Преданных предали

Резкая, пронзительная боль в плече вырвала Веру из тяжелого, липкого сна. Она открыла глаза и несколько секунд лежала неподвижно, пытаясь понять, где находится и что произошло. Сознание медленно возвращалось, принося с собой обрывки воспоминаний о прошлой ночи. Тело ломило, мышцы ныли, словно после изнурительной физической работы. Она села на кровати, обхватив голову руками, пытаясь отогнать навязчивые образы, но они, как хищные птицы, кружили где-то на подкорках сознания, готовые в любой момент наброситься. Комната была окутана серым предрассветным полумраком. За окном едва слышно шумел город, начиная свой новый день. С трудом поднявшись, Вера, поёживаясь от холода, поплелась на кухню. Ноги казались ватными, каждый шаг отдавался болью в коленях и щиколотках. На кухне она щелкнула выключателем. Теплый свет лампочки под льняным абажуром разлился по комнате, немного рассеивая мрак. Левицкая подошла к плите, чиркнула спичкой, зажгла конфорку и поставила на нее чайник. Пока он нагревался, достала из шкафчика свою любимую кружку — большую, керамическую. Насыпала в нее заварку — смесь черного чая с бергамотом и кусочками сушеной апельсиновой цедры, добавила щепотку сушеной мяты и, прислонившись к холодной столешнице, стала смотреть в окно. За окном шел снег. Крупные, пушистые хлопья медленно кружились в воздухе, плавно опускаясь на землю и покрывая все вокруг белым, искрящимся покрывалом. Улицы, дома, деревья — все было укутано снегом. Москва, обычно такая шумная и суетливая, в это раннее утро казалась необычно тихой и безмятежной. Изредка по заснеженной дороге проезжали машины, оставляя за собой темные, быстро исчезающие следы на белой поверхности. Вера смотрела на них, погруженная в свои мысли, пытаясь осмыслить произошедшее, как будто наблюдая за жизнью из другого измерения. Чайник на плите засвистел, тонкая струйка пара вырвалась из носика. Вера сняла его с огня, налила кипяток в кружку, добавила немного сахара и, сделав первый глоток горячего, ароматного чая, почувствовала, как тепло медленно разливается по телу, немного отгоняя холод и страх. Она посмотрела на часы, висящие на стене напротив: ровно шесть утра. Три часа сна. Это было больше похоже на провал в беспамятство, чем на настоящий отдых. Вера продолжала смотреть в окно на падающий снег, чувствуя себя совершенно разбитой и опустошенной.

***

Пчёлкин с трудом открыл глаза. Голова гудела, словно по ней били колоколом, во рту стояла ужасная сухость, а тело ломило, как после марафона. Опустив взгляд, он увидел причину своего дискомфорта — на его плече, свернувшись калачиком, лежала Кристина. Она была обнажена, и лишь тонкая простынь небрежно прикрывала ее спину и часть бедра. Длинные, волосы, словно водопад, разметались по подушке, создавая ореол вокруг ее лица. Кристина, услышав, что Витя зашевелился, открыла глаза. Ее взгляд, обычно игривый и лучистый, сейчас казался немного мутным, словно затянутым пеленой утренней дымки. Увидев, что он уже не спит, она улыбнулась ему соблазнительной, чуть сонливой улыбкой. — Доброе утро, соня, — промурлыкала она, ее голос был хриплым после сна, но от этого не менее привлекательным. Она начала медленно водить пальцем по его груди, рисуя невидимые узоры на коже, отчего по телу Вити пробежала легкая дрожь. — Как спалось? Витя попытался собрать мысли в кучу. Воспоминания о прошлой ночи всплывали обрывками, как яркие, но разрозненные кадры из фильма: шумная вечеринка, много смеха, алкоголь рекой, танцы, поцелуй, а потом — их близость. Да, определенно, было хорошо. — Ммм, нормально, — промычал он, облизнув пересохшие губы и слегка улыбнувшись в ответ. — А тебе? — Прекрасно, — Кристина приподнялась на локте, ее грудь коснулась его руки, вызывая новую волну приятных ощущений. Витя усмехнулся, вспомнив их ночные приключения. — Да, — согласился он, — это было волшебно. — Мне тоже понравилось, — прошептала Кристина, наклоняясь к нему. Ее волосы щекотали его лицо, от нее пахло алкоголем, смешанным с ароматом ее духов — сладким, чуть терпким, пьянящим. — Может, повторим? Она провела кончиком языка по его шее, оставляя влажный, горячий след. Ее дыхание участилось, глаза потемнели от желания. Намек был более чем прозрачен — она хотела продолжить ночные утехи. Пчёлкин почувствовал, как внутри все сжимается от желания. Он бы с радостью поддался этому соблазну, но пульсирующая боль в голове не давала ему покоя. Мысли путались, перед глазами все еще плыло. — Кристина… — начал он, не зная, что сказать. Он хотел повторить, да, черт возьми, очень хотел! Он уверенно схватил ее за подбородок, приподнимая ее лицо к своему. Большой палец скользнул по ее мягкой, чуть влажной нижней губе. — Позже, — прохрипел он, его голос был хриплым и низким. — Сейчас у меня голова раскалывается. И, не дав ей ответить, накрыл