Полутень

Я — прежде, я — почти, я — никогда.

      Сидя в поезде с открытой книгой, она никак не могла сосредоточиться на тексте, уже в десятый раз перечитывая одну и ту же страницу. Глаза вновь пробежались по последним строчкам: "— Ваша маска пугает меня, милорд. Все остальные на балу уже сняли их, — проговорила девушка, протягивая ладонь к изуродованному лицу незнакомца. — Снимите же и вы. — Я не ношу маску, — прошептал он."       Микаса раздражённо захлопнула книгу. Думать о загадке мужчины в маске не получалось.       Голову терзали две мысли.       Во-первых, кажется, она всё-таки начала сходить с ума. Здоровые люди вряд ли засыпают средь бела дня. Или видят столь яркие галлюцинации. Что хуже — она не знала. Но если так пойдёт и дальше, Армину и Энни придётся поселить её на чердаке, а все дети в округе будут слагать легенды о страшной черноволосой женщине, воющей по ночам и видящей то, чего в реальности нет. Перспектива была пугающей и тоскливой.       Во-вторых, в вагоне, именно в её вагоне, буквально через несколько сидений, снова оказался тот чёртов мальчишка. Будь он неладен. Может, у неё не только галлюцинации, но ещё и мания преследования?       Какое-то время Аккерман старательно делала вид, что её интересует пейзаж за окном, периодически бросая на него взгляды. В конце концов она не выдержала, резко вскочила со своего места и села напротив него.       — Привет, - быстро поздоровалась она, словно они уже были знакомы.       От Микасы не ускользнуло то, как мальчишка вжался поглубже в кресло.       — Эм, здравствуйте. А вы…       — Давай напрямую. Ты следишь за мной? - не дала она ему закончить.       Глаза мальчишки округлились:       — Нет, конечно. С чего вы взяли? - пробормотал он, отчаянно мотая головой.       — С того, что больно резво ты ответил, - Аккерман прищурилась и понизила тон голоса, - Ты пялился на меня на обеде. Опять. Уже дважды получается.       Парень покраснел.       — Да я не пялился на вас, просто узнал.       — И оказался со мной в одном вагоне.       — Мне просто тоже надо было пораньше в город, так совпало, — оправдывался он.       Микаса хмыкнула.       — Совпало. Ну да. Ясно. Ты из йегеристов, - в пол голоса констатировала она.       — Что? — он удивлённо посмотрел на неё. — Да я… я в школе ещё учусь!       — И что? Как одно другому мешает? — фыркнула она.       Парень приоткрыл рот, чтобы возразить, но не придумав аргумент, растерянно закрыл его.       — Я никакой не йегерист, - наконец тихо буркнул мальчик.       Аккерман закинула ногу на ногу и скрестила руки на груди, смерив его изучающим взглядом.       — Допустим. Тогда ЭЛИС? Среди молодежи это вроде как популярно. Или тебя подослала Хистория? - продолжала настойчивый допрос Микаса. Ее нога нервно подрагивала от напряжения и деревянные таби тихонько стучали о пол.       — При чет тут они вообще, — парень окончательно растерялся, - или дурацкая королева.       — Дурацкая? - хохотнула Микаса, - почему это она дурацкая? Это портфель у тебя дурацкий, - съязвила она, - как у сопляка пятиклассника.       — А у вас книга дурацкая! - выпалил парень, но портфель все же попытался спрятать за спину, - Все знают, что это глупая беллетристика. Для тупых.       — Мне нравится.       — Ну так значит вы тупая.       Микаса вскинула брови, а мальчишка осекся, покраснев еще сильнее, и прикрыв рот ладонью       — Извините, это просто вырвалось. Я ляпнул не подумав.       — Ммм. А про дурацкую королеву?       Мальчишка выдержал короткую паузу:       — Это подумав.       — Ну и наглость, - отметила Микаса. Без нравоучения, скорее как факт. Вел он себя и правда скорее как обычный школьник, чем как шпион. Если это и была слежка за ней, то надо признать, довольно бездарная. Микаса решила, что ей все таки стоит попытаться отстоять честь Хистории или хотя бы Теодора Блейка. Она выбрала второго, - к твоему сведению, не все книжки должны быть гениальными шедеврами.       Мальчишка отвернулся к окну.       — Да знаю я. Я же сказал - просто ляпнул.       Разговор зашел в тупик. Повисла долгая неловкая пауза.       — Так все таки что тебе от меня надо? - снова попыталась вызнать Микаса.       — Да ничего…, - уже немного раздраженно начал он.       Но девушка остановила его коротким жестом.       — Ладно. Я понимаю, что вряд ли это злобный умысел. Но давай без вранья. Ты ходишь за мной…       — Да я просто…       — Пялишься…       — Да не то чтобы…       — Возможно, пытаешься выяснить, где я выхожу…       — Да вы мне просто понравились, ясно! - выпалил парень, покраснев.       Микаса замолкла, ошарашено глядя на него.       — Чего? - тупо переспросила она.       — Вы красивая, вот и всё, и мне нравится за вами наблюдать. Боже! — Он хлопнул себя по лбу. — Я же не знал, что вы ещё и долбанутая!       — Я не долбанутая, — обиженно пробубнила Микаса, чуть надув губы. — Ну, наверное… — добавила она, вспомнив инцидент в столовой.       — А кажется, что да.       Они вновь замолчали. Теперь был черед Аккерман найти глазами что-то интересно помимо своего собеседника, в попытке сбежать от жгучей неловкости. Таби застучали с удвоенной скоростью.       — И не следил я за вами до дома, к сведению, - тихо добавил парень, наконец прервав молчание, - мне надо сегодня было пораньше домой вернуться, матери помочь.       — О, - Микаса все еще глупо хлопала глазами, - а в порт пришел работать, потому что там работаю я? Потому что, - она осеклась, - эм, нравлюсь?       — Нет, это и правда просто глупое совпадение. Мой отец работает в порту и с недавних пор мне приходится постоянно быть или с ним или с матерью. Одного не оставляют. А вас я раньше видел, и запомнил. А тут узнал, и ну вот, - мальчишка осекся, на этот раз особо густо покраснев и вперившись глазами в пол.       Поезд заскрипел тормозами, подъезжая к станции. Аккерман еще минуту нахмурившись пыталась предположить, откуда он мог ее знать. Кафе? Но школьники редко к ним заходят. Кто-то из соседей? Она бы его запомнила. Ее осенило:       — О, - глаза Микасы расширились, - погоди ка. А это не ты тот мелкий засранец, который за мной подглядывал в банях?       Мальчишка раскраснелся еще сильнее и кажется даже попытался вскочить с места, но Микаса вовремя схватила его за рукав:       — Я, мне жаль, правда, это было неправильно, - быстро промяли он, - простите, я думал там никого нет.       — Думал он. Как тебе вообще это в голову пришло, извращенец?       — Это не мне в голову пришло, это моему другу пришло, - мальчишка зажмурился, как-будто еще больше вжавшись в спинку сиденья. Словно надеясь, что потертое кресло поглотит его в свою вельветовую обивку.       — О, так у тебя и друг такой же придурок?       — Не, не. Он другой придурок. Не как я. А я другой, - парень запнулся и устало выдохнул, - я другой придурок.       Микаса не нашлась, что на это ответить.       Мимо спешили люди, некоторые проталкивали вперед большие дорожные сумки. Аккерман заметила, как плечи мальчишки расслабились, а его лицо, до этого смущенное, вдруг погрустнело.       — Они пропали, — вдруг тихо произнес он, ни с того ни с сего. Его пальцы нервно теребили край легкой ветровки.       Микаса нахмурилась:       — Что? Кто?       — Мои друзья. Они пропали, — повторил он на выдохе, словно долго держал это в себе.       — Оу... — Она наконец поняла, с кем говорит. — Извини, я не знала. Что это они...       Мальчишка пожал плечами:       — Все нормально. С чего бы вам знать, — он шмыгнул носом и быстро вытер глаза, хотя, кажется, слез не было. — Я вот не знаю, почему вам это говорю.       Он вытянул ноги вперед, развалившись на сиденье. Сейчас он окончательно выглядел как обычный худощавый и угловатый подросток. Никаких признаков шпиона или заговорщика — только тоскливый, загнанный взгляд.       — Так ты, эм… Терри? — Микаса не могла припомнить имя из новостей.       — Томас. Томас Грин. Приятно познакомиться. — Он протянул руку.       Аккерман пожала ее. Ладонь мальчишки была влажной от пота.       — И с отцом ты теперь в порту работаешь... — начала она.       — Потому что родители боятся оставлять меня одного. Ага. Никакой загадки.       Теперь настала очередь Микасы смутиться. Она устало откинулась на спинку сиденья и потерла переносицу:       — Извини, что я так напала. Просто… — Она запнулась, силясь подобрать слова. — Можно сказать, старая привычка. Быть начеку. От нее сложно отделаться.       Томас приподнял бровь:       — Вы служите в полиции?       — Служила, — кивнула Микаса, игнорируя уточнение про полицию. — Можно и так сказать.       — Мать Гаса из военной полиции. Она тоже вечно на стреме. Волнуется даже по пустякам, — он почесал затылок. — Думаю, после того как Гас пропал, ее паранойя только усилилась.       Аккерман вспомнила газетные заголовки, кучи версий о том, что случилось с ребятами, и комментарий Жана. Она скользнула взглядом по книге:       — А у тебя… прости, если это глупый вопрос… — она говорила почти шепотом, стараясь, чтобы никто посторонний не услышал, — Есть идеи, что с ними случилось?       Она тут же мысленно отругала себя за бестактность. Они не в детективе. А этот мальчишка не сыщик, а всего лишь ребенок, которому не повезло. Или, наоборот, повезло больше остальных.       Но Томас ее удивил.       Поджав губы, он впервые смело взглянул ей в лицо:       — Ну, типа того.       Аккерман ожидала, что он продолжит, но напрасно. Парень лишь на мгновение вгляделся в черты ее лица, но тут же отвернулся.       — Надеюсь, твои друзья найдутся, — пробормотала Микаса ничего не значащую фразу.       — А я вот сомневаюсь, — задумчиво проговорил Томас.       Искаженный голос из громкоговорителя объявил остановку, напомнив пассажирам не забывать свои вещи, и поезд начал сбавлять скорость.       — Мне пора. — Микаса поднялась с кресла. — Здесь выхожу. Я рада, что мы поговорили.       Ей показалось, что из них двоих именно она должна хотя бы попытаться вести себя как взрослый человек. После всего представления.       — Ага... — Томас кивнул, следя, как девушка складывает вещи и поправляет складки на кимоно. И вдруг выпалил, — Я серьезно, кстати. Я не соврал.       — Что серьезно? — уточнила Микаса, уже направляясь к выходу из вагона.       — Вы красивая. Очень.       Микаса натянуто улыбнулась:       — Спасибо. Но не стоит мне такое говорить.       Поезд резко качнулся, окончательно остановившись. Люди засеменили по проходу, протискиваясь между сиденьями. Аккерман затерялась в общей толпе, когда Томас вновь окликнул ее:       — Эй!       Мальчишка стоял, упершись коленями в сиденье, и вытягивал шею.       Микаса отошла чуть в сторонку, пропуская людей вперед:       — Ну чего еще?       — А как вы сказали, вас зовут? — Его голос прозвучал решительно.       — Хорошая попытка. Но я не говорила, — крикнула она в ответ и тут же исчезла в толпе.

