Послушные тела

      Звонкий шлепок руки о лицо — щека Чимина заалела почти мгновенно после пощёчины, что нанёс ему господин Ким. Пак потупил виноватый взгляд на носки своих сапог для охоты.       — Сколько можно пьянствовать? Сколько ещё ты будешь испытывать моё терпение, Пак Чимин?! — отчитывал Ким Намчхоль воспитанника, стоя у ступеней с тыльного фасада главного дома. Почти привычные придирки, за тем исключением, что насилие господин Ким редко применял.       Болезненные слова срывались с уст опекуна и заливались в уши, достигая раздражённого нутра Чимина, — будто ему было мало язв внутри. Молодёжь планировала отправиться на охоту, но министр Ким усмотрел в раннем подъёме Чимина возможность его отчитать, тем самым испортив настроение с самого утра.       Паку надоело существовать в этом доме. Его растил Намджун, а не господин Ким, как все думали. Семьянин, честный чиновник и надёжный товарищ, верный союзник короля, но отвратительный приёмный отец. Как тот выразился, пьянство, распущенный внешний вид, вызывающее поведение, не та причёска — всё ему было не так. Министр Ким не раз грозился обрезать Чимину волосы — тем самым проучить, нанести оскорбление и дать всему городу понять, каков воспитанник «на самом деле» бесчестный. Намджун по мере возможности защищал младшего от претензий министра: он пытался соответствовать идеальным представлением отца в обмен на некоторую степень свободы не только для себя, но и для Чимина. Но бесконечно оберегать Пака он не мог. Чимин бы с удовольствием покинул это место, только по Намджуну будет скучать, конечно. Он его искренне любил как своего старшего брата, пускай по крови они были друг от друга далеки.       Со ступеней дома сошёл Ким Намджун — высокий, статный в своём синем одеянии для охоты. На плечи Чимина легли широкие ладони его защитника, как по сигналу о бедствии появившегося здесь. Чимин развернулся к нему и краем глаза заметил своего друга в окне гостевой комнаты. Тэхён — он был такой же неправильный. Они друг друга сразу поняли, без слов. Юнги всё гадал, почему же они сошлись, но старшему было невдомёк, что и тот, и другой в их семьях чувствовали себя чужими. Только вот Тэхён был совсем другим: боевым, способным себя защитить и словом, и кулаком. А Чимин — безвольная кукла, которую всем приходилось защищать. Паку самому за себя было стыдно. Противно.       На него покушались, когда он ещё ребёнком жил в семье Мин. Господину Киму было поручено его опекать, и тот этим слишком увлёкся, начав контролировать воспитанника во всём, включая свободу перемещений. Путешествия — под запретом, выход из поместья — только с Чондыком.       Чимин молился, чтобы Господин Ким не узнал о его связи с Юнги, ибо в этом случае их бы, наверное, мигом рассадили по разным углам страны без шанса на повторную встречу. Но в этот раз Чимин был готов бороться за право жить рядом со своим самым дорогим человеком. Внутри назревала настоящая буря. Переворот души.       — Отец, нам пора выходить на охоту. Позвольте потом переговорить на эту тему, — Намджун попытался сгладить все углы, что ему удалось: отец махнул на них рукой и вернулся в дом. Ким сопроводил Чимина к конюшням.       — Хён, не надо, — Чимин повёл плечами, высвобождаясь из хватки старшего. С мольбой воззрился на него чуть увлажнившимися глазами, сглотнув ком в горле. — Пожалуйста, позаботься о себе… Тебе же это всё не нужно… Хватит принимать весь удар на себя!       — Чимин-а, — прервал его Намджун ласковым тоном, — Потом.       Пак развернулся и увидел у конюшен Юнги. Он замер, на лице сразу проявилась лёгкая улыбка, а сердце преисполнилось нежностью. Пока он мог быть рядом с Мином, ничего из этого не имело значения. Присутствие Юнги рядом ощущалось словно сказка, а то, что произошло вчера в библиотеке, заставляло Чимина краснеть до кончиков ушей. Хотелось большего. Чимин сглотнул вязкую слюну вновь, пытаясь сосредоточиться не на воспоминаниях о томном взгляде старшего из-под ресниц, когда он целовал его внизу, а на том, как смешно Мин возмущался, что его кобыла поправилась.       — Айгу-у, Хвангым, что с тобой сталось? — Юнги, сидящий на гнедой лошади с отъетой мордой, потянул на себя кожаные чёрные поводья, поёрзал на седле в тон и пару раз ткнулся пятками в её заметно округлившиеся бока.       — Ты совсем на ней не ездил, вот она и потолстела, — начал ехидничать подошедший к нему Тэхён. Он принял из рук конюха поводья своего вороного жеребца, чья тёмная шерсть блестела на солнце. — Я вот приказал прислуге его обкатывать ежедневно по два часа. А твоя кобыла похожа на шар!       — Сука, да что б тебя! — то ли лошади, то ли Киму прикрикнул Юнги, когда его лошадь с коричневым окрасом и более тёмной, почти чёрной шерстью на ногах и такой же гривою с хвостом дёрнулась к кормушке с овсом, чуть не скинув его из седла. Она совершенно не вняла попытке её приструнить.       — Хён, — Чимин мягко окликнул его, когда подошёл ближе. Он запустил руку в чёрную гриву Хвангым над поплотневшей холкой, поглаживая её. — Ты можешь взять себе другую лошадь.       Юнги посмотрел на Чимина сверху. Оба обменялись тёплыми улыбками и ненадолго задержали выразительные взгляды друг на друге.       — Да, пожалуй, Хвангым не готова к сегодняшней охоте, — ответил ему Мин, не меняясь в выражении лица, не переставая глядеть в лучистые глаза Пака.       Прерваться их заставил громкий возглас Тэхёна, припустившего рысью за конюшни.

***

      Четверо парней покинули поместье, направившись в лес на охоту. Их сопровождали слуги и несколько степных легавых псов разного окраса. Они обосновались у поймы реки, недалеко от опушки леса, где трава была не очень густой. Спешившись, принялись высматривать добычу. Юнги присел на пень и только смотрел за ребятами. Слуги пустили собак, и те принялись выискивать затаившуюся в траве птицу. Одна из собак вышла на след птицы и пустилась в погоню, загоняя фазанов в сторону леса, где наготове держали луки трое парней.       Юнги не мог отвести взгляда от Чимина. Тот неотрывно следил за передвижениями собак, подстраиваясь под их движения с луком и стрелой наготове. Вытянутая рука, державшая лук, была опущена — стрела смотрела в землю, пока собаки выходили на след птицы. Юнги обвёл взглядом стан Чимина, облачённый в одежды для охоты. Более, чем обычно, пояс охотничьего одеяния облегал талию, к ощущению которой в своих руках Юнги особенно пристрастился. На руки, крепко сжимающие деревянный лук, были надеты защитные краги из тёмной кожи. Высокие чёрные сапоги облегали стройные икры. Волосы были в пучке, чёлка прибрана повязкой, закрывавшей лоб. При всём своём воинственном виде он оставался изящен и продвигался в высокой траве с какой-то одному ему свойственной грацией.       Юнги пришлось встать с насиженного пня, потому что парни начали уходить дальше в траву за собаками. Стараясь не мешать, он шёл за ними позади. Мин впервые наблюдал за дворянской охотой и, если честно, прочитав много книг, в которых превозносилось это занятие, никогда не мог понять, в чём его смысл. Теперь же, пронаблюдав за Чимином, он был готов поменять своё мнение.       Не прошло и нескольких минут, как первая золотистая птица поднялась на крыло. Намджун опустил свою стрелу и дал право выстрела Чимину, но Тэхён его опередил — бездумно дёрнул тетиву, попадая фазану по крылу. Чимин метким выстрелом подбил подранка в полёте, продемонстрировав отменную реакцию. Одна из собак принесла убитую птицу охотникам, пока другая подняла ещё одного фазана. Тот, стремглав, бросился прочь от охотников, не взлетая высоко, но и тут стрела Чимина нашла свою жертву, подбивая птицу насмерть.       — Чимин очень метко стреляет, — объяснил Намджун Тэхёну, который встрял на месте и смотрел на Пака с открытым ртом.       Юнги был столь же поражён меткостью младшего, испытывая за него гордость, отчего начал неторопливо хлопать в ладоши. Чимин оглянулся на звук хлопков и улыбнулся ему так широко, что его глаза сузились до озорных полумесяцев. Он подстрелил ещё одну птицу и отошёл в сторонку, пока собаки выискивали дичь для Намджуна и Тэхёна.       Подбили в общей сумме шесть фазанов и тогда уже решили сделать перерыв на воду и перекус. Парни уселись вчетвером на поваленное дерево у кромки леса перед раскинувшейся степью. Слуги принялись связывать птиц, чтобы потом их было удобнее нести, одного фазана скормили собакам — им тоже нужно было подкрепиться. Юнги бы с великим удовольствием уединился с младшим где-нибудь в лесу, но вокруг было слишком много лишних глаз. Не поймут, даже если какой-нибудь предлог найдётся.       — Ну ты, конечно, стрелок! — отвесил младший из Кимов похвалу в адрес Чимина. — Троих, одного за другим, насмерть.       Чимин улыбнулся и обратился к Юнги:       — А ты не хочешь попробовать, хён?       Лучше бы он отказался и не чувствовал, как Чимин прижимается к нему сзади, а руки того мягко удерживают его за локти, направляя стрелу. Потому что ни о чём другом кроме дел постельных в тот момент Юнги думать не мог.       — Натягивай осторожно, а то сорвётся… — подцепляя тетиву поверх его пальцев, проговорил Чимин, опаляя ухо старшего горячим дыханием.       — Можешь не говорить мне такие вещи, пока мы стоим в этой позе? — нервно хохотнул Юнги, пытаясь сосредоточиться взглядом на пальцах Чимина, сжимающих его стрелу.       — Что я сказал не так? — обиженно проговорил тот и отпустил руки Юнги, — Ну, стреляй, — Пак махнул рукой вперед, дав указание, и выжидающе уставился на Мина.       Юнги выпустил стрелу, и та даже пролетела сколько-то метров, пока не воткнулась в землю под небольшим углом.       — Слишком слабо, — критически отозвался Пак.       — Тебе сильно показать? Знаешь, стрелы иногда сравнивают с детородным органом мужчины!