ее губы своими в страстном, жадном поцелуе. Он целовал ее требовательно, чуть прикусывая нижнюю губу, словно пытаясь заглушить пульсирующую боль в собственной голове. Кристина ответила на поцелуй, обвивая его шею руками и прижимаясь к нему всем телом. На мгновение боль отступила, уступив место волне желания. Но тут же вернулась с новой силой, напоминая о себе тупыми ударами в висках. Он отстранился, пытаясь отдышаться. — Прости, — пробормотал Пчёлкин, глядя в ее распахнутые, слегка обиженные глаза. — Мне правда нужно прийти в себя. Кристина молчала, играя прядью его волос. — Кофе? — спросила она наконец, ее голос был немного разочарованным. — Я бы не отказался, — Витя улыбнулся ей, пытаясь сгладить неловкость. — И аспирин, если есть. Кристина кивнула и, накинув на себя халат, выскользнула из кровати. Ее фигура на мгновение мелькнула в предрассветном полумраке, прежде чем скрыться за дверью. Витя остался лежать на кровати, прикрыв глаза рукой. Пчёлкин поднялся с постели спустя несколько минут, чувствуя себя разбитым, но уже немного пришедшим в себя. Надел вчерашние брюки, валявшиеся у кровати, и, найдя свою рубашку, начал неторопливо застегивать пуговицы на ходу, направляясь на кухню. Там его, как и ожидалось, ждала чашка кофе, источающего бодрящий аромат, и таблетка аспирина на маленьком блюдце рядом. Кристина была в гостиной. Сидя перед небольшим настольным зеркалом, она приводила себя в порядок, ловко орудуя кисточками и тюбиками с косметикой. Пчёлкин взглянул на нее, усмехнувшись про себя. Типичная Кристина. Он проглотил аспирин, запив его большим глотком ароматного, обжигающего кофе. Почти каждый раз, когда он оставался у нее ночевать, она делала ему кофе и не более — никакого завтрака. Он понимал, что их отношения — это почти сплошной интим, буря страсти, вихрь эмоций, без каких-либо серьезных обязательств. Конечно, где-то в глубине души он, возможно, и испытывал к Кристине какие-то чувства, но скорее это была смесь привязанности, привычки и дикой, животной страсти. Допив кофе, Пчёлкин поставил чашку в раковину и пошел в гостиную. Кристина уже закончила с макияжем. Она встала с дивана, подошла к нему и, легко поцеловав его в губы, спросила: — Ну как, полегчало? — Ага, намного лучше, — ответил Пчёлкин, обнимая ее за талию. — Спасибо за кофе. — Всегда пожалуйста, — Кристина улыбнулась. — Какие планы на сегодня? — Даже не знаю, — Пчёлкин пожал плечами. — Нужно заехать в офис, порешать кое-какие дела… А ты? — У меня съемка днем, – ответила Кристина. — А вечером свободна. Может, увидимся? — С удовольствием, — Пчёлкин улыбнулся. — Слушай, мне пора бежать, — Витя изобразил на лице виноватую гримасу. — В офисе сегодня такой завал… Это была откровенная ложь. На самом деле у него не было ровным счетом никаких дел. Он придумал эту историю про офис, потому что изнывал от желания поскорее оказаться дома. Кристина, словно прочитав его мысли, томно улыбнулась и предложила созвониться вечером. В ее голосе, несмотря на шутливый тон, явно слышался намек на продолжение их ночных игр. — Да, конечно, созвонимся, — ответил Витя, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более убедительно. Они вышли в коридор. Витя, наклонившись, начал неторопливо натягивать туфли. Кристина стояла рядом, её взгляд скользил по его фигуре. Когда он уже почти закончил, она внезапно прильнула к нему и поцеловала на прощание. Поцелуй был долгим, с привкусом ее мятной жвачки и чего-то сладкого, опьяняющего. Отстранившись, она оставила на его шее, прямо под ухом, и на воротнике его рубашки яркий, вызывающий след своей алой помады. Витя, погруженный в свои мысли о предстоящем отдыхе, ничего не заметил. Кристина же, наоборот, специально не стала стирать помаду, прекрасно понимая, что его жена обязательно заметит этот компрометирующий знак. Она хотела, чтобы Вера знала, где и с кем провел ночь ее муж. — Пока, — промурлыкала Кристина, ее глаза блестели хитрой искоркой. — Увидимся, — ответил Витя, выпрямляясь. Он уже предвкушал блаженную тишину своей квартиры. Выйдя из подъезда, Витя очутился в настоящей зимней сказке. Улица была завалена сугробами, деревья стояли, словно припорошенные сахарной пудрой. До Нового года оставалась всего неделя, и в воздухе уже витал праздничный аромат мандаринов и ели. Витя направился к своему блестящему Мерседесу, покрытому тонким слоем снега. Он припарковал машину возле подъезда, но не сразу вышел. Остался сидеть в салоне, закурил, глядя на окна своей квартиры. В голове, противным, назойливым мотивом, крутился вчерашний вечер. Вспышка гнева, направленная на Веру, казалась сейчас совершенно необоснованной. Она ведь ничего такого не сказала, не сделала. Просто хотела поговорить, найти общий язык. Стыд, липкий и горячий, обволакивал изнутри — Попробовать? Что попробовать? Лепить из говна