***

      Увидела ребят на станции, Микаса поспешила к ним.       — Давно ждёте? — улыбнулась она.       — Нет, не волнуйся, — Армин приобнял её за плечи.       — Отлично выглядишь, — улыбнулся Жан, — как всегда. А платье — это от Киеми?       — Не совсем. Купила, когда была в Хизуру, — Микаса покрутилась на месте, получив одобрительный кивок Армина, и поспешила за друзьями.       — А бант-то какой сзади, — присвистнул Спрингер, — и узоры. Очень, хм... как это говорится... националистично, что ли? Подходит к разрезу твоих глаз.       Армин расхохотался:       — Это вот сейчас было очень националистично, Конни.       Парень отмахнулся:       — Ой, хорош поучать, умник. Ты понял, что я имел в виду, — его взгляд скользнул по книге, выглядывавшей из хлопковой сумки Микасы. — Погоди, ты что, читаешь про Теодора Блейка? — с изумлением спросил он.       — Читаю. А что не так-то? — тут же заняла оборонительную позицию Микаса.       — Нет-нет, ничего! — парень поднял руки в примирительном жесте. — Просто я не думал, что из всех людей ты будешь читать эти истории.       — Да что все сегодня с цепи сорвались из-за этой книги? Что с ней не так? — Аккерман попыталась затолкать корешок поглубже в сумку.       — Просто ты такая, ну, суровая на вид, что ли, — попытался пояснить Конни. — Не думал, что ты читаешь подобное.       — Энни тоже иногдачитает эти книги, — задумчиво добавил Армин. — Так что, возможно, ты многого не знаешь о вкусах суровых девушек.       — И как ей? — заинтересованно спросил Спрингер.       Армин улыбнулся:       — Цитирую: «Хорошая дурость, чтобы разгрузить мозг и быстро уснуть».       — Оу... — Конни словно немного погрустнел, — А тебе как? — адресовал оно тот же вопрос обратно Микасе.       Аккерман пожала плечами:       — Ну, ничего особенного, но сюжет интригует. В сон от неё не клонит. Я даже как-то до утра с одной книгой просидела. Возможно, я не так избалованна хорошей литературой, как миссис Арлерт. Но, как по мне, читается легко.       Конни улыбнулся, словно бы удовлетворённый её ответом:       — А что? Тоже думаешь почитать?       — Ну... — он запнулся. — Что-то вроде... Скорее, я просто... Оу, ни хуя себе!       Жан, Конни и Армин замерли возле монумента с куском стены, изумлённо приоткрыв рот. Микаса лишь бросила беглый взгляд, ухмыльнувшись:       — Так и не смыли, да? По-моему, раза три уже пытались.       На стене, пусть уже не такая ярко-алая, всё ещё красовалась надпись: «ВЕСЬ МИР — ЧИСТЫЙ ХОЛСТ. Я — ЛЮБОВЬ. И Я — НЕНАВИСТЬ. НАХУЙ ЙЕГЕРИСТОВ». Последнее предложение, к чести трудяг, усиленно намывавших стену в подвесных люльках, всё же сильнее других потеряла в насыщенности.       — Ого, и у кого такие огромные яйца, чтобы это написать? — удивился Жан.       — Подозреваю, у какой-нибудь банды мелких, как выразился бы Леви, опездолов, — проговорила Микаса.       — Юношеский максимализм и радикализм, — кивнул Армин. — Да, похоже на то.       — А в чём они не правы-то, собственно? — уточнил Конни, всё ещё глядя на надпись, которую продолжали оттирать двое мужчин в рабочих комбинезонах.       Армин предостерегающе шикнул на друга.       — Да не знаю, — Жан приставил ладонь ко лбу козырьком. — Стену как-то даже жалко немного. Всё-таки памятник, какой-никакой.       — Так это вроде как Йегеру памятник, нет? — уточнил Конни.       — Эрену. Да, — вполголоса подтвердила Микаса.       — Ну так мне кажется, он бы подобную хрень одобрил.       — «Весь мир — чистый холст. Я — любовь. И я — ненависть»... — медленно повторил Армин. — В целом да, Конни, ты прав. Ему подходит.       — Кроме последнего, — заметил Жан, чуть грустно улыбнувшись. — Там должно быть не «нахуй йегеристов», а «нахуй вообще всех».       — Но кроме восьми... — Спрингер задумался, загибая пальцы. — Ну, может, десяти человек. Это надо уточнить в скобках.       — Да, это важное замечание, — согласился Армин.       — Тогда уж и про холст надо заменить, — подключилась Микаса. — Тут скорее... — она замолчала, приложив палец к губам. В голове промелькнули воспоминания: горящая земля, дым, едкий запах, от которого даже слюна казалась отдавала чем-то палёным. — Весь мир — лес. А я — ёбаный огнемёт.       Армин и Жан удивлённо взглянули на неё.       — Ох, нормально, Микаса! Можешь, когда хочешь! — одобрительно воскликнул Конни. — Даже поэтично.       — Благодарю, — смутилась она.       Спрингер шагнул ближе к стене, развёл руки, словно примеряя к ней будущий шедевр, и прочистил горло:       — ВЕСЬ МИР — ЛЕС, А Я — ЁБАНЫЙ ОГНЕМЁТ. НАХУЙ ВСЕХ! КРОМЕ ДЕСЯТИ ЧЕЛОВЕК. — Он выдержал короткую паузу. — Последнее предложение в скобочках, — добавил он, после секундного раздумья.       Друзья рассмеялись. Микаса представила, как Эрен смотрит на подобную надпись посреди Шиганшины, увековеченную под его именем. Да, наверное, ему бы приглянулось.       — Э, ЛЫСЫЙ, ТЫ ОХУЕЛ, ЧТО ЛИ?! — завопил один из рабочих, перегнувшись через перила и держась за трос. — ЧЁ ТЫ ТАМ ОРЁШЬ? ВАЛИ ОТСЮДА, ПОКА ПИЗДЫ ТЕБЕ НЕ ДАЛИ!       — УЖЕ ВАЛЮ! — Конни поспешно ретировался. — Ужас, — добавил он чуть тише. — Душат искусство в зародыше. До чего мы докатились, господа.       — Они и шланги в задницу суют на допросах, — деловито заметил Жан.       — Боже... — Аккерман передёрнуло. — Я как вспомню — меня аж блевать тянет.       — Страшно жить, — наигранно вздохнул Конни. — Но, по крайней мере, теперь и у нашего сопротивления есть мощный слоган. Вот ты, Микаса, сможешь его даже воплотить в жизнь, как только предыдущий ототрут.       — А, ты хочешь, чтобы мне шланг в задницу вставили? — уточнила Аккерман. — Если так, то план отличный.       — Я думаю, за подобное тебя могут и сразу расстрелять, минуя развлечения со шлангом, — подметил Армин.       — О, так даже лучше! — кивнул Спрингер.       — Лучше? — Микаса озадаченно смотрела на друга. — В плане, лучше умереть, чем быть униженной?       — Да нет, — отмахнулся Конни. — Просто тебя и так уже есть за что судить. Если уж решат казнить, ну типа, дважды же не расстреляют, да? Чё тебе терять?       Микаса не нашла, что ответить.       — Мда, двум смертям не бывать, одной не миновать, — Жан на мгновение остановился, выудив из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. Достав одну, он поджег её одним щелчком и закурил. — С такой неоспоримой логикой ты мог бы стать соавтором этих детективчиков Микасы.       — Всего-то соавтором, пф, — Конни запрокинул руки за голову. — Не слишком амбициозно для такого, как я, дружище.

