Бешеный

Колумбиец сидел за покоцанным столом у стены и кряхтел на всю столовую. Он пытался ложкой утрамбовать жратву в огромном рту и, плюясь, бормотал что-то своим шестёркам. Белый свет мигал под потолком. Охранники синим полукругом как истуканы выстроились со стороны коридоров и лестницы. Чонгук переливал серую жижу из ложки в тарелку и с кособокой улыбкой наблюдал за тщедушным пареньком, сидящим справа от Колумбийца. Это был тот самый недоносок, который вёл жалкое существование в одной с Чонгуком камере. Что ж, в рядах шестёрок жирдяя ожидалось пополнение. Они все прекрасно знали, что Чонгуку скоро на свободу. А значит, ближайшие ночи будет не до сна. Кто бы сомневался. Столько лет Бешеный ходил в рядах «не повиновавшихся» и теперь безнаказанным собирался потопать на свободу, что Колумбийца, конечно же, задевало. Мстительный жирный ублюдок. Как только свет в камере погас, на койке у противоположной стены завозилась Джиён. Затем тихо произнесла из темноты скрипучим голосом: — Выживи, Бешеный. Выживи. Уходи отсюда. — Спи, леди, — хрипло отозвался Чонгук. Он боролся с усталостью и слипающимися глазами. Но борьбу позорно проиграл. Провалился в сон, наблюдая за старым знакомым — лунным светом, улёгшимся неподалёку на грязном полу. Ему снился пустырь. И мягкий летний день. Солнце расходилось по синему небу бледными кругами. Чимин со взъерошенными чёрными волосами бежал впереди, оглядываясь, и звал Чонгука с собой. Протягивал руку и, смеясь, кричал: — Быстрее! Ну давай же, Чон Чонгук! Или слабак? «Слабак» оборвалось на последнем слоге. Чимин, который вот только что бежал со всех ног и светился как самая настоящая звезда, вдруг провалился куда-то в неизвестность. Словно разверзлась земля. Когда Чонгук долетел до того места, где исчез Чимин, — комья глины повалились с обрыва. Внизу раскинулось шумное бесконечное море. — Чимин! — заорал Чонгук, упав на колени, и загрёб травянистую землю руками. — Бля-ядь! Чимин! А затем набрал в лёгкие побольше воздуха и сиганул вниз. Вода встретила его жёстким ударом и давящим холодом. Мутная, плотная. Чонгук опускался на дно и крутил головой как ошпаренный. Чимин будто растворился в пустоте. Воздух заканчивался и пузыриками поднимался к поверхности. Чонгук задыхался. Он распахнул глаза и увидел одну лишь темноту. Таращился в пропасть. Ни звуков, ни запахов. Рванул вверх и наткнулся руками на чью-то голову. Вцепился в неё, потянулся… И только потом понял, что какой-то утырок вжимал в его лицо подушку. Утырок рухнул, когда Чонгук с размаху шваркнул его об пол, откинул подушку и в темноте нащупал возле кровати стонущее тело. — Вот мразь! — выругался Чонгук, рывком поднял тщедушного парня с пола, волоком оттащил в угол к сортиру и прижал к стене, схватив за шкирку обеими руками. — Жирдяй приказал? Вот ты шваль! — Прости… — прохрипел парень, хватаясь за руки Чонгука, прижимающие его к ледяной стене. — Они бы пришили меня… Глаза привыкли к темноте. Из окна по-прежнему лился слабый лунный свет. Кровать Джиён скрипнула. — Я прощу тебя, — уже спокойнее отозвался Чонгук и прижался к утырку всем телом, чтобы шёпот попадал тому в ухо. — Ты завтра выходишь? Кивни, если да. Хорошо… хорошо-о… я найду тебя там. И всех, кто будет тебе помогать на свободе. Я разрушу церковь. Убью каждую мышь. Я вырежу кишки святому отцу, оберну их вокруг твоей шеи, и ты пойдёшь по улицам Дэвилтауна как чёртова добыча для пацанов Дарквуда. Ты понял? Парень лихорадочно закивал. Его глаза сверкали в темноте. Лунный свет омывал его худощавое лицо. — Я хочу, чтобы ты это усёк, — продолжил Чонгук и стукнул пальцем по чужому лбу. — Вот тут себе забей. Предупреди мышей. — Ч-что… что мне сказать? — Скажи, что Дьявол… — Чонгук прижался к нему сильнее. Его громкий шёпот и смысл его слов заставили Джиён захлопать в ладони.

