — их, Малфоев, клеймо навеки.       Отец отстраненно смирился с этим. Со всем. А вот мама... Ей очень трудно принять, что у ее единственного сына, скорей всего, не будет детей. И кровь Гермионы Грейнджер на полу ее дома — постоянное напоминание об этом.       Это случилось именно тогда. Именно в тот день, когда Беллатрикс пытала Грейнджер, Драко Малфой потерял себя.       Ему и стыдно, и страшно об этом вспоминать.       Конечно, он сразу узнал и Поттера с распухщим лицом, и рыжего Уизли, и жутко худую и грязную Грейнджер. Как спокойно и с каким достоинством смотрела она ему в глаза! Словно и не простолюдинка, не... не маглорожденная. И он не смог тогда сказать всем, что это они. Пока из него не выдавили неуверенное «ну да, похожи».       А потом... Грейнджер изо всех сил старалась не кричать, когда Беллатрикс пытала ее. Но это только подзуживала Беллу. А когда безумная Пожирательница коснулась кожи девушки своим зачарованным клинком...       Пустые, помутневшие глаза Грейнджер после войны долго снились Драко. Снились до тех пор, пока его после долгих его обращений не пустили в Св. Мунго, чтобы он помогал целителям снимать проклятия с тех, кто был ранен его родственниками, теми, в чьих жилах течет кровь Блэков и Малфоев. Часть проклятий были древние, родовые, и только носитель той же крови мог их снять.       Ни целители, ни Министерство магии долго не доверяло ему и отказывалось от предложений помощи. Пока проклятые не начали умирать кто в коме, кто в муках. И последнего носителя крови Блэков и Малфоев, владеющего магией рода, допустили до оставшихся в живых.       Сколько тогда Драко видел этих пустых мутных глаз!       Интересно, как так получилось, что душа Грейнджер оказалась неуязвимой к проклятию? Что ее защищало? Отнюдь не то, что в ней нет волшебной крови. Что же тогда? Когда он заговорил об этом с Поттером, тот ответил, что дело в том, что у Гермионы чистая душа, и тьме просто не за что было в ней зацепиться. Драко тогда не понял этого. Но сейчас думает, что, возможно, Поттер прав.       Да, все случилось именно тогда.       Пустые и мутные глаза Грейнджер беспорядочно метались по потолку, по стенам, а потом остановились на Драко.       Честное слово, Драко рванулся бы тогда к ней, отбить ее у Беллакрикс. Но мать неизвестно каким чутьем поняла это и схватила его сзади за плечи. Еле слышно прошептала: «Ее будут пытать сильнее, если ты вмешаешься!» И Драко замер. А Грейнджер, зацепившись своим взглядом за взгляд Драко, перестала метаться, дергаться, ее глаза начали проясняться. Так они и смотрели друг другу в глаза, пока с лестницы из подземелья не выскочили Поттер и Уизли, неизвестно как выбравшиеся, и Беллатрикс не отпустила Грейнджер, не успев домучить ее.       Как Драко было страшно тогда! И, наверно, как она держалась за его взгляд, как за жизнь, так и он держался за ее взгляд...       А потом... Еще до того, как Поттер и Уизли спасли ее, она обмочилась от боли. Драко заметил. И... Потекло и у него.       Мать молча задвинула его за свою спину, незаметно вытащила палочку и высушила его брюки.       А он стоял и молился неизвестно кому, впервые в жизни молился, чтобы Белла не заметила мокрое пятно у Грейнджер на джинсах.       С тех пор у Драко Малфоя ни разу «не встало».       Где-то он слышал, что в магловских аристократических семействах вопрос наследников, если не получается родить своих, решается просто, — на воспитание берется какой-нибудь малыш и правильным образом выращивается. Но Малфой волшебник. И магия крови для него не пустой звук, а то, что составляет основу его жизни и его личной магии. Так что это не вариант.       Теоретически можно было бы съехаться с другой сестрой матери, Андромедой, в замужестве Тонкс. Но ее внук даже не полукровка, а четвертькровка, и в нем не только магловская кровь, но и кровь оборотня. Вроде мальчик еще ни разу не преображался, его отец все же не был рожден оборотнем, неизвестно, передался ли его недуг сыну, и вообще Люпины чистокровные. Но Драко не может переступить через себя.       Хотя все равно наследство Малфоев, когда придет время, разделят между собой дети Поттера и младшей Уизли и сын Люпина. А не чистокровные родовитые правильно воспитанные дети Драко.       Драко почти смирился.       Но есть еще один момент... Ему хочется, как же ему иногда хочется тепла, объятий, любви! Как хочется быть с красивой женщиной! Смотреть на нее, ласкать ее, восхищаться ею, дарить ей сапфиры, бриллианты, рубины, оправленные золотом и древним серебром, с улыбкой давать ей деньги на красивое белье. Почему-то ему важно, чтобы именно на его деньги она покупала себе белье. Хотя, разумеется, она и сама из хорошей семьи.       Иногда он пытается представить себе эту женщину.       Пышные бедра, упругая идеально круглая среднего размера грудь, узкая талия... Она безупречна.       