***

      Молодёжь вернулась в поместье с дюжиной фазанов, когда начало вечереть. После насыщенного дня, полностью проведённого за охотой, хотелось поскорее отведать собственноручно отстрелянной птицы. Пока все разошлись, чтобы освежиться, сменить одежду и отдохнуть, слуги готовили пищу и накрывали столы с фазанами в расписной столовой. К ужину присоединились и главы двух домов. Те сели во главе стола, Чимин разместился рядом с Юнги, а Намджун с Тэхёном — напротив них. На стол подали жаркое из птицы, суп на говяжьем бульоне с редькой, рисовые лепёшки и букет из свежих фруктов и овощей, а также разнообразные маринованные в уксусе и масле закуски вроде тушённых с соевым творогом баклажанов.       — Завари чаю, Намджун, будь добр, — когда покончили с основными блюдами, господин Ким чуть отклонился назад, оглядывая последствия трапезы в виде горы тарелок, которые слуги тут же принялись выносить.       Блюд было действительно много, не каждый день они так сытно ужинали. К тому же застолье после охоты всегда было таким, а охотиться дети выбирались не так часто. Охота носила сезонный характер — по традиции на неё созывали в перерывах между сельскохозяйственными работами.       — Пусть лучше Чимин заварит чай, у него это получается куда лучше моего, — отказался Намджун.       Министр Ким смерил Намджуна напряжённым взглядом прищуренных глаз.       — Разве может подавать чай тот, чьи руки замараны? — уперев руки в стол, проговорил Ким.       Министр всегда производил впечатление сдержанного человека, который мог контролировать свой гнев во всех других обстоятельствах. Он бы не стал делать этого, если бы не хотел прилюдно выразить свою неприязнь — так думал Юнги. Намджун резко повернулся к отцу, вскинув брови в удивлении, было открыл рот, чтобы возразить, но его прервали.       — Позвольте мне подать чай в знак моего искреннего раскаяния за мою оплошность, господин Ким, — спокойно ответил Чимин, чуть склонившись над столом. Он прикрыл глаза, когда Юнги, давая необходимую поддержку, уложил ладонь поверх его бедра.       Какая, к чертям собачьим, оплошность? Где Чимин повёл себя не так? Юнги недоумевал.       Девушки из прислуги внесли утварь и чай после того, как предложение Чимина было встречено кивком со стороны господина Кима. Пак принялся заваривать хризантемовый чай, следуя всем правилам церемонии. Всё это время Ким Намчхоль неотрывно следил за его действиями.       Юнги почувствовал горечь за младшего. Он изначально составил неверное мнение о главе дома Ким, но все слова Чимина, а теперь и поступки Кима, коим он стал свидетелем, разубедили его в доброте души этого человека. Почему Мин пошёл на поводу у первого впечатления о нём, он сказать не мог. Видно, тот умело скрывал свою неприязнь, а может быть, Юнги просто был обманут самым наглым образом и не был в достаточной мере критичен. Но наибольшую роль сыграла невнимательность Юнги к словам и поступкам Чимина. Как он мог не понять?       Господин Ким принял чай из рук Чимина и сделал несколько глотков. Допивать он не стал, но ужин вскоре после этого и так был окончен — господин Мин устал и удалился в покои с позволения хозяина дома. Юнги, честно, не заметил разницы между чаем Чимина и чаем, что подавали слуги, но он просто не был ценителем и не умел готовить его, как положено. Чай, что пили здесь, весь был для него слабовато заваренным.       После трапезы Юнги и Чимин скрылись от посторонних глаз в домике младшего. Сами зажгли свечи по периметру комнаты, ведь ночь сегодня была особенно тёмной. К тому же начинались холода, и окно в сад пришлось прикрыть. Мягкий свет луны через бумагу в окне едва проникал внутрь. Юнги зажёг последний подсвечник и вернулся в объятия Чимина, усевшегося на футон, застеленный пёстрым одеялом из лоскутов.       — Тебе, наверное, интересно, в чём я провинился перед тэгамом?... — отвернув лицо от него, проговорил Чимин.       — Мне не интересно, — оборвал Юнги и взял его за плечи. — Я думаю, он вымещает на тебе злость.       — Разве можно так говорить…       Юнги обнял румяные щёки и потянулся к губам с мягким, невинным поцелуем.       — Разве ты ещё не понял, что мне всё равно? — глядя в медовые в свете свечей радужки, прошептал он.       Как могло быть такое, чтобы человек был и порочен, и невинен одновременно? Мин впервые наблюдал подобное… И это до безумия приходилось по сердцу. Мышца под рёбрами болезненно сжималась при виде такого Чимина, в особенности его глаз, полуприкрытых в сладкой истоме. Юнги с уверенностью мог сказать, что любит. Всеми видами любви, какие существуют, какие выделяли древние греки в своей философии, будь она неладна.       Эти плечи были созданы для того, чтобы он один их целовал — это не казалось ему дурацкой фигурой речи, это полностью описывало то, что он чувствовал по отношению к плечам, под золотистой кожей которых выступали косточки всякий раз, как Чимин торопливо пытался сдернуть с себя мешающиеся одежды. Юнги помог ему: осторожно хватаясь за края рубахи, стянул её с локтей, словно распаковывал драгоценный подарок. Он снял ленту, удерживавшую волосы Пака, и те тёмным шёлком рассыпались по покатым плечам, касаясь кончиками постели. Мин пропустил мягкие локоны через пальцы и опустился поцелуями к острым ключицам, груди, слегка засасывая кожу. Чимин тоже касался его тела. Юнги обвёл языком бусины напряжённых сосков один за другим и вернулся к губам. Плечи, грудь его покрывались мурашками в местах, которых касался младший. Чимин задержался у его шеи, замер будто в нерешительности, а затем, поймав уверенный взгляд Юнги, втянул белую кожу, под которой быстро расцвело розовое пятнышко. Чимин отстранился, пальцами коснулся своего творчества, блестящими глазами его рассматривая. Когда Мин протянул к его лицу руку и огладил мягко скулу, младший поймал губами чужие пальцы, слегка прикусывая подушечки.       Юнги сдавленно промычал, прикрывая глаза, когда Чимин опустил ладонь на его пах и несмело сжал его плоть через ткань штанов, при этом беря во влагу рта два пальца глубже. Язык младшего обвёл их один за другим, затем Чимин выпустил пальцы изо рта со звонким чмоком и поцеловал середину ладони самым ласковым образом.       Чтобы они оба оказались обнажёнными, много времени не потребовалось. Член Мина уже был твёрдым, а головка налилась кровью, выдавая мучительное желание. Юнги приподнялся на футоне, чтобы сесть позади Чимина. Младший расположился меж его ног и отклонился назад, чтобы лопатками прижаться к груди Юнги. Он откинул голову, ложась на плечо Мина, позволяя зацеловывать шею, дышать ароматом кожи, что вызывал у Юнги дрожь по всему телу.       — Твой запах сводит меня с ума, — выдохнул Юнги, пробираясь руками к груди младшего, которого обнимал сзади.       Когда Мин мягко смял упругую грудь в ладонях, Чимин обронил тихий судорожный стон. Юнги зажал его сосок меж пальцев и второй рукой скользнул к мягкому плоскому животу. Подушечки пальцев обвели пупок, опустились от выделяющихся тазовых косточек к паху, очерчивая треугольник. От плаксивого стона младшего член Юнги дёрнулся, и дыхание спёрло. Мин опустил взгляд вниз, где с собственного члена уже практически капало прямо в ложбинку меж сочных ягодиц. Зрелище заставило до боли закусить губу в попытке удержаться от того, чтобы прямо сейчас не наброситься на парня. Он целовал Чимина за ушком в щёку, в шею, и тот млел в его объятиях, доверчиво ластясь, прижимаясь к груди Юнги. Мин резко притянул к себе младшего за талию.        Руки настойчивее сжали грудь Чимина, тогда как возбуждение внизу живота ощущалось уже опасно-опаляющим и болезненным.       Младший извернулся, чтобы, заведя руку, приобнять Юнги за шею, и тихо произнёс свою просьбу:       — М-мне… Коснись меня… — Чимин притянул его за запястье и заставил положить ладонь на свой живот.       — Конечно, малыш, — с улыбкой выдохнул Мин на ушко, ощутив головокружение от переполняющих эмоций.       Юнги провёл ладонями по внутренней стороне бёдер Чимина, спускаясь к ягодицам — о, скрывать эти ягодицы под слоями одежд было преступлением. Когда он обхватил пальцами чужой член, Чимин гулко заглотил воздух, толкаясь тазом назад. Юнги накрыл ладонью уже влажную головку, обведя её, прежде чем надавить большим пальцем на отверстие. Мин аккуратно прикусил ушко, лизнул мочку и носом опустился к шее, принявшись водить рукой по стволу с большим давлением и скоростью. Чимин мягко взмывал бёдрами навстречу руке Юнги, гладил его предплечье, тихонько постанывая.       — Ляг на меня, обопрись спиной, — сказал Юнги, почти шипя от изнывающего возбуждения, раскрытой ладонью проводя по бедру Чимина, чем заставил того ещё шире развести ноги.       Чимин с полным послушанием съехал чуть ниже по постели, размещаясь поясницей у Юнги между ног. Тогда Мин отпустил его член и накрыл рукой поджавшиеся яички. Колени Чимина вздрогнули, сам он неописуемо сладко пискнул.       — Я не буду делать того, что тебе не захочется, — ласково прошептал Юнги прежде, чем совершить задуманное.       Чимин закивал, расслабляя плечи, расположился головой удобнее на его груди. Мин опустился пальцами от яичек к точке над анусом и мягко надавил, начав массировать. С уст Чимина сорвался звонкий стон, он резко дёрнулся, выгибаясь, и раздвинул ноги шире. Мин не смог сдержать ответного сдавленного мычания и подарил успокаивающий поцелуй в макушку. Одновременно надрачивая парню второй рукой, Мин потирался о его поясницу, судорожно вздыхая.       — Ч-что это, хён? Ах…       Юнги приподнял его ногу, подхватив под коленом, и уложил на своё бедро, раскрывая парня ещё больше. Грудь младшего вздымалась от судорожных глубоких вздохов. Юнги не смог отказать себе в удовольствии смять аккуратные соски под ладонями.       — Тебе нравится, когда я касаюсь тебя так? — прошептал Юнги, продолжив водить рукой по его промежности. Периодически он опускался пальцами ниже, чтобы обвести подушечками судорожно сжимающееся колечко мышц, а после и вовсе смочил их слюной, чтобы сделать Чимину ещё приятнее.       — Да, да… Да… — наклонив голову для поцелуя в висок, изморено протараторил Чимин и сладко простонал, когда Мин настойчивее сжал его член.       Юнги принялся активнее надрачивать младшему, не забывая дразнящими движениями ласкать кожу промежности. Чимин плавился и растекался в его руках, елозя ягодицами по постели, откидывал голову, укладываясь на его плечо, беспорядочно водил руками по ногам Юнги — там, где только мог дотянуться. И Мину было до одури хорошо чувствовать, как тело младшего в его руках реагирует на каждую ласку, как Чимин пытается сделать приятно и ему, проезжаясь поясницей по члену, как в шёлковых стонах угадывается его имя.       Они сменили позу; Юнги усадил Пака себе на колени, чтобы быть лицом к лицу и целовать пухлые губы, ярко порозовевшие от частого покусывания.       Чимин соприкоснулся с ним лбами, опуская взгляд вниз, где Юнги за бёдра притянул его ближе — так, чтобы одной рукой он мог ублажить их обоих. Чимин обнял его за шею, выдыхая в пространство за ухом, у кромки подвивающихся коротких волос. Они, казалось, потеряли рассудок; Юнги доводил их обоих до грани. Пак накрыл его руку своей, но пальцы, видать, не слушались, и он лишь взбрасывал бёдра навстречу, потираясь о старшего. Мин, заведя руку за талию Чимина, продолжал наглаживать и продавливать пальцами чувствительное местечко рядом с анусом. Аккуратно ввёл одну фалангу внутрь, хотя не хотел торопиться и пугать. Музыка отрывистых стонов и тягучих громких вздохов, блеск огоньков в глазах напротив, испарина на медовой коже — Юнги дурел и искренне наслаждался каждой деталью, до того, что вместе с движениями рук на члене они стремительно приближали его к пику.       — Хороший мой… Давай, ещё немного, — торопливо прошептал Юнги в ответ на стон Пака.       Они почти одномоментно кончили, мараясь и не особо обращая на это внимание.       Чимин крупно вздрогнул, прогнувшись в пояснице, и обнял Юнги за шею, чтобы усидеть на его коленях, пока член извергал семя меж их животов. Юнги протяжно простонал и сжал бедро младшего, притягивая его к себе.       Чимин упал на постель, а старший навалился сверху, опираясь на локти. Оба загнанно дышали, но Юнги видел только раскрасневшееся лицо и пухлые губы. Размазав их семя по животу младшего, он опустился с нежным поцелуем вплоть до пупка.       Стерев смоченным в умывальном тазу полотенцем жидкости со своих тел, они легли в постель, чтобы согреть друг друга под одеялом.       Оба устали после насыщенного дня, глаза залипали и у того, и у другого, но оторваться от изучения тел друг друга было невозможно. Они не потушили свечи, и Мин мог видеть, как на слабо подсвеченном мягким светом лице сохранялся нежный румянец, как подрагивали ресницы на прикрытых глазах, когда он обводил контуры чужого тела.       — Чимин-а, — позвал Юнги его хриплым шёпотом, отчего младший зажмурился и закусил губу, выдав себя с потрохами: голос Мина явно его волновал, возможно, возбуждал. Юнги улыбнулся уголком губ и поцеловал мягко. — Ты… Мы… Можем попробовать заняться… — Юнги обвёл его грудь рукой, спустился к талии, пока обдумывал, как бы назвать это дело, — если тебе понравилось, когда я касался тебя там, в самом низу, — он облизнул губы и гулко сглотнул.       — Любовью? — Чимин приоткрыл веки и посмотрел ему прямо в глаза. Пронзительно. Открытым взглядом. Трепетно.       Мин ощутил, как во рту слюна скапливается и густеет. Он сглотнул громко и кивнул. Глупо было скрывать, что внизу живота у него действительно ёкнуло на этом слове. Чимин согласно закивал и потянулся к нему поцелуем, подтверждая своё согласие. Мин притянул его за талию, и они перекатились на постели; засмеялись, продолжили смаковать губы друг друга и касаться кожи.       — Послезавтра будет королевская аудиенция? — спросил младший, обняв Мина за талию, чтобы прижать к себе под тёплым одеялом.       Юнги сквозь полудрёму утвердительно промычал в ответ.       Послезавтра — королевская аудиенция.

