Преданных предали

На Тверской Пчёлкин подъехал к новому дому. Тихий вечер, немного моросит дождь, отражая свет уличных фонарей в лужах у его ног. Он открыл дверь машины и, подставив руку, помог своей новоиспеченной жене выйти. Девушка, утопая в мягком платке, обернулась к нему с легкой благодарной улыбкой, но в её глазах читалось что-то большее — смущение, ожидание и некая трепетная надежда. Пчёлкин с легкостью взял на себя роль проводника. Он прошел вперед, поднимаясь по широким лестничным маршам, и вскоре оказался на пятом этаже. Ключ с блестящим брелоком легко вошел в замок. Дверь отворилась, и перед ними раскинулись просторные апартаменты, как будто вырванные из страниц модного журнала. Вера остановилась, сделав шаг назад и обняв себя руками, словно опасаясь нарушить волшебство момента. Все здесь было сделано со вкусом: светлые стены, мягкая мебель в пастельных тонах, элегантные элементы декора, которые призывно манили её, обещая уют и спокойствие.  Он же с ленцой и усмешкой наблюдал за её движениями, как за феей, робко ступающей по новому, непривычному пространству. — Да, вполне солидно, — отозвался он, мимоходом проверяя свои часы и поправляя галстук, будто это было важно в данной ситуации.  Вера, сняв своё пальто и легонько повесив его на вешалку, ушла дальше по коридору, направившись в гостиную. Она с интересом рассматривала интерьер, её сердце наполнялось теплом. Она понимала, что теперь это их квартира, где они будут строить свою семью — для неё это было настоящим открытием.  Пчёлкин в это время исчез в спальне, избегая взгляда невесты. Стоило ему закрыть за собой дверь, как тишина, окутывающая каждую комнату, наполнилась неясной тревогой. Ничего не значившие слова, не произнесенные с момента их поездки в машине, повисли в воздухе, создавая неимоверное напряжение. Оба находились в плену своего молчания: она, скромная и добрая, с ожиданием нового, и он — мужчина, чье сердце оставалось закрытым для чувств.  Вера, размышляя о будущем, заглянула на кухню, но частые взгляды в сторону спальни подсказывали: что-то здесь не так. Она чувствовала, что между ними в этой квартире  был некий незримый барьер, который требовал преодоления, но как?  — Витя... — тихо начала она, пытаясь сломать лед. Но ответное молчание, как тягучая жевательная резинка, лишь притягивало её вновь к мысли: какие же они разные.  Она тихонько приоткрыла дверь в спальню, стараясь не нарушить тишину, которая царила в доме. Сердце её колотилось — какая-то недосягаемая тревога сжимала грудь, когда она посмотрела внутрь. Вместо ожидаемого облика Вити, её глаза увидели лишь пустое пространство. Спальня была обставлена элегантной мебелью с мягким бархатом и светящимися золотыми элементами, но этот уют теперь лишь усиливал её дискомфорт.  Вера сделала несколько шагов вперёд, и, забредая вглубь, она заметила, что ванная комната соединена со спальней. Оттуда доносился звук текущей воды, мелодично разбивающего тишину и создающего атмосферу легкой неотвратимости. — Пчёлкин там, — пронеслось у неё в сознании, но тут же пришло осознание: она не могла туда вот так просто зайти. Ей не хватало смелости, тихого упрямства, чтобы пересечь этот порог. Стоя посреди комнаты, Вера разглядывала кровать, мягкие подушки, и всю эту атмосферу, наполненную ожиданием. Мысленно она прокручивала, что ей предстоит в этот важный и довольно запутанный вечер. Как же может произойти их брачная ночь, когда ни он, ни она не знают друг о друге ничего толком? Их разговоры сводились к банальным фразам, в то время как эмоции оставались вдали, как недосягаемая звезда на чёрном небосклоне. Внезапно дверь ванной открылась, и перед Пчёлкиным предстал образ Веры, стоящей к нему спиной. Лампочка на тумбе около кровати излучала мягкий, тёплый свет, обволакивающий её таким интимным и трогательным светом, что казалось, сама комната затаила дыхание. Витающий в воздухе аромат её духов, напоминал о весенних цветах и свежести утра... Он знал, чем должен был закончиться сегодняшний вечер, и это знание приносило как спокойствие, так и мучительное волнение. Но вопрос затаился: была ли готова к этому она? Подойдя к ней, он лёгкими движениями положил руки на её тонкую талию — это был жест, проникнутый каким-то неясным желанием. Прикосновение его губ к её шее вызвало у Веры лёгкую дрожь, заставив её мгновенно вытянуться из глубоких раздумий. Тысячи мурашек пробежали по её коже, словно они были на грани открытия чего-то невероятного. Трепетная хрупкость её души встречалась с его уверенной настойчивостью, и теплоту этого мгновения наполняла статика ожидания.  