His Pearl

      Может быть, в их жизни много чего шло не по плану, да и жить в трейлере не было пределом мечтаний привыкшего к комфорту Ким Тэхёна, но если по другую сторону кровати лежал Мин Юнги, то он готов был мириться с этим.              — Тэхён-и, а ты поспать ещё не хочешь? — хрипло возмутился сонный Юнги, переворачиваясь на другой бок.              — Жемчужина моя, — проворковал Тэхён, цепляя на шее любимого нитку крупного розового жемчуга — такого же редкого, как сам Юнги.              Копошения Тэхёна с утра его разбудили, но поддаваться пробуждению он не планировал. И так поздно легли, но это стало чем-то обычным. Жизнь в Коста-Рике текла плавно, но путь туда был далёким от плавности.              У них не было такого, когда ты вечером купил билеты на агрегаторе дешёвых авиабилетов, а на утро, подкинутый до аэропорта по баснословному тарифу таксиста, уже спишь в эконом-классе под бормотания бортпроводника, у тебя есть виза в паспорте и паспорт легальный тоже имеется. И дело не в том, что времена были другие, в тот момент у них просто ничего не было: не было ни связей, ни денег, чтобы откупаться на границе, лишь купленные на последнее палёные документы и сказанное самим себе пожелание счастливого пути, возможно, это и помогло им добраться из ставшего недружелюбным Сан-Франциско до границы с Аризоной, откуда через Нью-Мексико им удалось пересечь границу в Мексику. Гонимые американской полицией преступники оставаться там не планировали, хотя одним из вариантов Юнги рассматривал присоединение к наркокартелю или, чем чёрт не шутит, создание своего — благо, почва там криминально плодородная, но даже озвучивать не стал — знал, что Тэхён никогда не хотел ни наркотиков, ни оружия, ни смертей.              Кому-то Ким Тэхён казался человеком без сердца, безжалостным убийцей, ради собственной выгоды пичкающим невинные тушки наркотиками и пулями, умеющим красть жизни своей стальной лишённой всяких добрых эмоций улыбкой (не улыбкой даже — движением губ), неспособным к гуманности и к проявлению человеческих чувств, но Юнги мог ручаться, что той жизнью он не гордился, чурался и стремился к спокойствию.              Новая глава жизни не стала лишь названием, оба ступили на этот путь с желанием стать вместе счастливыми, оставляя прошлое в прошлом. И чем больше Юнги проводил времени с Тэхёном, тем большим умиротворением наполнялся и вытаскивал на свет мальчишку из Тэгу — наивного мечтателя, радующегося жизни. Его сердце отпустило обиды, и казалось, ему уже не хочется заново окунуться в болото, из которого им с трудом посчастливилось выбраться, как бы оно не цеплялось за них вонючими изрезанными языками, травило лёгкие смрадом, засасывало на тёмное дно, как бы умело оно не нашёптывало и манило, взращивая неискушённые юношеские амбиции Юнги занять местечко повыше и уничтожить недругов, но оно же и вызывало на лице и в душе Тэхёна стойкую антипатию к себе — этого Юнги игнорировать не мог, чувства Тэ всегда были в приоритете. Но амбиции Тэхёна целиком и полностью заключали в себе единственной ценностью сделать счастливым одного крошечного и несчастного Мин Юнги. Всего один случай сыграл против них, разрушая кропотливо выстроенную за несколько лет преступную империю, но он же и сыграл на руку — отрёкшийся от всего нажитого Юнги, заткнув уши и крепко держась за надёжную ладонь Тэхёна, позволил ему вытянуть себя и оставить Америку и Мексику всего лишь отшкрябанными монеткой клочками суши на проложенном на скретч-карте маршруте их путешествия, и в мечтах на горизонте замаячил родной уютный корейский полуостров. Юнги топил за план уехать в Корею, но Тэхён был против, ведь ясно, где их будут искать в первую очередь. Тоска по тёплым закатам Пусана и вулканическим пляжам Чеджу-до в глазах Юнги, казалось, была безграничной, и в итоге Тэхён предложил как альтернативу бессрочно отсидеться в Карибском бассейне, сюда ФБР свои длинные носы не совали, так они и обзавелись фургончиком в Плайя Негра, а глаза любимого наполнились красками, засверкали, словно тёплая водная гладь, игриво отражая солнечные блики, и вкусные веснушки, как щедро рассыпанные карамельные брызги по медовой коже, проступили еле заметно, очаровательно, чарующе, целовать их и целовать.              