***

      Подойдя к высокому дереву, Микаса первой поздоровалась, погладив по привычке камень и заменив уже пожухлые цветы на новые, купленные по дороге.       — К тебе приехали друзья, повидаться, — тихо шепнула она и отошла в сторону, пропуская ребят.       Армин приобнял её за плечи, несильно сжав. Они вдвоем смотрели, как Кирштейн и Спрингер подошли ближе, как они что-то рассказывали ему вдвоём, жестикулируя. Конни весело смеялся. Кажется, прозвучало что-то про огнемет.       — Я здесь однажды видела Райнера. Он приезжал, — вдруг сказала Микаса, глядя на спины ребят и стараясь отвлечь себя от попытки их расслышать.       — Ммм, — Армин не повернул головы, — и как он?       Микаса пожала плечами:       — Не знаю, со стороны обычный Райнер. Разве что немного осунулся, — она помолчала, прежде чем, словно оправдываясь, решила объясниться. — Мы не разговаривали, я тут же ушла, как увидела его.       — Почему? Не хочешь с ним говорить?       — Мне нечего ему сказать, — ответила Микаса единственную возможную правду.       — Злишься на него?       Микаса вновь покачала головой:       — Совсем нет. Просто, что бы я ни сказала, это не будет иметь никакого смысла, — на этот раз до её ушей долетел смех Жана, — зачем тогда сотрясать воздух?       Когда-то Микаса была болтливым ребенком. Но та девочка навсегда осталась в хижине, кровавой лужей растекшись возле родителей. Отломившимся лезвием ножа застряв в сердце одно из похитителей.       Микаса помнит, как еще долго ей и вовсе не хотелось говорить. На все вопросы она отвечала односложно или молчанием. Тогда ей казалось, что стоит ей дать себе волю, и вместе со словами из нее польется весь тот ужас, что переполнял ее изнутри. Поэтому она сглатывала комок и сдерживала рвущийся наружу плач поглубже.       Но постепенно это переросло в привычку, превратилось в норму. Для неё слова стали будто слишком важными и значимыми, и теперь их нужно было беречь, отмерять, не растрачивать. Неразговорчивая и тихая подруга двух шумных и весёлых мальчишек.       Поэтому, когда она только начала делить свою комнату с Сашей, её раздражала привычка той заполнять спасительную уютную тишину своей болтовнёй. Энни в этом смысле была более приятной соседкой, пусть и недолго. Со временем Микаса всё же привыкла к голосу Саши, вечно болтающему какие-то пустяки. Постепенно она заметила, что с болтовнёй Саши легче засыпать. А когда они стали старше, Саша иногда могла стащить бутылку спиртного, и тогда они перешептывались вдвоём. И с этой болтовнёй становилось легче жить.       Глядя на спины Конни и Жана, Микаса с легкостью представила себе и Сашу, стоящую рядом и звонко смеющуюся в унисон. Ее сердце болезненно сжалось.       Только когда Браус умерла, Микаса наконец поняла, что всё это время пыталась заглушить Саша. Тишина стала нестерпимой, и каждая мысль в голове на её фоне была до ужаса громкой.       Армин подошёл последним. Он стоял, сняв пиджак, держа его в одной руке, а второй прикрывая лицо, и что-то долго рассказывал своему когда-то лучшему другу. Слов было не разобрать, ветер уносил их в другую сторону от ушей Микасы. И она была этому рада. Аккерман знала, как можно выворачивать свою душу перед этим камнем, и присутствовать на этом вскрытии ей не хотелось.       Но, как бы она ни пыталась отводить взгляд, от её внимания не ускользнуло, как мелко подрагивают плечи Армина. И как трепещет белая ткань его рубашки, как флаг на ветру.
По её щеке сочувственно пробежала одинокая слеза.
Тёплая ладонь смахнула её с щеки.
       — О, — Микаса смущённо взглянула на Жана.       — Извини, я просто... — он запнулся, не зная, как оправдаться. Конни ушёл вперёд, распластавшись в высокой траве среди синих колокольчиков, — Не люблю, когда ты плачешь.       Аккерман отвернулась, стыдливо пряча лицо от него. Его рука скользнула вниз, повиснув в каких-то долях миллиметров от её руки.       — Ты отлично присматриваешь за ним, могила выглядит очень ухоженной.       — Спасибо, — кивнула она. — Не то чтобы у меня было много других хобби. Надо же куда-то девать свободное время, — она постаралась прозвучать бесстрастно.       — И всё же... Меня всегда удивляло, сколько много ты готова отдавать окружающим тебя людям.       Микаса криво усмехнулась:       — Ты преувеличиваешь. Я очень часто бываю злобной сукой по отношению к окружающим меня людям.       — Бываешь, — Жан не стал спорить. — Но Саша, Армин, Конни... Даже Габи, Энни, Фалько… Эрен, — перед именем Йегера он сглотнул, и Микаса невольно обратила внимание на странный порядок перечисления. — Ты умеешь быть добра даже к тем, кто был жесток к тебе. — Ах вот в чём закономерность. Она сжала губы в напряжённую линию. — Мне это в тебе очень нравится.       Его глаза с трепетом смотрели на Микасу, а пальцы едва заметно дрогнули, коснувшись её костяшек.       Иногда не быть злобной сукой — это просто выбор. И Аккерман знала, что должна сделать.       Когда она взяла Жана за руку, он залился краской, но радостно сжал её ладонь покрепче. Армин же, идя обратно от дерева и скользнув взглядом по их рукам, понимающе улыбнулся.
Жан не отпускал её руку, и, пока они возвращались с холма, чуть крепче придерживал её, стоило им начать спускаться по более крутому участку. Словно Микаса была фарфоровая.
На душе стало вдруг паршиво.       Иногда Жан выглядел как мужчина, в которого она могла бы в теории влюбиться. По-настоящему крепко заново влюбиться и отдать всю себя. Если бы ещё осталось что отдавать.

