Дети не боятся эмоций

      У Антона бешено бьётся сердце, когда он, потеряв голову, спешит в раздевалку. Напряжение в груди, по ощущениям, достигло своего пика. Мальчику хочется крушить, бить, рушить всё, что под руку подвернётся, разорвать собственную тренировочную одежду и воткнуть лезвия коньков в стену. В ушах стоит гул, всё происходит как будто не с ним. Он не помнит, как доходит до общежития, полностью захваченный собственными мыслями и переживаниями. Шастун падает на кровать, не раздеваясь, и воет в подушку от больно сдавленного обидой, непониманием и несправедливостью сердца.       Почему он так сказал? Почему нагрубил и накричал? Как теперь не получить от Попова по самое не хочу? Или плохой исход уже неизбежен? Сам ведь виноват, последнее время вечно пререкается, но вот поделать с этим ничего не может. Слова как-то сами вылетают, не успев пройти фильтр мозга. Мальчишка выпаливает всё, что думает в тот момент его подростковое, бушующее сердце, хотящее доказать всё и вся.       Стоит только представить, что он, двенадцатилетний пацан, в таком тоне разговаривает с лучшим тренером России, так сразу Арсения можно оправдать. Он и так слишком много его каприз терпит, пропускает мимо ушей недовольства и закрывает глаза на мелкие проказы. Но любому терпению приходит конец, не так ли?       Мужчина точно придёт через пару часов до ужаса злой. И получит Антон за все свои грехи и недомолвки, отгребёт и будет плакать, как ребёнок малолетний. Надежда на то, что тренер смилуется..? Едва ли. Попов слишком упрям и прямолинеен, обещания держать умеет прекрасно. У мальчишки не закрадывается ни одного сомнения в том, что взрослый это сделает. От осознания неизбежности выворачивает ещё сильнее, вырывая из уст жалобный вой.

***

      Арсений полуживой идёт в общежитие под руку с Любовью Ивановной. На улице гололёд, пожилому человеку легко поскользнуться, а голубоглазому не составило труда проводить старушку. Голова брюнета пуста. Мысль о родном спортсмене просто отрешённо крутится где-то рядом, но развиваться не планирует.       — Ой, Арсений Сергеевич, а чего ж Антошка сегодня такой потерянный убежал? Даже не попрощался, — вдруг совершенно наивно спрашивает вахтёрша, маленькими шажками передвигаясь по льду, — Я уж не стала его останавливать, думаю, мало ли что, — вздыхает она.       — Он.. был.. не в настроении. Я счёл необходимым отправить его в комнату, чтобы он привёл мысли в порядок, — не сразу, но в итоге достаточно убедительно отвечает Попов, — Я с ним поговорю ещё. И прощаться ещё раз научу обязательно, — твёрдо говорит он.       — Арсений… Сложный ты человек, — качает головой старушка.       — Не спорю. Но это необходимо, — своей интонацией Любовь Ивановна ой как задела самолюбие тренера.       — Может другим и необходимо, только вот Антоша твой в другом нуждается, — поучительно рассказывает она, — С ним разговаривать нужно, он воспитанный, целеустремлённый, хороший. Он не может хамить тебе без причины, понимаешь? — вахтёрша объясняет всё это главному тренеру, как маленькому, медленно, стараясь донести суть, — Да, мальчик эмоциональный, но ребёнок же ещё. Неужели себя не помнишь? При мне тут истерил на Дроздова, как бы он тебя не строил, — вспоминает старшая.       — И мне за это очень стыдно. Такое поведение недопустимо, — нетерпеливо перебивает её фигурист, с пренебрежением к себе же вспоминая тот проблемный возраст.       — Тише ты, — шикает на него старушка. Голубоглазый поджимает губы, — Видишь, помнишь, ты таким же был. И вот подумай, чего бы тебе тогда хотелось получить от тренера. И проанализируй, чего твоему Антону хочется. Может покричать, может дополнительных нагрузок дать, чтобы пар выпустить, а может его нужно ласково спать уложить…       — Любовь Ивановна, вот здесь он у меня! — Попов энергично тычет ребром ладони себе под горло, — Не готов я этому нахалу малолетнему заботу дарить, Вы меня поймите! — бушует мужчина, — С ним же невозможно разговаривать!       — Мы с ним прекрасно общаемся, — противоречит вахтёрша, мотая головой, — Приди сейчас к нему и обними, он тактильный мальчик, потом уже поговорите обо всём, — бывало советует старшая, хряхтя переступая порог общежития.       — Вы к нему слишком добры и лояльны, так нельзя! — остаётся непреклонным мужчина, останавливаясь ненадолго у почему-то пустующего поста Владимира Степановича, чтобы перевести дух, — Он совсем расслабится, и полетят все наши старания. К подросткам, а к парням особенно, нужно категорично и жёстко, авторитет терять нельзя, — уверенный в своих словах, брюнет доводит вахтёршу до её комнаты.       — Думайте, голубчик, думайте. Преподаватель должен находить подход к ребёнку и делать из этого какие-то выводы. Проанализируй своего Антона, он ведь не без причины вредничает, — многозначительно смотрит снизу вверх старушка, на ощупь ища в кармане ключи.       — Да не хочу я разбираться! Я ни в чём не виноват! Это он обнаглевший в край, — почти кричит Попов, взбешённый тем, что наглого мальчишку ни в чём не обвиняют, а делают бедненьким, «Пожалейте!», — Кто я такой, чтобы с ним сюсюкаться? Не маленький, сам за советом придёт, если надо будет. Сейчас он меня ни во что не ставит! А мне обидно, Любовь Ивановна, я с ним душу разделяю, а он… Ээх! — отчаянно машет рукой мужчина, разворачиваясь.       — Добрых снов, Арсений Сергеевич, — тихонько желает вахтёрша, наконец отыскав ключи.       — Доброй ночи, — сквозь зубы из вежливости мямлит Арсений, проходя к лестнице. Выйдя на второй этаж, тренер понимает, что его напряжение и взбаламученность никуда не делись, зато присоединилась усталость. Усталость от взаимодействия с вечно эмоционально нестабильным подростком, который взрывает голову пока только в раздражающем ключе, но никак не в эстетическом. Хотя, кажется несколько девочек на шатена уже засматривались на чемпионате России.       Мужчина открывает дверь с размаху, набирает побольше воздуха в лёгкие, собравшись налететь на пацана с порога, но вдруг замирает на месте с открытым ртом.       Прямо перед ним, на кровати ровно лежит Антон. На животе, в своей любимой длинной чёрной куртке, которая ему буквально до колен, и за которой его практически не видно.       Зато попу прикрывает…       — Шастун, — неуверенно, негромко зовёт старший, но в ответ не слышит ничего, кроме тихого сопения. Небрежно закрытая тренировочная сумка валяется прямо у изножья, в комнате и на столе привычный бардак, а дверца шкафа не закрывается до конца из-за выглядывающего оттуда шарфа.       Злость понемногу утихает. Попов подходит к постели, скидывая капюшон с детской головы. Лоб мальчишки потный, конечно, в куртке в комнате совсем жарко. Брови его хмурые, розовые губы поджаты, а дыхание тяжёлое. Тренер выдыхает и аккуратно, стараясь не разбудить ребёнка, понемногу снимает с него куртку. Через пять минут беспокойно спящий парнишка лежит под пуховым одеялом в одних трусах, а рядом, на стуле, сидит в размышлениях Арсений.       Сейчас, когда взрослый видит уставшего подростка, которому, судя по всему, снится кошмар, тренер просто не может на него злится. Они оба выдохлись, исчерпали запас энергии друг на друга, теперь без сил. Попов обречённо вздыхает, запуская ладони в смолистые волосы, и легонько массирует кожу головы.       Как же ему не хочется со всем этим разбираться. Он же тренер, почему он должен решать вопросы психов подопечного? Антон правильно сказал, Арсений — тренер, и должен выполнять свою работу. Но только ли физическая подготовка ученика входит в его обязанности?       Из мыслей выводит внезапно громкий возглас Шастуна, который подскочил на кровати, но не проснулся. Голубоглазый вздрагивает, а потом начинает спешно укладывать мальчишку за плечи обратно на подушку.       — Нет! Простите, простите! — скулит спортсмен, почти не двигаясь. Он говорит это шёпотом, почти неслышно, но в комнате звенящая тишина, поэтому старший улавливает каждый звук, — Правда не буду! Ну, пожалуйста, Арсений Сергеевич! Простите, — парнишка гаснет на глазах, под конец совсем обречённо растекается под одеялом, которое, будто придавило его своим немыслимым весом.       У Попова от вида ребёнка сжимается сердце. Это перед ним мальчик извиняется сейчас. Из-за него мучается и скулит. Как и из-за него в принципе видит этот кошмар. Но мужчина почему-то не может себя пересилить и разбудить ученика, он словно окаменел и теперь может только выпученными глазами глядеть на ребёнка.       — Нет, не надо! Не надо, Арсений Сергеевич, не надо! Пожалуйст… А! — Шастун всё-таки просыпается. Распахивается опухшие веки, тяжело дышит, боясь перевести взгляд или пошевелиться, поэтому неосознанно понемногу пытается восстановить хронологию сна.

