Обратная сторона медали

      Я облегчённо вздыхаю, понимая, что это не Лето, и даже радуюсь, увидев перед собой не льдисто-голубые глаза, которые заставляли меня едва ли не вывернуться наизнанку, а зелёные… Слава богу, в этот раз судьба не посылает мне очередного «удовольствия» от внезапной встречи с Джаредом. Впрочем, всё равно забавно, что мне вновь попадается знакомый. Сколько там миллионов население Лос-Анджелеса? Три, четыре? Что-то не верится.       — Ленни? — я вспоминаю имя не сразу, только хорошенько всмотревшись в его лицо. Без облегающего спандекса в блёстках сложно узнать коллегу в обычном парне, одетого скорее как сёрфер.       — Ленни, — кивает он с улыбкой, тряхнув рыжими кудряшками, подтверждая, что я не ошиблась. — Так что с тобой?       Мы подписаны друг на друга в соцсетях уже давно, он даже время от времени ставит реакции на мои истории. Однако мы особо никогда не общались, хотя неоднократно пересекались на соревнованиях, а сейчас вообще тренируемся в одном городе. Насколько я помню, Ленни Сандерс — весьма средненький фигурист, выступающий за Канаду и занимающий обычно место в первой десятке, но не выше призовой тройки. Что, впрочем, не лишает его шанса на медали в будущем: в мужской одиночке двадцать лет — это далеко не конец карьеры.       — Всё нормально, — голова почти перестала кружиться, и я решила, что могу подняться на ноги. — Я просто задумалась и сбила дыхание.       — Я в том году так с беговой дорожки упал, — он так улыбается, что аж светится, забавно. — Тоже задумался. И руку сломал.       — А ты здесь всегда бегаешь? — спросила я, насторожившись, ведь уже второй раз за последние месяцы встречаю относительно знакомых людей на пробежке. Тогда был Лето, сейчас Ленни… Возможно, стоит сменить маршрут, а то мало ли встречу на этом пляже кого-нибудь ещё.       — Да, я живу вон в тех домах около побережья, — он указывает рукой в сторону комьюнити, где у всех зданий крыша зелёного цвета, я много раз проходила мимо, там рядом русский магазин. — Ты тоже, наверное, где-то недалеко, потому что я тебя часто вижу здесь.       Да уж. Это, конечно, не сталкинг, однако всё равно неловко.       — А чего ты раньше тогда со мной не решался заговорить? — интересуюсь я, отряхиваясь от песка. Блин, всегда думала, что я очень наблюдательный человек, как я его не замечала раньше?       — Сама знаешь, что пробежка — это порой слишком личное, — ухмыляется он. — Да и вид у тебя зачастую довольно грозный, русская машина, не хочется вставать на пути.       Этим прозвищем меня называли чаще в западной прессе. После того как я была вынуждена выступать за российскую сборную ещё год вместо карантина без соревнований, иностранные журналисты хотели меня так поддержать, похвалить мой характер и самообладание. Отечественные же подхватили это как повод для издёвки: все ведь знают, что русская машина — это «Лада», не особо надёжная и далеко не престижная. Вот тебе и двойные стандарты: почему-то в отношении российской сборной оно звучало гордо и классно, без ассоциаций с убогостью отечественного автопрома. Зато сразу сократился список журналистов, с которыми можно общаться.       — Давай тогда, кто последний до кафе на пирсе, тот и угощает, — предлагает мне канадец, и я неожиданно соглашаюсь, вдруг ощутив потребность в компании, представив, как дома одна буду наедине с собственными тошными мыслями. С переезда в Америку я практически всегда одна, и это не было проблемой, ведь я приехала сюда работать, а не развлекаться. Но в свете последних событий мне всё-таки нужно перезагрузиться.       Первой к финишу в итоге прихожу я. Уверена, он мне поддался, но пофиг. Я решаю сегодня забить на всякие принципы и просто позволить событиям идти своим чередом, а подумать о дальнейших действиях уже завтра.       С Ленни весело. Даже жаль, что до этого мы не общались: старый знакомый в итоге становится хорошим новым приятелем, особенно если не замечать лёгкий флирт, который он время от времени себе позволяет. Я свожу всё в шутку и даже не напрягаюсь.       Мы во многом похожи. Он так же скучает по дому, хоть и лететь ему гораздо меньше, чем мне. В Канаде он готовился у русского тренера, поэтому Ленни может сказать несколько фраз на моём языке. Даже сериалы одинаковые смотрим. А ещё Сандерс очень хорошо знает ребят из американской команды и достаточно подробно рассказывает мне о потенциальных соперниках. Я, правда, за конкурентов их не считаю, однако послушать, кто что из себя представляет, полезно.       