***

      Когда ребята вошли в кафе, которое Микаса смогла договориться закрыть на несколько часов раньше только для них четверых, она испытала странное чувство гордости.       — Погоди, — Жан удивленно огляделся. — Кафе? Ты вроде говорила, что просто отдаешь кому-то свои маринованные закуски на продажу. А ты уже работаешь здесь?       — Выходит, мои закуски все же сработали, как видите, — Микаса смущенно улыбнулась, наблюдая, как парни заинтересованно рассматривают украшения из Хизуру, которые она развешивала вместе с хозяйкой.       — Ты не рассказывала, — прищурился Армин.       — Хотела удивить, — пожала она плечами, принимаясь накрывать на стол.       — И у тебя получилось, — шепнул ей на ухо Жан, забирая из рук стаканы.       Аккерман вновь смутилась, но быстро вернулась к сервировке. Ей нравилась эта суета. Она почти могла притвориться, что это действительно ее кафе. А может, даже ее дом, и ребята просто зашли в гости.       Микаса, замявшись на мгновение, поставила лишнюю чашечку для саке и положила рядом палочки, словно для кого-то пятого. Никто так и не появился, да и друзья не спросили, для кого это. Может, и так было понятно.       Как всегда, после пары выпитого разговор перешел от обсуждения текущих дел к ностальгическим воспоминаниям. Все по сотому кругу пересказывали избитые истории, над которыми продолжали смеяться, словно слышали их впервые. Когда Жан и Конни вышли покурить, они с Армином остались вдвоем.       Саке все сильнее затуманивал сознание, и Микаса мечтательно прикрыла глаза:       — А мне недавно приснился тот раз, — смущенно пробормотала она, — когда Эрен утащил меня к океану. Помнишь? Ты тогда нас прикрывал. Было здорово.       Микаса краснея решила опустить подробности того свидания. Но Армин нахмурился, задумчиво глядя на нее:       — Эрен? Утащил тебя к океану?       — Да-а-а, — протянула она, но вдруг стушевалась, словно сказала что-то абсурдное. — Разве ты не помнишь?       — Эм… — Армин отрицательно покачал головой, — Я вообще не знал, что Эрен на такое способен.       Микаса непонимающе взглянула на друга:       — В смысле? Ты не веришь, что он мог хотеть провести со мной время?       — О нет, что он хотел — в этом я уверен на сто процентов, — усмехнулся Армин. — Ноль сомнений. Но действовать… Это уже не в его стиле. Но если ты говоришь… — он замолчал.       — Разве это так уж невероятно? — в голосе Микасы скользнула грусть и едва уловимый страх, — Это ведь действительно было, — добавила она, словно убеждая не его, а себя.       — Конечно, — поспешил заверить Армин. — И это не так уж невероятно. Я просто не помню этого, вот и все.       — Странно, — лишь проговорила Микаса, поникнув. Внутри поднималась необъяснимая тревога.       Армин извиняющимся взглядом посмотрел на подругу:       — Слушай, то, что я чего-то не помню, не означает, что ты это выдумала. Может, после того как я потерял силу титана, часть воспоминаний тоже стерлась? Я иногда замечаю, что забываю кое-что из времени в отряде. Особенно воспоминания Бертольда — они буквально выветрились из головы.       — Но это ведь не воспоминания Бертольда, — сухо заметила Аккерман.       На это Армин ничего не смог ответить.       Фурин тонко зазвенел, когда Жан и Конни ввалились обратно. От них уютно пахло табаком. На одной из гирлянд назойливо мигала плохо работающая лампочка. Жан подвинулся чуть ближе, палочками подхватывая маленького осьминога в томатном соусе.       Его рука словно бы случайно скользнула по ее бедру.       — А вы знаете шутку про собаку без лап и бармена? — спросила Микаса, поглядывая на друзей.       — Неа, — с набитым ртом пробубнил Конни. — Трави.       «Даже так», — мелькнуло в голове у Аккерман.       Она методично повторила шутку про несчастную безлапую собаку и с интересом наблюдала, как от смеха трое ее пьяных друзей буквально сложились пополам. Голова опять начинала кружиться. Рука Жана скользнула за ее спину и легла на плечо.       — Охрененная шутка, — просипел Конни, вытирая слезы.       — Ага, — кивнула Микаса и наклонилась чуть ближе к Армину. — Мне кажется, я схожу с ума.       — Ты просто напилась, — добродушно рассмеялся Арлерт.       — Думаешь? — она недоверчиво прищурилась. Надоедливая лампочка продолжала мигать.       — Сто процентов, Микаса.       Ребята вернулись к ленивой болтовне. Веки наливались приятной тяжестью. Теплые пальцы невесомо поглаживали спину между лопатками, и по коже под шелком кимоно пробежали мурашки.

