Yeah, this train never sleeps

— Боже, почему они все так пялятся? — закатывает глаза парень, раздражённо выдыхая и складывая руки на груди. — А то ты не знаешь, Минхо, — тихо смеётся Чан, оглядываясь на упомянутых другом студентов. — Вы встречаетесь уже четыре месяца! — возражает тот, будто бы это на него всё время пялились, — Им всем давно пора принять, что солнце университета Бан Чан бегает хвостиком за грозовой тучей Со Чанбином! Как же бесит. Старший только фыркает смешком на раздражение друга, похлопывает по его плечу и прощается, уходя вперёд по шумному коридору. Пары кончились, а значит ему пора домой, а перед этим нужно найти своего парня и утащить его с собой, иначе тот будет сидеть или в библиотеке, или в их любимой кофейне до посинения, читая раз за разом материал, который наверняка запомнит ещё с первого прочтения. Его вообще не раздражал факт наличия всех сплетен, разных слухов, любопытных взглядов и нелепых вопросов. Ему даже нравилось каждый раз повторять слова о том, что этот "ужасный" и "страшный" Чанбин его парень. Чан был готов сам подходить и рассказывать это каждому встречному, чтобы все вокруг знали о том, как он счастлив. Только он ведь вполне взрослый человек, а потому так делать не стал, доставая своими чувствами только Минхо, а затем и Бина. Последнего просто утапливал своей влюблённостью. Сначала, правда, было непросто, ведь не привыкший к столь огромному вниманию Чанбин его просто отталкивал. В какой-то момент даже казалось, что они откатились назад, на момент знакомства. Тогда, когда Чан только начал чувствовать это странное, но до безумия сильное влечение к нелюдимому альфе с младших курсов. Сопротивляться этим ощущениям он не стал, просто потому что они с самого начала казались ему правильными, необходимыми в его жизни. Правда, подкатить оказалось действительно сложно, ему даже показалось, что невозможно после первого удара под дых. Однако, очень скоро он стал замечать ответные взгляды, которые, очевидно, младшему самому не нравились. Тот, видимо, не собирался так же просто принять ответное влечение к старшему альфе. Чан долго не понимал почему, просто продолжал свои ухаживания и попытки заобщаться поближе, но, когда узнал истинную причину такого поведения Чанбина... Ему просто снесло крышу. Казалось, что его накрыло предгонным в тот день, когда этот суровый, крепкий альфа плавился в его руках, противился, но так сладко наслаждался тем удовольствием, что доставлял ему Чан. Только вот гон, вопреки всем ожиданиям и ощущениям, не начался. Вот тогда-то он и сам стал противиться этому влечению. Во-первых, Бан ощущал себя насильником, который долго вился вокруг своей жертвы, но так и не сдержался, не дождался согласия. Во-вторых, его просто самого напугали те чувства, что он испытал. Такого никогда с ним не происходило. Он никогда не хотел кого-то так сильно, как этого альфу с оленьми угольными глазами, которые так горячо влажнели после оргазма, с очаровательными губами - верхняя чуть тоньше, с красивым капризным изгибом, а нижняя пухлая, так и манившая закусать и зализать её до малиновых оттенков, - с огромной мышечной массой, что, возможно, даже превышала бы размеры Чана, если бы не рост младшего. Свои мысли об изнасиловании он целую неделю взращивал внутри, гложемый не только огромным чувством вины перед парнем, что в коридорах университета показывал всем своим видом, что старший ему неприятен, но и грязными мыслями, забивающимися в его голову при виде обтянутого тканью водолазки накаченного торса Чанбина. Чан воспользовался своим знанием, снова мысленно извинялся перед Со, шантажируя его тем, что выдаст секрет, позвал в туалет на разговор. Он долго раздумывал над этим, но уже после отправки сообщения понял, что не сможет просто взять и виновато опустить голову перед ним. Внутренний альфа оглушительно громко воет от желания обладать этим младшеньким, что наверняка сейчас испуганный бежит к нему в лапы. Однако, дверь в помещение открылась, а Чана оглушили злые, острые феромоны, ни страха, ни обиды он не почувствовал в них. Но самое главное, что он учуял в этом густом аромате помимо злости - возбуждение. Сильное, безумное возбуждение, в ответ на которое накрыло его с головой собственное, утопило внутри все мысли об извинениях, пока в его руках находится желанный парень. Снова эти влажные глаза, сладкие губы и нуждающаяся в ласках киска. После этой первой встречи в туалете, Чан окончательно понял, что это не просто желание обладать Чанбином физически, но ещё и духовно, морально, он хочет его всего себе. И Чанбин хочет его в ответ. Младший тогда ещё долго не принимал это чувство, но оно определённо было абсолютно таким же, как и у Бана. Чан рад, что не остановился тогда, рад, что настоял, не сдался и добился. Теперь эта грозная тучка - его парень. Любимый, прекрасный альфа, которого он просто носил бы на руках и целовал вечность, если бы не рисковал получить за это в челюсть. Первые два месяца Чанбин отчаянно сопротивлялся всем прилюдным проявлениям чувств, хоть и быстро сдавался, но сначала Чан получал шипящие оскорбления и укус поверх метки. Потом, конечно, сопротивляться не перестал, зато больше не злился и не бегал от него, только жмурился и фыркал на поцелуи в мягкие щёки, вздыхал и отвечал на сладкие поцелуи, обнимал за шею и прижимался ближе. Единственное, что всё ещё смущало младшего - метка. Он не имел ничего против до того момента, пока куча любопытных омег не стали подсаживаться к нему не для того, чтобы пофлиртовать, как раньше, а чтобы спросить, где метка, оставленная Чаном. Всех, чёрт возьми, интересует, где же эту тучу укусил всеми любимый звезда университета. Его-то метку всем видно - этот аккуратный след на челюсти, а у Чанбина? Даже сейчас, сев в машину