***

Как только охранники подняли всех привычным стуком дубинок по дверям камер и увели тщедушного паренька из камеры на долгожданную свободу, заключённые потянулись в столовую на завтрак. — Бешеный, стоять! — гаркнул охранник — высушенная мумия. — У тебя свиданка. П-шёл! Ноги едва волочились по каменному полу. Ночной кошмар, где Чонгук в который раз терял Чимина, до сих пор стоял перед глазами. И снова обрыв. Мутная вода. Тотальное одиночество. И жизнь без него, которая на хрен не сдалась. Но именно этот всратый кошмар спас Чонгука ночью. Заставил задыхаться во сне и проснуться вовремя. Живым. Страх снова потерять Пак Чимина никуда не делся. Но хотя бы пригодился. Я больше никогда не потеряю тебя, Прелесть. Сберегу, обещаю. Длинный зал для свиданий, разделённый на две половины высокой металлической перегородкой, выкрашенной в грязно-серый, с пуленепробиваемым стеклом по центру, находился в административном корпусе. Зелёные стены и светлые потолки не давили так, как тухлая серость корпуса, где содержались преступники. Чонгук подошёл к перегородке и наклонился к мутному стеклу, в котором были проделаны мелкие дырочки, чтобы заключённый и посетитель могли слышать друг друга. Пудель лыбился своей дебильной улыбкой, по которой Чонгук, оказывается, скучал. — Что с носом? — с разбегу спросил Чонгук. — И где одуван? Или ты уже ко мне сюда намыливаешься? Имей в виду, я через неделю выхожу. Пудель прикусил щёку изнутри и изогнул брови треугольниками: — Вообще-то, Прелесть постарался. — Побрил тебя, что ли? — искренне удивился Чонгук. — Да, ага, — Пудель стукнул кулаком в стекло. — В нос дал. Одуван я сам сбрил. — Ты ж его хранил как бобёр бревно. Ты это… случилось чего? Пудель кивнул и хлюпнул разбитым носом. — Самоистязание, понятно, — Чонгук указал согнутым пальцем на лицо Пуделя. — А Прелесть крут. Пудель ухмыльнулся и выпучил глаза, делая вид, что пристально смотрит. — Что я вижу, Чон. Ты гордишься им? Ну да, он хорош. Соскучился я по Прелести твоей. Ты обиду не держи, но я его поцеловал. Чонгук выпрямился, даже не пытаясь скрыть раздражения. Мышцы его лица пришли в движение. — Надеюсь, оно прочное, — Пудель постучал по разделяющему их стеклу и махнул рукой. — Да ладно, не кипишуй. Чмокнул в щёчку, — он по-дебильному вытянул губы трубочкой. — Но раз ты после Лефорта собираешься вернуться на «улицы», чтобы встретить верную смерть, то Чимина я туда не пущу. А потом, после твоей смерти, буду долго и нежно его утешать. Чонгук и забыл, что когда-то папаша Пуделя решил приколоться и сделать вид, что собирается выпасть из окна. В итоге, и правда выпал. Благо, выжил. Так что Пудель был генетически предрасположен к идиотским шуткам. — Зря выёбываешься, — Чонгук прислонился к стеклу носом и поманил Пуделя пальцем. Дождался, когда тот подойдёт ближе и тихо сказал: — Тебе нужно бы сходить к нашему очень старому знакомому с крестом в лобешнике и отработать по плану. — По плану? — Пудель обвёл глазами помещение, наткнулся на стоящих у выхода охранников и прикрыл рот ладонью, чтобы тише сказать: — Одному тяжеловато будет. Пацанов нормальных мало. — Возьми кого сможешь. Пудель снова покосился на охранников, стоявших у выхода: — Там новьё стоит. Косого надо, что ли? — Первое дело, а? Спустя столько лет. Пацанов научи. — Слушай, — Пудель опустил глаза в пол, и тут же раздался стук его обуви о металлическую перегородку. — Откажись от того, что там тебе в лысую башку пришло. Гиблое дело, не догоняешь, что ли? Везде дурь запрещена и осуждается. В Дарквуде — нет. Поэтому туристов, — Пудель сделал «кавычки» пальцами, — со всей страны дохрена. Раньше — только те, кто проездом, а щас по своим каналам разнесли и прут толпами. Копы проценты имеют. Там все в теме и в доле. Тут вариант только всем нормальным пацанам и мамкам с пиздюками свалить, да и всё. Мыши насиженное место не отдадут. Если только их столичные за жопу не возьмут. Ты догоняешь или нет? — Это ты не догоняешь, — Чонгук щёлкнул пальцами, чтобы Пудель поднял глаза на него. — Я дал пацанам идею в своё время. От каждого по способностям, ты ж помнишь. И что в