-62° по Цельсию

      — Если ты хоть на шаг переступишь порог этой квартиры, то обратно живым не вернёшься. Ты, чёрт возьми, должен это понимать! — на повышенных тонах причитал Тодд, так яростно жестикулируя, что Салу пришлось отступить на два шага назад, дабы не схлопотать удар по голове. — Не в край же тебе мозги отшибло!       На звук его голоса, который после смерти четы Моррисон не звучал так громко уже очень много лет, пришла Лиза, но в вечерней темноте её, вставшую в проходе между гостиной и кухней, едва можно было разглядеть. Если бы Сал случайно не взглянул в ту сторону в попытке спрятаться от прямого взгляда Тодда, то и не узнал бы, что она следила за всем происходящим с самого начала. Нил точно так же стоял в дверном проёме, но, в отличие от Лизы, между гостиной и прихожей. Весь этот сыр-бор начал именно он, но сейчас передал узды вправления мозгов Сала на место Тодду. Что ж, возможно, эта процедура Салу действительно не помешала бы, учитывая, что Тодд перешёл буквально на крик, который отчётливо было слышно и в самом дальнем углу квартиры.       — Почему ты отказываешься понять меня? — в той же манере вторил Сал.       — Поверь мне, я понимаю тебя больше всех в этой квартире! Даже больше тебя самого, полоумный ты упёртый осёл!       — Да в каком это месте, скажи мне на милость?!       Пропустив вопрос мимо ушей, посчитав его риторическим, Тодд с остолбеняющей твёрдостью отчеканил:       — Ты никуда не пойдёшь — что тебе в этих словах не понятно?       — А ты вообще какое имеешь право указывать мне, что делать?! Ты мне отец или кто? — на эмоциях выпалил Сал, не сразу сообразив, что сморозил полнейший бред, за который ещё не раз поплатится в будущем.       Нил разочарованно покачал головой, указывая на то, что слова эти выходили за рамки привычных дружеских перепалок. Не без помощи этих дрянных слов Сал перешёл всякие границы, переведя серьёзное недопонимание до уровня полномасштабной ссоры. Сделал он это, конечно же, не специально, но вернуться назад уже не получилось бы, как бы сильно не хотелось повернуть всё вспять. Оставалось надеяться на то, что Тодду удастся сохранить себя в руках, чтобы и вправду не переругаться с Салом в пух и прах.       Даже в такой темени сложно было не заметить, с какой рьяностью Тодд впился ногтями в собственные ладони, изо всех сил стараясь удержать контроль над собой. Но один лишь крик уже говорил о том, что он настолько близок к грани, как не был близок никогда ранее. Сал физически не мог разглядеть изменения на ладонях друга, когда тот разомкнул кулаки, но готов был поспорить, что там возникли бордовые полукруги, прикосновения к которым отдавались бы сильной щипающей болью. С одной стороны, стало ужасно совестно, а с другой… от своего Сал отступать не собирался.       — Вот, значит, как. — намного тише произнёс Тодд. На этот раз его голос звучал самым обычным образом, но после нескольких минут взаимных перекрикиваний казалось, что он перешёл на шёпот. — Кто я такой? — переспросил он с пугающе холодным смешком. Сал с трудом удержался, чтобы не сделать ещё один шаг назад. — Если ты считаешь, что я тот, кто не имеет права запрещать тебе идти на верную смерть, то пожалуйста — считай так сколько влезет, я не буду доказывать обратное. Но ты в любом случае не пойдёшь никуда в такой час и с горячей головой.       — А вдруг с ним что-то случилось? — не оставлял попыток Сал, увы, прекрасно понимая, что против воли Тодда пойти не посмеет. Тем более после того, как позволил подобной чуши вырваться из своего рта.       — Обязательно, блять! — рявкнул Тодд, наотмашь взмахнув рукой. И, сделав глубокий вдох, снова напустил на себя внешнее спокойствие. После короткой паузы заговорил с жестоким сарказмом: — Сал, я понимаю, любовь напрочь затмила твой разум, но хоть крупицы здравомыслия должны были сохраниться. Если Ларри и убили, то ты-то чем поможешь? Думаешь, он по пути обратно потерялся или что?       Сал молчал, в то время как изнутри его рвало на части.       Ларри не вернулся к темноте, и Сал, и без того находящийся в состоянии сильной тревожности, не смог засунуть в себя даже четверть куриной котлеты, снедаемый настолько сильным беспокойством, что не мог банально сидеть на месте. Тодд, теперь исправно следивший за его питанием, в этот раз не стал настаивать на том, чтобы Сал съел хотя бы немного, чтобы восполнить необходимую суточную норму. Сошлись на том, что Тодд взял с Сала обещание плотно позавтракать. Хотя с каждой минутой, пройденной с момента окончательного захода солнца за горизонт, Сал всё сильнее сомневался в том, что у него найдутся силы сдержать данное обещание. Ларри всё не появлялся, а количество живых мест на пальцах непрерывно уменьшалось. В конце концов, когда часы пробили восемь вечера, Сал бросил безуспешное ожидание, неумолимо сжигающее тысячи и тысячи нервных клеток, и принялся собираться на улицу. Действительно, решение по-детски наивное, что Сал осознал только после слов Тодда об этом, но сидеть сложа руки он попросту не мог. Чувство бесполезности убивало с неотвратимо набирающей обороты скоростью.       