Послушные тела

Известны только Небу одному

Страдания любви неразделенной.

Так пусть же Небо милого заставит

Ко мне вернуться, вновь меня любить!

Сборник стихов «Бамбук в снегу», 1978

      На следующий день в поместье семьи Ким наведался не кто иной, как Ким Сокджин. Он, отсвечивая неизменной улыбкой, скрылся за дверьми зала, переоборудованного под кабинет господина Мина. Юнги как раз в это время выходил из библиотеки, располагавшейся в отдельном строении рядом с главным домом. Он решил подождать на крыльце, когда закончится аудиенция Кима, чтобы задать накопившиеся после встречи в лесу вопросы. Этот визит артиста к отцу их только прибавил.       — Господин Мин, доброе утро, — слишком уж радостно поприветствовал его артист после того, как покончил с делами.       — Доброе, — отозвался Мин. Он прикрыл книгу, за чтением которой коротал это время, заложив палец между страниц.       — Не хотите прогуляться немного? — опередил Сокджин, на что Юнги отреагировал кивком и отлучился ненадолго, чтобы оставить в комнате недочитанную книгу и взять шляпу.       — Что ты делал у отца? — выходя через ворота поместья на улицу, в лоб спросил Юнги.       — А вы не знаете? — в удивлении приподняв брови, спросил Ким. Получив в ответ хмурый взгляд, он беззлобно засмеялся и поспешил объясниться:       — Все доходы с дома кисен принадлежат семье Мин. Я занёс тэгаму отчётность для ежегодной описи.       Юнги нахмурился и застопорился посреди дороги. Он смерил артиста удивлённым взглядом и продолжил путь только после того, как увидал ехавший навстречу обоз.       — Честно говоря, не знал. Значит дом кисен принадлежит семье Мин, а ты в нём — управляющий?       — Скорее художественный руководитель, — ответил Сокджин.       Юнги не сумел скрыть усмешки. Художественный руководитель в публичном доме, хоть и высококлассовом.       — Вас это позабавило, — констатировал Сокджин. — Что поделать, если в наше время искусство сопряжено с любовью, — беззастенчиво проговорил артист, каким-то образом угадав мысли Юнги, и растянул лукавые уста в широкой улыбке.       — Не только в доме кисен можно заниматься искусством.       — Вы довольно наивны.       Юнги смерил собеседника скептическим взглядом, выгнув бровь. Он не ослышался? Спесь была Мину несвойственна, но артист явно дерзил тому, кто был выше сословно. Люди на улицах обходили его, благородного господина, многие издалека узнавали Сокджина, и Мину это внимание к их паре было неприятно. Хотелось скрыться от лишних глаз где-то ещё, и он подумал, что прогулка с таким популярным человеком как Сокджин оказалась неудачной идеей. Но его самого пригласили, пошли по оживлённой улице Букчхона по направлению к Учжон-га, а значит, артиста устраивало внимание. Нет — он им упивался.       — Только не говорите мне, что вы верите в разделение на высокое и низкое искусство, вы мне показались человеком довольно прогрессивных взглядов. Я ненавижу этих учёных, хающих искусство эпохи Корё, — поспешил объяснить Ким.       — Я не совсем тебя понимаю.       — При дворе стало довольно популярным бросать тень на искусство Корё. Теперь мы живем по конфуцианским заветам, а всё, что было до, считается недостойным… Вы же понимаете, политика. Я в политике не силён, но моей стезе, а именно — свободному творчеству, тоже досталось из-за запретов, я тоже от этого страдаю.       — Ты разве застал те времена? Корё. — резонно поинтересовался Мин.       — Пару лет со своего рождения, — ответил Ким и усмехнулся.       — Наверное, ты просто силён в истории.       — Необязательно знать всей последовательности исторических событий, чтобы это понимать. Те, кто придут после нас, будут считать нас дикарями.       Юнги промолчал — не нашелся, что ответить и, если честно, совершенно не хотел задумываться над этим. Вопросов истории в его жизни и так в последнее время стало много. Но через пару минут напряжённого молчания Ким продолжил подкидывать Юнги пищу для ума, невзирая на его явное несварение.       — Бедные, голодные, нищие убогие люди, разоряемые точно такими же, как они, человеческими существами… Господин Мин, как вы думаете, так будет всегда? — сложив руки за спиной, не сбавляя хода, проговорил Сокджин и внимательно посмотрел на Юнги. Они шли неторопливо, в точности никуда не стремясь. Просто топтали улицы, по крайней мере, так думал Юнги. А куда заведёт его артист — другой вопрос.       — Думаю, да.       — Вы постарались прозвучать неуверенно, но в ваших глазах я вижу эту уверенность, будто вы знаете, что говорите. При мне вы можете не притворяться, — ответил Ким.       — Что ты имеешь в виду? — Мин заметно напрягся от его слов.       — Я просто хотел сказать, что это довольно очевидно — то, что вы ответили. Я общаюсь и с нищими, и с монаршими особами, и вижу это каждый раз. Если в один прекрасный день одни заменят других — ничего, по сути, не изменится, — с уверенностью в голосе и неуместной лёгкой улыбкой, навсегда, казалось, поселившейся на красивом лице, пояснил Сокджин.       — Понятно.       — Вы знаете, что в большинстве народных сказок благополучная развязка всей истории держится на раскаянии главного злодея? — продолжил пустословить Сокджин. — К концу у главного героя истории не остаётся ничего, и его жизнь зависит только от того, пробудится ли у злодея совесть. Скучно, не так ли? Нет пространства для героизма. Судьба главного героя всецело зависит от его противника.       — Я совершенно не понимаю, к чему ты ведёшь… — нахмурившись, признался Юнги и остановил артиста, схватив его за предплечье.       — В этой лавке подают вкусные рисовые пирожки, — обыденно проговорил Сокджин, проигнорировав сжимающую его руку, и сложенным веером указал в сторону одного из прилавков, где действительно продавали пирожки. — Пожалуй, куплю парочку. Вы будете?       Юнги отказался от пирожков и подождал, пока Сокджин совершит покупку. Тот набрал, наверное, целый килограмм, объяснив это желанием поделиться с девушками из дома кисен. Они продолжили прогулку. Сокджин не прекращал говорить, а Юнги его внимательно слушал, хоть по большей части артист и нёс какую-то бессмыслицу. Те слова Кима напрягли Юнги, он боялся пропустить важную для себя информацию, ведь он отчётливо понимал, что Ким что-то темнит, что он… общается шифрами.       — Как получилось… с королевой? — не выдержав потока историй про путешествия Кима, Юнги решил напрямую задать мучавший его несколько дней вопрос и перебил артиста. Правда не нашёлся, как сформулировать вопрос, отчего прозвучал, как идиот. Но Мина не заботило, что о нём подумает собеседник. Главное, что Сокджин его понял.       — Я уж думал, вы не спросите, — улыбнулся артист, заглянув опешившему Юнги в глаза. — Её Величество любит искусство и ценит преданных людей.       — Разве не опасно? Ваша связь.       — Только не говорите, что вы подумали, что нас связывают с королевой слишком тесные отношения, — с лукавой улыбкой проговорил Ким.       — Нет, я не это имел в виду.       — Я знаю, господин Мин, что вы не имели в виду ничего подобного, расслабьтесь.       Ким явно понимал, что может издеваться над Юнги подобным образом, и ему ничего за это не будет. Юнги пропустил его последнюю реплику мимо ушей — тем более, что сам совсем не демонстрировал напряжённости и расслабляться ему не нужно было. Ким постоянно что-то себе воображал, и Юнги даже успел усомниться в его адекватности. Артист был воплощением слова «экзальтированность». Мин решил завязывать с этой прогулкой, тем более, что Чимин уже должен был вернуться из академии.       — Передайте господину Паку пирожков, он оценит, — напоследок сказал Сокджин, протягивая Юнги один из свёртков с пирожками. — А мы с вами ещё обсудим вопросы истории.       Юнги не говорил ему ни слова про Чимина, но пирожки взял. А ожидание следующей встречи в нем возникло тотчас стоило отойти от артиста на приличное расстояние, направившись назад домой.

