take a number, your time has come

1995, когда парни собрались вместе и начали думу думать, но получилось не так, как планировали.

             Кори побрился и вылизал себя на столько, на сколько это было возможно. Он предварительно созвонился с Джимом, сказал, что им было бы неплохо собраться. Опять. И нет, он не злится, как он может злиться? Поцелуй был охуенным, они оба этого хотели, просто Кори лишь в последний момент понял, что это было немного не тем, что он хотел. О том, что он просто боялся того, что на самом деле хотел, Кори промолчал, да и Джим не спрашивал, он в принципе был несговорчив, и на все у него были припасены дежурные «да», «нет» и «наверное». Кори не мог дуться на мужика, это, справедливости ради, у мужика как раз все козыри для того, чтобы точить зубы на Кори. Но вот такой он. Кори Тейлор. Другого такого просто нигде не найдут.       Он также договорился с Джимом, чтобы тот его подбросил.       Джим предположил, что если его моцик до усрачки пугает Кори, то можно и на тачке. Старенький Форд восьмидесятого, есть надежда, что Кори — не привереда. А Кори не был. Во всяком случае, не здесь.       Сел Кори к нему в тачку молча. Сначала демонстративно уселся на заднее, но Джим, разнюхав, что что-то не так, сначала спросил:       — Чего это ты?       А нихуя. Хотелось прям вот так ответить.       Джим без тени улыбки на лице сказал, открыв окно и зажав сигарету в зубах:       — Я все понял еще тогда. Это было ошибкой, окей? Не выебывайся и садись спереди.       Кори действительно перестал выебываться, даже как-то желание строить из себя великомученика тоже отпало: в конце концов они два взрослых дядьки, и что вот он, в самом деле? Ему понравилось целоваться с Джимом, он нашел в себе мужество признаться в этом самому Джиму и тем более — себе.       Прошлого не обратишь, а сидеть и кусать локти, ожидая подвоха, тоже есть перспектива не из востребованных. Они будут работать вместе. Кори не против, чтобы работать вместе, он ведь ради этого все затеял. Он ради этого мониторил даты в еженедельной газеты, чтобы не пропустить ни одного шоу местных... музыкантов, скажем так. Он ради этого копил деньги и голодал, потому что знал: это стоит того, это окупится, надо лишь подождать.       Атомик Опера зародились раньше, чем Стоун Саур. Пока Кори бегал из одного ансамбля в другой, так сказать, находясь в «поисках себя», эти ребята уже успели набить первые шишки, а с шишками — первый успех.       Кори им завидовал, у них было все: полный состав, где никто не рыпается, где каждый друг с другом смотрится более чем естественно; достаточно одаренные артисты, умение учинить шоу и умение его же поддерживать. В этом было нечто ностальгическое, что-то подобное когда-то было с Металликой на первых порах и даже с самим Оззи. Все, которые чего-то добились, всем удавалось пробиться за счет грамотного диалога со своим зрителем: башню срывает, остановиться уже невозможно. Кори был уверен, что эти смогут, но вот...       ...но голос их вокалиста Кори бесил. И вовсе не потому, что он мог бы лучше, — тогда он думал, что козырь был лишь в его исключительных способностях барабанщика, но никогда в жизни он так не ошибался. Шон говорил, что Кори не там ищет, Кори и слышать не желал. Кори просто говорил, что с таким вокалом они далеко не уедут, Джоэл же пытался раскрыть глаза друга на то, что чуваки играют уже не первый год, всех все устраивает, а он со своими советами пусть пойдет в пень. И вообще, у тебя сейчас сосиска подгорит, быстрее убавь огонь.       Сосиска все-таки подгорела, и тогда Кори всерьез задумался о том, а какого он, собственно, рожна забыл на этой земле. Экзистенция подвела его к выводу, что работа в хотдоговой не обеспечит его, до глубокой старости так и подавно не будет никаких шансов дожить, поэтому надо не забыть позвонить менеджеру и сказать, что на этом пиздец. И никаких отработок, пока замену ему не найдут, потому что да — не найдут, затянут с поиском, а когда затянут, Кори уже и уходить не придется.       Руки по карманам. Голова вниз. Шляпа закрывает ему обзор. Сейчас где-нибудь наебнется, и будет не очень красиво. Но ноги приводят его в нужное место и в особенно нужное время: как раз дама в красном объявила скорый выход Атомик Опера на сцену.       Они обычно выступали на улице, на заранее запланированных рок-сходках, Кори всегда будто бы в трансе разглядывал рекламные флаеры на каждом столбу и на каждой остановке. Это было хорошим замещением посещения реального концерта реальных музыкантов, потому что прийти могли кто попало, особенно те, у которых ни фига в карманах не звенит, но которым в срочном порядке нужно оторваться. У Кори, может, и звенело когда-то и что-то раз от раза, но то ли он был жлоб, то ли всегда было мало.       Но сегодня все было не так, как бывает обычно: парни выступают в закрытом пабе, а Кори только и рад уткнуться мордой к себе в стакан и вообще не шевелиться ровно до момента, пока администратор заведения не начнет его прямо-таки выпинывать на мороз, потому что им, видите ли, скоро закрываться.       Он для начала заказал себе пинту лагера и сидел смирно, натянув до самого носа темные очки, а копну волос убрал в высокий хвост и шляпу на голове поправил так, чтобы она уж наверняка не выдала его.       Он, может, выглядел как дебил в этой экипировке, но предоставь он себе возможность оставаться таким, каким он обычно бывает, он бы привлек к себе слишком много внимания. Обычно Кори кайфует с внимания, которое обращено непосредственно на него, но сегодня он пришел сюда послушать относительно хорошую музыку и заправить ее пивом.       Причиной, по которой Кори не брал с собой всех, скажем, своих на подобные гулянки, была простой: Кори упивался одиночеством, пока это было возможно. Для него это было чем-то вроде похода в церковь: строго по выходным, очищения и душевного отдохновения ради.       Здесь, в этой толпе, он на хер никому не сдался, на него никто не показывает пальцем и не говорит, что ничего не выйдет. Пора задумываться о колледже. Пора взрослеть. Какая музыка, за тебя уже все давно отмузицировали, и где они все? Правильно, под землей. Либо в забвении. Ничего не получится. Прими как есть. Долго ты все равно не протянешь.       И последнее ударяло больнее всего, потому что Кори уже надоело дохнуть — ему хотелось жить, но только не той жизнью... скучной.       Когда у тебя есть стабильный заработок, стабильный график, стабильное «я и просыпаться-то утром не хотел...» — это все про скуку. Наоборот, надо хотеть проснуться, ожидать утра, потому что ты заранее знаешь, что произойдет много чего угодно. Это будоражит. Возбуждает. Не в сексуальном понятии, хотя секс — это вот, да, это тоже про жизнь. А когда секс — это что-то, что ты получаешь четко по расписанию, от такого удовольствия не получишь. И Кори это понимает.       Эти парни буквально возвращают его в проебанные восьмидесятые, в самый бум трэш-метала. Кори и не заметил, как за первой пинтой пошла и вторая, его буквально засосало, и он был вовсе не против. После третьей будто бы даже показалось, что их вокалист, вообще-то, клевый чувак, будто бы в нем что-то было. Но Кори не то чтобы на него смотрел, и, может, именно поэтому вокалист все-таки оказался... так, снисходительно, «ничего».       К разгару сета Кори все же сменил гнев на милость и даже стал как-то втягиваться: ором, свистом, топотом — чем угодно, лишь бы продолжали то, чем занимаются. В Де-Мойне действительно не хватает зрелищ. После Денвера родной Де-Мойн кажется еще большим отпущенцем, чем был, и это круто, в каком-то смысле, ведь теория «из говна в конфетку» как-то да и срабатывает. Может, виной всему изрядное количество выпитого... но Кори, даже находясь подшофе, все же признает, что это не до конца так. Так, но не до конца, вот. Просто если вокалист занимал глаза просто потому, что он — вокалист, и на него все должны смотреть, потому что он по определению носитель харизмы, лицо самой банды, и все такое...       ...Кори просто не мог оторвать взгляд от их гитариста. Лица было не видно, а сквозь темные очки, которые Кори даже сейчас упрямо не собирается снимать, — тем более. Но Кори и не то чтобы старался разглядеть лицо: благо, было на что посмотреть помимо.       Были длинные пальцы, уверенно зажимавшие и разжимавшие струны, эти пальцы точно знали, чем занимаются, их владелец их полностью контролировал, и это было действительно потрясающе — видеть, что чуваку не все равно, чем он занимается и где он находится. Это первоклассный уровень, и нельзя допускать, чтобы этот уровень когда-нибудь затух.       