Нил, в тот момент находившийся в гостиной вместе с Салом, попытался остановить его, приводя разумные доводы, мол, появляться на улице на ночь глядя смерти подобно. Но разве Сал его послушал бы? Несмотря на их довольно крепкую дружбу, Нил не обладал никакой властью над Салом, поэтому ему пришлось в срочном порядке призывать на помощь Тодда, единственного человека, кто не сдался бы под упрямым напором Сала, лишённого всякой трезвости сознания. Так и вышло: насильно Сала никто не держал, но сейчас бы он и не посмел сделать и шага за порог квартиры — знал, что, наплевав на обиду, вызванную до жути неприятными словами, Тодд в этом случае пошёл бы вместе с ним, а допустить такой расклад, при котором его жизнь попадала в неминуемую опасность, Сал не смел.       Но это всё, чёрт побери, не значило, что Салу не было страшно больше никогда не увидеть Ларри. Никогда ещё ему не приходилось ощущать, как всё тело пробирало холодной дрожью от одной только навязчивой мысли о смерти какого-то человека. Не какого-то! Не какого-то, а такого важного и необходимого, ставшего главным смыслом держаться и никогда не сдаваться. Не какого-то, а самого любимого человека. Сал не плакал и переживаний в слух почти не высказывал, но всё, что только творилось у него внутри, можно было прочитать по истерзанным рукам и дрожащим губам, которые он то и дело смыкал так плотно, что кожа вокруг них приобретала синеватый оттенок.       — Сал, — повторно произнёс его имя Тодд. — Ларри либо мёртв, либо остался у друзей. Понимаешь? Третьего не дано, ты ничего ни при одном из этих вариантов изменить не сможешь.       Сал наконец прямо взглянул на Тодда и неуверенно кивнул.       — Ложись пораньше. Завтра виднее будет, что делать дальше. — последние слова сказал удручающе тихо и, ничего больше не добавив, направился к своей комнате. Нил подумал было приостановить его, положив руку на плечо, но Тодд тут же осадил его: — Лучше не трогай меня, а то на тебя сорвусь. — и был таков.       Когда Тодд скрылся с поля зрения, Сал сдавленно обратился к Нилу:       — Прости.       — Передо мной-то зачем извиняешься?       — Тебе с ним ещё целую ночь придётся провести как на пороховой бочке. Из-за меня.       Нил вздохнул и в той же манере покачал головой:       — Не извиняйся. Лучше всего будет, если вы завтра на трезвую голову с ним всё обговорите. Я, конечно, тоже поговорю с ним об этой ситуации, когда он чуть успокоится, но тебе не помешает попросить прощения лично.       — Угу.       — Сал, — непривычно было слышать от Нила не прозвище, данное им самим, а полное имя, но никто из них не стал акцентировать на этом внимание. — Ларри будет в полном порядке, я в нём ни капельки не сомневаюсь.       — Хотелось бы мне так же.       Нил не стал на это отвечать, только посоветовал Салу постараться уснуть и пожелал добрых снов, на что Сал отреагировал усталым кивком.       Оказавшись, как ему показалось, в гостиной совсем один, Сал опустился на заправленный и собранный диван. Но, как оказалось на самом деле, Лиза всё также стояла на том же самом месте и присела рядом с Салом в немой поддержке. Она казалась неправдоподобно спокойной, учитывая, что её сын до сих пор не вернулся домой, не предупредив заранее, что может остаться где-то на ночь. Складывалось впечатление, будто Лиза в принципе относилась к исчезновению Ларри беспечнее всех.       — Нил и Тодд правы, дорогой. — спустя несколько минут облегчающего молчания всё-таки завела разговор женщина. — Я более чем уверена, что Ларри с Эш остались у Трэвиса. Пусть он никого не предупредил, но нам стоит понимать, что они не виделись слишком долгое время, чтобы сейчас довольствоваться короткими встречами. Нужно лишь чуть-чуть подождать, когда они наговорятся вдоволь, чтобы всё вернулось на круги своя.       — Но ведь могло произойти и что похуже.       — Могло, я не спорю.       — Ты не волнуешься?       — Волнуюсь? — задумалась над собственными чувствами, ища внутри себя правильный ответ. — Пока, пожалуй, нет.       — Но он же твой сын! — изумился Сал.       — Вот именно, дорогой, он мой сын и я не волнуюсь. В отличие от тебя. — по её улыбке мигом стало ясно, на что она намекала. Если бы в это мгновение в Сале не преобладали страх и беспокойство над всеми другими чувствами, то он определённо густо бы покраснел. — Помимо прочего, также стоит понимать, что Ларри делает так не впервые. Уходит с ночёвкой, не сказав мне об этом заранее. Ох, намучилась я с этим в одно время.       — Я всё равно не могу вот так вот просто сесть и ждать.       Лиза осторожно взяла его за руку, произнося следующие слова со свойственной ей материнской нежностью:       — Я понимаю, Ларри для тебя не пустое место, и если я знаю его как свои пять пальцев, то тебе только предстоит его узнать. Вы нравитесь друг другу — я, как мама, не могу не видеть этого — поэтому-то ты так переживаешь за него. Это нормально. Но вот что точно не нормально так это заниматься самоистязаниями из-за моего безрассудного сына!       — Мне!.. — Сал бы хотел выпалить «мне не нравится Ларри», но вовремя понял, что врать старшим, тем более тем, кто вселял всецелое уважение к своей персоне, ужасно некрасиво, и осёкся на полуслове. Благо Лиза даже не обратила на это внимание, сконцентрировавшись на переставших быть безобидными ранках, усеявших салины пальцы вдоль и поперёк. Да уж, некоторые пальцы успели превратиться в настоящее кровавое месиво, напоминая уже не просто обкусанные пальцы, а покрытое язвами нечто.       — Давай-ка я тебе всё обработаю и наклею пластыри, чтобы не получить заражение крови.       На всё про всё Лизе понадобилось довольно много времени и довольно много пластыря: на десять пальцев ушло двенадцать пластинок. Если честно, из-за такого количества заплаток Сал не мог отделаться от мысли, что он напоминал больше инвалида, нежели здорового человека, так как пальцы под таким «экзоскелетом» отказывались нормально функционировать, но Лиза пообещала, что с утра с её разрешения можно будет освободить бóльшую часть повреждённых пальцев, утаив одну деталь — на самом деле столько пластыря и не требовалось, так много она наклеила только для того, чтобы Сал этой ночью не навредил себе ещё сильнее.       После всех этих процедур Лиза предложила Салу всё-таки поесть, но тот отказался, и она, не став спорить, ушла в кровать, ещё раз напомнив, что с Ларри наверняка не приключилось ничего страшного или из ряда вон выходящего. Сал безумно хотел ей верить, но разве мог так быстро успокоиться или отделаться хотя бы от части удручающих мыслей? Уж точно нет. Голову всё равно продолжали занимать всякие нехорошие мысли, к счастью, уже с меньшей интенсивностью.       Все настойчиво советовали Салу лечь спать, да и сам он понимал, что это было бы наилучшим решением. Но если бы ему удалось уснуть после всей этой чертовщины, тем более без важнейшего атрибута своего сна, без Ларри, то это было бы чем-то из ряда фантастических вещей, не поддающихся логическому объяснению. С закрытыми глазами не получалось не то что лежать — всякие холодящие душу картинки рисовались из положения стоя в том числе. Салу в пору было лет тринадцать назад привыкнуть к тому, что его мозг любил поизмываться над своим обладателем самым жестоким образом. Собственно говоря, он привык. Привык к тому, что приходилось терпеть на постоянной основе, но уж точно не к такому. Ему никогда не доводилось волноваться о Ларри настолько сильно, поскольку тот внушал поразительную уверенность в свои силы и возможности. Ларри был способен избежать любой напасти, выйти сухим из самой гущи событий — чего только стоило то, что от крушения небоскрёба он отделался несерьёзной царапиной, в то время как остальные выжившие получали тяжелейшие травмы или оставались калеками на всю оставшуюся жизнь. Сал всячески убеждал себя в этом. Ларри, как ни крути, не мог погибнуть. Потому что он Ларри, потому что он всё ещё нужен здесь.       Не в силах больше сидеть на диване, предназначенном для двоих, Сал соскочил с него, точно мягкая обивка нагрелась до состояния только что извергнутой из жерла вулкана лавы. За окном мерцали яркие звёзды, улицы едва-едва освещал приглушённый лунный свет. Заметнее всех на фоне ночного Нокфелла выделялась, что неудивительно, зелёная крона, листья которой купались в напористых порывах ветра. Несмотря на абсолютно чистое небо, складывалось впечатление, что с рассветом начнётся метель — настолько угрожающе свистел ветер. Ни в одном из окон не горел хоть какой-нибудь источник света, город словно окончательно вымер с набежавшим мраком. Пожалуй, такой обречённый вид на опустошённый город в скором времени будет открываться и в светлое время суток. Мысль эта была полна жестокой истины, наносящей безжалостные удары в самое сердце, но Сал не мог сдвинуться от окна, продолжая изучать постепенно рушащиеся многоэтажки, с потрёпанными стенами, из которых выбивались кирпичи и которые облюбовали различные сорняки, и разбитыми углами. Нокфеллу оставалось жить недолго: почти все его ресурсы были исчерпаны подчистую, ныне это было заметно невооружённым взглядом.       Сал не знал, сколько простоял перед окном, непонятно, к лучшему или худшему, переключив внимание с мыслей о Ларри на оценку перспективы их выживания. Так и не придя к однозначному решению, сколько ещё они протянут, не испытывая чрезмерной нужды, Сал просто разглядывал звёзды, от и до усеявшие чёрное небо. Где-то в глубине продолжала теплиться надежда на лучшее, на то, что им удастся обыграть судьбу. Каким бы параноиком Сал ни был, он оставался оптимистом, хоть и с каждым днём оптимизм угасал в нём с той же скоростью, что и уменьшалось количество здоровых нервных окончаний.       