take a number, your time has come

      — Вот же ж отстой, — обреченно выдохнул Кори и откинулся назад, запустив пятерню в растрепавшуюся копну.       Сон, значит, не идет. И это, получается, тоже нельзя — у него все никак не встанет, а заниматься чем-то еще, кроме как что-то сожрать или что-то выпить, сильно-то и нечем. Он мог бы обзвонить всех своих корешей с Де-Мойна и Денвера, только вряд ли он им всем нужен, но если и не их доставать, то Кори все равно мог бы отписать сотни писем бабушке и отправлять ей их хоть каждый день, потому что для нее он все еще очень хороший мальчик, а она для него все еще самый лучший пример, до которого, собственно, еще расти и расти. Духовно. Кори чувствует, что дух его разве что только сдает назад, регрессирует, и процесс этот даже не замедлить чуток. Отстой, короче.       Распутные тетки со страниц журналов теперь только смех и вызывают — и чего он, собственно, не видел? Возраст явно не в его пользу предпочитает играть, откуда-то теперь в нем, понимаете ли, желание большего и великого, в общем, чего-то, в чем хотя бы смысл есть... так что спокойно не подрочишь как в старые добрые.       Кори стиснул кулаки и зажмурил веки, обреченно слушая, как Джош буквально за стенкой шпилит свою красавицу. Вот же засранец. Кори гадом будет, этот чмыреныш делает это специально, зная, что их игрища точно без внимания не останутся. Но только хуй ему, Кори не даст Джошу насладиться этим триумфом, пусть даже не надеется.       Когда Кори приехал в Де-Мойн по зову рэндову, он встретил его даму прям у порога. Она стыдливо спросила, что ему нужно, ну, то есть, Вам нужно, собственно, чего. Потом образовался Джош, который не дал открыть Кори рот, чтобы ответить на вопрос барышни, с невозмутимым видом и зубной щеткой во рту все же заверил взволнованную мадам, что это к нему, да и вообще, он же, вроде, рассказывал. Потом до дамы дошло: голову наконец подняла, глазки заблестели, а в голосе блеснула уверенность — точно, ее котик же собирается музыку делать. Разумеется.       Музыки никакой они не сделали, хотя Джош пытался сунуть Кори парочку дисков, на что Кори отмахивался, оправдывая себя тем, что он, вообще-то, подзаебался, путь сюда был неблизкий, и вообще было бы неплохо сначала обосноваться, утро вечера мудренее, как-никак.       К тому же сам Джош как-то совсем не в кассу слушал и смотрел совсем даже не на распинавшегося Кори, который, увлекшись своими сказками, едва ли что слюной воодушевленно не брызгал, а на свою ненаглядную — он потирал ее гладкое бедро и слушал, как она хихикает, а Кори вообще был просто растением.       Растением, которое обрело разум. А вместе с разумом — еще и членораздельную речь. Вот так бывает. Уже тогда Кори не сомневался в том, что он деградирует не только личностно, но и физиологически тоже, пускай по форме и по цвету все еще напоминая человека.       Столько лет прошло. Парень все же не стал пренебрегать тем опытом, которым Кори с ним когда-то поделился — вон, он там очень старается, за стенкой-то, Кори все еще из старой привычки считает его бревном, хотя если объективно ситуацию оценивать, то на месте бревна сейчас как раз именно Кори. Ему старость вообще не в радость, а Джош цветет. Ну и пускай. У них год разницы, а кризис неминуем для всех.       Уже наутро небритый и крайне потрепанный Кори любезно поинтересовался у товарища и, возможно, в будущем вполне себе коллеги, как он себя чувствует:       — Заебись, — потенциальный коллега выглядит умиротворенным, потягивается, жмурится от солнца, будто бы даже молодеет на глазах — интимная близость воистину творит с людьми магию.       После этого «заебись» их застигла тишина, Джош просто бестолково пропускал сквозь себя солнечные лучи, а Кори счел это за оскорбление:       — Я тоже чувствую себя превосходно, спасибо, что спросил, — огрызнулся Кори, ожидавший встречного вопроса из соображений этикета.       Джош и раньше борзел, но то было мальчишеской борзостью, это еще можно было собственным же авторитетом задавить, это в принципе на тот момент было забавным зрелищем, но сейчас перед Кори уже даже вполне состоявшийся мужик, который, вроде как, догоняет, что ему в этой жизни вообще надо, у него есть, собственно, человек, ради которого он вообще что-то затевает. Здесь не просто личный интерес, Кори знает, его не обманешь, — ведь все мы безоружны перед вопросом материального благосостояния. У Джоша оно сосет, это видно.       