Сначала они просто пытались обжиться, и Юнги сразу стал учить Тэ стоять на доске. Место было относительно туристическим, многие приезжали сюда именно ловить волну или учиться этому хитрому искусству, и покорявший волны с малых лет Юнги стал нарасхват: у него появились собственные учебные группы и личные ученики; для обучения они сначала арендовали оборудование, со временем закупили своё. Они стали добропорядочными гражданами, но каким бы счастливым он не казался, в глазах Юнги поселилась грусть — еле ощутимая, практически незаметная, эфемерная, лишь одним Тэхёном считываемая на единолично доступных радиочастотах, и в крови его поселилось желание её разогнать.              Он никогда не был тщеславным, но навестившие их пару раз лучшие друзья Юнги братья Чон — Хосок и Чонгук — особенно чересчур тактильный последний, будили в нём ревнивца и собственника. Ко всему почему, у обоих жизнь била ключом: Хосок, как старший, унаследовал от отца крупный холдинг и был в каждой дырке затычкой, а Чонгук, что нашёл себя в творчестве, тоже сёрфить умел не хуже Юнги, но что хуже всего — Юнги ими искренне восхищался, а Тэхён видел это и понимал, что должен прыгнуть выше головы, чтобы Юнги смотрел с восхищением только на него, как это было раньше. Но Тэ только и умел, что быть лучшим куликом на болоте. На чистых пляжах он уже не блистал, терялся среди песка, сливаясь на его фоне. Зато самая драгоценная его жемчужина — Юнги — переливалась перламутром, сияя и щедро раздаривая улыбки направо и налево, но улыбки эти, переливчатый смех, искрящиеся глаза — это Тэхёну принадлежит, не общественности.              Тэхён и сам не заметил, как начал скучать по нуарным дням Сан-Франциско, совершенно забыв о том, что именно в такого Юнги и влюбился — лучистого и счастливого парня, который обратил на себя его внимание бесконечным позитивом, такого Юнги, впервые увидев в Тэгу, он забрал в Штаты, положив его себе в кармашек, тесный и тёмный, лишая солнца и возможности расти, цвести и плодоносить, за что корил себя не раз, но снова наступал на те же грабли, и лоб у него, видимо, из высокопрочной стали, а болото куда опаснее, чем он мог предположить, ведь его отравляющие нашёптывания нашли путь к ушам Тэхёна — оно знало, как велико его желание снова Юнги спрятать, чтобы не делить ни с кем, оно ему в этом эгоистичном порыве потворствовало, науськивало.              Для этого нужны были деньги, заработать их в имеющихся условиях жизни было невозможно даже упорным трудом, хоть грех им на доход жаловаться — инструктор Юнги был самым популярным в их краях и, словами местных, грёб деньги лопатой. Сами ребята сказали бы, что совком, но на жизнь им более чем хватало, тем более и Тэ без дела не сидел — он взял в аренду катер и ездил на нём рыбачить, а улов сбывал в порту, не на рынке же самому продавать. Зарабатывал мелочь, что спускалась в ландроматах, но нет, не в тех, где отмывались грязные деньги, а где за несколько квотеров можно простирнуть корзину белья; и поначалу от рыбалки получал странное, колющее дикое удовольствие. Оно гуляло по телу и собиралось зарядами на кончиках пальцев. Позже он начал осознавать, что глядя на спокойную водную гладь, больше не собирает умиротворяющих зарядов, он глазами эти заряды пускает, как камешки по воде, и с каждым днём камешки всё больше увеличиваются в размерах, скоро совсем в валуны превратятся, а дальше — в метеор, что проскользнёт, махнув огненным хвостом, и оглушительно упадёт в залив метеоритом, оставляя после себя безжизненный кратер — будущий туристический объект.              