Мир нового короля королей

      Две недели назад       Триш опустила перевязанный серебристой лентой букет ландышей в вазу из синего стекла. Вновь наклонилась к ним, почти зарываясь в нежные маленькие колокольчики носом.       — Они великолепны.       Едва касаясь, она обласкала пальцами цветки и повернулась к Джорно.       — Эти меньше, чем те, что я приносил раньше. — Он смахнул пылинку с костюма. — Не знаю, что я сделал не так.       — И все же эти ты вырастил сам. — Триш прошла к столику и принялась разливать каркаде по тонким золотистым чашкам. — Без G.E.R. Они выглядят для меня как что-то невозможное, не представляю, как ты это сделал. У меня умирают даже кактусы. За всеми растениями, что стоят у нас дома, ухаживает Миста. Говорит, просто нашел в интернете, как часто их поливать, пересаживать и удобрять, и все идет как по маслу. А я все равно ни черта не понимаю.       Ландыши, которые создавал G.E.R., были идеальны — форма, цвет, текстура лепестков. Они долго не вяли, стоя в воде, и источали волшебный, сладчайший аромат, который вблизи них, казалось, можно черпать руками, как сироп. Цветы, которые вырастил Джорно, пахли иначе, более приземленно.       Все, что создавал G.E.R., было идеально, словно сделанное по выверенной схеме, следуя списку из нескольких сотен пунктов. Возможно, именно так он и воспринимал весь мир — как гигантский перечень характеристик, условий и компонентов.       Джорно пришел к Триш поздним утром. Минут сорок назад она закончила выполнять вокальные упражнения, завершив их пением пары самых сложных фрагментов из собственных песен. Она встретила его, одетая в легкую шелковую юбку багрового цвета и кремовый топ, оголяющий пупок, где сегодня сверкала серьга с большим фианитом, и повела в гостиную — угощать земляничными пирожными из пекарни неподалеку.       — Заходи вечером как-нибудь и оставайся на ночь. Хочу выпить с тобой, — произнесла она, покачивая ногой и глядя на него с веселой улыбкой. — Нет, лучше — напиться. — И рассмеялась.       Джорно нравилось видеть ее улыбку.       Четыре месяца назад, когда он рассказал, что наконец решил выпустить Дьяволо из цикла, она почти не спала три дня и не могла думать ни о чем, кроме возвращения из мертвых человека, бывшего ее личным кошмаром. Она больше не боялась его, но ее все равно съедала тревога, ведь Триш не только хотела для него прекращения страданий, но еще желала встретиться и поговорить.       Несмотря на то, сколько боли Дьяволо принес ей, Джорно все равно не удивился, когда спустя десять лет она попросила выпустить его.       «Я думала о нем. Долго», — сказала она тогда.       «Он умирает уже десять лет, снова и снова, это даже не заключение, не одиночная камера, это что-то, что я бы назвала адом. Я больше не ненавижу его, Джорно. Я его не прощу, но ему уже намного больнее и хуже, чем всем, кому он навредил. Десяти лет достаточно. Для любого. Может он… Я не знаю, никто бы не остался прежним после стольких лет там. Если это не так, если он не изменился, то просто убей его окончательно, прошу. Спустя все эти годы настала пора покончить с этим».       «Я думаю, что он заслуживает шанса», — сказала она, и взгляд ее твердил, что ее не переубедить.       Потому Джорно тогда не произнес вслух, что сомневается в правильности затеи. В то время он еще не понял, что правильно только одно — забрать Дьяволо себе.       Но тогда, стоя перед Триш, Джорно не дал ей четкого ответа, потому что его не существовало. Лишь дал той обнять себя и обнимал в ответ столько, сколько ей потребовалось.       — Пообнимаемся немного? — предложила Триш. — Но сначала — поцелуй.       Джорно поцеловал, вдыхая слабый аромат роз, исходящий от бархатистой кожи. На несколько секунд их языки сплелись, а затем губы разъединились, но Джорно продолжал ощущать их воздушную мягкость и тепло. Триш потянулась к нему снова. Он поднялся со стула и, аккуратно подняв девушку на руки, тут же ощутив на плече тяжесть ее головы, донес до кровати в их с Мистой спальне. Уложил на подушки — сверкающие вышивкой, гладкие, пушистые, бархатистые, самые разные — и поцеловал еще раз — в шею. Триш улыбнулась той улыбкой, которая появляется на губах сама и ее невозможно сдержать. Она сияла. Нежная зелень глаз сверкала, будто покрытые росой листья. Солнце отражалось в крохотных капельках. Триш провела рукой по его волосам, задела пальцами ухо, серьгу.       — Я люблю тебя, — произнесла она, и в этих словах не слышалось страсти или отчаяния, лишь мягкость.       Триш любила его уже десять лет, но принимала, что они никогда не будут вместе. Приняла еще в их семнадцать лет, когда он раскрыл ей и Мисте, что ему всегда нравились только мужчины.       — И я тебя.       Он прижал ее к себе.       — Может, зайдешь в следующий понедельник, когда Миста будет дома? Мы давно уже не были в постели втроем.       — Хорошо.       Миста предпочитал женщин, и Джорно стал единственным мужчиной, с кем Миста мог заняться сексом, пусть между ними никогда не возникало страсти. Между Триш и Джорно тоже не проскакивало ни искры. Их связывала очень близкая, интимная дружба. Связь Триш с Мистой окрепла за годы куда сильнее, но ему Триш никогда не признавалась в любви и не слышала подобных слов от него. Джорно казалось, оба они в душе боялись отношений. Почти двенадцать лет в одной квартире и постели, временами в других постелях с разными любовниками, но в итоге они возвращались в один дом, обнимали и целовали друг друга.       Триш была красива. Роза — банальное сравнение, но Джорно всегда мысленно сравнивал ее именно с ней.       Они полежали вместе еще. Джорно видел и чувствовал — Триш опять переживает. И когда они встали и пошли снова пить чай на балкон, она заговорила о том, что заставило зеленые глаза посереть, а взгляд — устремиться вдаль, где виднелось что-то страшное.       — Он ведь не сможет забрать его снова? Ты говорил, что у него над ним была иная власть, нежели над остальными пленниками цикла.       Триш напряженно смотрела на поверхность стола, на которую оперлась ладонями. Взгляд серьезный, собранный. С таким взглядом она сражалась, а драться ей приходилось не раз и не два за те три года, что она работала на Passione вместе с Мистой.       — Он не сможет. Триш, я обещаю тебе. — Он положил руку на ее кисть. — Дьяволо ничего не угрожает, что бы ни случилось, я не позволю Реквиему забрать его.       Она вздохнула и резко опустилась на кресло.       — Как же это странно — я теперь будто бы переживаю о нем. Я знаю, возможно, он скажет мне, что презирает меня или ненавидит, но я все равно не хочу, чтобы он возвращался в цикл!       Глаза у нее и правда горели сейчас так, будто Триш была готова драться с Реквиемом за человека, желавшего ее убить.       Месяцы назад Джорно как раз это и сделал. Вступить с ним в сражение, пусть и внутри самого себя, вырывая у G.E.R. того, кого тот называл «сердцем цикла». С тех пор Реквием больше не бунтовал и не делал попыток забрать игрушку обратно, и Джорно хотелось бы верить — подчинился, становится единым целым с его, Джорно, волей. Но больше он не осмеливался верить тому, что видит, когда дело касалось Реквиема.       — Ну, хорошо. — Триш потянулась к чашке любимого каркаде и подняла изящными пальчиками. Вдохнула аромат и отпила немного. — Как он?       — В целом нормально. Кошмары, конечно, продолжаются, но приступов больше не было.       — Будут, ты же знаешь. — Триш отставила чай, вздохнула. — У меня не было таких, но я знаю, что, когда вот так никуда не выходишь, не встречаешься с тем, что может спровоцировать, симптомы ослабевают. Ты держишь его взаперти долго, в твоем особняке ему уже все знакомо, это для него что-то вроде безопасной территории. Но стоит ему выйти, и… он обнаружит, что самые обычные вещи возвращают его обратно к боли. Но мы не можем держать его взаперти вечно.       — Я знаю, что ты хочешь предложить, Триш. Поверь мне, если бы я мог пригласить ему психотерапевта, я бы уже это сделал, но этот вариант невозможен — Дьяволо не просто боится людей, он боится еще и того, что они могут что-то о нем узнать.       Джорно и правда размышлял о том, чтобы показать Дьяволо специалисту, — меньше всего ему хотелось разбираться с ухудшением его психического состояния. С ним и так пришлось повозиться. Джорно же желал, чтобы в плане ухода Дьяволо больше напоминал растение — вроде тех, что росли в возвышающемся посреди кабинета аквариуме. Предсказуемое, нуждающееся лишь в стандартном для своего вида поливе и тепле и изредка, при необходимости, лечении. Конечно, то, как G.E.R. его сломал, сделало Дьяволо невероятно удобным для приручения, и те моменты, когда цикл возвращался к нему и взрывал мысли, помогали Джорно укреплять доверие питомца по отношению к себе. Тот нуждался в утешении и помощи, а Джорно мог их ему дать.       