***

      Шатающейся походкой Микаса добралась до раковины и умылась. В ушах все еще звенели крики разъяренного Леви, когда он пинками выгонял их из шатра, грозясь вылить на Сашу содержимое ее же блевательного ведра. Впрочем, Браус была тогда в таком состоянии, что даже не смогла бы сопротивляться, если бы он и вправду решил воплотить угрозы в реальность.       До катастрофы оставалось меньше девяти часов.       Микаса еще раз плеснула холодной водой в лицо. Пара часов беспокойного сна на ковре не помогла — алкоголь все еще курсировал по крови. Она вспомнила, как проснулась, прижавшись лицом к плечу Эрена. Щеки вспыхнули, и Аккерман поспешно приложила к ним ледяные ладони, пытаясь остудить жар.       В тишине комнаты раздался хриплый треск радиоволны. Микаса замерла, вслушиваясь, пытаясь определить, откуда идет звук. Рывком распахнув дорожную сумку, она обнаружила внутри рацию, мигающую короткими красными вспышками.       — Фёгель? Как слышно? Прием? - раздался изнутри искаженный голос.       Она зажала передачу сигнала:       — Эрен, если тебя поймает Леви за тем, как ты используешь рацию, он тебе оторвет башку и засунет в задницу. Прием.       — Ничего не понял, Фёгель, я не услышал позывной.       Микаса вздохнула:       — Я не буду использовать эти глупые позывные.       Она зажала кнопку ресивера, но в ответ услышала лишь шипение.       — Эрен?       Шипение на частоте продолжилось.       — Ройбер, - повторила она с нескрываемым раздражением.       — Слушаю, Фёгель. Прием.       — Боже, ну и ребячество, - пробормотала она, вновь вернувшись на линию, - Конец связи.       Спать не хотелось. Микаса покрутила ручку эхорадио и из динамиков полилась тихая мелодия. Ступая по мягкому ковру, чуть покачиваясь в такт, она подошла к окну и прислонилась к ледяному стеклу лбом.       Ночную улицу Марли освящали тусклые фонари. Пары прогуливались за ручку по мостовой. Девушки в красивых вечерних платьях, каких она никогда не носила, спешно покидали бары. Они спотыкались в своих туфлях на высоких каблуках, так сильно не похожих на ее военные ботинки, и кокетливо висли на плечах ухажеров.       Микаса сморщила нос и скривила губы.       Было обидно, что у нее этого никогда не было.       Было больно, что скорее всего уже никогда не будет.       Она чувствовала, словно ее обокрали.       Рация вновь затрещала. Микаса зажала кнопку приема:       — Как слышно, Фегель? - пробормотал искаженный голос.       — Не спится? - спросила она, - Ройбер, - добавив с нажимом.       — Ойле, как оказалось, надравшись очень громко храпит, - на фоне действительно был слышен шум, который поначалу Микаса приняла за помехи.       — Кто? - переспросила Аккерман.       — Ойле. В смысле, как там оно. Альфа, Ромео, Майк, Индиа, Новембер.       — Что ты…, - хотела было возмутиться Микаса, но вспомнив то, чему их учили, осеклась, Альфа, Ромео, Майк…, - ааа, да ладно. Он храпит?       — Клянусь. Как старый шахтер.       — Так громко?       — Я бы даже сказал, колоссально.       Микаса рассмеялась. И голос на радиочастоте в ответ тихонько усмехнулся.       Палец вновь нажал на кнопку:       — Мне тоже не хочется спать.       Она отпустила кнопку приема и задержала дыхание.       Зачем она это сказала? Чего она ждала?       Пауза затягивалась. Ей стоило придумать что-то еще:       — Ты не хочешь зайти? — голос чуть дрогнул, и Микаса надеялась, что помехи скроют это от Эрена.       Вновь повисла пауза. Аккерман зажмурилась, прижимая рацию к самому уху и продолжая вдавливать пальцем копку ресивера в корпус.       — Дельта-Альфа, - наконец прозвучао долгожданный голос. Дельта альфа. Дельта-альфа. Дельта-альфа.       Она улыбнулась. Пусть идут к черту все эти красотки в платьях. Прямо сейчас во всей Марли не найдется девушки счастливее нее.       — Фегель?       — Слушаю.       — А ты одна?       Микаса бросила взгляд на пустующую кровать Саши. Браус, которой вызвалась помочь Ханджи, так и не вернулась ночевать и явно осталась спать в номере главнокомандующей. Если вообще смогла выбраться из туалета.       — Дельта-Альфа. Номер 412. Конец связи.       Эрена пришлось ждать почти двадцать минут. Все это время Микаса нервно вышагивала взад-вперед по комнате, сама не понимая, откуда взялось это глупое волнение.       Когда наконец раздался короткий стук, она мгновенно распахнула дверь. Эрен замер с поднятым кулаком:       — Ты что, у двери меня караулила? — приподнял он брови.       — Я? Пф, что? — Микаса быстро вытерла вспотевшие ладони о юбку. — Что за бред?       — Ты иногда пугающе странная, - насмешливо заметил Эрен и прошел вглубь комнаты, захлопнув за собой дверь. Окинув номер взглядом, он тихо присвистнул:       — У вас тут просторнее, чем у нас. И… солиднее.       Микаса многозначительно кивнула в сторону повязки на запястье.       — Связи. Хотя ничего особенного. Разве что музыка радует. А еще вот это тут валялось, — она протянула ему пухлую глянцевую газету с картинками.       Эрен присел на кровать, и Микаса устроилась рядом. Он заинтересованно покрутил журнал в руках и раскрыл наугад. На развороте была изображена карта, с линиями, соединяющими точки. Сверху радостно улыбались люди, прижимая к уху продолговатые предметы.       — О, точно, ты ведь понимаешь, что тут написано. Переведешь?       — Конечно, если хочешь, — он прочистил горло, — "Теперь вы можете насладиться воссоединением большой семьи… по телефону", — прочитал он вслух. — "Прекрасная новость для всех, кого от родных отделяют целые мили. С телефонным сервисом от "Конференц" расстояния больше не помеха: голоса такие же теплые, как если бы вы говорили с ними лицом к лицу. А тарифы — самые низкие."       Микаса нахмурилась, задумчиво проводя пальцем по гладкой бумаге.       — То есть… можно вот так просто говорить с человеком? Из другой страны? Как по рации?       — По телефону. — Эрен посмотрел на картинку. — Если я правильно понимаю, это сложнее, чем рации. Но да, что-то вроде того.       — Невероятно.       Она перелистнула страницу. На ней красовалась ярко светящаяся колба.       — О, а это что? Украшение? Лампа?       Эрен пробежался глазами по строкам:       — О, нет. Хм… Здесь написано: «Нуль-энергия: начало великого будущего или ужасный конец? Как долго мы сможем контролировать энергию разрушения во благо созидания? Мы присутствуем при историческом переломном моменте прогресса».       Микаса недоуменно нахмурилась.       — Что еще за нуль-энергия?       — Новая разработка. Благодаря ей другие страны пытаются создать бомбы, которых так боятся в Марли.       Голос Эрена был спокоен, но Микаса невольно поежилась:       — Они способны уничтожить титанов, верно?       — Они способны будут униичтожить очень многое. И титанов тоже. Но скорее всего не тех, что в стенах, - Эрен замолчал, глядя перед собой, - Хотя возможно могли бы и их.       — А что значит контролировать? Это они о бомбах?       — Не только. У нуль-энергии неплохой потенциал дешевого электричества, - продолжал пояснять Йегер, пока девушка с интересом слушала его, заглядывая через плечо в текст. Словно если смотреть достаточно долго, она начнет разбираться в этом чуждом языке. Но закорючки так и не складывались ни во что осмысленное.       — Но если это такая неукротимая энергия, способная уничтожить даже титанов. Даже стены. А ты хочешь сказать, они планируют использовать ее просто чтобы зажигать лампочки и радио и темафоны?       — Телефоны, - улыбнувшись поправил ее Эрен, - и они тут ни при чем. Но да, для много чего еще другого использовать явно планируют.       — Но это звучит не безопасно, - обеспокоенно произнесла Микаса.       Эрен усмехнулся:       — Думаешь? Это прогресс. Просто нас его лишили.       Микаса задумчиво прикусила губу.       — А я бы жила в домике в горах, - вдруг поделилась она, - Без этого вашего прогресса. И так неплохо.       — И без электричества? - с недоверием уточнил Эрен.       — Может, и без. Обходилась бы свечами и печкой.       — А мороженое где хранить? Оно вроде тебе очень понравилось.       Аккерман задумалась.       — В погребе! - щелкнула пальцами Микаса.       — Неа, не выйдет. Там не настолько холодно. Получится полурастаявшая сладкая жижа.       Микаса поморщилась.       — Сам ты полурастаявшая жижа.       Эрен рассмеялся. Его рука скользнула ей за талию и прижала чуть ближе. Стало еще спокойнее и теплее.       — Ладно. Уговорил, - сейчас полурастаявшей жижой чувствовала себя она, - Можно с электричеством, только ради хладодильника с мороженым.       — Холодильника. Исключение только ради него, я понял.       Она перелистнула еще несколько страниц и ткнула пальцем в картинку.       — А здесь?       — «Нежный попкорн за 0.99».       — Попкорн?       — Это сушеная кукуруза, разогретая на сковороде. Она взрывается такими белыми хлопьями.       Микаса покачала головой.       — В жизни бы не подумала, что можно так глупо расходовать кукурузу.       Она снова с воодушевлением первооткрывателя перевернула страницу и резко выдохнула от восхищения:       — О, а это поезд, да? Очень красивый!       Эрен посмотрел на иллюстрацию.       — Да. Здесь говорится, что по дороге НордАтлантик-Бан запустили новый быстрый поезд класса Экстра. "НордШтранд Лимитед". Он идет через весь Марли, потом Роюенхайм, Варштайн, Урслар, Эбельтофт, Маалунг… и наконец в Ваасу.       Микаса закрыла глаза, попытавшись вообразить этот путь.       — Вааса… Где это?       — На севере. Здесь написано, что это одна из самых удаленных точек от Марли.

“Одна из самых удаленных точек от Марли в пространстве?”

      — Там есть горы?       — Нет, ну думаю, - Эрен немного растерянно почесал затылок, - Из тех воспоминаний о географии мира, что у меня есть, в той местности если и есть горы, то разве что небольшие. Но там должон быть много зелени и холодное море.       Благодря описанию Эрена представить эту северную страну было не сложно. Она открыла глаза и посмотрела на рекламное фото. На нем счастливые люди смеялись, глядя в камеру.       — Судя по этим снимкам, там живут довольные люди. И красивые девушки.       — Думаю, это просто постановка для рекламы.       Микаса кивнула, все еще не отрывая глаза от картинки.       — А вдруг не постановочное?       Эрен пожал плечами.       — В таком случае да. Они выглядят очень счастливыми.

“Может, имелось в виду, что Вааса — это самая удаленная точка от Марли не в пространстве, а во времени?”

      — Я бы хотела побывать там, - решила Микаса, - но это слишком далеко отсюда.       — Невероятно далеко, - согласился Эрен,

“Невероятно далеко.

И во времени.

И в пространстве.”

