После дождя

They used to cheer when they saw my face

Now, I fear I have fallen from grace

And I feel like my castle's crumbling down

And I watch all my bridges burn to the ground

And you don't want to know me...

                     Утро в Денвере выдалось не самое приятное. Стоя к Винчестерам спиной, она все равно могла почувствовать покалывание в затылке. Как будто темная сущность просилась на свободу. Как лицо Воландеморта, рвущее затылок. С виду она была подозрительно спокойна (словно не простреливала никому вчера череп), но внутри, по венам растекалось горючее. Амбар зачищен, бар BlackBus опустел, и почтовые грузовики остались без работы… Но не охотники. Охотники работали даже во сне с (болезненно) закрытыми глазами. Вряд ли кому-то из них удавалось спать не в холодном поту, не сжимая в руке рукоятку пистолета/ножа (у каждого свой фетиш, но Дин любил доставать пистолет из-под подушки после каждого шороха и самоуверенно целиться в источник, а утром не помнить, что сделал так раз пять за ночь). Спалось тяжело, сегодня не исключение: они помнили, что грузовики развозили пятилитровые бутылки с человеческой кровью. Кому? Конечно же, другим вампирским семьям в городе. Мирным, видимо. Живущим нормальную жизнь, видимо. Но все еще попивающим человеческую кровь… ну и что, что аккуратно, в виде коктейля с зонтиком через трубочку? За чистоту их можно простить? Видимо, так казалось Тринити… Что нужно прощать, чтобы не нести всю жизнь груз, но вчера она поняла, что можно просто размозжить голову. Не прощать. Не помогло. Теперь груза больше. Она поняла молчание Винчестеров: кости каждого погибшего неизбежно звенят во внутренних карманах. И людей, и монстров… Трин тяжело разворачивается с кружкой чая в руке и смотрит на Винчестеров из кухни. Другие охотники уже активно занимаются обезглавливанием, а эти — все в том же пассивно-агрессивном состоянии. Молчаливом, потому что каждому есть, что сказать. Головы вампиров должны слететь, даже если они сейчас тихо завтракают с детьми за обеденным столом. Из разговоров — тема оценок и переменчивой погоды. Из звуков — стуканье вилок и мультиков по телевизору. Они, скорее всего, будут умолять не делать этого… Дин медленно приблизится с мачете, пока глава семьи будет пятиться назад, закрывая собой детей и жену. Трин смотрит на Дина с бегающим взглядом по экрану ноутбука. Вопрос «как вы так живете?» кричал уже не так громко. Уже не вопросительно, ласково, и с пониманием, потому что жить так можно. На автопилоте, но можно. Она понимает, что их работа — убивать монстров, но ощущение, что не все монстры заслуживают смерти начинало душить. Особенно, Сэм. Особенно, например, отец-вампир… Дин бы убил его, не раздумывая, если бы знал. Тринити бы поняла и не задала бы ему вопросов. Дину было бы жаль, но он бы не извинялся. От вопроса «а что если есть хорошие монстры?» можно словить паническую атаку. Потому что точно есть, но разбираться в этом также сложно, как и в плохих людях. Можно случайно начать убивать людей без разбора… спросите у Сэма. Она бы спросила это, потому что отец-вампир… какой он? И зачем вообще спрашивать Винчестеров? К сожалению или к счастью, братья согласны насчет одного: убивать монстров, которые питаются людьми — нужно без раздумий. Поэтому пока Денвер не будет чист — отсюда никто не уедет. Тринити принимает их работу и не собирается разводить в охотничьем домике детский сад: «но они же никого не трогают или, по крайней мере, будут стараться!» прозвучало бы эгоистично, потому что Трин вообще не мыслила понятиями «монстр» и «человек». Как она могла? Она не охотник. В своей недолгой жизни ей довелось увидеть только плохих и не очень плохих людей. Видимо, с монстрами так же… — Наши клиенты на Линкольн-стрит, — монотонно произносит Дин и записывает в блокнот. Она подносит кружку к губам и думает, какой отвратительной была Кайли. Застывает и не делает глоток. Не важно, вампир или человек… но вампир или человек, где-то там ее папа ждал звонка. Какие мотивы у него? Не важно. Миссия «задать ему вопросы и выяснить, откуда началось проклятие» пульсирует в висках. Столько лет неведения и беспрекословного принятия, что когда теперь дают шанс… хочется не убегать, как обычно. Схема работала до поры до времени. Вода за спиной догоняла. Хочется не принять и простить… А спросить и запомнить. Спросить нужно ей, конечно же, не Винчестерам. Не Дину. — И еще парочка на Клермонт-стрит, — продолжает он разговаривать сам с собой, как утреннее радио, записывая адреса, на которые осуществлялась доставка еды. Сэм занимается тем же самым, но молча. И если она правильно слышала сквозь закрытую дверь своей комнаты (Винчестеры начали работать в гостиной пока Трин еще спала), то это вопрос времени, когда вампиры слетят с катушек без освежающих напитков. Слететь с катушек — сожрать Денвер. Трин якобы нужно ждать сигнала от Сэма, чтобы позвонить отцу, но как же сильно хотелось его переиграть! Неизменное желание. Раскусить слои блефа. Вцепиться зубами в его кожу, как маленький храбрый солдат, но по факту — взбунтовавшийся домашний пудель, и зарычать (запищать), что он не прав. Взгляд снова прожигает его наглые, идеальные, бесячие скулы. Луч солнца, как луч лунного света сегодня ночью, подсвечивал только одну его сторону, как бы в очередной раз демонстрируя, что целиком Сэма не рассмотреть. Не разгадать. Страх перерастает в сопротивление страху. Дрожащие когда-то руки крепко сжимают кружку чая, тренируются, чтобы однажды не струсить. Чтобы однажды держать рукоятку пистолета (откуда он у нее возьмется?) и целиться уверенно ему в голову. Надеется, что сможет убедить его в своей решительности. Надеется, он будет приятно удивлен своим учеником. А если он знает, что она не выстрелит в него, то ему незачем даже заряжать свой пистолет… Да как он может думать, что она не выстрелит в него? Как ты можешь быть на сто процентов уверен? «Вот, посмотрите на нее, уже вернувшаяся на свое место статуя (заинтересованных за спиной экскурсовода все меньше), только с каждым шагом рассыпается, тает, ее тошнит водой, потому что принимать серьезные решения, а не наблюдать со стороны — противоречит ее заводским настройкам. После каждого принятия решения — дождь. Но он уже не очищает, а заполняет. Такими темпами экспонат скоро соорудит лодку и уплывет из музея (остатки людей смеются), постой, эй, куда же…» Мокрая статуя встает и разбивает череп экскурсовода об кафель. Все вокруг охают, ведь вдруг это часть представления? Современное искусство на практике (люди дерутся за место в первом ряду)? Кровь на плитке в виде многозначительного узора? Зачем тратить деньги на краску, когда можно бесплатно убивать людей? Ожидать умиротворение в душе, а получать вулканическое извержение — та еще картина, можно перерисовывать ее бесконечно. Экспонат с табличкой «Тринити Паркер» театрально разворачивается и начинает: «Вот, посмотрите, наш новый экспонат… Он рассказывал про нелюбимых детей и смеялся над ними, но не знал что нелюбимые дети смеются последними (смеется демоническим смехом, заставляя нервно посмеиваться посетителей)» Она смотрела на Сэма и верила, что однажды сможет улыбнуться ему точно также. Сказать: «не ждал?». Но не волнуйтесь, он ждет. Интересно, у него не задымилась щека после того, как Трин прожгла в ней дыру? — Вы должны убить всех вампиров в Денвере? — каким-то образом она оказалась сидящей на стуле в начале стола. Как подсудимая. Снова. Сэм и Дин сидели друг напротив друга в конце стола, ближе к дивану и оленьим рогам. Внезапный разбившийся лед, да еще таким громким словом, как «убить», выводит Дина из транса преждевременно. Трин еще не успела закончить предложение, как он острожно поднял к ней взгляд. Он слышит, что тикает бомба, но не может рассмотреть, сколько секунд на датчике… Неизвестно, зачем она спрашивала. Ее интонацию вдруг стало сложно оценить. От любопытства, которым она осыпала Дина в первую встречу, не осталось и следа. Ее глаза нейтральны и холодны. Ей тяжело от мысли про убийство? Не может осознать существование вампиров? Или задает бытовой вопрос типа «ну и солнечная же погода сегодня, не находите»? Второй вариант