***

      Чимин лежал на футоне, подложив одну руку под голову. В другой руке у него была книга в мягкой обложке, «Беседы Чжу Си», которую он сложил вдвое — переплётом к переплёту. Одну ногу он уложил на колено и покачивал обнажённой ступней, пока мысли были заняты поиском смысла в словах на бумаге.       — Сладенькие ушки! — продолжал сюсюкаться с кошкой, забравшейся к нему на колени, Тэхён. Он сидел на подушке за низким столиком в паре метров от Чимина.       Чимин метнул в его сторону недовольный взгляд и вернулся к чтению. Он хоть и согласился помочь другу с домашним заданием, но то, что Тэхён полностью свалил разбор философского трактата на него, раздражало.       — Ну что там? — когда Чалли освободила его ноги, Ким запрыгнул на футон и повалился рядом с Чимином, заглядывая в книгу.       — Пока не нашёл… Упорядоченность государства… — в задумчивости уставившись в потолок, озвучил свои несвязные мысли Пак. — «Кун-Цзы сказал однажды, что благородный муж — не инструмент»*, — зачитал Чимин после того, как вернул взгляд книге.       — Что это вообще значит?       — Не знаю… Комментарий Чжу Си не вносит ясности.       — Надо Намджуна спросить, он точно знает, — воскликнул Тэхён.       — Он сказал, у него нет времени, — разочарованно выдохнул Чимин, — А эссе тебе сдавать завтра.       В дверь постучались. Чимин подскочил на футоне, нечаянно ударив Тэхёна корешком книги в живот. Ким ойкнул и скрючился, а Чимин поправил пряди волос у лица и властным тоном проговорил «войдите», усаживаясь на постели. Как и ожидалось, в комнату зашёл Юнги. Чимин поприветствовал его лёгкой улыбкой, очень довольный увидеть старшего именно в тот момент, когда уже был готов впасть в отчаяние из-за дурацкой домашки.       Юнги подошёл к футону и молча протянул неизвестный свёрток, хотя Чимин догадывался, что там могли быть сладости. Пак искрящимися счастьем глазами посмотрел сначала на свёрток, потом на старшего, который в неловкости отвернулся, принявшись почесывать щёку. Тэхён подпёр голову рукой и закатил глаза.       — Что это? — беря обоими руками свёрток, спросил Чимин. И всё же он сам, будучи в нетерпении, раскрыл бумагу и радостно заверещал следом, увидев внутри свои любимые пирожки:       — Хё-он! Спасибо! Обожаю их!       Юнги, удивлённо вскинув брови, закивал. Он стянул шляпу и отбросил на сундук. Чимин слегка смутился своей эмоциональности и того, что хён каким-то образом угадал его предпочтения. Это тронуло.       Тэхён заинтересованно посмотрел на свёрток в руках Пака, приподнявшись на постели, и в следующую же секунду цепкие длинные пальцы уже держали маленький пирожок у губ. Игнорируя негодование Чимина, Тэхён закинул сладость себе в рот.       — И впрямь ничего, — заключил Ким, прожевав, и улёгся обратно головой на подушку.       Чимин, съев пирожок, отряхнул пальцы от муки и снова взял книгу в руки.       — Чем занимаетесь? — спросил Юнги, вставая с корточек. Пока происходило воровство пирожков, он гладил кошечку на полу.       — Чимин помогает мне с домашкой, — ответил ему Тэхён, укладывая голову на сложенные на постели руки, чтобы и дальше продолжить плевать в потолок.       — Чимин делает за тебя домашку, — поправил Пак ворчливо.       Книга, которую Чимин взял в руки, привлекла внимание Юнги и он спросил:       — Чжу Си? Тебе задали читать Чжу Си? Это комментарии к «Лунь юя» Конфуция? — рассмотрев иероглифы на обложке, спросил Мин.       — Ты хоть знаешь, что это? — с пренебрежением отозвался бездельник Ким, после чего получил удар книгой по руке от Чимина и его недовольный взгляд.       — Хён, ты, случайно, не знаешь, что может означать высказывание Конфуция о том, что благородный муж — не инструмент?       — Разве это Конфуций сказал? — переспросил Ким.       — Кун-Цзы. Кун-Цзы процитировал Конфуция, — проворчал Чимин в ответ. Этот парень совсем не следил за тем, что происходит!       Мин взял книгу из рук Пака и пробежался глазами по комментарию учёного к этому высказыванию.       — Ну, благородный муж совершенен в своём знании, значит, в отличие от… — Мин задумался, оглядел комнату и задержал свой взгляд на стакане с принадлежностями для рисования, а затем продолжил:       — В отличие от кисти, которая может только рисовать, со своими навыками и знаниями ты пригоден для любой задачи. Он здесь как бы вступает в конфликт с учением Лао-цзы.       — Чего? — Тэхён подскочил на постели и ошарашенно уставился на Мина. — Тебе-то откуда знать?!       — Хён, может быть, ты поможешь нам с сочинением? — Чимин встал на колени на футоне и с мольбой уставился на старшего. — Можешь надиктовать, я всё запишу! Про достойного правителя! Нужно взять одно высказывание и прокомментировать его.       — Хорошо, только писать будешь ты, — с этими словами Мин указал на Тэхёна. — Нечего запрягать Чимина.       С нескрываемой самодовольной улыбкой на губах, старший принялся листать книгу, а Тэхён с глубоким вздохом сел за столом поудобнее и взял чистый лист.       — Писать будем про монархию и демократию из «Государства» Платона. Тут и высказывание подходящее есть, про «прямых правителей».       Чимин с Тэхёном одновременно обратили недоумённые взгляды к Юнги, который ну уж очень светился превосходством, и состороил такую смешную, но милую и симпатичную мордашку, что Чимин вновь смутился.       Мин принялся надиктовывать Тэхёну эссе, расхаживая по комнате Чимина взад-вперёд. У лица он держал отданную ему книгу, сверяясь с написанным там, время от времени уточнял у Чимина что-то по чтению и написанию иероглифов, так как всё-таки знал их плохо. Его сосредоточенность в Чимине будила какой-то внутренний трепет и обожание. Хённим выглядел так прекрасно, занятый делом. Как настоящий учёный муж.       — Если тебя решат наказать, мол, ты что-то не то написал, припомни им слова Конфуция, — закончив надиктовывать эссе Тэхёну, проговорил Юнги.       — Какие?       — «Нападать за инакомыслие — губительно».       — Разве в этом смысл высказывания? — решился уточнить Чимин.       — Зависит от трактовки, — пожал Юнги плечами и посмотрел на него.       Пак не мог отвести от старшего восхищённого взгляда. Когда он встретился с Юнги глазами, то торопливо отвернулся, а кадык на его длинной шее дёрнулся. Он, должно было, показался Юнги странным, а это совсем не то, чего бы хотелось Чимину — быть в глазах старшего не таким, каким бы его хотели видеть. Не привлекательным. Неправильным.