***

      Во дворце был большой парк с аккуратными деревцами и рядами цветущих кустарников. В парке ещё в начале постройки дворца был выкопан пруд, вымощенный по периметру крупным камнем. Вокруг него росли достаточно крупные для своего возраста ивы, касавшиеся своими ветвями воды, на поверхности которой плавали зелёные кувшинки с белыми цветками. Через воду был перекинут деревянный мостик с резными перилами, выкрашенный в красный цвет. По нему из внутреннего дворца королева по обыкновению совершала променад до шестиугольной беседки в саду, где ждал её преданный слуга, чтобы с очередной песней поведать занимательную историю. За Королевой следовала её свита — главная служанка, женщина, что была немногим старше самой королевы и носила самые богато украшенные одежды из всех придворных, несколько девушек и женщин рангом ниже. Все они были из знатных семей, и служить первой жене короля для них было большой честью. Далее следовали евнухи с коробами, в которых были выложены самые изысканные кушанья, и одеялами да веерами на случай, если королеве станет вдруг холодно или, напротив, жарко.       Беседка располагалась на возвышенности рядом с водой. Она была выполнена в красных и зелёных оттенках, искусно расписана золотыми узорами, и с неё открывался чудесный вид и на цветочный сад, и на пруд. В середине осени отсюда можно было созерцать багряно-охровый окрас листвы парковых деревьев.       Вот и сейчас, вся свита королевы ожидала её дальнейших указаний, пока Её Величество были заняты очередной беседой под крышей этой беседки.       Артист с королевой обсудили насущные дела, и Ким Сокджин коснулся струн, радуя монаршую особу звуками музыки, что всегда приносили неизъяснимое наслаждение. Аккуратными пальцами королева подцепила сахарное пирожное из красного короба, принесённого служанками, и прикрыла глаза, наслаждаясь одновременно мелодичным голосом артиста и вкусом сладости. Ким закончил играть спокойную мелодию и предложил королеве спеть другую, ранее не слышанную ею песню:       — Хотите услышать новую песню, моя королева? Она пришла из народа.       Королева Мин взмахнула рукавом, позволяя Сокджину начать играть его песню.

Этот мальчик жил на псарне… Ребёнок, которого все Оставили одного в этой тьме… Он скитался по пустыне. Капля за каплей, — это дождь Или мои слёзы? Я никогда не чувствовал Лучей солнца на своём лице… Что такое свет и что такое любовь? Где моя мама? Где мой отец?

      Ким закончил парой аккордов и накрыл струны своей ладонью. На несколько мгновений беседку наполнила тишина. Только ветер завывал где-то в саду, срывая побагровевшие листья с деревьев.       — Совсем грустная песня получается, — хмурясь, оставила свой отзыв артисту королева. Она подозвала к себе служанку, стоявшую чуть поодаль от беседки, и приказала подать цитрусового чаю.       — Зато правдивая… много таких детей скитается по свету, и даже не у всех родители мертвы.       — Ты до сих пор в обиде на Чхону? — королева посмотрела на него сбоку.       — Сочувствие — не ваша стезя, моя Королева… Ведь она оставила меня ради другого ребёнка.       — И его жизнь в сто крат дороже твоей, — напомнила о его месте Королева Мин.       Ким с улыбкой продолжил перебирать струны каягыма и вновь заговорил:       — Эта песня не про кого-то конкретного. Все дети могут ассоциировать себя с ней…       — Раз все себя могут ассоциировать с одной песней — так в чём же смысл этих стихов? Поэт, и воспевает обыденность…       — Я думаю, в обыденности нет ничего скверного, моя королева. Не всём дано быть героями.       Королева промолчала и отхлебнула чаю из пиалы с с бледно-серовато-зеленоватой глазурью и лаконичными росписями. Оценив чай положительно простым кивком головы, она отослала служанку взмахом руки прочь.       — Кажется, кронпринц что-то задумал и пытается расположить к себе Его Величество… Тот склонен согласиться, — проговорил артист.       Королева вздёрнула подбородок и метнула взгляд прищуренных глаз в его сторону. От резкого движения богато украшенные заколки с подвесками, усеивавшие её объёмную прическу, зазвенели.       — Это не связано со стремлением обрести власть… Кажется, он начал предпринимать шаги на пути к своей мечте, — Сокджин остановился, наигрывая на струнах какую-то одному ему известную мелодию. — Он хочет собрать лучших артистов страны и образовать небольшое сообщество людей, преданных разным искусствам.       — Как интересно, — вопреки своим словам коротко бросила Королева и с изяществом поднялась с подушек. — Похоже, власть действительно его не заботит.       Сокджин опустился к полу в глубоком поклоне, и проговорил:       — Он может стать вашим союзником, — присев на колени, проговорил артист. — Желаю, чтобы Небеса были благосклонны к вам и вашей семье завтра во время аудиенции.