старшего, он возмущается. — Они меня все достали, — обречённо вздыхает, складывая руки на груди, — Почему всех, блять, интересует где ты соизволил меня укусить? — Крошка, ну тебе же она нравится, — улыбается Чан, даря несколько приветственных поцелуев в щёку и уголок губ, пока Бин не поворачивается и не целует его в ответ. — Нравится, — отстраняется и тихо фыркает, теребя шнурок от капюшона худи, — Вот почему бедро, а? — А что, хотел, чтобы был лобок? — срывается с губ смешливо, но Чан тут же застывает. Проговорился. — Что? — хлопает глазами, а затем хмурится. — Ну, — облажался, что сказать-то, его сейчас убьют, — Я оставил метку на бедре, чтобы сдержаться и не укусить лобок. Уши теплеют. Смущение было для него редким явлением, просто потому что был слишком прямолинейным, но Чанбин заставляет его из раза в раз пылать маковым цветом не то, что на его действия и слова, так даже на собственные. Он заводит машину и выруливает с парковки, стараясь отвлечься от воплей внутреннего альфы. Потому что тот вообще не смущался, а только выл, почему они не пометили Бина там, где так хотели. — Почему не укусил? — неожиданный вопрос заставляет повернуть голову, на секунду отвлечься от дороги. Чанбин смотрит на него хмуро, но это возмущение было направлено не на желание старшего, щёки Бина слегка порозовели, но слова звучат серьёзно, — Когда та метка сойдёт, укуси там, где хочешь. Чан от этого заявления едва ли не вжимает тормоз. Острый жар опускается вниз по животу, затягиваясь тугим узлом возбуждения от представления того, как след его зубов будет аккуратным шрамом украшать пухлый лобок, как Чанбин будет дрожать от прикосновения к нему в разы сильнее, прижиматься к его руке или губам. — Альфа, — горячий шёпот льётся на ухо, Чанбин опирается ладонями о бедро, — Ты так возбудился от этого? — Крошка, я же за рулём, — сжимает челюсть, когда сильные пальцы мнут внутреннюю сторону в опасной близости к напряжённому паху. — Когда это тебя останавливало? — прикусывает мочку, а затем отстраняется, принюхиваясь, — Чан, ты правда так сильно возбуждён? Бан чуть хмурится от этого вопроса, секундно бросая взгляд на озадаченное лицо, запах клюквы начинает покалывать. — А разве ты не этого добивался? — неуверенно, потому что и сам не знает, от чего так завёлся. Да, младшему это сделать особого труда не стоит, но сейчас слишком сильно он ощущает, как хочет разложить его в машине прямо посреди дороги. — Ты пахнешь.. я бы сказал воняешь возбуждением, — снова принюхивается, — У тебя скоро гон? — Нет, еще пара недель до него, — прислушивается к своим ощущениям и застывает, когда понимает, что альфа внутри жадно рычит, втягивая запах слегка горьковатой от напряжения клюквы, — Чёрт. Чанбин отстраняется и молчит минут пять, нервно оттягивая рукава худи на ладони, затем одёргивая обратно, потупив хмурый взгляд на свои колени, раз в минуту поднимает глаза на Чана и тихо вздыхает. Бан же поджимает губы, не зная, как прервать эту напряжённую тишину. Прежде, чем он открывает рот, чтобы предложить отвезти младшего домой и уехать проводить гон в одиночестве, Чанбин снова приподнимается, опираясь о его бедро. — Мне быть с тобой? — шепчет тихо, даже ласково, трётся носом под ухом. Чан тает под этими мягкими проявлениями заботы и чувств Со, ведь тот не всегда так открыто показывает эту свою сторону, а сейчас, видимо, ощущая, что его партнёр нуждается в нём, как альфа должен позаботиться. Он хочет отказать младшему, потому что даже не знает, что может сотворить с ним в гон, ведь и без того бывает достаточно груб, хотя не то чтобы Бин был сильно против. Однако, он не знает, как именно воспротивиться его предложению, потому что в его фантазиях Чанбин уже принял в себя узел во всех позах, да и в ответ на его отказ на него просто нарычат, заткнут рот и всё равно сделают по-своему, ведь раз предложили, значит уже всё решено. — Я тебя минимум три дня не выпущу из постели, — вздыхает, поглядывая на заёрзавшего на сидении парня, — Ты уверен? — Думаешь, что в мой гон я тебя куда-то пущу? — фыркает в ответ, а взбудораженые феромоны бьют по рецепторам, заставляя крепче сжать руль. Они заезжают в магазин, затариваясь продуктами на ближайшие дни. Чанбин всё больше зажимался и молчал, что Чана бы напрягало, если бы не сладость, просачивающаяся в его клюкве, и слегка алеющие щёки. Бан облизывается, подрагивающие руки унимает, когда расплачивается картой, до машины почти бежит. До дома ехать всего минут пять, надо просто продержаться и не наброситься на одурманивающе вкусно пахнущего младшего. Внутренний альфа скребёт когтями изнутри его грудную клетку, воет и тяжело дышит с хрипами. — Чан, перестань вонять, — напряжённо бурчит Чанбин, сжимая в руках ленту ремня безопасности, — Иначе это я тебя затрахаю, а не наоборот. — Я стараюсь, крошка, — сжимает руль до побелевших костяшек, — А ты перестань мне отвечать. — А я и не отвечаю, — будто бы раздражённо, но Чан уже давно смекнул, что тот просто дразнится. Оставшиеся несколько минут дороги до дома и подъем в квартиру Чан не помнит от слова совсем, будто он просто моргнул и оказался дома. Чанбин за ним еле поспевал, хотя у старшего были ещё пакеты с продуктами в руках. Бин уже привычно разувается и направляется в ванную, пока Бан идёт на кухню разбирать продукты. Всё расставляется согласно его незамысловатым, но чётко соблюдаемым правилам. Он тяжело дышит, стараясь угомонить бурлящую по венам кровь. Сзади слышатся негромкие шаги, скрипит стул, сладостная клюква заполняет лёгкие, но он заставляет себя сидеть на месте. — Нужно поесть, ты же не обедал небось? — в ответ тишина, это заставляет его напрячься, — Чанбин? Бан оборачивается и застывает. Младший сидит на столе в одной полурасстёгнутой рубашке, которую, видимо, достал