хуже всего. Дин убеждается, что Сэм не ответит, и прокашливается первым: — Да, Трин, нам нужно очистить город, прежде чем двигаться дальше. — А куда дальше? И снова она спрашивает без ярого любопытства, а… с детской хитростью. Детским досаждением. Якобы ей на самом деле ничего не интересно. Не позволяет Дину ни на секунду вернуться к прочтению адресов, как словами хватает его за шею. Сэм упорно делал вид, что не слушает, но Тринити уже достаточно ознакомлена со скрытыми настройками. Многозадачность у него выкручена на максимум. Он мог прямо сейчас запускать ракеты в Мексику и одновременно слушать загадочные вопросы Трин. — Дальше нам надо к Кроули. Поговорить, — сдержанно улыбается Дин, представляя, как колотит самодовольную морду демона об стену. Мимолетная работа это всегда хорошо, но никаких движений в сторону альфы они не сделали. В сторону утерянной души Сэма — тем более. Следующая остановка явно напрашивалась у Кроули. — Тогда мне нужно домой. В Стэнфорд. Гроза, которая сотрясла охотничий дом, обошла Сэма стороной. Его взгляд, разве что, перестал перескакивать со строчки на строчку, а выбрал одну точку на экране, чтобы впиться в нее. Не к добру. Что уж говорить о Дине… Если прислушаться к тишине, можно услышать, как доски на крыше трещат именно над его головой. Молния целилась и попала в яблочко, как обычно, в него. Сегодня без дождя. Только жирные намеки. Страшилки на ночь. Непонятно, почему Дину вообще странно это слышать… Если бы он был не так эгоистично погружен в собственные мысли, он бы проанализировал слово «домой» и понял, что Трин оговорилась. Что она врет. Но он застыл в глазу бури. Наступил в свой же капкан. Разве не он добавился оставить Трин у Бобби? Тогда, у трассы? Разве не он в первых рядах кричал о нормальной жизни для нормальных людей? Разве не хорошо, что девчонка не стала и не хочет становиться охотником? Да Дин сам должен был предложить отвезти ее обратно в Стэнфорд, потому что логическая цепочка заканчивается там. Последнее домино упало вчера, когда его уронила Тринити. Ее ничего не держит здесь с ними. Ни родственной связи, ни дружбы, ни любви, один бизнес. Так почему же хочется найти причину? Только что-то едва уловимое в воздухе заставляло остановиться и подумать: почему воздух разряжен? Что застыл, Дин? Где аплодисменты, тост за «удачи в универе» и облегченный выдох? Он спас человека, вроде бы, от начала до конца. Но кто даст ему гарантию, что вернувшись в Стэнфорд, после последней пары она не повесится в кабинете истории? Кто даст гарантию? Глаза Трин не внушают доверия. Они серые, асфальтные, бесцветные, солнце подсвечивает их водянистость, а она как будто сама себе не верит. Он смотрит на нее и ждет продолжения истории. Их. Она смотрит на него и пытается выглядеть правдоподобно, ведь ни в какой Стэнфорд она не собирается. Откуда Дину знать? И самому же нечего добавить, потому что «охотники охотятся, а студенты сидят дома…». Его же нравоучения стягивают шею колючей проволокой. Пора домой? — Конечно. Как только я закончу, — исправляется, — мы закончим со всем этим… в Денвере, — Дин торопится с подбором слов, потому что не хотел говорить, — мы отвезем тебя. Домой. Короткая улыбка, как первая капля дождя на лице. Сегодня только намеки. Трин дарит ему такую же, еще более наигранную, чем у Дина. Улыбки прерывает вибрация телефона в кармане джинс. Все возвращаются к работе за ноутбуком, потому что ничего сверхъестественного не произошло: обычные человеческие разговоры. Лучше уж отбиваться кочергой от полтергейста. Никто не замечает, как она берет телефон и открывает сообщения, а даже если бы заметили — какая разница? У Тринити есть живые друзья в виде Энди и Дженны, она надеется, что друзья, надеется, что живые. Живы они или нет — пока неизвестно, потому что сообщение на почте от «Миссис Баркли» с темой письма «Психология по четвергам в 14:00». И все бы ничего, но психологию в Стэнфорде вел пожилой профессор Сандерс. Стэнфорд продолжил жить после ее уезда? Никто не умер, наконец-то можно дышать полной грудью? Ну, или что там случилось с профессором Сандерсом… Взгляд рассматривает письмо и заголовок. Уши закладывает эхо из старой, чужой жизни, но честно говоря, она никогда не понимала язык нормальных. Голоса всегда кричат и зовут ее на сушу, бьют по льду, а Тринити липнет ко льду с обратной стороны и не слышит. В ожидании увидеть новое расписание пар по психологии, Тринити трепетно нажимает на экран и застывает еще раз: «Что задумала?» Интересные же вопросы задают нынче профессора психологии. Наглые, личные, без приветствия, без души. Ну, вы поняли. Сэм, конечно же, даже не смотрит на нее, а продолжает клацать что-то с умным видом по клавиатуре. Чайник в голове Трин начинает свистеть с бешенной скоростью. Печатает в ответ: «Откуда у вас моя почта, миссис Баркли?» И ждет ответ, постоянно обновляя страницу почты. Сэм по-прежнему работал и выглядел, как сотрудник года. «Я чинил ваш телефон, если вы забыли, мисс Паркер» Ее губы дрогнули в улыбке от допущенной наглости. До чего же дотошный сукин сын. Тринити не стала открыто называть неизвестного отправителя «Сэм», но он стал. Ему все равно. И даже не «Тринити», а он с радостью разыграет с ней идиотский школьный спектакль. Глаза долго читают его сообщение по несколько раз и воспроизводят перед собой воспоминание о починке. Как она могла забыть… И как она могла подумать, что он не воспользуется ее телефоном в своих целях? Даже чай рядом с ним нельзя оставить, чтобы потом не отравиться. «Ответишь на вопрос, или напрашиваешься на личный сеанс?» еще одно. Ее лицо больше никак не реагирует. Взгляд сканирует предложение, а через секунду, пальцы смахивают вкладку почты и убирают телефон в карман. Дерзость, как она есть. Но почему? Неужели получилось его удивить? Сэм не поворачивает к ней головы, но разминает шею и возвращается, видимо к работе, с его заумным сосредоточенным взглядом. Теперь телефон звонит у Дина. Запустилась карусель из звонков, как какая-то липкая зараза. — Да, Бобби, — отвечает Дин, продолжая одной рукой записывать адреса в блокнот. Его взгляд был серьезным и не слишком заинтересованным, но после непривычно долгого молчания во время звонка, Трин обращает внимание на Дина. Молчание продолжается. Дин быстро осматривает комнату, хотя знал, кто в ней находится, и поднимается со скрипучего стула: — Соседка Маргарет? — удивляется и сводит брови к носу для Сэма. Типа, он знает о чем речь. Сэм тоже разводит руками, держа их на клавиатуре ноутбука. — И давно ты стал безнадежным романтиком? — уточняет у трубки. Тема разговора проясняется для всех: Сэм усмехается и мотает головой в ответ Дину, как бы весело проговаривая про себя «Эх, Бобби…». Дин в шутку закатывает глаза, берет кружку кофе и идет вразвалочку по направлению двери. Сквозь дверной проем просачивается ни о чем не подозревающее солнце. — Да, конечно, я один и готов поработать семейным консультантом, — перед выходом на улицу, Дин корчит гримасу по типу «Ох уж эти деды…» в последний раз, вызывая понимающую, сожалеющую улыбку у Сэма, и закрывает дверь. Никто не увидит, но лицо Дина расслабляется, уголки губ опускаются, глаза мрачнеют, словно готовы убивать, а сам — напряженно выдыхает, как только захлопывается деревянная плотная дверь. Никто и подумать не мог, что Дин был готов поработать семейным консультантом, но не для отношений Бобби и его соседки, а для своих собственных. Для себя и своего проблематичного брата. Потому что Бобби звонил с насущным вопросом: что происходит с Сэмом и на какой стадии решения проблема? Никто еще так искусно не импровизировал, как Дин. Когда тема разговора касается его кровоточащей раны, он мог буквально превратиться в волка, не дожидаясь луны, и раствориться в лесу, чтобы где-то там перегрызть глотки виноватым… Звонок с Бобби он не мог пропустить. Он хотел поговорить о Сэме. А вот Трин не хотела. Не о Сэме, ни с ним, ни рядом, блять, с ним. Но ей не оставляют выбора. Сэм сидит с ней за одним столом. Достаточно, чтобы перевернуть стол. Трин почему-то думает, что вернуться обратно на кухню будет хорошей идеей. Он же не пойдет за ней на кухню? Как тогда? Слишком