Кори мялся у кофеварки и все думал, а чем, собственно, все это закончится. Джош рискует всем, ввязывает в это Шона и Джоэла, он сам сейчас на стыке между устройством личной жизни и карьеры, а Кори что? Конкретно Кори рискует целостностью своей жопы. Парни не так поймут его стремления несколько обособиться от Слипнот, посчитают, что ему мало, скажут обязательно, что слипнотовская слава тут же застлала перед ним дорожку из звенящих золотых монет. Да хуй с ними, с монетами, честно сказать. Если душа ноет, то тут ничего не поделаешь. Вой души деньгами не заткнешь.       — И не живется же тебе спокойно, — пробурчал Кори, садясь за стол; пока он мог обсасывать эту идею, находясь вообще на огромном растоянии телефонных трубок, было существенно легче, но вот так, тет-а-тет, вот так очко уже сжималось.       — В банке собственных же клерков никто не жалует, — Кори кивнул, но кивнул по наитию, потому что он-то хуй знает, как на самом деле развиваются взаимоотношения работодателя с подчиненным в том же банке, например; но если Джош говорит, что это отстой, значит, это, наверное, все же отстой.       Не то чтобы Кори обесценивает труд индивидов, которые предпочитают яркой жизни серость и отсутствие риска. Просто он и вправду не понимает. Он работал в сфере обслуживания, где его только ни шатало, но вот сейчас, в конкретное «сейчас» все те проблемы, вот эти подводные камни, которые находили свое место в его жизни до того, как он сменил маршрут, сейчас они кажутся полнейшей лажей. Можете считать это взглядом свысока, вздернутым носом или еще чем, но пока ты работаешь тем же клерком, ты сидишь на жопе ровнее некуда и все же не думаешь о том, когда придется подняться с этого нагретого места и уйти. А Кори думает об этом постоянно. И пока смотрит на Джоша, который не ощутил, не прочувствовал, каково это — проебать место под жопой, пока мозгов недостаточно для того, чтобы начать разрываться между «нахуй надо» и «кто не рискует...».       — Так и там к тебе жопой повернутся, можешь не сомневаться, — цинично пробурчал Кори. — Думаешь, руку кто подаст? Да хуй-то там. Все сам делаешь. Всегда сам по себе. Это как на улице, но вот только если на улице можно сдохнуть смертью, то здесь ты сдохнешь разве что в чужих глазах. Тебя хоронят на бумаге, не под землей.       — Хочешь сказать, что люди и вправду настолько дерьмовые?       — Нет, почему. То есть, да, блядь, именно это я и хочу сказать. Но не настолько. Они просто дерьмовые. Это просто с ними есть, знаешь, с рождения. И ты такой же. Все такие. Думай, что хочешь, мне похуй. Если я такая козлина, то будь оно так, а я иначе выразиться не могу. Красивых слов просто нет.       — Я от тебя их и не ждал, — флегматично прожевал Джош; если выебываться не будет — они, дай бог, сработаются.       На том и порешили. Сняли студию. Джош часами пиздел по телефону со своей ненаглядной, Джоэл контролил, Шон флегматично рассматривал бутыль виски, которую Кори притащил, будучи формирующимся трезвенником. Видя чужой напряг, Кори прошелестел, поправляя наушники:       — Ну, ты можешь ебнуть немного, так, для драйва, только без фанатизма...       — Хуйня идея, — откуда-то прошелестел Джоэл. — Он же обещал жене, что больше не будет. Ты только хуже делаешь, Кор.       Слова Экмана били по Кори своей правильностью. Тогда он просто пожал плечами и повернулся ко всей своре спиной, а говорил, однако, что они «сработаются». Вот сработался бы он там, скажем, с телкой какой — ему бы пар выпустить, особенно с тех пор, как он вернулся в Айову в принципе. Проезжать мимо Ватерлоо и впоследствии оставаться там, правда, на минут двадцать, было тем еще отсосом. Потому что триггерит буквально все, и хуй что сделаешь. Ба говорила, это пройдет, время лечит, да и вообще, все это — это такие уроки, может, ебланские по сути своей, но все-таки уроки. Раз в школе подобное не посещал, то хотя бы так. Просто такое циничное «хотя бы так».       Они и вправду пытались сегодня что-то сделать, потому что когда Кори глянул в окно — солнце уже заходило, но вот были вещи неизменные: Джош пиздел с ненаглядной, Джоэл, однако, делал вид, что что-то контролил, а Шону уже, кстати, не на что было смотреть, потому что Кори все вылакал — раз не нужен был товарищу легкий драйв, то другой товарищ предпочитает и с фанатизмом, и еще для кое-каких других благородных целей, в которые посвятить общественность было бы делом последним.       — Знаете, а я пока застряну, — задумчиво курил Кори, башкой вниз и гитарой наперевес, пока пацаны уже надевали свои балахоны и стремились смыться к ебени матери, думая, что полно уже выплескивать свою творческую энергию, но вот только вопрос: а была ли она когда вообще? Явно не здесь и не в этой студии.       