***

      Тэхён поправил капюшон на голове и коротко постучал в дверь неприметного домика на конце пустынной улицы, а после в опаске быть обнаруженным оглянулся вокруг.       Дверь распахнулась, пропуская ночного гостя вперед.       — Господин Ким из Андона пожаловал, — тут же раздался голос Чон Чонгука.       Тэхён дëрнулся в лёгком испуге, когда столкнулся взглядом с тёмными глазами генерала, сидевшего прямо на столе посреди полупустой комнаты. Того окружало четверо мужчин в чёрных одеяниях, включая открывшего Тэхёну дверь воина. На Чонгуке была надета такая же чёрная одежда и броня, в руках он вертел небольшой боевой кинжал.       Тэхён отвернулся к стене обшарпанного деревянного дома, напрягшись от звука шагов приближавшегося к нему Чонгука.       — Что у тебя есть сегодня для меня? — Чонгук направил лезвие ножа на Тэхёна и поддел кончиком оружия его подбородок, заставляя посмотреть на себя. Ким тяжело сглотнул и устремил испуганный взгляд в глубину чёрных глаз стража. — Все вон, — коротко бросил Чонгук остальным воинам, не отнимая лезвия от лица Тэхёна.       Шестёрки Чонгука вышли из помещения, оставив Тэхёна наедине с личным телохранителем короля.       — Что насчёт моей семьи? Ты спросил короля?       — Король не пожелал даже слушать, — ответил ему Чонгук.       Тэхён нахмурился и тихо цыкнул, отворачиваясь от Чона.       Вдруг он почувствовал резкий удар, с которым Чонгук припечатал его грудью к стене. В деревянные доски в опасной близости от Тэхёнова лица вонзился нож. Ким оказался крепко прижат телом воина к стене, его руки были заблокированы за спиной. Гул сердца отдавался в ушах, и ему казалось, что ноги вот-вот откажут от страха. От резкого движения генерала в воздух поднялся столб пыли.       — Ты не в том положении, господин Ким, как ты не понимаешь? — Чон рывком выпустил Тэхёна из своей хватки.       Ким покачнулся, но остался стоять на ногах, опершись спиной о стену. Он принялся тереть свои запястья, тяжело дыша. Чонгук, как дикий тигр, готовившийся напасть на свою добычу, неспешным шагом прошёлся перед Тэхёном, запустив руки в карманы штанов.       — В твои обязанности входит это? Делать это со мной? — задал резонный вопрос Ким, прошипев от боли в руках.       — Нет, но я могу делать всё, что захочу. Главное, чтобы твой язык мог продолжать шевелиться, — Чонгук остановился, встав напротив.       — Вот видишь, у каждого из нас есть обязанности. Не мешай мне выполнять моё дело, как я не мешаю тебе, — его голос чуть дрогнул, но Ким выдержал непоколебимый вид.       Воин неторопливо подошёл к Тэхёну и упёрся ладонью о стену рядом с его головой. Чонгук наклонился к старшему, почти касаясь своим носом его лица, и пристальным, тёмным взглядом нацелился на его глаза.       — Может мне чуть укоротить твой язык? Не забывай, с кем ты разговариваешь. В один день твоя жизнь может оказаться в моих руках…       Тэхён отвернул своё лицо от него и поджал губы, молясь о том, чтобы Чон как можно скорее его отпустил. Самое ужасное, что Чонгук был прав… Если король решит, что услуги Кима ему более не требуются, жизни его лишит именно генерал.       — Ну, как дела в поместье? — отпуская стену, проговорил Чонгук, и отступил на шаг назад.       — Послезавтра аудиенция, никто не знает, что там будет…       — В каких отношениях Мин Юнги со всеми? — прервал Чон неожиданным вопросом.       — Я с ним не общаюсь… С Ким Намджуном в нормальных дружеских…       — А с Пак Чимином? — резко оборвал генерал, заставляя Тэхёна задаться вопросом, какое отношение ко всему этому имел его ближайший друг.       — В хороших.       Ким ответил нехотя — обсуждать Чимина ему совсем не хотелось. За то недолгое время знакомства между ними выстроилась доверительная связь, и Тэхён чувствовал, что предавал друга, говоря о нём с Чоном.       — Понятно, — коротко ответил Чонгук, и вдруг впал в — на вид — глубокую задумчивость, начав неторопливо выхаживать вокруг. — Меня не будет какое-то время… Сведения будешь передавать прямиком во дворец, — начал он спустя несколько минут.       — И где ты будешь?       — Ты можешь защитить себя? — проигнорировал его вопрос Чонгук и задал свой. После того как Тэхён мотнул головой в отрицании, он продолжил:       — Мой отец дал мне самый важный урок в жизни. Он научил меня превращать страх в ярость.       — И ты никогда с тех пор не боялся? — настороженно глядя на Чона, спросил Тэхён, не совсем понимая, к чему тот ведёт.       — Кто знает, — Чонгук отошёл назад, развернулся на месте. Тон его и вид выражали безразличие. — Я предлагаю тебе сыграть со мной в одну интересную игру. Если сможешь обернуть свой страх в ярость, одержишь победу.       — Что за игра? — понимая, что эта «игра» не предвещает ничего хорошего, спросил Ким.       — Сразись со мной.       Чонгук бросил ему хвандо в ножнах. Тэхён не успел поймать оружие, упавшее на пол рядом с ним, потому что замер в неверии и ужасе. Чонгук проследил за его выражением лица и усмехнулся. — Да ты охренел. С этим мечом так нельзя обращаться.       Генерал подошёл к Тэхёну, поднял меч и вложил ему в руку.       — Убивать тебя в бою я не собираюсь. Если проиграешь, должен мне будешь поцелуй, — как-то неуверенно ухмыльнувшись уголком губ, проговорил Чон. — Я буду без оружия.       Отойдя на пару шагов назад, Чонгук в подтверждение своих слов раскинул руки в стороны, показав, что ничего не скрывал в ладонях.       «Это ты охренел», — пронеслось в уме Тэхёна. Сама мысль о том, чтобы атаковать такого искусного воина, повергала его в ужас. Ким в последний раз держал меч в далёком детстве, когда играл в войнушку, и то там был деревянный меч, а не боевое оружие. Ким даже не знал, как правильно держать это в руках. Желание Чонгука, которое Тэхён был буквально обречён исполнить, вызывало недоумение, которое он и не попытался скрыть.       — Я не буду тебя атаковать, я не знаю, как это делается, — Тэхён в недоумении уставился на воина и помотал головой из стороны в сторону. — Ты же знаешь, что я проиграю, так лучше сразу покончить с этим, — закусывая губу, проговорил он, обречённо выдохнув. В конце концов, поцелуй — это не так много, но какого рожна генерал потребовал от него именно это?!       — И почему тебя никто не научил обращаться с мечом? — не получив ответа на этот вопрос, Чонгук тут же продолжил: — Хорошо, спрошу по-другому. Есть кто-то, кто может защитить тебя? — вновь получив отрицательный ответ, он заключил: — Значит, ты должен учиться постоять за себя сам.       Чонгук подозвал Тэхёна к себе и обошёл его со спины. Взяв меч из рук Кима, он освободил лезвие из ножен и вложил рукоятку хвандо в руку Кима, фиксируя его не гнувшиеся от напряжения пальцы в правильном положении. Обхватив его талию со спины, а второй рукой накрыв ладонь дворянина, неуверенно сжимавшую меч, он прошептал:       — Раздвинь ноги. Это вроде не сложно.       Тэхён, который чуть трясся от страха, расставил ноги на уровне плеч, как ему и сказал Чонгук. Воин поднял их руки, державшие хвандо, и опустил лезвие под углом, повергнув невидимую цель. Он продолжал придерживать Кима за талию, сжимая пальцами его мантию.       — Попробуй повторить без моей руки, — отпустив Тэхёна из захвата, настоял Чон и встал перед ним.       — Я, должно быть, выгляжу просто смешно, — сосредоточившись, Тэхён повторил действие Чонгука почти в точности, только более нерешительно.       — Очень даже неплохо для первого раза, — хмыкнул Чонгук и выхватил оружие из рук Тэхёна. Эффектно провернув рукоять в руке и со свистом разрезая воздух, Чон плоской частью лезвия ударил Кима под зад, отчего тот подскочил вперёд. — Можешь идти гулять. Как-нибудь в следующий раз закончим.       Озадаченный Ким поспешил на выход из проклятого дома. Сердце колотилось в груди, мысли панически носились одна от другой. Стукнув себя пару раз по башке, Тэхён попытался выкинуть этот эпизод из памяти, но его дело жизни приучило Кима быть внимательным к деталям.