итоге? Без меня вы всё похерили. С травой возни меньше, прибыль больше. Причём у всех. Да ещё и каждый день. А не от «дела» к «делу». — Пиздюки нас не поддержали, — Пудель глянул из-под сдвинутых бровей. — Их учили выживать, а не копаться в себе. Бабки предложили — они и раззявили ебальники. Я тоже связался, потому что забухал и хуй положил на жизнь. И на свою, и на чужую. — А мне жизнь моя нужна, понял? — Чонгук упёрся руками в перегородку и глянул на Пуделя исподлобья. — Я для «улиц» делал то, что делал, потому что так я жил. Чем живёшь, на то и пашешь. — Так ты… — Рот закрой, — процедил Чонгук. — Я тебя, конечно, люблю, но за такое жбан разобью. Забыл, куда припёрся? Пудель закивал и сделал крошечный реверанс ладонью: — Дело-дело, я понял. И лоб свой разгладь, а то смотрите, как нахмурился. Молчу я, — он неуверенно и зажато переступил с ноги на ногу. — А то, что ты там говорил… — Пудель завис, кажется, на целую минуту, как будто его на паузу поставили. А потом отвис и дёрнул бровями. — Так, а что надо-то? Кроме того самого? Чонгук хмыкнул и практически одними губами произнёс: — Моя чёрная душа требует праздника. — Так вон оно что, — Пудель разулыбался как маньяк на выгуле. — Так тебе перфоманс нужен? Если что — я в деле. Хочешь, салют бабахну? Чонгук нагнулся ближе к стеклу. Оно тут же запотело, и он нарисовал сердечко: — А че бы и нет? Столько лет прошло, а ты меня понимаешь с полуслова. — Да мы ж одной крови. Главное, ты это… — Пудель прижался к стеклу. — Не забывай меня, ага? — Да никогда. — Хоть улыбнись мне. Прелесть сказал, ты вообще не лыбишься больше. — Не хочу, — Чонгук развернулся к охранникам и кивнул. — Ради меня, — донеслось ему в спину. — Мы же друзья. Чонгук развернулся и прямым взглядом посмотрел на него. — Я скучал, Чон, — серьёзно сказал Пудель и разве что ногой не топнул. — Всё время скучал по тому, какими мы были. И как мы жили. — Последний рывок, друг, — Чонгук неопределённо взмахнул рукой. — Себе возьми тоже. И пацанам… Ты верно сказал — тут только сваливать. — Не увидимся? — Когда-нибудь, возможно. Я бы хотел. Но сначала порешаю с «улицами». Когда охранники, тыча дубинками в спину, уводили Чонгука из зала свиданий, он обернулся и сделал то, чего так не доставало им обоим. Много лет уже. И Пудель улыбнулся в ответ. Охранники, похоже, решили, что кошмарить — это их призвание. Поэтому все считанные метры до выхода из корпуса радовались и приговаривали: «Застрелят тебя, наконец. Вот радости-то будет». И прочую лабуду. Но Чонгук их не слушал. Он шагал по прогулочному блоку и обалдело крутил головой, пока белые крошечные хлопья падали ему на глаза и сразу же таяли. Первый снег. Чистый, лёгкий, не холодный даже. Удивительно рано — даже середины ноября не дождался. И как же охренительно пахло! Зимой. И горы вдалеке, укрытые снегом, стали вдруг выглядеть так же, как и тогда, много лет назад, торчащие острыми пиками в окне той съёмной квартиры. Чимин говорил, что всегда вспоминает осень, когда думает о них двоих. Чонгук же ассоциировал их двоих с зимой. Когда грел ледянющие руки Чимина в своих лапищах. Когда поил его чаем. Когда прятал его под одеяло. Осень и зима — всегда принадлежали им. Чонгук не верил в знаки. Но именно перед самой их встречей за стенами Лефорта спустя так много лет осень вдруг встретилась с зимой. И долбанула Чонгука под дых. Кольнуло его под ребром, будто ещё чуть-чуть и он подохнет, так и не дождавшись свободы. Подохнет, как подыхал тогда, десять лет назад. Стоял под окном Пак Чимина, пока где-то в старой квартире тухла дырявая туша его папаши. А Чимин в окне — беспокойный и красивый, как обречённый ангел, ходил туда-сюда по комнате и ждал. Конечно, он ждал Чонгука. А Чонгук мысленно отрывал его от себя. Подошва ботинок прилипала к асфальту, пока Чонгук уходил — так медленно и нехотя он шагал навстречу Лефорту. Навстречу бесконечным десяти лет без Пак Чимина. Шагал как обдолбанный, потому что окно, где всё ещё стоял Пак Чимин, становилось всё дальше. И всё меньше. Пока не скрылось совсем в тумане города. И демоны в голове очнулись: «Больше его у тебя нет. И