Она ощутила, как от его поцелуя рождается нечто большее, чем просто прикосновение. Это была первая искра, искренне нежная, но разве могла она породить что-то большее, чем лишь приливы стыда и робости? У них ещё не было истории, но каково это — начинать с пустоты и строить из неё своё собственное «мы» в этот непростой вечер? Он медленно развернул её к себе, его пальцы коснулись её подбородка, заставляя её лицо оказаться прямо напротив его. В её глазах сквозила робость, она опустила взгляд, словно боясь встретиться с его глазами и сгореть от переполняющей неловкости. Упругое прикосновение его руки удерживало её, в то время как он, вглядываясь в её черты при тусклом свете фонаря, замечал, как её лицо, нежное и утонченное, напоминало принцессу из старинной сказки. — Посмотри на меня, — произнес он шепотом, и в его голосе звучало что-то властное, что-то, что заставляло её сердце биться быстрее. Она продолжала стоять, заливаясь румянцем, опустив глаза вниз, словно это могло как-то защитить её от той напряженной атмосферы, которую он создавал.  — Посмотри на меня, — повторил он, уже с явным напором. Принятое решение смотреть ему в глаза оказалось для неё непосильной задачей, однако в эти мгновения её воля начала ослабевать. Когда она подняла взгляд, в её глазах отразилась нерешительность.  Он продолжал держать её за подбородок, слегка надавливая, и, наконец, в тот момент, когда она встретила его взгляд бездонными глазами, он накрыл её губы своими. Этот поцелуй был властным и требовательным, он словно поглощал её, лишая способности думать о том, что она была всего лишь хрупкой девушкой в его объятиях. Вся инициатива находилась в его руках.  Она положила свою руку ему на грудь, и это простое прикосновение стало знаком её покорности. Он убрал руку с её подбородка и, обняв её за талию, аккуратно блуждал по её телу, чувствуя нежность её кожи под пальцами. Сначала он снял с неё фату, откинув её куда-то в сторону.  Отстранившись от губ, полных сладкого вкуса фруктов, он переключился на её шею, изучая её безмолвное согласие. Вдохнув её нежный аромат, он ощутил, как его рука переместилась к воротнику своей рубашки. Проведя пальцами по нему, он начал расстёгивать, словно показывая ей, что именно теперь нужно делать.  С дрожью в руках, от волнения и растерянности, она послушно поддалась его сигналам, расстёгивая его рубашку. Это было как в игре, где она исполняла роль, прописанную ему. Каждый миг приближал их к чему-то большему, нежели просто жесты, но в этой связи, где было так много тумана и неясности, хрупкость заставляла её сердце трепетать от страха и надежды одновременно. Витя с легкостью и уверенностью в движениях снял с себя расстегнутую рубашку, позволяя ей соскользнуть с плеч и упасть на пол. В полумраке комнаты его фигура выглядела уверенно, ни одна тень не вызывала у него сомнений. В его руках не чувствовалось ни спешки, ни напряжения, только плавные, размеренные движения, как у опытного мастера, привыкшего к своему ремеслу. Подойдя ближе, он осторожно взялся за тонкую шнуровку корсета на ее платье, легко развязал узел, как будто делал это много раз прежде. Легкий шелест ткани нарушил тишину, и его пальцы, будто невесомые, двинулись дальше, нащупав молнию на спине. Вере было трудно оставаться спокойной. Ее дыхание сбивалось, как только его пальцы касались ее кожи, холодной от волнения и разгоряченной от ожидания. Она чувствовала, как ее сердце бьется где-то в горле, словно пытаясь вырваться наружу, заполнить собою весь этот момент. Казалось, что каждый его жест увеличивал ритм ее пульса, усиливая напряжение. Витя, напротив, оставался невозмутим, его спокойствие удивляло и тревожило её одновременно. Он был как человек, давно привыкший к этим моментам, как будто он и был создан для этого — разгадывать тайны ее тела с неизменной уверенностью. Платье начало медленно скользить с её плеч. Ткань шелковисто струилась вниз, обнажая её ключицы. Платье собралось у её талии, оставив Вере ощущение почти полной открытости перед ним. Она уже не могла спрятаться за складками ткани, и её дыхание стало ещё более частым. Он замер на