Между прочим, Кори был куда продуктивным, когда ебашил смену в секс-шопе. Потому что сначала ты убьешь полтора часа на двух клиентов, постоянных клиентов, потом, если повезет, оприходуешь какого-нибудь, которого в такое место мама наконец отпустила или самого случайно задуло, хотя первое более вероятно, а потом сидишь на жопе ровно и считаешь мелочь. Ты знаешь — в камеры заглядывают раз в пятилетку, поэтому иногда можешь себя баловать центом в кармане, но это по большим праздникам. В остальном ты шкеришься в подсобке, обещаешь хмурящейся Пенни, что вернешь ей этот должок, и строчишь, строчишь и строчишь, таким образом расходуя и ручки, и карандаши, и маркеры — в общем, что положено. Вот она — творческая энергия, буйство молодого духа и все такое, а не вот тут вот.       Поэтому и рождаются вновь мотивы:       — Вот если бы был я мертв... — но мотив-то этот не новый, кстати.       Джоэл нашел Кори уже утром, в позе близкой к эмбрионовой. Или какой-то еще. В общем, выглядел Кори жалко. Рожей в стол, совсем недалеко от рожи пустая бутыль, гитара рядом, уже не на коленях. Кори храпел звучно, со смаком, и чтобы не повадно было, старый, добрый друг для верности ебнул творческую натуру свернутой в тубу газеткой:       — Земля тебе металлом, козлина.       — Это схуяли? — козлина среагировал быстро, подняв на друга остекленевшие, но от этого не менее охуевшие фары на друга, доброжелательность и сострадание которого просто били через край.       — Ну мы же рокеры, так? И вообще, козел — это чуть ли не священное животное.       — Мы пока никто, — цинично буркнул Кори, и по голосу стало ясно, что ночи на то, чтобы протрезветь, вообще не хватило. — Мы — никто, а вот я нихуя не козел, я не священный, бля, кому всралось меня... освящать...       — Таким же долбоебам, как ты, — Джоэл схватил Кори за волосы и буквально вливал солоноватое пойло прям в глотку, потом отпустил, и Кори закашлялся, его чуть не вырвало вчерашней сочной курочкой дяди Сандерса, но что не рискнуло выйти наружу, то Кори покорно проглотил. — Лучше?       — Нет, — очевидно, друг не ожидал ответа «нет», но Кори непримирим. — Хуйня.       — Сам хуйня, — флегматично процедил Джоэл.       — Я рад, что мы поняли друг друга, — мрачно отозвался Кори и опять ткнулся мордой в стол, надеясь, что подкатывающая к горлу желчь добьет его окончательно, потому что похмелье ебет тебя только так, раком или нет — ее в последнюю очередь колышет, как тебе было бы комфортно.       — Начальство тебя обыскалось. Долго собираешься тут торчать? Долг зовет.       — Это какое такое начальство? Лысое или волосатое? Я жду конкретики, гражданин Экман.       Так называемый гражданин Экман выудил из рюкзака уже теплую банку пива, звук щелкнувшей крышки стал усладой для чувствительных ушей Кори, и подобно коту он тут же поднял морду и потянулся прямо к свету, своими глазами как бы крича: «дай мне, сука, дай!». Но Джоэл был бы не Джоэл, если бы не:       — Сначала жри, потом пей.       И Кори действительно с жадностью впился зубами в заботливо предоставленный сэндвич, но во рту по-прежнему стояла непроходимая сахара, и он снова поднял искрящиеся влажные глаза на друга, который должен растаять и все понять, прям как сам Христос-батя:       — Для бомжа с похмелом ты поразительно здорово торгуешься, — и протягивает в дрожащие руки жестянку со спасительным нектаром. — Ну-ну, не так быстро. Подавишься ведь. Не торопись, не отберет никто...       — Ща блевану, — анонсировал Кори прогноз погоды на день грядущий; во всяком случае, именно таким тоном дяди и тети в накрахмаленных костюмах с местного телевидения предпочитают вести диалог со своим единственным живым зрителем, ибо кому всралась какая-то еще погода?       — Я те блевану, — у Джоэла выработан пожизненный иммунитет ко всему тому, что транслируют на радиостанции под названием Кори-Тодд-ебал-всех-в-рот.       — Так что с начальством? — и солнышко внезапно подобралось: что в глазах мутных, что за окном.       — Оказывается, у тебя есть работа, и ты не совсем уж бомжара.       — Только мне ни хуя не платят, — хмыкнул Кори, и прежде чем Джоэл мог раскрыть рот и возразить, Кори продолжил гнуть линию старинного библейского мученика: — Я ебаный гастарбайтер, у меня даже... жилья толком нет.       — Вот чем-чем, а хуями тебе платят как раз сполна, — все-таки вставил Джоэл, и вышеупомянутый мученик начал бороться с внутренним желанием капитулировать, ибо с правдой, когда ею тычат тебе в морду, не спорят; или спорят, но дебилы.       — Зачем приперся-то? — выдавил из себя Кори, все еще не желая признавать поражения.       Джоэл молча сел за свою установку и нацепил наушники, делая вид, будто ничего не произошло. Кори начало мутить ровно с той минуты, когда Джоэл начал отбивать ритм Тумулт.       Вот с этого и нужно было начинать.

