Из тени

      Прекрасно понимая, что испытывать судьбу ещё дольше чревато последствиями, Уэсуги заказал билеты на самолёт. И тем самым ограничил время для повторного допроса — иначе разговоры с главой семейства Мори называть не получалось — до получаса. Кто выступит в роли подозреваемого, а кто — следователя, ещё предстояло разобраться. Сегодня Кэншин вряд ли окажется вторым. Слишком вымотан последними тремя сутками. Он вообще готовил себя к тому, что останется ни с чем, пусть и сдаваться не спешил. По опыту знал, что чувство безопасности, даже будущей и, вероятнее всего, мнимой, развязывает язык. Знал и не гнушался тем пользоваться.       Впрочем Мори Хиромото имел те же знания, а ввиду опыта, возможно, даже большие.       — Ты должен был убедить Мотонари лететь с нами, — холодно отметил тот. Но пусть так, Кэншин видел, как перекатываются мимические мышцы под кожей лица. — Кто его защитит, если меня рядом не будет?       «Больше всего Мотонари нуждается в защите как раз от вас», — подумал Кэншин, но в ответ лишь легко улыбнулся.       — Ему не грозит опасность. Вы, как мой предшественник в этом деле, должны быть осведомлены, что смерть грозит только предателям и чересчур осведомлённым. Взять хотя бы убийство Санад — за ребёнком установили слежку и в дом проникли, когда того там не было. Если этот пример вас не убеждает, то вспомните, что вторжение в ваш дом осуществили, когда Мотонари ушёл. Конечно, он мог вернуться. Но я полагаю, в таком случае наблюдатель попытался бы его задержать. Впрочем чего я рассказываю? Подобные примеры вы и сами можете перечислить.       — А ты, значит, шпионишь за наблюдателями? — скривил губы в презрении Хиромото.       — Не совсем так. Я всего лишь организовал наблюдение за вашим домом и приказал докладывать о любых намёках на приближение к нему, — признался Кэншин. Его уже порядком раздражала пустая болтовня, но он понимал, что ускорить процесс не может. — И очень удивился, когда пришло сообщение о подъехавшей машине. Они спешили и не особо скрывались.       — Твоя же стояла с обратной стороны дома. Хочешь, чтобы я похвалил тебя за предусмотрительность? Этого не будет. Вероятнее всего, ты выдал себя. И даже если нет, то твоего агента, забравшего Мотонари, они запомнили.       К несчастью, здесь Хиромото был прав. Дела, вероятно, обстояли даже хуже, чем тот представлял, — и Касуга, и сам Кэншин, скорее всего, уже стали мишенями. За себя Уэсуги не волновался, нет. За Касугу… всё-таки да. Потому что в отличие от него она подобного не заслуживала. Даже несмотря на своё прошлое. Нет, именно потому, что ей пришлось пережить в силу сложившихся обстоятельств, Кэншин не хотел, чтобы её схватили. Не мог позволить такому случиться! И всё же… достаточно ли у него было сил, чтобы контролировать ситуацию?       — Кстати, почему ты подставил агента под удар? Разве не считал тогда, что Мотонари всё равно не позволят оказаться дома раньше, чем со мной всё будет решено?       «Я хотел увести Касугу с передовой линии, а для этого нужен был повод».       — Просто пытался сбить с толку наблюдателей, — солгал Кэншин. — Они явно переполошились, потому у меня и появились дополнительные минуты для осуществления плана вашего спасения. Обоснованный риск.       — Если ты так думаешь, то явно не представляешь, насколько эта организация широкая и как цепко она садится на хвост всем любопытным.       Возникла пауза. Пользуясь моментом, Кэншин взглянул на наручные часы и мысленно выругался — оказалось, что с начала разговора прошла уже почти половина оставшегося до выезда времени. Хиромото же до сих пор нападал, не желая дарить даже малой возможности для ответной атаки. Кэншин предполагал, что тот так поступал из-за опасений проговориться. Потому уже не прятал свой настойчивый взгляд.       — Я не стану тебе ничего говорить. Даже не проси, — отрезал Хиромото.       