Но существовал предел, за гранью которого стало бы сложно справиться с чужой травмой без специалиста. Оттого Джорно и проверял, достаточно ли Дьяволо спит, хорошо ли ест, следил за его настроением, чтобы уловить сильную тревогу или апатию.       — Ты уверен?       Триш подняла на него горящие зеленые глаза. Лишь в последнее время Джорно стал замечать, как похожи их с Дьяволо глаза, когда полны эмоций вроде злости или упрямства.       — Ты разговаривал с ним об этом?       — Мне незачем. Я знаю о нем все — видел его прошлое, изучал его все эти месяцы. Я знаю о нем больше, чем кто-либо в мире, но… — Джорно мягко улыбнулся, смотря прямо Триш в глаза, — если ты не веришь мне, можешь сама предложить ему посетить специалиста, когда вы встретитесь.       Он видел, что сейчас уже может сюда надавить, не вызвав болезненных ощущений, и, конечно, оказался прав. Триш сжала губы, но в глазах не мелькнула тревога. Уголок ее губ поднялся вверх, взгляд стал острым, но кольнул не до крови, а так, как в шутку колют кнопкой. Осуждение за подначивание.       — Я приду. Не сейчас. — Триш откинулась на кресло. — Я не желаю ему страданий, но все еще на него зла, и злит меня еще и то, что я никак не могу теперь выкинуть его из головы. Когда я о нем забуду, когда я буду готова принять от него любое оскорбление и спокойно ответить, тогда я приду.       Три недели назад       — Я понял. Мне нужны имена всех, кто ему помогал, а также все файлы, которые ему успели передать, и все его запросы. Да, спасибо. Аннулируйте их пропуски. Нет, не его. У меня есть на примете подходящие кандидаты на освободившиеся места, я вышлю резюме.       — Что случилось?       G.E.R. появился в кабинете неожиданно, материализовавшись сидящим на спинке диване. Сам. Без приглашения.       — Ты же часть моей души, ты должен и сам знать о том, что случилось, из моего разума. Так же, как ты узнаешь в бою о моих противниках, стоит мне что-то узнать о них.       — Я постарался начать разговор, так делают люди. Ты особенно недоволен и даже слегка взволнован, Джорно. Джотаро Куджо вывел тебя из себя?       — Он не вывел меня из себя, — Джорно открыл почту, — но уже немного начинает раздражать. Я недолюбливаю, когда умные люди идут на поводу у эмоций и ведут себя глупо.       На лице G.E.R. мелькнуло презрение к Куджо. Реквием презирал большую часть людей.       Джорно просмотрел перечень всей информации, которую запрашивал Джотаро в фонде Спидвагона, скрывая каждый запрос от Джорно, действуя через тех сотрудников, которые, очевидно, были на его стороне, ставя Джотаро превыше нового директора отдела.       Когда Джорно получил в полную власть отдел сверхъестественных исследований фонда Спидвагона, Куджо как с цепи сорвался. Считал ли он его теперь кем-то вроде своего заклятого врага? Это было бы нелепо. Джорно надеялся, что Куджо хватит ума осознать бесполезность своей борьбы.       Он поднял глаза на Реквиема. Каждый из них видел в глазах напротив свое отражение. Миста говорил, что не может выдерживать взгляд G.E.R. ни секунды, но Джорно, глядя в выпученные рыбьи глаза стенда, ощущал небывалый покой. Даже сейчас.       — Я всегда считал, что мы должны быть близки. Стенд — это часть души, Реквием рождается из еще более потаенной ее части. — Он слегка приподнял уголок рта. — Нам бы быть друзьями. Разве это звучит плохо?       — Ты хочешь не этого.       Реквием взял с его стола листок, где Джорно только что, говоря по телефону, изобразил медузу, и положил обратно уже превращенным в маленькую ветку куста белой розы.       Джорно не смог остановить холод, который заполнил тело, вырастая из самой груди.       — Зачем ты это сделал?       — Он тебе не нравился. Этот набросок. Бесполезный и неудачный. Ты всегда избавляешься от них.       — Я превращаю их в бабочек и выпускаю за окно. Мне нечего делать с этой веткой. Она уже мертва, мне не нужен розовый куст.       — Мне превратить ее в бабочку?       