Ближе к двум часам ночи Тодд вышел из своей комнаты в туалет и, если честно, ни на йоту не удивился тому, что вместо того, чтобы смотреть седьмой сон в тёплой постели, Сал, укутавшись в одеяло, дабы спастись от ночного мороза, таращился в окно. За секунду взвесив между собой уровень своей обиды и волнение, вызванное убитым состоянием друга, Тодд бесшумно вошёл в гостиную. Сал заметил его присутствие только тогда, когда тот встал прямо за его спиной и задал глупый, но имеющий место быть в качестве начала этого диалога вопрос:       — Чего не спишь?       Сал вздрогнул от неожиданности и уставился на Тодда как на призрака, но, уверившись в том, что это всего лишь Моррисон, ведущий ночной образ жизни, расслабился и позволил тому и дальше стоять позади.       — Аналогичный вопрос.       — Слушай, ну для меня не спать в это время — норма. А ты выглядишь так, будто твоя голова трое суток подряд не касалась подушки.       — Я не могу. — потемневшие круги под глазами, конечно, говорили об обратном: о том, что здоровый сон Салу был необходим, но будет ли он слушать тревожные сигналы своего организма? Чёрта с два.       Тодд понимающе склонил голову, но соглашаться с его позицией и не думал:       — И всё-таки ничем хорошим это не кончится.       — Ты преувеличиваешь.       — Сал, я, может, и не твой отец, но желаю тебе только лучшего. — в его голосе читались строгость и требовательность. А также уязвлённость. Слова Сала задели его — не заметить этого было просто невозможно.       — Прости. — невпопад прошептал Сал, не сводя глаз с выражающего верх безразличия веснушчатого (уже менее заметно, чем летом) лица. — Я повёл себя как последний мудак.       — Ничего страшного.       — Нет, Тодд, правда… это был перебор.       — Ладно, признаю, это было ужасно подло с твоей стороны, но я рад, что ты извинился.       — Ты злишься?       — Боже, — рассмеялся он. — Я хоть раз на тебя злился?       Сал устало улыбнулся в ответ. Со стороны показалось, что тени чуть сползли с его лица, освещённые облегчённой полуулыбкой.       — А теперь, — снова включил менторский тон Тодд. — Ты идёшь в постель и проводишь там всё время до самого утра. Я понятно выразился?       — Я не усну. — жалобно протянул Сал, сильнее захлопнув одеяло на груди, точно старался обороняться от дружеского контроля.       Тодд вымученно простонал, словно ему приходилось возиться с непослушным привередливым ребёнком:       — Хочешь, я посижу с тобой, пока ты не уснёшь?       Сал хотел бы продолжать стоять на своём, но против Тодда и танком не попрёшь, поэтому, грубо говоря, пришлось согласиться на это предложение. Честно говоря, это было лучшее, что мог предложить Тодд в принципе, и Сал был даже рад тому, что сошлись они на этом.       Но исполнено в жизнь это предложение оказалось несколько иначе запланированного, потому что, во-первых, Сал не представлял, что в самом деле сможет уснуть, когда место Ларри на диване займёт кто-то другой, во-вторых, Сал, более того, не представлял, что уснёт, воспользовавшись не подушкой, а чужими коленями, и, в-третьих, Тодд, как ни странно, тоже не представлял, что уснёт в такое раннее для него время. В таком положении они проспали почти до шести утра, пока Сала не разбудил кошмар, на удивление, связанный не с Ларри, а с собаками из детских воспоминаний. Спросонья Тодд просидел с ним ещё минут десять, терпеливо дождавшись, когда тот окончательно придёт в себя, после чего вернулся в свою кровать, оставив Сала одного в предутренней тиши.       После того, как Тодд ушёл досыпать свои заслуженные часы, Сал под монотонную тарабарщину по радио застелил постель и вместо того, чтобы заняться чем-то отвлечённым, как делал обычно бесчисленное множество раз до этого, уснул на сложенном диване, без одеяла и подложив под голову твёрдую диванную подушку, используемую в качестве декора.       — …почему, несмотря на, мягко говоря, зимнюю погоду, на улице нет ни одного скользкого участка дороги? Потому что когда сильно холодно, лёд становится шершавым, как наждачная бумага, и совсем не скользким. К тому же для образования льда нужна вода, которую можно получить только при хотя бы нулевой температуре. Сейчас же даже солнце не греет, чтобы осуществить такое условие. Самая идеальная температура для скольжения по льду — минус семь градусов, поскольку при такой температуре воздуха лёд становится похожим на хоккейное поле. Без шипов на ботинках по такой поверхности уж точно не походишь… — наподобие колыбельной шуршало радио.