      Приглушенная музыка продолжала играть из радио, наполняя комнату тихой тоской.       Микаса встала и протянула ему руку:       — Эрен, потанцуешь со мной?       — Потанцевать? - тупо переспросила он, - ты что, еще пьяна?       Ее ладонь зависла в воздухе:       — Извини, - она сделала неловкий шаг назад, - я почему-то подумала, что ты захочешь.       Она собиралась опустить руку, но Эрен успел ее перехватить, словно передумав.       — Захочу. Давай потанцуем.       Она не умела танцевать. Никогда не приходилось учиться. Никогда не было надо и, возможно, уже не будет. Поэтому они скорее качались на одном месте, неловко переступая ногами, сталкиваясь мысочками. Но и от этого танца разливалось тепло. Микаса прижалась ближе к Эрену. Его рука скользнула на талию, обнимая, а вторая так и осталась крепко сжимать ее пальцы в ладони. Аккерман зачарованно положила ему голову на плечо, прижавшись носом к самой границе между воротом рубашки и его шеей.       Он пах кремом для бритья, простым оливковым мылом и своим уникальным запахом.       Он пах как солнечный летний день из далекого детства.       Как первая и последняя влюбленность.       Как дом.       — Микаса? - тихо раздалось у нее над ухом.       — Ммм, - лениво пробормотала она ему в плечо. Было бы здорово, если бы он умел читать ее мысли и ей не пришлось бы отвечать и подбирать слова. Можно было бы тогда просто часами молчать вдвоем.       — Если бы я предложил тебе уехать со мной, ты бы согласилась?       — Куда? - она удивленно вскинула голову и чуть нахмурила брови, - В Ваасу?       — Разве важно куда? — тихо сказал он. — Куда угодно.       — Сейчас?       — Прямо сейчас.       Микаса вновь прислонилась щекой к его плечу,       Ей было что ответить.       Конечно, ведь я люблю тебя.       Разумеется, ведь я не знаю, как без тебя жить.       Хочу, ведь и всегда хотела быть просто рядом с тобой. Где угодно. Когда угодно.       Во времени. И в пространстве.       Но почему то всякий раз чем больше ей хочется сказать, тем меньше получается выдавить из себя слов.       Хотелось взять его за руку и сбежать куда глаза глядят. Но должна она была сделать другое:       — Сейчас уже поздно, Эрен, — слова дались большим трудом. — Завтра встреча. Нас будут искать.       Почему-то иногда, совершить то, что должен, ощущается как совершить преступление.       И Микаса еще надеялась, что Эрен ей возразит.       Скажет, что эта встреча - полная ерунда.       Что кроме нее больше никто и ничто ему не нужно.       Что еще есть время.       Но Эрен молчал. Лишь медленно отстранился от нее.       — Ты права. Уже поздно, - только и выдавил из себя он, вместо того большого разнообразия вариантов, которые у него были.       Теперь он соучастник.       Как тогда, несколько часов назад, на холме.       Их разговор оборвался на полуслове, прерванный ею, им, друзьями, чужими людьми, войной.       Все было против них. Марли. Титаны. Весь этот проклятый мир. Даже они оба. Даже они сами.       Как будто у них никогда и не было ни единого шанса.       Эрен выпустил ее ладонь из своей и повернулся к двери:       — Я пожалуй пойду.       — Нет, стой! - она схватила его за рукав, лихорадочно пытаясь найти какой-то повод, чтобы задержать его.       Не придумав ничего лучше, она лишь потянула его на себя, прижавшись губами к его губам. Он замер, кажется удивленно охнув, но уже в следующее мгновение ответил.       — Пожалуйста, останься, — шепнула она, едва отстранившись, но все еще касаясь его губ своими. — Уйдешь утром.       Эрен тяжело вздохнул:       — Микаса, - его пальцы ласково провели по ее щеке, погладив шрам-полумесяц, - все это. Зачем тебе? Мне ведь осталось жить лет пять от силы.       — Не говори так, — к глазам подступали слезы, - мы еще что-нибудь придумаем.       — Мы уже ничего не придумаем, - голос Эрена слегка дрожал. От тоски и обиды, - ты будешь жить, а я умру. И так или иначе разобью тебе сердце, - мягкие подушечки невесомо следовали контуру розоватого рубца, - Я не хочу опять делать тебе больно.       — А так ты думаешь мне больно не будет? - она вскинула на него большие серые глаза, блестящие от слез, - и потом, откуда тебе знать? Может быть это ты будешь жить долго и это я разобью тебе сердце.       Бросаться угрозами, которые ты не в силах воплотить, было глупо.       Взгляд Аккерман скользнул по платяному шкафу. В его резных зеркальных дверцах отражались они вдвоем. Эрен в элегантном выходном костюме и в ботинках. Она в светлой шелковой блузке и длинной юбке, босиком. Они издевательски похожи на пару. Она похожа на невесту. Слишком чудесные и красивые. Не похожие на самих себя.       — Я был бы рад. Я хочу, чтобы мое сердце разбила именно ты, - тихо ответил Эрен.       Микасе пришлось закатить глаза и запрокинуть голову, чтобы не зареветь. Когда он с усилием притянул ее в поцелуй.       С плеч скользнул шелк блузки и с мягким шелестом упал на ковер, а за ним последовала и юбка. Микаса не желала больше слушать никаких страшных пророчеств.       Бледная кожа Аккерман сияла в серебристой полоске лунного света из окна. Словно ее тело было выточено из драгоценного кристалла из недр острова Парадиз.       Он нависал сверху:       — Ты красивее любых девушек из журнала.       Микаса густо покраснела и неловко уточнила шепотом:       — «Журнала»? Это тоже какая-то страна?       Эрен рассмеялся.       — Чего ты ржешь? - шепнула она, окончательно растерявшись.       Эрен крепко и долго поцеловал ее в ответ.       Она прекраснее вообще всех. И с ней он мог бы быть очень счастлив.       Когда Микаса, упираясь прохладными ладонями в плечи для равновесия, стала медленно опускаться, то сквозь собственный сдавленный всхлип он услышал, как она на выдохе прошептала:       — Горячо, горячо, горячо.       Эрену стоило нечеловеческих усилий не закончить все прямо в тот же миг, и он обхватил ее за бедра, прижимая крепче к себе. Под его ладонями самый редкий и дорогой камень. Совершенство. И только его. И он богат.       Плавно двигаясь, и чувствуя невероятный жар от его кожи. Ощущая, как все тело наполняется тягучим удовольствием, от которого кружится голова. И встретившись глазами с Эреном, Аккерман подумала, что сотня лет с разбитым сердцем определенно стоит такой всепоглощающей любви.

***

      Микаса резко оторвалась от его губ и с силой оттолкнула. Жан, не удержав равновесия, врезался спиной в стоящий позади платяной шкаф. Громадина опасно покачнулась и плаксиво скрипнув дверям.       Иногда Жан выглядел как мужчина в которого Микаса могла бы в теории влюбиться. А иногда как абсолютно чужой человек.       Аккерман все еще стояла у стены, плотно прижав к ней ладони, словно у кончиков ее пальцев ног начинался обрыв:       — Микаса, - начал было Жан, но остановился, не зная, что сказать. Она тяжело вздохнула и быстро вытерла рот тыльной стороной ладони. Жан почувствовал болезненный укол по самолюбию и зачем-то повторил ее движение, точно так же утерев губы.       — Прости, — едва слышно произнесла Микаса. — Я не знаю, что на меня нашло. Это неправильно.       Неправильно было оставаться вдвоем в кафе.       Неправильно было разрешить проводить себя до дома.       Неправильно.       — Неправильно? - глухо переспросил Жан.       — Да, я не могу, - тихо ответила Аккерман, - мы не можем, - она замолчала на мгновение. Серые глаза бегали по комнате, избегая прямой конфронтации, - у тебя есть Пик.       — Мы расстались, — так же вполголоса напомнил Жан.       — Сколько раз за последние пару лет? Вы постоянно сходились, и опять сойдетесь, — рвано вздохнула она. — А у меня есть…       Но договорить не смогла.       — А у тебя никого нет, — спокойно произнес Жан, наконец отлипая от дверцы шкафа. Она вскинула на него большие серые глаза, полные тоски и, кажется, вины, и покачала головой.       — Прости. Я не должна была.       — Нет уж, это ты меня прости. Ведь я тебя первый поцеловал. Видимо, и правда не стоило, — он нагнулся, поднял с пола пиджак. — Я, пожалуй, пойду.       — Нет, — Микаса резко подалась вперед. — Я не прогоняю. Уже поздно, оставайся.       Жан замер, глядя на нее.       Ее красивое кимоно сползло с плеча, элегантный пучок угольных волос растрепался.       Она держала его за рукав, слегка тянула на себя, внутрь дома. И этого легкого усилия хватало, чтобы он подчинился.       Жан подумал, что она могла бы так увести его куда угодно.
На край острова.
На другой континент.
Прямиком в могилу.       Он вздохнул.       — Ладно, ломаться не буду, уговорила. Спать буду в гостиной, на диване?       Она закатила глаза:       — С такими вопросами — могу постелить и в прихожей.       — Нет-нет, диван звучит очень уютно.       — Тогда я заварю чай, — она выпустила его рукав и стремительно исчезла в глубине дома. — Зеленый с рисом подойдет? — крикнула уже из другой комнаты.       — Да!       Жан обернулся к шкафу, повесил пиджак на вешалку и попытался закрыть дверцу. Но стоило ему отпустить руку, как она снова слегка приоткрылась.       — Да блять… — тихо выругался Кирштейн, раздраженно хлопнув по ней ладонью.       Коробка, стоящая наверху, и так едва удержавшаяся после того, как Жан влетел в многострадальный шкаф, наконец, рухнула вниз. Точно ему на голову.       — Твою сука мать!       — Все нормально? - раздался обеспокоенный голос Микасы.       — Да-да… — потирая голову, Жан присел на корточки возле рассыпавшегося содержимого коробки. — Жить буду.       Крышка отлетела к двери, а коробка вывернулась всем своим содержимым. Снова тихо чертыхнувшись, Жан перевернул ее. Помимо кучки вещей, изнутри скользнула ткань, укрыв их сверху. Кирштейн невозмутимо взял ее в руки, начал складывать — и на секунду замер.       Ткань казалась ему смутно знакомой.       Чуть выглянув из-за угла, проверяя, не следит ли за ним Аккерман, он развернул вещь.       Рубашка.       К горлу подкатил ком.       Чуть дрожащими руками он бережно сложил ее, спрятав обратно на дно коробки.             Затем, глядя на гору вывалившегося хлама, стал медленно возвращать вещи внутрь.       Расческа.       Бритва.       Резинка для волос.       Потемневший от времени ключ на веревке.       Жан почувствовал, как глаза начинают щипать, и зло сдавил пальцами переносицу.       Стеклянная баночка с давно просроченным кремом для бритья и помазок.
                        Пассажирский билет на корабль.       Вырезанная с формы нашивка с крыльями свободы.       Два письма в конвертах.       Носовой платок в крови.       Все, что осталось от Эрена Йегера, умещалось в этот маленький картонный гроб.       На полу теперь лежала лишь черная записная книжка и что-то круглое и алое, украшенное орнаментом из золотых иероглифов.       Жан потянулся к ежедневнику.       Сердце стучало где-то в ушах. Он понимал, что поступает неправильно. Не только по отношению к Микасе, но даже по отношению к себе. Он не был уверен, что действительно хотел знать, что скрывается внутри. Но любопытство взяло верх, и он открыл блокнот, медленно пролистывая страницы.       Сердце упало куда-то в желудок.       Захотелось завыть, но он позволил себе только сдавленный вздох.       На каждой странице был портрет.       Один и тот же портрет.       И с каждой страницей он становился все лучше, точнее, живее. Годами Микаса медленно училась рисовать. С каждой новой попыткой на него смотрела все более реалистичная, юная версия Эрена Йегера. Еще улыбчивая. Еще веселая. Взбалмошная и неугомонная.       Когда в глазах еще был огонь.       Старая версия Эрена.       Прежде чем жизнь сделала то, что делает обычно. Превратила его в то, во что превратила.       Лишь на последней странице не было рисунков. Она была сплошь исписана витиеватым почерком.