Осознавал, и всё же на поступившее от невнушающих доверия приезжих «туристов» финансово заманчивое предложение ответил согласием: они обещали хорошо заплатить за то, что он их покатает. На своём не самом лучшем катере. Рыбацком катере. А они поныряют со снаряжением. В определённых координатах. Вообще ведь ничего странного. Тэхён именно такой вид и делал, прикидываясь дурачком и притворно не обращая внимания на то, как они ныряли и поднимали с океанского дна несколько десятков коробок, будто это обычное дело выходного дня. Он якобы не знал, что внутри лежит золото и другие драгоценности; верили ему или нет, но в глаза обещая доплатить за содействие и молчание, за спиной обговорили по окончании своей операции его утопить. Топить того, кто последнее время учился плавать, совершенствуясь день ото дня, заведомо проигрышное дело, но им следовало лучше подготовиться. Сосредоточившись на задании, они упускали из виду того, кто поначалу действительно собирался довольствоваться лишь своим щедрым вознаграждением, но чем больше улова представало его глазам, тем более жадно манили его картины благополучного будущего, в котором его жемчужине не придётся работать и раздаривать себя и свой талант другим, её можно будет нанизать на нитку и повесить на шею, спрятав под воротник. Озвученная задумка убрать его после стала ключевой в окончательном принятии решения Тэхёном, и после удачно проведённой «туристами» операции он провернул свою, ещё более удачную, в ходе которой четыре приезжих бесследно исчезли с Плайя Негра, и только Тэхён видел, как один за другим каменными топориками (пока ещё не метеор, но уже довольно близко) они уходили на дно, и это дно было куда красивее болотного, здесь кораллы и рифы, океанская живность, покой и умиротворение. А вот их умиротворённой, плавной жизни с Юнги пришёл конец.              Кому-то Ким Тэхён казался человеком без сердца, что без лишних эмоций и переживаний перережет глотку другому человеку, разделает тушу как мясник и, упаковав в мешки, отправит на корм рыбам, и всё совершенно бесплатно, но на самом деле в глубине души столь неслыханная щедрость его не прельщала, но он был на неё щедр.              Сонный Юнги не хотел продирать глаза и вяло бунтовал, требуя Тэхёна лечь обратно, он пока не знал, что эта ночь станет последней из тех, что позволяли понежиться в кровати.              — М-м, что это? — Его рука скользнула под шею, где лежащий на некогда белоснежной сахарной, чьи сладкие кристаллы, растворяясь в нагретом под палящим солнцем океане, карамелизовались и слегка окрасились, делая её ещё аппетитнее, теперь — на светлой медовой коже, жемчуг переливался в свете скользящих в комнату солнечных лучей магическим розовым перламутром. Тэ смотрел завороженно, будто перед ним объект искусства. В его понимании так и было. — Ожерелье?              Глаза раскрылись сами собой после озвученного. В них — удивление, восторг, сплюшки.              — Ты великолепен. — Комплименты Юнги — это не желание угодить, это констатация факта.              — Ты мне бусики подарил? — принялся восторгаться он, вскакивая с кровати и разглядывая себя в зеркале. На нём лишь нижнее бельё и скромное с виду украшение, но выглядит он отнюдь не скромно. Отросшие волосы тёмного цвета взлохмачены, лезут в лицо, он откидывает их и счастливо щурится, хохочет. — Неужели… — он вдруг ахнул и приложил ладошку к распахнутому рту, округляя раскосые глаза и вздёргивая аккуратные брови, — ты их сам выловил? Как эти бедные ныряльщики за жемчугом?              — Ну, почти, — потупил взгляд Тэхён. Фактически это не было ложью, но и правдой тоже не было — он сам не нырял, не царское это дело. «Туристы» прекрасно справлялись собственными силами. — Сам по дну не шастал, но именно со дна это превосходство. Там ему было не место, а вот на твоей шее — самое то.              — Ах, смущать меня вздумал, Ким Тэхён! — взвизгнул Юнги, кидаясь ему в объятия и опрокидывая на кровать. По силе оба были равны, пусть Тэхён и был выше и шире, но Юнги в своё время так прокачался, что до сих пор мог спокойно уложить его на лопатки. И ничего ему за это не было. Кроме поцелуев и любви. Этим Тэхён мог платить Юнги в немереных количествах.              