Однако разговор всё равно плавно стекается к личному: Ленни упоминает, что пару месяцев назад расстался с девушкой, интересуется, есть ли кто-то у меня…       — Не хочешь сходить со мной на свидание? — и в конце концов предлагает он с обворожительной улыбкой. От внезапного приглашения меня отшатывает, будто от огня, и я на секунду теряюсь. Понятия не имею, зачем Сандерс это делает: то ли ему просто одиноко, то ли хочет потешить собственное самолюбие после разрыва.       — Может, когда-нибудь… — но всё-таки полноценного и твёрдого «нет» я не говорю. Хотя, наверное, стоило бы, ведь что с ним, что с Лето нельзя сближаться так сильно. Только в отличие от Джареда почему-то я не чувствую в Ленни угрозы. Не чувствую опасности и последствий.       Потом я даже позволяю проводить себя до дома. Но как бы то ни было от обнимашек на прощанье уворачиваюсь и, смеясь, ускользаю в подъезд. Быть может, Ленни воспримет это как заигрывание, но нет, это всего лишь очередной побег, замаскированный за радушием. На сегодня приключений хватит.       Уже вечер, и время отхода ко сну я стараюсь приблизить как могу: запойно смотрю несколько серий чужой драмы, ужинаю тушёными овощами из доставки, долго принимаю душ. В начале двенадцатого забираюсь в кровать, стараясь не думать ни о чём, что могло хоть как-то воспрепятствовать спокойному переходу в новый день. Но мысли всё равно перемешиваются и с наступлением ночи врываются в мой сон, плотно и крепко сжимают в своих объятиях. Этого человека не так уж и легко выгнать даже из собственной головы и снов — Лето всё держит под контролем.       А мне уж слишком хорошо, до дрожи в коленях, до сильной пульсации между ног, затмевающей весь внутренний протест. В этот раз он заходит куда дальше поцелуев и разогревающих кожу прикосновений. Я зарываюсь пальцами в его длинные тёмные волосы и прижимаю к себе ещё ближе и сбивчивым шёпотом вперемешку со стонами прошу быть ещё глубже, ещё жёстче… И не останавливаться. Он крепко держит меня за бёдра, насаживая на себя, не давая даже и шанса взять контроль.       — Я держу своё обещание, — каждое слово в такт движениям, видимо, чтобы до меня точно дошло. — В лучшем виде, помнишь?       Всё кажется настолько реальным, что когда я наконец просыпаюсь под утро вся горячая, несмотря на включённый кондиционер, то не сразу узнаю собственную спальню. Простыня подо мной мокрая, сердце колотится как ненормальное. Боже, что это было вообще?       Вопрос риторический, потому что ответ вполне очевиден. В очередной раз я прихожу к мысли о том, как же тупо быть человеком, если ты теряешь разум от самых низменных желаний.       На часах только четыре утра. Для того, чтобы собираться на тренировку, слишком рано, а на очередную пробежку не хочется от слова совсем. Не сегодня. Поэтому я перестилаю постельное бельё. А потом взгляд цепляется за слой пыли на стеллаже, в ванной я замечаю мутные от налёта смесители, а в прихожей цепляю босыми ступнями песок с придверного коврика. Не то чтобы у меня в квартире бардак, я регулярно убираюсь, просто не так запально и, естественно, не так придирчиво, как домработница у родителей — тётя Таня.       Хотя сейчас убрать весь беспорядок кажется принципиальным. Сосредоточиться на лишней пылинке видится более разумным и правильным, чем рассуждать с самой собой, какого чёрта Лето забыл в моём сне и как не пустить его туда в следующую ночь. Через пару часов к моменту сборов квартира сияет, а я успокаиваюсь достаточно, чтобы идти на каток. Настроение правда остаётся скверным и портится ещё больше, когда я замечаю на парковке чёрный Гелендваген.       Он теперь каждый день будет приезжать?       Но, к счастью, я не сталкиваюсь с Джаредом ни около раздевалок, ни в зале, ни даже на льду. Тренировка идёт как обычно, только вот я особо не в ладах со своим телом, часто спотыкаюсь и прыжки чисто не приземляю, допуская касания руками, степ-ауты, а то и вовсе валюсь попой на лёд. И тут уже не до отработки лутца, остальное бы нормально сделать.       — Аня, — и Ольга тоже мной недовольна. Её брови хмуро сдвинуты к переносице, а в руках она сжимает мои чехлы для лезвий так, будто сейчас собирается их в меня кинуть. — Это что такое? Помарка на помарке.       