из шкафа Чана, разводит под внимательным взглядом обнажённые ноги и откидывается на руку позади. Член болезненно дёргается от вида мокрой вагины, слегка прикрытой полами рубашки. Чанбин смотрит из-под чёлки призывно, маняще, облизывается и опускает свободную руку между ног, пальцами разводя пухлые внешние складочки, хмыкает. — Иди ко мне, Чан, — урчит томно, — Тебе нужно расслабиться, иначе мы и поесть не сможем. Иди ко мне, мой хороший, альфа разрешит тебе насладиться десертом до основного блюда. В глазах темнеет от возбуждения. В секунду он оказывается рядом с Чанбином, расстёгивает ремень нервно, грозясь оторвать бляшку, а за ней и пуговицу джинсов, приспускает вместе с бельём до середины бёдер и сразу же толкается наполовину. Чанбин стонет низко, довольно улыбается и откидывается на стол, держится за его край и сжимает толстый член внутри. Чан оглаживает бёдра, рассматривает желанное тело, медленно скользит глубже, пока не упирается в шейку матки, тихо выдыхает, чувствуя, как возбуждённое безумие чуть отступает, когда младший под ним мелко дрожит. — Ты ещё в машине был таким мокрым, правда? — начинает двигаться, неспешно, глубоко, закидывает ноги на свои плечи. — Ещё с твоих слов про метку на лобке, — прерываясь на тихие стоны, отвечает ему Чанбин. — С каких пор ты так легко заводишься? — хмыкает, прикусывая соблазнительную косточку на лодыжке. — Не задавай глупых вопросов, — фыркает и давится стоном от глубокого толчка, жмурится, — Не делай так пока я.. — кусает губы, назло подавляя стон, — Говорю, чёрт поганый. — Стоит ли обзываться, пока я трахаю тебя? — щурится, проводя ладонью по бедру, затем опускает к промежности и легко щипает клитор, заставляя вздрогнуть и сжаться. — Сейчас будешь трахать свой кулак, — насмешливо выгибает бровь, чуть сдвигает ногу, надавливает стопой под челюстью, задевая метку. Чан глухо рычит и поддаётся на эту провокацию, вцепляясь пальцами в бёдра, трахает с оттяжкой, сильно. Наслаждается дрожащими ресницами и томными стонами, тянется, расстёгивает рубашку до последней пуговицы и наблюдает за прыгающей от толчков грудью, прослеживает взглядом влажные капли на шее, перебарывает желание наклониться и слизать их, потому что знает, как в этой позе Чанбину хорошо, а когда тот распадается на части от удовольствия, то Чану просто сносит крышу. Узкая киска послушно сжимается вокруг ствола, течёт и хлюпает, жадно втягивая в себя член. Бан обожает то, насколько Чанбин тугой, сколько бы он его не трахал, податливый, будто создан для него. Весь Чанбин создан для него - пылкий и страстный, нежный и мягкий - все эти контрасты топят Чана в ярких чувствах, он задыхается от собственной влюблённости. Он знает, что долго не продержится. Первые вспышки предгонного возбуждения отступают, ему просто нужно кончить, сейчас даже вряд-ли завяжется узел, но на пару часов станет легче. Бёдра Чанбина дрожат, напрягаются в его руках будто сталь, Чан ведёт ладонями по ним, пальцами давит на метку, другими ласкает клитор. Угольные глаза закатываются, а малиновые и припухшие от собственных укусов губы приоткрываются в громком стоне. Бин кончает, туго сжавшись вокруг члена, выгибается в пояснице. Бан только ускоряет движения, продлевает оргазм младшего и достигает своего, выходя из парня и туго надрачивая, кончает на подрагивающий живот. Чан знает, что его альфе нужны пара минут, чтобы прийти в себя прежде, чем он, как ни в чём не бывало, встанет на ноги и снова будет грозной тучкой. А пока старший улыбается и спускает расслабленные ноги с плеч, наклоняется и покрывает поцелуями лицо, мнёт мягкие мышцы груди, с нажимом проводит по рёбрам вниз, к талии, а затем обратно. Чанбин тихо мычит и дышит еле слышно, лежит с прикрытыми глазами и поднимает слабые руки, вцепляясь в тёмные волосы на затылке Чана, тянет выше и лениво сминает губы пару раз, затем откидывается на стол. — Лучше? — хрипит, скорее всего хочет откашляться, но не находит в себе сил. — Да, крошка, — помогает подняться, принять сидячее положение. Чанбин приваливается к его груди, зарывается лицом в ключицы и глубоко дышит. Чан хочет сжать его в объятиях так крепко, чтобы затрещали кости. Он гладит широкую спину, почёсывает между лопаток, отчего младший чуть ведёт плечом, но затем снова расслабляется. Когда тот начинает шевелиться, Бан оставляет его и уходит в ванную за полотенцем, возвращается и обтирает влагой тело Чанбина, прибирая беспорядок за собой. — Это я должен о тебе заботиться, — бурчит Со в его шею, а затем отстраняется и легко толкает в плечо. — Я не болен, крошка, — чмокает губы поднявшегося на ноги парня и отходит, — Ты ничего не должен. Чанбин поправляет на себе рубашку и направляется в спальню, чтобы переодеться. Не то, чтобы Чан этого не ожидал, но член снова возбуждённо дёргается от этого вида: рубашка слегка прикрывает ягодицы - стоит её приподнять, а Бину слегка выгнуться, он увидит его маленькую вагину, которую прямо сейчас хочется посадить себе на лицо, - бёдра мягкие, пышные, когда тот расслаблен, и упоительно твёрдые и упругие, когда напряжён. Звук шлёпающих босых ног по паркетному полу Чан мысленно провожает до самой спальни и только потом заставляет себя сдвинуться с места. Он не видит особого смысла переодеваться прямо сейчас, как Чанбин, потому просто натягивает обратно бельё с джинсами и направляется к холодильнику. Нужно приготовить поесть хотя бы до следующего вечера, а там уж в моменты просветления можно и что-то заказать, ибо вряд-ли у кого-то из них будут силы готовить. Младший возвращается через несколько минут, притирается щекой к плечу и обнимает со спины. Чан тихо вдыхает сладость клюквы и улыбается, поднимает его руки с груди, целует запястья. — Что приготовить? — оглядывается. — Лень, пошли