конфетку? — вновь прозвучал в голове его собственный, резкий, полный раздражения голос. – Мне это не нужно, Вера! Я не понимаю, чего ты от меня хочешь! Он поморщился, вспоминая, как Вера вздрогнула от его слов, как в её глазах мелькнула обида. Ему стало стыдно. Ведь она всего лишь пыталась найти в нём близкого человека. Им ведь еще несколько лет предстояло делить одну квартиру. Не могли же они вечно избегать друг друга, словно два призрака? — думал Витя, делая тяжелую затяжку. — Дебил, — пробормотал Витя, глубоко затягиваясь, — какой же я дебил. Он понимал свою неправоту, понимал, что, сбежав к Кристине, только усугубил ситуацию. Но, как всегда, находил удобное оправдание — алкоголь. — Алкоголь — мой враг, сука, — с яростью думал он. — Развязывает язык, толкает на всякие гадости. Хотя если быть до конца честным с самим собой, то он и без алкоголя в последнее время становился раздражительным, взрывным. Но признавать этого не хотел. Раздавив окурок в пепельнице — пустой банке из-под кока-колы — он снова задумался. Вчера он оставил Веру одну в ресторане, взбешённый её попытками завязать разговор. И как она добралась домой? Дома ли она вообще? Может, уехала к подруге? Он потянулся к сотовому , но так и не решился позвонить. Что сказать? «Извини, был пьян и наорал?» Звучало жалковато. Витя глубоко вздохнул и, наконец, решился выйти из машины. Холодный воздух ударил в лицо, отрезвляя и забивая лёгкие. Он поднял воротник пальто, невольно скрывая след алой помады на шее, и медленно побрёл к подъезду. Пчёлкин прикрыл за собой дверь, ступая по выложенному плиткой полу коридора. Первое, что бросилось в глаза — туфли Веры, небрежно скинутые у порога. Значит, дома. Эта мысль принесла облегчение. Но обычно такая аккуратная, Вера никогда не оставляла обувь разбросанной. Он снял свои туфли, повесил пальто на крючок рядом с курткой Веры, пытаясь не шуметь. Первым делом Витя заглянул в спальню. Веры там не было, но смятая, не заправленная постель красноречиво говорила о ее недавнем присутствии. Он прошел в гостиную. И вот она — Вера, свернувшаяся калачиком на диване. Она тихо посапывала, ее темные волосы разметались по подушке. В гостиной царила тишина. Он включил телевизор, убавив звук до минимума — пусть хоть какой-то фон будет, иначе эта тишина просто раздавит. Затем вернулся в спальню, чтобы переодеться. Скинув костюм, он натянул домашние штаны и нательную майку. На кухне, за столом, разложил папку с документами. В кабинете работать не хотелось, душа просила смены обстановки. Он заварил себе крепкий чай — настоящий, цейлонский, привезенный из очередной поездки — и, сосредоточившись на бумагах, попытался вникнуть в работу. Прошло около часа. Пчёлкин, углубившись в расчеты, машинально потянулся за чашкой. Резкий, неловкий взмах рукой — и чашка полетела на пол, разлетаясь на мелкие осколки. Горячий чай растекся по полу темным пятном. — Твою мать! — выругался Витя, вскакивая со стула. Звук его голоса, резкий и неожиданный, разорвал тишину квартиры. Вера открыла глаза, вынырнув из сна, как из теплой воды в холодную. Какой-то шум. Сквозь дремоту она услышала приглушенный звук телевизора, а затем — резкий, мужской голос. Кухня и гостиная в их квартире были объединены широким проемом, без двери, поэтому Вера сразу увидела Витю, стоящего посреди кухни, над лужей растекшегося чая и россыпью осколков. — Витя? — произнесла она удивленно, ее голос был хриплым, сонным. Она потерла глаза, пытаясь окончательно проснуться. Присутствие Вити здесь, дома, казалось ей невероятным. Она была уверена, что он не появится как минимум до позднего вечера, а то и до следующего дня. И еще больше ее поразило то, что она вообще уснула. Помнила, как рано утром встала, заварила себе чай, сидела на кухне... А как оказалась в гостиной, на диване — совершенно не помнила. Должно быть, просто отключилась от переживаний. Витя обернулся на ее голос. На мгновение их взгляды встретились. В его глазах Вера увидела что-то непонятное. Усталость? Раздражение? Он тяжело вздохнул, отводя взгляд и снова устремляя его на осколки чашки, словно они были причиной всех его бед. Не получив от Вити толкового ответа, Вера, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, встала с дивана. Она направилась к кухне, чтобы помочь ему убрать осколки. — Давай я помогу, — тихо предложила она, подходя к проему. Витя резко поднял руку, останавливая ee. — Не надо! — сказал он более резко, чем хотел. — Можешь пораниться. Я сам уберу. — Уверяю, я не поранюсь, — ответила Вера, и на ее лице мелькнула робкая, почти извиняющаяся улыбка. — У меня в этом деле достаточно опыта, — добавила она, пытаясь разрядить обстановку неуклюжей шуткой. Витя с удивлением посмотрел на нее. Вера, заметив его взгляд, слегка смутилась, опустила глаза и, не дожидаясь разрешения, начала аккуратно собирать