Но не кинет. Я слишком хорошо её знаю. Это Георгий Борисович мог абсолютно спокойно запустить чехлом в затылок, впрочем, всегда за дело.       — Плохо спала, — отвечаю полуправдой и собираюсь отъехать от бортика, но она цепко удерживает меня за предплечье, не заканчивая наш разговор.       — У тебя опять бессонница? — обеспокоенно спрашивает Ольга, а я нервно сглатываю при упоминании моей прошлой проблемы. — Только скажи. Мистер Джонс всегда готов тебя выслушать и, при необходимости, подобрать подходящую терапию.       Джонс меня всегда раздражал. Как и любой мозгоправ. Потому что, кроме как взять перерыв в карьере, никто из них мне ничего посоветовать не может, мол, для моего морального состояния нужно было выждать бессоревновательный карантин. В самом начале я действительно попробовала прислушаться и не выходила на лёд, даже снялась с какого-то не слишком важного для рейтинга российского турнира. Но это не помогло. Неофициальный перерыв составил два месяца, и за это время я совсем перестала спать. С тех пор я научилась говорить терапевту ровно то, что он хочет услышать. Ни больше ни меньше. Я сама знаю, как лучше.       — Нет, просто рано встала, — я поправляю пучок на голове, так как он совсем растрепался, — шторы забыла задёрнуть. А ты же помнишь, как у меня по утрам светло в квартире? Я потом просто не уснула.       — Купи нормальные жалюзи вместо тех тряпок, что висят у тебя, — советует она, наконец отпуская мою руку, а я случайно замечаю Джареда, сидящего на верхней трибуне. — Тебе Андрей прикрутит крепления.       — Кстати, а что Лето здесь делает? Энн же сегодня нет, — учитывая то, что я знаю, это глупый вопрос. Но я задаю его, чтобы выяснить, как сама Ольга относится к новому гостю на катке.       — Он вложил деньги не только в Энн, — объясняет тренерша, — но и в наш лёд. Я всё ещё не могу понять, почему его так заинтересовало фигурное катание, но если хочет — пускай. Ещё он собирается снимать фильм и использовать наши локации. До тех пор, пока это не будет никому мешать, я препятствовать не буду.       — Понятно.       — А что? Присутствие мистера Лето тебе мешает? — хитроватая улыбка на её лице мне сразу не нравится. Конечно, Ольга взрослая и умудрённая опытом женщина, и для неё не составит труда сложить одно с другим. — Я видела, как ты садилась в его машину вчера.       Блять. И с ходу я этому оправдание не выдумаю.       — Я не против, чтобы у тебя была личная жизнь, моя хорошая, — хоть мы и общаемся между собой на русском, она всё равно понижает голос так, будто нас кто-то собирался подслушать. — Просто постарайся не ввязываться в отношения, которые могут тебя сломать.       Какая точная формулировка. От этого бесит ещё сильнее.       — У меня с ним ничего нет, — утверждаю я так уверенно, будто не он мне ночью снился. — Лето просто меня подвёз до дома.       Сделав крюк через ресторан.       — Как знаешь, — она равнодушно пожимает плечами, а я даже не знаю, что ответить. Оправдываться после этого глупо и смысла никакого, лишь сильнее будет видно, что я неискренна. Однако всё утрясается без очередной моей попытки объясниться, Ольга сама находит способ изменить тему разговора. — Анечка, а может ты разочек прогонишь «Зиму»? Хочу посмотреть с оригинальной музыкой.       Я время от времени прогоняю на тренировках какие-то куски из своих прошлых номеров. Как отдельные элементы они не имеют особого смысла, но вот исполнять старые программы целиком я не люблю. Они как сентиментальный фотоальбом из детства. Его обожают пересматривать все родственники, но не ты. Потому что больно видеть, как сейчас всё изменилось и больше не станет таким, как раньше.       Я бы отказалась, если бы не чувствовала себя виноватой за то, что она меня всё-таки заметила с Джаредом и догадалась, что между нами не всё так однозначно. Манипуляция чудесная, и мы обе это прекрасно понимаем, ведь в интернете есть куча записей тех лет с разных соревнований, смотри засмотрись. Поэтому я всё равно послушно встаю в начальную позу в середине катка и жду, когда Ольга подключит телефон к колонкам. Наконец, музыка заполняет зал, и я правда стараюсь исполнить программу как следует.       