Почему-то Драко никогда не представляет себе эту женщину обнаженной. Только в белье, в кружевном корсете — из тех, что надеваются не под платье, а в будуар. Ради такой женщины он готов оборудовать в замке какой угодно будуар.       Он никогда в воображении не доходил с этой женщиной «до конца». Он приносил ей цветы и дарил ей подарки. Он ее разглядывал. О да, как он на нее смотрел! Он угощал ее вином, фруктами, самыми изысканными закусками и десертами. Он ее гладил, целовал...       Как он ее целовал!..       Осыпал легкими поцелуями ее лодыжки, колени, бедра... Как она раздвигала ноги, чтобы он мог провести языком по краю ее корсета там, внизу, чтобы мог щекотать кончиком языка теплое и слегка влажноватое от вожделения тело в непосредственной близости от того места, вход в которое Драко безнадежно закрыт!       Он трогал губами ее плечи и выступающие над корсетом окружья ее груди. И снова проводил языком по ее восхитительно теплой и гладкой коже сразу над корсетом, словно пытаясь проникнуть под ткань...       Он играл с ее крутыми локонами, вдыхал аромат ее волос и снова чуть влажноватых подмышек.       И сходил с ума от любви и счастья. Она его... Эта потрясающая женщина открыта только ему. Только для него она такая чувственная, такая готовая отдать себя. И такая отстраненная, сама в себе, как положено леди.       Одно только не может решить Драко — какого цвета у нее волосы? Она блондинка или брюнетка?       Поэтому он представляет себе двух разных женщин. Но одинаково прекрасных. И, конечно, в один момент времени одну. Он может принадлежать только одной, никак иначе!       Хотя какая разница, какие у нее волосы и какой корсет... Все равно у него никогда не будет этой женщины.       Тем более ни разу, ни в одну знойную ночь изнывающий от желания и от недоступности для него простой телесной любви Драко Малфой не ощутил ни единого движения, ни единого удара пульса в своем любовном инструменте. Его пенис остается вялым отростком, годным только на то, чтобы ходить в туалет да создавать под брюками небольшую выпуклость, показывающую, что он все-таки мужчина.       И виновата во всем это Гермиона Грейнджер со своими глазами.       И со своими длинными волнистыми волосами.       И своей аккуратной грудью, которую так целомудренно облегают ее строгие блузки под деловыми костюмами, когда он встречает ее в Министерстве магии.       И своей тонкой талией.       И своими узкими бедрами и упругими ягодицами под узкой же юбкой или обтягивающими брюками.       И своими длинными ногами.       И изящными кистями.       И жесткой ухмылкой.       И искренней улыбкой.       И уверенным голосом.       И светской осанкой.       И кровью, впитавшейся в пол и саму основу его замка... Ее неправильной кровью.       И ее недоступностью...       Драко уже давно вернулся в свои комнаты.       В его личную гостиную вошел домовой эльф, левитируя поднос с кофе, порезанным апельсином и свежим номером «Ежедневного пророка».       Малфой вздохнул. Только это ему и остается, до конца жизни пить кофе по утрам в одиночестве и читать «Ежедневный пророк». Никаких семейных завтраков с женой, сидящей напротив него в малой столовой. Никаких детей.       Если у него все же будут дети, он ни за что не будет придерживаться традиции, когда у детей своя жизнь, у взрослых своя, и родители видят их только по часу после чая, когда эльфы приводят их в библиотеку. Нет, его дети всегда, с самого раннего возраста будут сидеть за семейным столом, им будет разрешено разговаривать и смеяться во время завтраков, обедов и ужинов. Дети слишком большая ценность, чтобы ради приличий ограничивать себя в общении с ними.       Ему есть, что передать им. Его магические знания. Предания его семьи. Волшебные сказания. Древние традиции, почти утерянные. Его любовь и ласку. Его верность семье и их матери.       С первой страницы «Ежедневного пророка» на него смотрела Гермиона Грейнджер. Немного презрительный взгляд, высокомерный поворот головы, вздернувшиеся губы. Он помнит момент, когда был сделан этот портрет. К ней подошел Маклаген и, как всегда, пытался ее домогаться, она, как обычно, окатила Кормака льдом и дернула губами. Это случилось сразу после расширенного заседания Министерства, на котором Министр магии Кингсли Бруствер представил ее как свою новую советницу. Драко Малфой был там.       Очень хороший портрет. Хотя Грейнджер очень редко бывает такой... Такой напоминающей профессора Снейпа в их школьные времена. Но ей на удивление идет. Она могла бы стать очень влиятельной леди, если бы нее происхождение.       Интересно, как на ней будет смотреться кружевной корсет?       Впрочем, какая разница?       Она никогда не снизойдет до него. Когда он после войны хотел помириться с ней и сказал, что готов простить ей ее нечистокровность, она смерила его как раз тем самым презрительным взглядом, дернула губой и сказала, что происхождение имеет значение не только для него. Он почему-то ощутил себя тогда таким ничтожеством...       