что-нибудь посмотрим? — целует за ухом и тянет за рубашку. А что ответить-то против, особенно когда это сказано приглушённо, лениво протянуто, нагоняя сонливости, даже если той и не чувствовалось совсем? Он только кивает, заваривает им пару пачек лапши, которую они купили в магазине и помогает перенести всё в зал. Едят они неспешно, смотря какую-то комедию с глупыми шутками, от которых, всё же, иногда действительно было смешно. Чанбин уходит в душ первым, и его нет достаточно долго, чтобы Чан начал беспокоиться. Когда он уже почти собрался проверить своего парня на признаки жизни, тот возвращается в зал, широко зевает, потирая мокрую голову полотенцем. Взгляд отводит и краснеет щеками. Бан закусил губу, подумав, что тот в душе удовлетворял себя, но все оказалось совсем не так, как он себя представлял. Намного лучше. — Я растянул себя, — коротко докладывает тот, смотря в экран телевизора, когда Чан садится рядом на диван после душа. — В смысле? Ты же достаточно.. — а затем просто открывает рот, хлопая глазами несколько долгих секунд. — Да, — вздыхает и чуть хмурится, снова краснея, — Я подумал, что в первый гон вряд ли моя вагина выдержит твой напор, так что.. — Крошка, ты дашь мне в задницу? — облизывается, не веря своим ушам. — Не говори это всхлух, звучит отвратительно, — глаза недовольно закатывает, при этом выглядит до жути тискательным, — Но да. Чан нападает на младшего с поцелуями, подминает под себя, пока тот жмурится и крепко сжимает плечи. Даже несмотря на все эротические картинки, что пронеслись у него в голове, сейчас хотелось только заобнимать эту тучку до смерти, зацеловать розовые щёки и вредно искривлённые губы, пока Чанбин делает вид, что ему абсолютно не нравится то, что происходит. Только вот Чан точно знает, что тот тактильный до невозможности, и если бы не его показушная суровость, Бин бы прилип к нему, как коала и пробыл бы так вечность, подсев вместо эвкалипта на густую хвою - или на член, как он тоже выразился одним поздним вечером за пятым стаканом виски. Они долго и лениво целуются, гладятся, словно мартовские коты. Никто из них бы никогда не подумал, что в этих отношениях будет присутствовать столько нежности, начиная с банального - их вторичного пола, - заканчивая историей о том, как они вообще сошлись. Первое время оба немного стеснялись. Да, нежность после их бурных выплесков страсти не была чем-то необычным, всё было в порядке рамок этой "нормальности", к которой их вели инстинкты. Но, когда поцелуи перестали сразу же перерастать в игру "кто быстрее возбудится", а стали заканчиваться объятиями под фильм, это породило много вопросов. Правда, решились они довольно быстро, как, впрочем, большая часть их конфликтов и недопониманий. В какой-то момент Чанбин всё медленнее отвечает, пальцы на плечах расслабляются, стекают по рёбрам вниз, легко обводят их и просто опускаются на диван. Он тихо сопит, прикрыв глаза. Чан замирает на несколько секунд, а потом давит в себе тихий смех, лишь пропуская на своём лице широкую улыбку. Младший альфа уснул. Просто уснул, разморенный их мягкими ласками, любимым запахом и приятной тяжестью крупного тела над ним. Разумеется, играет роль и банальная усталость после долгого дня в университете и нервов - ведь сессия не за горами. Чан подхватывает его тушку на руки и несёт в спальню, ведь кому кому, а Бину точно стоит отдохнуть.

•••

Чанбин просыпается медленно, долго находясь между затягивающей пустотой Морфея и слегка от чего-то прохладной реальностью. Внизу немного зудит и он горестно понимает, что нужно встать и сходить в туалет. Глаза открывать сил нет совершенно, а покалывание становится острее. Оно даже приятное, до тяжелых вздохов, что слетают с губ непроизвольно, до дрожащих бёдер. Он мычит и пытается сдвинуться, но понимает, что и пошевелить ногами не может. Хмурится, всё ещё глаз не открывая, опускает слабую руку, наряя под одеяло, чтобы понять вообще с чего у него ноги отнялись, но натыкается на мягкие, пушистые волосы. В секунду, как свинцовые веки поднимаются, нос, наконец, глубоко втягивает густой аромат хвои, что пропитал всю комнату будто невидимым молочным туманом, таким, что вытяни руку и ладони своей не увидишь. Внизу громко хлюпает, а низ живота и бёдра простреливает яркой пульсацией, что отдаётся в мозг резким удовольствием. — Чан, — выдыхает судорожно, волосы сжимает, пока его жадно вылизывают и, очевидно, абсолютно не собираются прерываться, — Чан, мне нужно в туалет. Снизу раздаётся приглушённое урчание, а ласки только становятся настойчивее. Слегка грубые от мозолей пальцы разводят складочки, другие натягивают кожу на лобке, открывая жадному языку чувствительный бугорок, который альфа яростно обсасывает, напряжённым языком двигает на нём быстро, сильно. Из глаз искры сыпятся. Но кончить Чанбину не дают. Старший постоянно прерывается на мокрые поцелуи на складочках, текущей дырке и припухшем колечке тугих мышц, что так усердно растягивал Бин этим вечером. — Чанни, — старается ласковее, это ведь всегда работает, Бану очень нравится такое, — Мой хороший, милый, — судорожно шепчет, поддавая бёдрами и сжимая волосы, пытается направить, хочется кончить, — Дай, а потом..