осколки, складывая их на сложенный вдвое лист бумаги, который Витя предусмотрительно приготовил. Они молча, бок о бок, собирали осколки. Тишину нарушал лишь приглушенный гул телевизора, доносящийся из гостиной. — Что ты имела в виду, когда сказала про опыт? — наконец спросил Витя, нарушив молчание. Его голос был тихим, почти спокойным, но Вера все равно вздрогнула от неожиданности. Она вздохнула, нехотя вспоминая эпизоды детства, которые так старательно пыталась забыть. — В отцовском доме… — начала она, — мне нередко приходилось убирать осколки. Отец… он вспыльчивый человек. В порыве гнева может разбить что угодно — статуэтку, чашку, вазу… Она замолчала, чувствуя, как к горлу подкатывает знакомый, неприятный комок. Витя молча слушал, глядя на ее склоненную голову, на тонкие пальцы, бережно собирающие осколки. В его взгляде Вера, к своему удивлению, не увидела ни осуждения, ни насмешки — только… сочувствие? Или ей показалось? После всего, что он вчера сделал — наорал на нее, фактически бросил одну в ресторане… А она вот, еще толком не проснувшись, идет ему помогать. Глупо, наверное. Но ничего не могла с собой поделать. — Черт, — подумал Витя, — после всего, что я вчера сделал... Он смотрел на Веру и чувствовал себя последним мерзавцем. Вера взяла влажную тряпку и, переложив свои распущенные волосы на одну сторону, обнажая шею, принялась вытирать пол от остатков чая. Пчёлкин, все это время молча убиравший последние элементы разбитой кружки, поднял глаза. Его взгляд мгновенно приковали розово-синие пятна, расцветающие на ее нежной коже. Он нахмурился, в его глазах мелькнуло беспокойство, и он невольно протянул руку к ее шее. Он легко притронулся к одному из пятен, слегка надавил. Вера невольно вздрогнула, чуть сжала шею, прислоняясь к его руке. Ее брови слегка нахмурились от боли, но она не произнесла ни звука. Пчёлкин не убрал руку, но и не стал больше надавливать, просто оставил ее лежать на ее шее, чувствуя под пальцами тепло ее кожи. — Что это? — наконец спросил он, его голос звучал хрипло, словно ему не хватало воздуха. — Откуда у тебя это? Вера замерла, не зная, что ответить. Перед ее внутренним взором пронеслись события вчерашнего вечера — ссора, слезы, бегство из ресторана, улица, грубые руки, заталкивающие ее в машину… Рассказать ему правду? Признаться в том, что произошло? Или соврать? Она понимала, что врать не умеет, что у нее это выйдет крайне плохо, но все же решила попробовать. — Я не знаю, — пробормотала она, стараясь не смотреть ему в глаза. — Наверное, где-то ударилась, может быть вчера… Она замялась, не договаривая. Ее голос звучал неуверенно, слова путались. Пчёлкин, не отрывая взгляда от ее лица, почувствовал фальшь в ее голосе. — Не ври мне, Вера, — сказал он тихо, но твердо. — Я все равно пойму, что ты врешь. Лучше расскажи правду. Что случилось? Вера опустила взгляд, уставившись в пол. Ее глаза забегали, словно ища пути к отступлению. Она не знала, что делать, что сказать. На глаза навернулась тонкая пелена слез, но она изо всех сил старалась сдержаться. Вера не хотела плакать при Вите, боялась, что это может его разозлить, оттолкнуть. Прикусив нижнюю губу, она сделала глубокий вдох и повернулась к нему. — Я вышла из ресторана, — начала она, ее голос дрожал, — и пошла по улице... Было уже довольно темно, за мной ехала черная машина. И знаешь, я сначала не обратила внимания, думала, просто проезжает мимо. А потом она перегородила мне дорогу и выскочили трое мужчин... — Вера запнулась, с трудом сглатывая подступивший к горлу ком. Ее дыхание стало прерывистым, руки начали мелко дрожать. Витя молча слушал, не перебивая. Он видел, как ей тяжело дается каждое слово. — Они затолкали меня в машину... — продолжила она, ее голос стал совсем тихим, едва слышным. — я пыталась кричать, вырываться, но они были сильнее. Потом привезли меня в какой-то ангар. Темно, страшно. И начали… начали срывать с меня одежду... На этих словах ее голос прервался. Она резко отвернулась от Вити, до боли закусив нижнюю губу и зажмурив глаза. Слезы, которые она так отчаянно сдерживала, наконец, прорвались наружу, стекая по ее щекам горячими, обжигающими дорожками. Она обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от невидимой угрозы, ее плечи вздрагивали от беззвучных рыданий. Пчёлкин, напряженно слушая Веру, чувствовал, как внутри поднимается волна гнева. Каждое ее слово, обрывистое и дрожащее, отдавалось в нем тупой болью. Когда она дошла до момента с раздеванием, жевалки на его лице заходили ходуном. Кто посмел тронуть то, что принадлежит ему? Его собственнические инстинкты, обычно дремавшие где-то глубоко, проснулись с утробным рыком. — И что было дальше? — спросил он, с трудом сдерживая себя, чтобы не сорваться на крик. Голос прозвучал жестче, чем он хотел. Вера не ответила. Она продолжала