***

      Уже сидя в трейлере Кори казалось, что что-то идет вообще не так. Парни молчат партизанами, как будто бы и так знают, что, где и когда происходит, и один только Кори в силу своего дебильного нрава все никак не дозреет до очевидных вещей. Он просто перечеркивал крест-накрест одну строчку за другой в своем импровизированном дневнике, который таскает с собой с тех времен, когда у Слипнот толком и громкого имени-то не было, когда они своей кучей оправдывали звания гастарбайтеров. У них действительно что-то наклевывается со второй пластинкой, Росс действительно в предвкушении потирает руки и Клоун действительно делает вид, что он беспокоится за своих подопечных. Может, это и есть процесс формирования прочной ячейки в обществе, — хуй пойми. Но поднасрать индустрии им удалось и, вероятно, удастся еще раз, хоть в чем-то есть стабильность.       Джордисон с какой-то завидной частотой начал приглашать на площадку вообще левых перцев, от вида которых у Кори начал стремительно развиваться комплекс неполноценности — подумать только, носит же Земля отморозков куда более диких и своенравных, чем он сам, но объяснить это можно одной вещью: он, сука, стареет, потому что если это именно не этот процесс превращает его в жижу, то тогда никакого другого объяснения на человеческом языке не существует.       И у него снова не встал, особенно когда его ненаглядная предстала перед ним с ядрено-розовыми волосами, как раз в тон той стремной на вкус содовой, которую Кори отвоевал в автомате рано утром; ко всему прочему, мадама предстала еще и в каком-то на вид дорогущем белье, но насколько оно там и вправду было дорогущим, история умалчивает, да и не это вовсе Кори вслух подмечает:       — Ты похожа сейчас на мутировавшую жвачку, — Скарлетт не понимает его юмора, впрочем, и сам Кори далеко не в восторге от того, как вообще вещи в последнее время складываются. — Блин, сними это или... лучше накинь на себя тряпку какую-нибудь, я смотреть на этот стриптиз не могу.       — А тебе и мутировать не надо, ты и так не с нашей планеты! — дама впопыхах накинула на себя тряпку, которая по счастливой случайности оказалась футболка Кори с потертым принтом обложки дебютника Элис ин Чейнз, и села напротив него, в наглую тиснувшись ближе, и уже более снисходительным в отношении Кори тоном вопросила: — Ну, котик, я тебя что, совсем-совсем не возбуждаю?..       — Ну что ты, рыбонька... — Кори мутило от этих прозвищ, точно стареет. — Просто мой, он... не всегда готов к таким переменам. Радикальным.       — Каким, блядь, переменам? — зато эта реагирует точно так же, как в их первую серьезную ночь; ну, в смысле, в ночь, когда Кори наконец допер до того, что эта тигрица только его и ничья более, когда сам вбил гвоздем в ее голову идею о том, что раз это у них по-настоящему, как у взрослых бывает, то она претендует на более высокий статус, чем тот, в котором Кори предполагал держать ее до тех пор, пока эта катавасия ему не остопиздит.       — Ну, волосы. Зачем ты покрасила их? И вообще, сколько вот, например, трусы твои стоили? Ты об этом подумала, милая? У нас крыши над башкой нет, а она покупает новые трусы-люкс. У тебя мужик нищий, ты вообще видела?       — Ну, во-первых, трусы совсем не люкс, они не стоили больше чем двойной чизбургер в Макдоналдсе, не переживай, — и снова она включает всезнающую тетю, она своим псевдозрелым поведением напоминает, что никто из них двоих не молодеет, и как же Кори тошнит от нее в такие моменты, ему хочется засунуть башку в песок подобно страусу и никогда больше на людях не появляться, — во-вторых, крыша есть, не пизди. Почему ты не хочешь жить с моей мамой? Она нам не помешает, может, наоборот, хоть чуть-чуть мозги тебе вправит, раз я этого сделать не могу. И в-третьих, друг мой, ты не нищий. Ты просто пидорас. Мне кажется, будь у меня член, ты бы уже давно начхал на все на свете и окольцевал меня...       Кори тут же поднялся с места, будучи в одних трусах, и грозно навис над дамой, которая и так уже знает, что выиграла, а потому спокойно продолжает забалтывать неприкаянного удава:       — Только попробуй мне сказать, что это не правда. Я уже давно научилась жить рядом с твоей лживой жопой, и знаешь, что? Я не представляю себе, как бы я жила, если бы ты был другим. Может, я мазохистка, пускай, самая грязная извращенка, но если ты все еще здесь, меня это устраивает.       Она каждым словом загоняет свое жало все глубже и глубже, Кори беспомощно открывает и закрывает рот — нехуй брыкаться, тебя победили, остановись... остановись и уже наконец выеби ее, она же этого от тебя добивается. Чтобы ты ее отодрал.       — Милый, ты сильнее своих демонов... — шепчет она, пока Кори вынуждает ее повернуться к себе задней своей частью, в которой действительно будто что-то есть, особенно если на время отключить мозг и просто сделать то, что от него требуется.       Она действительно больше ничего не говорит — сучка просто выпрашивала этого. Кори успокаивает себя тем, что это она так хочет, а не ему все это чудится. Когда она вскрикивает, он хочет думать, что так и должно быть, что делает он ей хорошо, что она сама хочет, чтобы ей делали хорошо, но штука в том, что ему это нравится. Эти крики нравятся. В моменте ты становишься совсем другим, вот что он понял. Вот он где, оргазм. В моменте.       Мелькает мысль о том, что он слишком старается. Но следом за ней следует другая: если он не будет стараться, она найдет другого. Все они такие. Наступит тот самый конец из концов, когда Скарлетт поймет, что так больше не может продолжаться, и просто уйдет. И почему-то отпустить ее, Кори думает, будет сложно. Он уже обжигался, он знает, что это, а еще тем более знает, что и на их брачные игры найдется логичное завершение, но почему-то хочется отсрочить этот момент.       И выходит это у него совсем не как у людей:       — Будешь моей женой?       И искренне не разбирает, на что претендует полученный ответ — на получаемое в процессе удовольствие или реальную готовность пойти на то, к чему Кори ее склоняет:       — Да... да... Да! — и было бы хорошо, если бы это относилось к первому варианту.       Кори кончает в нее и, уже высунув из нее, допирает, что забыл надеть резинку. В процессе, опять же, вещи вообще забываются, о них тупо не думаешь.       Долго притворяться бревном Кори не пришлось, ибо Скарлетт у его бока преданно замурчала и в мурчании отчетливо слышалось:       — Я выйду за тебя, Кори Тодд Тейлор.