***

      На этот раз Салу снилось, что он остался один-одинёшенек — в этой квартире, доме, в целом городе или даже во всём мире. Жуткий сон, не поспоришь, но самое главное, что такое ему до этого момента ни разу не снилось. Новый кошмар в привычной череде кошмаров ничего хорошего не сулил, но развивать мысли об этом Сал не желал.       Проснулся он весь в холодном поту ближе к полудню. Было невыносимо холодно, несмотря на то, что кто-то заботливо накрыл его одеялом и даже отодвинул подальше от края, чтобы он ненароком не свалился на пол. Судя по тому, что в гостиной сидел только Нил, побеспокоился о здоровье Сала именно он. К тому же Тодд, вероятно, всё ещё спал.       — Господи, почему так холодно? — промямлил Сал, спрятавшись под одеяло с головой, как будто это каким-то образом смогло бы спасти его от охватившего всё тело неестественного мороза.       — Холодно? — переспросил Нил. — Да я бы не сказал.       — Ты уверен? У меня такое чувство, будто я не под одеялом, а под сугробом. — приглушённо доносилось из-под одеяла. Самого Сала видно не было, его присутствие здесь выдавал только лишь сжавшийся на диване бугорок. Но не успел Нил хоть что-нибудь сказать, как бугорок мигом исчез, а одеяло полетело на пол. — Сколько времени? — возбуждённо спросил Сал, намереваясь встать на ноги. Не встал: от резкого подъёма закружилась голова.       — Без десяти двенадцать.       — Ларри не вернулся? — задал вопрос, доверху переполненный надеждой. Получив в ответ короткое, отчего-то с извиняющимися нотками «нет», упал обратно на подушку, с раздражением почувствовав, как тело вновь сковало волной липкого холода, укрыться от которого обратно поднятое с пола одеяло не помогало.       — Ты, случаем, не заболел? — прищурившись, предположил Нил.       — Да ну, бред.       Ответ этот, конечно же, Нила не удовлетворил, и, подойдя поближе, он прислонил ладонь к, как казалось самому Салу, ледяному лбу. Нилу же всё показалось с точностью наоборот. Угрожающе присвистнув, он вынес вердикт:       — Поздравляю, Салио, температура у тебя так точно имеется.       — Ну не-ет, — неверующе протянул Сал. — Тебе показалось.       — Уж прямо. — цокнул Нил. — Позову Лизу, чтобы она тебя подлатала.       Как бы Сал этого не хотел, спрашивать его никто бы не стал. Игнорируя все его заверения, якобы он здоров как бык, Лиза сунула градусник ему в рот (наверное, чтоб лишние две-три минутки помолчал, иначе Сал этот поступок объяснить не мог) и принялась кипятить молоко, с лишком разведённое с утра для каши на завтрак. Запасы чая подошли к концу недели две назад, а пить простой кипяток, чтобы согреться, совсем уж позорно, поэтому Салу была предоставлена полная кружка горячего молока. В это мгновение пискнул градусник. Лизино спокойное выражение лица при виде на экранчик, на котором высветилась температура Сала, ни о чём не рассказало, поэтому она сообщила обо всём словами:       — Тридцать семь и пять. Самая мерзопакостная температура, тем более у тебя, похоже, озноб. — сухо поведала она, подавая больному горячую кружку.       — Я не люблю молоко. — брезгливо отодвинул кружку подальше, не желая даже вдыхать молочный пар.       — Ну чего ты как ребёнок. — вставил замечание в качестве стороннего наблюдателя Нил.       — А ты сам-то выпил бы? — в ответ напал Сал, зная, что ненависть к парному молоку Нила была ещё более ярковыраженной, чем у него самого.       — Это не я тут болею, чувак. — оборонительно пожал плечами, наперёд скрываясь от последующих шпилек со стороны Сала.       Лиза обвела их сбивающим спесь взглядом, умело граничащим с насмешкой, и пожурила, словно действительно стала свидетельницей перепалки между двумя несносными мальчишками:       — Вы оба как дети малые. Вроде бы взрослые мужчины, а спорят, кто больше не любит молоко! Ну что это такое! Сал, — наконец обратилась по имени и с меньшей строгостью. — Лучше выпей. Хотя бы согреешься.       Как оказалось, Сал не мог противиться приказам только двух людей в своей жизни: приказам Тодда, что и так ясно, и приказам Лизы, потому что приказывала она редко, завуалированно и всегда по делу. Взявшись за ручку кружки облепленными пластырями пальцами, Сал сделал крошечный глоток на пробу. Приятное тепло обожгло искусанные вместо покрытых бронёй пальцев губы. По вкусу молоко, несомненно, было приятнее горького и приторного кофе, но запах оставался таким мерзким, что Салу пришлось зажать нос, чтобы залпом опустошить всё содержимое кружки. Как Лиза и обещала, изнутри растеклось долгожданное тепло, но этого оказалось недостаточно, и женщина вновь обернула его в одеяло, не оставив ни единой щёлочки для того, чтобы холодный воздух не пробрался внутрь кокона. На секунду Салу показалось, что он сбросил лет двадцать пять и сейчас было бы в пору разреветься, потому что стало слишком жарко. Благо вовремя одумался, что давным-давно перерос тот возраст, когда имел право рыдать по поводу и без, и молча стерпел дискомфорт.       Впрочем, рыдать вместо него начала Сода, которой все почему-то разом перестали уделять внимание. Она сидела в одиночестве с плюшевым щенком с такой кислой миной, что Нил рванул к ней по первому же нетерпеливому зову.       — Не сомневаюсь, Сода вырастет избалованной. — улыбаясь, загадала на будущее Лиза.       — Это плохо? — решил узнать её мнение Сал.       — Почему же? Вы растите её в большой любви, это же просто замечательно.       — Мы растим, Лиза. — поправил её Сал и вскоре снова заснул. Что за чудеса с ним творила принесённая болезнью слабость!

