Из тени

      Саскэ себе удивлялся. Вроде бы он уже давно не был подростком, который пытается заставить всех вокруг испытывать к нему отвращение, чтобы в очередной раз убедиться, что его никто не примет, но почему-то всё ещё пользовался той же тактикой — рассказывал самые мерзкие вещи о себе. Хуже всех пришлось Юкимуре далеко в детстве… По отношению к тому было жестоко рассказывать наимерзейшую вещь о себе — правду. Как у него тогда совесть поперёк горла не встала, Саскэ и сам не понимал. Он просто признался, что хотел убить своих родителей и достиг цели, однако добавил, что те были жуткими алкоголиками, срывающими гнев на нём. Но разве это оправдывает его поступок? Вряд ли… Однако отношение к нему Юкимуры после признания не изменилось. Может, тому удалось додумать всё так, чтобы найти более весомое оправдание. А может, тот просто забыл о разговоре ввиду малого возраста и шока. Что верно, Саскэ не знал, но тему больше не поднимал.       Теперь же он вновь принялся вываливать ушат грязи на дорогого сердцу человека, только на этот раз со всеми подробностями. Стараясь не ожидать ничего…       — Я ненавидел родителей, кажется, с самого рождения. Хотя не могу быть уверенным. Ранние годы вспоминаются с трудом, так что не знаю даже, когда они пить стали. Но с того момента я их точно возненавидел, — начал со вступления Сарутоби.       К его удивлению, Касуга не стала подгонять: позу сменила на более удобную, взглядом вперилась ему в переносицу, не желая упустить ни единой детали, и вроде даже чуть наклонилась к нему. Он почти смутился подобному проявлению внимания с её стороны, но усилием воли заставил себя сосредоточиться на самой мерзкой части своей биографии и продолжил:       — Долго сжигал себя изнутри ожиданием их смерти, лелеял надежду, что это случится скоро, представлял, как останусь один… Конечно, не в полной мере. Реальность оказалась не такой уж красочной. Но к делу! Потом мне встретился человек: представительный, в коричневом деловом костюме и с опасно дружелюбной улыбкой. Я не собирался к нему подходить, но он сказал, что знает о моих родителях и может помочь. После моего скептического «и чем же?» рассмеялся. «Конечно же, тем, чего ты так сильно жаждешь. Способом!» — многозначительно ответил он, когда перестал. Тогда я решил его выслушать…       — Под способом, я так понимаю, он имел в виду убийство, — заполнила возникшую паузу Касуга.       Вроде бы сущая мелочь, но Саскэ вдруг так тепло на душе стало — всё-таки она внимательно его слушала. Чуть приподняв уголки губ, он кивнул и на миг отвёл взгляд — вспоминал детали, — прежде чем продолжить:       — Если вернуться в прошлое и посмотреть на наш разговор со стороны… Возможно, этот мужчина склонял меня к убийству. Всё-таки нож дал мне он. Однако я не могу сказать, что был жертвой. Мне же самому хотелось, чтобы родители умерли. Просто у меня наконец появилось понимание, что одних моих желаний недостаточно — нужны и действия. Тот нож я принял, как подарок на Рождество… хотя тогда и не знал, что на праздники обычно что-то дарят. Ладно, это не важно. Кроме рюкзака мне негде было его спрятать. Так что там он и лежал какое-то время. А потом я додумался воткнуть его в кровать снизу. Под углом. Основание под матрас как раз было с промежутками — получилось попасть в такой…       Следующий момент жизни отпечатался на нём клеймом. Каждый раз, когда о том что-то напоминало, Саскэ всей душой вздрагивал и замирал в ожидании наказания. Которое всё никак не следовало. Что тогда, что сейчас… Впрочем Касуга ещё не всю историю слышала — может, именно ей суждено стать его палачом?       — В день, когда моя жизнь навсегда изменилась, родители напились, как и обычно. Но вместо того, чтобы идти спать, они пришли ко мне. Не знаю, у кого из них началась белая горячка, может, вообще у обоих. Так или иначе они были уверены, что я должен быть в школе, а раз сплю, значит, прогуливаю. Отец начал меня избивать. Мать же смотрела за всем со стороны, — на миг Саскэ прикрыл глаза. Сколько бы он не пытался, а стереть из своей памяти этот момент не мог. И если при свете дня получалось о том забывать, ночь возвращала всё в троекратном размере, посылая кошмары. Хорошо, что сейчас это происходило всё-таки реже, чем в год после самого события. — В какой-то момент я почувствовал, что пора. Дотянулся рукой до спрятанного ножа, схватил его рукоять и дёрнул. Он легко выскользнул и удобно лёг в ладонь, только усиливая мою уверенность. И я ударил отца в живот. А потом снова, и снова, и снова… Тот, наверное, не ожидал. Даже защититься не пытался. Мать же… не сразу поняла. Когда отец упал, та решила, что он уснул. Склонилась, чтобы разбудить. И я ударил её в шею. А потом в грудь. Но не смог пробить — наверное, в ребро попал. Затем, испугавшись, ударил в живот. Несколько раз. Так вот я наконец осуществил своё желание.       Склонив голову, Саскэ усмехнулся. Он прекрасно помнил, к чему это желание привело: адские врата вместо того, чтобы закрыться навсегда, распахнулись только шире, а его затянуло внутрь. Выход перестал существовать. Разве только…       — Дальше был суд, где тебя оправдали, так? — сама того не зная, отогнала дурные мысли простым уточнением Касуга.       — Да, — кивнул Саскэ. Он поднял взгляд на свою спасительницу, только не смог считать эмоции на её лице — все они растворялись в сосредоточенности. — Этот же человек в коричневом деловом костюме стал моим адвокатом. На суде я повторял его слова: «нож нащупал в попытке найти, чем отбиться», «боялся, что отец забьёт меня до смерти», «бил, чтобы тот отстал». Что-то вроде того… — его губы исказила совсем уж беззащитная улыбка. Саскэ вновь почувствовал себя готовым в любой момент расплакаться ребёнком. И всё же он нашёл в себе силы продолжать: — Про мать сказал вроде «боялся, что она следующей набросится». Там других вариантов быть не могло… Вроде… Вообще я плохо суд помню. Не знаю, почему меня оправдали…       Сарутоби вдруг показалось, что Касуга как раз может знать. Он замолчал, позволяя ей ответить на этот вопрос. Но она только головой покачала. Не знала всё-таки или же не хотела озвучивать предположение. Не зацикливаясь над причиной её молчания, Саскэ заговорил вновь:       — Потом я долгое время не пересекался ни с кем из организации. По правде говоря, мне тогда ещё и известно о её существовании не было. А человек в коричневом деловом костюме следующие несколько лет в моих глазах представал какой-то потусторонней сущностью. Может, демоном. В общем, ко всему случившемуся я относился с изрядной долей мистицизма. Наверное, даже считал себя проклятым и из-за того был слишком… ну… неадекватно себя вёл в приёмных семьях. Неделя не заканчивалась, как меня возвращали. Пока не пришёл Шингэн-сан.       Пожалуй, это было лучшим событием во всей его жизни. Даже попытайся Саскэ выразить свою признательность Такэде, он не смог бы передать и толику её. Тот стал первым опекуном, кто узнал о суде — всех предыдущих даже осведомлять не желали — боялись отказа, — и единственным человеком, кто не придал его прошлому значения, не стал допытываться до причин. Потому что уже свершённого не изменить. Потому что начать заново можно всегда. И Саскэ попытался. Дал себе обещание впредь соблюдать закон, возжелал стать адвокатом… Только правда о прошлом не переставала требовать свободы. Подобно демону сманивала во всём признаться. И прежде чем у Саскэ получилось надёжно запереть всю правду в клетку, она открылась Юкимуре. Лишь частью, которая ещё может показаться приемлемой. Хотя как такое возможно при её-то зверской личине? Никак… Почему же тогда Юкимура от него не отказался? Наверное, всё-таки забыл… И вероятно, это оказалось к лучшему.       «Может, мне и сейчас не стоило открываться? Может, пора уже остановиться? — поймал вдруг себя на мысли Сарутоби. — Нет, уже без разницы. Хотя… То, что последует дальше ей может совсем не понравиться».       — С его приходом ты почувствовал, что больше не проклят? — пыталась вникнуть в эмоциональную сторону рассказа Касуга.       Настолько это казалось неумелым и милым, что Саскэ не сдержал улыбки.       — Можно и так сказать. Правда… — он не просто осознал — ощутил, как выражение его лица меняется. И ощущение то смутно напомнило боль, когда сдирают опалённую солнцем кожу. — Через какое-то время на меня снова вышли. Ко мне на юридическую консультацию явился тот самый человек в коричневом деловом костюме. Значительно изменившийся, но всё ещё узнаваемый. Разумеется, моя консультация была нужна ему в последнюю очередь.       Наверное, Саскэ тогда сразу же понял, что дело добром не кончится. По взгляду, по улыбке, по ауре… Даже попроси Касуга, объяснить последнее он бы не смог. Но человек в коричневом деловом костюме подавил его волю одним своим видом. А следом лопнуло, не выдержав натиска, и обещание перед самим собой. Остался только страх.       — Что сказал этот человек? — тихо спросила Касуга.       — Что моя помощь может понадобиться… — еле слышно ответил Сарутоби. — И если она понадобится, то у меня не будет права отказать. Мой разговор с ним был записан на диктофон. Они хранили запись всё то время…       — Это могло стоить тебе работы, но больше ты беспокоился о том, как на тебя станут смотреть близкие, — поняла Касуга. — И получается… — на мгновение она умолкла, будто бы сомневалась, стоит ли о таком говорить. В следующее же приняла решение: — Нет, точно. Ты узнал об организации и о том, что Оучи Садацуна с ней связан. Возможно ли, что тебе было поручено уничтожить улики?       — Я сжёг квартиру Оучи, — одними губами прошептал Саскэ.       Он ожидал, что Касуга отшатнётся от него или ударит его в порыве ярости, но ничего из этого не произошло. Она лишь кивнула, принимая услышанное к сведению.       — А кровь в доме Мори была приманкой для меня, — продолжил Саскэ. — Когда мне пришло сообщение с фотографией, я подумал, что родители Мотонари действительно мертвы, и безрассудно отправился проверять.       — Я-то думала, журналисты первыми добрались… — невольно перебила его Касуга.       — Ах, я ведь не сразу туда отправился! — громче необходимого добавил Саскэ. — Сначала же вернулся на квартиру, чтобы предупредить Юкимуру о Мотонари. Догадался, что тот не станет сидеть с тобой. Но в общем-то… не важно… — ему стало понятно, что он перегнул палку, только когда Касуга хмыкнула. После этого голос его стал спокойнее: — У дома Мори меня встретило уже несколько людей в коричневых деловых костюмах. Они недвусмысленно намекнули, чтобы я продолжал держать язык за зубами. Иначе мог пострадать ещё и Мотонари… Также мне дали разрешение выступить в суде в качестве адвоката пострадавших. От Оучи они уже тогда отказались.       Как ни странно, но говорить о недавнем прошлом оказалось гораздо проще. Почему так, Саскэ не мог быть уверен. Может, потому, что на фоне убийства собственных родителей поджёг квартиры выглядел мелким проступком. Может, потому что Касуга до сих пор не выказывала неприязни. Впрочем ему и не была важна причина — он просто наслаждался тем, что способен свободно говорить правду.       — А тебе можно всё это рассказывать мне? — напряглась Касуга. — Тебя за такое не будет ждать… наказание?       Вероятно, она не осознавала, сколько надежды дарит одним своим волнением. И отвечая ей, Саскэ улыбнулся — одновременно грустно и благодарно. Сердце его рвалось то ли на части, то ли из груди. А ведь искренний ответ был ещё способен всё испортить…       — Можно. Мне ничего не будет, — для начала успокоил Саскэ. — Потому что ты тоже как-то замешана в делах организации, — как можно мягче произнёс он. — Звонок, из-за которого я пропустил часть истории Тогаши, поступил от моего давнего знакомого, носящего коричневый деловой костюм. Он уверил, что тебе можно рассказывать хоть всю правду. Особенно, если это поможет отговорить тебя от погони за Тогаши, — и принялся ждать. Ждать решения Касуги.       Она дёрнула плечом, словно бы уговаривая себя сбежать от откровения. Мешать ей Саскэ бы не стал — он и сам, ещё когда пересекал порог этой квартиры, хотел поступить так же. Но духовных сил у него оказалось меньше, чем у неё. Касуга собралась с мыслями и выпрямилась. Решительная, смелая, чистая… Саскэ почувствовал, что влюбляется в неё вновь, хотя казалось бы — как такое возможно? Впрочем нуждался ли он в ответе на этот вопрос? Ему, охваченному нежным чувством, больше хотелось восхищаться. Восхищаться тем, как уверенно открывается Касуга.       — Замешана? Да я убивала по приказу организации! И стольких, что со счёту сбилась. Потому мне и хотелось что-нибудь сделать для Тогаши. Я просто никому не желаю через это проходить.       Её голос поражал силой. Саскэ даже не сразу понял, что она дрожит, готовая то ли вскочить на ноги и броситься наутёк, то ли его ударить, то ли вовсе припасть к своим коленям и дать волю слезам. А как понял, протянул руку. Остановился в сантиметре от её плеча, взглядом спрашивая разрешение, и, только получив что-то на то похожее, коснулся. Тем он определил выбор Касуги. По её щекам потекли тонкие ручейки слёз. И ему захотелось поверить, что благодарных.       — И как мир позволил оказаться там тебе?.. — скорее удивился, чем спросил Саскэ.       — Ты ведь слышал ту женщину, — всё равно ответила Касуга. — Она назвала моё прежнее имя, от которого я отказалась. И на то у меня имелась причина… Отец был зависим от азартных игр. Он в очередной раз прогорел и, чтобы выплатить долг, продал меня. Как только я об этом узнала, взяла себе новое имя. Так что… — она постаралась улыбнуться. — Называй меня только Касуга Гэнко. И никак иначе.       — Это прекрасное имя… — закончить «такое же прекрасное, как и ты» Саскэ не смог. Посчитал, что момент для того неподобающий.       — Кстати, та женщина… — переключилась Касуга, отсекая всякую возможность прямо признаться в чувствах сейчас. — Она показалась мне знакомой. Только почему… — лицо её вдруг застыло. — А если подумать… — от осознания глаза её раскрывались всё шире и шире. — Хамбэй говорил, что его сестра подверглась тому же, чему и Тогаши. Родители её осудили, потому она сбежала… Почему я даже не подумала, что ей некуда было идти, кроме как в организацию?! — наконец взорвалась от злости на саму себя она.       — Стой… Что плохого, если это вдруг сестра Хамбэя? — не смог понять Саскэ.       И его нисколько не оскорбил взгляд Касуги. Пожалуй, он сейчас сам ощущал себя полным дураком. Но опьянённым влюблённостью, а потому имевшим оправдание. Впрочем вряд ли ему удалось бы найти объяснение эмоциям Касуги и в самом трезвом своём состоянии. Ну, забрала Тогаши сестра Хамбэя — что ещё не факт, — ну, работает она на организацию — с чего бы это принимать так близко к сердцу?       — Плохого? Скорее, ужасного! — принялась-таки объяснять Касуга. — Когда Хамбэй рассказал об Ойю… своей сестре… я не подумала, что она может остаться работать на организацию, и посоветовала ему поговорить с ней!       — Но… он же не обязательно прислушался к совету, — постарался приободрить Саскэ. Впрочем сам же в своих словах не чувствовал уверенности.       — Сомневаюсь… Я боюсь, что его втянула…       — А вот тут ты точно зря переживаешь! Даже если женщина, которая сюда приходила, — это Ойю. Даже если Хамбэй внял твоему совету. Его. Никуда. Не втянут, — акцентировал внимание на каждом слове Сарутоби. — Кто станет затаскивать в преступный мир собственного брата? Тем более, Хамбэй до сих пор не знает о существовании организации. Тебе просто не в чем себя тут винить!       Соглашаясь с его доводами, Касуга кивнула. Он же подумал, что избавиться от выработанной за годы привычки не так-то просто. Поскольку в очередной раз солгал. Как и делал это тысячу раз раньше.       «Я просто хочу, чтобы она не винила себя», — оправдывался перед собой Саскэ.       Ту же фразу он повторил в мыслях, когда они покинули квартиру. Ещё раз, когда отошли от здания. Снова — когда Касуга улыбнулась, прощаясь с ним. И даже, когда вернулся домой и заперся в своей комнате. Только ночью его настигло осознание. Не спрашивая разрешения, разбудило и заставило сесть на диване. Тогда-то Саскэ впервые за долгое время заплакал. Тихо и бессильно. Захлёбываясь отвращением к себе.       — Что ни говори, я всё равно остаюсь трусом, который обманывает себя тем, что пытается защитить других, — наконец признался перед собой он.       Ведь это ему не хотелось знать, втянули в дела организации Хамбэя или же нет.