И тут было Кори ревниво подумал, что этому чуваку с гитарой нечего тут делать. Он должен быть выше этого, выше выступлений в пабах и уж тем более выше бесплатных выступлений где-нибудь на улицах. Он слишком близко к чуваку-вокалисту, и это отозвалось в Кори странной вибрацией где-то в области солнечного сплетения: какой-то пиздец происходит, это не похоже на слияние душ или что они там показывают, это не то. Должно быть по-другому. Чувака-гитариста тут быть не должно.       Не дождавшись окончания сета, Кори накинул пальто и впервые за ночь решил снять очки. Уходя, он пожал руку бармену, тот как-то растерянно поулыбался ему и не сказал ему ни слова: возможно, Кори по его меркам выглядел слишком... окрыленно, в нем хватило такта не спросить, на чем он таком сидит, что его так прет.       Уже стоя у выхода, Кори в последний раз взглянул на расплывающиеся фигуры на сцене. И одна-единственная из них оставалась четкой ровно до момента, пока за спиной Кори не закрылась дверь.       ...и ведь действительно окупилось, а могло иначе? После того вечера Кори, все еще по-прежнему вдохновленный и не на шутку заведенный, заперся у себя и почти ни на шаг не отходил от гитары. Тогда он извел целую ручку, почти приговорил блокнот, и нахлынувшее, как ему тогда показалось, безумие спровоцировало в нем желание запеть. По-настоящему. Ему захотелось утереть нос тому вокалисту, он был все еще «ничего», но Кори... да, Кори мог лучше. Смог.       — А тебе, знаешь, повезло с нами, — Кори заговорил, Джим коротко глянул на него и вскинул бровь, значит, заинтересован, — ваш вокалист звучал так, будто бы у него яйца в горле застряли.       Джим усмехнулся:       — Хорош был Скотти, не гони. Стиль такой. Весь трэш из таких состоял.       — Это ты не гони, — с пылом возразил Кори. — Разве Хэтфилд когда-нибудь звучал, будто бы ему по гланды засадили?       — Ну... ну, да, — сглотнул Джим, Кори наконец раскрыл в нем его эту, как ее, чакру общения, а тот, пронюхав, решил сдать назад, — но там не то чтобы прям по гланды, но... Черный Альбом.       — Крутой альбом, — Кори произнес это так, будто бы это было общеизвестным фактом. — Чо те не нравится-то? — уже так, по-родному, по-гопниковски поинтересовался он.       — Да он... странный какой-то, — Джим задумчиво всмотрелся в руль, точнее, в потрескавшуюся кожу руля, он все еще сопротивляется, но при этом не находя в себе сил сказать, чтобы Кори шел на хуй, — сопли какие-то, короче.       — Сопли, значит, — Кори жеванул губу. — А я думал, ты эмпат, а ты хрен черствый.       Джим ничего не ответил, но Кори заметил, как тот напрягся в плечах: должно быть, Кори его задел, а если задел, значит есть в нем вот это... живое. Трепещущее. Оно было рядом, когда Джим прослушивался, а потом оказался у Кори дома, когда утром разговаривал с ним, когда у Кори слегка уехала крыша. Это было рядом, когда Джим его поцеловал. И чем бы оно ни было, Кори не хочет это разрушать — просто немножко деформировать... чтобы оно служило не только Джиму, но и ему. Ему не хочется с этим расставаться.       Зря он это сказал. Но для «зря» и сожалений уже было поздно. Поэтому он просто констатирует:       — Я тоже сопли исполняю, — с этого и стоило начинать, наверное; это не то откровение, в котором сложно признаться, ведь Кори чувствует и не стесняется этого, тем более что люди тащатся от его чувств и заражаются ими от него, так что по крайней мере он делает все правильно.       — Угу, — Джим совсем потух.       — Ага, — согласился с ним Кори.       Эта заноза под названием меланхолия не успела надолго задержаться под кожей у Кори, потому что они оказались уже в нужном месте. Кори выдохнул: слава богу, сейчас они займутся другой херней, и к этому диалогу больше не вернутся.       На рассадку они не успели: все злачные места оказались заняты своими и не очень своими. Среди своих были по-прежнему Джоэл и Шон, точно так же за своих можно было считать и их партнерш, которые, впрочем, и заняли собой добрую половину дивана. Диван был роскошью, на которую, между прочим, когда-то раскошелился Кори. Но вонять по этому поводу не стал, ведь он же джентльмен, поэтому милые дамы — вперед.       Под джимову задницу парни выудили ящик из-под апельсинов, который наконец-то за долгое время пригодился. Они, может, и были лидерами де-мойновской сцены, но лидерами весьма нищими.       Кори не стал возражать: задница Джима действительно стоила того, чтобы ей был обеспечен максимальный комфорт, а сам он удавится, что уж теперь.       — А на тебя ящика нет? — спросил у него Джим, улыбаясь одними глазами, и Кори откровенно охуел с такой перемены настроения, ебучий хамелеон.       — На кортах посижу, — раздраженно буркнул Кори, подперев щеку ладонью и демонстративно отвернувшись от все тех же смеющихся глаз Джима, потому что осадок после их диалога все еще был на месте, а тот делал вид, будто бы ничего не было.       И хотя день подразумевался якобы как рабочий, никто на самом деле не работал. Разве что кроме той бабы, которая действительно обрабатывала их звуковика, Джеффа*, устроившись у него между ног. Кори от этого зрелища внезапно замутило.       Его мозг по какой-то причине упрямо отказывается отключаться, вместо этого внутри одна за другой по кругу скребут мысли: поцелуй с Джимом и сегодняшняя перепалка с Джимом. Это нельзя было назвать конкретной перепалкой, да и сама по себе перепалка случилась гораздо раньше — собственно, когда Кори состроил из себя курицу и не пошел дальше поцелуя. Но так нужно было. Если бы он сдался раньше, то пропал бы. Но мысль, такая вот противная, начинающаяся с мечтательного «а если бы...», тоже покоя не давала.       А если бы они переспали. А если бы Кори дал Джиму то, что, вообще-то, хотел дать. А если бы...       Он чувствует, что у него твердеет, прямо-таки каменеет, и он решает, что это лучшая идея — показать всем, что у него стоит как раз на то, что девка там вытворяет с их звуковиком. Лучшее и логичное решение.       Кори сидел жопой на полу, потому что корты заебали, опрокинул в себя остатки той фигни, которая была у него в стакане из-под кофе (да, они как-то наводнили единственный на весь Де-Мойн автомат с дешевым кофе и набрали пустых стаканов, чтобы добро не пропадало зазря), и призывно раздвинул ноги так, чтобы все это увидели во всей своей поэтической красе: у него стоит.       — Фу, Кори! Убери! — пролепетала достаточно хмельная подружка Джоэла, хотя ее взгляд, туманный и накуренный, говорил об обратном: продолжай, детка, мне это очень нравится, и Джоэл, заметив это, профилактической цели ради цапнул ее за задницу, та сдавленно охнула и спрятала лицо у него в шее, а тот разулыбался и, видимо, почувствовал кайф победы.       — Боже, храни нашего короля, — Шон присвистнул, отсалютовав ему уже вновь наполненным бокалом с пивом, мол, молодец, так держать.       Кори коротко зыркнул на Джима. Тот смотрел уж точно не на него, его сильнее всего занимало это дешевое шоу, этот акт прелюбодейства между телкой и Джеффом. Кори вновь ощутил тот укол ревности, который посетил его тогда, в баре, когда Джим терся около вокалиста... Скотт, вроде так зовут.       У Кори зрачки расширились лишь на том моменте, когда зацепились за выпуклость у Джима прям вот в его паховой области. То-то и оно. Если кто и видел, что он бесстыдно разглядывал растущую эрекцию у Джима, то решил разумно промолчать. Про тейлоровы хуевые, простите за каламбур, похождения знали; осуждали, конечно, но знали, и ничего ему не говорили, ибо без толку.       — Вынь его, — и хотя Кори старался изо всех сил закрепиться за статусом инкогнито, в лучшем случае перед Джимом, то язык его думал иначе; точнее, думал-то он об одном вместе с мозгом Кори, просто у них с хозяином ощутимые разногласия касательно того, что надо и что не надо.       Джим в абсолютнейшем стыде перед всеми постарался свести ноги вместе, но кто-то из зала, кто-то, кто не Кори, поспешил приободрить его, что это, вообще-то, естественно, он мужик, поэтому пусть расслабляется и получает удовольствие. Кори коротко посмотрел на не-свояка и обратно глянул на Джима, заполошно кивнув. Хорошо, что тут все пьяные: за все, что будет происходить далее, Кори хотя бы не получит пизды — даже заручится поддержкой со стороны.       Джефф между делом кончает телке на лицо и мигом теряет интерес в продолжении шоу, чего нельзя было сказать о самой девчонке: оно и понятно, она-то ведь с этого ни хера не получила. Точнее, хер-то она получила, но не совсем куда надо, соответственно, в принципе не получила то, что хотела, что ей причитается за ее старания. Не президентскую премию, разумеется, но что-то вроде этого.       — Ей нужен хуй, — в трансе озвучил Кори ту мысль, которая вертелась наверняка у всех в этой комнате, просто у него одного был язык достаточно подвешен, особенно в подобных деликатных обстановках.       — Ей нужен хуй, Джим, дай ей хуй, — повторил уже более настойчиво, Джим даже не глянул на него, и Кори как-то уже не по-детски разъебывало с того, как тот тотально его игнорирует; это как-то ненормально возбуждало, вот это напускное безразличие.       Еще раз: слава богу, что трезвых нет, иначе бы никто не стал так рьяно и жадно поддерживать тейлорову сомнительную идею. В конце концов, их не рвало на балконе, как некоторых, уже выбивших из этой игры, поэтому им было отчаянно скучно, им подавай хлеба и зрелищ. Можно, конечно, и без хлеба. И лучше всего без хлеба.       Под общим гулом Джим и сдался. Он смотрел на тяжело дышавшую даму сверху вниз, а смотрел так, будто не понимал, что с ней делать. Кори хотел вмешаться, но встать с первого раза не удалось: запутавшись в собственных же ногах, он приложился грудью о пол. На второй раз не решился, сил физических осталось лишь наблюдать. У него у самого хуй болезненно уперся в пол, и зудело в яйцах со страшной силой, а он в такой позе еще и сделать ничего не мог. Его тело отказывало ему в мобильности, поэтому в случае чего придется инструктировать с дистанции.       И пока Кори соображал, куда бы пристроить свою эрекцию, чтобы ему яйца не сдавило, Джим и без инструктажа прекрасно во все въехал, только вот обзор загородили спины Шона и какого-то не-своего, над ними бородатым пастором стоял Джефф, без тени эмоций наблюдавший за картинкой снизу. Кори самому стало безумно интересно, и лишь поэтому он гусеницей прополз в гущу событий, по пути натирая хуй, который раз двести уже успел проклясть своего хозяина за то, что он не может его по-человечески пристроить.       И, как оказалось, полз Кори не зря.       Кори, конечно, в скорости пожалел о том, что, занимаясь собой и своим комфортом, таки провафлил момент, когда Джим стянул с вот этой трусы и когда засунул в ее лоно язык, но вот все-таки видеть это... это перечеркивало все то недовольство самим собой, потому что зрелище действительно было зрелищем, такое ни за какую монету не возьмешь.       Кори просто завороженно, в абсолютном исступлении наблюдал за тем, как Джим работает своим языком. Огромным, скользким розовым языком. Должно быть, он гордится этим, потому что заправляет им активно и с некоторой долей утончения: ему удается угадать, когда надо захватить клитор, а когда обратно погрузиться вовнутрь. Это был полный пиздец, и девка была с Кори согласна, каким-то особым, на грани спиритизма образом, но была согласна.       Такими темпами она кончит, мрачно подумал Кори, а он ни в какую не хотел, чтобы вот это заканчивалось. То есть, язык в ее пизде, конечно, смотрелся круто и где-то даже органично, но Джим может выразить себя ведь и по-другому. У каждого порядочного гражданина есть личное право на свободу самовыражения, и пускай конституция имела, в общем-то, в виду не совсем то, на что Кори в данный момент подумал, но ведь и не исключала совсем.       Раз Кори принялся за роль инструктирующего, то он имеет точно такое же право, но уже на свободу слова:       — Вставь ей, — шепнул он, склонившись над Джимом, он носом касался джимовых волос, и сексуальнее этого Кори еще пока ничего не испытывал. — Вставь ей, — уже твердо, утвердительно, можно сказать, отдал приказ.       Все-таки ему надо посмотреть на это. На, собственно, то, чем в последний момент решил пренебречь. И всем будет полезно: это же прям порнушка в прямом эфире, наживую, такое не перемотаешь ни взад и ни вперед, здесь все по-настоящему. Баба кричит и извивается под джимовым старательным языком потому, что ей это в натуре нравится, она это обожает, а Джим ей очень скоро вставит... потому что и ему это тоже нравится. Где ж еще посмотреть порнуху, в которой все обоюдно и при этом настоящее?       Джим с явной неохотой отстранился от девкиной дырки, Кори же считает, что это будет справедливо, если и Джим тоже кончит. Для всех будет одинаково справедливо, если они сегодня кончат. Это вопрос группового удовлетворения, оргазм одной телки не стоит обломанного оргазма всех здесь присутствующих.       Девчонке уступают место на диване, рассудив, что ей сейчас нужнее, ведь, как гласит народная мудрость, не ебать же на дороге королеву красоты, а именно это с ней сейчас и сделают, — в смысле, будут ебать. Правда за строчку до дороги там была строчка про то, что лирический герой понесет свою героиню в кусты, но это уже детали*.       Джим неуверенно забирается рядом с ней, нависая над ней и не зная, куда деть свои длиннющие ноги, обращает свой взгляд на зрителей и не без юмора вопрошает:       — И как мне прицелиться, чтобы точно?       С прицелом явно возникнут проблемы, подумал Кори, но решил пока не возникать. Если Джим знал, что такое пизда, то, стало быть, знает, что с ней можно сделать еще такого-эдакого, чтобы хорошо им станет не порознь, а вместе. Вряд ли такой мог быть девственником, но, пообщавшись с ним на порядок больше всех остальных, Кори упорно склонялся к компромиссному варианту пятьдесят на пятьдесят. Поэтому чтобы какая-то из двух чаш весов начала проминаться, Джиму надо себя показать.       — Мне не нравятся ее сиськи*, — признал Джим, Кори же хочет почувствовать себя комментатором на матче, но язык почему-то предавал его, на этот раз предпочитая оставаться за зубами. — Плоская...       — Размер — не главное, — с набитым чипсами ртом пробасил Шон. — Главное — то, что внутри, а не снаружи.       Кори же для себя кое-что понял: Джиму, оказывается, нужна такая, формистая. Может, к «такому» это тоже относится. Он нахмурил брови и принялся наблюдать свой извращенный футбол дальше. Хуй по-прежнему оставался кровью налитый, но в какой-то момент стало как будто бы легче с ним жить.       — Еби ее уже, — в нетерпении сказал кто-то из не своих, и Кори подумал, что ему все-таки надо с ними познакомиться, потому что если он всех будет запоминать как не своих, то таким образом быстро потеряется, ибо число не своих и так уж превышает число своих.       Так вот же оно, наконец-то. Джим расстегивает свои джинсы, спускает их, чуть не падает на распластавшуюся даму, матерится, и мат, оправдывая все свои магические свойства, действительно помогает ему в деле: Джим, видимо, решил, что со полуспущенными джинсами дело пойдет не ахти, поэтому они вместе с трусами оказались на полу.       Сначала Кори осмотрел трусы. Ничего в них примечательного не было. Обычные такие, черные. Он почему-то ожидал, что будут какие-нибудь цветастые, нестандартные, с интересным принтом, а они такие — черные. Где-то внутри Кори даже разочаровался, но ведь это вовсе не трусы определяют человека. Хотя если бы это были трусы с милыми котиками или собачками, Кори бы на всякий пожарный призадумался.       Но вот он был. Красивый, в меру длинный и чуть заходящий за надлежащую меру, стояк. Кори редко пялился на чужие члены, ведь все зависит от того, кто и как ими управляется. Джимов выглядел, если в целом выражаться, средне. Красивый такой, средний хуй. Многие могли бы подумать, что если тебя природа наградила такими ногами, то и хуй, соответственно, должен быть едва не прямо пропорционален твоему росту. В случае с Джимом было не так, и Кори это увидел. А заодно с облегчением для себя отметил, что если взять их вместе, то Кори превзойдет его и в длине, и в ширине*. Если Джим скромно уместился в отметке «средний», то у Кори, наверное, чуть выше среднего. А ему, как мужчине, это очень льстило.       Джим входит в нее аккуратно, Кори видит, что тот сосредоточен настолько, что мышцы в плечах напряглись, отчетливо была вена на шее, сам он обильно тек потом со лба до самого члена. Девка под ним трепещет, возможно, ее бесит то, что ей мало того не дали по-человечески кончить — еще и не то чтобы заценили ее биологические данные и в принципе тянут с процессом доставления ей удовольствия. Кори от этого лишь внутренне заликовал: она ему тоже не нравится, уже хотя бы потому, что объект его вожделений пилит ее вместо самого Кори. Язык, которым Джим какое-то время назад ласкал тейлоров, без всякого укора совести побывал у нее в пизде, как будто это должно было так быть. И да, в теории секса — должно, но в голове Кори и на глазах Кори — нет.              — Еби ее, — язык Кори опять извратил его исходную мысль, Кори уже всерьез начал подумывать, будто бы он у него в принципе какой-то неправильный.       