Нет, ему не светит.       Да никто никогда и не позволит Драко Малфою жениться на Гермионе Грейнджер.       Мужчина смотрел на портрет волшебницы и завидовал Кормаку Маклагену. Ему удалось вызвать в Гермионе Грейнджер эмоции. А на него, Драко Малфоя, после того неловкого разговора с его не принятыми ею попытками наладить отношения она смотрит неизменно с прохладным равнодушием.       Поттеру и Уизли она улыбается — тепло и радостно.       На Бруствера смотрит серьезно и внимательно.       На Снейпа — с уважением.       На его отца, когда им приходится встречаться на светских приемах, — с каким-то странным участием.       На его мать — так, словно она что-то знает о ней, чего не знает сам Драко.       А на Драко с полным равнодушием.       Ни намека на осуждение, неодобрение, презрение, не говоря уж о тепле, радости, нежности, желании, уважении, восхищении, преданности, любви...       Ты замечтался, Малфой, сказал он сам себе.       А Грейнджер на фото все слегка поворачивает и поворачивает голову, на ее лицо наползает презрение и ее губа дергается.       И так хочется, как же хочется тронуть своими губами эти ее презрительно вздрагивающие губы!       Но он не решится, никогда не решится подойти к ней с этим. Он никогда с ней об этом не заговорит.       И... она же... грязно... Нет, не стоит больше говорить это слово. У нее неволшебная кровь.       Драко владеет магией крови. Кровь может показать многое. Через кровь волшебника можно многое сделать: и навести порчу, и отследить человека, и вылечить его. Кровь — невероятно сильная, могущественная магическая субстанция.       Интересно, как это ощущается, когда в тебе часть крови неволшебная? Темный лорд выбешивался вмиг, когда кто-то решался напомнить ему, что он полукровка. Снейп ненавидит свою полукровность, словно некую неполноценность.       Как Грейнджер ощущает то, что она другая, не такая, как все?       Как бы взять ее кровь, чтобы посмотреть, какая она? Есть ли в ней магия? Можно ли через ее неволшебную кровь наводить чары?       Драко Малфой представил, как она подходит к Гермионе Грейнджер и просит у нее несколько капель ее крови. Вряд ли в ее лице будет легкое презрение. В нем наверняка будет лед, ярость и презрение такое, что Драко в нем просто утонет, захлебнется. Но как же она в этот момент будет красива!!!       Драко хмыкнул.       И как ответ на его хмык, в его брюках что-то вздрогнуло.       Он замер.       Сколько лет он не ощущал жизни там?       Он уставился на портрет Грейнджер в газете и положил руку себе на промежность.       Потом прикрыл глаза и представил себе ее локоны... Он уже не думал о том, позволит ли она когда-нибудь ему целовать свои локоны, он целовал их в своем воображении, задыхаясь от нежности и от желания перейти от локонов к плечам, груди, животу и ниже... И никакого корсета.       Что же это такое... Кажется. ему срочно нужен душ.       — Может быть, это твой шанс, сынок?       В дверях стояла Нарцисса.       Все лицо и шея Драко залились краской.       — Вообще-то я уже давно тут стою, я не подсматривала, это ты меня не заметил. Прости, если смутила тебя. Может, устроим небольшой прием в ее честь? Пригласим Министра магии, еще несколько семей из нашего окружения. Украсим сад. Потанцуешь с ней. А там видно будет.

...

      Через год Драко Малфой женился на молоденькой девушке из не очень богатой, но очень честной, с безупречной репутацией, чистокровной семьи.       На следующий день после объявления о помолвке, опубликованном в «Ежедневном пророке», советница Министра магии Гермиона Грейнждер получила от Малфоя-младшего очень нежный букет, невероятно похожий на букет невесты, и украшение — легкое колье из серебра в виде переплетающихся цветочных стеблей с самоцветами в сердцевинах серебряных цветов. И письмо на пергаменте с гербами Блэков и Малфоев. В письме только одна строчка: «Спасибо, Грейнджер!» И подпись: «Драко». Без фамилии.       Она удивилась, но подарок приняла. Только потому, что принесла его в Министерство Нарцисса Малфой. Миссис Малфой негромко проговорила: «Пожалуйста, возьмите... Это в благодарность за то, что вы спасли моего сына. Украшение подбирала я».       Колье очень приятно ложилось на ее шею. Она надевала его, когда ей было грустно и хотелось, чтобы ее кто-то искренне, не думая о том, кто она такая, обнял.       Она пыталась выявить чары, наложенные на украшение. Но чар не было. А увидеть любовь с помощью волшебной палочки невозможно.       Да и могла ли в принципе предположить маглорожденная Гермиона Грейнджер, что ее всю жизнь тайно и трепетно любит высокомерный сноб Драко Малфой, про которого судачат, что он к свадьбе скупил целый магазин игривого женского белья в Косом переулке?