***

      Антон стоит на краю громадного обрыва. Перед ним светлое, восходящее солнце, которое мягко отливает ровные черты лица, выделяя крохотную родинку на самом кончике носа. Тишина. Приятная, расслабляющая, окутывающая теплом и умиротворением. Лёгкий белый шум совсем не режет сознание, а только очищает мысли.       Вдруг солнце заволокло свинцовыми тучами, да так быстро, что всё, что успел сделать мальчик — широко открыть рот от удивления. Смятение быстро сменилось лёгким страхом. Нужно было бежать в укрытие, пока дождь не начался и не затопил дорогу юному фигуристу.       Крупные капли начали стремительно падать с неба. Развернувшись, Шастун увидел перед собой немного мрачноватый еловый лес, вглубь которого уходила тонкая, но хорошо заметная тропинка. Не задумываясь, парень побежал по ней. Холодный, пронизывающий ветер дул прямо в спину, противно задувая под лёгкие майку и шорты. Практически ледяные капли сыпались на детское лицо, голову и за шиворот, тут же превращая мальчишку в промокшего до нитки зайчика из детского стишка.       Парнишка бежал долго, но, как назло, ужасно медленно. Ноги еле отрывались от земли, их как будто тянуло вниз, хотя младший прилагал колоссальные усилия. Хотелось уже скорее оказаться в тепле и в сухости, выпить горячего чая и завернуться в согревающее одеяло. Антон был уверен, что в конце пути его ждёт какой-нибудь домик или хижина, где он тут же получит всё желаемое, где его отогреют и примут, как родного.       Тропинка всё не кончалась. Казалось, она была бесконечной и вечно пустой. Пацан уже успел отчаяться, притормозить, как всё-таки заметил что-то вдалеке. Загоревшись по новой, он ускорился, приближаясь к намеченной цели.       Вдруг, перед ребёнком снова обрыв. Крутой, бездонный и до жути опасный, если подойти к самому краю. Разочарованию и непониманию мальчика не было предела. Куда он так долго бежал? Не меньше получаса ушло на дорогу в никуда!       — Ну, что, Шастун? — вдруг звучит далеко сзади грозный голос Попова. Антон рефлекторно подскакивает и шарахается в сторону, чудом избегая падения в бездну. Сердце пропускает два удара. Что тут, в этом неизведанном мире, делает тренер? — Пришла пора расплачиваться за свои выходки. Как думаешь, сколько ударов ты заслужил? — мужчина в секунду оказывается непозволительно близко, продолжая хлопать по ладони сложенным вдвое кожаным ремнём. Мальчишка хочет что-то сказать, возразить или спросить, но голос просто пропал. Антон открывает рот, словно рыба, не издавая ни звука. Арсений злобно смеётся, как настоящий злодей из сказок и мультфильмов, а потом вдруг резко скалится, запугивая длинными и острыми клыками, — Ну же, скажи хоть что-нибудь, бессовестный мальчишка. Или будет хуже, — брюнет, наклонившись прямо к уху спортсмена, говорит пробирающем до костей голосом какие-то страшные вещи. Парнишке хочется верить, что взрослый шутит, — Ой, это что, слёзки? Тошенька плачет? — издевается Попов, насмешливо изображая жалобный тон. Шатен не может остановить хоть и несильный, но поток пугливых слёз, который бежит из зелёных, прямо как лес впереди, глаз, — Ты всегда был мямлей, слабаком и тряпкой. Как ты вообще в спорт попал? — голос снова стал властным и безжалостным.       Старший злится, хватает парня за шкирку и опрокидывает вниз лицом. Но аккуратный нос не встречается с мокрой и липкой от дождя землёй, а утыкается в белые пыльные простыни. Мальчик быстро оглядывается, надеясь не увидеть рядом Арсения, но нет, он стоит прямо посередине комнаты, продолжая устрашающе замахиваться ремнём.       — Нет! Простите, простите! — голос наконец возвращается, только звучит уж слишком жалко. Антон переворачивается на спину, потом садится и принимается размахивать перед собой руками.       — Сколько ещё будет продолжаться твоя вседозволенность? Думаешь, ты тут особенный? Как ты вообще смеешь мне грубить? Да ты никто, понял! Всё ему можно, посмотрите! — мужчина кровожадно подбирается всё ближе, медленно, словно лис на охоте, — Ты ж так и будешь продолжать себя вести по хамски, если я это не сделаю, — брюнет акцентирует внимание ребёнка на ремне, заставляя сглотнуть вязкую слюну и затрястись, как листочек на ветру.       — Правда не буду! Ну, пожалуйста, Арсений Сергеевич! Простите, — уже начинает вырываться и плакать зеленоглазый, стараясь улизнуть или хотя бы не дать схватить себя.       — Ну, нет, Шастун, ты от меня никуда не уйдёшь! Теперь буду баловаться я! Ха-ха! Тебе будет больно, дорогой, очень больно, — голубоглазый запросто перехватывает худые руки и одним движением переворачивает воспитанника на живот. Мальчишка почему-то опять не может ничего сделать, окаменел будто. Остаётся только кричать, умолять и рыдать.       — Нет, не надо! Не надо, Арсений Сергеевич, не надо! — Антон видит, как взрослый чуть ли не облизывается, наслаждаясь собственной властью. Потом он бережно оглаживает свой чёрный широкий ремень, любуясь им со всех сторон, и всё-таки резко замахивается, — Пожалуйст… А! — оглушительный удар тут же прилетает на худую попу мальчишки под жалобный вой и зловещий смех.

***

      — Боже! — пацан резко закрывает глаза ладонями и часто дышит, пытаясь не расплакаться от бушующих внутри нервов. Он переворачивается на бок, к стенке, и подгибает ноги к груди, сжимаясь в комочек. Страшно. Ужасно страшно.       — Антон, — как-то жалобно шепчет брюнет, разумеется заставляя мальчишку вздрогнуть и неслышно сматерится, — Что тебе снилось?       — Вы давно тут? — вместо ответа выпаливает хриплым голосом зеленоглазый.       — Достаточно. Ты спал в куртке, я тебя раздел и уложил нормально, решил не будить, — вяло поясняет старший, а напуганный мальчик поднимает одеяло, убеждаясь в том, что он в одном белье.       — З-зачем Вы меня раздели? — надломно спрашивает шатен, кутаясь в одеяле по подбородок.       — Ты что, стесняешься? — удивляется Арсений, сводя брови к переносице, — Мы регулярно встречаемся на взвешивании, ку-ку, — машет рукой он, но взгляд младшего всё так же остаётся направлен в стену, — Я должен был оставить тебя в куртке? — неожиданно начинает закипать брюнет. Вот почему с этим мальчишкой всегда что-то происходит?       — Всё равно неприятно, — как-то зашуганно бурчит Антон, полностью прячась в одеяле и закусывая губу от смешанных ощущений. Он всё понимает, но после конфликтной ситуации быть перед тренером почти полностью голым… не лучшее ощущение в жизни.       — Прекрати, — отступает голубоглазый, смягчаясь. Снова нет сил ни на что. Не хочется ни разговаривать, ни злится, ни ругаться, ни решать что-то, — Заснёшь?       — В смысле?       — Могу посидеть с тобой немного. После кошмаров всегда тяжело засыпать, — поясняет брюнет, который вообще не понимает, что движет его предложением. А Шастун не может понять, что ему на это отвечать. Дурацкий вопрос.       — Я не знаю, что сказать, — решает не врать. Арсений Сергеевич не любит враньё до скрежета зубов, хоть тут и немного другая, не такая напряжённая ситуация. Под одеялом становится слишком жарко, поэтому зеленоглазый вынужденно высовывает голову на воздух.       — Расскажи, что снилось, — предлагает тренер, подпирая свою тяжёлую голову рукой.       — Не хочу, — ещё тише бормочет шатен, мечтая забыть это страшное сновидение, которое сгенерировало его уставшее и запуганное сознание. Ещё ведь не известно, решил Попов наказание отменить вовсе или просто отложил до момента, когда у него будет подходящее настроение.       — Мне уйти? — спокойно уточняет брюнет.       — Н-нет, — подумав немного, всё-таки сдаётся мальчик.       — Тогда засыпай, Антон, — взрослый истощённо вздыхает и осторожно тянется рукой к русой макушке, поправляя прядки и слегка поглаживая тёплый лоб и голову, — С завтрашнего дня тренировки в семь, Европа на носу. Будильник поставишь? — через минуту вспоминает брюнет, слегка потрепав плечо.       — Стоит, — еле ворочая языком и губами, шепчет мальчишка, и Арсений оставляет его спать. Взрослому совсем не обязательно знать, что пацан и так встаёт каждый день, кроме воскресенья, в полседьмого, чтобы полчаса побегать по пустой утренней улице, а потом только идти собираться на официальную тренировку.