Юнги коснулся его носа своим и мягко улыбнулся, вдыхая солоноватый запах кожи. Мужчина под ним лежал распластанный, податливый как тесто в руках умелого кулинара. Юнги знал, что он много работал в последние пару недель, мало спал и очень уставал. Это отразилось на его всегда строгом лице печатью усталости: лицо загорело и скрадывало тёмные круги под глазами, но скулы заострились, а капилляры в глазах будто готовы были взорваться кровавыми фонтанчиками — эпично, но абсолютно некомильфо. Красоты его это не умаляло, наоборот, добавляло некой очаровательной трагичности, и его нынешнему образу очень шло: волосы цвета тёмного шоколада выгорели на солнце до прозрачности на кончиках и кудрявились, кожа приобрела оттенок жжёной карамели, а на вкус — солёной, родинки стали будто светлее, даже особенная — у зрачка — и та почти выцвела, что говорило о том, что уровень меланина выравнивается, — морской воздух был на пользу, да и в целом Тэ растерял весь навязанный Америкой мафиозный лоск, но менее желанным его это в глазах Юнги не делало.              Мягкая ладонь легла на впалую щёку, более светлый тон кожи, что напоминал цветом первый урожай трудолюбивых пчёлок, собранный с луговых цветов, на фоне гречишного оттенка смотрелся контрастно, но органично, словно подобранный умелым художником.              — Устал, родной? Вижу, что ты измотан, — Юнги приблизил лицо и почти шептал в его полные сочные губы: — Позволишь мне помочь тебе расслабиться?              — Юнги... — Тэ к нему был слаб, он готов был, он почти выдохнул согласие, но понимал, что времени у них мало. Мало ли сколько у утопленников сообщников и как скоро они выяснят, что те уже не в деле, а золотишко давно в чужих руках, и руки эти отдавать его не собираются. Он знал, что сказанное им будет неожиданностью, поэтому положил ладони на его талию, чтобы придержать и не дать убежать, если Юнги вдруг вздумается. Глаз своих не прикрыл, не отвёл. — Нас с тобой в порту ожидает судно, гружёное девятью ящиками с золотыми и платиновыми слитками, алмазами, жемчугом и прочим, — ради погрузки он всю ночь не спал и организовал это на рассвете, в накладных прописав кокосы. В порту Картахены надёжный связной уже ждёт эти «кокосы», им полагается стать данью для возвращения в криминальный бизнес. Остальные ящики уже плывут из Коста-Рики в Белиз, на Кубу, в Пуэрто-Рико и Пусан — Тэхён предпочитал не рисковать и иметь запасной план на случай, если основной потерпит крах. Даже надёжный человек мог оказаться крысой.              Ожидавший услышать другое Юнги нахмурился, поморщив крохотный носик, веснушки заплясали на щеках тревожно, и ротик сложился в несказанное «о». Из головы тут же вылетел весь игривый настрой, все мускулы и мышцы напряглись, бёдра сжали чужие бока сильнее уже без сексуального подтекста, тело потяжелело, но Тэхён и не думал, что будет легко. Он снова тянул любимого в ставшее родным болото.              — Какие ещё слитки? — проговорил Юнги медленно, неуверенно.              — Золотые, их много.              — Ты понял, — низкий голос чуть рыкнул в недовольстве, но всё ещё неуверенно, — что я имел в виду.              Ладони он переставил Тэхёну на грудь, чтобы иметь опору, нежность в касаниях он попридержал, но и на грубость не переходил, балансируя в подвешенном состоянии. Не сложно было понять суть, глупым Юнги не был, но всегда оставалась вероятность не понять верно. Вероятность, что в равной мере могла оказаться как спасением, так и погибелью.              Но сидящий на Тэхёне верхом Юнги, как бы не давил своим приложенным весом, которому добавились нетерпение, волнение и вопросы, его погибелью точно не был, и Тэ рассказал ему всё от и до: как бездумно его наняли, как по-дилетантски не таились перед ним, фактически предоставив ему всю информацию на ладонях, как намеревались его после утопить и как просто оказалось их переиграть, заполучив весь куш. Юнги слушал, покусывая губы; даже эта привычка не заставляла их подсохнуть, покрываясь корочкой, влажность решала эту проблему.              