мгновение, как будто смакуя этот момент, а затем, не торопясь, продолжил свой путь. Его взгляд опустился на её грудь, обтянутую белым кружевным бельем, которое только подчеркивало её естественную форму. Грудь вздымалась в такт её неровному дыханию, создавая странную симфонию между его движениями и её чувственным состоянием. Его пальцы продолжали неспешно тянуть платье вниз, оголяя её всё больше, делая момент всё более напряжённым, но не прерывая его плавности. Его губы коснулись её шеи, задержавшись там, где ещё недавно был воротник платья, а затем начали медленно двигаться ниже — к ключице, как будто проверяя, насколько её тело готово к новым ощущениям. Витя не делал резких движений, все происходило как-то естественно, почти интуитивно. Платье уже не было чем-то, что её скрывало, оно стало частью игры, и с каждым новым жестом Вити, оно всё дальше отступало от её тела, как будто осознавая свою беспомощность перед тем, что происходило. Когда платье окончательно соскользнуло с ее бедер и мягко опустилось на пол, Витя сделал шаг назад, чтобы отодвинуть его в сторону. Он вернулся к Вере и обхватил её за талию, чуть притянув к себе. Осторожно, но непреклонно, он уложил её на кровать. Ткань простыней, прохладная и шелковистая, коснулась её кожи, и это усилило её нервозность. Витя навис над ней, не спеша, смотря на неё сверху вниз, как на свою очередную победу, как на приз, который теперь был в его полной власти. Его глаза — хищные, но спокойные — блестели от осознания полной контролируемости ситуации. Он потянулся к её груди, пальцы уже готовы были нащупать застежку её бюстгальтера, когда Вера вдруг слегка отстранилась. Она почувствовала резкий прилив стыда, внезапную робость, и ее дыхание участилось. Грудь, еще недавно скрытая под кружевом, теперь была настолько близка к его прикосновениям, что это пугало её. — Витя, я… У меня это в первый раз, — проговорила она едва слышно, едва ли осмеливаясь встретить его взгляд. Щеки её вспыхнули ярким румянцем, казалось, что кровь в тот момент прилила ко всему её лицу. Взгляд опустился, словно она пыталась скрыться за ним, хотя некуда было прятаться. Витя, услышав её слова, лишь тихо усмехнулся, словно это признание забавляло его. Ему не нужна была её любовь, её нежность — лишь тот социальный статус, который она с собой приносила. Но в эту минуту она была не больше, чем физическое воплощение его очередной победы. — Твое дело — расслабиться. Остальное я сам, — сказал он спокойно, но с легким оттенком насмешки в голосе, словно её признание не имело для него никакой важности. Он вновь наклонился к её груди и, не теряя времени, снял с неё бюстгальтер одним резким, но уверенным движением. Кружевное белье, некогда скрывавшее её скромность, отправилось в сторону, куда-то на пол, потеряв всякое значение в этот момент. Вера на секунду замерла, ощущая, как стыд и смущение охватывают её с новой силой. Её тело, теперь почти полностью обнаженное перед ним, было слишком уязвимо, слишком открыто. Она не знала, куда девать руки, и инстинктивно прикрыла грудь ладонями, пытаясь сохранить хоть немного своей внутренней скромности. Но Витя, не испытывая ни малейшего сомнения, легко убрал её руки в сторону. Это было движение человека, привыкшего к полному контролю, к тому, чтобы никто не оспаривал его желания. Его губы скользнули по её коже, припадая к её груди с той же уверенностью, с которой он держал всё остальное под своим контролем. Вера сдавленно вдохнула, её тело выдало себя против её воли: она слегка запрокинула голову назад, и глаза, полные смущения, прикрылись. Её дыхание стало сбивчивым, она уже не могла сопротивляться той волне ощущений, которая захлестнула её. Стыд и смятение боролись с наслаждением, и казалось, что этот внутренний конфликт разрывал её на части. Витя, не отрываясь от её груди, приподнял взгляд, чтобы наблюдать за её реакцией. Её лицо, смущённое и раскрасневшееся, выдавало все её чувства. Он знал, что ей стыдно за то, что происходит, но это его не волновало. Он видел это сотни раз, знал эти слабости девушек и умел использовать их, словно читая карту, по которой шёл к своей цели. Его губы изогнулись в едва заметной ухмылке — он наслаждался властью, которую имел над её телом. — Ты еще научишься получать удовольствие, — подумал он про себя, но не сказал этого вслух. Он прекрасно знал, как обращаться с такими, как