рискованно играть в кошки-мышки с Дином на пороге дома. Это старый трюк уже всем наскучил, надеется, Сэму тоже. Надеется, он не запрятал в кармане новые, еще неизведанные человечеством трюки. Она уходит на кухню, чтобы Сэм и не подумал разговаривать с ней. Ладно, может говорить, но пусть находится в нескольких метрах от нее, чтобы дать время надышаться. Среагировать. Проход между залом и кухней через арку. Двери нет. Его взгляду остается наслаждаться неестественно упрямой спиной Тринити. Она вслушивается в шаги, не может понять, замедлилось ли ее сердца или Сэм осторожно шагал в ее направлении? Пытается предотвратить столкновение, но уже поздно. Слух подводит ее. Наверно, трюк в слуховых галлюцинациях. В ушах целую минуту она слушала свое сердце, чтобы понять, страшно ей или нет, но раз сердце уже билось в ушах… хороший повод задуматься. Его шаги она распознает в последний момент и разворачивается с ножом в руке. Неожиданно. Хотела выглядеть зловеще, но получилось даже обаятельно. На самом деле, в руке у нее действительно был нож, а на разделочной доске действительно недорезанное яблоко. Никакого спланированного покушения. Его непоколебимый взгляд опускается к ножу, как к игрушечному, из набора для барби. Он не может не подъебать: — Попадешь? Практически шепчет на низких нотах, попадая своим лезвием-голосом в мишень. Его руки слегка разведены, типа он шутливо готов уклоняться от попыток Трин в сторону. Он смеется над ней молча. Он-то, если что, всегда попадает, а у Трин точно не получится попасть… …несмотря на его шкафообразную фигуру. Нож об него, скорее всего, погнется. — Или руки до сих пор дрожат после дробовика? Не дрожали, но… теперь задрожали. Теперь она задумалась о тяжелом, неуверенном хвате, с которым она держалась за нож, и услышала то самое гудение в конечностях. Вибрация после выстрела. Выстрелов. Дробовик стрелял громко, словно из ракетницы. Уши все еще заложены гудком и свистом, поэтому шаги Сэма невозможно было расслышать за водяной стеной. Он снова прав. Он точно знал, что с ней происходит. И он снова пытается банально сбить ее с толку. Запутать в своих мыслях, чтобы она споткнулась, и упала к нему на руки. — Интересная будет картина для Дина, — напоминает, что они тут не одни. Как обычно, с козырей. Вывалил всех сразу. Последний — самый отвратительный, который отзывался острой болью в животе. Конечно, никаким ножом, да даже базукой, она бы его не смогла задеть. Ни о каком трупе не могла идти речь, но как же смешно наблюдать за изменениями на лице (как дергаются щеки, дрожат ресницы), на котором отображается весь ее мыслительный процесс: «действительно, как объяснятся Дину…». О, он заметил. Она трепетно относится к Дину. Он это не заметил, нет… он это предвидел, подтолкнул, ожидал, и даже хер с ней, с этой Тринити.. Громче всего он будет смеяться с Дина, который относится к ней еще трепетнее. Его типичное, душащее состояние. Он бы даже дождался, когда Дину придется выбирать между ним ненастоящим и ею, и посмотреть, как он все равно выберет возможность вернуть брата. Естественно. Не подлежит оспариванию. Сэм бы умер от безудержного, пошлого, заливного смеха, наблюдая, как ни Тринити, ни Дин не могут выбрать друг друга. И если что-то пойдет не так — Трин точно будет обидно потерять друга, но сейчас… манипуляции изучены вдоль и поперек. Сейчас вопрос не в Дине. — Слишком часто говоришь о Дине. Я чего-то не знаю о вас? Она кидается его же картами. «Карта с Дином. Король червей». (просто Дину подходят красные сердца) Сэм замолчал, прокручивая сказанное в голове еще раз. Будто пытался расслышать, раскусить начинку, но ее нет, слова Трин безвкусные… Прищуривается, чтобы разглядеть, действительно ли с ним разговаривает Трин. И если да, то когда она начала балансировать над обрывом и напрашиваться ее туда столкнуть? Он понимает, что она кусается в ответ без явной причины. Использует подколы неправильно, но она старается, похвально. Пытается убежать от него, но все ее новые замашки — навязаны им. И это не может обидеть Сэма (ничего не может), а только заставить гордиться новой, маленькой версией себя. Она достойный ученик, который сидит связанный на передней парте с заклеенным ртом. — Научилась разговаривать, Трин. Хорошо. Отвечай на вопрос, — но его слишком волновал вопрос грандиозной охоты, чтобы отвлекаться на неумелые шутки. — Я не хочу встречаться с папой под твоим контролем, — взбунтовавшийся пудель пятится назад, потому что он делает размеренные шаги к ней. За ней никакой двери, никаких путей отхода, поэтому следующий рефлекс — схватить ближайший барный стул у кухонной стойки и протащить его между ними. Стул со скрипом от паркета проезжает и становится временным препятствием между ними, и если бы он мог говорить, стул бы пропищал «да при чем тут я…». Сэм застывает снова, опешив. Слегка удивляется во второй раз, но только слегка. Его изучающий взгляд начинает путь от ножек к стула, к стулу и в последнюю очередь, к уже неуверенному (сомневающемуся) выражению лица Тринити. Глаза Сэма холодные, уставшие… возникший прищур намекал на зарождающееся недовольство. Она, конечно, пытается сопротивляться, но когда Сэм воспринимает ее попытки, как номер в цирке… Шумная усмешка на секунду оголяет его зубы в наглой, расслабленной улыбке. Но это только на секунду. В следующую секунду он хватает этот же стул и толкает за себя, в арку, в гостиную. Ее нервные необдуманные движения против его решительных и резких, ну… Скрип стула по паркету заставляет ее вздрогнуть. И вдруг — никаких препятствий между ними снова нет. Стулья кончились, завозите другие. — Если ты думала остаться здесь и поискать визитки, потому что у охотников наверняка завалялись лишние, — и он озвучивает ее план так, словно читал состав на упаковке с печеньем. Ее печенья хрустят в его рту также, как хрустела бы ее шея, если бы он схватил ее за волосы и потянул голову назад, вниз. Он знает риски (Дин все еще за стеной), поэтому он не станет, — то я с радостью встречусь с твоим отцом сам, и его голова слетит быстрее, чем ты успеешь крикнуть «прости, я была не права», — утончает голос в конце, имитируя ее раскаивающуюся интонацию, но не меняясь в лице. Он не подходит к ней вплотную. Он остается на том же расстоянии, что со стулом, что без. Он просто хотел показать, что любая построенная стена будет сломана, деревянная или железная. Деревянную он сломает коленом, а с железной договорится. Трин поняла уже сейчас, что не права (неозвученные извинения им уже приняты), он предельно ясно донес мысль. Да какая там мысль! Угроза. Но где гарантия, что Сэм не убьет отца-вампира после разговора с дочерью? После того, как добьется того, чего хочет? Гарантий нет, но Трин хотя бы поговорит с ним, а это — ее выгода. Хотя бы увидит его, а там дальше — разберется. — Звонить будешь сегодня, когда я скажу. Вас так устроит, Паркер? Да какая там мисс… одно неуважение и доминирование. И он почти язвит на последней фразе и парадирует голос случайной преподавательницы психологии, наверняка. Только его интонация полуформальная, полувежливая. Она означала, что даже если мисс Паркер так не устроит, она все равно будет вынуждена исполнять приказы. Искусный психолог. Убеждается своими глазами, что Трин не собирается кивать или отвечать. Что она снова возвращена к базовым настройкам: к учащенному дыханию через нос, потому что зубы до скрипа сжаты. Нож в руке болтался внизу, как бесполезная палочка от мороженного. Шею заклинило. У нее двигались только глаза, когда реагировали на движение перед собой. Как у робота, как у него. Да блять! Перед тем как исчезнуть в гостиной, он забирает недорезанное яблоко на доске себе. Оставляет остальные кусочки догнивать в одиночестве. Не говорит, что яблоко — его собственность, и не только яблоко. Безразлично отгрызает, пока проходит через арку. Трин стоит еще минуту, пока слушает шаги, хлопок ноутбука, исчезающие шаги на второй этаж… Когда входная дверь открывается, она пулей оказывается у разделочной доске, чтобы взору Дина открылась ее обычная, ничего не утаивающая, спина. Дина легко обмануть, когда он сам хочет верить, а ему очень хочется верить, что