Гербарий воспоминаний

Он не знал, что именно чувствовал. Было страшно, но и ненормально спокойно. Словно перед глазами мелькнул синий экран, информирующий об экстренной перезагрузке. Вот только когда такое происходит с компьютером, то ты точно знаешь, что можешь хотя бы попытаться предпринять. Хотя бы попытаться сделать что-то. Но за что хвататься тогда, когда подобное происходит не с техникой, а с тобой? На какие кнопки нужно жать, чтобы вернуться из выключенного состояния обратно в бытие? Существуют ли они в принципе, или возвращение произойдёт самое по себе? Он не знал, а потому, не предпринимая попыток взять управление на себя, смело упал в руки случаю и его воле. Выстрел встал поперёк горла. Ни туда, ни сюда. От одного лишь отзвука в ушах тянуло грохнуться на землю и больше не подниматься. Но этого не произошло ни спустя десять секунд, ни спустя тридцать: ноги мелко дрожали, но всё ещё держали. А это противоречило законам, какие вступают в силу, когда в твоём организме появляется объект, направленный на исполнение чёткой задачи отнять у тебя жизнь. Желательно как можно медленнее и мучительнее, чтобы ты, как самая настоящая скотина на убой, истекал кровью и захлёбывался ею же, мечтая о скорейшем окончании агонии. Леви открыл глаза. Перед ними плавали мутные силуэты и вырвиглазная цветовая гамма, из-за которой хотелось зажмуриться вновь. Краски окружающего мира ещё никогда не казались ему настолько ненавистными. Боли не было. Не было даже предпосылок к ней, что начинали бы растягиваться от желудка. Не было чувства неминуемой смерти. Оно покоилось на корне языке, растекалось по дёснам, но ничего иного. Аккерман глянул ниже. Взгляд упёрся сначала в грудную клетку, а после соскользнул на живот. Дыры в нём не наблюдалось, кишки оставались на положенном месте, ведь наружу не выпирали. Это изрядно удивило. Леви успел понадеяться, что вот сейчас столкнётся с собственными органами лицом к лицу, однако одежда оставалась цела, если не считать пары дефектов, полученных в рисковых путешествиях. Парень вобрал омерзительно тёплый воздух с привкусом живой мертвечины и повернул голову. На увядшей тёмно-зелёной траве в неестественной позе лежал труп мужчины. Труп с простреленной головой, красные капли из которой осинками украшали природный ковёр. От вида кусочков мозгов, застрявших в редких поседевших волосах, хотелось сблевать, но всё ограничилось лишь позывами, которые почти обернулись неприятной действительностью. Ему уже приходилось видеть изуродованные зомби или оголодавшими зверьми человеческие тела, однако ни одно из них не вызывало тошноты. Чаще всего это было сожаление и немой ужас. Реже — равнодушие и безразличие. И, наверное, такая реакция состоялась из-за того, что он ни разу не видел, как люди убивают других людей. Из-за монстров вокруг Леви и забыл, что не меньшую опасность представляли и те, кто являлся чудовищем в человечьей шкуре. Те, с кем когда-то приходилось дышать одним чистым кислородом и ходить по одной земле, не подозревая, что когда-то вы будете лишать друг друга жизни. Он пошатнулся. Голова кружилась и как будто еле соображала, ведь он буквально чувствовал, что извилины были категорически против шевелиться и анализировать ситуацию в истинном виде, без эмоциональных потрясений. Аккерман перевёл взгляд на солдата. В руках того всё ещё находился пистолет, но с Леви говорила уверенность. Шептала она о том, что стрелял вовсе не Эрвин, но по удивлённо-серьёзному выражению лица того и направленным в сторону глазам без труда можно было догадаться, кто совершил этот выстрел: Майк или Ханджи. Что за фишка у военных появляться в последний момент? Со стороны леса раздались придушенные вопли некогда людей, дравшихся за существование людского рода и пытавшихся спастись от неминуемого истребления жестокими и хищными тварями. Вопли, эхо от которых отдавалось в мозгу. Смит и Аккерман переглянулись. До обоих дошло, чем обернулся небольшой трюк по спасению. Как всегда всё через жопу. Лишние слова не понадобились: Эрвин, бросив короткое «бегом» и проследив за чётким исполнением, рванул вслед за Леви, подгоняя того повторяющейся фразочкой «давай-давай, шевелись, быстрее». Рёв среди деревьев не утихал. Парень мог поклясться, что даже оказавшись на пороге дома, слышал яростный хруст веток под тяжестью приближающихся нечто. Всё оскверняло священную тишину леса. В доме они столкнулись со встревоженными Майком и Ханджи. Боевая, но до вмятин избитая дёрганность была особенно видна по Зое: еле заметный тремор и стеклянный взгляд, изучающий вошедших, выдавал внутреннее состояние. Женщину волновало не убийство буйного незнакомца, а последствия, которые настигли их после оглушительно громкого выстрела. — Сейчас нельзя позволять панике брать над вами вверх, — Эрвин словно прочитал эмоции товарищей. Но это не являлось поводом вместе с ними терять голову. — Хан, ты всё сделала правильно. Ты спасла нас, но сейчас главное выбраться из этого дома как можно скорее, — он одним движением достал магазин и проверил наличие патронов, невзирая на то, что делал то же самое на рассвете и с тех пор не нажимал на спусковой крючок. Зое, бросив краткое «так точно», направилась к лестнице на второй этаж и быстро взбежала по ней, перепрыгивая через две ступеньки. Каждый из них понимал, что ни одна потраченная секунда не восполнится, но даже столь плачевное знание не сбивало с ног отточенную военную дисциплину. — Заражённые хотят почтить нас своим присутствием, и если не поторопимся, то можем попрощаться и с жизнью, и друг с другом, — пистолет Смит положил в карман и стремительно направился в сторону массивного дивана. Сообразив, что задумал солдат, Леви метнулся к нему, помогая забаррикадировать входную дверь. — Эрвин, как раз по поводу передвижения, — Майк опёрся спиной о стену, снял оружие с предохранителя и краем глаза поглядывал за происходящим снаружи. Твари точно почкованием плодились. — Помнишь в первый день мы наткнулись на загадочную дверь? — на вопрос Майка капитан утвердительно махнул головой. — Этим утром я решил взломать её и узнать, что там скрывается. Как оказалось это гараж, да ещё с машиной на ходу. Бензина не полный бак, но