правда, нужно в туалет. Только сейчас система даёт сбой. Чан не то, что не отвлекается на привычную ухмылку, он вообще никак не реагирует. Даже пальцы, что сильно тянут волосы, пытаясь поднять выше и наверняка доставляют дискомфорт, его абсолютно не волнуют, тот всё равно упорно продолжает опускаться вниз и толкать язык в растянутые дырки, глотать текущую смазку и дышать тяжело, будто раненный зверь. Зверь.. Чанбин поднимает голову и откидывает одеяло, чтобы снова позвать и встретиться глазами с бездной. Даже привыкнув к темноте, он не видит радужки, их затопил зрачок, будто старший закинулся наркотой. Бин понимает, что это не его Чан, сейчас он делит сознание с альфой, зверем внутри. Он уверен, потому что этот взгляд ему знаком. Тот самый, полный животной похоти, которым все альфы смотрят на течных омежек, а этот глупый всегда смотрит на него. Парень откидывается обратно на постель, больше не пытаясь тянуть чуть влажные пряди - не сработает. Сейчас Чан не хочет доставить ему удовольствие. Сейчас Чан удовлетворяет только сам себя и абсолютно бесполезно что-то говорить и делать, остаётся только терпеть эту пытку удовольствием и надеяться, что она продлится не очень долго. Надежды не оправдываются. Слегка сжавшиеся на клиторе зубы, заставляют Чанбина громко выдохнуть с приглушённым низким стоном и задрожать, кончая. Он жмурится и ёрзает бёдрами, пытаясь уйти от продолжающихся настойчивых ласк, но его не отпускают. Чан обнимает его бёдра, проводя руки снизу, устраивает ладони там же, где были, не даёт и дёрнуться, пока сёрбает слюной и смазкой, играя языком с уже слишком чувствительным клитором. Бин тянет волосы, пытается вывернуть бёдра из железной хватки. Ему нужны всего пара минут, неужели нельзя капельку потерпеть? — Альфа, — может так сработает, — Отпусти, я быстро. Он облегчённо улыбается, когда хватка ослабляется. Руку Чан убирает, а вот вторая, почему-то, остаётся на месте. И только когда внутрь скользит пара пальцев, Чанбин всё понимает. Подушечки давят на переднюю стенку, заставляют поперхнуться воздухом. Только не сейчас. Собираясь с всеми силами, что есть, он дёргает бёдрами, выворачиваясь и ложась на живот, упирается ногой в чужое плечо и отталкивает, хватается за постель, подтягивается руками, чтобы отползти, но.. Снизу альфа протестующе рычит, тянет его обратно, ложится телом на выпрямленную ногу, а другую, что согнута в колене, обнимает. Эта поза ещё хуже, потому что теперь Чанбин зафиксирован надёжно, а вот одна рука старшего альфы свободна. — Нет, — оборачивается Чанбин, приподнимаясь на локтях, — Не смей, — кажется, в глазах Чана смешливые искорки, может, тот только притворялся, — Отпусти, слышишь? Альфа! Последнее слово перетекает в громкий протяжный стон. Внутри снова оказываются пальцы, которые сразу же начинают двигаться, пока неспешно, дразняще, будто массируют, а Чанбин подушку кусает, обнимает её, напрягается и от этого только хуже становится. Чан зарывается лицом между упругими половинками, ласкает языком чувствительное колечко мышц, толкает его внутрь, вылизывая пульсирующие стеночки. Пальцы ускоряются. Бин жмурится, готовый позорно захныкать от стыда и с ума сводящего удовольствия, когда чувствует, что с него начинает течь. Он выгибается в пояснице, поддаваясь наслаждению и подступающему вновь оргазму, сжимается вокруг пальцев и языка, стонет в подушку, что уже мокрая от слюны. Его киска предательски благодарно хлюпает и дрожит, когда движения становятся грубее и сильнее. Они не останавливаются, когда с него брызгает, продолжают вбиваться в переднюю стенку, заставляя едва не скулить от удовольствия, закатывать глаза и подставляться навстречу. Этот мокрый оргазм длится почти вечность для его разбитого наслаждением сознания. Тело дрожит, всё ещё напряжённое, продолжая пускать по венам пульсирующее удовольствие, хотя все ласки уже прекратились. Чанбин чувствует, что его поднимают за плечи, подтягивает к себе слабые ноги, с трудом соображая. Чан пришёл в себя и, наконец-то, отпустит его теперь хотя бы подмыться, чтобы не чувствовать себя таким грязным? Только вот он оглядывается, слыша шуршание простыней, руки исчезли, оставив его приподнятым и еле стоящим на коленях. Но за спиной никого нет. Бин медленно моргает и хмурится, обречённо выдыхая в понимании за секунду до того, как его опускают на лицо. Стон срывается с губ, он слишком чувствительный, даже до лёгкой боли. — Нет, Чан, — сжимает волосы, пытается встать, но его бёдра снова обнимают, не давая подняться, — Я же грязный, пожалуйста, — молит неосознанно, медленно теряя связь с реальностью. Откидывается назад, упирается ладонями в каменный от напряжения пресс, легко бьёт по нему, жмурясь. Сил на то, чтобы ударить всерьёз у него нет, да и не знает он, как отреагирует старший альфа на такой выпад. Возможно, что станет хуже. К своему альфьему недовольству, феромонам Чана он ничего противопоставить не может и в обычный день, тем более что уж говорить про гон. И это только первый день. Его сведут с ума, он просто умрёт от удовольствия на члене. — Всю жизнь так сдохнуть мечтал, — жмурится и зло шипит, прерываясь на тихие стоны, — Нет бы просто трахать.. Глаза закатываются, а губы приоткрываются от удовольствия и удивления от внезапных непривычных ощущений. Чан опустил пальцы не к вагине, которую жадно вылизывал, прижимая к своему лицу, а к дрожащему от прикосновений огрубевших подушечек колечку мышц. Пара пальцев медленно скользит внутрь, но это не доставляет практически никакого болезненного натяжения, всё-таки Чанбин постарался, однако это всё чувствуется в тысячу раз ярче после пережитых оргазмов и подступающего нового. Он падает вперед, теряя равновесие на ослабевших руках, врезается лицом в мокрую от собственной слюны подушку и задушенно стонет. Чан добавляет еще один палец, двигает хаотично, не поддерживая никакого ритма, давит на горячие стеночки. Расслабленное тело старший альфа вновь укладывает на спину, Чанбин опускает руки к его голове, сжимает волосы, путается пальцами в влажных прядях и тянет, только уже к себе прижимает, а Бан только урчит, тихо, утробно, снова доводит до яркого оргазма. Бин глаза закатывает и выгибается, с трудом сдерживает смущающе громкий стон, что грозился вырваться из горла. Он губу закусывает почти до крови и не понимает, почему все его