И Джим ебал. Ничего решительно нового в открывшейся сцене Кори не увидел. Из новинок здесь только блестящий от смазки хуй Джима, который то заходит, то выходит. Это уже все уяснили, все наверняка увидели то, что хотели увидеть, все сейчас находятся на предварительной стадии удовлетворения. К сожалению, Шону теперь не до них: краем глаза Кори заметил, как тот, очевидно, вдохновившись, решился поделиться своим вдохновением со своей. И правильно.       В чем у Кори не осталось сомнений, так в том, что Джим знает, что делает, особенно Кори в этом убедился тогда, когда джимовы крепкие яйца начали энергично ударяться об упругие половинки бабы с характерным для этого действа звуком.       Кори находил свое извращенное, но все еще эстетическое удовольствие в разглядывании простых вещей: как Джим отрывисто, с размахом и какой-то дотошной методичностью погружается в нее, набирая амплитуду и вновь убавляя ее.       Это все еще выглядело так, будто Джим изо всех сил старается экзамен по ебле сдать, а не, собственно, ебать. К бесконечным уговорам он оказывался глух, но Кори упрямо решил, что Джим нуждается немного в другой поддержке.       Он школьником в какой-то методичке по дидактике как-то прочел про так называемый бихевиористский метод в педагогической практике: посредством наблюдений ты для себя подмечаешь качественно важные и не очень изменения в поведении одного или нескольких задействованных лиц. Здесь стимуляция позитивных реакций обусловлена позитивной мотивацией. Если в конкретный момент рассматривать Джима в роли ученика, то тот определенно нуждается в позитивном мотивировании. В методичке про прелюбодейства тоже не было сказано ни слова, все-таки люди предпочитают делать ставки на свою природу и на авоську. Кори считает, что это неправильно. Обучение происходит везде и непрерывно. Даже в сексе. Особенно в сексе.       Кори аккуратно прикладывает ладонь к потной спине Джима, он чувствует каждую пульсирующую жилу, каждый выступающий изгиб, ему нужно время на то, чтобы перестроиться и включиться в режим наставника.       Немного придя в себя, Кори у самого уха Джима шепчет.       — Долби ее. Ей точно понравится.       Пускай баба и молчит под ним, в основном, точнее, молчит, но Кори-то женщин знает: они ожидают, будто бы их ебырь догадается, с какой скоростью и куда должен тыкаться их кавалер. Эта вряд ли исключение. Эта ничего не почувствует, если Джим не догадается ускориться или хотя бы слегка поменять угол проникновения.       Жажда справедливости в отношении будущего оргазма Джима все же одержала верх над разумом, и Кори тихо продолжил направлять своего импровизированного ученика далее:       — Начхать на нее. Долби ее из последних сил.       Это прозвучало жестоко и цинично, но по итогу эти жесткость и цинизм дали свои плоды: Джим набрал ритм и вдалбливался в нее уже так, будто бы от этого зависела его собственная жизнь, и такая мелочь, как собственный оргазм, оказалась где-то позади.       Кори же не на шутку изумился тому, что его сомнительный способ все-таки сработал. В мозгу даже мелькнула мысль о том, будто бы он тут самолично занимается дрессировкой, и от мысли этой веяло еще большим цинизмом, чем, собственно, само его наставление. Потому что наставление сработало для обеих сторон, та истошно заорала прям как тогда, когда Джим ласкал ее языком, а теперь еще и сейчас, когда он уже не ласкает — откровенно ломает, и не в том смысле, что насилует, во всяком случае, насилие это происходит явно не в той форме, в которой ей было бы некомфортно. Ей более чем комфортно, Джим делает все правильно, и Кори видит это собственными глазами, и он не может не подметить:       — Хорошо ты ее, превосходно, и если продолжишь в том же духе, то ей пизда...       Кори только сейчас подумал о том, что Джим, вообще-то, долбит сейчас дырку наживую, без какой-то меры предосторожности. Он за Джима самого сказать не может, но вот от этой прямо за версту несло венерическими проблемами, хоть и выглядела она относительно презентабельно и ухоженно, но не в меньшую степень настораживала.       Может, это было в принципе связано с тейлоровой неприязнью к ней, оснований на существование которой сильно нет, кроме, опять же, того, что ее трахают членом, который Кори предпочел бы прибрать себе. И вот в данный момент, под фразой «ей пизда», Кори больше злорадствовал: эта сука не должна будет отделаться до тех пор, пока Джим не затрахает ее до, условно лишь выражаясь, до смерти. Потому что если он ее изрядно изъездит, она больше с ним не захочет. Но если после этого секс-марафона она захочет еще, а Джим еще и против не будет, то это будет самое неприятное в тейлоровой жизни фиаско. Хуже всего в этой жизни лишь проиграть на любовном поле, даже если под любовью Кори понимает лишь саму плоть и способы ее удовлетворения.       Кори не сразу понял, что за их спинами резко стало пусто. У него собственный пульс уже очень забил настолько громко, что его уши временно утратили чувствительность к происходящему вне занимательной картины Джима, который сношает непонятную телку, и, собственно, самого Кори. Но так даже проще, наверное, потому что трезвость все равно рано или поздно наступает, и рано или поздно к нему бы начали присматриваться уже серьезно, чего Кори просто не мог допустить. Про него могут знать некоторые вещи, но вовсе необязательно не просто знать их, а видеть. Потому что на роже Кори все, что нужно, уже написано, и Кори сейчас не в приоритет давать кому-то это читать.       Кори встречается с Джимом взглядом, у того губы приоткрыты, рот беспощадно хватает воздух, а в самом воздухе при этом повисает вопрос, мол, а как дальше. Джим наверняка и сам знает, как дальше, но он предоставляет свободу решений Кори. Потому что на самом деле баба под ним не так важна. И Кори это понял. Поздно, но понял!       — Дай ей кончить, — сжалился Кори, все-таки эмпатии в нем побольше, чем в Джиме, хотя, все равно, вот это вот доверие, на долю секунды повисшее в глазах Джима в тот момент...       Джим оказался хорошим мальчиком и в итоге благородно спустил ей на живот. Якобы в знак благодарности за его исключительные навыки владения собственным языком и не в последнюю очередь половым членом она его еще и поцеловала. Кори постарался не думать о том, как у Джима там во рту жарко и сухо, и что эта дура, забираясь своим языком в этот самый рот, делится с Джимом вкусом спермы их звуковика. Вроде вот старается не думать, а получается откровенно хреново.       Они остались сидеть на диване одни, Джим додумался только надеть трусы и закурить. Девка ушла спать ко всем остальным, впрочем, это она им так сказала, но, видимо, осознав, что молодым людям не было до нее дела, молча ретировалась. Кори проводил ее взглядом до двери и еще очень долго держал фокус на этой самой точке, пока не спросил:       — Не боишься, что она заразная?       Джим выглядел точно так же, как в машине, но лишь с той разницей, что от аккуратно уложенной гривы не осталось практически ничего, а морщины на лице залегли такие, что визуально состарили Джима лет на двадцать. В общем, выглядел так же. Мрачным и обиженным.       Он просипел одними губами:       — Мне все равно.       На этом моменте Кори захотелось хорошенько пиздануть своего недалекого визави, но он не последний урод, он умеет чувствовать и к собственной неудаче умеет чувствовать и понимать, что чувствуют другие. Кори не нужно иметь докторскую в психологии, чтобы понимать, что Джиму хуево, поэтому он тихо, без доли раздражения в голосе выдает очевидную (по крайней мере) для самого себя вещь:       — А мне нет.       Джим даже не посмотрел на него. Кори же попытался посредством своих дедуктивных способностей задушить накатывающую тревогу равнодушным фактом того, что Джим просто устал, а пока ебал эту клушу, еще и растерял всю оставшуюся энергию, на личности это не распространяется.       — А я, знаешь, тебя недооценил, внутренне как-то. Мне есть, чему у тебя поучиться, вообще-то.       Джим усмехнулся, а от этой усмешки, хоть и слабой, у Кори как будто бы что-то отлегло, хотя хуй с души не сошел.       — Не суди людей по обложке.       А Кори и не судил, вообще-то! Он еще тогда для себя понял, что с этим... с этим будет явно не проще, чем со всем остальными, что для этого нужен индивидуальный подход. Перед этим оказалось проще всего... вообще во всем. Он, вообще-то, уже свой, и свой на столько давно, на сколько Джим не знает и тем более не думает.       — А еще, — Джим заговорил после короткой тишины, по-прежнему тихо и скрипуче, — у тебя особенные сопли. Не как у Хэтфилда.       Кори посмотрел на него:       — Хуже?       Джим улыбнулся ему своими глазами.       — Лучше.       После этого Кори упорно пытался делать вид, будто бы ожидал вовсе не такого ответа.

***

После такого продолжительного акта из прошлого скачем обратно в 2001 (когда-нибудь выскочим, даю слово).

