Обратная сторона медали

      — У тебя же был прямой рейс, — глаза Ленни округляются от удивления. — То есть их изначально сунули не в тот самолёт?       Из Токио мои чемоданы решили не приезжать и вообще каким-то непонятным образом потеряться. Сбой багажной системы отправляет мои коньки чалиться куда-то в Европу, во всяком случае метка трекинга фиксируется в Лондоне и не меняется последние три дня.       — Что-то вроде того, — я уже сбилась со счёта, сколько рассказываю эту историю. После очень стрессовых дней соревнований — это просто вишенка на торте. Нет, конечно, у меня есть запасные коньки, но ситуация всё равно какой-то сюр. — С нашего рейса половина пассажиров осталась без вещей. Мне повезло, что хотя бы один чемодан прилетел.       Удивительно, но восприняла я это совершенно равнодушно. По прилёте молча заполнила документы, на всякий случай оформила заказ на ещё одни ботинки и поехала домой. Провела в постели сутки, спала так долго и не отвечала на сообщения и звонки, что Ольга даже пришла проверить, всё ли со мной в порядке.       — Хорошо хоть не накануне соревнований. Я два года назад летел из Ванкувера в Пекин через Германию, на стыковке потеряли чемодан, и я просто не смог выступить, потому что немцы после поисков вернули багаж в Канаду, и авиакомпания заново отправила его в Китай. Естественно, багаж прибыл туда уже после соревнований.       Да, такая ситуация — кошмар для любого фигуриста. Коньки нельзя перевозить в ручной клади, купить новые на месте, конечно, можно, однако в неразношенных ботинках кататься сложно и больно.       В общем, подготовка к следующим соревнованиям началась весело. Ольга с Вейн песочили меня с утра до обеда, разбирая со мной ошибки, допущенные в прокатах, а потом они гоняли меня по льду до пяти, что сейчас я еле держу в руках стаканчик с кофе. И вдобавок погода совсем испортилась: небо затянуло серыми тучами и с утра шёл такой неприятный прохладный дождь. Сейчас уже ясно, но температура опустилась заметно, в шортах не походишь. Вот теперь и осень в Калифорнии… Правда меня уже обрадовали, что сильно ниже температура не опустится.       А с Ленни мы идём домой после тренировки. Я его вообще сто лет не видела из-за разного расписания соревнований. Он был на своём домашнем этапе в Калгари и ездил в Москву. Медалей не привёз, на финал не отобрался, но выступил по собственным меркам хорошо — третье и пятое место. Для меня, конечно, это не достижение, но мужская фигурка отличается от женской. За последние годы там сложилась такая конкуренция, что даже топам трудно…       — Как тебе Москва? — спрашиваю я, мне хочется аккуратно тыкнуть в его длинный язык, отчего теперь фигурная тусовка видит в нас парочку.       — Я из отеля особо не выходил, простыл. Было холодно.       — Зато всем успел рассказать про наши «отношения». По-моему, мы с тобой уже обсуждали, что между нами может быть лишь дружба.       — Это не… — Ленни краснеет практически моментально и отводит взгляд.        — Получилось неловко, когда в Токио меня все об этом спрашивали.       Я думала о том, чтобы оставить всё как есть, и пользоваться его словами, как щитом, на случай если ползут какие-то слухи про нас с Джаредом. Но потом поняла, что это не вариант и поговорить с Сандерсом всё же надо. Пора распутывать клубок.       — Неужели ты не дашь мне шанс даже после Олимпиады? — он останавливается на пешеходном переходе и вновь поворачивается ко мне. — Или это всё из-за того раза…       — У меня есть кое-кто другой, — и неожиданно я всё же решаю сказать прямо, чтобы не оставлять полутонов и в то же время не обижать его.       — А как же твои слова о том, что тебе не нужны отношения и прочее? Ты меня использовала? — я надеялась, что в эту сторону разговор не зайдёт, но Ленни всё же затрагивает ту самую неприятную часть.       Я натянуто улыбаюсь, ведь в своё время я именно так и поступила, пытаясь затмить влечение к Лето в своей голове.       — Я влюбилась. Неожиданно для себя и очень не вовремя, — я пожимаю плечами. — Так бывает.       — А я влюбился в тебя, такое тоже бывает.       