ощущения только усиливаются, когда как раньше они больше расслабляли и становились глуше. Чан вытаскивает пальцы, ведёт языком по нежной коже бёдер, слизывает с неё смазку, кусает и втягивает. Удовольствие от ласк на метке заставляет закатывать глаза и подставляться послушно. Чанбин чувствует себя слишком желанной добычей, такой, что доводит до безумия во время охоты, лишает рассудка, когда попадается в сети. Только вот вместе с этим охотником сходит с ума и добыча. Он приоткрывает мутные глаза и утопает в бездне его зрачков, лишь открывает рот, когда его жадно целуют, и хрипло стонет в губы старшего, когда тот резким движением толкается в булькнувшую смазкой вагину. Чан трахает его долго, резко и грубо, не прерываясь даже когда тот вновь и вновь кончает. В какой-то момент удовольствие становится будто сплошным тугим комком, что не собирался распутываться, сводя с ума. Он не осознаёт времени, себя в пространстве, все его ощущения перерастают в один бесконечный оргазм, мозг плавится от наслаждения, бёдра и ягодицы горят пожаром от того, как сильно о них бьются бёдра Чана. Кажется, с губ слетали просьбы прекратить, замедлиться и дать передохнуть, но, возможно, это было лишь в его голове, потому что то, о чём он точно просил, громко, надрывно, со слезами удовольствия на глазах и едва помня себя - не останавливаться. И это была единственным просьба за всю ночь, к которой прислушались. Чан брал его, как хотел, гонимый лишь своим удовольствием, вновь и вновь насаживал на узлы, затапливая горячим семенем. Его не волновало напряжение в связках Чанбина, когда он прижимал его колени к плечам и вдалбливался в пульсирующую киску. Бина тоже не волновала эта саднящая боль, когда все ощущения перекрывались удовольствием от члена, что яростно вколачивался в него, выбивая громкие стоны и все связные мысли, оставляя рассудок лишь плавиться от эйфории. Когда толчки стали сбиваться, Чанбин уже едва это заметил. Член стал входить чуть туже, с каждым движением всё тяжелее. Отголосками сознания парень понимал, что Чан на пределе, и сейчас он получит новый узел. Когда стенки вагины растягиваются, а жар внутри заливает его до предела, тело старшего грузно падает на него. Дышать тяжело, его продолжают наполнять спермой, голова трещит. Сознание отключается.

•••

Чан просыпается, щурится от пробивающегося через щель плотных штор солнца, что раздражающе слепит глаза. Странно, он их никогда не раздвигает, может, Чанбин проветривал? Собственно, где он? Парень медленно приподнимается на постели, всё тело гудит, отдавая спазмами в мышцах, но ощущается приятно, как после хорошей тренировки. На часах одиннадцать утра, судя по числу, прошло два дня, которые он практически не помнит. Гон еще даёт о себе знать, лёгкое возбуждение проходится мурашками по телу от густого сладкого запаха клюквы, что просто идеально смешался с его хвоей, заполнив всю спальню. Он осматривает постель и комнату. Вся кровать в пятнах спермы и смазки, наверняка Чанбин и не единожды изливался на ней в мокром оргазме. Сознание отдалённо подкидывает картинки, где младший принимает член в тугую задницу, а в мокрой киске два пальца, что доводят до брызгов снова и снова. Взгляд опускается на пол, где валяется скомканное одеяло. Бин, кажется, пытался уйти от Чана куда-то, обернувшись в него, но ему не дали, несколько раз взяв на полу и заткнув маленькую вагину узлом. Бан хмурится, избавляясь от отголосков сна, вновь бросает взгляд на шторы. Их не двигали, они их просто оторвали пока страстно трахались у окна. С каждой деталью, замеченной в спальне, с каждым внезапно образовавшимся в голове воспоминанием, Чану всё беспокойнее узнать ответ на свой вопрос - где Чанбин? Он поднимается с постели, слегка разминая мышцы, не обращает внимание не покалывающее внизу живота возбуждение, думает натянуть бельё, но понимает, что с полувставшим членом это сделает только хуже. Чан идёт на кухню, где, кажется, слышит приглушенный грохот посуды. В дверях парень застывает, смотря на искусанную широкую спину, на ягодицы, на молочной коже которых теперь наливались фиолетовым синяки, следы от зубов на ногах до самых лодыжек, но, больше всего, как он успел заметить, пострадала внутренняя часть бёдер, на них просто нет живого места. — Доброе утро, — хрипит Чанбин, оборачиваясь к нему, — Я тут яичницу с томатами решил сделать, будешь? Чан обводит взглядом кровоподтёки на шее и ключицах, чуть воспалённые укусы вокруг опухших сосков. Чанбин ухмыляется, опираясь бёдрами и руками о тумбу, разглядывает старшего в ответ. На всё, что произошло с его телом, он тоже ответил. Бан прослеживает его взгляд, смотря на свою грудь, понимает, что та в красных полосах от ногтей, его руки, пресс, бёдра - всё исполосовано. Он слегка ведёт плечом, прислушиваясь к ощущениям. Это удовлетворение, что до сих пор он слишком ярко чувствует, перекрывает всё неприятное жжение от царапин по всему телу. — Как себя чувствуешь? — отворачивается от созерцания своих творений Чанбин, возвращаясь к готовке незамысловатого завтрака, — Всё ещё имеешь желание спустить в меня пару узлов? Член заинтересованно дёргается в ответ на это предложение. Чан подходит ближе, вжимаясь грудью в голую спину, обводит ладонями бока, пробегается пальцами по рёбрам. Он жадно дышит засахаренной клюквой, уткнувшись носом в подставленную шею, опускает руки ниже, оглаживает мягкий живот. — Жаль, что я мало помню последние два дня, — шепчет на ухо, — Хотелось бы помнить, как выглядит твоё лицо, когда я спускаю в твою крохотную матку узел. Чанбин в его руках дрожит, слегка выгибаясь в пояснице, притирается ягодицами к твёрдому члену. Чан оглаживает бёдра и опускается на колени, мокро целует прохладную кожу ягодиц, прикусывает бёдра, а затем ведёт носом