      «Каждую ночь я вижу его глаза.
Я не хочу, чтобы это прекратилось».

      Слово “не” были перечеркнуто. Потом написано заново. Затем снова перечеркнуто.

«Был ли он рад, что в конце это была я?
Было ли ему легче от того, что я была рядом?
Потому что он меня любил?
Или ему было только хуже?
Потому что он меня ненавидел?»

      Жан сглотнул. Язык прилип к небу.

«Было ли ему больно?
Я надеюсь, он ничего не почувствовал».

      Пальцы Кирштейна дрожали. Пора было остановится. Он совершал над ней какое-то страшное надругательство. И чудовищно издевался над собой.

«Почему он так редко снится мне?
Почему редко приходит поговорить?
Я так скучаю».

      И, наконец, к большому облегчению Жана, последняя строчка.       Самая размашистая, с подтекшими пятнами чернил внизу страницы:

      «Что, если бы я тогда сказала ему»

      Предложение обрывалась.       Это была последняя страница.       Кирштейн выдохнул, вдруг осознав, что все это время задерживал дыхание. Он постарался аккуратно закрыть дневник — но почувствовал, как та самая последняя страница под пальцем слегка раздвоилась, оказавшись просто случайно склеевшимся разворотом. Он поддел краешек, осторожно проведя ладонью вдоль сгиба. Остановись. Остановись. Остановись. Остановись.       Разворот раскрылся.       Сплошное чернильное полотно.       Насквозь синее от одних и тех же слов, написанных десятки раз.       Друг под другом.       Друг на друге.       Перекрывая.       Перечеркивая.       Смазывая.       Жану показалось, что его сейчас стошнит.

“Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люб”

      Две узкие тонкие ступни в белоснежных носочках оказались возле него, а тонкие руки приняли из его рук ежедневник, закрывая. Положив книгу внутрь, Микаса нагнулась и за красным шаром:       — Дарума, - сказала она, показывая вещь Жану поближе, - если тебе и это интересно, - в ее голосе скользнул едва слышимый укор, - Просто куколка. Я купила ее в Хизуру. Она никогда не падает на спину, - Аккерман поставила ее на ладонь, надавив пальцем и прижимая брюшком к руке. Но стоило ей убрать палец, как дарума вернулась в вертикально положение, - видишь. Всегда возвращается по стойке смирно.       — Микаса, прости меня, - начал было Жан, но она остановила его.       — Не важно, - она бросила куклу к остальным вещам в коробку.       Повисла тишина. Микаса в очередной раз за сегодня пожалела, что голос Саши Браус невозможно было воспроизводить по желанию. Это бы сейчас пригодилось. Жан взглянул на куклу, которая теперь стояла на груде воспоминаний.       — У нее на морде только один глаз?       — Это я нарисовала, — Микаса закрыла коробку, и поднялась на носочки, ставя ее обратно на шкаф, - у народа моей матери есть традиция. Такую даруму ты покупаешь в храме, загадываешь желание и рисуешь ей один глаз. И это должно помочь исполнить желание. Если желание исполнилось, то даруме можно нарисовать второй глаз. Тогда она будет приносить счастье. Однако если к концу года желание не сбылось, то ее надо отнести в храм и сжечь, показав тем самым что ты не сдаешься и тверд в своей мечте, - Микаса вздохнула, - но эта пока со мной.       — Зачем ты это хранишь? — тихо спроси Жан.       — Ну, в том что мое желание не сбудется кукла не виновата. Я не вижу смысла ее сжигать, - пожала плечами Микаса.       — Я не про куклу.       — Тогда я не знаю, какого ты от меня хочешь услышать ответа, кроме очевидного, - Микаса вновь повернулась к проему, - Блокнот если что довольно старый. Я давно его не открывала. А если ты еще не передумал, то чай ждет тебя.       — Я, - Жан вздохнул, - я понимаю, что это тяжело, но ты должна выкинуть эти вещи. Микаса резко остановилась, ее плечи заметно напрягись.       — Прости, но я думаю, что ничего тебе не должна.       — Не мне, себе. Ты живешь прошлым. Буквально призраком, - Жан всплеснул руками.       — Все живут прошлым, разве не так? - она испытывающе смотрела на него серыми глазами, - вся моя многострадальная страна живет одним лишь прошлым. Армин не смог отпустить Энни. Райнер до сих пор плачет и просит у вас прощения, когда напивается. Ты сегодня целовал меня, - Жан опустил взгляд в пол, - Разница между мною и вами лишь в том, что мне мое прошлое не обнять. Не поцеловать. Мне у моего прошлого даже на коленях прощения не вымолить.       Жан закрыл лицо руками:       — Микаса, - он провел ладонями по щекам. Он вдруг казался старше своих лет, - ты много для меня значишь. И поверь, тебе не за что просить прощения. Я просто хочу тебе помочь. Спасти тебя.       — Спасти? - Микаса почти выплюнула это слово, - Как благородно. И как ты собрался меня спасать? Переедешь жить в этот дом? Бросишь свои костюмы, марлийскую квартиру и свои разъезды с дачей интервью ? Будешь работать в порту, день за днем пропитываясь запахом тухлой рыбы? Больше то здесь делать нечего. Будешь просыпаться ночами под мои крики? Слушать мое нытье и плачь? Может быть ты готов смотреть, как меня трясет от стука в дверь? Потому что я с детства боюсь непрошеных гостей. Может быть ты хочешь променять теплую постель с верной тебе женщиной, чтобы делить ее со мной? Зная, что я возможно думаю о другом человеке? - Микаса сжала кулаки, - Ну что? Все еще хочешь мне помочь?       Жан опешил. Он уставился на нее так, словно видит впервые.       — Мне кажется, я мог бы, - неуверенно проговорил он.       — Кажется, - фыркнула Аккерман.       — Микаса, ты не понимаешь..       — Это ты видимо не понимаешь. С меня хватит спасения, о котором я не просила. Это слишком дорого обходится, - она зло сдула прядь волос со лба.       Жан кивнул:       — Хорошо, ты не просишь помощи. Но я всегда готов быть рядом.       Аккерман бросила на него быстрый взгляд из под ресниц, как затравленный зверек:       — Не бросайся такими словами.       — Но это так, - он тяжело вздохнул, словно набирая побольше воздуха в грудь перед прыжком в воду, - Я был влюблен в тебя с детства. Как идиот мечтал, что ты обратишь на меня внимание и …       — Это было давно       — Было и есть.       Он ослабил удушающий узел галстука. Аккерман обхватила себя руками за плечи, словно пытаясь согреться.       — Молчишь. Ты не веришь мне? - догадался Жан.       Микаса отвела взгляд.       — Почему? Разве в это так сложно поверить?       — Хорошо, - она вздохнула, - пусть будет по-твоему. Тогда скажи, что любишь меня, - голос Микасы был холоден.       Жан удивленно вскинул брови от прямоты, но сделал острожный шаг ближе, словно прощупывая почву:       — Сказал. Только что       — Нет. Те то, как был влюблен когда-то. Скажи что любишь меня сейчас.       — Микаса, - он протянул руку вперед, надеясь суметь прикоснуться к ней, - ты и сама знаешь, это ведь очевидно.       Она отрицательно мотнула головой. Железный гребень, раньше сдерживающий черные локоны, со стуком упал на деревянный пол,       — Не знаю. Не очевидно. Хочу, чтобы мне сказали.       — Микаса…       — Скажи, что любишь меня больше всего на свете. Что умрешь за меня. Что уничтожил бы весь мир за меня.       — Постой       — Нет. Скажи, что тебе причиняет боль одна лишь мысль, что я могу быть с кем-то, кроме тебя. Принадлежать не тебе.       — Микаса!       — Что если я завтра умру, земля перестанет вращаться и вся твоя жизнь будет кончена. Скажи!       Она тяжело дышала. Щеки пылали. Серые глаза блестели, как при лихорадке.       — Закончила? - уточнил Кирштейн. В его голосе скользнул холод, - ты вбила себе в голову какой-то бред.       Он больше не пытался к ней приблизиться. Развернувшись Жан выудил из шкафа свой пиджак, дверца вновь жалобно скрипнула.       Микаса не могла найти в себе смелость взглянуть на него, и останавливать его желания не было.       — Знаешь, в чем на самом деле твоя проблема?       Она бы с удовольствием отказалась узнавать, но после своей тирады она заслуживает по крайней мере порцию нравоучений. Поэтому Микаса лишь безразлично повела плечом, ожидая, что будет дальше.       — Ты не знаешь, что такое любовь, - Аккерман пожалела, что не выставила его раньше. От его слов захотелось взвыть, - тебя лишили любви очень рано и ты не помнишь, что это. Ты забыла как она выглядит. И из-за этого тебя очень легко обмануть.       Ее губы дрогнули.       Почему всякий норовит ей объяснить, что она чувствует?       Почему каждый торопится обличить ее самообман?       Что это за отвратительная закономерность.       — И ты готова принять за любовь что угодно, - Жан с силой протолкнул руку в смятый рукав, - Эгоизм. Одержимость. Собственничество. Может даже банальное снисхождение, - он похлопал себя по карманам, проверяя на месте ли сигареты, - И увидеть ее там, где ее никогда и не было.