***

      — Спина! Ещё сильнее! — Попов ничуть не сбавляет обороты даже в заключительный день, всё пытаясь добиться идеального результата, что удаётся во всём мире совсем-совсем не каждому. Но брюнет искренне пытается выжать из своих подопечных всё, чтобы этого «идеально» достичь. Если у него у самого получилось, значит и другие смогут, просто пока не прикладывают для этого достаточно усилий или не хотят, — Ты можешь лучше, Шастун. Зачем себя жалеешь?       — Да ну не жалею я! — обидчиво всплёскивает руками мальчишка, бездумно вычерчивая фигуры на льду в одной точке.       — Да вижу я, — закатывает глаза старший. Они с подростком так и не поговорили, хотя прошла уже целая неделя с того самого скандала. Скользкая тема сошла на нет сама собой, но оба чувствовали неприятную недосказанность, — Соберём произвольную и отпущу на обед. Вперёд, — качает головой на лёд тренер, вздыхая.       — Так я катал уже! — возмущается младший, который хорошо так подустал за полдня супер интенсивной работы.       — Вот покажи мне ещё раз эту красоту значит, — держится спокойным голубоглазый, начиная искать композицию в папке, — Не забудь завтра взять флешку с музыкой и шарф, в Стокгольме обещают сильный ветер. И только попробуй выпереться в кроссовках! В первом попавшемся магазине куплю розовые ботинки с бабочками, и будешь в них ходить! — намного громче говорит мальчику старший и включает музыку, на первых аккордах потирая уставшие и покрасневшие глаза.       — А там снег будет? — в параллель своим выкрутасам спрашивает зеленоглазый.       — В апреле? Сомневаюсь, — усмехается мужчина, но резко ставит композицию на паузу, — Нет, ребра не было и ты не завернул себя. А я говорил об этом и не один раз! — Антон со вздохом повторяет часть танцевальной дорожки, которая не понравилась Арсению, а после кивка вновь принимает начальную позицию, — Сделай, пожалуйста, руки мягкими. Ты стоишь, как дерево, — с долей какой-то брезгливости замечает взрослый. Шастун старательно корректирует стойку и, услыхав первый аккорд, начинает кататься, — Попади в сильную долю, давай! Да выпрыгни ты здесь с головой! На выходе грудь вперёд сделай, я тебе прошу! Из тебя будто заноза выйти должна, а ты вслед за ней, туда прям потянуться! — летят эмоциональные замечания, — Нет. Заново, Шастун.

***

      — Ты руки соберёшь когда-нибудь или нет? Достал уже, честное слово, — сначала кричит, а потом уже разочарованно вздыхает голубоглазый, привычно разъезжая в семь вечера по льду подле спортсменов.       — Да нормально сейчас было! — возражает Антон, начиная чуть ли не быковать на брюнета.       — Мне, наверное, всё-таки лучше видно, не находишь, Шастун? Прекращай свои разговоры и исправляй! — скалится старший, плотнее складывая руки на груди. Как же он устал от этого малолетнего прерикателя и грубияна…       — Ну, конечно, Антон опять плохо…! — не затыкается парень, но тут же получает сильный подзатыльник, — …й. Больно вообще-то! — дуется он, потирая ушибленное место.       — А мне не больно? Не больно слышать от тебя подобное каждые десять минут? — Арсений нависает над спортсменом, грозя указательным пальцем, — Ты каждый раз перечишь моим замечаниям и нос воротишь от любого моего слова! Зачем я тебе вообще? — задаёт давно крутившийся в сознании вопрос мужчина, а мальчишка и не знает, что сказать. Что-то больно щемит в сердце, намекая на неправильные действия и слова. Но поздно что-то менять, как обречённо думает мальчишка, — Кстати, только недавно я ясно слышал, как ты хочешь, чтобы я тебе просто кивал, помнишь? — откапывает факт Попов, прожигая зелёные напуганные глаза напротив. Шатен не понимает, как тот узнал…, — Окей. Киваю! Делай, что хочешь. Уговор тот же: чисто прыгаешь три четверных — будет тебе отдых, а если не займёшь ничего — ты тут больше тренироваться не будешь, — тренер жёстко режет буквально все нитки сразу, удаляясь и оставляя своих офигевших детей на льду одних.       — Шаст, нормально всё? — осторожно спрашивает Васюхник, подъезжая к замеревшему в думах другу.       — Ник, я влип походу, — почему Антон сначала говорит, потом думает? Ну, правда, почему? Почему не понимает обычных и серьёзных вещей сразу? Почему позволяет огрызаться? Но он правда чувствует непреодолимое желание что-нибудь ответить Попову на любое его замечание, оспорить или выяснить. Только вот мальчик забывает, что не с другом на прогулке футбольный мяч делит, а конфликтует с очень уважаемым в мире человеком.       Через пять минут приходит Павел Алексеевич, который начинает вести у них тренировку вместо Арсения. Воля на шатена внимание обращает достаточно часто, докучает мелочами и тонкостями, только вот его выводить из себя Шастуну как-то не хочется. Антон спокойно и внимательно выслушивает каждый нюанс, даже не задумываясь о своём абсолютно разном отношении к эти двум взрослым. Просто так, легко выполняя команды и пожелания хореографа, команда занимается оставшиеся два часа льда и заминки.