***

      Сидя на подушке в своей комнате, Юнги пытался сфокусироваться на книге по управлению крупным помещичьим хозяйством. Его то и дело отвлекали разные звуки из других комнат поместья и с улицы. Потом на крышу начал накрапывать дождик, окончательно лишивший сержанта шансов сконцентрироваться на чтении. В помещении стало темно, поэтому, чтобы не портить глаза, Мин зажёг свечу, возвращая внимание книге. Когда и это не помогло, он отложил чтение в сторону, сел на циновке, обняв свои колени. Задумался вновь о своей жизни, в которой, как оказалось, случилось немало поворотных моментов. Раньше Мин о таком только читал, и никак не мог вообразить, что что-то подобное могло с ним произойти. Разве что в детстве, когда юный разум склонен к сочинению всяких небылиц, а весь мир представляется совсем другим — красочным и немного волшебным.       Взгляд Юнги остановился на участке стены слева от этажерки с декоративными кувшинами, над сундуком его вещей, и замер.       Ему вновь пришло видение о серой комнате, и в этот раз он отчетливо осознавал, что это — воспоминание, а не плод его фантазий. Всё было, как и прежде: серое небо, комната многоквартирного дома с бедной обстановкой, затхлый запах, крики и шум с улицы. По матери было видно, что она нервничает — немного дёрганные движения, сигарета, бутылка. Юнги был сбит с толку, напуган.       Вдруг мать развернулась к нему, будто вспомнив о том, что сын находится в этой комнате вместе с ней. Присела перед кроватью на корточки и заглянула ему в глаза, а затем заговорила вкрадчиво, пытаясь обратить внимание на себя:       «Молодой господин…».       «Молодой господин? Что за молодой господин», — думал Юнги, словно наблюдавший за этой картиной с позиции постороннего. Маленький Юнги на кровати не реагировал, и она взяла его за предплечья, снова окликнула, но на этот раз знакомым детским прозвищем:       «Юнни, это я, Ким Чхона», — сказала женщина, бросая прогоревший до фильтра окурок в бутылку.       «Что за Чхона? Тебя зовут Мин Мирэ», — думал Мин, решительно не понимавший, что вообще происходит.       Мать поставила бутылку на дощатый пол, укрытый потрёпанным ковром, и сложила руки на своих коленях. Ребёнок уставился на неё с непониманием, даже возмущением, а когда она протянула к нему руку, чтобы погладить по волосам, оттолкнул её от себя. «Что ты себе позволяешь!» — прикрикнул маленький Юнги. — «Верни меня домой!» — добавил он. Вдруг мать схватила его за плечо и, глядя в глаза, сказала: «Теперь твой дом здесь, паршивец».       Юнги отвернулся от стены, почувствовал потребность сглотнуть образовавшийся ком в горле. В агонии видеть странные картинки было проще. Сейчас он не знал, что и думать, но тело исправно отреагировало пульсирующей болью в висках, ставшей постоянным спутником его сновидений и воспоминаний, граница между которыми размывалась с каждым днём пребывания в этом веке. Погружаясь сильнее в толщу тяжелых мыслей, пытаясь нащупать конец нити в бессвязном клубке спутанных воспоминаний, он ухватился за эпизод из своего сна, в котором его сквозь непроходимые леса вела за руку женщина, в имени которой он теперь не был уверен.       Конечной точкой их спешного похода стал каменный остов ворот монастыря в Хванхэдо, выполненных в традиционном стиле.              Юнги критически были нужны ответы, за которыми он мог обратиться только к господину Мину. Весь этот калейдоскоп воспоминаний полностью противоречил тому, во что Юнги привык верить… Мать была — не мать, а храм в Хванхэдо оказался местом, в котором он уже бывал ранее. Сердце бешено забилось, гул его отдавал в уши. Юнги подскочил с пола и понёсся через весь дом, без стука ворвался в кабинет, занимаемый «отцом». Он спешно поклонился Мин Джэ, жмуря глаза, в которых от резких движений на пару секунд потемнело. Голова слегка кружилась — то ли от усталости, то ли от осознания.       — Ты подготовился к завтрашнему дню? — обыденно спросил его Господин Мин, отвлекаясь от бумаг, разложенных на столе.       Юнги тяжело дышал, и, чтобы не упасть, опёрся руками о свои колени. Господин Мин, заметив его состояние, встал из-за стола и быстро подошёл к сыну, чтобы схватить его за плечи. Помог ему распрямиться, после чего обеспокоенно заглянул в глаза.       — Скажите, — в отчаянии Юнги воззрился на Господина Мина и взялся за его предплечья, ища в нём опору, — скажите мне, кто такая Ким Чхона?       Отец замер, задержав свой взгляд на его лице, и отвёл к топчану у стены. Помог присесть, затем сам уместился рядом, пропыхтев от боли в ногах. Юнги всё это время ждал, когда Господин Мин заговорит, ведь тот явно располагал ответом на его вопрос.       — Рано или поздно этот разговор должен был состояться, — начал рассуждать вслух Мин-старший. — Я не донимал тебя с расспросами о том, что ты делал все эти пятнадцать лет, потому что твоё исчезновение не стало для нас неожиданностью.       Юнги наклонился вперёд, уперев локти в свои расставленные колени, и обхватил руками тяжёлую, словно чугунный котёл, голову. Сдавленно бросив «продолжайте», он посмотрел сбоку на отца. Юнги отёр лицо руками и накрыл ладонью свой рот, маясь, не находя себе места… Внутри уже зародилась паника, она охватывала его тело, подступала к горлу, как подтапливающая комнатку вода.       — Её звали Ким Чхона, она служила в нашем доме. Когда королевские наёмники ворвались в наш дом, чтобы убить Юнхана — на тот момент Юнхён и Юнджэ уже были мертвы… Мы не думали, что вы — самые младшие, тоже в опасности… Мы надеялись, что хотя бы вас король пощадит.       — И? — поторопил отца Юнги.       — У меня не оставалось ничего другого. Чхона сказала, что может тебя защитить…       — Что? Каким образом? — рявкнул против своей воли Юнги, разворачиваясь к отцу.       — Она забрала тебя с собой в то место, где бы тебя, по её словам, не достали стражники короля.       «В ёбаное будущее», — кричал про себя Юнги, терзаемый муками осознания. Он начал хватать ртом воздух, чувствуя, что не может надышаться — кислород просто не достигал его лёгких, а руки немели, он перепугался ещё больше, когда перестал их чувствовать.       — Донсу-я! — разнёсся по поместью крик отца.