хватит, чтобы свалить с фермы к чёртовой матери. Облегчение испытали все присутствующие в гостиной. Всё-таки есть способ выбраться живыми, побороться за существование ещё немного и не сгинуть в лапах оживших мертвецов. Однако треск разбитого стекла, осколки, рассыпавшиеся по деревянному полу и хриплое рычание мигом затушили вспыхнувшие внутри угольки надежды. Неужели не успели? Настолько сильно не рассчитали скорость и способности заражённых? В это не хотелось верить. Ровным счётом также, как и получить положительные ответы. — Хватаем вещи и к машине! — строгий голос командира подтвердил наличие стремительно надвигающейся опасности, что ломилась сквозь оконные рамы. Диван был задвинут, укреплённая дверь давала им какое-то время в запас. Незначительное, ничтожное, жалкое время. Леви наспех ощупал себя и рюкзак, который успел подхватить с земли в момент бегства с заросшей поляны. Ничто не волновало его так, как целостность блокнота, хранившего в себе намного больше тайн, чем кто-либо из команды мог представить. Если бы получилось так, что записная книжка осталась снаружи, Леви бы рискнул жизнью ради её заполучения. Глупо, несомненно, но он не был готов расставаться с тем, что помогало ему поддерживать связь со сгинувшим в пропасть миром. Память должна жить. Она имеет на это прав не меньше, чем остальное, помогающее человеку двигаться дальше. Удостоверившись, что всё необходимое находится при нём, юноша боковым зрением заметил, что инфицированные пробрались на кухню. Сердцебиение враз усилилось, кровь забилась и в висках, и в ушах, а дыхание сдавило, но это не помешало Аккерману вмиг оказаться у двери и с грохотом захлопнуть её прямо перед раскрытой пастью одной из тварей. — У нас здесь не пикник, нужно убираться отсюда! Кончайте копошиться! Пока мужчины занимались удержанием дверей и окон, Зое уже сбегала вниз по лестнице с сумками наперевес. Рук не хватало точно также, как и отведённых минут, в выигрышном положении находилась исключительно нежить. Их сила и количество росли гораздо быстрее, чем предполагалось. Прозвучал второй выстрел за сегодня. Капитан обезвредил того, кто забрался непозволительно далеко. От этого знания по коже прошёл холодок. В дверь ломились, она начала трещать и поддаваться, а штукатурка — осыпаться. Мучительная смерть наступала на пятки. — Эрвин! — крикнул Леви, когда обезображенные рожи инфицированных просочились через щель. — Эрвин! Военный, сориентировавшись в окружающих условиях, подлетел к очагу опасности, врезаясь в дверь всей имеющейся массой, что ненадолго затруднило мертвецам продвижение дальше. — Заходите, быстрее! — раздался голос Ханджи с другого конца коридора. Путь в гараж был полностью открыт. Аккерман покосился на Смита, и, получив в качестве ответа на немой вопрос мах головой, сорвался с места прямиком в относительно безопасное место, следом за ним — Майк. Эрвин продолжал удерживать дверь до тех пор, пока ржавые петли не застонали, пронзительно заскрипев в последний раз, а затем вбежал за товарищами. Дверь захлопнулась прямо перед носом тварей. Тех возникшая преграда ни в коем разе не останавливала — щепки разлетались в разные стороны под животным натиском. Глаза бегали слева направо и в обратном направлении, созерцая каждую мельчайшую деталь, которые расплывались в разные стороны спустя секунду сосредоточивания на них внимания; а трясущийся от пляшущего на рёбрах страха подбородок придавал Леви немного странный вид. Он никак не мог противостоять мандражу, но старался очистить разум до состояния «по умолчанию», дабы беспомощная растерянность не присоединилась к пиршеству в груди. Тщетно. Он переворачивал вверх дном ящик за ящиком; царапал пальцы в кровь, но взламывал заевшие шкафчики сгнившего изнутри шифоньера; сбрасывал с оккупированных спутанными проводами настенных полок всё, что категорически не напоминало ключи от машины. Мысли без конца возвращались к тому, что если поиски не увенчаются успехом, то его живот вспорют, а кишки вытащат наружу. Он лишь надеялся, что к этой части будет уже мёртв. — Я не могу их найти! Не могу их, блять, найти! — Аккерман носился от одной заставленной стены к другой, как сумасшедший по замкнутому пространству, сдавливающему внутренние органы. — Без паники, Леви! — голос женщины тонул в свисте пуль. — Моя просьба будет звучать нелепо, но прекрати думать о зомби. Это проблема Эрвина и моя, твоя задача помочь Майку, — редко увидишь Ханджи без задорной улыбки и заводного настроения. Но в этот момент для беззаботности места не находилось. Концентрация и собранность. На чаше весов лежат их жизни. Помощи ждать не от кого. Юноша попытался прислушаться к совету. Попытался наспех сделать верные выводы, чтобы принять верные решения. И попытки не оказались бездарными: ещё раз пройдясь по одной из порушенных полок, искомый предмет оказался в ладонях. — Нашёл! — облегчённый вскрик раздался из уст подростка. Дело осталось за малым: закинуть сумки и рвануть куда подальше с этой ёбаной фермы. Очередная пуля была всажена в очередную поеденную насекомыми голову. Мертвецов становилось слишком много, с каждой секундой их количество увеличивалось на несколько особей. Они лезли из всех щелей, сбивали друг друга с ног, лишь бы первее вгрызться в пульсирующие человеческие жилы. Тигры, не видевшие мяса на протяжении недель. Напряжение. Ледяной ужас, сменяющийся презрительным равнодушием. Леви кинул ключи Майку, который тут же забрался в машину с целью проверить правдивость гипотезы о том, что у них есть шансы выбраться из ловушки. Его движения были быстрыми, не имеющими и секундных колебаний. Леви это удивляло. Удивляло то, с какой пугающей собранностью действовали эти трое. И только его картина хаоса выбивала из колеи. Вынуждала повиноваться, встать на колени перед своим могуществом. Это невыносимо раздражало. Взгляд зацепился за препятствие, стоящее на пути к спасению. Ворота. От них должен быть пульт, хоть что-то, чем они обычно открывались в былые времена. Он снова вернулся к наполовину опустевшим полкам, стараясь не концентрироваться на не вселяющих надежды звуков со стороны машины. — Заводись, ёбаная ты рухлядь! — но та отвечала подавленным