Загорается зелёный и он, не дождавшись меня, быстрым шагом переходит на дорогу, а я семеню следом, натыкаясь чемоданом себе под ноги, но всё же догоняю его, успев схватить за руку.       — Ты злишься?       — Нет и никогда… Но ты поступила со мной ужасно, — Ленни аккуратно освобождает свой локоть из моих пальцев и чуть ускоряет шаг. — Я себя таким идиотом чувствовал, да и сейчас тоже.       — Да остановись же! — в этот раз хватаю его за капюшон толстовки, и он останавливается, — я знаю, и я чувствую вину за это. Правда… Я на самом деле не хотела вообще никаких отношений. Просто тренироваться и всё, не думать ни о чём лишнем. Но план не сработал.       — Ты не скажешь, кто он?       — Нет, я не могу, — хватило мне того, что я поведала Наде. Хоть и не всё, но я уверена, что кому-то она уже растрепала.       — Окей, тогда сформулирую иначе вопрос: он реально существует? — в его голосе сквозит сарказм. — Только честно. А не для того, чтобы не давать шанс мне.       — Существует.       Ленни смотрит на меня ещё пару секунд с таким видом, будто не поверил мне, однако всё равно кивает:       — Ладно. Расскажешь когда-нибудь.       — Пойми же, я — хуевая девушка. Ты найдёшь лучше и будешь счастлив.       — Ну, подруга, точно плохая, — хмыкает он.       Мы подходим к моему дому, и я замечаю чёрный автомобиль Лето на парковке около здания. Блин, я думала он в отъезде ещё… Мы переписывались, и он сейчас должен быть где-то в Европе или… В Нью-Йорке? Блин, я забыла уже. Но это не важно, потому что теперь я молюсь всем богам, чтобы Джаред не додумался выйти из машины. Я даже успеваю ему черкнуть незаметно сообщение, чтобы он оставался внутри. Как же хорошо, что сейчас уже вечер и довольно темно, а у него затонированы стёкла. Кто внутри — не разглядишь.       Фары мигают дважды, чтобы привлечь моё внимание. И это всё, конечно, видит Ленни. Одно с другим моментально складывается в его голове.       — Он?       — Ага, — киваю я. — Ладно, до завтра.       Ленни похлопывает меня по плечу и, перехватив свой чемодан с коньками в другую руку, идет дальше. А я спешу навстречу к Джареду.       — Стоило предупредить, что приедешь, — внутрь не сажусь, ибо не собираюсь никуда ехать, так что высказываюсь в приоткрытое окошко машины.       Стекло отъезжает вниз, и мы, наконец-то, видим друг друга нормально.       — Неужели и сюрприз нельзя сделать? Или я помешал чему-то? — Лето, естественно, имеет в виду Сандерса. — Я помню этого парня, кажется, он когда-то дарил тебе цветы… Решила найти мне замену, пока я в отъезде?       — Ревнуешь?       Он шутливо закатывает глаза.       — Немного.       — Так зачем ты приехал? Не говори только, что это из-за меня, — моя поездка в Токио получилась довольно драматичной, от Джареда я это не скрывала. И я знала, что он этим был очень обеспокоен.       — Частично. Я хотел сделать тебе сюрприз, ну и у меня несколько встреч здесь. Улетаю завтра вечером обратно на съёмки. Я же могу остаться у тебя?       — Безумец, — от таких качелей с часовыми поясами можно совсем сойти с ума. — Конечно. Пойдём.       На всякий случай я озираюсь по сторонам в попытке заметить кого-то рядом и только убедившись, что горизонт чист, отступаю от дверцы машины на несколько шагов и даю Джареду выйти.       Уже в лифте я рассматриваю синяки под глазами от явно не самого комфортного трансатлантического перелёта. И взгляд слегка затуманенный. Я недавно выглядела так же. Порой даже бизнес-класс не помогает расслабиться в небе.       — Сколько ты нормально не спал? — интересуюсь я.       — Больше суток. Рейс из Берлина в Париж задержался, мне нужно было выйти в город на пару часов, но пришлось менять планы, — объясняет он, — а по пути в Лос-Анджелес самолёт трясло так, что кажется молились даже стюардессы. Давно так отвратительно не летал. Так что если ты не против, я бы принял душ и сразу лёг.       — То есть ты даже не был дома?       — Не-а. Очень хотел увидеть сначала тебя, — каждый раз таю, когда он говорит что-то подобное.       — Твоя фейковая подружка не будет против? — и каждый такой момент я приправляю своим сарказмом. Ну, чтобы совсем не потонуть в розовых соплях.       — Я спросил разрешение.       В квартире он позволяет себе меня поцеловать. Не отпускает долго-долго, его руки скользят по моему телу, словно хотят запомнить каждый изгиб, каждую деталь. У меня кружится голова. И я чувствую себя как дома — не только в квартире, но и в его объятиях. Они обволакивают меня, как уютное одеяло. Мы не виделись около недели, но ощущение такое, будто прошла целая вечность. Его взгляд говорит больше, чем слова. Кажется, что Джаред испытывает те же эмоции, что и я, но их природа остаётся для меня загадкой. Если свои чувства я могу объяснить юностью, влюбчивостью, даже наивностью, то как объясняет их он? Лето такой же человек, как и я, но почему-то мне трудно поверить, что он может думать обо мне так же часто, как я о нём. Что именно это чувство заставляет его забыть об усталости и примчаться ко мне в этот вечер. Я часто думаю об этом и каждый раз пытаюсь эти мысли отпустить, не пропускать их через призму его статуса. Ведь если бы так сделал — внезапно приехал — тот же Денис или кто угодно, я бы всё равно удивилась и обрадовалась.       — Спасибо, что поддержал меня в Токио, — говорю я, когда этот сладкий момент прерывается реальностью. Нам обоим жарко в куртках, и я опять обращаю внимание на его краснющие от усталости глаза. Ему, правда, лучше лечь как можно скорее.       — А я мог не делать этого? — Джаред скидывает кроссовки и, покрутив ступнями, проходит дальше в квартиру. — Почему у тебя дома всегда пахнет гречкой?       Забавное совпадение: когда он приходит в гости, я варю накануне кастрюлю себе на несколько дней. Наверное, это единственный гарнир, который здесь заказать относительно сложно в виде готовой еды и который я реально люблю. Ну и нормальный калораж вкупе с простотой приготовления… Мне борщи некогда варить, а тут кидаешь пару пакетиков в кастрюлю, ставишь таймер, и через пятнадцать минут всё готово.       — Русская душа рвётся наружу. Скелет в шкафу, кастрюля на плите.       Я попробовать не предлагаю, у меня невкусно, да и знаю, что Лето к гречке равнодушен и сейчас от еды отказывается. А я вот наворачиваю тарелочку с куриной грудкой и брокколи, пока он принимает душ, и успеваю переодеться в домашний тёплый костюм. В квартире прохладно, батарей нет, а кондиционер походу не работает на тепло. Или я в нём не разобралась… И сейчас в комнатах также, как и в Москве до включения отопления. Конечно, у родителей всегда было тепло, однако я прекрасно помнила это ощущение по школе, интернату, когда две недели в сентябре в помещении в сто раз холоднее, чем на улице. Так что флисовые шорты, свитшот и носки, видимо, теперь мои постоянные спутники здесь в это время года.       И за то время, что жду Джареда, я сама едва не засыпаю, пролистывая бесконечную ленту соцсетей. Когда он приходит и забирается ко мне под одеяло, уже перестаю бороться с усталостью, откидываюсь на подушки, даю Лето устроиться рядом и, закрыв глаза, погружаюсь в тишину.       Утро наступает для нас рано. В районе четырёх в жилом комплексе срабатывает пожарная сирена, пронзительным визгом разрушив весь сон, но, впрочем, не выгнав нас из квартиры. Она длится около минуты, и заканчивается сообщением консьержа по громкоговорителю о том, что тревога ложная и нужно оставаться на местах. Мы с Джаредом возвращаемся в кровать, но я похоже, расслабиться больше не смогу.       — Мне кажется, будто полы вибрируют, — наверное, я ещё до конца не проснулась, потому что это ощущение было на грани сна, но в то же время таким реальным.       — Землетрясение, — поясняет Джаред, а заметив мой изумлённый взгляд, спешит добавить, — небольшое и неопасное.       — Серьёзно? — а от этого стало жутко, в большей степени потому что он так спокойно об этом говорит.       — Было бы иначе, ты бы получила уведомление на телефон. Это Калифорния, здесь всегда так. Смотрела «Разлом Сан-Андреас»? Когда-нибудь это станет нашей явью.       — Э… Да, — естественно, голливудский фильм для меня имел крайне мало связи с реальностью, однако после сегодняшнего я задумаюсь. — Я могла не замечать?       — Запросто.       Меня успокаивает то, что я быстро перестаю ощущать эту вибрацию, и, выглянув в окно, не замечаю ни паники, ни каких-либо следов разрушения. Тишина, в соседних домах почти не горит свет, а на улице только сосед на пробежке с собакой…       — У тебя неподалеку есть классное круглосуточное кафе, — говорит Джаред, когда становится понятно, что теперь мы точно не уснём. — Я бы предложил поехать поесть вафель, но в них столько калорий, что страшно представить.       — Давай, — сходу соглашаюсь я, — от одной вафли хуже не будет. Особенно, если не поливать её кленовым сиропом.       На улице ещё темно и прохладно, даже пар изо рта идёт. Мы с Лето одеты почти одинаково: в трикотажные джоггеры, толстовки с капюшонами, тёплые жилетки и кепки, сдвинутые на глаза. Джаред в этом практически неузнаваем, если не вглядываться. И мы идём по пустой улице, взявшись за руки как самая обычная парочка. Непривычно, но по-своему классно.       Его кафе оказывается известным сетевым заведением, которое я тоже видела не раз, но обычно просто проходила мимо. В моём заказе, конечно, самое меньшее из всего разнообразия начинок и вариантов: одна несчастная вафля и овощной салат без заправки, однако пока я могу позволить себе только это. А ещё, в такой ранний час мы — единственные гости.       — Я рад, что ты всё равно выиграла медаль, — а Джаред начинает разговор с относительно отдалённого. — Программа смотрелась отлично. Даже с падением.       — Я падать не собиралась.       — Да…       — Помнишь, ты как-то сказал, что знаешь специалиста, который потенциально сможет мне помочь?       Конечно, было бы легче и быстрее спросить его об этом в сообщении, но на самом деле уже не так важно. Я задумалась о его словах всерьёз по дороге домой с соревнований и, возможно, созрела наконец до того, что мне нужно что-то делать. Другое. Я не справляюсь. А мои срывы случаются в самый ответственный момент — на соревнованиях.       Естественно, я понимаю, что психиатр не панацея, и всё зависит от меня. Но вопрос в том, что самостоятельно невозможно что-то исправить. Джаред меня в этом убедил. Но я не хочу от него зависеть.       — Да. А ты…       — Дай просто номер, — я не разрешаю ему и слова вставить лишнего комментария.       — Я хотел только спросить, когда ты собираешься начать и нужны ли тебе очные приёмы.       И в очередной раз я поторопилась с выводами.       — Пока не могу сказать точно.       — Я скину тебе контакты в ближайшее время, — он чуть приподнимает козырёк кепки, чтобы я видела его взгляд. — Рад, что ты решилась.       — Просить помощи — это всё ещё не моя история. Может ты и поделишься номером, но не факт, что я позвоню.       Он только усмехается в ответ на мою фразу. Вскоре нам приносят заказ, и теперь я понимаю, почему он привёл меня сюда. Этот сладкий запах выпечки и ванилина буквально сводит с ума, и я сейчас даже жалею, что у меня всего одна вафелька. У Лето в тарелке их целая гора, сдобренная большой шапкой из взбитых сливок. Что ж, да начнётся читмил.       Тёплый завтрак и углеводы помогают организму окончательно проснуться после утренней встряски. А горячий американо прогоняет даже малейшее желание вернуться в кровать. Я всё же утаскиваю себе ещё одну вафлю с тарелки Джареда.       — Что ты делаешь на Рождественских каникулах? — интересуется он.       — Двадцать шестого декабря начинается финал Гран-При, он в Москве, поэтому я планирую задержаться до конца новогодних праздников. Я уже купила билеты. Восемнадцатого я прилечу, адаптируюсь, а обратно только в январе, десятого…       — Не хочешь после соревнований присоединиться ко мне, на Сент-Бартс? Не обязательно надолго, хотя бы на несколько дней.       — Мои родители первого января тоже отчаливают куда-то туда же… Кто знает, может тебе удастся помахать моему папе с соседней яхты.       — Ты не едешь с ними?       — Да, я отказалась, хочу побыть в Москве, — овощи в салате безвкусные совсем, но приходится жевать латук, чтобы забить желудок и не капать слюной в чужую тарелку. — А после Нового года ты вернёшься?       — У меня съёмки в Европе, почти до конца января, может, чуть затянется… Мы увидимся только в феврале, наверное. А то и в марте.       — Может тогда нам стоит взять паузу? — я свои опасения озвучиваю сразу же. Нет, конечно, я знаю, что у нас специфичная занятость и, наверное, отношения на расстоянии бы не сделали хуже. Однако стоит мне только подумать о том, что одинокими вечерами я буду сидеть и скучать по нему, гипнотизируя телефон, то мне становится жутко. Ведь настало время последнего рывка, до Олимпиады около трех месяцев, некогда уходить в эту меланхолию. Я должна быть сосредоточена.       Эта мысль тревожит меня всё чаще, даже если от неё становится больно. Разрыв избавил бы меня от вечных сомнений и тоски по нему в те моменты, когда я должна думать исключительно о тренировках. Без этих эмоциональных качелей я могла бы полностью сосредоточиться на цели. Отношения — это всегда привязанность, эмоции, время, а сейчас мне нельзя позволить себе роскошь отвлекаться. Я ведь так долго шла к этому моменту, так много отдавала и жертвовала ради мечты. Разве я могу рисковать всем этим ради чего-то столь неустойчивого?       — В смысле?       — Может, всё-таки стоит завершить… — но эти доводы словно звучат чужим голосом. В глубине души я не хочу расставаться. Мысли о разрыве только усиливают ощущение пустоты, а не избавляют от него. Может, я просто пытаюсь убедить себя, что это правильный путь? Легче притвориться, что всё под контролем, чем признаться, как страшно терять и его, и себя в этой гонке одновременно. Но что выбрать — мечту или любовь? А возможно ли сохранить и то, и другое.       — Ты опять в крайности? — лицо Джареда практически сразу меняется, он не даёт мне закончить предложение, грубовато оборвав на полуслове.       — Мы продержались почти полгода, что очень хорошо, — а я теперь стараюсь смотреть куда угодно, но никак не на него. — Когда-нибудь это должно было случиться.       — Я не готов тебя отпустить, — моё сердце пропускает удар. — Я помню, что обещал обратное. Но черта с два я уйду просто так от девушки, которую полюбил.       А может я всё ещё сплю?       Это почти как наш разговор о чувствах в моей машине, который случился летом и с которого, в общем, всё началось. Тогда я была напугана больше, но сейчас его слова отзываются во мне совсем иначе. Но я опять не могу подобрать этому точное определение. А хотя нет, могу.       Точка невозврата.       — Джаред, я… — и вяло вроде бы хочу сказать, что всё не так, однако надо смотреть правде в глаза. Мы зашли в такую жопу, из которой уже не выбраться.       — Я знаю, что у тебя на кону, прекрасно знаю и вижу, — он подсаживается ко мне, чтобы следующие слова остались только между нами. — Ты этого не хочешь. Ты ведь поняла, что можешь пустить меня в свой мир, и он от этого не разрушится.       Мне всегда проще поступить радикально: обрубить концы, сбежать, ставить на кон всё. И это очередной мой загон, честно говоря, я уже жалею, что даже заикнулась о расставании.       — Нет, но… — он злится на меня, хоть и не так, чтобы это меня слишком пугало, однако я чувствую напряжение в нём, которое и меня сбивает с мысли, — Джаред, я просто… Забудь, что я сказала, ладно?       — Так дело не пойдёт, давай разберёмся во всём, — Джаред быстро оглядывается, и выкладывает на стол несколько купюр. — Пойдём-ка отсюда, такие разговоры лучше не здесь вести.       Я тоже смотрю на полупустые тарелки и понимаю, что сейчас мне уже кусок в горло не лезет четверть оставшейся вафли. Ну и ладно.       А снаружи утренняя прохлада действует чуть отрезвляющее. Всё ещё не рассвело, сейчас только шесть. Лето берёт меня за руку, видимо, чтобы не сбежала, и мы достаточно бодрым шагом двигаемся к моему жилому комплексу. Потому что людей явно поприбавилось на улицах, а ни я, ни Джаред не хотим лишний раз светиться. И так кажется, что я поймала один взгляд зеваки, который поравнялся с нами на тротуаре…       В квартире напряжение возвращается, хочется спрятаться, но некуда. Максимум вжаться в угол дивана и закрыться подушкой, но и это ничтожно. Он всё равно рядом, взгляд внимательных серо-голубых глаз сканирует от макушки до пят, никуда не денешься.       — Хотя мы и не сможем видеться часто, но это не значит, что ты не можешь мне позвонить или написать, — и эта пытка продолжается, Джаред вроде не отчитывает, но чувствую я себя так, словно он это и делает. Причём так, будто я совсем ребёнок, которому по кусочку разжёвывают причину его неправоты. Я чувствую себя маленькой, потерянной и ужасно глупой.       — Мне страшно, что за это время месяца мы можем стать чужими. Да, мы будем звонить друг другу и писать, но ты будешь поглощён своей звёздной жизнью, а я начну исчезать на фоне всего этого… И в какой-то момент наша следующая встреча перестанет быть важной, а до того я буду испытывать боль, я знаю, что теперь не смогу сразу проглотить это и всё и двигаться дальше, — выпаливаю на одном дыхании и замолкаю, прикусывая щеку. Я снова буквально в шаге от слёз, но всеми силами хочу сдержаться.       — Почему ты уверена, что это случится?       — Так всегда случается, — пожимаю плечами я. — Везде, кроме романтических фильмов и книг.       — Я тебе тоже хороший финал не гарантирую. Да и если бы пообещал, то ты бы ни за что не поверила, — криво усмехается Джаред. — А если я приду к тебе с кольцом, то ты сбежишь.       И опять он тонко подмечает моё противоречие. Я боюсь таких обязательств, как брак и семья. Точнее, я понимаю, что сейчас к ним не готова, а когда это случится — большой вопрос. Услышав его слова, я испугалась, хотя сама себе в этом долго не признавалась. Это чувство до сих пор отдаётся где-то внутри.       Но в то же время я не желаю, чтобы всё оставалось на уровне примитивного ситуативного секса после романтического ужина. Мне нужно большее. А ещё я собственница. Мысль о том, что в каждом городе (или районе) у него может быть другая девушка, не даёт мне покоя. Это звучит как эгоизм, но ведь и Джаред не горит желанием создавать семью. — Я просто не хочу, чтобы мне было больно. И прощаться с тобой тоже не хочу, — без рыданий всё равно не обходится, я громко шмыгаю носом и утыкаюсь лицом в свои ладони. — Я слишком много хочу. А так нельзя.       Джаред пододвигается ещё ближе, обнимая мои подрагивающие плечи и просто даёт мне выплакаться, даже без слов утешения, позволяя моей тьме выплёскиваться, но всё же не давая ей захлестнуть с головой. Это слёзы о страхе принятия решения, будущего, невозможности отыграть назад, если что-то пойдёт не так…       — Каждый раз, когда ты плачешь, я вспоминаю твои слова о том, что ты стала делать это чаще после встречи со мной. И каждый раз пытаюсь себя за это не винить, — тихо говорит он.       — Я никогда тебя в этом не упрекала. Разве что в шутку. Ты никогда не делал мне больно, скорее наоборот, я своим недоверием…       — Брось, — он аккуратно убирает с моего лица прядь волос и вытирает очередную слезу с моей щеки. Его губы прижимаются к моему виску, и вновь мы на несколько мгновений замолкаем, а потом он продолжает, понизив голос почти до шёпота. — Аня, я не прошу тебя бесконечно быть на связи, отчитываться и выкраивать часы в плотном графике… Я готов ждать тебя и подстраиваться. Если я нужен тебе, то просто позвони, напиши. А если совсем всё плохо, то я найду время и возможность приехать к тебе, как сейчас. Это единственное, что я могу тебе пообещать.       И я до сих пор не верю в то, что это взаправду.       — Я обещаю не дёргать тебя просто так.       — Дёргай, когда захочешь.       Я решаюсь взглянуть на него. Его глаза… В них нет ни капли жалости, только тепло и тихая забота. Он медленно приближается, давая мне возможность остановить его, если я не готова. Но я не могу. Не хочу.       Губы Джареда касаются моих. Нежно, бережно, словно он боится причинить мне боль. Я закрываю глаза, позволяя этому моменту полностью захватить меня. Мгновение кажется бесконечным — ни я, ни он не спешим разорвать эту невидимую связь. Ведь когда Лето медленно отстраняется, сладость ситуации сменяется горечью: через пару часов мне пора будет на тренировку, а он уедет на свои съёмки. Мысленно я себя, конечно, ругать не перестану, ведь всё же я столько раз обещала к нему не привыкать. И что мы имеем в итоге? Я плачусь ему по любому поводу и пускаю сопли.       