      Через пару минут, для Юнги ощущавшихся как вечность, в кабинет вбежал Донсу. Он увидел состояние Юнги и тут же подскочил к ним.       — Подай ему воды! — встревоженно крикнул господин Мин, и сам схватился за сердце.       Юнги поднялся топчана на подкашивающихся ногах и схватился одной рукой за ткань одеяния у кричащего от боли сердца, оттягивая ворот, что давил и не давал отдышаться. К горлу подступила тошнота, желудок скрутило. К нему с чашей воды подбежал, согнувшись в три погибели, Донсу, но Мин отвернулся от него, принявшись расхаживать по комнате взад-вперёд, пока не сел по центру рядом со столом отца.       — Почему вы не рассказали мне об этом раньше? — гневно рявкнул Юнги, ощущая испепеляющее его внутренности негодование. Руки непроизвольно сжались в кулаки, и он обрушил их на стол, сминая укрывавший его свиток. — Я не знаю о себе ничего! — закричал он. — Мин Мирэ — это Ким Чхона… Меня растила женщина, о которой я ничего не знаю…       На крики из комнаты прибежал Уён, он в нерешительности приоткрыл дверь, но его оттолкнул неожиданно появившийся в коридоре Чимин. За ними толпились остальные слуги. Не обратив внимания ни на кого из присутствующих, кроме одного человека, Чимин упал на колени рядом с Юнги и обнял согнутую спину, укрывая собой.       — Хён… — звал он, встревоженный, пытался заглянуть в лицо.       Юнги приподнялся, бросаясь к Чимину, подхватившему его под руки, и уткнулся ему в грудь, сжимая талию в тисках. Кроме Чимина, пожалуй, никто не мог ему помочь прийти в чувство сейчас и избавиться от агонии осознания. Так до смешного легко Юнги понял, что всю свою жизнь провёл во лжи — не его век, не его настоящая мать — всё это он принимал за чистую монету, а оказалось, что люди, чьи слова он поначалу не воспринял всерьёз, были правы.       Всё, что рассказывали сестра, отец, да даже Чимин — это готовило его к таким новостям, но осознавать всё своим умом, приходить через осколки воспоминаний к пониманию, что твоя жизнь в действительности была совсем иным, чем ты привык о ней думать… это вызывало в Юнги гнев и желание обрушить его на всех вокруг, включая самого себя.       Мин Юнги был сыном господина Мин Джэ и братом королевы Мин Вонкён, а не сыном Мин Мирэ и пасынком Шин Бёнчхоля… Эти люди были ему совершенно чужими, но и те, чья кровь была подобна его, не были близки. Он ни в чём не был уверен сейчас. Кто знал — может и отец ему сейчас солгал, и Юнги — вовсе не его сын, а безродная дворняга.       В воспоминаниях из серой комнаты Чхона-Мирэ сказала ему, что его дом теперь в двадцатом веке, а последнее, что Мин помнил — лес в Хванхэдо и врата монастыря, через который он ребёнком попал в Корею двадцатого века. Больше он не помнил ничего о своей былой жизни. Не помнил ни отца, ни мать — госпожу Сон, ни братьев, ни сестру, ни — самое главное — Чимина. Как он мог поверить в реальность этого, если ничего не помнил об этих людях? Как могло случиться так, что он всё забыл? Неужто психика ребёнка не выдержала вида городов и звуков жизни двадцатого века? Неужто его приемная мать приложила к этому руку?       Неужели она знала, что он рано или поздно вернётся домой, и понимала, что отправляет его не на войну, а обратно в руки людей из настоящего рода Мин? И главное — как он смог дважды преодолеть пространство и время, пустившись в самое необычное путешествие из тех, что кто-либо когда-либо предпринимал?