***

      — Сепарация и снижение авторитета родителя, желание делать всё по-своему. Он просто растёт, становится невыносимым, чтобы Вам было проще его отпустить во взрослую жизнь, — терпеливо объясняет Валентина Юрьевна сидящему напротив неё печальному Арсению, — Вы ведь ему отца заменяйте, вот и получайте, — она немного улыбается, разводя руками.       — И что мне делать? Я не папа, я тренер, мне результат нужен, а не его загоны, — теряется фигурист и с надеждой смотрит на девушку перед собой. Ему так хочется, чтобы всё устаканилось, и можно было работать в прежнем режиме. Так хочется!       — Будьте тренером, — как не странно, психолог говорит именно это, — Он спорит, потому что считает, что его мнение не учитывается, что он ещё маленький или несамостоятельный, — продолжает женщина что-то фиксируя у себя в компьютере.       — Но ведь это правда! Самый настоящий малолетний шкет и грубиян, — громко возмущается мужчина.       — То есть, подросток, — спокойно делает акцент Валентина, — Снимите на камеру, укажите на ошибки с доказательством, тогда он не сможет Вам ничего сказать. А если и начнёт, не заводитесь. Он проецирует Ваше состояние машинально. Антон всё ещё ребёнок, верно, а дети прекрасно чувствуют эмоции, — девушка говорит размеренно и плавно, будто рассказывает подобную лекцию в тысячный раз в своей жизни. Брюнета её тон медленно успокаивает, — Конечно, стоит с ним спокойно, но серьёзно поговорить, только Вы должны быть к этому разговору готовы. Готовы к его выходкам, несогласию, психам и всему остальному.       — Но он меня совсем не боится и не уважает, я просто перестал иметь какое-то место в его воспитании, — вставляет Попов.       — Вам кажется. Подростки подчинены эмоциям и гормонам, он выдаёт всё на одном дыхании, но головой прекрасно понимает весь кошмар только после того, как наломает дров. Это свойственно всем в его возрасте, перестройку организма у спортсменов никуда не денешь, как и у обычных людей, — вздыхает психолог, — Скажите, что понимаете его чувства, что обидно падать, жалко, когда долго не получается, знаете, что хочется отдохнуть. «Но результата нужно достичь, поэтому мы и работаем», — предлагает она.       — Ладно, я примерно понял, но ничего не обещаю. Мне бы самому всё внутри себя устаканить для начала, — концовку Арсений бубнит уже себе под нос, — Спасибо, до свидания!

***

      — Быстро купаетесь и спать. Завтра ровно в семь быть на завтраке на первом этаже, — чётко указывает юниорам Арсений, зачем-то считая количество детей, выходящих из автобуса. Задержав нечитаемый взгляд на долговязом парнишке, с которым они обоюдно не разговаривают уже сутки, тренер не замечает ответного детского взгляда на себе, потому напряжённо вздыхает. Что они как дети малые? Спорт не терпит таких эмоций, тогда почему он, взрослый человек, так себя ведёт? Непонятно, что сейчас происходит в голове у Шастуна, и это немного пугает. Всю дорогу от самой комнаты общежития до настоящего момента с него не слезали наушники, — Итого мы имеем одного ушедшего в свои мысли и полностью отрешённого от внешнего мира спортсмена, — сам себе беззвучно шепчет голубоглазый, а потом тихо матерится, ведь наступил ногой в лужу и запачкал брюки.       Когда всех распределили по комнатам, Антон затейливо предложил Никите, с которым его и поселили, пойти прогуляться по ночному Стокгольму.       — Ты с ума сошёл? Одиннадцать ночи, темень! А если Арсений Сергеевич узнает? Или Павел Алексеевич? — приводит достаточно разумные аргументы парень, выискивая в чемодане ванные принадлежности и пижаму.       — Да как они узнают? Не хочу тут сидеть, — печально оглядывает бежевые стены номера Шастун, который вполне выспался в самолёте. Сейчас хочется побродить по улице, на свежем воздухе, подышать, подумать.       — Тох, не надо, — мотает головой Васюхник, пытаясь отговорить друга от его безбашенной идеи. Ну куда им одним, ночью, в незнакомом городе!       — Да ладно тебе! Я сам тогда пойду, — пожимает плечами мальчишка. Он вытягивает из своего чемодана перчатки, почему-то решая сохранить нежную кожу своих рук, чего раньше никогда не делал, — Ты, главное, не сдавай меня, — перед уходом коротко просит зеленоглазый, выскакивая в коридор в своих лёгких кроссовках вместо ботинок. Он что, не может эти лужи просто обойти? Ну в самом деле. И ботинки не нужны.       — А ты, главное, не потеряйся, — вздыхает Никита, сразу чувствуя «что-то не то» где-то на подсознании. Но, так как поделать он с этим ничего не может, то только тяжело вздыхает и уходит в душ. Если его сосед выспался в дороге и теперь может не спать хоть всю ночь, то Васюхника дорога, наоборот, вымотала окончательно. Поэтому всё, чего он хочет, это поскорее оказаться в царстве Морфея.