сидеть, отвернувшись, словно пытаясь спрятаться от всего мира. Ее беззвучные рыдания разрывали ему сердце. Он не привык видеть ее такой — сломленной, испуганной. Пчёлкин протянул руку и, слегка, но настойчиво, потянул ее к себе за руку. — Вера, — повторил он, на этот раз его голос был тверже, с металлическими нотками. — я спрашиваю, что было дальше? Она медленно повернула к нему голову. Ее глаза, красные от слез, смотрели на него с такой болью и страхом, что у Пчёлкина — человека, прошедшего огонь, воду и медные трубы, — неприятно сжалось сердце. Женские слезы — это было нечто из области ему малознакомой. Он, конечно, видел их и раньше, но чтобы так, чтобы так близко и чтобы так задевало… Последний раз что-то подобное он испытывал, наверное, глядя на Ольгу Белову после того случая, когда их с Сашкой чуть не подорвали. Он ждал, не сводя с нее взгляда, требуя ответа. Тишина в комнате загустела, стала почти физически ощутимой. — Они… — начала Вера, ее голос дрожал, прерывался всхлипами. — Они не успели ничего сделать. Она замолчала, снова закусив губу, словно боясь продолжить. Пчёлкин терпеливо ждал. — Двое из них — продолжила она после паузы, — отошли к машине за чем-то… Другого я ударила чем-то тяжелым, не помню чем. А другие…Они побежали к нему… Я воспользовалась моментом и спряталась. Они искали меня, но не нашли. Потом, потом уехали… — Уехали? — Пчёлкин почувствовал, как ярость, сдерживаемая с огромным трудом, начинает захлестывать его. Мать твою! А если бы она не смогла за себя постоять? Если бы они нашли ее. Он даже думать не хотел о том, что могло бы произойти. Пусть теперь молятся, чтобы он их нашел раньше, чем они успеют испариться. С милосердием Пчёлкина им явно не повезло. Она замолчала, ее взгляд блуждал по комнате, словно она все еще была там, в том проклятом ангаре, и пыталась найти выход. Пчёлкин видел, что она на грани истерики. Нужно было ее успокоить. И как можно скорее найти этих ублюдков. Он ослабил хватку на ее руке. — Ладно, — сказал он, поднимаясь с корточек. — Иди в гостиную, сядь, постарайся успокоиться. Я сейчас вернусь. Он не стал дожидаться ответа, развернулся и вышел из кухни. В голове уже складывался план. Нужно было связаться с нужными людьми. Теми, кто умеет находить таких вот «потеряшек». И теми, кто умеет с ними «разговаривать». В голове роились обрывки фраз, обрывки образов… Черная машина, трое мужчин, ангар. Он стиснул зубы, ярость, острая, как лезвие ножа, пронзила его насквозь. В кабинете он подошел к столу, тяжело опустился на стул и, барабаня пальцами по столешнице, набрал нужный номер. Короткие гудки, словно удары молотка, отдавались в висках. — Да, — раздался в трубке низкий, чуть хрипловатый голос. — Это Пчёлкин, — отрезал Виктор, — Слушай внимательно и запоминай. На том конце провода воцарилась тишина, только едва слышно послышалось приглушенное «Есть». — Берёшь ребят, — продолжил Пчёлкин, — и прошерстываете каждый метр, каждый закоулок в районе Тверского бульвара. Все камеры видеонаблюдения — магазины, банки, частные дома — все, что есть. Время — примерно час ночи. Ищете черную машину. Марку и номер не знаем, так что придется попотеть. В машине — трое мужиков. Скорее всего, какая-то мелкая шваль, но это не значит, что с ними можно церемониться. Пчёлкин сделал паузу, собираясь с мыслями. — Найдете машину — найдете и этих ублюдков. Мне нужны имена, адреса, все, что сможете накопать. И побыстрее. Время — деньги, а в данном случае — возможно, что-то гораздо более ценное. Понял? — Так точно, — ответил голос в трубке, — Уже начинаем. — И еще, — добавил Пчёлкин, — без самодеятельности. Нашли — сообщаете мне. Я сам решу, что с ними делать. Ясно? — Кристально, — последовал короткий ответ. — Вот и отлично, — Пчёлкин положил трубку. Теперь оставалось только ждать. И готовиться. Он знал, что эти подонки дорого заплатят за то, что посмели тронуть его жену. Очень дорого. Пчёлкин потер переносицу. В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь тихим гудением компьютера. Он понимал, что в ближайший час звонка от своих людей ждать не стоит. Мысли о Левицкой жгли его изнутри. Он не мог оставаться в кабинете, нужно было быть рядом с ней. Витя вышел из кабинета и направился в гостиную. Вера уже убрала осколки чашки и следы пролитого чая - немые свидетели его неряшливости. Она сидела на диване, укутавшись в плед, и смотрела в окно, где за стеклом в завораживающем танце кружились снежинки. Она казалась такой хрупкой и беззащитной в этот момент. Руки Веры лежали на спинке дивана, поддерживая голову, поза выражала полную погруженность в свои мысли, отрешенность от всего происходящего вокруг. Он тихо присел рядом, стараясь не нарушить хрупкое спокойствие. Почувствовав его присутствие, Вера медленно повернула голову. В ее глазах читалось смятение. Некоторое время