Он снова, снова не мог прочесть его лицо. Ему казалось, он научился понимать его полностью давным-давно.       — Нет.       Ему не нужны цветы, ему не нужны бабочки, пока он сам не решит, что использует способность стенда, чтобы создать их.       — Мне нравятся цветы, мне нравятся все растения. — G.E.R. чуть наклонил голову влево. — Мне нравится цикл жизни и смерти, одно неотделимо от другого. Иногда я переношусь в пустыню и превращаю мертвый песок в деревья, а затем наблюдаю, как они гибнут.       Джорно молчал.       — Когда ты умрешь, я буду создавать столько цветов, сколько захочу. Иногда я думаю об этом. Может быть, я превращу все наброски и картины, которые останутся после тебя, в такие ветки.       — Когда я умру, ты исчезнешь вместе со мной. Ты мой стенд.       — Я Реквием. Я буду превращать твои неудачные творения в цветы, а не в бабочек, и я не превращусь в ничто после твоей смерти, просто потому что не захочу. Я стою выше всего, Джорно, не забывай об этом.       — Когда я буду умирать, — голос Джорно превратился в сталь, — я прикажу тебе исчезнуть вместе со мной, и ты подчинишься.       Около двух месяцев назад       У него было нежное, почти девичье лицо с тонкими упрямо поджатыми губами и грустные голубые глаза. Его звали Силвио, и ему не слишком нравилось его имя, потому Джорно никак его не называл. Большую часть времени они все равно молчали, потому что Силвио и говорить не очень-то любил. Разве что рассказал, что живет с двумя кошками и лабрадором по кличке Фред и коллекционирует растения.       Ему понравилось, что Джорно смотрел на него так, будто пришел той ночью в клуб лишь ради него. Это заставляло его чувствовать себя важным и нужным, потому что в обычной жизни, кроме нескольких друзей, его будто бы никто никогда не замечал.       — До сих пор не верится, что я с таким парнем, как ты. — От непривычки криво изгибая губы, в улыбке сказал Силвио, выходя из душа в небольшом, но уютном номере гостиницы. — В первый наш раз я и вовсе был уверен, что все это мне снится.       На его щеках пробился румянец — очень слабый, почти незаметный, но Джорно заметил.       Силвио смотрел на Джорно, будто тот был магом, затянувшим его в незнакомый, волшебный мир, где Силвио нашел то, чего всегда желал, сам не зная всю жизнь, что же это такое.       Джорно сразу понял, что юноше нужна острота, что ему нужно, чтобы кто-то сильный мягко управлял им и заботился.       В их первый раз Силвио сказал, что не переносит боли, но сейчас он лишь постанывал, когда в кожу впивалась кокосовая веревка, и коротко вскрикивал от каждой капли расплавленного воска. Но не говорил стоп-слово.       Закончили они сексом, как и в прошлые разы. Джорно развязал его, размял ноги и руки, а затем поцеловал, нежно касаясь языком губ, и продолжил ласкать, как ласкал в самый первый раз, изгоняя из юноши все стеснение и неловкость.       Они трахались на полу, на стянутом с кровати темном покрывале, рядом со сброшенной одеждой Силвио.       — О чем ты думаешь? — Силвио пристально смотрел на него, пытаясь отдышаться после оргазма. Джорно, держа руку у того на груди, чувствовал, как бешено колотится чужое сердце.       — О тебе.       Джорно коснулся его лица, убрал со лба мягкую влажную прядь. Улыбнулся ему. Силвио улыбнулся в ответ — абсолютно счастливо, и Джорно понял, что никто и никогда не говорил ему таких вещей.       Силвио ответил, что всегда думает о чем-то странном. Он сделал Джорно массаж, когда чуть пришел в себя. Они заказали еду из ресторанчика внизу, и спустя час Силвио казался счастливым даже несмотря на то, что Джорно вызывал ему такси. Джорно обрадовало, что тот не стал настаивать на совместной ночи. Услышав до того, что парень уже выгулял и накормил вечером собаку, Джорно подумал, что Силвио может захотеть остаться с ним. Люди темперамента Силвио любили подолгу лежать в постели с партнером после секса, а то и вовсе спать. Джорно никогда не нравилось находиться с кем-то в одной постели.       Еще два или три раза, и с Силвио они разойдутся. Так они договорились с самого начала. Партнеры, будь то нижние или же те, кого он находил просто для секса, Джорно наскучивали быстро.       