***

      Никто ничего никому не говорил, все и так все поняли, стоило лишь глянуть на будущую госпожу Тейлор: Скарлетт лоснилась, была со всеми ласкова, не шипела невпопад на Джима и в целом была очень милой. Кори очень часто обнаруживал ее в компании Джордисона и его свиты. Ей пришлось по нраву это фрик-шоу, и Кори не стал даже вмешиваться, да и рядом с их барабанщиком находиться было все еще некомфортно.       Гаденыш все еще никак не отпустит тот тейлоров косяк, хотя мог бы, потому что, справедливости ради, сам Кори чуть кони не двинул тогда, а значит, ему досталось почище. Но все равно обоим было крайне неприятно. Они разговаривали, но разговоры, которые начинал Кори, вскоре обрывал сам Джордисон, и чтобы никто никому опять не всек по самые яйца, им двоим пришлось установить вот это вот негласное соглашение, при котором они обоюдно друг друга не доебывают. Это очень хорошо получается — они дистанцированы друг от друга настолько, что находясь в одном помещении, оба спокойно вдыхают и выдыхают общий кислород.       Кори начал чаще тусоваться рядом с Сидом, который подозрительно часто тусовался рядом с Джимом, который еще более подозрительно подозревал не тусоваться в поле чьего-то зрения вообще. Кори списал это на то, что тот просто работает — работает и вмазывается, разумеется. Тут все знают, что Джим торчит, и делают вид, что так и нужно, само пройдет. Кори тоже пытался, у него вообще свадьба не за горами, будущая жена сияет и ложась с ним в постель рисует ему картину будущего, в котором он — гордый отец, примерный семьянин, верный муж, все такое прочее. И в этом будущем нет никакого Джима-торчка, есть только обновленный Кори, готовый начать все с чистого листа. И, ей-богу, мечты влажнее этой у него еще никогда не было.       — Я пацана хочу, — признался Кори лежащей на его плече Скарлетт. — Родишь мне пацана, а? А потом девчонку. Чтобы, ну. Чтобы не как с Анджелиной... бля, Анджелина. Я ее увижу ведь, правда, увижу?       — Тихо, тихо... — она поглаживает его настойчивее. — Всему свое время.       — Просто... хуй его знает. Я, может, завтра сдохну, а? Ты сама-то хоть знаешь, что будет с нами со всеми завтра? Я не хочу, чтобы моя единственная дочь знала обо мне лишь то, что я пидорас, который слинял сразу, как только запахло жареным. Я трус, но я умею сейчас это признать. Мне стремно, я это давно принял. И я готов ее увидеть. Мне все говорят, что я еще зеленый, но нет, Скар, нет. Я созрел, правда, я теперь...       Скарлетт ему ничего не ответила, пожевала губу и просто сделала вид, что ничего из этого маразматического бреда не дошло до ее ушей. Кори с завидной, даже настораживающей частотой говорит, упоминает, живет мыслью о собственной смерти. Обычно, если человек выстраивает для себя определенную модель будущего, то так оно зачастую и складывается. Кори же идет напролом и тормознуть лишний раз себя не может.       — Прости, меня несет, — все же признал Кори, не без труда. — Мне правда ссыкотно.       Она опять ничего не сказала, поцеловала его макушку и прижала голову к груди. Прям как мамка. Неудивительно, почему матери неохотно принимают дам сердца своих сынков — хуй угадаешь, какая из них может стать достойной заменой. Скарлетт, вроде бы, подходит... но это ему подходит, и то не без сомнений. Ее надо с бабулей познакомить, часики тикают, он что-то наподобие предложения уже сделал, а с традициями не согласовал.       — Думаю, пора тебя познакомить с моей бабулитой...       Что ему впоследствии ни скажут, он женится на Скарлетт. Он взрослый мужик, он сможет все сам, им обязательно начнут гордиться. Он не пустослов...