гулом. — Твою ж мать! — и в очередной раз прозвучал свистящий вздох, после которого транспорт смолк. — Эрвин, у нас огромные проблемы! Вместе с этой фразой свист пуль стих. Сначала погасла одна очередь, а затем и вторая. Послышался сухой щелчок, но выстрела не последовало — в обойме закончились патроны. — Леви, живо в машину! Бросив поиски, парень в одно мгновение оказался на заднем сидение. Следом за ним — Смит и Зоэ. Принятое решение «ретироваться с поля боя» было верным: спустя пару секунд пределы гаража нарушились уродливыми копиями людей. Грязно-коричневая кожа была покрыта уродливыми волдырями и, казалось, заживо гнила, отслаиваясь местами от кости, а глаза имели ярко-жёлтую радужку, как у глубоководных рыб-монстров. Ещё один кошмар, что будет преследовать Леви во снах. Если этой ночью ему суждено уснуть с условием «проснуться». — Эрвин… — встревоженная Ханджи сидела на заднем сидении рядом с Леви. В перестрелку никто не заметил её застывшего в мрачном выражении лица, сквозь которое просачивался ужас. — Что мы будем делать? — в чрезвычайных ситуациях паника не брала над ней вверх, однако чувства решили сыграть злую шутку. Страх быть съеденной забил тревогу, растормошив природные инстинкт. — Я не знаю, — раздражённо бросил, бессильного озираясь по сторонам. Командующий не желал терять самообладание, но оно стремительно покидало его. — Майк, пистолетные патроны? Леденящие кровь крики монстров врезались в голову. Одна из тварей истошно завопила, призывая на помощь всех, кто находился поблизости. Захариус помотал головой. — Мы всё истратили. Резкий грохот оглушительной волной окатил всех сидящих в машине. Шансы на спасение стремились к нулю. Четыре головы повернулись к источнику шума: зомби завалили секцию с инструментами и накинулись на источник звука, словно бешеные звери. Тихий писк, потонувший в рычаниях ходячих мертвецов, и заветная дверь начала подниматься вверх. Глаза выживших недоверчиво наблюдали за тем, как исполняется невозможное. — Гони, гони, гони! — лихорадочно завопила Ханджи, тряся Эрвина за плечо, чтобы он вышел из оцепенения. Педаль газа в пол. Машина двинулась с места, выехала за пределы, оставляя за собой раздавленные тела некогда разумных существ и длинный кровавый след шин. Слышать — сложно, дышать — ещё сложнее. Воздух словно раскалённый разъярённо жёг лёгкие, тело била дрожь, и кажется, что Леви чувствовал, как пульсировали кости, как содрогались они от мысли, что в нескольких сантиметрах, за стеклом находились монстры… Те самые монстры, каких он всяческими, порой вовсе извращёнными методами старался избегать. Аккерман сидел, приложившись темечком о мягкую обивку спереди, а обе руки его сжимали голову. Губы шевелились в беззвучном действе, повторяя одно и то же, словно молитву, но ни одного слова нельзя было разобрать. Такое уже было. Прошлое повторялось, делало временной оборот, чтобы вернуться в первоначальную точку и запустить механизм по новой. Рука женщины легла на сгорбленную спину ребёнка. Чуть сжала, призывая обратить на себя внимание. Зое прекрасно понимала состояние Леви, понимала, какие сумбур и хаос творились в мальчишечьей душе, поэтому не могла оставить это без внимания. Ханджи привязалась к мальчику, и она была готова признать это. — Леви, хочешь поговорить со мной? Он ощутимо дрыгнулся, но подниматься не стал. Парень знал, шестым чувством понимал, кто решил с ним заговорить, однако уши хотелось вырвать и свернуть в трубочку после того, как они услышали голос девушки, которой, возможно, нет в живых. Это было настолько больно, настолько мучительно, что хотелось закричать от отчаяния и желания сбежать от всего пиздеца. Покачал головой в разные стороны. Становилось дурно от того, что другие люди видели и видят его слабость, его невозможность противостоять кошмару, урывками охватывающего с такой силой, что хотелось забиться в угол кровати и зарыться в одеяло. И звать, бесконечно звать тех, кто никогда больше не придёт. Леви уже достаточно показал себя со стороны немощного ребёнка, не хватало ещё ныть кому-то в жилетку. — Я всегда буду готова выслушать тебя, как и все остальные, — шепнула мальчику, перед тем как убрать руку. Если бы Эрвин не был занят, то обязательно бы придумал способ поддержать Леви и остальных членов команды. Эрвин всегда умел это делать, когда по-особенному необходимо. Ханджи, конечно, могла вставить пару шуток, чтобы поднять упавший дух, но никакого настроя не было. Никакого желания притворяться весёлой и жизнерадостной. — Капитан, если верить карте, то в чёрт-знает-скольких милях отсюда расположилась военная база. Та самая, что когда-то по радио вещала. Может нам повезёт и будем «спасены», — Майк неотрывно разглядывал найденную карту и анализировал её, подсказывал в каком направлении надо ехать. — Значит направимся туда. Всё лучше, чем оставаться среди пустырей, — Эрвин глянул в зеркало заднего вида и возвратился к слежке за дорогой. Помятый вид Леви олицетворял подавленность духа, из-за чего сердце сдавливало неприятной прерывистой пульсацией. — Загвоздка в том, что бензина не хватит. Сомневаюсь, что хотя бы половина дороги пройдёт на колёсах, — карта в руках Майка противно хрустнула, отчего Леви резко выпрямился, глядя отуманенными глазами перед собой. Забылся, слишком глубоко забрался в дремучую чащобу воспоминаний. — Будем разбираться с проблемами по мере их поступления. Сейчас нам необходимо найти пропитание и желательно стоящий ночлег, — Смит недолго помолчал, словно прокручивая план дальнейших действий, или наоборот — генерируя его с нуля, а затем продолжил: — Если мы с вами привыкли к непрерывному хождению на полупустой желудок, то для Леви это будет проблемой. — Со мной всё в полном порядке, — отозвался оживившийся Аккерман, откинувшись на спинку сидения, внутри которого что-то непонятное кольнуло в позвоночник, и скрестил руки на груди. — Скажешь мне об этом ещё через пару часов, когда голод возьмёт вверх, — безапелляционно выдал командир, пресекая любые обсуждения и споры. Его нежелание слушать пререкания так и било по глазам. — А потом когда будешь валиться с ног. Этого ты хочешь добиться? — Я не… — яростно начал Аккерман, желая вылить