Трин волшебным образом останется нормальной. Но, блин, проблема в том, что нормальной так и не получилось родиться. Его взгляд не задерживается на ее спине слишком долго. Он начинает собирать вещи, как и Сэм на втором этаже. Охотничий домик так и остается для них просто гостевым домом. По ощущениям — более чужой, чем тысяча случайных мотелей, потому что из каждого угла разило жизнью охотника. Сувениры в виде шкур медведей и рогов оленей, и это только верхушка айсберга. На верхних этажах хранилась, как на выставке, память о настоящей охоте: клыки, кусочки кожи, шерсти, просто прелесть… И Дин вроде сам любил охотиться, но не до той степени, чтобы гордиться, наслаждаться, купаться в бассейне из сверхъестественных трупов. Охотники, с которыми они познакомились, делали хорошее дело. Но Дин больше не хотел иметь с ними дела. Пустые и недоброжелательные мотели внушали больше спокойствия. Дин, с сумкой на плече, последним покидает дом. Перед тем, как закрыть дверь, осматривает в последний раз гостиную… и замечает барный стул, который почему-то стоял у длинного стола. Брошенный не на своем месте. Не у кухонной стойки, которая виднелась в проеме. Задерживает на стуле взгляд, пытаясь что-то понять, но… Но закрывает с громким хлопком дверь. Сегодня без дождя. Нет, буквально — сегодня без дождя. До кожаных сидений Импалы было невозможно дотронуться, не подпалив верхнюю одежду. Солнце прогрело салон и подсушило вчерашние лужи на дорогах до летнего состояния. Как обычно, наступает новый день, кто бы и каким бы развратным способом вчера не умер. Порой, хочется чтобы солнце не выплывало над горизонтом. Чтобы хотя бы денек, оно, облака, ангелы, мир… потосковали и обратили внимание на ушедших. Минута молчания, день молчания: можно немного сочувствия? Можно планете на секунды остановиться и посмотреть… но у атеистов в такие дни больше аргументов. Планета заставляет живых оставаться такими же бессердечными. Солнце противно и неестественно согревает, создавая наигранную атмосферу безмятежности. Никто еще не научился так профессионально врать, как солнце. В такие моменты, Дин меньше всего верил в Бога. Он и так не верит, но тут его вера уходит в минус, в негодование, в ненависть. Мир постоянно вынуждает подыгрывать в бесконечном спектакле, без возможности сменить роли, а так как мир один — только в нем и приходится просыпаться, надевать клоунскую шапку и выходить играть. Сценария нет. Всегда импровизация. И каждый думает, что у него главная роль. И это единственный неизменный сценарий. Вот, как ни в чем не бывало Импала несется по городскому пейзажу среди чириканья птиц. Так и хочется поверить, что ничего плохого не существует. Расслабляет. Но стоит прикрыть глаза в умиротворении на секунду, и как какой-то ебанный вампир откусит тебе пол шеи… под лучами игристого, жаркого солнца, здравствуйте и вам хорошего дня. Никто из них уже не верит солнечным дням. Тем более сегодня, так как Денвер по-прежнему кишит вампирами. Сегодня, когда им нужно побыть бессердечными маньяками, чтобы почистить город от вампирских гнезд. Все они — пили человеческую кровь на регулярной основе. Сегодня первый день без поставок. Заходить к ним домой будет опаснее, чем в предыдущие дни, когда вампиры были сытыми. Проблема, как она есть. Дин уже наслышан от напарников-охотников. Телефонные звонки сегодня такие: мы перевернули весь дом, снесли головы, на звуки разгрома соседи вызвали полицию, трупы мы убрать не успели, и просто сбежали… будьте осторожнее, полиция уже на чеку. О, Винчестеры были на чеку. На передних сидениях для Тринити, как обычно, разворачивалось кино: И что будем делать, Сэм? Не знаю. А что изменилось? Мы все еще должны зайти в каждый дом и убить их. Ты слышал, что изменилось. Мы сильно привлекаем внимание полиции. И? Делаем дело и валим отсюда. С копами на хвосте? Если надо, разберемся и с ними. Лучше бы я не спрашивал. Тяжелый вздох Дина, палящее солнце сквозь стекло, растекающаяся горячая тишина на коже, гудение в ушах Трин… Трин не могла помочь им убить вампиров. Даже предложить не могла (получила бы порцию строгих родительских взглядов), потому что дело не в количестве мачете, а в вампирах, которые находились в своих домах или на человеческой нормальной работе. Ловить их дома — тот еще аттракцион; ловить их на работе — прямая дорога за решетку. Опять. Лучший способ был дождаться ночи, чтобы зарубить их спящими, но ебанные вампиры не спят, прям как сами знаете кто. Этого тоже никак не поймать и не захлопнуть ни в одной ловушке, потому что все ловушки, скорее всего, изобрел он сам. Дин пытается жонглировать в голове несколькими проблемами одновременно: очистить Денвер, доехать до Кроули, дать брату в лицо просто так, без причины, да в кого они все превратились? — Слишком много их тут завелось, — комментирует Дин, когда мотор перестает рычать рядом с бензоколонкой. — Нам надо больше людей, — они оба выходят из машины и захлопывают двери, оставляя Трин запекаться на заднем сидении. — Или найти способ убивать телепатически. У нас есть такие контакты? — без капли саркастичной улыбки на лице поворачивается Дин к Сэму, пока вставляет заправочный пистолет в бензобак. Сэм смотрит на брата через крышу машины, с руками в передних карманах. И в этой всей его серьезности и была спрятана истерическая шутка, потому что остальные варианты уже обсуждались, они исчерпаны. Осталась надежда на экстрасенсов. И самый логичный и просящийся вариант был — просто уехать отсюда, не оглядываясь. Но звание охотника не позволяло бросить охоту. Даже отложить. Особенно оставлять без присмотра голодных вампиров не хотелось. Сэм почти усмехнулся и оценил прикол Дина. Но Дин застыл в непонимании и ожидании ответа (в ожидании, когда бак наполнится), со взглядом так что, типа, нет контакта супер сильного экстрасенса-убийцы или?.. — Предложи Касу, — пожимает плечами Сэм и делает шаги назад, уходя от Дина передом в сторону заправки, — может он захочет поработать охотником на вампиров. Сэм уходит внутрь заправки, чтобы оплатить бензин. Дин щурится на солнце. Отряхивает заправочный пистолет, вешает обратно, протирает руки, бесшумно вздыхает, медленно обходит машину и… облокачивается спиной на свою дверь. Разгоряченную, но куртка не пропускает. Шумно вздыхает, осматривая заправочную обстановку и не видя ничего, кроме портала в собственные мысли. Луч солнца ударяет в боковое зеркало соседней машины и отражается прямо ему в череп. Даже забыл рассмотреть двух курящих девушек, кокетливо стоящих у красного мини-купера. Все оттенки красного бросали его в дрожь. Складывает руки на груди, оставляя лицо сморщенным, а глаза — суженными. — Их нельзя исцелить? — чуть ли не нападает Тринити на Дина с вопросом, когда открывает свою дверь, лишь бы быстрее услышать ответ (лишь бы напасть первой). Она словно мариновала этот вопрос уже некоторое время в безнадежно-горьком соусе, дожидаясь, когда же подвернется возможность спросить… Сэма бы она не спросила даже про погоду на улице: он бы ей соврал, а когда бы Трин посмотрела в окно, он бы убедил, что она бредит. Любой ее вопрос встречают с натянутым молчанием и перебиранием причин: какого черта она вообще задает этот вопрос… Так Дин и продолжил молчать, пока наблюдал, как непослушный и неусидчивый ребенок вылазит из машины. Встретиться взглядами сразу не получилось, потому что волосы на ветру накрыли ее глаза. Смахивает их движением головы и, теперь, они смотрят и оба чего-то ждут. Дин аж потерял солнечный прищур, потому что был слишком поражен чрезмерной активностью некогда замкнутой девчонки на заднем сидении. Он этому не рад, он уже определился. Лучше бы она навечно замолчала, пока бы однажды (по планам — завтра) он не подвез ее до Стэнфорда. — Вампиров? — уточняет он, решив поговорить с ней, как с нормальным человеком. Что за приступ сочувствия? Нет-нет… что за приступ разговаривать, а не претворяться спящей на заднем сидении. — Да. Чтобы не убивать их, — она облокачивается на свою дверь, держа свои руки в карманах куртки. Неизбежно щурятся оба, вернув головы вперед. — Можно, если бы они не попробовали человеческую кровь, но, — начинает рассуждать Дин, чувствуя