             Сон не шел, поэтому Кори, то и дело шаря глазами то в сторону часов, то упирая эти самые глаза в потолок, где-то к часам шести решил сдаться: шансы на заснуть стремятся к нулю, а если его будет вырубать в течение дня, это грозит снижением продуктивности. Он лишь надеялся, что ему удавалось сохранять неподвижность, потому что Джим-то спал и спал крепко, по-мужицки прямо похрапывая ему в ухо и закинув на него свою ногу.       Лишь первые солнечные лучи начали пробиваться в их номер, Кори позволил себе вот эту наглость посмотреть на Джима. В смысле, поизучать взглядом его лицо, пока есть такая возможность; лицо и то, что близко к нему расположено.       Кори, если так подумать, всегда смотрит на своих партнеров, если вдруг так получается, что он остается с ними на ночь, а обычно не остается, потому что куча вопросов поутру и такие же по объему ведра слез его мало интересуют. Поначалу ты стыдишься себя, думаешь, что ты козел, но когда картина приедается, ты привыкаешь и принимаешь это как должное.       Лицо Джима определенно отличалось от всех остальных лиц хотя бы тем, что, как бы ни парадоксально, это лицо принадлежало конкретно Джиму самому. Кори иногда может смотреть, но не всматриваться, из-за чего порой начинает казаться, что лица на выходе все оказываются одинаковыми, и что ты как будто бы раз за разом проживаешь день сурка и не можешь выпутаться из этой петли.       Джиму удалось, может, ненадолго, но вытащить Кори оттуда. Поэтому он не теряет ни секунды, когда все-таки всматривается в это лицо: морщинистое, уже подернутое возрастом, округлившееся, между прочим. Кори и не заметил, как тот успел поправиться в теле, в смысле, Кори замечал, что тот склонен к полноте, но сам процесс прошел мимо него, и Кори пока не в курсе, хорошо это или плохо, и решил пока отложить данный вопрос прямиком в его личную копилку экзистенциальных вопросов, на которые затрудняются дать ответ и он, и сама Вселенная.       Джим красивый. Кори считает, что внутреннего понимания хотя бы этого уже хватает.       Он выпутывается из рук Джима и бесшумно, насколько это возможно, пробирается в ванную и первым делом смотрит на себя, собственно, в зеркало. Потому что человек, с которым он вчера с таким упоением занимался сексом, нашел в себе внезапную храбрость сказать, что Кори, вообще-то, и сам теперь не подарок. Нет, сказал-то Джим это не так, как только что интерпретировал это Кори, но это было, это не было слуховой галлюцинацией.       Впрочем, надо было отдать Джиму должное: трахаться с ним всяко веселее, когда он в этом принимает непосредственное участие. Кори не пришлось его уговаривать, как когда-то давно, тот на интуитивном уровне и сам понял, как Кори нужно, и Кори мог только порадоваться за своего, ну, допустим, ученика. И хорошо, что приобретенные знания... уходят не впустую. Да и в целом, если исключить естественно образовавшиеся от недостатка (вернее будет сказать отсутствия) сна синяки под глазами и не менее естественную щетину, то Кори выглядел неплохо.       Это поистине первый раз за долгое время, когда Кори может признаться самому себе, что все хорошо.       Вот как бывает: ты отдаешь конские суммы за услуги психологам, а к тем вещам, к которым эти самые психологи тебя подводят на протяжении нескольких сеансов, ты приходишь самостоятельно с ненормальной дозой внезапности. И здесь Кори справедливо подумал, что его слегка наебали, но ладно, жить можно. Если слегка, то можно. Хоть бы только ласты не клеить от того, насколько все хорошо получается. Страх того, что эта череда «хорошести» преломится, вполне закономерный.       Кори пенил свои волосы что было мочи, массировал затылочную и теменную зону до той степени, что в глазах начинало белеть от не похожего на человеческое остервенения в действиях. Он на какой-то миг почувствовал себя существом высшим, не подвластным законам тяготения: его так вело, а вело настолько, что казалось, будто бы на своей какой-то реактивной тяге Кори устремится сейчас прямиком в космос, к Юпитеру.       Это как раз то самое возбуждение, от которого кайфуешь, но которое до усрачки боишься. А представлять себе альтернативу того, чем бы Кори мог потенциально заниматься вместо секса, сильно не нужно было: в такие моменты он ощущал себя ни много ни мало кровожадным маньяком, и бьющее в нем неистовство переставало биться тогда, когда Кори эти все вещи понимал. Сейчас он эти вещи более чем осязает, особенно там, внизу, где законы мироздания и собственные психологические гонения начинают приобретать вполне себе прозаичную форму.       В том, чтобы подрочить в душе, все еще повисало нечто табуированное, и Кори это нравилось.       После стольких лет признаться самому себе, что тебе нравится дрочить в полупубличном месте (давайте признаем: если в комнате находится еще минимум человек, то ванная автоматически становится местом общественного скопления), достойно мужества не меньшего, чем, скажем, чистосердечное признание в том, что ты убил человека. Кори уже не давно пугается мысли о том, что эти два развития событий в его картине мира воспринимаются как две равноценные.       Надрочившийся, одошманенный, а главное — чистый, Кори был похож на сытого кота, который вдоволь налакался самых сливочных сливок во всем мире, и теперь в единственный раз за прошедшие часы Кори может выдохнуть и ощутить, как расслабляются мышцы и как следом за ними уже собственное тело начинает обмякать подобно его уже давно обмякшему члену, который все, что хотел, уже выдал, а потому и ушел в законный спящий режим. И Кори бы самому тоже не помешало, внезапно ловит себя на мысли.       Он бы и рад завалиться обратно на пуховую перину, зарыться в одеяло и вжаться в горячее тело Джима, но этому сбыться уже не суждено, поскольку горячее тело уже перестало быть просто горячим телом и вновь обрело разум:       — Хай, — Джим ему вовсе не улыбался, вот тебе и доброе утро.       Кори не оценил не очень дружелюбное «хай» и подстать Джиму сделал свою рожу таким же камнем. Про таких, вот как Джим сейчас, про таких говорят, что их морда просто напрашивается на кирпич, но если Кори ему укажет на это в доступной форме, то он опять его потеряет. А ни в коем разе допускать подобного было нельзя.       И хотя рожа Кори в данный момент зеркалила рожу Джима, Кори продемонстрировал в себе все мыслимые признаки ангельского терпения и нежнейше, ласково сказал:       — И тебя с тем же.       Джим продолжал восседать на, собственно, том месте, на котором он был вынужден сидеть с момента своего пробуждения, и глядя на него, Кори пока не может подобрать нужно характеристики: Джим одновременно походил и на затравленного зверя, который едва ли не мертвяком притворяется перед своим непосредственным хищником, и на откровенную целку... целку, впрочем, которая уже перестала ею быть.       Не шевелящаяся фигура в центре комнаты, согнувшаяся почти что в три погибели, смотрелась комично и тревожно, и Кори так и не понял, чего в ней было больше — комичности или все-таки тревожности, потому что в случае с Джимом либо все по нулям, либо уже заходило за контрольную линию.       Кори сел рядом и тоже на какой-то момент почувствовал, что, на самом деле, пошевелиться тут действительно трудно. Да и навалившаяся сверху усталость все еще была с ним, его мозг зашелся в гонениях между «я хочу спать» и «я хочу знать, что у этого дебила на уме». Хорошо будет, если удастся убить двух зайцев.       — Я думал, ты сбежал, — тихо пробурчал Джим, и Кори сначала показалось, будто бы он начал ловить галюны, но прежде чем он сам успел что-то сказать, Джим его опередил уже более уверенным: — Со мной неинтересно.       Кори же понятия не имеет, где Джим успел набраться подобной хуйни, но спрашивать пока не спешит. Интерес скребет по нему где-то изнутри, но прежде чем Кори поддастся этому искушению, ему хочется сначала все-таки поучаствовать в человеческом диалоге, и проникать наглой, противной личинкой в чужую черепную коробку кажется делом уже каким-то кощунственным и даже жестоким.       Конкретно к Джиму у него вопросов накопилось без малого дохера, но моральных сил хватило на один:              — А куда я от тебя бы ушел?       Сначала Джим посмотрел на него как на неразумного, изначально ожидая, видимо, понимания со стороны Кори о том, что ему пытались сказать, но Джим все-таки быстро схватывает, что, вообще-то, Кори нихера не понял, поэтому пожимает плечами, снова склонив голову вниз и придавая себе форму значительно меньшую, чем была бы во весь рост.       Кори лишь только потом примечает, что кожа у Джима бледнее обычного, что сам он натурально дрожит, и рожу он от Кори воротит не просто так. Его ломает. Вот так вот просто. Если его и вправду ломает, то это хотя бы в какой-то своей изуверской форме сообщает Кори о том, почему Джима посещают утопические мысли наподобие «я думал, ты свалишь» и ей подобные.       То, что Джим подтарчивает, знают, в общем-то, все, но только один Кори, наверное, один такой из миллиардов, понял это как будто бы вот только что, сидя рядом со страдальцем. И вот не то чтобы он этого никогда не видел своими глазами до этого, просто... просто сейчас, когда они тут один на один, а у каждого вместе с этим каждое ощущение обостряется до ненормальных температур, сейчас это очень жутко.       Кори все же остановился на тревоге.       — Пойду накачу, — меланхолично пробасил он, на самом деле не зная, что тут еще можно сделать, кроме как накатить; между делом для себя отметил, что ему было бы неплохо взять карточку этого отеля, мало ли чего.       Кори, заправленный, но тем не менее еще не окосевший, вернулся к той же картине, от которой ушел. Если у него и щемануло где-то в области груди, то это, это было от всего в целом, не только от знания того, что он бесполезен. На сей раз он это не просто чувствует — он это уже знает.       — Мне Пенни не звонила? — уже ставшая характерной скрипучесть в голосе Джиме неожиданно куда-то испарилась, Кори же решил ухватиться за этот знак и воспользоваться им, оживившись и надеясь, что Джим отсохнет в ответ:       — А хуй его знает, — заулыбался он, видимо, самому себе, потому что если голосом Джим и стал походить на человека, то чисто внешне — пока нет, — ой, бля, ее. Ее, да. Прости. В голове все еще не укладывается, что эта гора — женщина. Не-е-ет, я на такую никогда... за миллион баксов даже. Никогда. Не-е-е... — замотал он головой, откровенно хохоча, вместе с этим хохотом понимая, что то, что он там выпил, оно начинает работать, потому что ему стало смешно, смешно там, где не должно.       — Ну и хуй с ней, — Джим озвучил ту точку зрения, с которой, в общем, и сам Кори был более чем согласен. — Может, мне тоже накатить?       Джим впервые поднял башку и посмотрел на Кори, как будто бы снова в ожидании одобрения, какой-то, если хотите, команды, и Кори не может вдоволь упиться внезапно расстелившимся перед ним миром беспрекословной субординации, который весь целиком разместился в Джиме, а конкретно — во в его влажно поблескивавших опухших веках.       Кори благодарно и смущенно, при этом завороженно пялясь глаза в глаза, одними губами проговорил:       — Да.       В чем было бесспорное преимущество их мутировавшего состояния из в относительно вменяемого теперь уже относительно невменяемого, так это в том, что у Кори и Джима уже одинаково друг на друга стояло, и причем стояло по просшествии совсем малого количества времени.       Кори в принципе никогда не ставил под сомнение мощь своего либидо, разве что изредка, но вот сейчас ему нужна эта мощь, потому что без нее ничего не получится, равно как и ни черта не получится, если Джим не включится, но Джим включается: он лежит сверху на Кори, с упоением сосет кожу на его шее и вибрирующе выдыхает около нее, сам же Кори на радостях сковал того в железных объятиях своих ног, плотно тиснув его в области своей промежности, чтобы никуда не убежал.       У них все еще полно времени перед тем, как можно было бы куда-то двинуться, да и Кори эгоистично для себя все уже решил: работе час, а потехе — два. Его потеха сейчас терлась своим членом о его собственный, и Кори сомневается, что до этого что-то и когда-то существовало. Ему порой нравилось сливаться с примитивностью своей низменной натуры, иногда хотелось превратиться в чертову собачку и сделать это, в общем, так, как этим в природе занимаются собачки, они просто покоряются неотложному зову природы и ни о чем не думают.       Кори коротко целует задурманенного, закрасневшегося и забывшегося Джима, не забыв своей верхней прихватить и его нижнюю губу, самую сочную из них, подзадержаться, облизнуть, прежде чем отстраниться и устроиться так, как удобно будет ему в данном случае, а Джим точно подключится.       Кори редко вставал перед кем-то раком, но сегодня был особенный момент: он раскрывается со своей самой ебанутой стороны дорогому человеку. Да, именно так — дорогому.       Кори редко кого-то даже просто в уме называет дорогим, когда трезвый, но когда Кори пьяный, то у него и Скарлетт становится его Евой, его ребром и его богиней. С Джимом не сильно по-другому.       Трезвый он козлит рядом с ним, иногда даже не сказать чтобы намеренно, а когда пьяный, одним лишь ребром тейлоров извращенный мозг не ограничивается, ведь Джим — это отдельное существо, не какой-то конкретный от него кусок, и от понимания этой простой вещи возбуждение растет в ненормальной прогрессии, и Кори только рад не контролировать это возбуждение. Кори и Джим понимают друг друга хотя бы в сексе, Кори не может позволить себе проебать хотя бы вот эту ниточку. Единственную в их плачевном положении.       Он, видать, полагал лишь спинным мозгом из всех у себя имевшихся, когда предложил Джиму вернуться. И не просто предложил, звучало это для них обоих так: ты вернешься, и точка. Причем самое интересное было в том, что Кори толком и сам не догоняет, куда именно он попытался вернуть Джима и куда все-таки своими навыками обольщения его вернул.       Джош как-то не придумывал им названия, он просто в свое время тоже тупо поставил Кори перед фактом: ты будешь петь. От этого простого и понятного «ты будешь петь» в первый раз приятно защекотало в животу, точно бабочки мягко вспорхнули своими крылышками, от этого ощущения тогда повеяло домом. Во второй раз бабочки пригрозились разорвать ему плоть, когда Джим вдруг сказал да, и сказал это не совсем словами, но в той или иной степени так, как Кори хотел.       — Ты ебанулся? — ласково вопросил у самого уха Джим. — Раком? Серьезно?       У Кори в глазах уже невозможно темнело от возбуждения:       — Я же тебе говорил. Я хочу быть твоей собачкой, помнишь?       Джим огладил своими мозолистыми от гитары ладонями разведенные тейлоровы ягодицы, видимо, не до конца осознавая, что ему сейчас предлагают. Для него все как в первый раз, и Кори это нравится. Это означает, что, как и в первый раз, Джиму захочется ему понравиться, хотя куда еще сильнее, Кори не знает. Он еще недостаточно пьян для того, чтобы сказать, что Джим у него уже давно там, под кожей засел, что теперь не выскоблишь и не выдавишь.       — Было дело, — хмыкнул Джим.       Он губами прихватил ухо Кори, проникая в него пальцами, Кори и не знал, точнее, предполагал, конечно, но знать все-таки не знал, что фингеринг в исполнении Джима будет ощущаться так, что ему захочется повторения. А ему точно захочется. Когда дело касается секса, Кори всегда засиживается в рядах тех, кому мало, кому недодали.       — А то как же, — хмыкнул Кори, — еще как было.       Кори вжался лицом в подушку и, зажав в зубах наволочку, прогнулся в пояснице тогда, когда Джим вошел в него полностью, буквально с первого толчка и без всяких церемоний. Член заскользил в нем уверенно, и Кори позволил себе гортанно прорычать, потому что ему кайфно, он поймал его, кайф этот, кайф на грани нигилизма и в то же время гуманизма.       Нормальные люди ищут кайф в мелочах, Кори находит его только в сексе. Плоть всегда в итоге торжествует над разумом, без всякой доли драматизма в данном тезисе. Просто оно так заведено.       — Вот ты и трахаешь меня.       Кори повернулся, лишь бы только глянуть на Джима, который наконец не выглядел так, будто бы он пыжится над неебически сложной арифметической задачей — он откровенно кайфует, держа глаза закрытыми, голову — откинутой и рот — открытым.       — Нравится тебе такое, да, скотина? Вот перестанешь капризничать и будешь иметь это все. Вот это тело. Вот эту жопу в том числе.       Кори взял жаркую, потную ладонь Джима в свою, но держал ее недолго, потому что пристроил ее прям у своих яиц по слепой интуиции, которая в данный момент заправляла всей его центральной нервной системой. Джим все сразу понял, обхватив ствол, сочившийся предъэякулятом, и начал надрачивать корев хуй в одном и том же в ритме, в котором он трахал Кори.       Кори запоздало добавил к своему предыдущему обещанию:       — И этот хуй, да, этот хуй ты тоже получишь, — имелся в виду, разумеется, его, Кори, хуй.       В сексе с Джимом Кори для себя подметил, что тот молчит. Вот прям как сейчас: Джим молча ебет его, и в молчании этом решительно не хотелось пытаться искать скрытые смыслы, казалось бы, получай и наслаждайся моментом, но до конца насладиться моментом при всем желании не получается, когда ты без понятия, насколько именно это самое удовольствие получает партнер. В сексе должно быть определенное равенство. Если оно дохнет в зверских муках, когда сталкивается с бытом, то в сексе оно все еще должно было присутствовать.       Джиму интересно было, нравится ли это все Кори, но никогда не ясно было, нравится ли это все самому Джиму. Кори хочет затушить подкрадывающуюся тревогу:       — Бля... крутяк, — но получается все равно так, что это ему «крутяк», а про «крутяк» Джима не уточнил, но Кори привык рушить мосты и на их месте возводить новые: — А тебе... как? — и тут меньше всего хочется слышать то, что для Кори желательно услышать, парадокс.       — Да мне... мне, в общем-то, тоже. Крутяк, — значит, для Джима это тоже «крутяк». — Почему ты спрашиваешь? — а вот это уже не «крутяк».       Кори усталым голосом поверженного зверя признается:       — Я тебя люблю.       Он не хочет, чтобы Джим задумался над сакральной ценностью этих слов сейчас, пока вставляет ему по самые яйца сзади, пока Кори этим самым задом к нему и стоит, потому что сам эту самую сакральную ценность познал лишь тогда, когда был один. Когда мог подумать об этом, если хотите. А Джим привык видеть в нем урода. как хотите назовите. А Кори вообще не хотел говорить этих слов, точно не сейчас.       Кори просто боится, что эти слова пронеслись пустым звуком сквозь джимовы уши. У него защипало в глазах. Вот, приплыли.       Джим молчал. Выглядел при этом так, будто вертел в башке целый план по обеспечению гражданской безопасности, не иначе. Кори уже не знает, что с этим придурком делать, не знает, что ему делать с собой, потому что он спалил самую первую по важности контору только сейчас. Нет, он представлял это не так, но, наверное, сейчас это покажется более романтичным. Особенно обывателю.       Кори испуганно поднял на него глаза. Прям как ведьма перед великим инквизитором. Ей-богу, было бы всяко проще, если бы его повели на виселицу, на гильотину, но не на это.       — И я тебя, — Джим произнес это так дежурно, так апатично, Кори на момент позабыл, как в сложившейся ситуации можно вообще нормально дышать.       