весь негатив на окружающих, несмотря на знание, что так поступать плохо и нужно относиться ко всем с пониманием и контролировать своё поведение. Он был грубо прерван в ту же минуту: — Отставить, — и парень подавился неозвученными мыслями. Однако развивать небольшую перепалку в полноценный конфликт не стал. Понимал, что отрицание нужды в столь важных вещах выглядело очень глупо, но не мог позволить себе молчать. Его снова, в очередной раз выставляли слабее. Выставляли тем, кому вне всяких сомнений нужны забота и помощь. Ненавистное ощущение. Леви и без него чувствовал себя жалким сопляком, неспособным позаботиться о себе самостоятельно, а подтверждение или даже утверждение этого со стороны пробуждали праведный гнев выступить, прийти в действие и раздробить кому-нибудь череп. Чтобы не слушать повисшую в салоне тишину, Леви отвернулся к окну. Пейзажи сменяли друг друга один за другим, но не вызывали даже отзвука того восхищения, какое вспыхивало раньше. Очень давно. Тогда картинки менялись и красками, и настроением, и темпераментом. Если такое происходило не каждый день, то каждый праздник-то точно. Но теперь всё иначе: те же разгромленные улицы, застывшие в неподвижности; те же пустующие жилые дома, хранившие в себе голоса и запах погибших, умерших, потерянных; те же маленькие магазины и торговые центры, в которых более нет бегающих из отдела в отдел детей и ловящих их родителей. Хотелось домой. Лечь в кровать, вдохнуть запах постиранных простыней и провалиться в сон. Такой спокойный и безмятежный, такой, какого Леви давно не заставал. А наутро, проснувшись от будильника, что был заведён на семь утра, корить себя за то, что не лёг на полночи раньше. Но раздумья о возможном, о том, что грело душу, были оборваны: машина начала останавливаться, но даже полностью замерев, мотор не затихал. Леви выглянул из-за своего укрытия, и причина заминки стала полностью понятна: посреди дороги, у стоящего поперёк той джипа, находился человек. На вид — мужчина средних лет, но было в нём, в его фигуре что-то, чем он напоминал измождённого старца. Юноше неизвестный показался смутно-знакомым, но, к сожалению, створки, ведущие к архивам давно прошедшего, были плотно закрыты. — Кто бы мог подумать! — с улыбкой крикнул мужчина, размахивая одной рукой, чтобы привлечь ещё больше внимания. Будто его и без кривляний не видно, конечно. — А мы начали было сомневаться, что есть выжившие помимо нас! Эрвин сжал руль сильнее, а лицо его будто ожесточилось в десяток раз; Майк, убрав карту в бардачок, проверил на месте ли охотничий нож — Леви успел заметить, как изогнутое лезвие сверкнуло и тут же скрылось за тёмно-серой майкой; Ханджи сосредоточено смотрела перед собой, будто выявляла у мужчины наличие ран или укусов. Они забрались так далеко от городов, но чем дальше в пустоши, тем больше натыкаются на «попутчиков» разных мастей. Знание неутешительное. — У нас нет ничего, что могло бы вам понадобиться, — ровным тоном пресекая всякие попытки продолжить диалог, Эрвин крутанул колесо и надавил было на педаль газа, как мужчина перекрыл дорогу вновь. — Мы просим совсем немного. У нас закончился бензин, — он указал большим пальцем на автомобиль за спиной. — Мы ничем не можем вам помочь, — повторил капитан с какой-то настойчивостью, но совсем не так уверенно, как поначалу. — Будьте ж вы людьми, у вас ведь тоже есть ребёнок! — названный рефлекторно сжал челюсть, словно готовясь к тому, что по зубам вот-вот ударят. — Послушайте, нам с дочерью необходимо добраться до ближайшего населённого пункта, — засмотревшись на потёртый ветками джип, на одной из дверей которого особенно чётко выделялась вмятина, Аккерман заметил движение со стороны окна. И внутри что-то оборвалось. Шатеновая макушка с малиновым отливом, едва показавшаяся в поле зрения, напомнила парню о счастливом прошлом. Напомнила о подруге, которая была с ним и горе, и в радости; подруге, которая всегда находилась рядом. Подруге, которая была ему как младшая сестра и о судьбе которой он так и не был осведомлён. Сердце сделало пару кульбитов, нанесло яркий удар, который Леви почувствовал всем телом, и подступило к горлу. А что, если… Юноша резко наклонился вперёд, используя в качестве опоры плечо Эрвина: — Нужно проверить, кто она, эта девочка. Она, — он замялся, но продолжил говорить: — кажется мне знакомой. — Слишком опасно. Мы не знаем, на что эти люди способны, — и вновь этот непоколебимый тон, от которого Леви уже хотелось сблевать. — Взгляни на них! Разве они выглядят как те, кто способен уложить трёх солдат?! — Коротышка, держи себя в руках, — бросил Майк, обернувшись вполоборота. — Эрв говорит дельные вещи. Некогда заниматься благотворительностью. — Они правы, Леви. Нужно двигаться дальше, — тихо произнесла женщина и снова погрузилась в свои размышления, как бы не присутствуя в салоне. — Эрвин, пожалуйста! Просто проверить! Если потребовалось бы, Аккерман был готов умолять, упрашивать, шантажировать или брать «на слабо» — всё, что угодно, лишь бы узнать, являлась ли девочка Изабель. Его Изабель… Даже если ошибался, даже если привиделось, или воспалённое сознание решило подкинуть очередную шутку. Он был уверен, что лучше отдать последнюю надежду на растерзание, но узнать истину, чем в дальнейшем жить в неведение. Эрвин вдохнул. В такой мере медленно, словно пытался распробовать воздух. Конечно, идея не вызывала никакой гарантии того, что никто из них не пострадает. Могла начаться перестрелка, в которой они даже поучаствовать толком не смогут — пистолеты пусты, а патронов для иного калибра катастрофически мало, и они могут понадобиться в ситуации похуже. Намного хуже, чем эта. Смит понимал, что должен делать как командир, вот только «как человек» хотелось поступить иначе. И он никак не мог сделать выбор, несмотря на то, что с ним необходимо разобраться именно сейчас. — Майк, сядешь за руль; Ханджи, не теряй бдительности. Твоя помощь может понадобиться в любую секунду, — он открыл дверь автомобиля, а затем и Леви, последовав примеру, поспешил выбраться наружу. Что-то нематериальное в груди забилось истовым боем. — Мы готовы дать часть того, что есть у нас, но взамен мы осмотрим вашу