***

      Разрывать себя на куски, находясь меж двух огней в лице двух проектов одновременно, это еще надо уметь. Кори чувствовал себя сразу и богом, и лохом, и каждый день по-разному. Ему не нравился подход Джоша: он обязательно делал вид, что ему едва не вся Вселенная должна теперь за то, что он он собрал оригинальный состав заново и теперь пытается с этим самым составом сваять что-то кроме позора. В Слипнот ему не нравилось, что Джордисон подозрительно помалкивает, несмотря даже на их договоренность, иногда ж не хватает этого пенделя, а у мелкого очень хорошо получается ебать мозг. Все как-то ровно и стабильно, спокойно и почти благодатно, но тишина ведь не зря всегда предшествует буре, ой как не зря...       Рассказывать их диджею о том, что он кое-что мутит на стороне, было плохой идеей, но в то же время парень с таким энтузиазмом засел за вертушки, да и остальные были не против подобной компании, что за сформировавшейся суетой Кори не стал возбухать. Но когда парень отставил вертушки и вместо этого начал пиздеть по телефону, тейлорова задница почуяла неладное: все вокруг что-то крутят-мутят, он все еще ни о чем не знает, у него от одной только параноидальной мысли коллайдер закипает — ему ничего не рассказывают, он аутсайдер.       — Ну ты, Джимбо, ну даешь... — от одного только «Джимбо», выскочившего даже не со своих уст, у Кори раздувались ноздри и закипала кровь.       Кори выхватил из рук ничего не подозревающего парня и нажал на отбой, а пока тот ориентировался в пространстве, Кори поставил того перед фактом:       — Никакой он тебе, блядь, не Джимбо! — можно было, конечно, прикинуться дебилом и сделать вид, что он не знает, о каком Джимбо идет речь, но все и всё прекрасно понимают, тут как хочешь, а дебилом будешь...       — Чел, ебнулся? — резонно спросил Сид, но то существо, которое всецело захватило над тейлоровым разумом контроль, уже никак не угомонишь. — Отдай мобилу, ебаный ж ты нахуй!       — Чем вы там занимаетесь? Дрочите, что ли? У вас секс по телефону? — Кори понимает, что несет хуйню, он, в общем, и рассчитывает на то, чтобы его хуйню воспринимали как раз как хуйню, но гадом будет, если у этих двоих что-то происходит, о чем самому Тейлору нежелательно было бы знать, он в первую очередь вышибет мозги самому себе, а там уж как придется — если останется, кому и как вышибать.       — Хуекс, отдай! — Сид кусает его за руку, Кори шипит и орет закономерное «блядь», его замешательство дает охуевшему диджею фору, чтобы забрать свою эту несчастную мобилу, даром что в самого Кори не плюнул, хотя тот, право, того заслуживал не в меньшей степени. — В чем, сука, твоя проблема? Ты встал всем ебаным геморроем в сраке! Точнее, в сраках. Во всех в наших сраках. Даже в моей.       — Меня же это, блядь, до зуда в яйцах заводит, ты забыл, что ли? — у Кори уже зрачки белеют, если так и дальше пойдет...       — Так ты еби мозг своей пилотке, а не нам, — раздраженно прыснул диджей, теперь весь настрой и позитив улетучился в ебеня благодаря маэстро Тейлору. — Раком ее нагибай, что угодно делай, мы тут не при чем. Остыть тебе надо, вот что. Поверь, чувак, я тебе плохого вовсе не желаю...       — Скар не пилотка, — твердо заявил Кори, подчистую игнорируя заключительную часть речи Сида, а вместе с тем пропуская и всю ее соль. — Она моя невеста, а не какая-то шваль с бездонной пиздой!       Уилсон вскинул бровь, хмыкнул:       — Бешенство матки у Вас подходит к концу, а, мистер Тейлор? Или Вы в залете? — он напрашивается на боевой раскрас, ох, как напрашивается...       — Скар не беременна, — нельзя вот так брать и утверждать, но не зря же ведь она молчит, так? — Просто я подумал и решил, что...       — Что для тебя настало самое время подставить зад под каблук и каждое утро приносить любимой кофе в постель с ванильным сиропчиком и обязательным килограммом сахара в нем, — додумал Сид, впрочем-то, и не то чтобы он не был прав, ведь официально зарегистрированный брак — это жопа, это каторга, приговор.       — Не так уж это и залупно, — смиряется Кори, мысленно все равно не очень готовый к тому, чтобы примерить на себя образ женатого и остепенившегося мужика, — я ей кофе, а она мне. Ну. Сам понимаешь. Бабы — они такие: их задобришь, они потом ручными становятся.       — Тебе пизденок на свете мало? — задает резонный вопрос Сид, и желание Кори придушить его прям здесь и сейчас заметно притупляется.       — Так в том и дело, что пизденок этих херова гора. Я всякие переебал, маленькие-большие, узкие там, тоннели... Не в количестве пезд счастье, я тебе так скажу. Я либо старею, либо ебля — это действительно скучно.       — Смотря какая ебля.       — Самая что ни на есть циничная, засунул и высунул.       — Есть много видов ебли...       — Пробовал. Не помогает.       — Если ты про то, как тебе довелось обожествлять пятки своих избранниц перед тем, как с ними совокупляться, то это хуйня, чисто рот занять...       — Тебе бы не помешало, — парирует Кори. — В смысле, рот занять. Хоть иногда. А пятки — а про пятки ты даже не начинай. Это не хуйня. Это экзотика. Еще раз доказывает, что ты ничего не соображаешь в искусстве ебли.       — Но ты только что сам сказал, что все сводится к одному: хуй в пизде и хуй из пизды. Ты либо переобуваешься на ходу, либо у тебя расслоение личности.       — Раздвоение, еб твою, — поправил Кори, в душе даже, на самом деле, не ебя, как данный феномен называется по-научному. — Ты просто не умеешь слушать. Точнее, слушать — ты слушаешь. Но чтоб прям в корень — этим тебя Господь-бог не наградил. А мы живем, бля, в культуре. Культура — среда, которую возделывает человек, а ты из нее выбиваешься. Человек живет смыслами, а ты живешь своим плоским мышлением. Ты не задумывался никогда, вдруг ты вообще не с нашей планеты?       — Если среда меня все еще не отвергла, значит, я тут нужен.       Кори пожал плечами и потянулся в карман за сигаретой, но вот незадача: нихуя ведь не осталось. Обращаться к товарищу с подобной просьбой после их интеллектуального разговора дело сомнительное, но так как уже затраханный в хлам организм требует срочной дозы токсин, Кори повинуется его капризам:       — Закурить есть?       — Нет, — этого-то Кори и боялся, — но есть пыхнуть. Будешь пыхнуть? Тебе надо пыхнуть, сто пудов пыхнуть.       — Будешь пыхнуть, — если он «пыхнет» и в таком состоянии проковыляет в их со Скарлетт райское гнездышко, она тут же открутит ему яйца, и ему придется с открученными яйцами просить милостыню сначала на улице, а потом уж и у двери, когда заебет находиться в дерьме, — но чуть-чуть. Мне слишком дороги свои яйца, чтобы жертвовать ими.       — Если бы они действительно были тебе дороги, — роль наставника пиздюку-Сиду совсем не к лицу, но Кори из вежливости позволяет ему закончить мысль, — то ты бы не стал подставлять жопу Скарлетт и просить ее руки. Так бы хоть не пришлось бояться за яйца, всегда все в безопасности. Теперь ты себя лишил этой безопасности.       — Да откуда тебе знать? У тебя с Келли совсем все по-другому. Не могу поверить в то, что Великий и Ужасный позволил тебе гулять с его дочкой неприкосновенной. Он же тебя в бровь выебет, если с ней чего случится.       — Так это и есть адреналин, — расслабленно и с наслаждением выдохнув пар, пролепетал Сид. — Никогда не знаешь, когда тебя выебут в бровь. Когда ни хуя не знаешь — это круто. Жизнь прекрасна.       — Это да, — не без иронии согласился Кори, приложив к губам предложенный косяк, — жизнь, бля, еще краше, если тебя выебали в бровь. А если нет, то зря ты вообще пожил, так, что ли?       — Для самого ебанутого из нас ты больно душный, — скривил рожу Сид, Кори посмотрел на него мутными глазами, — да еще и к тому же тупой.       — Каким родился, — вздыхает Кори, — таким и пригожусь.       — Тогда не спеши размножаться...       Кори подрезает его прямо так:       — Поздно.       Анджелина. Бедная Анджелина. Он никогда ее не видел, может, это ей на пользу. Она растет, Кори надеется, что она не унаследовала и доли от его ебанутой натуры. Но яблоко от яблони...       — Я имел в виду, сейчас. Пока у тебя мозги набекрень, ты опасен для общества. А представь, если у тебя в данный момент времени еще и карапуз объявится, и что ты ему дашь? Тебе самому надо. Давать, в смысле...       — Вот как раз с этим я никогда трудностей не испытывал.       — Есть разница между просто «давать» и «давать» с осторожностью. Вот и где гарантия, что Скар еще не брюхатая?       — Она пьет таблетки, а я не ебу ее без резинки. Я доверяю ей...       — Зато она умудряется выебать тебя во все щели насухую, если я битый час пытаюсь тебе тут вещи разжевать, а тебе от них хоть бы хны.       — Хуево жуешь, значит, — Кори всасывает косяк так резко, что у него легкие в трубочку сворачиваются.       — Вот оно где твое «чуть-чуть». Как соску, ебана рот...       — Ты меня вынуждаешь. Я этого не хотел.       — В жопу засунь себе эти обвинения, да поглубже, — раздраженно буркнул Сид. — Ты завязывай искать крайних, это ж тебя вообще не красит. Вот, Джимб... Джим из-за одного тебя всю хуйню на своем горбу таскает, а ты и готов его мудозвонить в свое удовольствие.       