она — нежными, наивными, слишком доверчивыми. Всё это для него было лишь частью его привычной жизни, в которой не было места чувствам или привязанности. И пока она, захваченная в вихрь противоречивых эмоций, пыталась найти себя в этой ситуации, Витя продолжал своё дело, уверенно и бесцеремонно. Витя, подобно теплому летнему ветру, скользил по телу Веры, оставляя за собой шлейф сладких мурашек. Дойдя до середины ее талии, он, словно птицы, спустились на землю, оставив свои жаркие поцелуи на время позади, его руки опустились на бляшку ремня. Вера, словно цветок, раскрывшийся навстречу солнцу, замерла, чувствуя, что этот момент близок. Витя снял с себя ремень и брюки, погасил лампу, оставив комнату в полумраке, освещенной лишь лунным светом. Он, словно дракон, окутывающий свою жертву, укрыл себя и Веру одеялом. Он сдернул с нее трусики, и его рука, как мягкий ветер, пробежала по ее бедру. Витя, словно птица, навис над ней, припадая к ее губам, шепча:  — Ты готова? Тело Веры словно расплавилось от страха, руки дрожали, и она еле смогла прошептать: — Д-да.. Витя, отстраняясь, убрал руку от ее бедра, и, словно два ласковых облака, опустил ее руки на свою шею. С нежностью, словно художник, создающий шедевр, он начал медленно выполнять действия.  Первый нежный толчок, словно волна, прокатился по ее телу. Вера сжала его плечи и повернула голову в сторону, чтобы не смотреть ему в глаза. Не сильная боль, а скорее дискомфорт, пробежал по ее телу. Витя, словно опытный наездник, ждал, пока она привыкнет к этим новым ощущениям. Второй толчок был подобен первому, нежный и медленный. А на третий, словно мощный порыв ветра, он вошел в нее полностью, задерживаясь, давая ей привыкнуть. Когда она разжала пальцы на его плечах, он, словно получив сигнал, начал медленно и аккуратно двигаться в ней, отдаваясь этому танцу плоти. Движения его были плавными, как танцующий огонь, а его дыхание, словно ароматный дым, щекотал ее шею.   Вера, как хрупкая ветка, согнулась под его напором, и он, словно мудрый садовник, подбирал нужный угол, чтобы не причинить ей боль. Она закрыла глаза, позволяя своим чувствам унестись в мир, где не было ни боли, ни страха, ни сомнений, только его нежное прикосновение и ее собственное, трепетное дыхание.  Он двигался всё увереннее, а она всё больше расслаблялась. Ее руки сплелись вокруг его шеи, и она, как бы в ответ на его движения, начала слегка поворачивать бедра, словно поддаваясь танцу, который они начали.  Их тела слились в едином ритме, и, как две волны, нашедшие друг друга, они слились в едином порыве, затерявшись в мире чувств.  Их движения стали всё более интенсивными, словно два потока, сливающихся в одно бурное русло. Вера отдалась его ритму, и, как только ее тело достигло пика, она почувствовала, как по телу разливается волна блаженства, словно небесный свет.  Витя, вынырнув из пучины, замер, и его дыхание, словно тихий шёпот, обволакивало ее. Он прижался к ней, как щит, и, как два лепестка, слившихся воедино, они лежали, наслаждаясь тишиной и теплом друг друга.  Витя, словно убаюкивающий ребенка, в последний раз поцеловал ее, нежно, едва касаясь губами ее лба. Затем, будто уставший путник, он улегся рядом.  Вера, погружающаяся в глубокий сон, закрыла глаза, и ее дыхание успокоилось. Ее тело расслабилось, и ее разум, словно застигнутый врасплох, отключился.  Она погрузилась в сон, но даже во сне ее мысли, как неугомонные птицы, кружили над ее душой. Ей предстояло переосмыслить всё, что произошло, проанализировать свои чувства, понять, как она относится к Пчёлкину, к их отношениям, к себе самой.  Витя, вздёрнув на себе простыню, вышел на балкон. Холодный воздух, пропитанный запахом ночной Москвы, ударил по лицу. Он сделал глубокий вдох, пытаясь прогнать с себя лёгкое головокружение, оставшееся от шампанского.  Он не мог уснуть, его мысли, как бешеная река, бежали по руслу сознания, не давая покоя. Холодный ветер обжигал его кожу, как острый нож, но он не чувствовал его, он был поглощен своими мыслями.  