Они лежали рядом, каждый прожигая свою личную дыру в настрадавшемся потолке их номера. Часы едва отбили восемь, которых утра, и по-хорошему уже бы вызвать обслуживание номеров и сдать ключи на ресепшн. Больше им тут делать нечего.       — Мы простынь зафаршмачили, — сказал Джим.       — Ась? — Кори был на грани отключки.       — Хуясь, — Джиму надоело лежать, и тот решил присесть, провел ладонью по лицу и опять состроил вид затравленной зверюги, только не забыл пробубнеть: — Что теперь?       А что теперь. Кори и самому интересно:       — А что теперь? — передразнил его, специально, разумеется. — Это все, что ты можешь сказать?       — Справедливости ради, я тебе сказал, что мы простынь захуярили. А потом... не сдержался... гы-ы-ы, — и под конец улыбнулся ему такой широкой улыбищей, прямо как сам чеширский кошак, Кори про себя лишь взмолился, что в нем хватит моральных сил не пиздануть его, — гы-гы-гы...       Кори застонал себе в подушку:       — Да японский ж городовой...       Джимова ладонь как раз вовремя легла ему на ляжку, отчего Кори вздрогнул, ибо чего-чего, а не этого сейчас ожидал. С ляжки пальцы уверенно пробирались к его, Кори, жопе, а сама ладонь уверенно стиснула половинку.       — У тебя маленькая жопа.       Кори оторвался от подушки, своим взглядом сообщая Джиму, что он живым он отсюда не уйдет.       — Но мне нравится, — чешир не спешит убирать ладони с жопы, и Кори меняет гнев на милость:       — Красота в глазах смотрящего. А я для тебя красивый, ась?       — Хе. Хе. Хе, — Кори показалось, что Джим своим «хе» хотел его кое о чем предупредить, не иначе как о близости его кончины. — Оцените качество обслуживания по шкале от одного до десяти, господин Тейлор.       Господин Тейлор призадумался. Вот тебе и хе-хе.       — Я оцениваю Вас... на ноль из десяти, — Джим вскинул бровь, очевидно, не повелся. — Ладно, допустим, не на ноль, а на десять, — в глазах заиграла та искринка, которой Кори до усрачки боится, поэтому исправляется: — Нет, боюсь, десять для Вас — это, извольте, дохуя... у Вас от десяти очко слипнется, поэтому... я оцениваю Вас на четверку. Жирную, с плюсом. Рекомендовать никому не стану.       — Это Ваш окончательный вариант? — поиграл бровями Джим, будто бы это что-то поменяет. — Может, Вы еще подумаете? Не передумаете?       — Не подумаем, — Кори играет бровями в ответ, — и даже не передумаем.       Кори до конца толком не понял, на какой ноте завершился их диалог, но Джим сидел с ним рядом в такси, которое им удалось поймать, и вроде как выглядел цивил-цивилом. Даже трезвым цивилом, надо сказать. А еще надо сказать, что трах получился хорошим, фантастическим, космическим, и что Кори не врал, когда говорил, что если Джим будет контролировать свое поведение, то с него не убудет... и конкретно не врал он не только в этом. Но скажет это Кори не здесь, не в тачке случайного водилы, хотя при других обстоятельствах могло бы быть и все равно.       Он возблагодарил всех возможных богов за их небесное благословение, когда, оказавшись в студии, первым запахом, который Кори услышал, был запах мяса и еще чего-то жареного. Ему так хотелось откровенного пожрать, не поесть — пожрать, как есть. Все прошлые страсти в нем затихли, а если какие остались, то все были направлены на то, чтобы с упоением приложиться зубами к хрустящей курячей кожице, измазать все губы в соусе и от неожиданности начать всасывать кислород в себя. Ой, бля, остренько вышло.       — Тебя содержат в клетке без еды и воды?        Джордисон сегодня не по своему обыкновению подъебывает Кори не так жестко. Иногда пизденыш его бесит, но только иногда, когда пизденыш перегибает. А пизденыш всегда знает, когда перегибает, в этом и проблема.       Но Кори доброжелательно пожал ему руку своей, которая в данный момент не была занята курочкой, но и для нее нашлась работа: лучше одной куриной ножки могут быть лишь две такие куриные ножки.       — Фпафипо, — с набитым ртом Кори обратился с благодарностью к непонятно кому, но если Джордисон здесь, то, стало быть, спасибо было для него, но на крайний, может, и для господа.       — Содержат, значит, — Джордисон понял это по-своему, Кори с по-прежнему набитым ртом прорычал, — жуй, не выебывайся. И чай попить не забудь. С лимончиком. С деревца.       — Напиздили? — любезно и, что самое главное, внятно поинтересовался Кори.       Глаза у Джордисона были самыми злючими глазами, в которые Кори когда-либо смотрел:       — Пожертвовали, — но сам Джордисон звучал не злобно, даже снисходительно, — мы же самые нуждающиеся. На грани вымирания, — а вот это уже было не без цинизма произнесено, и Кори на момент прекратил жевать и проглотил то оставшееся, что успел зубами перемолоть.       — Чо? — захлопал глазами, его начали со страшной силой бесить его заторможенные реакции.       — Хуй вачо, — Джордисон сел за стол напротив него, приблизившись к уху Кори, уже в него шепотом донося: — Чо делать будем? Мне рожа Клоуна не нравится.       Кори не знает, каких таких откровений и каких таких передовых идей, которые перевернули бы все, ждет от него конкретно Джордисон и наверняка еще кто-то. Кори понимает это по-своему:       — Слушай, а мне кажется, — Кори зашептал, прищурившись, — или меня кто-то очень жестко сейчас наебывает?       Джордисон обнажил улыбку во все тридцать два счастливых. И улыбка эта была не из самых дружелюбных, поэтому предположение Кори о возможном наебе его хрупкой и дражайшей персоны имеет все основания на свое существование.       Пизденыш не расколется ему во что бы то ни стало, даже если на кон поставят, скажем, его самого, но и тут наеб сплошной: такого не лишатся, вместо него кишки выпустят у самого Кори. И эти еще люди что-то там говорят про кадровый дефицит среди вокалистов. Где ж ему не появиться, если вы сами своих вокалистов доводите?       — Блин, — Кори помутило от одной мысли, что если у кого-то засвербит необходимость выставить его жопу на мороз, то, ебаный ж рот, так и сделают, и останется потом самую малость просить милостыни около входа в Волмарт, — ж-жопа, так-то...       — А я о чем, — важно закивал головой Джордисон; вот такой вот из него собеседник: всегда четко по делу, деловито-официально, и даже со всем тем важным видом, который он демонстрирует, парень выглядит по-доброму ебанутым, но даже эта ебанутость мешает Кори к нему хотя бы на миллиметр приблизиться — тот кусается и делает это пиздец как больно.       Записаться не получилось ни с первого, ни со второго, ни с третьего, ебучий перфекционист, который до определенного времени поживал внутри Кори едва не припеваючи, сейчас разве что загибался в адских муках и переживал крайней степени жестокости изнасилование во все дыры.       Кори чувствовал себя виноватым. И перед своей ебливой натурой, которой всегда надо заебись, хоть с разбегу приложиться о столб, но сделать это все равно так, чтобы даже это смотрелось эффектно. И перед пацанами, а перед ними, вообще-то, в частности, потому что если Кори может позволить себе раз-другой отслюнить условные тишину и покой, то эти предпочитают парить свои метафорические пизды внутри этих стен, и Кори поражается тому, как они до сих пор не ебанулись с таким-то объемом работы. Нет, они тут все, как бы, с приветом, но этот привет хотя бы относительно добрый и очаровательный в своей дикости.       Росс ему всыпит пропиздон. Клоун всыпит ему пропиздон. Джордисон допинает то, что от Кори там потом останется, а потом еще и сожрет; он хоть выглядит мелким, но за этой мелкотней скрывается такая ебаная дыра, такая клоака, Кори еще просто не догоняет всех масштабов, его жопа в данный момент находится под угрозой экстерминирования, и это только вопрос времени.       — Уберите его отсюда, — чуть не проорал он в микрофон, сам бы рад убраться отсюда, но долг позвал, а теперь долг не отпускает, — он меня пугает.       — С хуяли я должен уходить? — Джордисон угрожающе зыркнул своими страшными глазюками.       — Ты меня пугаешь, — ласковым голоском проговорил Кори, невинно хлопая ресницами.       Прежде чем ему чем-то ответили, Росс нажал на запись, и в наушниках заиграла ебучая Моя чума*. В его ситуации правильным будет не выебываться, разумеется, с него же не так много просят, но даже самые меньшие из этих просьб в последнее время для него теперь как петля на шее. Каждая новая песня — это каждая новая петля. Собственный текст вызывает рвоту, слезы, все подряд, а они так и просят: пой. У него душа изгрызена по самый корень, а они просят: пой.       — Росс, у этого болезного уже паранойя на почве беспросветного... ты понял.       Это Кори уже услышал, когда возвращался с уборной, где здраво проблевался и наревелся в том числе. Кори разумно предположил, что эти двое предпочли бы сохранить их диалог в тайне. Между ними двумя. Теперь тремя. Они, судя по всему, и вовсе не чухают присутствие третьих лиц. Кори где-то внутренне сердечно возблагодарил те силы, которые вовлекли его в эту, скажем, в волю случая, ибо когда он еще в этой жизни наслушается хуйни в свой адрес?       — А чо тут поделаешь? У нас нет фабрики по срочному производству вокалистов его типажа, он такой один. Если сдохнет, его проблемы.       Его проблемы? Его проблемы?! У Кори прямо сейчас очко разорвет от таких суждений. Его, ебаный нахуй, его проблемы. Пидорасы даже и не пытаются как-то самих себя засекретить: они просто говорят, как на деле есть.       Кори, впрочем, совсем не сомневается в том, что тот же Джордисон может сказать ему подобное и в лицо, а как этот мелкий порой заходится в роскоши своих литературных и не очень изъяснений... в нем столько яда, сколько не бывает ни у змеюк, ни в хвостах у скорпионов. Это поразительная черта, но чертовски стремная черта, с таким ты всегда будешь как на ножах. Во всех смыслах, которые имеются в слове «нож». Зато с таким никогда не соскучишься.       