они молчали, смотря на падающий снег. В этой тишине повисло невысказанное напряжение. — Я найду их, — твердо, но тихо произнес Пчёлкин. — Они пожалеют о том, что сделали. Обещаю. Он повернулся к Вере, его взгляд потеплел. Легким, почти игривым жестом он щелкнул ее по носу. — Эй, — с наигранной строгостью сказал он. — Хватит нос вешать! У меня есть план, и все будет хорошо. Ты же знаешь. Уголки губ Веры слегка дрогнули, но в глазах все еще плескался страх. Она нервно закусила губу, теребя край пледа. — Знаю, — прошептала она. — Я верю тебе. Просто все это так неожиданно и страшно. Я до сих пор не могу понять, зачем им… — Понимаю, — Виктор взял ее руку в свою, пытаясь передать ей свою уверенность и спокойствие. — Но теперь я рядом, и тебе больше ничто не угрожает. Мы разберемся. А сейчас тебе нужно успокоиться, отвлечься. — Спасибо тебе — тихо сказала она, смотря на него. Видя ее слабую улыбку и слыша слова благодарности, он понимал, что его присутствие и поддержка — это то, что ей сейчас необходимо. Вера смотрела на него, ловила каждое слово, и он чувствовал, что, несмотря на непродолжительное знакомство, она чувствует себя с ним в безопасности. Витя встал и направился на кухню, начал убирать бумаги со стола, восстанавливая порядок. Вера молча наблюдала за его движениями, изредка прислушиваясь к голосу диктора из телевизора, вещавшего об ухудшении погоды и видимости на дорогах. — Витя, прости меня, — тихо произнесла она. Он обернулся, слегка удивленно посмотрел на нее. — За что? — спросил он, с легкой, скорее нервной, усмешкой. — Я вчера вела себя неправильно, — продолжала Левицкая, глядя в сторону. — То, что я предложила… ну, узнать друг друга поближе… Ты прав, это было неуместно. Мы действительно разойдемся, как в море корабли, после окончания контракта. Пчёлкин замер, сжимая в руках стопку бумаг. Он нахмурил брови и усмехнулся, качая головой. Вчера он накричал на нее, отверг ее робкое предложение, да еще и из-за него, можно сказать, с ней случился этот кошмар. А она извиняется. — Вера, — начал он, но не смог подобрать слов. Это было выше его понимания. Витя слегка наклонил голову набок, набирая воздуха в легкие и надувая щеки, словно сосредотачиваясь перед прыжком в воду. Он лихорадочно искал нужные слова, но они ускользали, путаясь в клубок противоречивых мыслей и чувств. — Перестань, — наконец выдавил он, — если кто из нас двоих и виноват, так это точно не ты. Вера открыла рот, чтобы возразить, но Пчёлкин, предугадав ее движение, выставил вперед указательный палец, словно призывая к молчанию. — Тшш, — произнес он мягко, но твердо, — Даже не думай спорить. Стоя возле стола и, бросив взгляд на Веру, снова заметил багровые пятна на ее шее, оставленные грубыми руками тех мразей. Грудь сдавило от гнева, и он, отбросив все сомнения, решил действовать. Отнес стопку бумаг обратно в кабинет, достал там же аптечку и, найдя нужную мазь, вернулся в гостиную. Он встал рядом с Верой, которая все еще смотрела в окно и думала о чем-то своём. Она повернула голову на него, вопросительно приподняв брови. Пчёлкин кивнул на мазь в своих руках, без слов показывая, что нужно обработать ушибы. — Я намажу? — спросил он, приподнимая брови. Она кивнула, и он присел рядом, осторожно взял ее за шею. От его прикосновения по ее телу пробежал табун мурашек. То ли от холода его рук, то ли от чего-то более глубокого. Витя притянул ее чуть ближе к себе и начал аккуратно наносить мазь на поврежденные участки кожи. Вера невольно засмеялась, пытаясь отстраниться. — Что такое? — спросил он с серьезным видом, не прекращая своих действий и продолжая держать ее за шею. — Щекотно, — сквозь смех ответила она. — А ну-ка, иди сюда, — сказал он, притягивая ее ближе, и на его губах появилась едва заметная улыбка. Он снова начал наносить мазь, осторожными, круговыми движениями втирая ее в кожу. Сам того не замечая, он всё больше приближался к её шее, его дыхание начало обжигать её кожу. Вера прикрыла глаза, чувствуя, как по телу разливается волна тепла. В этот момент Пчёлкин, сам не понимая, зачем это делает, нежно, почти невесомо поцеловал её в плечо. Веру словно током прошибло. Она вздрогнула, открыла глаза и посмотрела на него. Взгляд ее был удивленным, вопрошающим. Витя оторвался от её плеча, но всё ещё наклонялся над ней, чувствуя, как прилив адреналина сменяется теплою волной облегчения. Он был уверен в своих действиях, словно все эти моменты вели к чему-то большему. Он видел краем глаза, что Вера смотрела на него. Он мог только догадываться, какие мысли роятся в её красивой головке. Улыбнувшись во все тридцать два, он повернулся к ней лицом, поддерживая её взгляд и произнес: — Это чтобы лучше заживало. — его голос прозвучал чуть глухо. Вера, слегка приподняв бровь, смотрела на него не веря своим глазам — неужели это действительно