Вздохнув, Уэсуги поднялся с кресла и подошёл к окну. Шторы раздвигать не стал, поостерёгся — смотрел на улицу сквозь тонкий зазор между ними. Определить точно, ведётся ли сейчас за домом наблюдение, было невозможно. Но отлаженная за годы работы интуиция шептала ему, что не стоит терять бдительности. И Кэншин прислушивался к её голосу.       — Тогда ответьте на вопрос, к делу не относящийся. Почему вы были против того, чтобы Мотонари общался с Моточикой? — озвучив вопрос, он развернулся и устремил свой взгляд прямо в глаза Хиромото.       Тот вздрогнул, словно от удара. Мгновение ещё пытался держать эмоции под контролем, но в следующее сдался. Лицо его разгладилось и стало будто бы ещё тоньше, чем было. Только тогда Кэншин заметил не синяки — мешки под глазами, свидетельствующие, возможно, уже о проблемах со здоровьем. А ещё просвечивающий сквозь некогда густые каштановые волосы череп. На секунду ему стало жаль Мори Хиромото. Но в следующую он уже заставил себя вспомнить, как тот из-за собственных ошибок контролировал чуть ли не каждое действие своего сына, Мотонари. И жалости в нём не осталось.       — Я опасался, что этот будущий уголовник соблазнит моего сына, — наконец ответил Хиромото. — Разве не каждый родитель беспокоится о подобном?       — Не знаю, что заставило вас думать, будто Моточика в будущем совершит преступление. Если его шрамы, то он их получил, когда спасал друга. И вина за те лежит в том числе на полиции, отказавшейся воспринимать обращение ребёнка всерьёз. Если же вы почувствовали в Моточике родственную душу, то спешу вас огорчить — он честный и открытый юноша.       — Что ты имеешь в виду? — нахмурился Мори.       — А вы разве не понимаете? Тогда намекну. Как думаете, кто же из вас двоих всё-таки стал преступником? — видя источаемую взглядом карих глаз злобу, Кэншин улыбнулся. Может, кто-то и назвал бы его садистом, но он сам считал, что Хиромото заслуживал только такого обращения. — Вот и я об этом. Не стоит навешивать ярлыки раньше времени, иначе, как знать, — они вдруг окажутся вашими собственными.       — Отлично. Но прибереги свои слова до того момента, когда окажешься на моём месте, — сквозь зубы процедил Хиромото.       — Сейчас это не ярлык, а факт.       — Стоит отметить, что до сих пор ничем не доказанный. Ты даже вмешаться смог только потому, что наблюдал за моей семьёй с того самого момента, как я отказался от этого дела.       И здесь Хиромото был прав. Никаких доказательств у Кэншина на руках не имелось, и потому ему казалось странным, что организация вообще решилась убрать супругов Мори. Она усмотрела предательство в каком-то действии? Или же… В бездействии. Если Хиромото не выполнил приказа, понять, в чём заключалось предательство, практически невозможно. Конечно, только… если организация вообще пыталась убрать того вместе с супругой. Оставалась вероятность, что её целью было лишь напомнить. А дальше наблюдать, собирается ли Хиромото исполнять приказ. Или же… Организация лишь стремилась с тем связаться…       «Но зачем-то же пол свиной кровью измазали. Что это, если не предупреждение? — рассуждал Кэншин. Основывался же больше на интуицию — в таких случаях та ещё ни разу не подводила. — Вряд ли что-то другое. В итоге, я всё-таки прибыл вовремя и спас Мори. Но надолго ли?»       — Вас станут преследовать? — после продолжительной паузы нарушил молчание Уэсуги.       Взгляд Хиромото наполнился отчаянной надеждой, но губы его исказила гримаса скорби. До выезда оставалась минута. И всю эту минуту он молчал.       — Конечно, мне бы очень хотелось узнать больше, но я оставлю всю имеющуюся у вас информацию на вашей совести, — вынес вердикт Кэншин. — Вы сами выберете, чему быть верным: долгу полицейского или же личной безопасности. Но признаюсь — не являйтесь вы моим предшественником в деле и уважаемым наставником, я бы не просил, а требовал отвечать на мои вопросы. Будьте уверены, что тогда всё закончилось бы только с честным признанием, слетающим с ваших губ.       Услышав угрозу, Хиромото сухо ухмыльнулся.       — Хотел бы я посмотреть на тебя, когда ты окажешься на моём месте. Очень хотел бы… Но боюсь, что буду слишком далеко, чтобы стать свидетелем.       — Надеюсь, что всё же на этом свете, — прикрыв глаза, ответил Кэншин. Затем сложил руки за спиной и проследовал к входной двери своей служебной квартиры. К Хиромото же на этот раз обратился, даже не удосужившись обернуться: — Будите жену. Мы отправляемся в аэропорт.       До места назначения они добрались без происшествий. Но именно это и было подозрительным. Обычно до самой посадки на самолёт случаются всевозможные мелкие неурядицы, призванные убить нервы. Потеря документов и их поиски. Забытые вещи, о которых вспоминаешь в последний момент. Не выключенные — часто так только кажется — электроприборы. Пробки. Наконец задержка рейса! Но сегодня не происходило ничего из этого. Всё шло слишком гладко. Порадоваться бы тому, но Кэншин не мог. Его охватывало неясное предчувствие, которое описывала Касуга по окончании своей вылазки в четверг. Некое почти бредовое ощущение. Ему казалось, что он находится на ладони гиганта, взирающего на него свысока. Касуга же сравнивала это ощущение с нахождением в стеклянной коробке под тысячью механических глаз камер. Пусть образы приходили им на ум разные, испытывали они одно и то же — собственную уязвимость, возведённую в абсолют. И им обоим подобное не нравилось.       — Кажется, теперь в мою работу входит проверка всех новостных сводок, — постарался пошутить Кэншин.       Сказал он так скорее, чтобы снять своё напряжение. Но тем не менее добился неожиданного результата — Хиромото вдруг вздрогнул и устремил вопросительный взгляд на его лицо. И только осознав, что это была шутка, расслабился. Однако же Кэншину хватило времени, чтобы распознать во взгляде того, помимо вопроса, враждебный ужас. Не ясно, какое чувство появилось первым и породило второе — страх из ненависти или ненависть из страха, — но они слились воедино, превратив немое послание не то в угрозу, не то в опасение. Несравненно громкую угрозу или невыразимо понятное опасение.       — Посадка началась, — не подал вида, что заметил в реакции Хиромото что-то необычное, Кэншин. — Не хотелось бы мне, чтобы вам пришлось менять билеты и отправляться более поздним рейсом, потому не стану вас задерживать.       Он поклонился. Поклонились и Мори с супругой. На том они разошлись. Уэсуги вернулся к своей машине, но садиться в неё не спешил. Ждал, когда все пассажиры взойдут по трапу и скроются в бесконечно большом животе железной птицы. Его льдистые глаза жёг солнечный свет, но он терпел. Кэншин считал себя обязанным видеть, как пассажиры входят в самолёт один за другим. Будто бы от одного его взгляда зависело, будет ли тот или иной человек жить или же нет.       «Бред, конечно… — напоминал себе Кэншин. — Если организация намерилась навредить Хиромото, она это сделает. Тогда никто ему не сможет помочь. И я в том числе…»       Впрочем волновался он напрасно — посадка прошла успешно. Не было ни сообщений о том, что кому-то неожиданно стало плохо, ни криков пассажиров… О подрыве же Кэншин не думал, поскольку организация — как показывал опыт — стремилась избегать ненужных жертв. Но неясное предчувствие всё равно не желало его отпускать. Будто бы что-то ещё могло случиться…       Громкий свист за спиной заставил Уэсуги обернуться. Ещё не подозревая, с чем на самом деле столкнётся, он нахмурился и приготовился читать нотации о правилах поведения в общественных местах. Но застыл, увидев взрослого мужчину в чёрном деловом костюме, указывающего на него. Тот оказался ему незнаком. Осознав, что именно происходит, Кэншин потянулся к кобуре, прячущейся за полой пиджака. Тогда мужчина вскинул руку, примирительно улыбнувшись, однако же взгляда так и не отвёл. Далее последовало совсем уж невообразимое и выглядящее со стороны настолько же комично, насколько в глазах осведомлённого ужасающе. Мужчина указал на самолёт и покачал головой, затем кивнул в сторону Кэншина, сложил руки у головы, как если бы собирался отходить ко сну, и наконец помахал на прощание. Как тот скрылся, Уэсуги понять не успел.       — Что за шоу устроил этот чудик? — спросила одна девушка у другой. — Слушай… Может, фильм снимают? — предположила вторая. — Давай по сторонам хорошенько посмотрим — повезёт, в кадр попадём.       Без собственного на то желания Уэсуги улыбнулся. Как бы ему хотелось, чтобы этот человек оказался обычным чудиком или актёром. Но вряд ли на такое можно было рассчитывать. Для чудика незнакомец слишком продумывал жесты, а если произошедшее и походило на сцену из фильма, то только при условии, что главным героем того являлся сам Уэсуги Кэншин. И его только что «попросили» отстать от Хиромото, чтобы продолжать спать спокойно.       «Я и не собирался больше связываться с Мори-старшими», — заверил кого-то Кэншин.       Вернулся к себе он уже совершенно разбитый. Не раздеваясь — лишь обувь скинув, — опустился на диван в кабинете и откинулся на спинку. Только тогда позволил себе расслабиться. И то лишь на секунду. В следующую Кэншин заставил себя подняться и проследовать к столу. У него ещё имелись вопросы, которые следовало уточнить, прежде чем позволить себе отдых.       Открыв ящик, он выудил папку по делу Оучи Садацуны. В ней было всё, что удалось узнать: наблюдения Касуги, биография со слов близких знакомых, рекомендательные письма преподавателей, даже резюме с мест работы… И при этом не находилось ничего полезного! Имеющаяся информация давала понимание, что за человек Оучи Садацуна, но не открывала связей того с организацией. Они, вероятно, могли обнаружиться в теневом периоде с момента окончания обучения до начала работы преподавателем. Но о нём никто не пожелал рассказать. Сам же Садацуна пролить на него свет не смог. И даже связь того с Хиромото ничего не давала. Хуже, Кэншин не понимал, с чего бы этим двоим, закончившим свою дружбу ещё в старшей школе, вдруг работать сообща. А факт, тем временем, был налицо — пока Оучи собирал провокационный материал на студенток, Мори отслеживал все обращения в полицию и гасил дела, касающиеся сексуального насилия и шантажа. Но… Почему так произошло? Что заставило Хиромото прикрывать столь испорченное создание, которое и человеком-то назвать получается с натяжкой? И как Садацуна узнал об организации? Вопросов у Кэншина имелось всё ещё больше, чем ответов.       «А ведь нужно ещё понять, что Хиромото напрягло в новостных сводках, — вспомнил он. — Может, организация какие-то сообщения там передаёт?»       — Стоит ли дать об этом знать остальным? — несмотря на безличные слова, больше всего его волновала судьба Касуги. Та уже находилась внутри организации, пусть и в роли товара — что с ней может случиться, если её поймают, даже подумать страшно. — Стоп, а это что? — тут голос Уэсуги дрогнул. В папке обнаружились листы, которых изначально не было. — Это же… Невозможно… — последнее слово прозвучало сипло, будто бы его горло мгновенно вывела из строя простуда. — Не может такого быть…       Между страницами, посвящёнными Оучи Садацуне, Кэншин находил краткие досье вполне знакомых ему студентов. Он видел фотографии и Санады Юкимуры, в глазах которого светилась улыбка, и Тёсокабэ Моточики, неизменно смущённого в связи с необходимостью фотографироваться, и Такэнаки Хамбэя, которого не ожидал здесь обнаружить. Были и другие. Но с дополнениями, от которых голова шла кругом. На фотографии Датэ Масамунэ почему-то стоял вопросительный знак. На той, что запечатлела Мори Мотонари — кружок со вчерашней датой. А потом обнаружилось досье, выбивающееся из общего принципа. Тогда Кэншин начал понимать, почему именно те подложили ему.       — Определённо, это подсказка, — прошептал он и облизал свои сухие губы.       Последним оказалось досье Катакуры Кодзюро, на фотографии которого стоял кружок с двумя датами — одна вчерашняя, а вторая тринадцатилетней давности. И без сомнений они были связаны с судом над Оучи Садацуной и развязкой дела Окиты Тацу. В обоих случаях Кодзюро выступил свидетелем.       — Похоже, наши желания отлично дополняют друг друга, — хмыкнул Кэншин. — Я последую вашей подсказке и начну расследование с нуля.