***

      Арсений, сидящий на кровати в соседнем номере, услышал характерный звук захлопывающейся двери. И всё бы ничего, если бы ни полчаса, которые уже успели пройти после заселения. Пока взрослые обсуждали предстоящие дни, дети немного посидели на этаже, пообщались, несмотря на поздний час, и разошлись по комнатам. Значит, все спортсмены уже должны быть на финишной прямой ко сну.       Сам мужчина слишком устал, чтобы идти проверять каждый номер и пересчитывать детей. С правилами и техникой безопасности на выездах каждый был ознакомлен дважды, поэтому, надеясь на разумность юных чемпионов, брюнет всё-таки встаёт с кровати, решая потратить оставшиеся силы на разбор вещей.       Но первым делом захотелось немного подышать свежим воздухом и заодно проветрить комнату. Выйдя на небольшой балкон, не снимая серой худи, Попов глубоко вдыхает, а потом так же неспешно выдыхает, расслабляясь. Он ни о чём не думает, оглядывая окрестности.       Даже мальчишка, точь-в-точь похожий на Шастуна, и голубоглазый уверен, что это он и есть, картину не смазывает. Почему? Потому что сильнее некуда. И так весь мозг кипит, а Антон там всю эту вакханалию возглавляет. Поэтому Арсений заходит обратно в номер, продолжая начатое, а в голове делает пометку:

      Позвонить ему через полчаса.

***

      Мальчишка гулял около двадцати минут, успел немного замёрзнуть и в итоге вышел на какой-то жутко красивый мост. Людей было совсем немного, прохожие не спеша шли по своим делам, не обращая абсолютно никакого внимания на одинокого ребёнка у ограждения. Антон смотрел на немного волнистую из-за ветра водную гладь и думал о завтрашнем выступлении. Юниорский Чемпионат Европы. Это ведь давно уже не шутки. Сколько пройдено соревнований, чтобы дойти до такого уровня. Только вот сейчас, на прямом пути к старту, Шастун не чувствует ни азарта, ни смелости, ни боевого настроя. Ему не хочется стараться и выкладываться на полную, даже не хочется выходить на лёд, показываясь людям, не хочется слышать аплодисментов, ни восхищённых, за победу, ни поддерживающих, в случае тотальной неудачи. Всё это сейчас почему-то до дрожи раздражает, нервирует и удручает. Тренеру, конечно, о таком «прекрасном» настроении говорить не следует, только хуже станет. Арсений и так никаких рабочих знаков внимания к парню не проявляет, а узнав, что тот не готов бороться, и вовсе пошлёт.       — Делай, что хочешь. Уговор тот же: чисто прыгаешь три четверных — будет тебе отдых, а если не займёшь ничего — ты тут больше тренироваться не будешь.       Эти слова Попова плотно засели в мыслях, периодически повторяясь там с точно той интонацией, с которой были сказаны. Осознание своего конкретного тупика никак не хотело приходить в полной мере. Чувство разрыва чего-то важного билось в сердце с того самого разговора, но вот никакого следствия из этого не было. Мальчику не хотелось работать, чтобы получить отдых, не хотелось работать, чтобы просто остаться под крылом главного тренера России. Это путало и немного пугало.       Пустой взгляд парнишки в воду проясняется, когда в кармане ветровки вибрирует телефон. «Арсений Сергеевич Попов». Зеленоглазый никогда не любил придумывать какие-то прозвища и подписывать контакт по особенному, ему казалось, что ФИО — оптимальный вариант во всех случаях. К тому же, и не запутаешься никогда, сразу понятно, кто звонит. Тяжело вздохнув, от конкретного такого понимания, кто звонит, шатен принимает вызов.       — Алло? — из-за долгого молчания голос выходит немного сиплым, поэтому мальчик слегка прокашливается.       — Антон, ты где? — абсолютно спокойно, как может показаться, спрашивает мужчина.       — В номере. Где ж мне ещё быть? — не сдаёт себя Шастун, ведь на улице совсем тихо, а от ветра динамик закрывает собственная ладошка.       — Я видел, как ты уходил из отеля полчаса назад. Поэтому честно мне сейчас ответь: где ты? — поясняет мужчина с потихоньку нарастающей злостью в голосе.       — Гуляю, — коротко бросает младший. У него нет никакого желания общаться и объясняться.       — Почему ты никому об этом не сказал? Вам запрещено ходить по незнакомому городу одним. Ночь! Тебе завтра катать короткую. На каких силах, позволь спросить, ты будешь это делать? — твёрдо продолжает брюнет, склонившись над столом у себя в комнате.       — Не знаю, — пусто шепчет спортсмен. Арсению этот голос не нравится, но что-то предпринимать желания нет.       — Быстро возвращайся. Я зайду через десять минут, проверю, — распоряжается взрослый, потирая уставшие глаза, — Не заблудишься?       — М-м, — Антон сбрасывает и тяжело выдыхает. Хнычет в чёрное небо, усыпанное белыми звёздами, и понимает, что хочет домой. К маме с папой, в их старую квартиру, где прошло всё счастливое детство. Очень хочет ощутить то спокойствие и тепло, которыми веяло тогда буквально отовсюду, хочет обнять маму, получить поглаживания по спине и слова поддержки, хочет папину жареную картошку и чай с лимоном. Хочет в свою мягкую кровать, спать.