происходит? Она открыла рот, как будто собиралась что-то сказать, но Пчёлкин, осознав, что стоит слишком близко, спонтанно встал с дивана. Витя, резко встав на ноги, с ловкостью и сосредоточенностью начал закручивать тюбик с мазью. Его пальцы, длинные и жилистые, уверенно обхватывали небольшой цилиндрик, вращая его с почти механической точностью. Закончив, он бросил тюбик на столик рядом с диваном. Этот внезапный переход от расслабленной позы к целенаправленному действию, эта странная сосредоточенность на таком простом действии, заставили Веру смущенно наблюдать за ним. Ее взгляд, вопрошающий, скользил по его лицу, пытаясь понять смысл произошедшего. «Что это сейчас было?» — пронеслось у нее в голове, не находя выхода в словах. Тишину нарушил лишь легкий щелчок, с которым крышка тюбика встала на свое место. Вера не знала, как начать разговор, что сказать после этой странной сцены. Витя, заметив ее вопросительный взгляд, провел тыльной стороной ладони по нижней губе. Легкое движение, словно он хотел стереть невидимую улыбку. Затем, чуть склонив голову набок, он качнул ей, словно подтверждая невысказанную мысль: да, действительно, странный был поступок. Этот жест, полный самоиронии, лишь усилил недоумение Веры. Она чувствовала себя неловко, словно стала свидетельницей чего-то личного, не предназначенного для ее глаз. Наконец, собравшись с мыслями она спросила: — Ты, наверное, голоден? — спросила Вера, пытаясь заполнить неловкую паузу и перевести разговор на другую тему. — Может, позавтракаешь? Ее голос звучал немного неуверенно, с легкими дрожащими нотками. Она надеялась, что обыденный вопрос поможет вернуть разговор в привычное русло. Витя медленно перевел взгляд с тюбика на Веру. На его лице по-прежнему читалось легкое замешательство, но теперь к нему примешивалась и тень улыбки. — Завтракать? — переспросил он, словно взвешивая все «за» и «против». — Да, пожалуй, можно. Почему бы и нет? Его ответ прозвучал спокойно и ровно, как будто завтрак был самым естественным продолжением закручивания тюбика с мазью. — Тогда я сейчас что-нибудь приготовлю, — сказала она, все еще чувствуя себя не в своей тарелке. — У тебя есть какие-нибудь предпочтения? Может, яичницу с беконом? Или овсянку? Вера старалась говорить бодрым и радостным голосом, но внутри у нее все еще царило легкое ощущение растерянности. Витя пожал плечами. — Честно говоря, без разницы. Готовь, что тебе удобнее. Мне все понравится, — ответил он с легкой улыбкой. — Хорошо, тогда скоро будет готово, — сказала она, направляясь на кухню. Вера тихо вышла из спальни, чтобы отправиться на кухню. Она пыталась выглядеть и быть полезной. Тем временем Пчёлкин, направился в кабинет. Он нес мазь туда, где она должна была быть — в аптечку в кабинете. Зайдя в помещение, он почувствовал себя дома. В отличие от большинства комнат в доме, кабинет был его настоящим прибежищем, где можно было отдохнуть и собраться с мыслями. Усаживаясь в своё кожаное кресло, Пчёлкин достал пачку «Самца». Он закурил, погрузившись в свои мысли, пока заволакивающий дым медленно отступал к потолку. Кресло развернулось к большому окну, из которого открывался вид на двор дома. Снег белым покрывалом укутывал Москву, делая утренний пейзаж спокойным и умиротворяющим. Во дворе дети, облечённые в яркие и весёлые костюмы, бросали друг в друга снежки, их смех и крики вызывали легкую ностальгию у Вити. Он наблюдал за тем, как дети катались на санках, и невольно вспомнил своё детство — тот редкий момент беззаботности. Решив, что освежение воздуха не будет лишним, он встал и подошел к оконной раме. Морозный воздух ворвался в кабинет, обдавая Пчёлкина холодом, казалось, проникающим внутрь и заставляющим его поволноваться. Он стоял в штанах и майке, чувствуя, как холод забирается под ткань, бодря и освежая его всецело. Неожиданно в дверь кабинета раздался вежливый стук. — Да-да, — отозвался Витя, совсем не удивлённый, что это могла быть Вера. В следующую секунду она появилась в проёме. Её взгляд упал на распахнутое окно, но Вера ничего не сказала. Она привыкла не выражать удивления слишком явно, понимая, что это его территория, его личное пространство. — Завтрак готов, — сказала она мягко, голосом, в котором сквозила робость, но была некоторая доброта. Витя бросил прощальный взгляд на сцену за окном, понимая, что её присутствие как-то сразу согревает комнату. Он ответил с едва заметной мягкостью, которую в последнее время позволял себе в отношении неё. — Да, иду, — сказал он. Отложив бумаги на край стола, он протянул руку к окну и закрыл его, преграждая путь морозу в комнату. Вера легкими шагами направилась на кухню. Оказавшись за столом, Витя заметил, как она старается сделать трапезу немного уютней. Её старание, пусть и кажущееся незначительным, напомнило ему, что, возможно, в этом браке есть что-то ценное. Вера добавляла каплю сердечности в их обыденные дни. И хотя он ещё не называл это любовью, постепенно в его сердце начинал теплиться огонек к этой нежной, тихой девушке. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь кухонное окно, слабо освещало стол, за которым сидели Витя и Вера. Телевизор, вещавший где-то на заднем плане, монотонно бубнил утренние новости. Запах кофе и тостов витал в воздухе. Вера, аккуратно откусывая кусочек тоста, посмотрела на Виктора. Её взгляд был немного застенчивым, немного вопросительным. — У тебя есть на сегодня какие-нибудь планы? — спросила она, голос её тихий, едва слышный над гулом телевизора. — Да не должно быть, — ответил он, растягивая слова. — Не хочется сегодня сильно углубляться в работу. Просто мечтаю расслабиться. За окном, словно огромная, сверкающая картина, расстилался пейзаж. Солнечные лучи играли на снегу, создавая ощущение волшебства, ожидания чуда. В воздухе витала особая атмосфера приближающегося Нового года. Вера смотрела в окно, где снежные хлопья медленно кружились в воздухе. Ее сердце забилось быстрее при мысли о прогулке. Она давно мечтала о том, чтобы просто выйти на улицу и насладиться зимними пейзажами, но сейчас это желание стало особенно сильным. — Витя, я хотела спросить, может быть... — начала она, чуть смущаясь. — Я могла бы пойти погулять? На улице так красиво... Витя, пережевывая очередной кусок своего завтрака, посмотрел на Веру. Его взгляд был внимательным, изучающим. Он видел, как её глаза блестят, как слегка покраснели её щеки, он видел, как она старается скрыть своё тревожное ожидание. — А ты не хочешь прогуляться вдвоем? — предложил он, и его голос звучал неожиданно тепло. Вера замерла на мгновение, будто не веря своим ушам. Её глаза заблестели от счастья, и она слегка улыбнулась. — Я не ослышалась? — В этот момент лицо Веры озарилось. Её глаза, словно звёзды, заискрились. Она, казалось, не верила своим ушам. Она посмотрела на Витю, в её глазах читалось и удивление, и надежда, и некая несмелая радость. — Да, — прошептала она, — Да, очень хочу. Закончив завтрак, Вера быстро и аккуратно помыла посуду. Её движения были торопливыми, но аккуратными, свидетельствующими о её внутреннем волнении. После чего она отправилась в спальню, чтобы собраться на прогулку. Пчёлкин остался сидеть на кухне, дожидаясь, пока она соберется. Его размышления прервал тихий топот ног в гостиной. Вера вернулась, одетая в чёрное теплое платье ниже колена и колготки в тон платью. Она выглядела очаровательно. — Не замёрзнешь, женушка? — спросил Витя, улыбнувшись. Вера смутилась ещё сильнее, её улыбка стала ещё более застенчивой. — Нет, мне тепло, — голос её всё ещё немного дрожал. — Смотри, я тебя отогревать не буду, — сказал он улыбаясь и вставая со стула. Пчёлкин направился в спальню собираться. Теперь уже Вера терпеливо ждала Витю в гостиной. Тишина царила в квартире, прерываемая лишь тихим потрескиванием камина и едва слышным гулом с улицы, телевизор был выключен Пчёлкиным. Она переминалась с ноги, поправляя тонкую золотую цепочку на шее, которая уютно обнимала шею. Её взгляд то и дело скользил к часам, висящим над камином, словно стрелки неумолимо приближали момент их выхода. Она чувствовала себя одновременно и взволнованной, и немного неуверенной. Это была не просто прогулка, это была возможность... чего? Она сама до конца не понимала. Наконец, решив, что дольше ждать уже нельзя, Вера вышла в коридор. В полумраке коридора, освещенного лишь светом из гостиной, она начала обувать высокие сапоги, стараясь не спешить. За ними последовала длинная дубленка, мягкая и теплая, и, наконец, объёмный шарф, скрывающий от холода её шею и плечи. Она посмотрела на своё отражение в зеркале и поправила волосы. В это время из спальни вышел Пчёлкин. Он был одет в тёмные брюки и уютный шерстяной свитер, руки его похлопывали по карманам, словно он проверял, всё ли на месте: ключи от авто, сигареты. Увидев Веру, уже полностью готовую к выходу, он остановился, слегка удивившись. — Ого, — сказал Пчёлкин, его голос звучал слегка удивлённо и в то же время с лёгкой иронией. — Ты, оказывается, настоящий спецназ. Готова к выходу в любую секунду. Его слова были предназначены для того, чтобы придать ситуации лёгкость. Вера еле заметно улыбнулась. — Просто уже не терпится, хотелось бы поскорее выйти, – пробормотала она, слегка покраснев. Витя заметив её смущение, улыбнулся в ответ, и это было уже не просто ироничное замечание, а действительно доброжелательная улыбка. Он начал натягивать на себя верхнюю одежду. — Ну что ж, спецназ готов? Тогда в путь, — сказал он, взяв с полки перчатки. Его взгляд был тёплым, и Вера почувствовала, как волнение сменяется осторожной надеждой. Они вышли из квартиры, и заснеженный мир встретил их своим зимним волшебством.