“Я всегда тебя ненавидел”

      Воздуха стало критически не хватать. И легкие сжались в болезненном спазме.       Разве не было?       Могла ли она все выдумать?       Ведь выдумала же она тот вечер?       Ведь так?       Сколько еще всего она просто выдумала?       Микаса задыхалась.       А он словно вознамерился добить       — Ты хочешь, чтобы тебя полюбили. Но пока ты не перестанешь врать самой себе и не выкинешь его из головы, а главное не вынесешь на помойку этот старый хлам, у тебя ничего не получится. Ни со мной ни с кем либо другим, - наконец вынес он свой вердикт и развернулся к двери.       Микаса прижала кулак ко лбу.       Нет, же он не прав.       Было ведь еще что-то.       Запах сладкого хлеба.       Его руки, обнимающие, защищающие. Чистые от крови.       Теплый свет из окна их маленькой спальни.       Цветы на столе.       Так много много любви.       Это ведь не было иллюзией. Не могло ею быть.       — Ничего не получится пока я не выкину его из головы? - боль плавно перетекала в злость, - это что, какой-то ультиматум?       — Это просто факт.       — Я не собиралась выбирать между Эреном и кем-то еще, - раздраженно прошептала Микаса, - И уж точно не надо заставлять мне выбирать между ним и тобой.       Его имя как страшное заклинание эхом висело в воздухе.       — О. Потому что ты веберешь его? - горько ухмыльнулся Жан.       Микаса резко отвернулась, поджав губы.       — Потому что ты выберешь его, - подтвердил свои опасения Жан и открыл дверь, - знаешь, как хочешь. Можешь и дальше оставаться в рабстве этой больной привязанности.       Аккерман, внезапно переменилась в лице и в несколько размашистых шагов оказался возле него, впившись пальцами в ворот его рубашки.       — В рабстве? - зло прошипела она, угрожающие глядя снизу вверх, - не смей называй меня рабыней.       На мгновение Кирштейн опешил, но тут же вернул самообладание:       — А что не так? Только Йегеру было можно? - слова вырвались из него раньше, чем он успел их обдумать. И Жан о них пожалел. Пальцы Аккерман разжались на его воротнике, а взгляд в то же мгновение стал потерянным. Вся злость и ярость улетучились. Оставив лишь пустоту. Побледневшая, она отшатнулась, шокировано глядя на него так, словно он только что врезал ей пощечину.       — Я перегнул…       — Уходи, - перебила она, делая короткий шаг вперед и только шире открывая дверь за его спиной.       — Микаса, прости, я не должен был…       — Проваливай, я сказала, - не дослушав, она толкнула его с порога своего дома, захлопнув перед его лицом двери.

***

      За два часа до катастрофы Микаса проснулась одна к кровати. Только простыни и подушка по-прежнему хранили его запах.       За час до катастрофы она пересеклась с ним перед входом в зал заседаний и легко коснулась пальцами его ладони, проходя мимо. Он даже не посмотрел на нее. Но руки не одернул, и этого было достаточно.       Из момента катастрофы Микаса помнит, как поймала его фигуру, уходящую из зала. Как время словно замедлилось, превратившись в вязкую патоку. Она готова поклясться, что Эрен замер на мгновение в проеме. Она надеялась, что он обернется. Надеялась, что он вернется к ней. Но у мира была губительная тенденция отбирать у нее самое дорогое, не оставляя ничего взамен.       И в следующий раз когда они встретятся, это будет уже не совсем ее Эрен. Или может быть и вовсе не он.       Его письмо с объяснениями и планами Леви зачитывал холодным тоном, нервно крутя в пальцах карандаш и иногда раздраженно комментируя, какой же Йегер конченный идиот. И план у него кретинический. И он всех погубит. И что он не такого выродка воспитывал.       Микаса слушала главнокомандующего, мечтая лишь еще раз смочь обнять Эрена. И позволить его вероломным атомам проникнуть в легкие.       Из глубины своего одиночества и непонимания это казалось невозможным. Она здесь, на Парадизе, в скудно освещенной каменной клетке. Он где-то в Либерио, один, на это раз сделав все, чтобы она не смогла до него добраться. Проложив между ними океан.       А где-то есть поезд. И он давно уехал без них.

***

      Заперев входную дверь, Микаса заметила на полу лист, выпавший из коробки и скрывшийся в тени стойки для зонта. Аккерман подобрала его. Было не обязательно разворачивать листок, чтобы знать, что это: вырванная страница журнала сложенная пополам с рекламой НордАтлантик-Бан. На секунду Микаса замешкалась, собираясь вернуть ее обратно к остальным вещам. Но передумала.       Пройдя в гостиную, и смяв страницу, она бросила ее в камин. Нагнувшись она лишь на мгновение замерла, прежде чем поджечь. Огонь быстро поглотил обрывок воспоминания.       Это горит НордШтранд Лимитед.       Он идет через весь Марли. Потом движется на Роюенхайм. Дальше в Варштайн. Урслар, Эбельтофт, Маалунг и наконец завершает свой путь в Ваасе.       Это очень удаленная точка.       И очень удаленная точка во времени.       Очень удаленная точка в пространстве.       Там и находится Вааса.       Здесь же страница из журнала стремительно превращается в золу.