ее болезненную заинтересованность боковым зрением. Как только он начал говорить, она снова повернула к нему голову до упора, — им на регулярной основе поставляли сама знаешь что на порог дома, — объясняет максимально отстраненно, прокашлявшись в конце предложения. — То есть, — ее мысли продолжают выписываться мелом на школьную доску в голове. Взгляд Дина недоверчиво касается ее задумчивого лица, — если они пили человеческую кровь, то лекарства точно нет? Возможно, она бы подобрала более аккуратные, не привлекающие внимания слова, но времени на подбор она не выделила. Приходится бежать, спотыкаться, задыхаться. Пытаться одновременно приготовить три блюда и ни одно не спалить: избегать Сэма, думать про папу, не волновать Дина. Вот, третье блюдо начинает пахнуть горелым, хотя Трин делала все, что могла… — Ты готовишь вампирскую диссертацию в Стэнфорд или в чем дело? — сковородка буквально пылает огнем, как у самого хуевого либо профессионального повара. Решайте сами. У Трин со вчерашнего дня отключена связь с миром. Плохо слышит, плохо видит, плохо чувствует. Даже сейчас не учуяла подозрительный запах, а узнала, что копает слишком глубоко, когда жар огня коснулся кожи… И да, готовить диссертацию было бы проще, чем думать над возможными вариантами спасения отца, который, ну… не совсем человек. — Нет-нет, просто вы говорили о том, как много вампиров в городе и что… — Трин, — обрывает ее Дин и отлепляет себя от двери, поворачиваясь к ней. Строгого взгляда за безрассудное поведение ей сегодня не избежать. — Не бери в голову. Ладно? — и он не ждет ее ответа на ладно, а просто обходит машину спереди, чтобы вернуться к своему водительскому сидению. Смотрит на нее требовательно последний раз, прежде чем плюхнуться на место водителя. Трин возвращается на заднее сидение почти сразу. Сразу, как зазвеневшая входная дверь привлекла ее внимание. Ее всего лишь интересовало исцеление вампиров в научных целях (ложь), но даже научный интерес обрывается Дином (и правда и ложь одинаково плохи). С точки зрения Дина — любое углубление в охотничью жизнь смертельно. Даже в стиле молодой девчонки, которой интересно, кого и каким образом можно спасти… Хотя нет. Желание спасти даже хуже, чем желание истреблять нечисть. Импала осторожно минует городские светофоры. Они почти начали обсуждать план захвата: один с заднего входа, другой, по возможности, в открытое окно… — Привет, Дин. Сэм. — Боже! Можно даже не оборачиваться на заднее сидение. Точнее, и не получится обернуться. За несколько секунд происходит слишком много: возникший Кас, женский визг, резкое движение колес через две сплошных на встречную полосу, удар тела об дверь, руль крутится обратно, потому что Дин рефлективно дернулся на встречку… салон сдавили звонкое молчание и застывшие дыхания (после визга). Касу вообще неизвестно, почему он оказался в цирковом ансамбле. Его голова медленно поворачивается в сторону примагниченной к двери. — Я вроде уже представился… — с недоверием обращается к Тринити, как к самой удивленной в машине. Да, Винчестеры тоже пребывают в легком, но привычном замешательстве, и только Трин, на заднем сидении с ангелом, со всей силой вжимается в дверь, несмотря на знакомое лицо. С уже известным ей именем и статусом. — Кас? — как давно бы они друг друга не знали, Дин все равно впивается взглядом в зеркало заднего вида. Оборачиваться и вилять машиной снова не хотелось.. Винчестеры не пугаются, хватаясь за почему-то все еще функционирующее сердце, как Тринити, а просто вопросительно рассматривают зеркало заднего вида. Появление Каса — слишком редкое явление. Редкое даже тогда, когда Дин молится, а тут он, вроде, даже не молился. Разве что, Сэм назвал его имя на заправке, но когда Кас отзывался на упоминание своего имени, как какой-то ангел с низших облаков? Да еще кем-то, кроме Дина? Дин даже усомнился в собственной памяти: не помолился ли он случайно Касу? Может, он уже не замечает. Может, неосознанно бормотал во сне? Может, его имя фоново проигрывается бегущей строкой в голове? Может быть… Руль все равно поворачивается влево на ближайшем перекрестке. Машина оказывается в тихой, безлюдной улице среди полосы домов. Двери синхронно хлопают. — Что ты здесь делаешь? — огибает машину Дин по направлению к Касу, так как убедил себя, что минуту назад он точно не призывал небо ответить ему. Идет к нему решительно, наклоняясь вперед, разводя недоуменно руками, словно очень, очень, очень сильно не понимал, какого черта он прилетел без спроса… — Я слышал, вам нужна помощь, — тихо в защиту отвечает Кас и тоже разводит руками, как бы показывая, что он полностью открыт для разговоров. Сэм смотрит на Каса через крышу без эмоций (ну а вы как хотели). Дин смотрит и саркастично кивает. — Да, она нам часто нужна, — почти сразу выпаливает Дин: громко, решительно и немного грубо, обжигая пристальным взглядом. — У меня было время и я пришел, Дин, — произносит его имя твердо, но посматривает и на Сэма, который тоже теперь щурился, но солнце светит уже сбоку и не раздражает глаза, прищуру уже нет объективного оправдания. — Я не должен был? — искреннее недоумение. Человек в плаще, появляющийся из воздуха, тоже не поддается объяснениям. Кас улавливает ноты не солнечного настроения. Утомленно коротко выдыхает. Недоверие и осуждение плещутся в суженных, присматривающихся (все еще) глазах Дина. И Бог его знает, что Дин вообще хотел услышать… Если привязать его к стулу и допросить, вряд ли хоть один ответ Каса покажется ему достаточно убедительным. Кас смотрит на обоих и ищет хоть каплю понимания. Отсиживание на облаках и игнорирование встречает его последствиями. Появляться один из десяти раз уже нагоняло сомнения, а появляться тогда, когда его имя вскользь упоминают в шуточном предложении… Но так как Кас действительно борется за трон с Рафаелем… Может, достоин прощения? Сэм может и готов перейти к разговору о работе, но позволяет Дину домолчать. Вежливо позволяет им досмотреть и привести, вывести мысли на одну, общую дорогу. Знает, что за Дином остаются глобальные решения, поэтому послушно ждет, попутно осматривая аккуратно выстроенные дома, как из набора лего. Дину, как обычно, хотелось верить в хорошее, и он с запозданием кивает, ослабевая схватку взглядов. Опускает голову, поднимает и смотрит на Каса еще раз, последний раз, с принятием, но исподлобья. Сэм разбивает лед. Ногой. Наступает, пробивает, куски льда пинает вдаль: — Готов поработать охотником на вампиров? — пальцы Сэма складываются в замок на крыше Импалы, но он рефлективно возвращает руки к себе, потому что ебанная крыша пылала, как адская сковородка. Странно, что Сэму непривычно. Он же только с курорта. — Да, я слышал, что город нуждается в очистке, — пытается смотреть на обоих Винчестеров. — Ты можешь их… вырубить? — уточняет Дин, жестикулируя выпрямленной ладонью около своей шеи. — Ну, по-тихому? — Да, я могу использовать ангельский клинок, он сработает, — продолжал неуверенно объясняться Кас с вечным прищуром, потому что его мыслительный процесс не останавливался ни на секунду. Как планета. — То, что нужно, Кас, — отличная альтернатива разбросанных голов. Как планета, когда люди умирают самым извращенным способом — ей все равно. Так и Кас не перестает, не перестанет думать, даже если ангельский клинок будет воткнут ему под ребро, как праздничная свечка, а ангелы вокруг будут праздновать, потому рождение и смерть для них — одно и то же. Смерть — всегда дорога в новую жизнь. Она достойна праздника. Он бы все равно щурился до последнего и думал, неужели Рафаель так и займет небесный трон… Неужели не получится навести порядок наверху по всем законам божьим… Неужели он теперь никогда не ответит на молитвы… Подобные мысли отрезвляли. Он вел себя, как планеты. Они были его первым наставником. Первым, кого он увидел, когда родился. Он такой же холодный и рассудительный издалека, но вблизи — вы даже не узнаете, что он — отломившийся осколок после Большого взрыва, и он — бесконечный. — Посмотри вот эти адреса, проверь, дома они или нет, — тыкает пальцем в блокнот Дин и отдает его Касу, — если дома — действуй. Если нет — отметь в блокноте, — в