машину. Незнакомый мужчина замялся: решительности в нём заметно поубавилось, а в глазах зародилось нечто подобное на сомнение. Конечно, кто станет подпускать первых встречных к месту, где находится не просто человек, а член разрушенной катастрофой семьи? Но на удивление незнакомец согласился, без тени сияющей улыбки произнеся «конечно». Эрвин и Леви двинулись вперёд. Первый ожидал подвоха и очередных неприятностей, второй — питал надежду раньше времени и задней мыслью корил себя за это. Но думать о возможном воссоединении не переставал даже тогда, когда правда была на расстоянии вытянутой руки, и единственным итогом вот-вот могли стать либо безудержная радость, либо горькое разочарование. Осторожно заглянув в окно, парень с удивлением заметил, что салон пустовал, что полностью противоречило словам мужчины о дочери и увиденному глазами Аккермана. Но ведь ложью это не могло оказаться, верно? Леви не доверял мужчине позади, но доверял зрительным способностям, потому отсутствие кого-либо в салоне не укладывалось в голове. Неторопливо опустилось боковое стекло. Юношу бросило в пот, в горле запершило от тяжёлого духа гнили и плесени — словно от полчища дохлых крыс, завалявшихся в четырёх стенах, покрытых многолетней плесенью. Он заглянул внутрь. Лишние звуки пропали, виски немного сдавливало, и его подташнивало. Ощущение опасности пропало бесследно. Но это молчание вокруг напоминало предгрозовое затишье, когда стоит лишь немного зазеваться, как раскат грома доведёт сердце до остановки. В салоне по-прежнему никого не было. Юноша попятился, уже готовясь задавать вопросы, но вместо этого истошно завопил, когда чья-то рука схватила за волосы, а перед глазами оказалось изуродованное девичье личико. Вместо глаз были две чёрные дырки, из которых градом сыпались маленькие черви, а рот был забит паутиной и рассыпающимися в прах останками крылатых насекомых. Она не могла видеть его, но парень чувствовал на себе сверлящий взгляд. Девочка улыбнулась — губы потрескались, из ранок хлынула чёрная, как чернила, кровь. — Отпусти меня! — вновь закричал Аккерман, но крика не услышал: высохшее горло не слушалось, забирало голос. Никто не отозвался на попытки позвать помощь. — Леви, — произнесла та, притягивая его ближе. — Леви, — повторила она, а выеденное лицо предстало непозволительно близко. — Отпусти! — Леви! Он дёрнулся. Резко открыл глаза. Сердце колотилось где-то в горле и всё старалось вырваться на волю через темечко. Очень быстро и сильно, в груди становилось больно. — О! Ты наконец очнулся! — звонкий женский голос резанул по слуху. Аккерман еле удержался от того, чтобы не приложить к уху ладонь. — Неужто Левасичке снился страшный сон? Он молчал, уставившись невидящим взглядом куда-то перед собой, словно вспоминая что-то такое, о чём не хотел говорить. Он сам не до конца понимал, что творилось в голове, а тут ещё и вопросы задавались. — Где… — Мы остановились в библиотеке. Вернее, в том, что от неё осталось, — женщина радостно заулыбалась, когда объект её наблюдений наконец открыл глаза и подал признаки жизни. — Я уже думала, что придётся ждать Эрвина и его спасательный поцелуй для спящей красавицы. — Эй, Хан, полегче, — изучавший до этого карту Майк поумерил прыткий пыл подруги. — Расклад такой, малец: бензина нет, Эрв ушёл на поиски провизии и горючего, а ты грохнулся в обморок от перенапряжения и общего физического недомогания, что являлось лишь вопросом времени, если подумать. Молодой, неприспособленный как физическим, так и психологическим нагрузкам организм не выдержал и дал сбой. Стоило ожидать. Зое открутила жестяную крышку фляги и протянула Леви. — И как долго я был без сознания? — несколько секунд спустя предложенная вода оказалась там, где ей быть и полагалось — внутри тела. Аккерман чувствовал, как живительная жидкость пробежала по гортани, а затем растеклась по желудку. Непередаваемое ощущение. — Пошутите про «несколько дней», и я швырну в одного из вас эту железяку. — Часов пять или шесть, и не бузи раньше положенного. На раздачу подзатыльников от капитана попадаешь. Так что советую прикинуться больным, косым, авось и не тронет, — губы тронула кривая улыбка, исчезнувшая за поднятой чуть выше картой. Разговоры разговорами, а поручение старшего по званию необходимо выполнять. — Не переживай, Левасичек, Майк шутит. Настроение у него такое, — Ханджи недовольно зыркнула на мужчину, чтобы тот успел поймать предостережение. — Тебе снилось что-то плохое? — Уж явно не что-то из того, чем хотелось бы поделиться, — он нахмурился, припоминая пустые зловещие глазницы, почти слившиеся воедино с его глазами. — Обычный кошмар. Сотни таких видел, — добавил он чуть тише, резко задумавшись над словами мужчины. — Эрвин… Сильно злится из-за этого? — Конечно, он злится, хоть и скрывает это. Понурый, как покойник, ходил, переживал. Тараканы в его голове зашевелились, что-то там наговорили, и с концами. — Он испугался за тебя, — объяснила речь военного Ханджи. — В прошлый раз был велик шанс, что нас сожрут, теперь — ты упал в обморок. Эрвин весь на нервах. Переживает за тебя. Аккерман пожевал губу. Гнетущее чувство вины приземлилось на плечи, словно вдавливая своей тяжестью в землю. Этого ещё не хватало. Он, конечно, признавал, что поступил безрассуднее некуда, что тогда на дороге, что сейчас, промолчав об ужасном состоянии, но не до такой же степени, чтобы чувствовать себя ещё и провинившимся. Ладно, вероятно, действительно докатился и заслуживал скребущуюся о рёбра совесть. И тут даже не будет никаких «но». — Как я понимаю, новых нравоучений не избежать? — Скорее всего. Кто знает, что в его коробочке творится. Сам себе на уме, — любого постороннего смутила резкость и небрежность в словах Майка, однако тот, кто видел и знает истинный посыл, распознает за сказанным неумолимую тревогу о своём близком друге. — Сейчас я с Майком соглашусь. Не знаешь, что ожидать от капитана. Как мы приехали, он ушёл в разведку, не отдохнув. Проверил эту территорию, дал поручения, и его след простыл. Глупый. — Но с ним ведь всё будет в порядке, верно? — совсем по-детски наивно задал вопрос юноша, украдкой осматривая читательский зал, в котором они