по ложбинке. Здесь его запах гуще всего смешался с подслащенной ягодой, стал таким же сладким и желанным. Он разводит пышные половинки в стороны, а Чанбин выключает плиту рядом и ложится грудью на тумбу, расставляя ноги пошире. Перед лицом Чана раскрыты вспухшее, растянутое колечко мышц и истерзанная удовольствием дрожащая киска. Он ведёт языком от лобка до самого копчика, а альфа в его руках содрогается крупно и переминается с ноги на ногу. — Крошка, ты такой чувствительный? — восторженное удивление тонет в поцелуях на мокрых складочках. — Я бы на тебя посмотрел, — бурчит в ответ Чанбин, — У меня всё внутри болело от того, сколько ты спустил в меня, — громко вдыхает от толкнувшегося внутрь языка, — Хорошо хоть.. — и резко замолкает. — Что? — покрывает мягкими поцелуями бёдра, слизывает стекающую по ним смазку. — Тебе нравилось смотреть, как из меня течёт сперма, — сводит ноги и дёргает бёдрами, — Извращенец, — бурчит и резко разворачивается, переступая через колени Чана, — И это единственное, что меня спасало от разрыва внутренних органов от переполненности. Чанбин возмущается, нахмурившись, достаёт тарелки из навесного шкафчика, раскладывает для них яичницу и ставит чайник, а старший не двигается с места. Смущающийся Со, говорящий о таких откровенных вещах, сам не понимая того сводит Чана с ума, до покалывающих пальцев, тихого грудного урчания возбуждает. Бин почти роняет тарелки с яичницей, направляясь к столу, когда его хватает за плечо Бан и тянет назад, обнимая поперёк груди, между мягких бёдер толкается, потирается о тут же хлюпнувшую киску. — Яичница подождёт, — шепчет на ухо, сжимает грудные мышцы, поддевает соски и этим заставляет громко выдохнуть, — Сейчас я хочу съесть тебя. Чанбин что-то бурчит несвязное, но стоит двинуть бёдрами и проскользить головкой между складочек, он тут же кивает быстро и выгибается в пояснице, подставляясь. Прямо так, как стоял, с тарелками в руках, трётся о член и поднимается на носочках для удобства. Чан шумно выдыхает, упираясь лбом в его затылок, жмурится, с трудом сдерживается, чтобы не поддаться. Такой младший просто убивает его, заставляет терять рассудок от желания. Конечно, Бин ещё под влиянием его феромонов, метки, ведомый всеми ощущениями, что получал последние два дня, после - даже говорить об этом не будет, ибо альфья гордость не позволит припоминать, как он вымаливал член. — У кого из нас гон, крошка? — ухмыляется Чан, слегка покручивая мягкие соски, — Ты кажешься таким нуждающимся.. — Ещё слово и кроме яичницы у тебя на завтрак ничего не будет, — дёргает плечом и отходит к столу, расставляя тарелки. — Не ворчи, — улыбается, снова прижимаясь, целует плечи, тянет чуть в бок, чтобы не задеть тарелки. Чанбин откидывает голову на его плечо, подставляет шею под мокрые поцелуи, грудью выгибается к ласкающим бархатные бусинки сосков пальцам, руку назад заводит, крепко сжимая член, туго, рвано надрачивает. Чан тихо стонет, поддаваясь небольшой ладони, опускает одну руку ниже и выводит узоры на лобке, дразня, затем легконько пришлёпывает по киске несколько раз и гладит с нажимом, прекрасно зная, как обожает это Чанбин. И тот губу закусывает и будто тает в его руках, поддаётся, сам двигает бёдрами, прижимаясь к застывшим пальцам, трётся о них. — Ты такой горячий, крошка, — шепчет на ухо, лаская между напряжённых, подкашивающихся ног, — Мой альфа потрясающий. — Ну хватит, — жмурится, издавая хныкающий звук, тут же губы поджимает, отворачиваясь. У Чана мутнеет перед глазами на мгновение, возбуждение уже болезненное. Он разворачивает младшего к себе лицом, усаживает на столешницу и подхватывает под коленями. Чанбин ложится спиной на холодную поверхность и придерживает руками бёдра, дышит тяжело, ёрзает, пока головка скользит по складочкам, а после ниже, прижимаясь к колечку мышц, без сопротивления входит внутрь на всю длину. — Сколько раз я брал тебя здесь? — тяжело выдыхает Бан, начиная неспешно двигаться, — Такой мягкий, так хорошо принимаешь.. Чанбин тихо постанывает, сжимаясь, отпускает свои ноги и поднимает руки к лицу старшего. Одной сжимает челюсть, тянет ниже, а пару пальцев второй толкает между пухлых губ. Заткнул. Правда, Чан только ухмыляется, посасывая пальцы, крепче перехватывает бёдра и методично вбивается в податливое горячее нутро. Киска хлюпает смазкой, что течёт по ложбинке и позволяет скользить ещё легче. Он поднимает одну руку и перехватывает запястья, перед этим прикусив подушечки, чтобы младший одёрнул пальцы. — Посмотри, — облизывается, хмыкая на нахмуренные брови, — Твоя девочка рыдает, нуждаясь во внимании, — замедляет темп, освобождая вторую руку, гладит лобок, — Она хочет узел? Смотрит внимательно в замутнённые глаза, продолжая неспешно толкаться, прижимаясь бёдрами к уже порозовевшим от шлепков ягодицам, гладит внутреннюю сторону бёдер, обводя следы от укусов и багровые пятна засосов. Чанбин хмурится только больше и губой дёргает пренебрежительно. — Обойдусь, — хмыкает, затем широко раскрывает глаза, ёрзая, когда Чан гладит метку, водит ладонью по пульсирующей киске и возвращает её обратно к следу от зубов, слегка надавливает, — Нет, — голос дрожит и он замолкает, смотрит почти жалобно, когда старший, не замечая, душит его запахом. — Такой милый, — улыбается, приглушая феромоны, — Хочешь ведь? Отстраняет бёдра, с сочным хлюпаньем покидая тугую задницу, тянет к себе и поднимает, проходясь поцелуями по искусанным губам, гладит талию и разворачивает спиной, нагибая над столом. Чанбин опирается локтями о нагревшуюся от его тела поверхность, выгибается в пояснице, подставляя аппетитные половинки, на правую сразу же опускается увесистый шлепок. Вопреки ожидаемому возмущению, он только вздрагивает и шумно выдыхает, не отстраняясь. Сколько