***

      Шёл второй месяц пребывания Юнги в поместье, но ответов на многочисленные вопросы у него так и не появилось. Например, он совсем не задумывался о том, почему так идеально момент перемещения в прошлое совпал с посещением храма молодых господ из дома Ким. С этим вопросом он обратился к Намджуну, которого едва сумел застать в поместье. В последнее время тот с головой уходил в работу и поздно возвращался из дворца, что сказывалось на его лице — под некогда блестящими глазами залегли глубокие синяки.       — Да? — послышалось за дверью после того, как Юнги постучался.       — Привет, Намджун. Я хотел поговорить с тобой. Ты не занят?       — Уже нет, — Ким отложил книгу в сундук, стоявший сбоку от его рабочего стола, — Я тоже хотел с тобой поговорить.       Юнги присел на стул рядом со столом Кима. Тот был завален разными книгами, из сундука рядом с ним вываливались свитки, письма, стопки бумаг. Внимание Юнги привлекли и деревянные счёты на краю стола.       — Слышал, ты помог Тэхёну с написанием работы для академии, — начал Ким. Он посмотрел на Юнги, слегка сощурившись. — Там сказали, что он совершенно не знаком с каноном, но мысли интересные.       Юнги усмехнулся и устроился на стуле поудобнее, уложив руки на подлокотники.       — Так о чём ты хотел поговорить? — спросил Ким.       — Хотел спросить, что вы делали в тот день в храме.       Намджун понимающе кивнул. Уложил ладонь на стол, хотел было встать, опёршись о твёрдую поверхность, но одумался. Всё это действие заняло совсем немного времени, и он, недолго думая, рассказал Юнги, что они изначально направлялись в храм, чтобы оповестить монахов о скорой конфискации имущества и земель в рамках секуляризации. Намджун, как чиновник в министерстве, должен был лично удостовериться, что описи, предоставленные комплексом, соответствовали действительности. В ином случае монахов бы ждал суровый приговор, чего отцу, господину Киму не хотелось — для него этот храм был особым местом: всем его детям с выбором имен помог внук основателя. Что касалось господина Мина, он поручил воспитанникам министра Кима перепроверить показания местных, утверждавших, будто Мина видели в тех местах, и следы пятнадцатилетней давности вели в Хванхэдо. Пака Намджун взял с собой, потому что тот крайне редко выбирался за пределы поместья и очень хотел отправиться хоть в какое-то путешествие.       Юнги удовлетворило объяснение Намджуна. Ким пригласил Юнги выпить немного рисового вина и провести час за игрой в бадук, благо Юнги умел, и неплохо, поэтому согласился. Когда чёрные камни захватили большую часть доски, соперники сошлись на окончании игры. Подсчёт оставшихся на гопане камней закрепил победу Мина. Тот сам от себя не ожидал, потому что Чимин не раз жаловался на проигрыши Киму, но сам Юнги не заметил, чтобы у чиновника были какие-то выдающиеся навыки игры. При мысли о том, что он, возможно, нащупал слабое место Чимина, на лице ненароком возникла улыбка.       Он вышел из кабинета Намджуна, а затем и из главного дома, и увидел, что в павильоне неподалёку были зажжены фонари. Его потянуло к этим огонькам в тёмном саду, как мотылька к жёлтому свету лампочки. Под резной крышей павильона, прислонившись к перилам, сидел Чимин. На его плечи было накинуто одеяло, рядом были беспорядочно разбросаны принадлежности для рисования. Пак отпил из керамической стопки и отставил посуду на маленький поднос рядом с бутылкой. Чимин заметил старшего, когда тот подошёл к павильону, и пухлые губы растянулись в небольшой улыбке. Юнги присел на пол рядом, свесив ноги с веранды к клумбам прямо под нею. Мин заметил, что на подносе с бутылкой соджу было две рюмки. Чимин выпивал с кем-то до того, как Юнги пришёл, или всё-таки ждал кого-то?       Внимание Мина привлёк рисунок на полу. Чимин, заметив это, потянулся рукой к оставленному неподалёку листу и показал его Юнги. Мин долго рассматривал штрихи на бумаге: картинка изображала большого тигра, неторопливо вышагивавшего по тропке. На спине у тигра сидела Чалли — трёхцветная кошечка Чимина. На фоне были изображены три горные вершины и, видимо, круг полной луны в небе, затемнённом разведённой с водой тушью. Картинка была бесконечно милой, немного наивной — кошка на спине у тигра! — и Юнги улыбнулся средневековой фантазии автора, тихо хохотнув. Он потрепал Чимина по голове и похвалил его за старания, чтобы тот не дай бог не принял смешок за издёвку.       — А почему Чалли на спине у тигра? — вкрадчиво спросил он, прижимаясь к Чимину плечом.       — Потому что тигр — это ты.       Мин задержал взгляд на рисунке, всматриваясь в мощные лапы и улыбающуюся морду тигра. Он поднял голову, встречаясь с тёмными радужками блестящих глаз напротив.       — Значит ты будешь луной.       Чимин улыбнулся Юнги, чуть смутившись.       — А почему тигр — это я? — спросил Мин.       — Все боятся тигров, но на самом деле тигры — это просто большие кошки, и мне кажется, они довольно красивые животные, — Чимин смотрел так пристально, что Юнги стало неловко.       Мин часто заморгал и вновь потупил взгляд на рисунок. Чимин только что сказал, что считает его красивым? Что он вообще имел в виду? Пак уложил голову ему на плечо, и Юнги не смог сдержаться, чтобы не задать вопрос, смысл которого Чимину был заведомо непонятен:       — Ты со мной флиртуешь?       — Я с тобой что? — Чимин приподнял свою голову и с непониманием посмотрел на старшего.       — Забей? — неуверенно отозвался Юнги и нервно хохотнул.       — Что сделать?       — Не парься.       — Да чего?! — возмутился Чимин, легонько оттолкнув от себя Юнги, и надул губы.       С чувством торжества от идеально исполненной мести за столь беспардонный флирт со стороны младшего Юнги тихонько засмеялся низким голосом. Но затем его пальцы начали терзать заусенцы. Чимин проследил за ним и накрыл пальцы своей ладонью, заставляя прекратить.       — Как думаешь, что будет дальше? — спросил Юнги.       Пак пододвинул поднос ближе и предложил выпить. Юнги принял полную рюмку из рук парня.       — Я не знаю, хён, — ответил он, честными глазами глянув на старшего, а затем уложил голову на чужие колени. — Кажется, я перепил, — объяснился он.       Юнги понимающе кивнул и осторожным жестом убрал пряди волос с лица Чимина, который неотрывно следил за ним снизу. Почему сердце зашлось бешеным ритмом, почему обуяло чувство, похожее на страх, хотя на коленях у него лежал Чимин — личная доза успокоительного? Чимин, будто заметив смятение в его радужках, протянул руку и коснулся лица Мина. От запястья Пака Юнги уловил аромат цветов, растворённый в естественном запахе тела. Этот запах хотелось чувствовать постоянно, погрузиться в него головой, предаться забвению в лепестках этих цветов. У Чимина не было сердца, он хотел его погубить.       — У тебя ужасные манеры, — начал неожиданно Чимин тихим, шелестящим и вкрадчивым голосом. — Ты будто с неба свалился… Ты не похож на монаха. Не похож на учёного… но ты очень умный. Кто ты, хён? Ты дух?       — Чимин-а, духов не существует, — завороженный глазами напротив, проговорил Юнги.       — Как не существует? — Чимин приподнялся, опершись о его колени руками, и посмотрел встревоженно.       — Ну… не существует. Пока не доказано обратное, я в это не поверю, — пояснил он осторожно, словно ребёнку, и огладил затылок Пака, задевая ладонью бант, собравший волосы в низкий хвост.       Чимин устремил растерянный взгляд куда-то в сторону. Юнги беззлобно усмехнулся и, обняв младшего за талию, притянул его к себе.       — Оставим это пока, — решил закрыть тему Юнги. Все равно он не знал, как объяснить всё Чимину. Даже если решит рассказать правду, как это всё преподнести?       Да, Мин Юнги точно не дух — он человек из плоти и крови, который закрыл глаза в двадцатом веке и открыл их за пятьсот лет до этого. Что ж, он лично убедился в том, о чём раньше и подумать не мог, как о чём-то возможном. Мин не удивится, если увидит духов завтра.       Чимин обернул руки вокруг его талии и уместил подбородок на плече.       — Ты правда думаешь, что я похож на луну?       Юнги задумался, и до него запоздало, но дошёл смысл своих же слов. Он вспомнил, как читал, что сравнение с луной считалось за комплимент внешности женщины. Мин усмехнулся мыслям и прижал младшего к себе.       — Да, ты даже лучше, чем луна. Ты освещаешь мой путь в ночи, — Мин тихо засмеялся, поражённый собственными словами. Иронично и неловко получилось, но при этом правдиво…       — Ух ты, неужели я получил от тебя любезные слова, — пробухтел Пак куда-то ему в плечо.       — Я каждый день тебе делаю комплименты! — запротестовал Юнги.       Мин предложил расходиться, потому что было уже довольно поздно, да и сам Чимин ранее признавался, что перепил, хотя бутылка не была пуста даже наполовину. Пак запротестовал, желая остаться в саду ещё ненадолго, и Юнги накинул сползший с его плеч плед повыше, и остался вместе с ним ещё ненадолго. Они говорили обо всём и ни о чём. К концу их беседы Чимин уже клевал носом, и Юнги под руку отвёл его в домик.

