Drink With Me

Ты включаешь кран, отдергивая руку, прежде чем ледяная вода успевает коснуться кожи. Трубы в стене твоей ванной комнаты оживают с усталым бульканьем. Ты позволяешь душу работать в течение минуты, чтобы вода нагрелась от ледяной до тепловатой (лучшее, что можно получить в этом дерьмовом здании), пока раздеваешься и сбрасываешь одежду в кучу в углу. Твой взгляд задерживается на мятой, заляпанной краской рубашке, прежде чем ты встаешь под воду. Жалкие капли душа сегодня особенно прохладны, поэтому ты не задерживаешься, смывая дневную грязь. Но даже холодной воды недостаточно, чтобы удержать тебя от того, чтобы замереть на месте, когда ты смотришь вниз. Твои губы мягко раскрываются в удивлении, и ты проводишь пальцами по цветущим отметинам на своих бедрах: резкий отпечаток рук Силко. Одна предательская мысль приходит тебе в голову. Как хорошо они на тебе смотрятся. Ты трёшь лицо и резко вонзаешь пальцы в кожу головы, пока намыливаешь волосы, как будто можешь вымыть грязные мысли прямо из головы. Ты быстро заканчиваешь мытьё и решительно сохраняешь разум пустым, пока вытираешься и идёшь за чем-нибудь свежим, чтобы надеть в постель. Ты ругаешься себе под нос, смотря на жалкое состояние ящиков с одеждой. Завтра тебе нужно устроить стирку. В Зауне все еще царит зима, и в твоей квартире слишком холодно, чтобы спать голышом. Ты прикусываешь губу, когда мысли возвращаются к шелковой большой рубашке на полу в ванной. Ты заглядываешь в дверной проем и смотришь на рубашку, которая незаметно свернута в углу вместе с остальным сегодняшним нарядом. Ты нерешительно берешь ее большим и указательным пальцами. И когда ничего страшного не происходит, ты просовываешь внутрь сначала одну руку, затем другую, а после накидываешь ее на плечи. Ты не торопишься застегивать пуговицы. Теперь, когда талия не подвязана, подол доходит до середины бедер, а когда ты распускаешь рукава, манжеты доходят почти до кончиков пальцев. Ты рассеянно трогаешь мягкий материал. А потом забираешься в кровать. И смотришь в потолок. И думаешь. Думаешь обо всем. И ни о чем вообще. Ты слишком взволнована, чтобы даже задуматься о сне. Твоя рука тянется под подол рубашки Силко, и ты снова касаешься следов, которые он оставил на твоих бедрах. Пальцы вдавливаются в кожу ровно настолько, чтобы почувствовать боль. Ты помнишь, как он выглядел под тобой в том кресле. Волосы растрепались, острые зубы оскалены, брови приподняты — совершенный, прекрасно разрушенный. И если он выглядит и звучит так хорошо, когда ему больно, ты можешь только представить, каков он, когда он распадается на части от удовольствия. Спорим, он трахается как животное. Твои пальцы скользят от болезненных отметин на бедрах к настойчивому зуду между ног. Вздох срывается с губ, когда твое собственное прикосновение приносит мгновенное облегчение. Свободная рука сжимает простыни, и ты не торопишься, работая отработанными движениями, одновременно стараясь не соскользнуть в фантазии, которые тебе не следует иметь. Но ты недостаточно стараешься и вскоре полностью отказываешься от бесполезной попытки, просто позволяя своему разуму дрейфовать к неизбежному. Каждое движение пальцев вызывает новый образ его лица. Поднятая бровь. Раздраженный хмурый взгляд. Игривая ухмылка. То, как он провел языком по щеке у Пилтоверской реки. То, как он ухмыльнулся, когда наклонил тебя под джазовую музыку. То, как он сказал тебе вести себя хорошо у его двери. То, как он смотрел на тебя сегодня вечером, убирая эти длинные, изящные пальцы с твоих бедер. Волосы прилипают к лбу от пота, и твое тяжелое дыхание вырывается в холодный воздух. Что еще могут сделать его прекрасные, смертоносные руки? Его язык так же остер и быстр, когда дело касается действий, не связанных со словами? Насколько далеко заходит его потребность в контроле и власти? Мозг невольно вызывает в памяти звук его голоса, и он заставляет тебя подойти к крайней точке. «Думаешь обо мне, милая?» Ты запрокидываешь голову назад, и твои плечи изгибаются над кроватью. Ты чувствуешь вкус дыма и виски на языке, когда достигаешь кульминации с содрогающимся вздохом. И призрачная ласка его полуночного смеха окутывает твои чувства, смягчая постепенное падение с небес на землю. Единственная добродетель, которая у тебя осталась, — это то, что тебе удалось удержаться от произнесения его имени вслух.