***

      — На шестиминутную разминку приглашаются: Николай Козлов, Владислав Микрошин, Антон Шастун, Артём Шифорин, Морозов Руслан, Никита Васюхник.       Мальчики по очереди мягко выезжают на лёд, начиная раскатываться в ускоренном режиме. Каждый начинает работать над своим, а Антон, не получив никаких наставлений, делает пару каскадов три-три, один из которых срывает, а потом благополучно падает с тройного акселя. Решая закончить с прыжками, парнишка, совсем упав духом, делает упражнения на скольжения. Программу он помнит прекрасно, да и катал её последние разы чудесно, но сегодня что-то явно идёт не так.       Шастун боится. Боится своего ощущения несобранности, боится облажаться по полной, боится разочаровать, боится подойти к тренеру и выложить всё на духу, как раньше. Младший перехватывает Попова в коридоре, как ребёнок, за край куртки уводя в сторонку. Брюнет смотрит удивлённо и недоверчиво, как на чужого. Антон правда боится. Теперь, видя в глазах когда-то действительно родного человека полную незаинтересованность, ему кажется, что Арсений его ненавидит и презирает. Но мальчишка всё выкладывает, кусая губы в кровь и нервно поправляя залаченные волосы.       — Что ты от меня хочешь? Ты уже просто собраться не можешь, а хочешь, чтобы я тебе жалел, — равнодушно хмыкает старший, — Встал и показал им, что умеешь. Или иди снимайся. Что за нюни ты тут развёл? — вопрошает, глядя сверху вниз на спортсмена, на которого сил не хватает совершенно. Он невыносим, даже когда с ним не разговариваешь, — Я, как тренер по твоему нескромному мнению, свою работу выполнил, — акцентирует Попов, неизменно держа руки скрещенными на груди.       — Ну, поговорите со мной, я не знаю! Пожалуйста, мне страшно, я не хочу туда идти, — у мальчика предательски дрожат губы и подкашиваются ноги, он готов упасть прям тут, но стоящий рядом Арсений чисто на подсознании не даёт этого сделать.       — Задолбал, Шастун! — вспыхивает взрослый от искреннего непонимания проблемы. Он устал во всём этом разбираться. Почему со всеми всё хорошо, все всегда готовы, а этот… раскисает, посмотрите на него! — Ты можешь себя хотя бы раз как пацан вести? — нависает брюнет сверху, заставляя ребёнка сжаться ещё сильнее, чуть не плача, — Я закрывал глаза, когда ты был маленький, я закрывал глаза, когда уехали родители. Сейчас что? «Первое выступление после травмы»? Или страшное название «Чемпионат Европы»? — мужчина делает короткую глухую паузу, которая кажется обоим невыносимой, — Иди-ка ты готовься, а не мне мозг делай, — снова холодно и равнодушно произносит Попов, выпрямляется и, не оборачиваясь, уходит в разминочный зал к другим своим спортсменам.       Шастун остаётся трястись в углу какого-то пустого коридора, не желая открывать зажмуренные глаза, ведь тогда из них точно польются слёзы. Мальчик наскоро делает нелюбимые «вдох-выдох» и шустро скрывается в туалете, чтобы попытаться привести себя в чувство холодной водой.       Он же не один, не так ли? У него есть Павел Алексеевич, Никита, который сейчас разминается где-то рядом, Серёжа, которому можно позвонить. Эти мысли хоть немного помогают медленно вдохнуть кислорода, чтобы успокоиться. Через пять минут Антон достаточно невозмутимо болтает с Матвиенко, наплевав на счёт за звонок в другую страну и разный часовой пояс. Через ещё десять минут зеленоглазый присоединяется к другим в разминочном зале, вот только на него совсем не обращают внимание. Может, это и к лучшему? Просто нужно делать для себя, так ведь?       Когда Арсений уходит на арену вместе с Шифориным, мальчишка напряжённо выдыхает, подбегая к Воле, что ещё объяснял что-то Владу. Шатен молча обнимает хореографа, пока тот стоит в недоумении, но потом всё же слегка прижимает к себе.       — Чего тебе, Шастун? — добродушно спрашивает старший, отлепляя от себя фигуриста и заглядывая тому в глаза, — Что ж ты, молодец, не весел? Что ж ты голову повесил?       — Павел Алексеевич, Вы же меня проводите на лёд? — выпаливает не пойми откуда взявшийся в голове вопрос пацан.       — Что за вопросы? Конечно. Арсений уже ушёл? — оглядывается по сторонам кареглазый, больше не замечая рядом наставника.       — Они с Артёмом ушли, — подсказывает мальчишка, снова обнимая взрослого, именно в нём разглядев сейчас поддержку.       — Значит и нам с тобой пора, — выдыхает Паша, обнимая в ответ, — Я не знаю, кто там кого у вас обидел, но сейчас тебе об этом думать не надо, договорились? Тебе нужно немного расслабиться, подыши глубоко, — хореографа разминает зажатые плечи, пока мальчик послушно «сдувается», прикрывая глаза, — Беги надевай перчатки, бери Слонёнка, а я жду у льда, угу?