***

      На следующее утро Тэхён с Чимином выбрались на базар. Был выходной день, поэтому по улице бродило множество городских и знатных господ. Они повстречали и приятелей Тэхёна, которыми он успел обзавестись за пару месяцев жизни в Ханяне, и многих знакомых Чимина.       Ханян — столица, Кэгён — бывшая столица, и первый Тэхёну нравился куда больше. Здесь было больше возможностей, больше людей, более современная архитектура, более чистые улицы — широкие, украшенные фонариками и гирляндами. А ещё — дворец и стража в ярких одеяниях. Крепостные стены, грандиозные ворота, горы, великая река Хан и извилистый ручей Чхонгечхон с насыпями для переправы и маленькими деревянными мостиками тут и там. Район, где жили знатные господа, назывался Букчхоном, профессионалы вроде переводчиков, лекарей и учёных жили в Чжунчхоне. А ранее упомянутая Учжон-га была главной торговой улицей. На Юкчжо же — улице перед Канхвамуном, главными вратами в дворец Кёнбок, располагались правительственные здания, и множество чиновников сновали тут и там. Тэхён, как уроженец провинциального городка, был в восторге от Ханяна.       Из-за обилия торговцев и купцов в городе можно было найти и много заморских товаров. Тут-то Ким Тэхён и, можно сказать, дорвался. Он тратил деньги господина Мина налево и направо, благо ресурсы у самой богатой в Чосоне семьи не были ограничены. Чимин стал его верным советчиком в выборе разных вещиц, вкус у него всё-таки был отменный. И в очередной раз они направились в лавку торговца тканями.       — Господа! Дамасский шёлк чудесный! Уйгурский хлопок высокого качества, минская парча просто роскошная! Соболя, мех лисы на зиму. В этом году обещают суровую зиму… — затараторил торговец, как только Чимин с Тэхёном зашли внутрь.       — Чимин-а, мне пойдёт такой розовый? — обратился Ким к другу, приблизив к лицу отрез розового шёлка, испещрённый узорами.       — Слишком вызывающий, — ответил Пак, смерив ткань пристальным взглядом, и продолжил неторопливо прогуливаться меж рядов с развешенными образцами. — А из Америки у вас что-нибудь есть? — развернувшись к следовавшему за ним по пятам торговцу, спросил парень.       — Америка — это где? — озадаченный вопросом потенциального покупателя торговец почесал затылок.       Чимин пожал плечами.       — Ну нет и нет, — ответил он.       Тэхён и сам был не в курсе и даже было хотел спросить друга, что на того нашло, но на улице начался какой-то шум: голоса людей, звуки колёс, топот коней, будто надвигался целый полк солдат и всадников. Чимин с Тэхёном, минуя развешанные под потолком лавки дорогие ткани, выскочили наружу, за ними ринулся и торговец.       По улице шествовали несколько колонн всадников и пеших воинов. Во главе войска на вороном коне, короткая шерсть которого переливалась на солнце и подчёркивала крепкие мышцы, восседал Чон Чонгук в чёрных одеяниях. Кто-то из уличных крикнул всадникам:       — Куда направляетесь?       — В казармы, матушка! — прилетел ответ от одного из воинов.       — Неужто война скоро?! — разнеслось по толпе зевак, высыпавших из лавок на обочины улицы.       Двое друзей настороженно переглянулись. Ни о какой войне они до сих пор не слышали. Слухов о приближении чего-то подобного в их кругах не ходило. Когда в нескольких метрах от Кима прошествовал Чон Чонгук на коне, Тэхён ненамеренно встретился с ним взглядом. Чёрные глаза воина не выдавали никакой эмоции. Ким нервно сглотнул и потупил взгляд в землю, избежав его взгляда. Он видел, как поднятая лошадьми пыль осела на его шёлковых черевичках.       Настроение было испорчено, ведь Ким не только повстречал Чон Чонгука прямо на улице, но ещё и узнал о том, что, возможно, скоро будет война. А это значило, что и времена настанут тёмные. И товаров станет меньше, и свободных денег у господина Мина поубавится, и на улицах будет тоска да одни вдовы и калеки.       Тэхён взял Чимина под руку, и они пошли прочь с рынка.       — Меня пугает Чон Чонгук, — признался Пак, когда они зашли в гостевую комнату в поместье Кимов, которую выделили под Тэхёна. — Сын палача…       Ким утвердительно промычал — Чимин ну просто зрел в корень! — и сел за накрытый слугами стол. Время обеда они с Паком решили скоротать вместе.       Перед господами слуги поставили по каменному горшочку с ароматным рисом, что был зёрнышко к зёрнышку. От вида одного риса во рту уже скапливалась слюна. К рису подали основное блюдо — ломтики сочной свиной грудки в хрустящей корочке с луком, имбирём и с чесночною подливкой. Кусочки грудки были разложены на ярких листьях китайской капусты. На общий стол — несколько блюдец с закусками-панчанами: маринованные овощи намуль и солёные утиные яйца, а также жареные в кляре румяные кабачки. На десерт — засахаренные фрукты: сливы, груши и вишни в сиропе.       