Вернувшись домой, Джорно первым делом проверил записи с камеры. Как и в прошлые дни, Дьяволо провел несколько часов просто пялясь в стену, словно провалившийся куда-то вглубь себя. И это несмотря на то, что Джорно дал ему книгу. Тем не менее он часто увлеченно ее читал, выглядя почти как одержимый, и такую заинтересованность Джорно счел отличным знаком. Медленно, но Дьяволо становилось лучше.       Еще немного, и осколки радужки начнут обретать режущую остроту.       Наблюдать за недавно вытащенным из цикла сломленным и дрожащим человеком, которого Джорно смог запугать всего лишь парой специально брошенных в их первый разговор суровых фраз, было отдельным сортом удовольствия. Только вот оно быстро надоело. Джорно хотел владеть именно Дьяволо, а не сломанной куклой с его лицом. Тем человеком, с которым сражался у Колизея. Тем, кто казался ему в то ранее утро подсвеченным, как софитами, демонической аурой. С горящим, злым, уверенным взглядом и извергающим эмоции от ярости до ужаса.       Месяцы назад идея, как будет правильнее всего поступить с Дьяволо, пришла ему быстро и неожиданно, плавно скользнув в мозг, как идеально подходящее по размеру кольцо на палец. Триш не требовала сделать с Дьяволо ничего определенного, просто просила дать ему второй шанс. Миста же, наоборот, дал уверенный совет сразу — Дьяволо должен сидеть под замком. Конечно, где-нибудь, где ни другие, ни он сам не смогут ему навредить, чтобы Реквием вновь не наложил на него лапы.       Идея же, пришедшая Джорно как-то вечером, когда он штриховал тени нарисованных роз углем, была проста, даже очевидна, и невероятно увлекательна.       Он узнал о том, где находится Дьяволо, спустя полтора года после сражения у Колизея. И с тех пор иногда гадал — если Реквием дал ему то, чего он желал, то почему лишил возможности убить Дьяволо? Не поставив в известность хозяина, G.E.R. сохранил Дьяволо, будто муху в янтаре, словно что-то в Джорно хотело наказать его, а не уничтожить. Наказать и… сломать.       И тогда Джорно понял, что именно так распорядилась судьба, таинственная сила, давшая ему Реквием, потому что он был единственным, кто должен обладать им. И он же был тем, кому предназначался Дьяволо.             Быстро пролистав записи с камеры, Джорно отнес Дьяволо еду. И пока тот медленно ел, еще немного порассматривал его лицо. Дьяволо не подпадал под вкусы Джорно в мужчинах, но вот лицо не могло не привлечь взгляда необычной красотой. Сочетание маскулинности и феминности. Грубость и соблазнительность. Мощный подбородок, тяжелые веки, морщины между бровей, образовавшиеся оттого, что он, наверное, большую часть жизни хмурился. Но его полные губы могли бы принадлежать юной девушке, ресницы были густы и длинны, а брови изящны. Кожа отличалась ухоженностью — Дьяволо явно использовал раньше профессиональную косметику — и не имела изъянов, кроме небольшой россыпи бледных веснушек на щеках.       И глаза. Хризопраз, разбитый на осколки. Невероятная, уникальная аномалия радужки.       Художник внутри Джорно страстно желал нарисовать человека перед собой. Лучше всего с натуры.       Едва Дьяволо доел, Джорно без предупреждения положил ладонь ему на бедро и повел вверх — к паху, обтянутому изящным кружевом, и животу. Вновь реакция тела питомца разочаровывала. То, что Джорно брал его уже столько раз, определенно приносило плоды — в постели Дьяволо идеально слушался и быстро расслаблялся, а в разуме, Джорно видел, плотно укреплялось осознание того, кому он принадлежит.       Джорно хватало минуты, чтобы Дьяволо развалился на части под его прикосновениями. Выражение у него из встревоженного и напряженного становилось страдальческим, глаза влажно блестели беспомощностью, затуманивались дымкой удовольствия. Джорно нравилось рассматривать то, во что он его превращал.       Но Дьяволо все еще боялся его прикосновений. Вздрагивал, если тронуть, когда он не успел подготовиться.       Питомец должен быть расслаблен рядом с ним, должен спокойно выносить на себе руки, как прекрасно социализированная собака, а не быть диким волком, от ужаса зажимающим между задними лапами хвост в человеческом присутствии.       Джорно знал, какой метод использует, чтобы откорректировать это поведение. Пара недель в одиночестве, которое для Дьяволо почти физически невыносимо, — и питомец кинется к нему ластиться.