***

      Ларри вернулся через полчаса после того, как Сал уснул в третий за сутки раз. Тихо, так, что его появления не заметила ни Лиза, вовсю крутящаяся на кухне, ни Тодд с Нилом, дружно бреющиеся в ванной (вчера в бане было слишком много народу, чтобы стопорить очередь тем, что спокойно можно было сделать и дома). Только лишь Сода, забравшаяся в ноги Салу и свернувшаяся там калачиком, в лёгкой дрёме прижимаясь к мужчине, удивлённо захлопала глазками и чуть не свалилась с дивана, но вцепилась в соскользнувшее одеяло с таким усердием, что осталась висеть ногами вниз. Сама она благополучно спрыгнула и убежала на кухню, в абсолютно безопасное, по её мнению, место, зато Сал в очередной раз проснулся не по своей воле.       — Привет. — поздоровался Ларри, с непринуждённой улыбкой глазея на забавного помятого Сала.       — Ларри! — так быстро вскочил на ноги, напрочь позабыв о какой-либо сонливости, как не вскакивал ещё никогда в жизни. На радостях и с невероятным облегчением подошёл поближе, взял Ларри за руки и принялся вертеть его из стороны в сторону, проверяя на наличие каких-нибудь травм.       — Ты чего? — непонятливо поинтересовался Джонсон, податливо двигаясь в точности с тем, как поворачивал его Сал.       Итак, по прошествии этого беглого осмотра Сал с полной уверенностью мог сказать одну бьющую под дых вещь — с Ларри всё было в полном порядке, а значит, что он действительно просто-напросто взял и не пришёл ночевать домой. На этом всё. Не было ни одной причины, чтобы Сал волновался об этом недоумке, ни одной причины, чтобы не спать, снедаемый переживаниями о нём, и чтобы довести свой организм до состояния болезни. Пока Сал часами не мог ни есть, ни пить, ни спать, Ларри наверняка весело проводил время с друзьями, позабыв о том, что кто-то его ждал, что кому-то он нужен был. Замечательно, просто, блять, охуенно!       — Где ты был? — надеясь на то, что Ларри даст совершенно иное объяснение своему исчезновению, спросил Сал. Уже без тени радостной улыбки, а с такой обезоруживающей серьёзностью, что кровь в жилах холодела.       — У Трэвиса. — в точности с лизиными словами признался Ларри. — А что?       — Почему не предупредил?       — А надо было? — сконфуженно почесал затылок. — Я что-то не подумал…       Салу снова захотелось лечь и уснуть. Желательно навсегда. Ради кого Сал тут распинался? Ради этого кретина, что ли?! Да ни в жизни Сал не намерен терпеть такое отношение к себе! Он даже не попытался потушить в себе стойкое желание ударить Ларри, влепив тому пощёчину с красноречивым:       — Козёл ты, Джонсон, последний, блять, козёл!       Наверняка пощёчина выдалась едва ощутимой, а оскорбление максимально невинным, но ударить бы его по-настоящему и оскорбить со всей серьёзностью Сал бы ни за что не смог.       Оскорблённый и униженный Сал прошёл мимо ошеломлённого Ларри, но двинуться дальше гостиной не успел: его запястье тут же сжали и развернули обратно.       — Сал, я не понимаю.       — А что тут нужно понимать?! — его всего будто охватило яростное пламя. Он вспыхнул так резко, что Ларри едва не разомкнул пальцы, удерживающие Фишера от побега. — Когда в следующий раз решишь остаться у кого-то на ночь без предупреждения, можешь больше не возвращаться!       — Оу, — крайне смущённо протянул Ларри. — Ну, я…       — Я думал, тебя собаки загрызли нахуй!       — Сал.       — Лучше бы так и было!       — Сал.       — Ты представить себе не можешь, что я только себе ни надумал!       — Сал.       — Что — Сал?! Я думал, ты умер, ты это понимаешь?! Ларри, ты!..       Ларри заткнул его настойчивым поцелуем, прижимая к себе за затылок и по-прежнему не выпуская ненормально тёплое запястье из крепкой, но не жёсткой хватки. Только сейчас, когда на губах почувствовалось что-то помимо привычного ларриного вкуса, что-то солёное, Сал понял, что всё это время плакал. Его слёзы сливались со сладостью, что дарил ларрин нежный и одновременно вжимающий в пол поцелуй. Салу казалось, что он вот-вот рехнётся, потому что ответил с таким остервенением, что едва ли не впился зубами в чужие губы, казавшиеся чересчур мягкими для того, чтобы с ними так обращались. Но Ларри заслужил. Он должен был почувствовать хоть малую частичку того, что из-за него довелось испытать Салу. Сейчас Салу не приходилось контролировать себя, как это было раньше, сейчас он мог позволить себе не целоваться, а кусаться. Так что Ларри мог заставить его замолчать, но не мог запретить передать всё то, что рвалось наружу, иным образом.       Во всяком случае, Ларри и не отстранялся. Сал был готов поспорить, что ему было больно, поскольку пальцы на его затылке сжались, сильнее натягивая волосы, но он терпел и стойко подставлял свои губы под пытки, представляемые салиными зубами. Возможно, понимал, что так будет проще, нежели выслушивать всё, что скопилось у Сала на душе за эту ночь, возможно, терпел из принципа — кто его знал.       Прерваться их заставил наигранный кашель со стороны кухни. Оба настолько отвлеклись от внешнего мира, что этот приглушённый звук заставил их испуганно отскочить друг от друга и широченными глазами уставиться на источник звука.       — Мама! — недовольно воскликнул Ларри. — Как давно ты здесь стоишь?       — Простите. — искренне извинилась она. — Вы слишком шумели, чтобы не вызвать во мне любопытство.       