Окончив трапезу, и, видимо, заметив напряжение друга, Чимин подсел к нему и огладил плечо. Постарался растрясти его, начав разговор ни о чём, и вскоре Тэхён забыл о событиях сегодняшнего дня. За чаем в обычной свойственной им манере обсудили насущные сплетни.       Тэхёну поднесли мутное зеркальце в деревянной раме с ручкой. Он посмотрелся в него и убрал с зубов зелень. Когда он отложил зеркальце на стол, Чимин поднял его и взглянул на отражение, критически оценивая. Не отрывая глаз, спросил неожиданно серьёзно:       — Как думаешь, я красив?       — Ты очень красивый, — подперев щёку рукой, отозвался Тэхён без раздумий. — А что?       Чимин бросил короткий взгляд в сторону Тэхёна, а затем вернулся к разглядыванию собственного отражения.       — Нет, Чимини, правда, почему ты переживаешь по этому поводу? Ты очень красивый! — Тэхён забрал из рук товарища зеркало и отложил его на стол. — Если тебе кто сказал, что это не так, я его ударю!       — Нет-нет, никто мне такого не говорил, — улыбаясь, ответил Пак и поднялся из-за стола. — Не знаешь, где Юнги-хён?       — У него урок, — ответил Тэхён и проследил за выражением лица Чимина, словно силясь вычислить, раскрыл тот его или нет. По долгу службы Киму приходилось знать о всех и вся, и регулярные уроки Юнги с учителем по этикету не были секретом.       Чимин ответил задумчивым кивком. Меланхоличным взглядом окинул внутренности двора в открытом окне комнаты. Распрощавшись на неопределенные несколько часов, тот ушёл читать в одиночестве в библиотеку.       Ким внимательно следил за действиями друга. Его подгрызало чувство тревоги оттого, что поведение Чимина в последнее время было полно странностей. Может быть, Тэхён себя раскрыл случайно, а может быть было то, что Чимину удалось скрыть от пристального шпионского взгляда Кима.       Тэхён быстро перешёл от анализа поступков Чимина к мыслям о чёрных глазах, с которыми встретился взглядами сегодня утром в городе. Засахаренные фрукты оставили горькое послевкусие. Чонгук уже несколько недель не выходил на связь, хотя у Кима скопилось много того, о чём он мог поведать. Отчего-то казалось, что скоро телохранитель вновь придёт по его душу, прервав незапланированный отпуск. Образ молодого гвардейца на вороном коне прочно засел в голове. Полк двинулся в казармы, а Тэхён двинулся умом, раз думал о Чон Чонгуке так много, разбирая свои ночные кошмары на детали. Тяжелые мысли сошлись в одной точке: если в ближайшее время ему назначат тайную встречу, он приложит все усилия, чтобы выведать, зачем вдруг король стянул войска в столицу.

***

      Чонгук долго себя ждать не заставил. Королевский телохранитель назначил встречу в одном из переулков.       Тэхён и раньше видел Чонгука в светской одежде, но впервые тот предстал перед ним в чём-то ярком. Голубой кафтан на зелёном турумаги смотрелся на нём чужеродно.       — Добрый вечер, — поприветствовал Чон.       Тэхён хмуро вернул ему любезность и начал свой доклад, стремясь закончить с этим поскорее.       — Не похоже, чтобы Господа Мин и Ким что-то затевали вместе. Они редко проводят время вдвоём, каждый занят своими обязанностями при дворе. Господин Ким со своим сыном спорят на почве женитьбы, Намджун грозится бросить свой пост, если господин Ким и дальше будет на него давить. Похоже, он не хочет заниматься государственной службой, у него есть интерес к науке. Господин Мин пишет официальные письма королеве, тайной переписки между ними нет. Зато Мин Юнги пару недель назад виделся с королевой в лесу… Неизвестно, о чём они говорили. Больше за Мин Юнги ничего странного я не заметил, то есть он, конечно, странный сам по себе, но непохоже, чтобы у него был какой-то умысел. Зато похоже, что он действительно рос в храме, он довольно-таки образованный.       — В течение следующих двух недель Мин Юнги предстанет перед двором, — лаконично ответил Чонгук.       Тэхён кивнул ему пару раз и потупил взгляд на ноги, не решаясь взглянуть на начальника охраны.       — Что с моей семьёй? Я могу хотя бы получать от них письма? Разве я не заслужил этого?       — Я попрошу короля за тебя, — неожиданная щедрость со стороны Чон Чонгука. Ким понял, что у него есть шанс получить ответ на ещё один беспокоивший его вопрос.       — Почему король стянул войска в столицу?       — Упреждающий манёвр. Часть войск стянули в Ханян, часть отправили к северной границе. Больше я тебе ничего не скажу, — отозвался Чон и взглянул на шпиона как-то робко, непохоже на себя, и тихо совсем проговорил:       — Спасибо.       «Служу Его Величеству», — про себя проговорил Ким и улыбнулся дрогнувшими губами, глядя куда-то в пустоту перед собой. Был ли хоть какой-то толк от его информации? Вся она требовала тщательного анализа, на который Тэхён не был способен. Он был близок к тому, чтобы разочароваться в себе. Единственное, из-за чего его не сослали с семьёй на Чеджу, и то выходит из рук вон плохо.