Георгий Борисович бы мне не простил запоротого выступления, хоть и для такой скромной публики. Он эту программу тоже очень любил… Только со временем до меня дошло, что «Зима» — его лебединая песнь, и, понимая это, катать её сейчас гораздо тяжелее, чем раньше. Она напоминает о прошлом, совсем другом времени, когда тренер был жив, я только начинала выступать во взрослой категории и собирать коллекцию золотых наград, была влюблена в Дениса…       Сейчас мне уже не шестнадцать. Я теперь не маленькая девочка в голубом платьице с удивительными данными, не юное дарование. Я не выиграю золото на Олимпиаде для России, как я писала в мечтах в своём старом дневнике. Мама и папа с другой стороны планеты. Георгий Борисович умер три года назад, а я с ним так и не попрощалась.       Когда мелодия заканчивается, я слышу одиночные аплодисменты с той злополучной верхней трибуны. А меня трясёт от захлестнувших эмоций, даже Ольга не торопится с комментарием проката, лишь осторожно спрашивает:       — Ты всё ещё не хочешь выступать с ней? Это может быть посвящением Сафронову. К тому же программа очень сильная и выглядит…       — Ни за что, — перебивая её, категорично заявляю я, выходя со льда.       Тренировка этим и заканчивается, точнее, я, переобувшись в кроссовки, просто ухожу, понимая, что сейчас я истощена больше морально, чем физически. И я надеюсь быстро улизнуть домой, не желая обсуждать свои чувства с Ольгой, а тем более с Лето. Но с ним я всё-таки сталкиваюсь около раздевалки. Похоже, он меня специально поджидал.       — Не сегодня, — я грубо пресекаю его попытку заговорить и иду дальше, крепче сжимая ручку чемодана. У меня нет сил препираться.       — Что с тобой? — зачем-то он следует за мной, а я ещё больше ускоряю шаг. — Ты сегодня вообще едва на ногах стоишь.       — Какое тебе дело?       — Это из-за меня? — задаёт прямой вопрос Джаред, пытаясь задержать меня за плечо, но я резко выворачиваю руку. А у самой дыхание перехватывает от клокочущей злости. Самомнение — во! Как будто всё крутится вокруг него… Изначально да, я пришла не в настроении из-за дурацкого сна, но добила меня, конечно, Ольга с её желанием нырнуть в ностальгию по моему прошлому. Если бы не это, я бы спокойно делала вид, что ничего не произошло.       — Поумерь своё эго, Лето, — шиплю я, наконец открывая стеклянные двери и выходя на улицу. Уже почти час дня, солнце пали́т так, что жарко становится сразу же. — Я просто новые коньки раскатываю. У меня адски болит нога.       Зачем-то я вру. Причём совсем неправдоподобно: мои ботинки на самом деле в порядке. А я даже не хромаю.       — Может, тебя подвезти тогда? — предлагает он.       — Нет, спасибо, я сама дойду.       — Но у тебя же болит нога.       — Побеспокойся лучше, как бы у тебя сейчас ничего не заболело… — бурчу я на русском, чтобы он не понял.       Однако Лето и в этот раз умудряется перехитрить: он резко хватает меня за талию и закидывает себе на плечо. У него получается это легко. От неожиданности я даже не сопротивляюсь, словно в замедленной съёмке наблюдая, как меняется угол обзора в сторону асфальта. Одной рукой мужчина достаточно крепко держит меня, а второй подхватывает мой чемодан и несёт к своей машине.       — Поставь меня на землю, — опомнившись, я колочу кулаками по его спине, а ему хоть бы что. Забавно, Джаред не исполинского роста, не бодибилдер, однако умудряется удерживать меня так, что было невозможно вывернуться и сбежать. Да и если бы я вырвалась, чемодан мог остаться у него, а второй раз этого нельзя допускать. — Нахрена ты делаешь это? Да не болит у меня никакая нога!       И только после этого Лето опускает меня, хотя до его машины мы всё же дошли.       — Вот почему, — он снова надо мной смеётся.       — Мудак. Тебе почти полтос, а ведёшь себя, словно школьник, — последние крупицы самообладания удерживали меня от желания вцепиться в его лицо. А как хотелось избавиться от этой наглой ухмылочки.       — Звучит как эйджизм, — в его голосе нарочитая обида. Он издевается надо мной уже в который раз.       — Нет, правда, скажи, в чём дело? Зачем я тебе?       — С тобой весело.       — Это тебе весело, а мне ни капельки! — мой голос срывается на крик, и я чувствую, как зрение начало плыть из-за навернувших на глаза слёз. Я сдержалась после проката той дурацкой программы и короткого диалога с Ольгой потом, а сейчас Джаред с лёгкостью разрушил последнюю стенку, сберегающую мои эмоции от всплеска, позволив им выйти наружу.