***

      На футоне, в домике на углу сада, Чимин принял Юнги в свои тесные объятия. Как момент утешения и успокоения перетёк в интимное безмолвие, Мин не мог сказать.       Смятое одеяло было отброшено в сторону, свечи в лампах рисовали мягкие полутени на коже. В комнате Чимина всегда было приятно находиться. Особенно если её жилец был рядом. Творческий беспорядок придавал особый уют, тут всё… было от него. Ни одной лишней детали, никаких вещей, выбивавшихся из общего образа. Мягкая постель, цветастые украшения и вечно разбросанные для высыхания листы с рисунками.       Чимин сидел на футоне ровно напротив, скрестив ноги. Они держались за руки, и это правда не просто расслабляло поверженного новостями Юнги, но и дарило чувство — обволакивающее, нежное, невесомое. Через касания он получал тёплый мёд любви.       Волосы Пака были влажны после ванны, а щёки румяны то ли от горячего пара, то ли от порочных мыслей, что поблескивали во взгляде. Вид его был настолько прекрасен, что Юнги не мог сдержать восхищённого вздоха, а от нарастающего с каждой минутой возбуждения голова шла кругом. Длинные волосы Чимина спускались по спине и кончиками касались постели, белый цвет ночной одежды контрастировал с медовым оттенком кожи, подсвеченной точечным светом огоньков и тихой луной. Кадык на длинной шее дергался каждый раз, как Пак сглатывал слюну. Раскрытые блестящие глаза смотрели внимательно и с сочувствием, но были подёрнуты дымкой возбуждения — пока только лёгкой, с трепетным обожанием, но грозящей преобразиться в настоящие пожары.       — Просто… Я хочу попросить тебя не переживать, что бы это ни было… То, что случилось сегодня, — говоря это, Чимин легко улыбался.       Мин запустил пальцы в чужие волосы на макушке, чуть взъерошивая их. Пак тихо хихикнул, попытался уйти от прикосновений, но затем Юнги с благодарностью поочередно поцеловал тыльные стороны его ладоней. В ответ прозвучало тихое «Ах». Чимин накрыл его щёку ладонью и потянулся с тягучим поцелуем, в котором старший мог бы раствориться, если бы не настойчиво требующее выхода возбуждение.       Пак привстал на коленях, чтобы сбросить с себя чогори, и, тут же прильнув к его груди, обнял Юнги за шею. Мин теснее прижал его за талию, заставляя прогнуться в спине. Чимин любил обниматься, а Юнги обожал обнимать Чимина. Особенно за талию, как сейчас. Укладывая ладонь на волнующий изгиб поясницы так, что подушечками пальцев можно ощутить позвонки под кожей. Юнги коснулся шеи невесомым поцелуем и замер, дыша чужим ароматом, от которого непроизвольно прикрывались веки, и, то ли волнение, то ли напротив — спокойствие, разливалось по телу. Юнги тяжело выдохнул и продолжил очерчивать контуры на коже. Касаться выдающейся груди, брать в рот чувствительные бусины тёмных небольших сосков в нежной, но откровенной ласке. От чуть мягкого живота его ладонь проделала путь до округлых плотных бёдер. Он не упустил шанса сжать сочные ягодицы, скрытые за тканью просторных белоснежных штанов.       Чимин заставил оторваться от ласк, поддев большим пальцем его подбородок. Парень потянулся с очередным долгим, чувственным поцелуем, в котором мягко сплетались их языки. Небольшие ладони легли на бёдра Мина, заставляя огонь в паху вспыхнуть с новой силой. Увлекшись поцелуем, под напором Юнги Чимин упал на постель и увлёк его за собой.       Мин устроился между разведённых ног Пака. Он стал нетерпеливым. Хранить невинное самообладание долго не получилось, но самое главное — Чимин был с ним в этом солидарен. Юнги подхватил его под бедром, позволяя уложить ногу себе на талию. Они стали потираться друг о друга, имитируя толчки, сталкивались скрытыми за тканью штанов членами, ловили громкие вздохи на губы друг на друга. Юнги сдёрнул чогори со своих плеч, а затем развязал пояс на штанах Чимина, тут же пробираясь под ткань, чтобы сжать упругие ягодицы в ладонях. Пак помог ему избавить себя от штанов и стянул с бёдер повязку, прикрывавшую пах.       — Чимин-и, эй, — мягко позвал Мин, возвращая увлёкшегося ласками парня в реальность. Для него было заготовлено что-то получше. Юнги не терпелось ворваться в узость столь восхитительного тела — скрывать это от себя было бы глупо.       Пак устремил проникновенный взгляд прямо в глаза. После срыва всех покровов органы Мина ощущались будто перемолотыми в кашу, но Чимин одним своим присутствием, едва заметными жестами и тихими вздохами внушал мысль, что не нужно гневаться и проклинать всех и вся, а стоит принять. Оставить боль за границами постели.       Юнги сдёрнул с себя остатки одежды и вновь обнял бёдра Чимина, став целовать его губы, щёки, шею, ключицы — все места, куда только мог дотянуться.       Оголëнные телами и душой, они могли беспрепятственно касаться друг друга, чувствовать жар кожи без неудобств в виде совершенно ненужной сейчас одежды. Чимин дёрнулся в объятиях, когда ладонь Юнги обвела мошонку и скользнула к крепнущему члену, чтобы обхватить его и начать наглаживать нарочито медленно.       Мин опустился поцелуями от шеи к груди, чтобы вновь, причмокивая, обласкать его тело. Юнги поцеловал живот и прикусил кожу над тазовой косточкой, и тут же прошёлся языком по месту лёгкого укуса.       — Я заберу твою боль, — устремляя свой проникновенный взгляд глаза в глаза, произнёс Чимин. — Я хочу её забрать, я буду терпеть ради тебя, я —       — Никто не будет терпеть, — прервал он поток отчаянных слов, и, приподнявшись на локтях, забегал глазами по красивому лицу, пока, наконец, не сосредоточился на почти чёрных в тусклом свете комнаты радужках. Юнги ткнулся носом в румяную щёку и приластился к ней. — Спасибо… Ты спас меня.       Чимин склонил голову и ласково улыбнулся, отчего его глаза сощурились, бросая искорки. Сердце Юнги затрепетало в груди, поражённое этим тёплым светом, а кожа покрылась мурашками.       — Мы должны тебя растянуть, — прошептал Мин.       Чимин зарделся, услышав это, его ресницы распахнулись, чтобы затем прикрыться в расслабленной неге. Он облизнул приоткрытые губы, несмело сжав его бока коленями. Юнги почувствовал пахом, как чужой член дёрнулся.       Мин сгорал он вожделения и предвкушения. Чимин выглядел прекрасно: сверкающие любовью глаза, возбуждение на лице, отражающее желание, взаимные плотские чувства. В младшем был этот огонь — сжигающий, выбивающий воздух из груди.       Юнги прикоснулся с ненавязчивым поцелуем к линии челюсти, а когда Чимин склонил голову к плечу, подставляя шею, он не смог удержаться и не оставить на смугловатой коже засос. Не отрываясь от взаимных ласк, младший достал из-под подушки заготовленную вещицу и вложил её в руку Юнги.       Пальцы не слушались, и Мин чуть не выронил бутылёк с ароматическим маслом — густая струйка пролилась на живот и проделала сверкающую дорожку прямо до члена. Чимин замер, опустив потемневший взгляд туда, где его влажный член соприкасался с членом Юнги, и закусил губы. Широким, немного небрежным жестом Мин размазал масло по животу Чимина, соскальзывая к члену, а затем — к внутренней части бёдер. Сложный, цветочный аромат масла заполнил комнату. По нему рука двигалась куда проще. Юнги развёл ноги Пака шире — парень был таким податливым, доверяясь без сомнений. Смущался, робел, но поощрял все действия Мина, отзывался так ярко и шёл навстречу.       Собрав масло на пальцы, Юнги скользнул меж ягодиц, находя точку над прелестной дырочкой. Он слегка надавил, спускаясь к анусу, недолго покружил пальцем вокруг и неторопливо — костяшка за костяшкой, ввёл его внутрь. Чимин едва тихо промычал, но в голосе его была сладость, а не боль, и приоткрытые губы манили, чтобы коротко их поцеловать. Юнги огладил его напрягшиеся бёдра, а затем сменил указательный на средний и надавил на стеночку изнутри.       Он толкнулся глубже, находя то самое место — Чимин отрывисто прошипел и отнял одно плечо от постели, прогибаясь в пояснице. Он издал короткий стон, и Мин довольно улыбнулся.       — Не останавливайся… Так хорошо, — прикрывая веки, торопливо зашептал Пак, пока не вздрогнул с новым ярким стоном.       — Это оно, — с улыбкой прошептал Юнги, направляя взгляд прямо в глаза, — твой центр удовольствия, — и протолкнул внутрь второй палец.       — Я не знал, — хныкнув, тот изогнулся на постели. — Не знал, что такое есть… У меня… внутри.       — Ну всё, нет пути назад, — с лёгким смешком Юнги поцеловал вспыхнувшую щёку.       Чимин закусил губы, зажмурился и протяжно заскулил, изогнувшись корпусом. Мина потряхивало от обволакивающей неги, сменяющейся яркими всполохами у солнечного сплетения. Ему невероятно сильно нравилось наблюдать, как младший с его помощью познаёт новые грани удовольствия. Ускоряя движения пальцев внутри, он двигал второй рукой по члену Чимина и периодически ласкал свой собственный, потому что ожидание становилось невыносимым. То неторопливо поглаживая, то с нажимом, растягивал тугие мышцы до того момента, как Чимин не притянул его к себе, заставляя убрать руки и уже лечь сверху. Младший огладил мошонку Юнги, перекатывая яички в руке, и скользнул к члену, чтобы сжать тот у основания, а затем провести кулаком по стволу к головке. Мин крепко зажмурился, отрывисто задышав.       