***

      Вечером следующего дня Ким Сокджин встретил Господина Мина в обстановке кабинета в доме кисен. Интерьер был выполнен в кричащих красных и жёлтых оттенках в противоположность аскезе, что создавали в своих жилищах дворяне и чиновники. Артистам и главным в домах кисен напускная скромность была ни к чему. Ким был честен с собой и откровенен перед остальными, будь то элита общества или самые его низы. Он был богат, несмотря на то, что большая часть прибыли от деятельности в доме кисен отходила Минам, он упивался роскошью. Не боялся, словно павлин, распустить свой кричащий яркими цветами хвост и ткнуть им в лица людям, загнанным в рамки умеренности.       Лицо Господина Мина приняло то выражение, какое обычно люди сопоставимого с ним статуса в таких местах нацепляют, словно маску. Словно их здесь нет, словно мыслями они в библиотеке, проводят время за чтением серьёзных книг по управлению государством, словно не слышат отголосков кутежа за стенами комнаты. Ким с улыбкой проследил за тем, как Мин Джэ садится за стол и сцепляет перед собой пальцы, кладёт их на столешницу, а брови его взлетают вверх, потому что столешница липкая, но больше вида он не подаёт.       — О чем вы так хотели поговорить со мной, что даже нанесли визит в наши места? — начал Сокджин лилейным тоном, присаживаясь за широкий дубовый стол. — Я так понимаю, в поместье есть лишние уши.       Молчание собеседника послужило утвердительным ответом. Мин Джэ принял пиалу с чаем из рук Сокджина. Он долго внюхивался в мутный кипяток с жасминовым запахом, но в итоге сделал осторожный глоток.       — Где твоя мать, Сокджин? — отставив чай, с места в карьер бросился Господин Мин. Ким взбросил брови в удивлении, но улыбка на устах осталась неизменной. Он повёл головой, слегка склоняя подбородок к груди, но быстро заговорил, потому что играть с терпением высокопоставленных людей — это тебе не юлить перед Мин Юнги.       — Я не знаю, Ваше сиятельство, я видел её в последний раз в тех же обстоятельствах, что и вы.       — Уверен?       — Стал бы я вам лгать? — отозвался искренне артист, словно подразумевая, что в его словах не может быть лжи, и собеседник это знает. Ким бы не стал затевать недоброе по отношению к своим патронам.       — Не стал бы, — подтвердил Мин. — Но ты знаешь, куда она могла пойти.       — Подозреваю, но до конца не могу быть уверен. Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, отчего-то мне кажется, что ей нет нужды возвращаться.       — Ты на неё в обиде?       — Я понимаю, почему она так поступила.       — Дай Небесный царь ей здоровья, — устало выдохнул Господин Мин.       — Может её и нет уже в живых, — предположил Ким так, словно говорил не о своей матери, а о чужом человеке. В какой-то мере так оно и было.       — В таком случае, пусть душа её будет спокойна. Я перед ней в неоплатном долгу.       — Рано или поздно придёт время расплаты. Вселенная не терпит неуплаты.       — О Будда, какой же ты невыносимый болтун, — воззрившись в потолок, проговорил Мин Джэ. — Ты говорил о чем-нибудь Юнги?       — Нет, Ваше сиятельство. Пока он находится в отрицании, он неспособен воспринять ничьи слова.       — Ты прав, — ответил ему Мин Джэ, глубоко задумавшись над словами артиста.       — Я сказал то же самое вашей дочери — время ещё не пришло.       Господин Мин ответил кивком и нахмурился, силясь припомнить своей старческой головой, о чём он ещё хотел с ним потолковать.       — Есть новости, почему войска созвали в столицу?       — Нет, боюсь, это известно только Его Величеству и его верному слуге, — прямо ответил Ким.       — Чон Чонгук… Ребёнок с незавидной судьбой, — задумчиво протянул Мин.       — У кого из нас она завидная? — с улыбкой, обнажившей ряд ровных зубов, сказал Ким Сокджин.