Влажность могла решить и более глобальные проблемы — по словам Тэхёна, остальные гружёные сокровищами корабли уже бороздят океан на пути к местам назначения, ведь как бы хорошо и спокойно в лагуне пляжа Плайя Негра не было, грусть в глазах Юнги была настоящей. Болото и до него добралось, напоминая, что быть кротким инструктором по сёрфингу не то, о чём он мечтал. Ему хотелось власти и влияния, чтобы карать всех, кто посмеет посмотреть на них косо, а такие находились даже тут — мужская пара коробила их христианские чувства, но отчего-то чтить другие библейские Заветы они не спешили, богохульники Коста-Рики от богохульников Америки ничем не отличались: завистливые жадные гордецы гневились, ленились, были похотливы и не гнушались заниматься чревоугодием.              Кому-то Ким Тэхён казался человеком без сердца, что за криво брошенную фразу мог свернуть шею и поморщиться уже лишь постфактум глядя на труп, потому что портит интерьер, а уж если самоубийцы хоть пальцем к его жемчужине прикоснутся, то мог подвести их к желанной смерти самым негуманным способом, морщась после на реки крови — неэстетично, но научился он быть таким у того, кто на публику отсвечивал солнышком, всё гнусное пряча под масками, — Юнги в этом был самоучкой.              Недружелюбные американские аборигены его ломали и ломали — доломали, в конце концов, Сан-Франциско сделал из него плохого парня, но ему хватало один раз заглянуть в глаза Ким Тэхёна, и те отвечали: «Ты знаешь, что это плохо. Я знаю, что это плохо. Но если это делает тебе хорошо, то я буду вместе с тобой плохим». И они были. Были плохими. Ему казалось, что в лагуне наступило время стать хорошими. Если кажется, то креститься надо, и как же совпало, что недовольные их с Тэ от церкви отлучили.              — Я знаю, что ты не в восторге от Плайя Негра, а если ты не рад, то и я не рад, — признался Тэхён. — Я знаю, что ты мечтаешь о большем, ты ведь и достоин большего, Юнги. Я не мог упустить этот шанс.              Закопать свои амбиции в песке — плохая идея, каждый отлив тому подтверждение. Но Тэхёну даже не нужно быть океаном, чтобы знать о том, что у Юнги в голове.              — Достоин того, что ты ради меня снова окунёшься в криминал? Вот это, — он с силой дёрнул мирно лежащую на шее нить, бусины, качнувшись, разлетелись по кровати, самые активные запрыгали горошком по полу. Оставшуюся зажатой в руках нить он сунул под нос Тэхёну и потряс: — Это, выходит, пиратский трофей?              — Фактически, да.              — А я разве просил об этом?              — И что же? — Тэхён подобрался на локтях, чтобы сесть. Небрежно рассыпанные по поверхности твёрдые бусины тут же закатились под оголённые бёдра, но он их даже не заметил — единственное имеющее ценность сокровище находится в его руках. Так и не слезавший с него Юнги оказался сидящим на его бёдрах, и теперь они могли смотреть друг другу глаза в глаза. Свои ладони он положил на хрупкие, но сильные плечи Юнги и погладил там, где остались фантомные раны от отрезанных крыльев: Америка его ангела их лишила, обстругала и прошлась наждачкой — обрести форму идеального жемчуга было больно. — Думаешь, мне нужно ушами услышать о твоих желаниях, чтобы воплотить их, Юнги?              Он отвёл глаза. Потому что — да, его желания никогда не были секретом для Тэхёна, и да, неспешная скучная жизнь его медленно, подобно вворачиваемому в мягкую плоть зазубренному лезвию, убивала. Но ведь он так старательно показывал, что это не так, считая, что Тэ их размеренной жизнью наслаждается. Или же он сам себя пытался в этом убедить?.. Он ведь только и мог, что кусать локти от того, что профукал шанс остаться в Мексике. Иногда, находясь на пике возбуждения — готовый нырнуть в закручивающуюся волну, Юнги на короткий миг представлял себе, что до Плайя Негра они не добрались, что осели в другом месте, где своё место под солнцем нужно было выгрызать, и у него от этих фантазий мурашки по коже бегали — до дрожи в коленях волнительно, чистое безумие, но столь вожделенное.              — Если мы вернёмся к старому, — попытался он воззвать к разуму, понимая, что попытки пустые — оба сошли с ума, — то уже не будет пути назад. Пустые, потому что Тэхён уже всё решил.              