ответ от Каса получает длительное сканирование написанных адресов (видимо загружал информацию на карту памяти). Дин понял, что он понял, и закивал сам, ударяя друга по плечу. — Я проверю вон тот дом с кровососами. Сэм, — привлекает внимание и так всего во внимании Сэма, — проверь соседей в округе. Указание для Тринити, как обычно, не лезть не в свое дело и спокойно сидеть на заднем сидении. Невыполнимо. Дин совершенно незаметно уходит на прогулку до белого дома неподалеку, на раслабоне с мачете в куртке, и его голова до упора повернута в сторону нужного дома, вообще нихуя не подозрительно… Кас исчезает так же, как и появляется. Трин все равно нужно еще раз двадцать прожить это, чтобы привыкнуть: она вздрагивает, когда человек в плаще в окне исчезает, не отрывая взгляда от блокнота в руке. Сэм, с руками в карманах, уходит за ближайший дом, около которого осталась Импала с Тринити внутри… Если вы еще не поняли — у Трин самое важное задание. Охранять Импалу. Она шумно вздыхает, когда все расходятся на все четыре три стороны, и выходит из машины. Солнце не висело в зените. Жар медленно, но верно стремился к горизонту. Делает шаги к середине дороги со сложенными руками на груди и смотрит сначала во одну, потом в другую сторону. Дорога с домами бесконечно протягивалась от начала перекрестка в никуда. Интересно, как часто здесь ездил отец, если он вообще работал курьером, а не директором почтовой компании… Ни один вариант ей не нравится. Ни одна машина не едет, словно город отцепили охотники. Или вампиры? Трин засматривается на дом перед ней и неизбежно рисует взглядом маленькую девочку в окне. Ждущую или провожающую отца… разницы не было. Грудь щемило одинаково. И теперь начало щемить снова, только у взрослых болит сильнее. Теперь раскалывается еще и голова. Теперь вместо папочка вернись в мыслях варятся может, не возвращайся, потому что ни одно оправдание родителя не позволит простить, это же родители… Они не должны оправдываться, а любить. Так какого черта? Трин хочет устроить последний забег, чтобы узнать, почему не любят… — Пора созвониться с кем-нибудь из Стэнфорда, — обдувает ее приятной прохладой по волосам, и ее глаза мгновенно закрываются, потому что холод бежит дальше по позвоночнику, а руки инстинктивно заправляют волосы за ухо. С той стороны, с которой доносился голос. Сопротивление. Он стоял за левым плечом и осматривал улицу, словно видел ее в первый раз. Тринити не повернула головы. Продолжила смотреть на дом перед ней и скрипеть зубами. Его голосом ни в чем не виноватый Стэнфорд… Ее начинало раздражать даже его дыхание рядом. — Откуда у меня его номер? — понимает Трин и продолжает разговаривать с домом напротив. Холод переодически обдувал ее макушку. Она переодически дергает головой. — Он у тебя в смсках. Звони и договаривайся о встрече, — стоят, как семейная пара, которая приехала на просмотр дома. И, если посмотреть со стороны, они уже не могут договориться. — Дин спросит, с кем ты разговаривала: что ты ответишь? Трин усмехается куда-то в сторону, в сторону Дина, которого там еще не было. Если что — они стоят на безопасном расстоянии. Если что — Тринити прижимает скрещенные руки к груди сильнее, чтобы согреться и так в теплый день. — Скажу, что Энди звонила. — И о чем вы говорили? — Она сказала, что скучает по мне и хочет, чтобы я вернулась, — сказать твердо и уверенно не получается, слова начинают застревать мелкими камнями в горле и их хочется откашлять. Горло кровоточит, Тринити уперто сглатывает. Почему бы Энди действительно не позвонить и не сказать, что она соскучилась по подруге?.. Может, потому что Тринити настоятельно рекомендовала забыть ее? И вообще — кто-нибудь из ее знакомых вообще жив? И почему все, кто живы, не помнят о Тринити? Хорошая мысль для ее раскрутки на досуге. — Сойдет, — Сэм холодно оценивает фасад дома с улыбкой наоборот, потому что все еще смотрит и разговаривает с ним. Но в отличии от Трин, он бы мог прямо сейчас закрыть глаза и описать белый забор, газонокосилку, розовый мяч рядом, заколоченное окно чердака… Он может одной рукой решать тригонометрию, а другой топить кого-то в ванной, понимаете? Если бы спросили Трин, она бы вообще не вспомнила, что находится в Денвере. И что все это не мираж. Перед ними возникает ангел, как еще одна картина, которую можно порассматривать, лишь бы не друг друга. Трин вздрагивает и закрывает глаза, чтобы поймать свое дыхание обратно и запустить сердце… Кас наклоняет голову, чтобы начать рассматривать их в ответ, как непонятную картину современного искусства. Теперь интересный экспонат — они. Вселенная любит бумеранги. Она смотрит на них в ответ. — Что между вами происходит? Никто так профессионально еще не бил лед. Да так, что даже Сэм не ожидает и застывает. Даже оглядывается назад, чтобы проверить, что он разговаривает именно с ними. Конечно с ними: Кас еще не настолько преисполнился в познании, чтобы пафосно разговаривать с домом. Он, как обычно, по-детски честен. Он вернулся с задания, проверил адреса, и на том же месте его ждут двое чересчур напряженных. Может, снаружи и не видно, но это же Кас. Он сначала видит то, что внутри. Тринити не оборачивается назад, как Сэм, потому что знает, что сзади Сэм. Начинает ерзать и пытаться открыть рот, чтобы объясниться, но честно говоря, она бы сама хотела спросить что с нами происходит… Раз Кас спрашивает, может он знает, может ответит, может помоги, Кас? Такой простой вопрос, а ответить одним словом невозможно. Двумя тоже. Предложением? Вряд ли… Можно начать задыхаться и хвататься за голову, это было бы похожим на правду. — О чем ты, Кас? — слышно, как он усмехается за ее спиной и выпрямляется для убедительности. Взгляд Каса стреляет Тринити через плечо, к источнику звука. Он знал Сэма, конечно же. Он знал его чуть меньше, чем Дина, потому что к нему его рука не вскапывала землю, не прокладывала путь по головам демонов до самой котельни… Но он знал того Сэма. Он любил его, как своего внебрачного, непослушного сына. Тот часто принимал неверные решения, но Кас был готов воспитывать, хоть ангелов и не выращивали, чтобы воспитывать. Он был готов научиться, ради Сэма. Глядя на Сэма, Касу всегда хотелось помочь ему вне очереди и не по правилам. Простить, если есть (будет) за что. Уговорить перейти на сторону добра, когда зло начинало нашептывать ему не детские сказки по ночам. Коснуться его головы и усыпить, когда он случайно в кошмарах призывал его по имени. Старый Сэм любил Каса, как второго отца (после Бобби) и стыдился в этом признаваться, поэтому Кас предпочитал тихо отвечать взаимностью. Он полюбил Сэма также, как Дин. Научился… Глядя на Сэма сейчас, Касу хотелось схватить этого за шкирку и спросить: где Сэм? Грубая усмешка и заранее лживый риторический вопрос заставили Каса вернуть взгляд к Тринити. — Тринити? К той, которую он не знал, но он знал людей, как свои пять пальцев. Как голубое небо, которое выглядит спокойно лишь снизу. Как Дина, которого он изучил, как подопытного кролика, и он знал, как он молчал и уводил взгляд, когда не хотел говорить об эмоциях. Трин напуганно уводит от него взгляд, как от кристально чистого зеркала. — В том доме пусто, оставим его на вечер, если конечно, охотники… — возвращается Дин с плодотворной прогулки и прерывает себя картиной, которую еще не успел себе объяснить. Он не робот, ему надо остановиться и подумать. Он останавливается. Кас у него с одной стороны, Сэм и Тринити с другой. Лучший угол обзора, чтобы оценить лицо каждого и нихуя не понять… — Я что-то пропустил? Думал, что спросит в шутку, но уголок его рта падает вниз посреди вопроса. Никому нет дела до работы, ради которой они приехали на Линкольн-стрит. Все стоят, балансируя и пытаясь не повязнуть в собственном болоте. Сэм взглянул на Дина, но ничего не сказал. Тринити смотрела на люк в асфальте, как на единственный выход. Кас, после очередного длительного анализа Тринити, наконец-то поворачивается к Дину, чтобы… не успеть… — Звонила Энди и, — начинает задыхаться Трин, привлекая внимание каждого, — я не знаю, стоит ли перезванивать ей? — обращается наигранно к Дину, но с полным спектром удушающих эмоций на