обустроились: всеми забытая и заброшенная часть книг валялась на полу вместе с мятыми, кое-где вовсе разорванными, как крылья птиц, страницами, припорошёнными чердачной пылью… А ведь когда-то здесь кипела жизнь. — Сколько нам осталось до базы? — Конечно, он будет в порядке, — Ханджи мягко коснулась плеча Леви, чтобы хоть как-то показать готовность помочь и выслушать. — Совсем немного. Если бензин не найдём, то семь часов пешком, а в случае появления горючего — три. Леви кивнул. Своим раздумьям, а не полученному ответу. Осталось совсем немного, и с каждым часом у него появлялось всё больше и больше вопросов касаемо места прибытия. Найдут ли они там полноценный лагерь выживших или хотя бы кого-нибудь, кому точно можно довериться? А если и найдут, то смогут ли вернуться к относительно спокойному существованию за стенами от кошмара снаружи? Смогут ли спокойно засыпать по ночам, не шарахаясь от малейшего дуновения ветра или хруста ветки? Так много того, на что хотелось получить ответ, но о них парень не задумывался. Чтобы не расстраиваться в момент, когда вера раскрошится в ладонях, как песочное печенье. Оставив флягу в стороне, он поднялся на ноги. Отряхнул джинсы, ладони, оглядел испачканную всякой отвратительно пахнущей дрянью футболку, — как будто это имело смысл в нынешних реалиях, — и заметил свежую ссадину на левом локте. Должно быть, обо что-то приложился, когда упал на землю. Повезло же. — Эрвин давал указания о передвижении? Или насчёт меня были установлены особые правила, запрещающие выходить из поля вашего зрения? — Не выходить за пределы здания, а если уж приспичило, то с сопровождением одного из нас. А так ничего сверхъестественного, — сканирующий взгляд мужчины осмотрел юношу, его язык тела и нечитаемые на лице эмоции. Будто пытался понять о чём именно тот думал, каким мыслям придавался, в следствие чего предотвратить появление очередной авантюры. Схлопотать выговор от командующего не являлось чем-то привлекательным. — Ещё попросил как можно больше отдыхать. Неизвестно, что поджидает нас за дверьми. Это новые дня нас земли. Рисковать никто не хочет, — деликатнее добавила Ханджи. — Отдыхать, когда он шляется непонятно где, изумительно, — изначально его худое лицо оставалось отрешённым и символизирующим полное погружение в личные фантазии, а после осознания того, что слова звучали слишком двояко — вытянулось в недоумении от сказанного. Леви махнул рукой, поочерёдно ткнув указательным пальцем в не менее удивлённых солдат, на губах которых уже расцветали многозначительные ухмылки. — Молчать. Ни слова. Ни одной грёбаной шутки. И направился к книжным полкам в самом конце помещения с чётко поставленной целью затеряться среди художественной литературы. Как минимум до возвращения Эрвина, как максимум — до того момента, пока причина насмешек в виде идиотской оговорки не забудется. — Если понадоблюсь, я читаю и пытаюсь забыть ваши идиотские рожи, — бросил он, не оборачиваясь и не сбавляя шага. Возможно, его «побег с поля боя» сильнее раззадорит, подогреет интерес, а желание упоминать о неловком — возрастёт, но сворачивать было уже поздно. Не хватало фонарика или иного источника света. Было до того темно, что Аккерман споткнулся, по случайности задев стопку печатной писанины, прежде чем глаза привыкли к полумраку. Он шёл всё дальше, пробегался пальцами по корешкам, стирая слой сора и наслаждаясь ощущением шершавости. С несвойственной радостью чувствовал углубления тиснёных надписей, силясь прочесть каждую, и вдыхал запах без привкуса. Когда-то Леви любил читать, но несмотря на это крайне редко появлялся в библиотеке. Теперь он даже жалел об этом. И о том, что так и не довёл до конца те книги, что стояли на полке над кроватью, хотя ни раз и ни два обещал себе покончить с ними. Хмыкнул, беззвучно шепча губами. Да, иногда то, что кажется незначительным в прошлом, в будущем может стать отличным поводом для мыслей в духе «каким же я был идиотом». И мы никогда не знаем, чему из «незначительного» сейчас суждено стать нашим мучителем после. Он доставал одну книгу, потом другую, открывал случайным образом, щурился, напрягал зрение в попытках вычитать предложение, опять что-то шептал и ставил что ту, что другую на место. Цели не было. Им двигала непредсказуемость дней. Что, если это последний раз, когда удастся прикоснуться к произведению искусства, подержать его в руках, послушать его шелест? Леви обязан насладиться шансом в полной мере. — Чем ты занят? — неожиданно раздался за спиной низкий голос, заставивший вздрогнуть и сжать твёрдый переплёт. Возможность двигаться возвратилась так же быстро, как и пропала. Аккерман выдохнул, стараясь сконцентрироваться на воздухе, выходящем из лёгких, чтобы не наброситься на незваного гостя. Он прекрасно знал, кто стоял там, позади. — Твои мозги деформировались до такой степени, что в них совершенно ничего не держится? — удивительно ровным тоном произнёс юноша. — Напомни-ка, о чём я просил тебя? Он быстро развернулся и швырнул увесистой книгой в солдата, от которой тот успешно увернулся, успев поймать летящий предмет. — Не подкрадываться ко мне, мать твою! — А кто сказал, что я подкрадывался? — парировал военный, приближаясь ближе. — Просто кое-кто настолько глубоко погрузился в мысли, что не услышал моих шагов. Что же тебя так заинтересовало? — с умным видом принялся изучать название на корешке, словно только оно могло помочь в поисках ответа на вопрос. — Я не обязан отвечать на это. И кончай уже пытаться довести меня до сердечного приступа, — Леви направился дальше по тёмному коридору, проходя мимо жутких картин, висевших на стенах, и предпринимая попытки затаиться в бесчисленном количестве книжных стеллажей. — И снова ты покрылся колючками. Я думал, что мы прошли этап, когда ты отталкиваешь меня по поводу и без, — голос сочился ничем не прикрытым расстройством. Однако Эрвин остался на месте, с сожалением смотря вслед ребёнку. — Скажи, и я уйду. И никаких больше попыток сблизиться. — Для солдата ты слишком много ноешь, тебе не кажется? — взяв очередное произведение в руки и поставив его на место, после короткого пролистывания содержания, бросил Аккерман за плечо. — Я думал, что