Кому-то Ким Тэхён казался человеком без сердца, чёрствым мафиози, в чьём словаре вычеркнуто слово «милосердие», но на тёмную сторону он ступил из-за Юнги.              Когда они только прилетели в Штаты, ни один из них становиться криминальным элементом не планировал, но оказавшись мальчиком для битья, Юнги пришлось научиться давать отпор, а Тэхёну — убивать голыми руками. Потому что нельзя трогать его драгоценность. И Юнги всегда понимал, что это на его совести, поэтому за появившуюся возможность завязать с криминалом он ухватился крепко. Ради Тэхёна. Не учёл того, что это болото его уже у себя прописало: Юнги понравилось решать вопросы радикально, Юнги понравилось иметь вес, Юнги понравилось держать в руках власть, Юнги не нравилось быть пешкой. А Тэхёну не нравилась жизнь без блеска в любимых глазах. И до Юнги это долго доходило.              — Я предпочту рискнуть и подарить тебе эмоции балансирования между жизнью и смертью, чем буду наблюдать, как ты умираешь от тоски день ото дня.              — Фу, ты такой слюнявый романтик, — скривился Юнги и стукнул его по плечу, усмехаясь. По правде, его эти слова трогали за душу.              Тэ приподнял его за подбородок и заглянул в глаза. В них и воодушевление, и восторг, и лёгкое опьянение — они блестят и искрятся, а на вишнёвых губах играет восхитительная улыбка, обнажающая дёсны. Юнги прекрасен, и если до этого он весь был как бутон — набухший в ожидании цветения, то в этот момент он будто расцвёл.              Тэхён прикоснулся губами к губам в целомудренном поцелуе, прижимаясь буквально на пару секунд — невинно, но чувственно.              — Просто ты вся моя жизнь, Жемчужина, — шепнул он ему в губы, полностью подтверждая сказанное любимым.              — У меня ведь даже выбора нет, — усмехнулся Юнги, нехотя сползая с Тэхёна. Тот придержал его руками, напомнив себе, что нет времени на большее, и придётся ограничиться короткой лаской. — Но не думай, что я спущу это тебе с рук. Решил всё без меня. Наглец.              Юнги погрозил ему кулачком и приступил к сбору вещей. Он тоже понимал, что времени очень мало. Перспективы манили его, соблазняли, как мотылька огонь, возбуждение циркулировало по венам, и он даже без чемодана бы прыгнул в корабль, но если он и был мотыльком, то бронированным, его пламя так просто не возьмёт. Взять с собой было что: любимая доска, ракушки, книги, сувениры, золотая рыбка, но всё это он оставит. Рационализм уже надиктовал список, и Юнги скашивал глаза на пристроившегося рядом Тэхёна, что кидал в их чемодан всё подряд — всё, что Юнги считал нерелевантным.              — Считай, я сократил твои тревоги, решив всё своими руками, — улыбнулся ему Тэхён. — Но наказание, конечно, я приму.              — То-то же, — фыркнул Юнги, расплываясь в ответной улыбке хитрой лисицы.                            Уже через час они топтали палубу наёмного судна, в отсеках которого прятался золотой билет в новую старую жизнь. Колумбия их с распростёртыми объятиями не ждёт, конечно же, как не ждали и Штаты, не ждёт Корея, но они смогли пробиться наверх тогда, смогут и сейчас. Не страшно начинать с нуля, страшно навечно застрять там, где сердце в полную силу биться не хочет. Да и как ему, раскрошенному безжалостно в прошлом, биться? Сначала его нужно по кусочкам собрать, склеить, а может и не нужно — ведь кому-то Ким Тэхён казался человеком без сердца: лютым варваром, мстительным зверем, беспощадным нелюдем, и они были не столь уж неправы, но Юнги о его сердце знал чуточку больше остальных, даже больше самого Тэхёна, ведь его сердце — это дом. А дом строить нужно там, где сердце. Сердце, что устилает своими осколками дорогу в «плохие парни». Но возможно, собрав все куски воедино, им посчастливится задержаться на верхушке подольше, может даже на всю жизнь, ведь в глазах Юнги больше нет тоски, там звёзды мерцают и подсвечивают путь, как маячки вдоль трассы, а в крови Тэхёна — желание не дать этим звёздам погаснуть.              

The End