В спальне, залитой лунным светом, спала Вера. Её нежное личико было спокойным, словно у спящего ребёнка. Пчёлкин оглянулся на неё ещё раз и, закурив сигарету, сделал несколько глубоких затяжек, выпуская густые клубы дыма, которые растворялись в ночном воздухе. Она была чиста, наивна. Именно эта её беззащитность, эта невинность, заставляла его ухмыляться. Он вспомнил, как она шла к алтарю, вся в белом, словно куколка, готовая к превращению в бабочку. Но он знал, что эта «бабочка» не будет летать свободно. Она будет сидеть одиночной камере, и он будет держать ключ от неё. Пчёлкин закурил вторую сигарету, наслаждаясь тем, как дым окутывает его, словно мантией. Он любил чувствовать себя сильным, властным, а Вера была всего лишь приспособлением для увеличения этой власти. Он её не любил. Он никогда не любил. Он вспомнил своих бывших девушек, каждую из них, каждой он дарил страсть, головокружительные эмоции, заставляя их таять в его руках. Но с Верой всё было по-другому. Она была как чистый лист бумаги, который он мог заполнить любой информацией, наложить на неё любую свою фантазию. Он посмотрел на свою руку, сжимающую сигарету. Она дрожала. Он откинул голову назад и закрыл глаза, словно защищаясь от неприятных мыслей.   Но в глубине души, в его чёрном сердце, он чувствовал пустоту. Он устал от игры, от лжи. Витя глубоко вдохнул и затушил сигарету о балконый поручень. Холодный металл оставил на его пальцах ожог, но он не заметил этого. Он почувствовал, как холод проникает в его кости, как мрак окутывает его сознание.   Пчёлкин вернулся в комнату. Он лег в кровать, обнимая Веру. Его тело расслабилось. Ее же тело, словно тонкий фарфор, казалось хрупким и беззащитным. Она спала спокойно, ее дыхание, как тихий шепот, убаюкивало его. Он хмыкнул, вспомнив свою свободу. Он любил свободу, он любил быть один, он любил быть властелином своих желаний.  Но теперь все по-другому. Теперь он был пленником собственной игры. Пленником этого брака, этого фиктивного соглашения.  Он смотрел на Веру, и его губы растянулись в горькой улыбке. Она не знает, кто он на самом деле. Она не знает, что он способен на большее, чем просто быть ее мужем. Она не знает, что он может быть жестоким, холодным, эгоистичным.  — Не повезло же тебе, — прошептал он, словно признаваясь себе в этом.  Он знал, что с ним она будет, как в аду. Он знал, что ее невинность и наивность столкнутся с его цинизмом и жестокостью. Он знал, что она будет страдать.  Он закрыл глаза, и с этими мыслями, полными мрачной уверенности, он погрузился в сон. 

***

Солнечные лучи, словно золотые иглы, пронзили тонкую ткань штор, окрашивая комнату в нежные, пастельные тона. Витя открыл глаза, чувствуя, как тепло нового дня проникает в него, прогоняя остатки сна. Он всё ещё обнимал Веру, её волосы, словно шелковистый водопад, разметались по его груди.  Он пролежал так еще минут десять, слушая её тихое, ровное дыхание, и в его душе боролись два чувства: непривычная нежность и холодный расчет.  — Хватит, — одернул он себя. — Пора возвращаться в игру.  Витя вспомнил, что это была её первая ночь, и решил, что вчерашняя нежность — лишь дань традиции, не более, — убеждал он себя, осторожно высвобождаясь из её объятий. Он встал с кровати, стараясь не разбудить Веру, и принялся собирать свою одежду, раскиданную по комнате в пылу вчерашней страсти.  Звук льющейся воды из ванной комнаты, словно первый удар гонга, вырвал Веру из сладкой истомы сна. Она открыла глаза, всё ещё чувствуя на губах призрачное прикосновение его поцелуев. Комната была пуста, залита мягким солнечным светом.  — Витя, — прошептала она его имя, словно боясь спугнуть воспоминания о прошедшей ночи.  Сердце её забилось чаще, когда до неё донёсся шум воды из ванной. Она села на кровати, чувствуя, как тянет низ живота. Странное, незнакомое ощущение, словно они сделали что-то запретное, неизведанное.   Но, несмотря на лёгкую тревогу, в её душе расцветал цветок счастья. Вчерашняя ночь была полна сильных, таких ярких эмоций, что все страхи отступали на второй план.  Вера оставалась лежать в постели, окутанная мягким коконом из простыней и утреннего света. Тепло его тела ещё ощущалось рядом, словно призрачное напоминание о прошедшей ночи. Внутри всё трепетало от смущения. Она не решалась встать, не знала, как посмотреть в глаза этому человеку, который всего лишь одну ночь назад перестал быть для неё чужим. Мысли путались, как шёлковые ленты, завязанные в тугой узел.  — И что теперь? Как себя вести? — шептала она про себя, чувствуя, как щёки заливает румянец.  