военные ведут себе более хлёстко, а не сюсюкаются с кем-то вроде меня. — Если бы я обращался с тобой, как со своими солдатами, от тебя живого места бы не осталось в первый же день. Хочешь познать школу жизни? Пожалуйста, только потом не плачь о том, как тебе тяжело и никто тебя здесь не любит, — резкость была редким гостем в речи капитана, однако если она всё же приходила, то это оборачивалось не в лучшую сторону. — Что это я слышу, — парень развернулся и бросил на командира ядовитый взгляд, — заговорил со мной, как со взрослым? А то всё гладил по головке и опекал, как годовалого беспомощного младенца, — быстрыми шагами он подошёл вплотную к Эрвину. — Хочешь преподать пару армейских уроков? Давай, я в твоём распоряжении. — Я всегда разговаривал с тобой, как со взрослым, — поправил он подростка. — Что плохого в опеке и заботе, если это искреннее желание? В чём смысл отталкивать, а потом страдать, что никто не хочет быть рядом? Объясни мне. Как взрослый человек, — Эрвин шагнул вперёд, зажав Леви между собой и книжным стеллажом. Леви не сводил с мужчины испытующего взгляда. Дыхание странно участилось. — Прекращай себя так вести, относиться к нам, как к незнакомцам. Мы ради тебя готовы собственными шкурами пожертвовать, а ты ведёшь себя как ребёнок, который хочет показаться независимым, и не дай бог кто-то увидит его слабость! Хочешь выживать самостоятельно? Пожалуйста, я не буду тебя удерживать. В груди кольнуло. Слова военного с размаху впились в плоть под грудной клеткой и пошевелились там на манер паразитов. Леви поймал себя на безумном желании взять что-нибудь острое и разрезать живот поперёк, чтобы собственноручно достать склизкие личинки. Серо-голубые глаза блеснули во мраке, зубы оскалились. — Прекрасно, — прорычал он. — Как ни крути, это ты вписал меня в ваше идиотское трио, — и шелохнулся в сторону, чтобы обойти солдата и тем самым оборвать диалог с едкими нотами драматизма. — Ах, точно, я всегда и во всём виноват. Хорошо, может это и так. Я вписал тебя в «идиотское трио» лишь потому, что подумал, что тебе нужен кто-то рядом. Кто-то, кто подскажет и поможет. Но раз для тебя мы — лишний груз, — Эрвин сделал шаг назад, высвобождая Аккермана, — можешь идти. Но Леви, невзирая на оброненное, не уходил. Смотрел в поглощающую темноту под ногами и не шевелился, точно застряв в текстурах непрогрузившегося до конца мира. Только сжимал кулаки до хруста, до розовых полумесяцев от врезавшихся в кожу ногтей. Словно останавливал себя, пытался успокоиться и не наделать глупостей. Весь он выглядел, как потерявшийся в аэропорту ребёнок. Аккерман сделал шаг, ещё один, снова вставая перед Смитом. И, не поднимая глаз, уткнулся головой тому в грудь. Эрвин мог обнять, сказать что-то успокаивающе, подбадривающее, однако ничего из перечисленного не сделал. Никак не отреагировал на проявление резкого прилива нежности. Образ холодного, отстранённого от эмоций военного появился совершенно некстати. — Снова твои качели. Определись уже, чего ты хочешь. Леви раздражённо вздохнул. Резкие перемены в настроении долбили мозги не только капитану. Аккерман также мучился от сия недуга, усиливающегося будто бы ежедневно. Мучился до такой степени, что иногда хотелось задвинуть себе по лицу булыжником, и он реально не понимал, почему никто из группы до сих пор этого не сделал. — Извини, — он выпрямился и отпрянул. — Сложно это, наверное, — тащить на себе не только командование тем, что осталось от команды, но ещё и меня в придачу, а? — ещё немного назад, и вот он уже опустился на пол, облокотившись на один из шкафов, явно ожидая, что Эрвин сделает то же самое с противоположной стороны. И тот действительно последовал примеру. — Сложно, когда ты пытаешься быть для человека опорой и поддержкой, а он отталкивает тебя и ни во что не ставит. Вот это действительно трудно. Повисло молчание. Гулкое и тяжёлое. Не потому что Леви думал над тем, что говорить дальше — потому что Леви знал, что говорить дальше. Он знал какой ответ должен был дать, но не мог заставить себя произнести его вслух. — Я никогда не умел ладить с людьми. В прошлом позволял о себе заботиться лишь матери и никому другому. От неё получать подобное было намного проще, чем от кого-то ещё, — камень тоски и грусти, гонящий за собой тупую боль потери, разрывал сердце, но внешне Аккерман не отличался от себя версии прошлой минуты. — А сейчас ещё и этот апокалипсис, что б его… — Но ты должен понимать, что даже в условиях хаоса никто не будет терпеть плохое отношение к себе. Сейчас наоборот стоит держаться вместе. Так гораздо легче справляться с неразберихой. Тем более, я думаю, что твоей маме будет спокойнее от того, что с тобой рядом надёжный человек. — Не будет ей спокойнее. Никак ей не будет. Потому что её нет и больше никогда не будет, — даже в темноте было видно, как он поморщился на поднятие темы об ушедшей. Надеялся, что разговор будет идти исключительно о нём, без упоминаний кого-либо из прошлого, а по итогу старые раны вспороли покрытым зазубринами лезвием. Плохо наточенным, как заржавевшая бритва, пролежавшая в ванной комнате несколько месяцев. — Столько времени уже прошло, а я ведь так и не поблагодарил тебя за тот случай на дороге, — резко сменил тему, чтобы не ворошить минувшее старое, делая тем самым больно себе. — Спасибо, что… Разрешил разобраться. Для меня это было действительно важно. Эрвин окинул его этаким взглядом сочувственного внимания. Конечно. Никто из них не делал тайну из того, почему не хотелось заговаривать о шрамах. Материальных или духовных, затянувшихся или всё ещё бьющих ярко-красным цветом — не суть. И если для Смита не составляло труда поведать историю каждого, если встанет такой вопрос, то для Аккермана дело обстояло в точности наоборот — ему не хотелось упоминать, даже думать о причинах их появления ни под каким предлогом. — У тебя глаза были полны надежды, я не мог отказать. Но, признаться честно, думал об этом, да. — И что, мой щенячий взгляд тебя настолько разжалобил? — Нет, не только это. Не хотел, чтобы ты после дулся на меня всю дорогу. — Сволочь. Леви по-доброму усмехнулся. Согнул ноги, кладя руки на колени и осмотрелся. Он не горел