***

      — Давай, давай, Антон. Отпусти и слушай музыку. Выкинь всё, пожалуйста, — чуть ли не умоляет Воля, впервые вместо Арсения настраивая кого-то на прокат. У Шастуна трясутся холодные руки, и мужчина отчаянно старается их согреть своими, перебирая тонкие пальцы. Мальчишка кивает, наконец отъезжая. Попов стоит чуть поодаль, наблюдая всё так же, скрестив руки, — Что у вас стряслось, чёрт возьми? — негромко негодует младший, становясь рядом.       Зеленоглазый, нервно поправляя на себе чёрные перчатки со стразами, делает полукруг, случайно цепляясь глазами за статную фигуру за бортом. Попов не выражает ничего, совсем, он просто сканирует, прожигает взглядом, ничего не желая сейчас боле. От этого становится ещё неуютнее, чем до этого.       Антон заводит руки назад и откидывает голову, не спеша принимая начальную позицию. Ресницы, руки, даже колени подрагивают, а это плохо. За последние три дня мальчишка сбросил целых два килограмма, поэтому теперь стояла задача ещё и доехать живым.       Хочу, чтобы мне хватило сил.       Шастун загадывает желание и старательно следует за начавшейся музыкой. В этот раз он даже не услышал, как его объявляли, настолько погрузился в себя и отрёкся от внешнего мира. Самая-пресамая любимая дорожка шагов — именно с такого и должен начинаться каждых прокат, и шатен на секунду радуется, что она выходит без ощутимых погрешностей. Первый прыжок — тройной аксель, который не получился на разминке. Арсений, вопреки своему состоянию, задерживает дыхание, приподнимая подбородок вместе с отрывом ребёнка ото льда. Не докручивает — падает. Тут же поднимается, отталкивается и продолжает.       Антону обидно. Правда обидно. Но нужно ехать дальше, показывать, на что способен и так далее. Тройной риттбергер — снова падение, волчок сместил, это он сам чувствовал отчётливо, тройной лутц — тройной тулуп, комбинированное — хорошо. Твизлы вышли очень резко и быстро, он буквально чуть не улетел, но выехал, наверное, красиво. Шаги и финальный заклон. Всё. Короткая программа на то и короткая, что заканчивается быстро, однако, мальчишка выдохся.       Не лучший его прокат, что тут скажешь. Антон прерывисто дышит, быстро, насколько это возможно, кланяется, и едет к выходу. Попова ожидаемо рядом не наблюдается, он ушёл провожать Артёма, который выступает как раз следующим, поэтому сейчас простительно, правда.       — Тише, тише, — шепчет Павел Алексеевич, подавая руку, чтобы младший надел чехлы. Потом помогает накинуть хоть немного согревающую кофту и приобнимает за плечи.       — Не получилось, — всё так же нервно и отрывисто бормочет зеленоглазый, направляясь в kiss&cry с хореографом.       — Бывает. Правда бывает, — пытается хоть что-то сказать, хоть как-то поддержать старший, ведь понимает — прокат действительно оставляет желать лучшего.       — Я всё завалил. Просто всё! — сквозь зубы тихо кричит Антон, с трудом сдерживая слёзы боли, обиды и непонимания.       — According to the results of the short program, Anton Shastun scores 54.07 points and takes the 6th place.       — Павел Алексеевич…       — Тихо, идём, — быстро реагирует мужчина, выводя Антона с арены, решая, что Арсений вполне справится с Артёмом сам. Парнишка упорно сдерживает слёзы до крупной дрожи во всём теле, когда Воля его сажает на лавочку и садится перед ним на корточки, — Нууу? — он кладёт свои тёплые ладони на острые колени.       — Это, наверное, мои последние соревнования, — на последнем вздохе выдавливает из себя мальчик, резко прикладывая ладони к глазам.       — Антон, — сожалеюще гладит по худым ногам старший. Вдруг дрожь моментально пропадает, вся влага с детских глаз исчезает, спина выпрямляется, а о недавней истерики говорит только красный нос. Шастун помнит, что его слёзы никому ненужны, что они только мешают и ничего не решают, поэтому быстро, прилагая не мало усилий, приводит себя в чувство, — Ты…?       — Арсений Сергеевич сказал, что если я ничего не займу, то больше с ним тренироваться не буду, — разбито улыбается Шастун, пожимая плечами, и проницательно смотрит на хореографа перед собой. Паша ещё никогда не видел таких осознанных и смиренных глаз в столь юном возрасте. Мальчишка успел с этой мыслью сжиться, принять и прожить, распробовав боль, даже не успев её получить.       — Всё будет хорошо, слышишь? Обязательно! — старший встаёт, несильно встряхивая спортсмена за плечи. Но глаза ребёнка почти пусты, но вот только всё равно виднеется море боли, которое упорно заглушают апатией. А Шастун мальчик старательный, у него получается…       — Конечно, — он криво улыбается, ещё больше заставляя кареглазого засомневаться в реальности происходящего. Грустно.

***

      Все до единого из их спортивной базы на ужине. Все, кроме Антона. Он предусмотрительно попросил Никиту пока не возвращаться в номер, пообещав тому за это целое желание, поэтому теперь уже полчаса сидит в номере один. В компании родной и любимой Совушки, которая хранит всё больше и больше секретов с каждым днём.       Антон боится. Боится реакции друзей, мамы, тренера, болельщиков. Он ни на секунду не задумывается о просмотре трансляции или о чтении возможных комментариях. Он высоко взлетел на Чемпионате России и резко упал на Чемпионате Европы. Так ведь нельзя…       Антону больно. Сердце сжимают, режут, поджигают. Хочется выть до треска стен и плакать до потопа, только бы стало легче хоть немного. Так тяжело и плохо парню, кажется, ещё не было. Аж дышать трудно, приходится открыть форточку, пропуская в комнату ещё немного морозный воздух. Холодно. Но этот холод отрезвляет.       Антон себя ненавидит за эту чёртову слабость, которую позволил себе сегодня. Она вылилась, как и предполагалось, далеко не во что-то хорошее, и что теперь делать, он, честно говоря, совершенно не знает. Знает, что хочет исчезнуть, раствориться или спрятаться, чтобы его никто не нашёл и ему бы не пришлось ничего делать.       Ненависть к самому себе съедает больше всего на свете. Существовать становится физически больно. От себя не убежишь и не спрячешься.