Ночь изменила всё. Она забрала её невинность, подарила ей новые, неизведанные ощущения и поставила перед фактом: пути назад нет. Они муж и жена, пусть и фиктивные, но грань перейдена. Шум воды в ванной стих. Сердце Веры забилось чаще, словно птичка, запертая в клетке. Она инстинктивно плотнее укуталась в одеяло, словно пытаясь спрятаться от реальности, от неловкости и от собственных чувств.   — Что он сейчас думает? Как посмотрит на меня? — эти вопросы крутились в голове бешеным калейдоскопом, не давая сосредоточиться. Она понимала, что рано или поздно им придётся столкнуться, но оттягивала этот момент, как могла.  В тишине комнаты она ясно услышала его шаги, приближающиеся к двери. Ей захотелось раствориться в воздухе, исчезнуть, лишь бы не встречаться с ним глаза в глаза.  Витя вышел из ванной, оставляя за собой шлейф свежести и запаха геля для душа. Он небрежно накинул на влажные волосы полотенце, вытирая короткие пряди, и его взгляд был устремлен куда-то сквозь комнату, сквозь мысли, витавшие в утренней дымке. Капли воды, словно бриллианты, стекали по его мускулистому торсу, подчеркивая рельеф каждого мускула.  Он был сосредоточен на своих мыслях, планируя предстоящий день, и не сразу заметил легкое движение под одеялом на кровати. Ему и в голову не могло прийти, что Вера уже не спит, что она с замиранием сердца следит за каждым его движением.  А Вера... Вера тонула в волнах смущения, наблюдая за ним из-под своего убежища. Её щёки пылали, как маки в поле, сердце билось где-то в горле, перебивая даже собственное дыхание. — Он такой…, — промелькнула шальная мысль, и Вера тут же одёрнула себя. Какой «такой»? Сильный? Властный? Слишком свободный для неё, слишком далёкий от её мира, от её представлений о том, каким должен быть мужчина?  Она чувствовала себя неловко раздетой под одеялом, в то время как он, казалось, не видел в этом ничего предосудительного.  — В конце концов, чего стесняться после ночи? — пыталась убедить себя Вера, но от этого легче не становилось.   Стыдливое желание спрятаться, стать невидимкой, боролось с острым желанием продлить этот момент, запомнить каждый изгиб его тела, каждую каплю воды, скользящую по загорелой коже. Вера не выдержала. Она больше не могла прятаться в этом коконе из простыней и смущения.  Как пловец, выныривающий на поверхность, она решительно откинула край одеяла и выглянула из своего убежища. Ее щеки пылали, глаза блестели, словно роса на лепестках розы. Взгляд ее, полный смущения, устремился на Витю. В этот самый миг, словно по немой команде, Витя перестал вытирать волосы. Его взгляд, острый, как лезвие бритвы, устремился на Веру. Он видел её смятение, видел румянец, расцветший на её щеках, видел блеск в глазах.  На мгновение мир вокруг перестал существовать. Остались только двое, связанные невидимой нитью, вспыхнувшей между ними. В этой тишине, нарушаемой лишь биением их сердец, они оба понимали: что-то неизбежно изменилось.   — Уже проснулась, спящая красавица? — раздался его голос, чуть хрипловатый после сна.   Витя, всё ещё улыбаясь, подхватил с ближайшего стула вчерашнюю рубашку и небрежно накинул её на себя, не отводя взгляда от Веры. Вернее, от её отражения в большом зеркале, висевшем напротив кровати.  Он видел, как она смущается под его взглядом, видел, как пытается укутаться в одеяло, словно в защитный купол. И это её смущение, её невинность, так контрастировавшая с его развязностью, почему-то забавляла его.  — Доброе утро, — пробормотала Вера, чувствуя, как жар заливает не только её лицо, но и шею, и, кажется, даже кончики пальцев.  Она не знала, куда деть глаза. Взгляд её метался по комнате, цепляясь за малейшие детали, лишь бы не встречаться с его отражением в зеркале.  — Не ожидал, что ты так быстро проснёшься, — продолжил он, застёгивая пуговицы на рубашке. — Или я слишком шумел? В его голосе слышалась лёгкая ирония, и Вера невольно поежилась. — Нет-нет, всё в порядке, — поспешила она ответить. — Просто… — она запнулась, не зная, как закончить фразу.  Просто она не привыкла просыпаться в одной постели с мужчиной. С мужчиной, который, несмотря на их фиктивный брак, был ей теперь близок.  Витя усмехнулся, видя ее смятение. Он не торопил ее, давая привыкнуть к ситуации, к нему. Взяв со стула бутылку с водой, он сделал несколько глотков, наблюдая за Верой через отражение.  — Не бойся меня так, женушка, — сказал он мягко, отставив бутылку. — Я не кусаюсь. По крайней мере, не без предупреждения. — В его голосе скользнула лёгкая, дразнящая интонация.  — Я и не боюсь, — пробормотала она, всё ещё не решаясь посмотреть на него. — Неужели? — Витя развернулся и сделал шаг по направлению к кровати, и Вера инстинктивно вжалась в подушки. — А мне кажется, ты немного нервничаешь.  Он остановился у кровати, глядя на неё сверху вниз. Его глаза, казалось, видели её насквозь, проникая в самые потаённые уголки её души.   — Ну-ну, не дрожи, как лань на охоте, — усмехнулся Витя, наблюдая за тем, как Вера съежилась под его взглядом. Он прекрасно видел, как она смущена, как густо краснеют ее щеки под его взглядом.   — Не знаю, о чем ты, — пробормотала Вера, отводя глаза. Пыталась казаться спокойной, но предательская дрожь в голосе выдавала ее с потрохами.  Витя хмыкнул, делая еще один шаг к кровати.   — Да брось, — протянул он, понижая голос до хрипловатого шепота. — Не притворяйся недотрогой. Я же вижу, что ты вся горишь.   Он опустился на край постели, его пальцы легонько прошлись по ее обнаженной руке, от чего по ее коже побежали мурашки.  Вера легонько отдернула руку, но он успел перехватить ее и теперь держал ее ладонь в своей.  — Не бойся, — промурлыкал он, лениво поглаживая ее пальцы. — Я не сделаю ничего, чего бы ты не хотела… хотя… — он многозначительно прищурился, — кто знает, может быть, ты и сама не знаешь, чего хочешь…   — Ладно, не буду тебя смущать, — хохотнул Витя, театрально подняв руки вверх, словно сдаваясь. — Отвернусь, так и быть. Давай, хозяйка, одевайся. А то неудобно как-то получается: я при полном параде, а ты…   Он многозначительно замолчал, бросив взгляд на разбросанное по комнате платье, и подмигнул Вере через плечо.  Вера покраснела до кончиков ушей. Не надевать же это дурацкое платье снова? Она лихорадочно огляделась, но комната буквально кричала об отсутствии хоть какой-нибудь одежды. Пришлось схватить простыню и наспех обмотаться ею, чувствуя себя при этом героиней дешевого французского фильма.  — Я всё, — пробормотала Вера, стараясь придать голосу хоть какую-то уверенность.  Витя, конечно, и не думал отворачиваться на самом деле. Он медленно, нарочито медленно, повернулся к ней, на лице сияла такая насмешливая улыбка, что Вере захотелось провалиться сквозь землю.  — Ого, — протянул он, оценивающе осматривая ее с ног до головы. — А ты, я смотрю, любишь погорячее. Хотя, знаешь, — Витя подошел ближе, и Вера инстинктивно вжалась в спинку кровати. — Так даже лучше.   Он склонился над ней, и на секунду Вере показалось, что он сейчас поцелует ее. Но Витя, хмыкнув чему-то своему, расстегнул пуговицы на своей рубашке и накинул ее Вере на плечи.  — Надень, — пробормотал он, отворачиваясь. — А то замерзнешь еще.   Вера растерянно смотрела на него. Он что, серьезно? После всех этих двусмысленных шуточек просто заботится о том, чтобы она не замерзла? Он подмигнул Вере и вышел из комнаты, насвистывая какую-то легкомысленную мелодию.  — Давай-давай, не спи, — Витя щелкнул пальцами, направляясь к выходу из комнаты. — Я, так и быть, на кухню отправлюсь. Может, женушка мужу завтрак приготовит? — В его голосе сквозила явная насмешка, но, странное дело, Веру это почему-то не обидело. Витя вышел, насвистывая что-то бодрое, блатное. Определенно, этот человек был полон сюрпризов. Вера осталась стоять посреди комнаты, кутаясь в его рубашку, чувствуя, как по ее спине бегают мурашки. От холода ли? Или от близости этого непредсказуемого, властного, чертовски привлекательного мужчины, который ворвался в ее жизнь так же внезапно, как и этот новый день?  От рубашки Пчёлкина исходил едва  уловимый запах табака и мужского парфюма. Странное ощущение охватило ее: смесь смущения, любопытства и чего-то еще... Того, чему у нее пока не находилось названия. Вера, закутавшись в рубашку Пчёлкина, неловко вышла на кухню. Ее взгляд скользнул по роскошному интерьеру — огромному острову посреди кухни, блестящей новомодной технике, панорамным окнам с видом на просыпающийся город. Все это казалось нереальным, как декорации к фильму.  Словно она попала в клип группы «Мираж», а не на свою собственную кухню.   Пчёлкин закончил разговор по телефону, бросив короткое «решу» невидимому собеседнику. Обернувшись, он окинул Веру оценивающим взглядом. Его обнаженный торс сиял в лучах утреннего солнца.  — Ну что, голубушка, — хмыкнул Пчёлкин, — Муж, между прочим, с голодухи помирает. Отец научил тебя хоть яичницу жарить? Или ты, как истинная принцесса, привыкла завтракать только черной икрой с шампанским? Вера вздрогнула — он задел ее за живое, напомнив о пропасти, что лежала между ними. Она открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Пчёлкин усмехнулся — он уже привык, что Вера послушно сносит все его колкости. Он не видел в ней того огня, той дерзости, которая так привлекала его в женщинах. Как в Кристине, например… Эта чертовка умела поставить на место любого, да и в постели с ней было куда интереснее.  — Я... я приготовлю завтрак, — пробормотала Вера, отводя взгляд. Ее пальцы неловко перебирали полы рубашки, пытаясь найти хоть какую-то опору в этом море равнодушия. Подавив вздох, Витя отвернулся, бросив небрежно:  — Ну, смотри, — бросил Пчёлкин, направляясь к выходу из кухни. — Не подведи. А я пока делами займусь.   Он скрылся в кабинете, оставив Веру один на один с холодильником, забитым изысканными продуктами, названий половины из которых она даже не знала.     Вера, оставшись одна, перевела дух. Слова Вити задели ее, но она изо всех сил старалась не показывать виду. Закатав рукава рубашки, Вера решительно подошла к холодильнику.  Ее взгляд упал на упаковку с аппетитными сосисками с мраморной говядиной. Рядом лежали перепелиные яйца.  — Отлично, — подумала Вера, — будет настоящий мужской завтрак.  Она вспомнила, как ее дедушка, заядлый охотник и рыболов, учил ее готовить яичницу с копченой колбасой на костре.  — Ничего сложного, — шептала про себя Вера, ловко орудуя ножом, — главное — не пережарить.  Вскоре по кухне начал распространяться аромат жареных сосисок с чесноком и травами. Вера аккуратно поджарила перепелиные яйца, стараясь сохранить яркий желток внутри. Найдя в недрах холодильника баночку с маринованными опятами, она выложила их на тарелку, украсив веточкой петрушки. На столе появился свежесваренный кофе, а рядом с ним — вазочка с хрустящим печеньем.   Когда Пчёлкин вышел из кабинета, его встретил не привычный стерильный порядок, а атмосфера уюта и тепла. Запах вкусной еды щекотал ноздри, а на столе его ждал настоящий пир.     — Вот это я понимаю, сервис по-царски! — только и выдохнул Пчёлкин, увидев накрытый стол.  Он опустился на стул, не в силах скрыть своего изумления. — Невероятно, — пробормотал он, смакуя завтрак, заметил, что Вера все еще сидит тихо, глядя в пол, как будто теряясь в своих мыслях. Он поежился от этого безмолвия, которое создавало напряжение в воздухе. На кухне царило какое-то странное молчание, и Витя, отложив вилку, спросил с легким недовольством: — Ты чего не ешь? Сидишь как статуя. Боишься что-ли?  — Нет, что ты, — тихо ответила она, не поднимая глаз — Я просто... я поем потом. — Попозже? — Пчёлкин отложил вилку, наблюдая за девушкой. — Что, и правда не голодна? Или стесняешься при мне есть? Думаешь, я объявлю тебе войну за каждый съеденный кусочек? Вера смутилась еще больше, ее пальцы нервно теребили край скатерти. — Нет... — пробормотала она. — Просто правда не хочу. Пчёлкин вздохнул. Что за манера у этой девушки — все время молчать и прятать глаза? Он не мог понять, что у нее на уме, и это его злило. — Слушай, — продолжил он, стараясь говорить мягче, — я ведь не кусаюсь. Ешь давай, а? А то и правда подумаю, что тебе моя компания неприятна. Вера робко улыбнулась. — Дело не в этом, — прошептала она, — Просто не привыкла я к такому изобилию. — К какому изобилию? - не понял Пчёлкин. — К сосискам, что ли? — Ко всему, — вздохнула Вера. — К этой квартире, к тебе… Пчёлкин удивленно приподнял брови. — Вот как? — протянул он, продолжая внимательно разглядывать девушку, — Ну что ж, привыкай. А пока — ешь. А то и правда с голоду помереть можно. Он улыбнулся, и Вера, не в силах скрыть улыбки, взяла в руки вилку, начав неторопливо, словно птичка, склевывать завтрак. Она улыбнулась, и это вызвало у Пчёлкина недоумение. Он не ожидал, что эта девушка может улыбнуться так искренне и светло. Это было каким-то новым и непривычным моментом для него. Пчёлкин увидел блеклый проблеск жизни в её глазах и почему-то это подействовало на него. Пусть он пока не любил, но в ней было что-то, что откликалось в его сердце — одинокое, зажатое между его собственными обязательствами и отношениями. Может быть, эта девушка, так не похожая на всех, кого он знал раньше, сможет растопить лед в его сердце? Время покажет.