Юнги приоткрыл глаза, тут же натыкаясь на внимательный, но подёрнутый туманом возбуждения шёлковый взгляд. Он провёл рукой с остатками ароматного масла по своему члену. Чимин с решительностью кивнул, хотя его действия до сих пор отдавали неуверенностью. Такой очаровательный, нежный, но сигнализирующий о том, что страсти обуревают мысли. Непристойный, как могло показаться, но только Мин мог видеть его таким — и быть в полном согласии. Он тоже был пошлым.       Юнги тут же потянулся с мягким поцелуем, заверяя в том, что не причинит боли. И Чимин ему, похоже, верил — это было видно на глубине тёмных глаз.       — Расслабься, — подхватывая его ноги под коленями, выдохнул Юнги на ушко, и вновь чмокнул уголок нежной улыбки, — не зажимайся. И скажи, если будет неприятно.       Поймав уверенный взгляд из-под трепещущих ресниц, Юнги подполз на руках ближе. Слышались его собственное да тихое поверхностное дыхание младшего, и лёгкий треск свеч. Он скользнул рукой по маслу меж ягодиц, касаясь дырочки, а затем неторопливо попробовал направить головку внутрь и протолкнуть её, но встретил сопротивление мышц. Чимин быстро понял свою оплошность, закусил губу и закивал, давая добро на новую попытку. Развёл колени ещё шире и вцепился ноготками в бицепсы Мина. На этот раз удалось Юнги проскользнуть внутрь. Он с тихим отрывистым стоном прикрыл глаза — от ошеломляющей, желанной узости, от дрожи бёдер младшего, касавшихся боков и передающейся ему, Мин терял голову. Они столкнулись губами в поцелуе, и Юнги на пробу неторопливо толкнулся вперёд, задержав дыхание. Чимин тихонько промычал и упёрся ладонями в ему грудь, по-видимому, прося подождать.       — Ты так хорошо справляешься, — шёпотом подбадривал Мин, а после стал мягко ласкать влажный член младшего.       Чимин согласно кивнул, расслабленно улыбнувшись. Юнги удобнее подхватил его под коленом и начал медленно двигаться, погружаясь глубже в приятную тесноту. Каждый толчок вызывал новую волну удовольствия, ощущавшуюся острее предыдущей. Спустя несколько осторожных движений, Чимин начал толкаться ему в руку, насаживаясь на член. Напряжение окончательно покинуло парня, — обмякнув, Чимин позволил желанию взять полный контроль над телом. Прогибаться, сдавливать коленями талию, двигаться с Юнги в одном неспешном ритме, сплетаясь телами. Мягкие стоны, как музыка, проходили сквозь тело Мина, заставляя его член ощутимо пульсировать в то время, как он скользил внутри.       — Я-я не фарфоровый, хён…       Юнги гулко сглотнул. Взгляд полуприкрытых глаз с поволокой вызывал больший раздор и сводил с ума. Чимин ставил свои условия — он желал большего. Юнги… правда удерживался от того, чтобы не начать толкаться внутрь с желаемой силой, напором, резкостью, и получал и без того зашкаливающее удовольствие от неторопливого, чувственного секса.       Подхватив младшего под колени и заставляя его приподнять ноги, он подался вперёд чуть резче, сжав челюсти. С пухлых губ Чимина сорвался звонкий стон — это заставило Юнги самого сдавленно, но громко промычать в экстазе. Мин обернул пальцы вокруг чужого члена, начав торопливо по нему двигаться вверх-вниз.       — Да, хён, ах, как это хорошо… Не останавливайся…       — Мой, — как обезумевший, шептал Юнги, шумно глотая воздух в такт своим толчкам. Головокружительно хорошо, Чимин, его страсть — он был уверен — лучшее, что с ним случалось.       Они касались друг друга, мяли ягодицы, цеплялись за руки, превращая постель в беспорядок.       — Не переживай, — когда Юнги замедлился, Чимин, коснувшись его щёк, заставил посмотреть на себя и судорожно выдохнул в приоткрытые губы на тягучем, неторопливом толчке, — ни о чём…       Мин зажмурился, сглотнул слюну и закрепил поцелуем своё обещание. Внутри он зарёкся больше не приносить переживания в постель — это было бы преступлением, ведь Чимин открывал ему сердце и душу, чтобы залечить раны, а не нанести новые.       Пак пытался приподняться больше, наглаживал его лопатки пятками, и Мин помог ему уложить ноги себе на плечи. От смены угла младший с вскриком удовольствия прогнулся в пояснице. Он стал сам надрачивать себе, пока Юнги со звонкими звуками шлепков вбивался внутрь, сжимая ягодицы.       — Сядь мне на колени, сядь, — привстав на постели, он потянул Чимина за руку.       Пак обнял его за шею и обхватил талию ногами. Юнги вновь ввёл член внутрь, заставляя Чимина сладко простонать его имя. Поддерживая того под бёдрами, Мин стал толкаться внутрь. Стоны сливались воедино, такие пошлые звуки разносились по комнате, что стоило поблагодарить Небеса за то, что Кимы выделили под своего воспитанника отдельный домик.       — Ты такой молодец.       — Х-хён, — воскликнул Пак на новом рывке.       Почувствовав приближение эйфории и то, как напрягся живот младшего, Юнги стал двигаться ещё отчаяннее.       — Я скоро… хён! — Пак подставлял шею под изобилующие поцелуями губы, издавая полноценные звонкие стоны на каждом движении. — П-постой… Пожалуйста…       Было поздно о чём-то просить.       Юнги сделалось так хорошо, так близко и к луне, и к солнцу. Будто тело распалось на маленькие искры, медленно оседающие на землю. Мин выскользнул из тесноты, ощущая, как вот-вот его снесёт волна оргазма — он просто не мог это остановить. Сжав кожу плотных бёдер, он излился Чимину на живот, несколько капель попало на руку. Внутри взрывались фейерверки, — он вновь заполнил тесное нутро ахнувшего младшего и продолжил вторгаться внутрь, продлевая наслаждение, проходясь по чувствительному местечку так, что Чимин плавился со звуками, больше смахивающими на скулёж, то и дело вздрагивая. Юнги скользнул приоткрытыми губами по груди, подбираясь к соску, и продолжал рвано двигать кулаком по члену Чимина, пока тот со звонким стоном не кончил. Замарываясь, смешивая их семя на животах, он прижимал Юнги за шею, приникая щекой к его виску.       Пак тихо постанывал на каждом выдохе, обнимал его, носом зарывался в вихры непослушных волос, и Юнги не мог себе отказать в том, чтобы не продолжить дышать Чимином. Хотелось кричать в голос, признаваться в любви и никогда не отпускать. Не покидать дом, в котором свершилось это таинство. Не оставлять это страшное время со своими обитателями — непонятными, говорящими странно, — но время, породившее того, кто, кажется, был ему предназначен. Судьба, не иначе… Смилостивилась, наградила, внесла красок в картину пугающей реальности.       Юнги уложил их на постели. Чимин пытался привести дыхание в норму, пока старший лениво продолжал целовать покрытую испариной кожу, наслаждался близостью и метафорическим теплом, крепкими объятиями, которых совсем не хотелось покидать.       Он сцепил их пальцы в замок и приобнял Чимина за стройную талию. Контакт кожа к коже давал ощущение спокойствия, и он чувствовал, как тревоги покидали сердце, как туман безумия рассеивался, давая рассмотреть все оттенки румянца Чимина. Так хотелось забыться, не думать о том, что вскрылось сегодня о прошлом. Ему было так тяжело и так больно. До.       — Хённим… — позвал Чимин и приподнялся над постелью на локтях.       Юнги поймал взгляд его блестящих глаз, когда Пак обхватил его лицо и потянулся с чувственным, но мягким поцелуем. Сейчас Мин был здесь, а Чимин — рядом, и чтобы понять друг друга, слов не требовалось. Оба были потерянными душами — таким Вселенная даровала прекрасную способность к телепатии. Все вокруг лгали Юнги и дурили ему голову, и только Чимин всегда был максимально откровенен. Обнажён душой и телом, как сейчас.       — Спасибо, Чимин-а, — огладив румяную щёку, прошептал Юнги, не в силах оторвать взгляд от честных глаз, смотревших так проникновенно, что сердце играло свою сентиментальную мелодию.       Чимин, открыв его новую сторону, теперь смотрел на старшего по-другому, с предельным трепетом и нежностью. Он ждал его и дождался, за что Юнги не мог выразить благодарность словами. Заворожённый, он касался чужих длинных локонов, трепетно поглаживал спину и бёдра, сжимал мягко талию в ладонях. А Чимин пальцами прогуливался по его груди и впалому животу, то и дело пряча лицо в изгибе его шеи.       — Я тебя люблю, — прошептал Юнги. Убрав волосы с лица младшего, он оставил на нём лёгкие поцелуи.       Чимин улыбался и смотрел так проникновенно, на что Мин не сдержался — сжал его в руках крепче, издав стон невинного умиления.       Мин Юнги знал, что Чимин тоже любил, — младший и так демонстрировал не раз, что хён ему дороже всего в этом мире.