лице. — Могу ли, или я подвергаю ее опасности? Аплодисменты, зал на ногах, актриса кланяется, с улыбкой вытирая сценические слезы… И Кас бы мог прервать, объяснить, разрушить бутафорию, но он остается молча стоять и смотреть прямо на Тринити, смотрящую только на Дина. Потому что одобрение и ответ ей нужны от него. Блюдо номер три, помните? Не заставлять Дина волноваться. — Конечно, перезвони ей, — мягко усмехается Дин, потому что так и не смог сопоставить вопрос и степень накала обстановки, в которую он шагнул. Все еще бледные лица. Все еще Кас, который хочет говорить, но что-то сдержанно умолчаливает. В голубых глазах — цунами. — Скажи, что ты в порядке. И не важно, правда или нет, ты, главное, скажи, что в порядке, такие уж правила здесь… Отстреливается общими ответами, параллельно пытаясь схватиться за чье-то лицо и понять. Его словно настигает барный стул из охотничьего домика… Но единственная живая кивала Тринити, доставая из кармана куртки телефон. Все-таки, ей разрешили позвонить. Безобидные облака сгущались, но сегодня без дождя. Только запах. Тринити отходит подальше от своих галлюцинаций навстречу другим. Разговоры за спиной глючат, словно размываются водой. От Дина, который как обычно душил заботливым взглядом, как будто туго затягивал шарф на ее шее. От Кастиеля, который увидел, но не стал. Сэм казался всегда самым прорисованным. Всегда четко одним карандашом, только с разной степенью нажатия на бумагу, хотя откуда ей знать, она же никогда не рисовала… В смске от неизвестного номера — другой номер. Она знала, чей. Дрожащий палец завис над экраном. Он мог и не ответить. Номер может быть фальшивым. Отец может быть уже фальшивым (как минимум, он только наполовину человек, так что сомнения оправданы) или отец мог пошутить. Господи, да зачем ему это?.. Палец продолжает дрожать над экраном. В голове проигрывается разговор (словно в затылок вставили кассету), который еще не случился. Ее мысли начинают разговаривать знакомым голосом, под который она засыпала ребенком. Рука гладит по волосам, а сквозь сон она слышит «я вернусь, Тринити, прости меня, я вернусь…», но она не спала. Она хотела слышать несбыточные обещания. Он вернулся, как и обещал, если так подумать. Вместо магнитика — вишневый сок с вампирской кровью. Палец жмет на номер телефона. Рука лихорадочно прислоняет телефон к уху, пока широко распахнутые глаза нихуя перед собой не видят, словно у нее зрение минус восемь. Каждый ожидаемый гудок в ухе провоцировал болезненный удар сердца по грудной клетке. Время и пространство растягивается, как жвачка, словно она попала в царство черных дыр, как одинокое тело на горизонте событий, которое искало выход, но выход только один — расщепление на атомы прежде, чем ты узнаешь правду. Прошло всего пару гудков максимум, но Тринити кажется, она слушает гудки всю свою жизнь, в ожидании кого угодно. — Тринити, — говорит ей в трубку знакомый голос, потому что тот по ту сторону узнает молчание за секунду. Он, к сожалению помнил. Трин, к сожалению, распахнула глаза сильнее и схватилась взглядом за лицо отца, которое она не видела перед собой. Вместо его уходящей спины и зализанных черных волос за уши, она теперь лихорадочно пыталась нарисовать в своей голове новую картину. Его с щетиной, по-прежнему в пальто, но уже держащего себя более уверенно. Словно, он больше не боялся. Словно, боятся теперь его. Так решительно выглядят люди, которые убивали, как Дин и Сэм. Она запомнила его глаза в амбаре, которые наконец-то смотрели на нее оборонительно. Тринити рисовала в голове отца, пока молчала. И она поняла за эти несколько секунд, что он точно убивал. — Три? — Да, это я, привет, — выдергивает себя из параллельной реальности (из горизонта событий, чтобы не расщепиться) и говорит мало, хотя хотелось рассказать примерно всю жизнь. Все шесть, семь лет или сколько там? Все девятнадцать, потому что стоило бы переродиться. — Привет, где ты? — Я знаю, ты с охотниками, Три… — начинает сразу с важного отец по ту сторону, но разговаривает с ней не с нотками угроз, а скорее обеспокоено и по-отцовски, как полагается, только Тринити сразу же морщит лоб, потому что слово охотники от вампира звучит как унижение. Как будто она приютила грязных собак с улицы, да даже если так, то какая к черту разница? Ей вдруг хочется защищать ее охотников, — я думаю, тогда ты знаешь, кто я. — Знаю, но умоляю тебя, когда-когда это случилось? Когда ты ушел или ты был дома… — торопливо бормочет в трубку скрипящим шепотом, изредка оборачиваясь через плечо. Отец в трубке горько усмехается и продолжительно, с помехами вздыхает. — Я был еще в городе, когда меня обратили, но когда Грейс упала с лестницы, там было столько крови, — его голос ломается и не договаривает последнее, пока глаза Трин начинают отчетливо видеть старую, забытую картину с мамой, лежащую с расколотым черепом у порога. — Ты теперь понимаешь — я должен был уйти. — Но почему ты не вернулся? — шепот норовит сорваться на крик. Вопрос, который важнее альфы вампиров (она вообще забыла об этом). Вопрос, который важнее даже «почему ты обратился в вампира, почему ты не нашел способ избежать этого?». Пусть планета взорвалась… родитель должен собрать ее обратно, чтобы вернуться. Трин переводит дыхание и напоминает себе, что в нескольких метрах стояли трое слушающих. — Как я мог? — голос в трубке повышается до чересчур эмоциональных, высоких нот. — Я должен был питаться, должен был обращать других, если бы я вернулся… — не может договорить снова, и где-то там, далеко, он зарывается рукой в колючих волосах и сжимает их в пальцах. — Как я мог? — Зачем ты вернулся сейчас? В Стэнфорд? — Меня заставили, Тринити, прошу тебя… Я не хотел устраивать весь этот… спектакль с напитком «У Уилли», — признание, он буквально признается, — по итогу пострадала Кайли, я знаю, как же мне жаль… — и он говорит искренне, потому что Трин очень сильно хотелось верить спектаклю. Ох уж этот диагноз «хочется верить в лучшее». Уточнять и разбираться подробнее не хочется. Хочется верить в свою правду. На другом конце его голос ломался, а связь прерывалась, словно, все-таки, происходящее нереально. И ей хочется сказать «пап, я убила Кайли» и уткнуться носом в плечо, чтобы пожалели зачем-то ее, а не Кайли, но почему-то она не говорит. Ее здесь не пожалеют. Из них двоих — голос плавает по нотам у отца. — Тебе все еще нужно меня обратить? — сглотнув остатки слез, заикаясь, но строго спрашивает Трин. — Нет, — усмехается, и где-то там мотает головой, — если бы я хотел, я бы сделал это в амбаре. Но я не хотел. И это, к счастью (?) правда. Потому что в амбаре из нее выкачали литр крови, но точно также могли и вкачать чужую, нечеловеческую. Отец мог обмазать ее рот кровавым запястьем, но ведь… этого точно не случилось. Иначе бы она слышала разговор за своей спиной на полную громкость. — Я приехал в Денвер за тобой. И я хочу встретиться, поговорить, но… — Без охотников, — заканчивает Трин твердо, кивнув самой себе под ноги. Мокрые, смотрящие глаза вперед видели перекресток и машины, минующие светофоры. Наконец-то, глаза видят. Тяжелый, очередной выдох в трубке. — Без охотников. Ты же понимаешь, я… — Понимаю. Где? Беспокойство за свою жизнь Тринити понятно. Да Тринити бы с радостью приехала одна, как просит отец, тем более сколько плюсов: и встреча один на один с отцом, и без проклятого Сэма Винчестера. Как уехать без него? Как не получить метательный нож между лопаток? — Ред Клауд в Небраске, — Тринити тут же кивает, неизбежно запоминая и вырезая адрес на ребрах. — Я здесь до завтрашнего утра. Интересно, а в Ред Клауде облачно? И кроваво? Там, типа, начался Апокалипсис? Начнется. Слушатели за спиной Тринити вовсе и не слушали. Не планировали даже подслушивать, хотя, если бы Каса отпустили домой (спорное утверждение), он бы растворился в воздухе где-то неподалеку рядом с тонкой фигурой Тринити, потому что ему было слегка любопытно… Его, конечно же, не отпустили. Он прилетел помочь. Так он сказал. — Как там наверху? Рафаил все еще хочет захватить вселенную? — начинает Дин светскую беседу, в ожидании охотников, которые помогут вынести трупы вампиров из дома по