желанием возвращаться в читательский зал, но беспрерывное смотрение на Эрвина постепенно сводилось к неловкости. — Та девочка, — подал голос мужчина, и листы под ним по-мышиному зашуршали, будто бы жалуясь на то, что тоже хотели задать интересующий вопрос, но были хамски перебиты, — кого она тебе напомнила? — Подругу, — тотчас же отозвался Аккерман, сгибая пальцы обеих рук так, чтобы их концы были прижаты к своим основаниям. — Изабель. Мы учились в одном классе, но часто проводили время вместе и вне школы. — Леви, ну ты только посмотри на него! — её украшали лучезарная улыбка и светящиеся неподдельным восторгом глаза. В вытянутых в сторону юноши руках она держала кота с приплюснутой мордой. Довольно симпатичного и упитанного, и не скажешь, что он не был кем-то одомашнен. — Убери от меня этот рассадник блох, — Аккерман источал категоричность в решении не брать животное, потому стоял перед девушкой с непреклонностью на лице и мысленно надеялся, что Фарлан догадается взять кота, дабы Изабель хоть ненадолго перестала терроризировать его. — Но он такой мягкий и пушистый, уверена, что он хочет, чтобы ты его погладил! — а Чёрч только и делал, что наблюдал за разворачивающейся сценой, жестами показывая, что от него помощи ждать не стоит. Предатель. — Очень в этом сомневаюсь, — и выводы он делал на чётких основаниях: кот смотрел на него с весьма патетическим выражением, словно парень был полнейшим разочарованием, которое умудрилось стать им дважды. — Вы бы стали отличными друзьями, у вас уже много общего! — воскликнула Магнолия, крепко прижимая серый от дорожной пыли комок шерсти к себе. — Оба смотрите на мир слишком трезво, вот и выглядите так, будто спились. Как думаешь, твоя мама разрешит тебе его оставить? — Изабель, нет. Даже думать забудь об этой затее. — Я не знаю, что с ней произошло в тот день. Как и с Фарланом. Понятия не имею, живы они или нет, — тон был такой, словно возможная потеря друзей ничего для парня не значила, но что-то в нём, в его словах или в том, как он их произносил, указывало на истину: он переживал. Он волновался. Он боялся неутешительных вестей и ужасающей правды, которых с наступлением «новой эры» стало слишком много. — Если ты не хочешь говорить об этом, то мы мож… — солдат не успел договорить идею до конца, как голос юноши разрезал пространство вновь: — Я потерял всякую связь с ними в день эвакуации. Майк вроде как-то спрашивал о том, какого чёрта я шляюсь на окраинах, если детей успели вывезти, — от нервозности левая нога ритмично покачивалась вправо-влево. Он давно не вспоминал детали, давно не чувствовал себя загнанным в ловушку зверем. — Не успели. Ни-ко-го. Духота. Неудобная одежда. Боль в теле. Тяжёлое дыхание из-за отбитых лёгких. Страх. Дискомфорт. Залитый кровью взгляд. Чёрно-белые пятна, перекликающиеся с красными потёками. Рычание в пустоте. — Первые часа-полтора всё было нормально. Если не считать того, что каждый ребёнок в автобусе далеко не в полной мере осознавал то, что происходит. А вот потом… — он замолк и поёжился, как в недоумении от того, что сам же сейчас произнёс. — Я не знаю причину, не знаю, что именно произошло. Кто-то из детей закричал, а потом автобус слетел с дороги и перевернулся. Всё произошло так быстро, что я даже не успел уловить момент, когда всё вокруг потемнело. Душераздирающие вопли. Несущиеся кто куда дети. Просьбы, мольбы о помощи. Запах асфальта и гнилостная вонь, вкус земли и умирающих цветов. Ужасная ломота в ногах. Желание не подниматься. Зовущие голоса. Плита, окроплённая потоками бесполезных слёз. — И вокруг всё мутное. Как в густом тумане. Куда-то шёл, куда-то полз, куда-то падал… Не помню, как выбрался из автобуса. Может, Фарлан или Изабель вытащили — не знаю, — голос дрогнул, и Леви закрыл глаза, явно сокрушённый этими воспоминаниями. — Но я помню, как лежал на дороге и видел мёртвые тела. Видел, как эти твари вытаскивали из детей внутренности, а потом пихали их себе в пасти. Свистящее шипение. Неподвижные зрачки воспалённых глаз. Кто-то волочит за собой. Паника и непонимание. Хаос и безумие. Единственное, что оставалось — бежать… Бежать, чтобы ветер перебивал звуки огня и криков. — Я сбежал, Эрвин. Удивительным образом сбежал, а они могли остаться там. Я бросил, даже не попытавшись отыскать их в том кавардаке, я даже не… — неожиданно юноша оказался в объятиях не только ночного сумрака, но и военного, из-за чего слова застряли в горле. Он не заметил, как мужчина подкрался слишком близко для такого манёвра. — Не могу представить, каково тебе было, — а интонация тёплая, обволакивающая душу, что подросток не стал сопротивляться, когда почувствовал, что его сжали чуть сильнее. Он молча положил голову на плечо солдата. — Я не могу и не буду обещать тебе что-либо — не привык давать надежду, когда нет никакой гарантии на то, что она будет ненапрасной, но могу сказать одно: они ни в чём тебя не винят. Хочешь — верь, хочешь — нет. Как ни странно, никогда Леви не было так спокойно, как в эти минуты. Умиротворяюще. Такого не было уже очень давно. Появилось желание лечь спать пораньше, чтобы не потерять это чувство мира и покоя. Ведь такое чувство существовало только во сне. Теперь только там. — Они не винят, и ты действуй, как они. Сожаление притупят все твои будущие решения, и тогда другие начнут решать за тебя. Тебе останется лишь смерть. Никто не может предсказать результат, каждое новое решение имеет смысл повлиять только на твоё следующее. Было слышно, как сердце замедлялось с каждым ударом. И вдруг он почувствовал знакомое, ещё неосознанное волнение — зарождалась страшно важная мысль, которая настолько банальна и очевидна, что люди задумываются о ней крайне редко, наперекор тому, что она может изменять сотни жизней. — Пойдём, — Эрвин поднялся на ноги первым и протянул ему ладонь. — Должно быть, Майк с Ханджи нас уже обыскались. Принимая этот жест, не отказываясь от помощи, прислушиваясь к озвученным словам, Леви подписал самому себе приговор. Он полностью осознавал это. Сделал жизненно важный выбор, о котором надеялся не пожалеть в будущем. Выбор, который гласил, что он пройдёт через этот Ад от начала и до конца бок о бок с Эрвином Смитом.