Совершенно растерянный Сал воспользовался тем, что Ларри отпустил его, и выбежал в коридор, чтобы хоть как-то унять смущение, вызванное тем, что Лиза наблюдала за всей этой сценой с самого начала. Но в коридоре его встретили Тодд и Нил с такими же извиняющимися выражениями на лицах, что и у Лизы. Не найдя, куда ещё можно было податься, спрятаться от стыда, в одночасье нахлынувшего на него с головой, Сал рванул в ванную и заперся на замок, не желая в эту секунду никого и ничего ни видеть и ни слышать. Уши его горели таким ярким насыщенным красным, что можно было подумать, будто он искупался в несмываемой краске.       — Сал! — первым опомнился Ларри и было тут же последовал за ним, но Лиза не позволила ему сдвинуться с места, прижав к полу одним лишь лёгким прикосновением к плечу:       — Во-первых, — начала читать нотации она. — Не будь я твоей мамой, тоже дала бы тебе пощёчину, причём намного сильнее, чем это сделал Сал. Во-вторых, дай ему побыть наедине с собой. Ему нужно многое обдумать.       — Я пока не могу определиться, ты просто дебил или конченая мразь. — не преминул вставить свои пять копеек Тодд. — Но учти, если второй вариант тебе ближе, то на этом с Салом у вас всё кончено, я лично за этим прослежу.       — Как скажешь. — без интереса проворчал Ларри и, дождавшись, когда Тодд и Нил, который, кстати говоря, единственный не стал высказываться по поводу увиденного, великодушно оставив личное мнение и непрошенные напутствия при себе, скроются у себя, обернулся к маме: — По десятибальной шкале, насколько я придурок?       — Восемь с половиной. — и склонив голову, пояснила свою оценку: — С одной стороны, ничего ужасного ты не сделал, но с другой, Сал безумно переживал. Я бы дала семёрочку, но на фоне стресса Сал заболел, поэтому я только из-за материнского чувства не дотянула тебя до девятки.       — Pesadilla! — скривился Ларри. — Погоди, Сал заболел?       — Ничего серьёзного, не волнуйся, но это по большей части по твоей вине. И не смотри на меня так, я даже не буду тебя утешать!       — Мам, мне срочно нужно объясниться перед Салом. — поглядывая в направлении, в котором удалился Сал, взволнованно попросил Ларри.       — Не сейчас, милый. Вы обязательно поговорите чуть позже, когда он слегка остынет. — поторопилась вернуться на кухню и повела за собой Ларри. — Ты голодный?       — Угу. — с неохотой признался он. Есть хотелось, это да, но ещё больше хотелось увидеть Сала и заключить его в крепкие объятия.       Накладывая сыну полную тарелку рисовой каши с бобами, Лиза дала ещё один немаловажный дельный совет:       — И сразу хочу сказать, что если ты продолжишь вытворять нечто подобное, то слова Сала о том, что ты можешь здесь больше не появляться, окажутся правдой. У Сала повышенная тревожность, на это сложно не обратить внимание, поэтому, прошу тебя, относись к нему бережнее — он этого заслуживает.       Поникший Ларри кивнул, погружая ложку в недры каши:       — Я знаю, мам, больше такого не повторится.       — Ты это не мне обещай, а Салу.       В ответ Ларри молча слизнул выступившую бусинку крови с распухшей губы. Лиза была безукоризненно права.

***

      Прошло уж точно больше часа, а Сал по-прежнему сидел за запертой дверью, и сейчас уже Ларри не находил себе места. Видя, как он нервно дёргал ногой, не в состоянии ни на чём сосредоточиться, и решив, что прошло достаточно времени, Лиза дала добро на то, чтобы он попытался хотя бы поговорить с Салом. Ларри сию же минуту рванул к двери в ванную. Легонько постучался, с замиранием сердца вслушиваясь в шорох, раздавшийся по ту сторону после его вторжения в одиночество Сала. Вопреки всем, даже самым смелым ожиданиям, Сал без всяких вопросов открыл дверь и затянул Ларри внутрь, опять заперевшись изнутри. Под удивлённый взгляд Ларри опустился на холодный пол, прижав колени к груди.       — Садись. — всё, что он сказал, похлопав по полу рядом с собой.       Ларри послушно осуществил единственное выдвинутое требование.       — Может, тебе не стоит сидеть на полу? — вспомнив, что Сал заболел, позаботился Ларри. Запоздало, конечно, но лучше поздно, чем никогда.       Сал ничего не ответил и с места не сдвинулся, поэтому Ларри сделал то, что ему показалось самым правильным в этот момент, — снял свою кофту и накинул её на плечи Сала, что казался непропорционально крошечным в такой сжатой позе, при этом сам остался в одном лишь термобелье. Холодно, может, и было, но Ларри это настолько перестало волновать, что он и не заметил этого.       Благодарности своей Сал никаким образом не выказал, но захлопнул воротник поплотнее, зарывшись в него носом и закрыв глаза. Молчал; Ларри, боявшемуся ляпнуть что-то не то, тоже приходилось не издавать ни звука в ожидании, когда Сал подаст знак, мол, говори, что хотел, но этого не происходило долгое, очень долгое время. Первым, что несказанно шокировало Ларри, прервал тишину Сал:       — Ларри.       — Да? — непонятливо и как-то чересчур громко отозвался тот.       — Скажи честно, у тебя были мысли о том, чтобы переехать к друзьям? — спросил Сал, одолеваемый глупой надеждой на то, что если правдивый ответ окажется не таким, каким хотелось бы, то Ларри додумается солгать об этом.       — Нет. — не потратив на размышления и доли секунды, сказал Ларри. — Ни разу. Когда Эш предложила мне переехать вместе с мамой либо к ней, либо к Трэвису, я сразу ответил, что не смогу. — прочитав в голубых глазах, уставившихся на него с недоверием, ещё и кольнувшее в самое сердце смирение, Ларри, взяв Сала за руку, пластыри с которой были содраны самым безжалостным образом и сложены на бортике раковины, добавил, как ему тогда показалось, самое необходимое, что только от него требовалось: — Сал, послушай, я бы никогда тебя не бросил.       — Ты уже сделал почти то же самое. — выдернул руку, но Ларри снова, на этот раз гораздо крепче, обхватил её до того, как Сал не спрятал её в рукавах кофты.       — И я за это очень сильно извиняюсь.       — Какой прок от твоих извинений? — Сал протяжно вздохнул и оставил попытки вызволить руку на свободу. — Да и если подумать с другой точки зрения, то это я веду себя как эгоист.       — Что? — не понял Ларри. — В каком месте?       — У тебя нет никаких обязательств передо мной, — тихо пояснил Сал. — Ты свободный человек, который в праве самостоятельно решать, где и с кем ему ночевать, ни перед кем не отчитываясь. В конце концов, они же твои друзья.       — Сал! — вместо отрицания произнёс Ларри. — Это совсем не так! Да, у нас пока нет обязательств друг перед другом, но, Сал, я готов взять хоть хуеву тучу обязательств ради тебя, ради того, чтобы быть рядом с тобой. Да и какой из тебя эгоист, господи помилуй! Кто среди нас эгоист, так только я, раз позволил тебе довести себя до такого состояния.       Сал ничего не ответил, только опустил взгляд на их сцепленные руки и растопырил пальцы так, чтобы Ларри было удобнее за них схватиться.       — Сал, ты мне веришь?       — Да. — честно признался он, незаметно для обоих придвинувшись поближе и снова зарывшись в предоставленную Ларри кофту, от которой пахло мужским дезодорантом и терпким кофе.       С четверть часа опять провели в странном молчании: Сал говорить не хотел, а Ларри казалось неправильным выводить его на разговор, но выбора у него, впрочем, не оставалось.       — Почему мы до сих пор здесь сидим? — сдержанно полюбопытствовал он, чувствуя, что затёкшие ноги уже начало болезненно покалывать. Но разве он мог оставить Сала в эту секунду одного? Да ни в жизни!       — Потому что если выйдем, нас все завалят вопросами о том, что вообще произошло. Я не горю желанием говорить об этом с кем-то ещё. По крайней мере сейчас. — без особого энтузиазма поведал Сал.       — Ну-у, мама, вот, ничего личного у тебя спрашивать не будет.       Сал согласно промычал, но молчать, к счастью, больше не стал:       — Знаешь, твоя мама так спокойно относится к нашим… отношениям.       — В плане?       — В плане, что мы оба — мужчины.       — А, ну, — опрокинул голову на бортик ванной для большего удобства. — Она уже очень много лет знает, что я гей.       — Это-то понятно. Родители Тодда, например, тоже знали о нём, но относились к этому с огромной ненавистью. А Лиза… Почему она так одобрительно воспринимает то, что мы… ну…       Ларри не стал заставлять Сала доводить это предложение до логического завершения и сразу перешёл к своему ответу:       — Потому что ты ей нравишься, а ещё ей абсолютно без разницы, к кому меня влечёт, главное, чтобы я с этим человеком был счастлив и чтобы это не нарушало рамки морали. — заигрывающе ухмыльнулся: — А с тобой я, между прочим, очень счастлив.       Сал ущипнул его за локоть, намекая на то, что такой дешёвый флирт ему не по нраву.       — Ай, да за что!       — Для душевного равновесия. — усмехнулся при виде опечаленного ларриного лица. — Лучше расскажи, как Лиза узнала о твоей ориентации.       — Я сам ей рассказал. Когда мне было пятнадцать, кажется… Нет-нет, шестнадцать мне было. — погрузился в давние воспоминания Ларри. — Не знаю почему, но в подростковый период я был уверен в том, что мама разочаруется во мне, если узнает, что меня привлекают мальчики. Возможно, это было потому, что моё детство прошло в гомофобной среде, а говорить на эту тему мы с мамой стали только после каминг-аута.       — Детство в гомофобной среде? Ты же в Испании рос! — недоумевал Сал.       — Ага. Испания пусть и считается одной из самых толерантных стран, но это не касается бедного слоя населения. Пока вся страна живёт в настоящем — живёт либерализмом, в трущобах царствуют патриархат и консерватизм. Это везде так, не только в Испании. Так что было бы удивительно, прими я сразу же тот факт, что мой первый поцелуй, поцелуй с парнем, вызвал во мне столько приятных чувств. Дело, кстати, было на какой-то вечеринке, на которой я хорошенько так выпил, поэтому на первых порах списал всё на ударивший в голову алкоголь. Но спустя неделю я поцеловался с какой-то незнакомой мне девушкой на другой вечеринке, уже на почти трезвую голову, и, честно скажу, это был наихудший поцелуй в моей жизни.       — Даже хуже нашего сегодняшнего? — съязвил Фишер.       — Ох, Сал, поверь мне, то, как ты кусаешься, лучше вообще любых поцелуев. — в той же манере ответил он. Пусть покрасневшие от нещадящих укусов и наверняка всё ещё побаливающие губы говорили об обратном, Сала этот ответ полностью удовлетворил. Тем временем Ларри продолжал свою историю: — Так вот, тогда я и понял, что девушки в романтическом плане меня совершенно не интересуют. На следующее утро я, полный уверенности в том, что мама перестанет любить меня из-за того, что я гей, со слезами на глазах признался ей в этом, потому что не мог ничего от неё скрывать, тем более настолько масштабное.       — А она что?       — А она посмотрела на мой жалкий внешний вид, похлопала меня по голове и выдала: «Я вообще-то знаю об этом.». На мой вопрос, откуда она это узнала, если даже я не подозревал в себе такие наклонности, она ответила что-то типа: «Я же твоя мама, как я могу не знать?».       Сал рассмеялся, как и Ларри.       — В общем, — сделал вывод Ларри. — С тех пор и по сей день она регулярно выслушивает жалобы по поводу моих парней, — снова эта ухмылочка. — И кандидатов на эту роль.       Сал закатил глаза:       — На меня ты тоже жаловался?       — Не буду скрывать, было. — смело признался Ларри, гордо выпятив грудь.       Сал снова рассмеялся, не заметив, что уже не Ларри держал его за руку, а он его.