соседству. Солнце мягко согревало оранжевым, обещая что-то несбыточное, как всегда… Сэм сидел на капоте, одной ногой касаясь земли, и незаинтересованно играясь одной рукой раскладным ножом. Открывал, закрывал, водил кончиком пальца по лезвию, как языком по чье-то шее… — Пока только небеса, но, да, — вздыхает с уставшей улыбкой Кас и встает напротив Дина, вновь облокачивающегося на закрытую дверь пассажирского сидения. — Он захватил почти все оружия, пропавшие после заточения Михаила. Это, — отворачивает взгляд к качающемуся дереву (завидует ему) и подбирает подходящие слова, — мой проигрыш. Натянутая, печальная улыбка, как капля дождя, касается и лица Дина. Уголок его рта с пониманием, тягостно, поднимается. Несмотря на кровавую бойню среди облаков, со счетом не в пользу Каса, он все равно находит время спуститься. Опустив голову, хромая, прижав к себе крылья, как дворняга… Может и не в лучшем настроении (как только Дин находил наглости злиться на него?), но приходил, чтобы помочь смертным разгрести их бытовые дела. По уровню сложности, его словно просили перемыть всю посуду в доме. Он, конечно, может перемыть, но драгоценное время уходит, силы уходят, смысл теряет форму… — Мы можем чем-то помочь? — гремит уверенно голос Дина после того, как он несколько секунд копался взглядом у себя под ногами. Неизбежно — находит там чувство вины, теперь за эксплуатацию Каса. И он знал заранее, что ничем помочь они не могут, но Дин всего лишь продолжал светскую, вежливую беседу с другом. По щелчку пальцев Рафаила их разнесет на мелкие кусочки фарша. Они могут, разве что, попробовать отрубить пальцы… Кстати, Рафаил мог использовать Винчестеров для манипуляции конкурента! Тш, не надо давать ему идеи. Но Кас серьезно задумывается над вопросом. Лицо искажается, словно он съел лимон. Он вообще всегда ходит с таким лицом, словно держит за щекой ломтик лимона, но сейчас он будто бы добавил перца и соли в освежающий микс, и это нужно обязательно проглотить. Глаза сужаются, лоб морщится. Непонимающий и вопросительный взгляд встречает его. — Верьте мне. Но Дин ожидал, чего угодно, но не детских сомнений. Может, им еще и помириться на мизинцах? Плясать в кругу, держась за руки после успешно выполненной работы? Что за «верьте мне»? Сэм складывает нож и поворачивает голову к Касу, оставаясь сидеть на капоте. Дин слушает продолжительное молчание и не выдерживает. Начинает улыбаться, и усмехается, прежде чем ответить. Может, есть какое-то дополнение? Верить тогда, когда... Кас смотрит и ждет, когда ему поверят. — Мы верим тебе, Кас, когда это было, что… — ну а вдруг его обвиняют в недоверии? Дин сразу же хочет отряхнуться от потенциальной вины. — Нет, Дин, — сурово обрывает ошибочный мыслительный путь и устанавливает зрительный контакт еще раз. Говорил Кас уверено, но смотрел так, словно просил невозможное. — Верить мне, когда я буду в этом нуждаться. И Кас действительно просил невозможное. Ему не суждено объяснить почему это невозможно и почему единственная помощь, которая ему будет нужна — вера. Он же ангел: им нужно питаться верой, чтобы жить. У каждого свой наркотик, не замечали? У людей, например, любовь, но ни один из них не признается в унизительной слабости… Он знал, как одолеть Рафаэля. Кроме посиделок в садах, как какой-то изгнанный ребенок-аутист, он мог вести и серьезные политические беседы в кабинете самозванца. Рафаель — в огромном, царском кожаном кресле, а Кас стоит на своих двух перед ним, как поданный. Ангелы в современном мире верят тому, у кого больше силы — как банально. А считают себя лучше людей... Рафаель собрал все утерянные оружия (как покемонов) после переполоха и отмененного Апокалипсиса, и теперь держит их в самом видном месте. Украсил стены президентского люкса, разложил на полках, и приглашает Каса каждый день на выставку унижения. Спрашивает: все еще против меня? Рафаель силен, ему даже неинтересно щелкать пальцами... Он его не боится. И кто вы такие, чтобы винить человека Каса в отчаянных мерах? Враг моего врага и все такое… Кроули нашел его с поломанными и обгоревшими крыльями, словно прятал в своем черном пальто зажигалку и ножницы… Уже все равно, кто он: бывший враг, отвратительный напарник, будущий враг. Враг моего врага... Кас бесшумно шагает по светлому коридору игрушечного дома на Клермонт-стрит. Все вокруг — кажется ему невинным и чистым, по сравнению с ним. Он знал, зачем спустился к Винчестерам. И нет, он не слушал их молитвы. Хуже: он подслушивал. Холодный, бушующий взгляд плывет по семейным фотографиям в рамках, пока его тело практически в невесомости летит и поглощает луч солнца, врезающийся в него из окна кухни. Он сейчас — не самый светлый, не самый честный, и в последнюю очередь — ангел. Но какая разница Винчестерам? Он выполняет просьбу Дина. Он пришел отключить вампиров так, как он умеет: ангельским оружием. Кто вы такие, чтобы обвинить ангела Каса в использовании своих способностей? Из его рукава выпадает ангельский клинок. Семья обедает за столом. На столе — запеченная картошка, жареная свинина, супы, последние стаканы с кровью. Из разговоров — тема оценок и переменчивой погоды. Из звуков — стуканье вилок и мультиков по телевизору. Они, скорее всего, будут умолять не делать этого… Картина разворачивается в замедленной съемке. Развернутая газета отца падает в тарелку супа. Стулья скрипят, жена и ребенок выскакивают из-за стола, чтобы оказаться как можно дальше от монстра Каса, который выполняет просьбу Винчестеров своими методами. Кто они такие, чтобы обвинить? Они наверняка понимают. Они боялись охотников, но за ними приходит кое-что похуже. Глава семьи пятится назад и закрывает собой жену и ребенка, говорит: — Умоляю, не делай этого. Все, как боялась Тринити. Но не того боялась. И почему вам или кому-то должно быть жаль вампиров? Да, хотели жить нормальную жизнь, все хотят, но не всем везет. Даже немонстрам не везет, какие еще ебанные монстры... Может еще на ближайшем кладбище от безделья послушаем, как плачут могилы? Кому вообще повезло, поделитесь заклинанием? Кас грозно опускает подбородок к груди, сжимая пальцами смертельно холодную рукоятку. Отец обнажает десна и выпускает клыки. Время сожалений закончилось. А что ему делать? Кто вы такие, чтобы обвинять отца, защищающего свою семью? Будь вы вампиром, вы бы не защищали? Или бы вы, как настоящий самурай, лишили бы себя жизни сразу после обращения, так как не достойны ее? Да... рассказывайте. Клинок вонзается всего лишь вампиру в живот. Затем женщине. Затем мальчику. А как иначе? Можете обвинять кого хотите, но такова жизнь. Монстры не имеют права на жизнь. И ничего сверхъестественного или противоречивого Кас не сделал, использовав ангельский клинок не по назначению. Да, Кас в основном использует его для защиты от обезумевших ангелов, но ведь есть и другие возможности. Он всемогущий, но рубить им мелкую сошку слишком унизительно! И не для ангела. Для клинка. Если, конечно, смерть вампиров не открывала новую, прежде закрытую дверь. Кроули рассказал о неизмеримой силе души. О, как она сильна. Сильна каждая, но темная, извращенная, озлобленная — сильна до бесконечности. Одна такая душа на вес одного небесного оружия! И, конечно же, души есть у всех, даже у монстров. Они же попадают в чистилище со своими развращенными, отравленными душами. Так зачем дожидаться открытия чистилища, если можно перехватить товар по дороге? И все же, души людей бесценны за счет ежедневной борьбы добра и зла внутри… И если математически рассуждать, то забирать души надо у людей. И не просто людей, а таких, которые были когда-то хорошими... Но ни один пожиратель душ еще не решался косить человеческий вид. Касу жалко даже мирно живущую нечисть, какие люди? Жалко, а спасать небеса кому-то надо. Поэтому вера — единственное, о чем просил Кас. И эта просьба неисполнима. Он поступал не по-ангельски, потому что спустился для своей выгоды. И поступал точно не по-человечески, потому что соврал друзьям, а взамен — попросил ему верить. И если бы Дин увидел, как горло Каса поглощает красный, вампирский дым, нагло воруя у монстра душу... ему бы ничего не осталось, кроме… ...И ты, Кас?