же Чан бил по ним, что младший даже не буркнул в ответ? Бан оттягивает упругую, заалевшую следом от ладони половинку и скользит головкой по ложбинке. Обе дырочки податливо раскрываются для него, заставляя тяжелее дышать и терять терпение. Сжав челюсть и глубоко вдохнув, он отстраняется, проводя ладонью по киске, не сильно шлёпает по ней и поглаживает скрытый за капюшончиком клитор. Чанбин крупно дрожит и покачивает бёдрами навтречу, всё так же молчит, вжав голову в покрытые стыдливыми пятнами плечи. — Ну же, крошка, — наклоняется и шепчет на ухо, потирается головкой о складочки, — Всего пара слов и трахну твою изголодавшуюся жадную киску, а затем посажу на узел и набью твою миниатюрную матку спермой, — широко лижет ухо, прикусывает хрящик, гладит всё больше мокнущую вагину. — Пошёл нахрен, — цедит сквозь зубы Чанбин, — Хочешь посмотреть кому из нас больше надо? Так я тебе устрою! — собирается развернуться, но откидывает голову и звонко стонет от резкой заполненности. — Ничего, я в твой гон отыграюсь, — довольно выдыхает и целует за ухом, наращивая темп толчков в тугой вагине, — Будешь умолять меня трахнуть тебя. — Чёрта с два, — выстанывает, поддаваясь толчкам, сжимается вокруг члена и шею под поцелуи подставляет, — Сам будешь вымаливать ноги раздвинуть. — Как же я люблю тебя, — сквозь низкие стоны смеётся, — Просто обожаю. Конечно буду, крошка, хоть на колени встану. Чанбин в его руках замирает на несколько секунд, напрягается и дрожит, ноги сводит, отлепляет себя от столешницы и прижимается спиной к его груди, тянет руки с бёдер выше. Чан гладится щекой к щеке и обнимает, прижимая к себе, целует висок, сжимает грудь и водит по мягкому животу. Наслаждается тихими сладкими стонами, наблюдает за дрожащими ресницами и складкой между бровей. Младший о чём-то думает, и, видимо, с переменным успехом, особенно на глубоких толчках. Чан кусает линию челюсти, втягивает кожу на шее, снова и снова обновляя следы. — Чан, милый.. Зовёт так тихо, что старший почти не слышит за звонкими шлепками кожи о кожу и собственными стонами, едва разбирает среди мелодичных звуков, которые издаёт сам Бин. Он замедляется, целует плечо и притирается носом за ухом. Кончить хочется до звона в ушах, узел уже начал формироваться, растягивая податливые стеночки, но Чанбин важнее. Сейчас он в сознании, он может себя контролировать и поэтому прислушается к каждому слову. — Мой альфа, — в противовес медленным толчкам, быстрее двигает бёдрами, насаживается на член, — Мой хороший, — поднимает руку и вплетает в волосы, тянет, прижимается губами к уху, шепчет, — Узел, альфа, дай мне его. Чан сбивается с темпа, отстраняясь, широко раскрытыми глазами смотря на кусающего губы Чанбина. Младший умирает от стыда и смущения, но просит то, что хотел, и то, чего так жаждал сам Бан. Внутренний альфа, что до этого момента спал беспокойным сном, подорвался и радостно заскулил, скребя грудную клетку, разрывая в клочья его бешено бьющееся сердце. Чан не знает, как описать все чувства, что он испытывает от такого младшего - открытого, честного и влюблённого до звёздочек в глазах. Ему кажется, что он действительно видит их в угольных радужках, когда подхватывает ногу Бина, помогая закинуть её бедром на стол. Никто из них не обращает внимание на улетевшую на пол тарелку с яичницей. Чан бьётся внутрь, не сдерживаясь, со всей страстью. Чанбин жмурится, а затем приоткрывает рот в стонах, что становились всё громче, снова смотря на старшего, позволяет утонуть в своих медленно мутнеющих глазах. Бан с обожанием следит за тем, как Бин растворяется в наслаждении, и сам следует за ним в этот омут. Чанбин кончает первым, приподнимаясь на носочек, опирается о стол и выгибается почти до хруста в позвоночнике. Чан вдавливается бёдрами и кончает с хриплым стоном, желанно заткнув маленькую киску узлом. Парень в его руках замирает, а затем громко протяжно стонет, дрожит сильнее, хватаясь за его руки, дышит тяжело и обмякает. Бан прижимается лбом к плечу, пытаясь хоть немного выровнять дыхание, лениво целует вдоль позвоночника от лопаток к шее, поддерживает под грудью не позволяя упасть. — Давай сядем? — чмокает плечо и опускает руку к закинутому бедру, медленно тянет со стола, — Умница. — Аккуратнее, — выдыхает с тихим стоном и жмурится, всхлипывает, пугая Чана. Он подставляет себе стул и так же медленно опускается на него, устраивая хнычущего младшего на бёдрах, облокачивает на свою грудь и спешно заглядывает в лицо, убирая мокрые прядки волос со лба. Чанбин смотрит на него в ответ и Чан тонет в мутном остекленевшем взгляде. Губы прижимаются к влажной щеке, сцеловывают солёную дорожку до самого подбородка. Бин просто смотрит на него, молчит и этим пугает. — Чанбин? — беспокойно шепчет, — Всё в порядке? — Мне, — тихо выдыхает и прикрывает глаза, — Так чертовски хорошо. — Чанбин.. — Прости меня, — перебивает и поджимает губы. — Что? За что? — хмурится и внимательно выглядывается в лицо. — За то, что я такой упрямый, — вздыхает и коротко чмокает губы, снова обрывая старшего, — Я хочу быть с тобой честным, — чуть улыбается, — И открыто говорить о том, чего я хочу. — Твоё упрямство мне нравится, — целует в ответ, сминая сладкие губы, — Тебе не обязательно перебарывать себя для чего-то. — Но я хочу, — сжимает ладонь Чана на своей груди, переплетая пальцы, — Упрямство никуда не денется, — хмыкает, — Будет только хуже. — Жестоко, крошка, — улыбается и целует щёку, аккуратно прижимая к себе. — Ни капли, — тихо смеётся, — Я уже и есть не хочу, я слишком полный.. — Можем это исправить минут через двадцать, — облизывается, — Хочу посмотреть, как ты течёшь.. — Иди нахрен, — закрывает его рот ладонью, хмурясь. А Чан только улыбается, прижимаясь губами к коже. Он так счастлив.