takosubo.

Звук аппарата сердечного ритма стучит приторным эхом, вокруг белая ткань света. Мужчина открывает свои набитые свинцом веки, во рту сухо и пусто. Вода блестит солнечными лучами утра — так близко и так невероятно далеко. — Вы проснулись! Доброе утро, пациент Чон, — доктор заходит на типичный осмотр с самого утра. — Как себя чувствуешь? — неформальный переход. Юнги закрывает дверь и подходит ближе, осматривает, оценивает. — Он… жив? — в глазах читается маленький проблеск надежды. — Чонгук. — Нет, не отвечай, — веки крепко закрываются, Чонгук мечтает закрыться от мира и уснуть вечным сном. Юнги наблюдает, молчит, знает, что ему нужна минута тишины. Друг детства подходит к пациенту ближе и садится, его холодные руки ласково сообщают: «Я рядом». — Чонгук, я понимаю, ты не смирился с потерей. Но этот юноша даже не был похож на него. Ты должен понимать, что, пытаясь найти в людях его, ты не сможешь жить нормально, — Юнги сжимает руку друга крепче. — Ты слишком долго пытался, Чонгук, остановись. Я могу бесконечно спасать тебя от тюрьмы, освобождать по справкам и брать под опеку, но в итоге что? Ты вгрызаешься в людей с малой схожестью и пытаешься их присвоить, — Чонгук сжимает челюсти на слова друга, для него нет в них правды, он не примет. Юнги пытается гладить руку, а рука в крови — другу плевать, он будет вытирать с них чужую кровь и чужие души бесконечно. В этом сила дружбы, правда? Смотреть, как твой близкий человек умирает заживо в клетке своего тела, но быть последней опорой и защитой. Чонгук шепчет просьбу оставить его в покое, для него мир снова посерел. Мир был на миг таким насыщенным, таким цветным. Он помнит. Помнит, что Тэхен не был и близко похож на него. Он помнит, что в его голове что-то замкнулось, и он видел мираж. В иллюзиях запутался. Потерянных не судят. Юнги покидает палату под звуки аппарата, оставляя Чонгука бороться с прошлым одного. В этом ему не помочь: тут не помогают ни армия, ни килограммы таблеток. — Его запах, — друг берет паузу перед тем, как закрыть дверь, — он пах жасмином, Чонгук. Разлом. Надлом. Облом? Да, «лом» над всеми словами, ломка на всех словах. Чонгук рычит и плачет, срывается на невыносимый гнев. Перед глазами блестит мираж, зовет нежно «любимый». Чонгук бросает подушки в пустоту, кричит в истерике больного зверя. Все в палате пациента летит и ломается, друг крепко держит дверь и останавливает санитаров. Он сделал выбор — он больше не будет мучать Чонгука. «Спаси меня, Чонгук». Аппарат с треском сдвигается с места, выдирая провода из розетки, разбивается на осколки и части о стену. «Чонгук, я скучаю». Звериный вой разносится по больнице, каждый вблизи чувствует — волк пытается освободиться от оков тела. «Чонгук, Чонгук, Чонгук, Чонгук…». Чонгук издает истошный вопль, хватается за голову, просит голос заткнуться в голове, кидается от стены к стене — поймите, он пытается. Миг, шаг, один выбор. Чонгук знает, куда хочет, он знает, куда ему идти и где его ждут. Он устал и хочет домой, он летит домой. Чонгук летит домой с девятого этажа психиатрической клиники Содэмун. Юнги не сможет больше никогда посещать палату номер 607.