Одно упоминание о Джиме сняло всю пелену с души Кори.       — С каких пор тебя ебет, кто и кого там мудозвонит?       — Мужская солидарность, епть, — Сид пинает его ногу своей, приводя в чувства и практически полную осознанность. — Да заеб меня этот его ёбел кислый, и там к бабке не ходи, все подножки ты ему наставил. И вот попробуй еще скажи, что ты не при чем, твоя хата с краю. Хоть один раз за жизнь побудь мужиком...       — Ты слышишь, чтобы я отрицал, а, слышишь? — Кори злой, Кори плюется, Кори сейчас похож на сраного добермана с этой обнажившейся челюстью и налитыми кровью зрачками. — Он сам все херит, да, блядь, сам! И знаешь, что? Ему это, блядь, нравится! Ему нравится, когда я ему ставлю подножки, и пиздец как не нравится, когда их не ставлю, он без них кончить не может!       Сид вытаращил на него голубые свои глазенки и ничего больше не сказал. Потому что после такого самое разумное — это как раз промолчать. И хорошо. Потому что говорить и вправду нечего. Кори как раз это и практикует — использует слова такие, что валят оппонента на землю с такой силой, что те хуй поднимаются. Вот и Сид — и Сид предпочитает не подниматься.       И если Сид в данной ситуации предпочитает быть чуть умнее обычного, то Кори — наоборот:       — Вот и какого хуя тебе от него понадобилось? Он тебе задвигает, а, задвигает ведь? То-то ты про адреналин начал затирать, то-то ты про какую-то там мужскую солидарность...       — Ну и понесло тебя, старик, столько вони от тебя, — Сид все еще «типа умный», все еще «типа-не-ведется-на-провокацию», а Кори сейчас именно это и делает — провоцирует.       — Это не вонь, Сидни, — мотает башкой Кори, — это, блядь, боль. Мне, сука, больно. Вот как так: друзья — и вот так за моей спиной? У вас совесть есть? Или вы ее поочередно друг у друга вытрахиваете? — голос срывается, ломается, Кори понимает, что это черта, это разъеб, буре нет конца.       — Я без понятия, кто и что у кого там вытрахивает, но тебя совсем перемкнуло, — названный «Сидни» смотрит на него с тревогой, с беспокойством, даже со страхом — точняк, со страхом. — Тебе надо прилечь...       — Не надо мне прилечь, отстань, бля, не трогай, я сам, я все сам...       ...и как начнет его рвать прям тут же. На совсем новые джинсы. На не совсем новый пол. На Сидни. Только новообразовавшийся Пол уцелел — и задал единственно правильный в сложившейся ситуации вопрос:       — Вы ебанулись?       — Мог и не спрашивать, — меланхолично отвечает Сид, — и так всем все ясно.       — Ни хуя не ясно, — Пол и сам не меньше их двоих задурманенный, но отцовский инстинкт просыпается в нем раньше, заставляя всю дурь жаться в углу и покорно ожидать своей очереди: — Бля, Сидни, помоги перетащить тело. Ему на воздух надо.       — Сначала в сортир, — Сид хоть и покачивается, но охотно помогает Грею ориентироваться в такой ебанутой обстановке, — а потом и постельный режим. Сначала продезинфицируем тело.       — Да-а... — протянул с улыбкой Пол, заглядывая уже почти отъехавшему Кори в глаза, — ну что, мистер Тейлор, Вы готовы к дезинфекции? Давай, брат, осталось совсем чуть-чуть...       — Почему я не сдох?.. — Кори накурен до опизденения, Скар точно домой его не пустит теперь, а он точно останется без яиц. — Бля-я-я, яйки мои... яечки...       — Кто о чем, а этот пиздюк в первую очередь боится за сохранность своих шаров. Во дает, а, — Сид держит его за волосы, пока Пол держит свою ладонь на спине Кори, пока тот скручивается в букву «зю» перед унитазом.       — Мужик, — говорит Пол. — Вот ты за свои не боишься, а, Сидни?       — Так чего за них бояться, — рассуждает Сид, — если они вообще не с этой планеты?..       Пол посмотрел на того так, будто Сид какой-то душевно больной:       — Чо?       Сид махнул рукой:       — Бля, старик, забей.       Через мучительных пятнадцать минут им вдвоем удалось перетащить уже давно не сопротивляющееся тело Кори в место более комфортное и менее напоминающее откровенный блядюшник, а в качестве секьюрити посадили на край кровати Мика, который совсем-совсем не желал в этом участвовать, но не упустил возможности полюбопытствовать:       — Он сдох?       — Женится скоро, — отвечает Сид.       — С травкой перебрал, — предлагает свой вариант Пол.       И чтобы уж совсем все охуели, Шон в деловом костюме в сопровождении с восхищенной и перевозбужденной Скарлетт устанавливают:       — Скоро станет отцом!       Перекошенные ебальники Мика и Пола в этот момент надо было видеть, а Сид радостно вставил свои пять копеек:       — А я ж говорил!