Кори усмехается самому себе от одной мысли, но привкус желчи вынуждает его скривиться и между делом возвращает его, собственно, туда, откуда изначально пришел, — в реальность, где не то чтобы безразличные и явно не последние люди в его жизни вот таким свирепым образом его обсасывают и кости перемалывают.       — Росс, он просто алкоголик, ему помощь нужна, а не гроб, — Джордисон скрестил руки на груди. — Нам его хоронить вообще не в кассу ведь.       — Не в кассу, — кивнул Росс, — но у тебя как будто бы есть идеи... ведь нет, я прав?       — Его такого не вразумить. Такие, как он, они... сами даже не совсем осознают, что они в жопе. Это, блин, звучит как будто бы тупик, и это в самом деле тупик. Он никого не слушает.       — Я же боюсь, что он потом чего дурного вычудит. Знаешь... вот будь ты хирургом, допустим, к тебе обращается пациент, который говорит, что ему плохо. Ты как врач выяснишь его этот, короче, недуг, и ты как врач поймешь, что этот недуг... он мешает всему. Ты поступишь как врач, вырезав этот недуг, или как человек, потому что этот недуг окажется внезапно нужным?       Вот он значит для них кто. Недуг. Просто опухоль, которую в любой момент можно вырезать. Никто и сомневался. Может, чуть-чуть, самую малость...       Кори кусает губу в предвкушении того, что на это ответит Джордисон, и хотя ожидания у Кори уже на данном этапе не позитивные, то есть, не в его пользу, но как будто бы надеяться все еще можно. Кори знает, что надеяться тупо, но когда ничего другого не остается, приходится только так.       — Я думаю, я бы не стал вырезать, я считаю. А ты как думаешь, Росс?       Кори тоже интересно, что думает Росс.       — А еще говорят, что вы психи, что вы ужика тираните, — Росс расхохотался, и Кори захотелось тоже, но его положение инкогнито ему эту перспективу зарубало по самый стержень. — Вы не тираны, вы ебаные девы-добродетельницы. Тебе конкретно не хватает крыльев и нимба для полного счастья.       — Корян так не думает, он убежден, что у меня есть хвост в жопе, — Джордисон отсмеивается, и Кори тоже хочет закатиться в припадке как дебил, но выдавать себя все еще было нельзя. — Он даже пригрозил мне его оторвать, — добавил Джордисон уже низко, вкрадчиво, для тейлоровых ушей это стоило великих усилий, чтобы все-таки изловить эти частоты.       Где-то уже после признания Джордисона про хвост разговор перестал иметь ценность в глазах Кори, все удачно сплелось в деловуху и на деловухе же все замкнулось. Все, что хотел, он, вроде как, получил. В смысле, узнал. Его как минимум не хотят пустить на мясо в прямом понимании, это радовало и тем самым расслабляло ранее не подготовленное к таким открытиям очко. За последнее Кори переживал даже больше, вообще сильнее, чем когда-либо за жизнь.       — И вообще, Росс, Кори — не опухоль. Его нельзя вырезать. Он чума, которая подкосила нас всех. Мы всего лишь кучка зараженных, выходит.       После какого-то там по счету дубля Росс сказал, что харе. Кори и сам догнал, что действительно харе, потому что ему довелось увидеть полуспящие физиономии своих коллег, ему в какой-то момент стало жаль уже их и их уши. Результат-то имеется, вроде как какой-то конец его анальным... вернее, вокальным изваяниям уже пришел, остальное досведут и приведут в товарный вид.       А пока пацаны пошли приводить в товарный вид уже самих себя (и Джим наконец-то тоже с ними; Кори надоело смотреть на то, что он чуть что куда-то гасится, а так хоть побывает среди своих, а свои хоть не дадут ему дурить...), Кори поковылял к Джордисону, который копался в какой-то бумажной массе, и не придумал ничего лучше, чем:       — Зря я тебя тогда, это, — но сформулировать такое тяжело, даже для такого заебачего эмпата, каким себя Кори гордо считает, — пизданул, короче.       — А? — не отрывая взгляд от бумаги, переспросил Джордисон.       Пора бы, наверное, перестать его называть Джордисоном. Но не в этом дело.       — Я был мудаком, — уже что-то похожее на то, что Кори изначально задумал сказать, но все еще не то, хотя он пытается.       — Ты и есть, — спокойно ответил Джордисон, и Кори пожалел о том, о первом, с которым он подвалил к Джордисону изначально, и жаль, что слова эти обратно не заешь.       — Ну, типа, но, бля, — Кори вздохнул, — ебическая сила... я слова забыл, — Кори комично пизданул себя по лицу.       — Ага.       Кори еще с минуту стоял, потом с другую сидел просто рядом, дышал Джорд... Джои в затылок. Бумажки не представляли собой никакой ценности и тем более интереса, просто было как-то вот прикольно просто сидеть и смотреть, кто и что делает. Даже Джои. Но, наверное, иногда стоит все же выходить в люди и у этих людей интересоваться, что они, собственно, делают. Лишним не будет. А то ведь, ну. Так и вправду одичать можно будет.       — Ты похож на крокодильчика, — зачем-то сказал Кори, — на маленького доброго крока. У тебя зубы даже... крокодильи такие. Ты, короче... во, вспомнил. Ты Шнаппи, крокодильчик.*       — Ты чо курил-то хоть? — пробурчал Джои слегка обиженно, или Кори так показалось.       — Да не, я не... просто, гы-ы-ы, — вот и взял это джимово «гы», теперь он еще очень долго будет вот так гыкать и всех этим заебет, — просто дружить хочу. С вами. С тобой.       — Так я же страшный, как со мной дружить, если я страшный?       — Я грязный извращенец, — Кори удержался от того, чтобы не гыкнуть еще раз, потому что этим «гы» злоупотреблять вряд ли можно.       — Ты не Рут, — Джои ему даже улыбнулся.       — А при чем тут Джим?       — А ты не знаешь?       Кори даже не совсем теперь уверен, что хочет знать, но на дежурный решил лишь помотать башкой. Не-а, бля, ни хуя я такого не знаю, это мы не проходили и нам такое не задавали...       — А хочешь? — Джои подъебал его, подъеб тут просто очевиден.       — Ну-у-у, — Кори тоже нужно подъебать в ответ: — А я знаю, чем вы с Полом занимались...       — Дак это все знают, — Джои не дал ему себя подъебать, пока что один со стороны Джои и ноль со стороны Кори, причем он таки нехило рискует с этим нулем и остаться. — Сейчас не занимаемся. Он же, вообще-то, кореш в первую очередь. Я его и люблю, как кореша. Называй это... сексом по дружбе, во. Мы были друзьями, но очень привилегированными друзьями.       — Вот так кореша-а-а-а, — мечтательно протянул Кори, — с такими корешами и баба поди не нужна, а?       — Мы с Полом все еще мужчины, самки человека нас все еще возбуждают.       Джои разжевал это так, будто Кори был умалишенным, но он действительно редко бывает таким сговорчивым и при этом не таким кусакой, и в случае с Кори важно не провафлить этот момент и использовать его как предлог... знакомства, на самом деле. Как бы ни было.       После долгой паузы (она образовалась потому, что Кори не понял, что ответить, ведь со сказзаным Джои тезисом как-то вот хуй поспоришь, у него же у самого на девок стоит, чисто биология) Джои спросил:       — У вас с Рутом... такое же, да? Вы друзья с привилегиями?       Наивный пацан. Действительно — маленький крокодильчик с режущимися зубками. Если бы все было так, Кори бы сохранил девственность и целомудрие своей центральной нервной системы.       А самое смешное. Кори понятия не имеет, что на это ответить. Он чувствует себя... как чувствует себя любой человек, который приходит на программу, где за твою эрудицию тебе платят миллион. И вот он чувствует себя так, будто если он ответит на этот вопрос, тем более правильно, то ему выплатят этот миллион, но шняга в том, что... тейлорова эрудиция расположена слишком далеко. В данный момент. Помощь зала будет?       — Может быть, — все еще есть шанс реабилитироваться и забрать свой миллион, — и да... и нет, — нет, шанса нет.       — У вас там все сложно, я лезть даже не буду. Просто спросил, — Джои пожал плечами, а Кори помрачнел.       Он не успевает мысленно отпеть свой проебанный миллион, потому что в этот момент ему звонит Скарлетт, и Кори, тупо уставившись на экранчик с именем «детка», все-таки берет трубку, и первым, что слышит, является:       — Кори, меня положили на сохранение.       ...и последним, потому что Кори сбросил тут же. Только похлопал Джои по плечу и в спешке вышел за дверь. Прижался к ней, скатился вниз.       — Ко-ри?.. — обдолбанный Джим оказался рядом очень кстати, от него несло перегаром и чем-то цитрусовым, и для Кори это показалось чем-то неправильным.       — Ты же персик, — пробубнел едва шевелящимися губами, — персик, а не лимон. Тогда почему от тебя несет лимонами?       Джим не стал на это что-то отвечать и просто сел рядом, в конце концов запах этот по итогу не отвращал, и Кори от него даже не мутило. Это результат, к которому должны стремиться все запахи этого мира.       — У меня Скар в больнице, — Кори не рассчитывает на то, что Джим различит в этом наборе звуков смысл, поэтому он обращается больше к самому себе, чем к Джиму, — она там на сохранении.       — Бляха-муха, — но комментарий Джима оказался вполне подходящим, даже если тот не шибко об этом задумывался.       — В натуре... — Кори с ним в любом случае согласен.       — Знаешь, если эта дверь откроется, мы — трупы, — еще одна гениальная и вполне связная мысль.       Кори так прикинул у себя в голове. Джои там не будет до умопомрачения затрахивать несчастную бумагу, ему же в любом случае нужно будет выйти в эту, как ее. Дамскую комнату. Совершить туалет.       Джим сейчас не совсем вменяемый, и просить с него то, что Кори хочет спросить, будет нецелесообразно, но попробовать стоит:       — Ты не уйдешь никуда? — боже, неужели настолько...       — От чумы не бегают, — Джим потерся носом о его щеку. — Я хотел сказать... хочу сказать, что не уйду. Вот.       Вот с этого и надо было начинать.       — Куришь бушь?       Ну или на крайний — с этого.