***

      Юнги мучили весь день: сначала новая примерка и подбор тканей для нарядов на зиму, хотя было ещё только начало десятого месяца, и погода стояла почти летняя, потом лично им выбранные, но от этого не менее изнурительные уроки по обращению с мечом, затем — незабываемые пару часов общения с учёным-садистом. Как итог — онемевшие исполосованные руки, которыми и чашку тяжело держать. Ужинал Юнги в этот раз с Намджуном. Вместе они поговорили о делах во дворце, о короле и королеве, о ближайших праздниках и о наследном принце, который наделал много шума в последнее время.       Ким сослался на общую усталость и ушёл спать, а Мину того пока не хотелось, поэтому он по обыкновению вышел в сад. Юнги направился к домику Чимина, но внутри не горел свет. Проверив и павильон, и библиотеку, он не обнаружил младшего нигде из обозначенных мест. Он предположил наивно, что Пак мог ждать в его спальне. Но следов пребывания кого-либо в своей комнате Юнги не обнаружил и решил, что подождёт Чимина на ступенях его домика.       В темноте ночи он разглядел, что дверь, ведущая внутрь дома, была немного приоткрыта, будто приглашая гостя войти. Мин заглянул внутрь и — о чудо — Чимин был там. По периметру комнаты не горели свечи; парень сидел на футоне в кромешной тьме. Лишь луна бросала свой холодный отсвет на небольшой участок в центре комнаты. Перед Чимином был низкий столик, на нём — бутылка и стопка. Когда Юнги ступил внутрь, доски пола скрипнули. Это выдало присутствие Мина, и младший его, наконец, заметил.       — Что-то стряслось? — он озвучил первую мысль, возникшую в голове.       Чимин пил в одиночестве в темноте, выглядел максимально печально и одиноко, беззащитный в этом пятнадцатом веке.       Юнги пересёк расстояние, разделявшее их, и присел рядом. Постарался в полутьме разглядеть тёплые радужки младшего, но не смог.       — Нет, хён, всё славно, — постарался его успокоить Чимин, — Спасибо, что пришёл, — и быстро добавил, будто одумавшись:       — Ты что-то хотел?       Мин помотал головой из стороны в сторону: ничего ему не было нужно, они не в первый раз просто проводили время вместе. Неужто Чимин не хочет его видеть, и Мину лучше уйти, оставить парня наедине с непростыми мыслями? Были бы мысли в голове Пака обыденно спокойными, ему бы не требовалась поддержка в виде градуса на дне рюмки. Веки глаз напротив в синеве ночи отдавали краснотой, когда Мин разглядел это — руки сами охватили миловидное лицо.       — Ты плакал?       — Нет, — наклоняя голову набок, ответил Пак.       Развернулась борьба: крепкие руки, на коже которых полосы от ударов, мягко удерживали чужое лицо, тянули на себя, чтобы Юнги смог разглядеть тоску в чужих глазах. Чимин упрямо отворачивался от хёна, — так, что пряди волос растрепались, а ворот одеяния съехал в бок.       Мин одержал победу и встретился взглядом с Чимином. Тот смотрел с жалобным выражением, словно спрашивая: «Зачем ты это сделал, кто тебя просил? Не для твоих глаз я такой».       Юнги впал в ступор; он видел Чимина в печали не раз, сам перед младшим представал в слезах, не достойных мужественного образа. Ничего нового, ничего страшного, но Чимин так отчаянно боролся, чтобы сохранить свою тайну. А Мин и слова вымолвить не мог. Он только смотрел на Чимина, чьё лицо обхватил руками. Юнги был заворожён — с влажных глаз, внешние уголки которых стремились вверх, собственный взгляд скользнул по взмаху широких угольных бровей. По переносице, по спинке носа с едва заметной горбинкой и чуть вздёрнутому кончику, по едва заметным веснушкам скул. Взгляд его спустился к ямочке над верхней губой, в которой блеснула солёная водица. А затем он увидел полные губы, приоткрытые в немой просьбе; с них срывались шумные вдохи. Руки Юнги замерли и потеряли силу, и по мере того, как розовые губы приближались к нему, собственная рука переместилась на затылок Чимина, цепляя пальцами иссиня-чёрные пряди волос. Взгляд младшего блуждал по его лицу, как в погоне по лабиринту, и он незаметно стал так близко, что Мин чувствовал чужое прерывистое дыхание на щеке. Глаза напротив были пьяные, но не от алкоголя — в них он явственно увидел то, что неосознанно прятал в себе всё это время. Между моментом осознания и отчаянным поцелуем не прошло и секунды.       Мин сам спровоцировал столкновение, хоть первый шаг и предпринял другой. Чимин не умел целоваться. Он слегка поджал губы, когда старший накрыл их своими, и замер. Лёгкая улыбка тронула губы Юнги. Он огладил макушку младшего, спустился раскрытой ладонью на затылок и заставил чуть наклониться Чимина набок, чтобы не столкнуться носами. Пак ухватился за локти старшего и приоткрыл рот, чтобы сделать вдох. Юнги воспользовался случаем и скользнул языком меж приоткрытых губ, сильнее прижимая парня к себе. Другой рукой он обвил стройную талию; младший обмяк и охотно прогнулся навстречу. Вместо очередного судорожного вздоха он издал едва слышный сдавленный стон.       Мин не раз целовал мужчин, но такого мужчину — впервые, потому что теперь кажется, Юнги чувствовал к нему что-то особенное.       Он наслаждался звуком чужого дыхания, мягкой хваткой рук, теплом тела и запахом цветов, овладевших обонянием. Но наибольшее удовольствие приносило влажное тепло горьких от соджу и сладких по натуре губ, и кончика языка, которым Чимин неумело толкнулся навстречу.       Они одновременно неторопливо отстранились друг от друга. Чимин, удерживаемый старшим, медленно сполз в его руках и уткнулся носом в шею. Застыл, недвижимый, только спина под руками Юнги при каждом вдохе высоко вздымалась. Ладони Мина огладили её, успокаивая, и крепко обняли, уверяя, что в произошедшем нет ничего постыдного.       — Тебе поэтому было грустно? Потому что я сказал когда-то, что не люблю тебя? — Юнги хотел вложить в голос всю нежность, которую испытывал к доверчиво прильнувшему к нему Чимину.       Тот начал содрогаться в его руках, он снова плакал, будто подтверждая догадку Мина. Юнги приподнял его лицо и оставил на щеках по лёгкому поцелую.