С другой стороны, я никогда не чувствовала себя так, как с ним. На эту эйфорию подсаживаешься и сейчас сложно представить даже как я жила до этого.       Мы прощаемся на парковке перед домом. Теперь наше временное расставание не воспринимается как конец всего, я действительно перегнула палку, но грусть так или иначе никуда не девается. Настолько, что я сама выдвигаю безумные предложения.       — Может быть, я смогу к тебе приехать, когда ты вернёшься из отпуска, на несколько дней, — говорю я, хоть и не понимаю, как впихну такую поездку в график. — Мне ведь больше не нужна виза в Европу.       — Посмотрим, как будет ближе к дате, — он улыбается, заметив перемену в моём настроении. — Мы тоже не месте не сидим, так что я не могу пообещать тебе ужин в Costes. Разве только круассан с домашним сыром в моём трейлере…       — Если ты думаешь, что трейлер для меня недостаточно шикарное место, то ошибаешься. Я пережила не один спортивный лагерь с тараканами под кроватью.       И тогда я не жаловалась. Георгий Борисович сразу дал понять: если я хочу чего-то добиться, то придётся быть такой же, как все, — ни поблажек, ни исключений. Родителям это, конечно, было сложно принять, особенно маме. Она волновалась за меня, бесконечно звонила, просила тренеров следить, чтобы мне доставались лучшие условия. Соблюдалось ли это? Ну, по-моему один раз мне меня поселили в тренерской спальне, после того как я пожаловалась маме на холод в комнате на каком-то из первых выездов. В ней не дуло из старых окон, на этом плюсы кончились. Я попросила потом мамины замечания игнорировать.       Скучала ли я в те времена по домашним условиям? В общем, да, но скорее я стала быстро понимать, что так не будет никогда. И просто подстроилась и привыкла. А потом дома сводила с ума нашего повара тем, что у неё котлеты невкусные по сравнению со столовскими. Везде есть свои плюсы и минусы. И наверное, если бы не спорт, то я бы осталась избалованной неженкой.       — Тараканов, обещаю, не будет, — он наклоняется ко мне, и я замираю, будто боюсь, что всё исчезнет слишком быстро. Касается тёплыми губами моих волос, контрастируя с холодным ветром на улице. — Люблю тебя.       Джаред говорит это во второй раз. И теперь это не просто отчаянная попытка удержать меня от спонтанного побега.       Однако сказать ему в ответ банальное «я тоже», я почему-то не могу, просто улыбаюсь какой-то глупой гримасой и смотрю в его льдисто-голубые глаза. У меня будто язык отнялся. Но кажется, ему и не нужен ответ, я замечаю это по взгляду, словно он уже это видит во мне.       — Мне пора, — наконец произносит Лето, отступая. Я киваю, стараясь не выдать, что в глазах снова защипали слёзы. И почему так тяжело отпускать, я ведь всё знаю, всё понимаю, и опять этот цикл идёт по кругу.       — Удачи на тренировке, — добавляет он.       — А тебе на съёмках, — отвечаю я, стараясь сохранить ровный тон. Но голос предательски дрогнул.       Он ещё секунду смотрит на меня, потом всё же садится в машину и машет мне из окна на прощанье.       Я стою на месте, пока ноябрьский воздух постепенно вытесняет тепло его прикосновения. В груди разливается странная пустота, но я решительно отбрасываю её, напоминая себе, что тренировка не ждёт. Быстрыми шагами направляюсь к машине, стараясь прогнать мысли о нём. Но даже когда я завожу двигатель, в мыслях крутятся обрывки: его взгляд, прикосновение, голос. Я трясу головой, словно пытаюсь сбросить всё это и выруливаю на дорогу.       На катке я появляюсь с опозданием надеясь, что никто не заметит моего странного настроения. Но Ольга, кажется, сразу всё понимает, хоть и не знает истинной причины.       — Что-то случилось? — спрашивает она хмуро, останавливая меня взглядом       — Всё нормально, — коротко отвечаю и иду в разминочную зону.       Час, второй на льду — и я наконец ощущаю, что могу думать ясно. Он уехал. Я остаюсь здесь. И мы оба знаем, что так нужно.