никогда не будет. Но ты ещё можешь вернуться. Просто развернись и беги к нему. Он будет тебя ждать. Он ещё не знает, что ты его бросил. И не узнает никогда, что ты вообще собирался это сделать. Просто вернись. Всего-то сотня метров — и он с тобой. Всего-то… Вернись. И забери его в свою несчастную жизнь. Сделай его несчастным! Он ждёт. Он всё ещё тебя ждёт…». Но Чонгук перебирал онемевшими ногами, сжирал губы до кровищи, заламывал руки. И уходил, убегал как побитый зверь. Орал так, будто ноги и руки выдирали на живую. А потом рвал волосы на башке и глядел, как они прилипают к вспотевшим ладоням, пока не долбанулся об пол в съёмной квартире, чтобы затихнуть в позе парализованной улитки. Совсем скоро за ним пришли. Навтыкали так, что кровища хлынула в щели на полу. И утащили в Преисподнюю без человеческой еды и сна. От воспоминаний передёрнуло. Вернулся тот дичайший ужас, та боль, которая долбилась в черепушке и не оставляла годы напролёт. — Прошло всё, — прошептал Чонгук сам себе, когда его оставили в мрачной камере и лязгнули засовом. — На хуй… на хуй. Он здесь. Здесь… здесь. В камере стоял похолодевший воздух. Полутьма окружала Джиён, сгорбившуюся на своей койке. Чонгуку она вдруг показалась очень маленькой и хрупкой. Почти стёртой из этого мира. Он подошёл к Джиён, потянул за руку, поднимая с койки, и поцеловал в холодный, чуть влажный лоб. — Прощай, Бешеный, — сказала она сипло, как будто простудилась. И, опустив голову, смахнула что-то с лица. Затем снова глянула на Чонгука. Её лицо раскраснелось. — Надеюсь, больше никогда не увидимся. Он обнял её и прошептал на ухо: — У тебя были косички? — А? — она приоткрыла рот и умильно моргала, глядя на Чонгука снизу вверх. — Косички заплетала? Когда мелкая была. — И в двадцать лет их плету, — глаза Джиён блестели. Она вроде хотела улыбнуться, но губы будто заклинило. — Мне же… мне же двадцать? Чонгук долгим взглядом смотрел на её бледное лицо, которое уже начали пожирать морщины, и долго молчал. Но прежде, чем Джиён успела проронить хоть одну слезу, он, наконец, отмер и щёлкнул её по носу: — Тебе двадцать, — ответил он уверенно и не дал ей возразить, не позволил сказать, что она не верит ему — игриво накрыл её рот ладонью. — Конечно же тебе двадцать, леди.

***

Дэвилтаун последние три дня напоминал город из иностранного криминального фильма. Мигалки от полицейских автомобилей по вечерам кидали синеватое свечение на бежевые стены пятиэтажек. Серебристые распятия при дневном сером свете поблёскивали с каждой двери, каждой витрины и каждого окна. Жители одевались исключительно в чёрное и перебирали пальцами браслеты из камня. Их губы беззвучно двигались в молитве. Дети с улиц пропали совсем. Остались только вооружённые «огнестрелом» полицейские и вооружённые распятиями и молитвами жители. Бесконечный неубиваемый мышиный поток каждое утро тянулся к своей властительнице, приёмной матери — златоглавой белой церкви, которая своей громадой обещала укрыть их от зла. Истинного зла в лице одного единственного человека. Сумерки плавно накрывали город. Чимин проезжал мимо подсвеченного мигалками патруля и, чуть притормозив, заметил, как один из полицейских при виде него положил руку на кобуру. Все они знали его в лицо. И, конечно, знали, кем он приходится Чон Чонгуку. Просто пока что не было приказа стрелять на поражение. Но это пока. И только у себя дома он выдыхал и валился лицом в подушки. Усталость копилась в мышцах и костях. Но больше всего усталости наливалось в голове. Череп трещал, виски пульсировали. Чимин сжимал их пальцами и представлял, не специально, что в эту самую минуту творилось в Дарквуде. Пудель рассказал, что копы «шныряют по квартирам и ломают всех, кого считают потенциальным приятелем Бешеного». Началась зачистка. «Я дурь больше не толкаю», — сказал Пудель, когда Чимин видел его в последний раз три дня назад. — «И я братан Чонгука. Но меня они не «уберут» пока. Я как приманка, понял? Они думают, что вы с Чоном завалитесь ко мне», — Пудель оглушительно хлопнул в ладони. — «Тут-то они нас с Чоном и вальнут. Тебя только не тронут. Ты из уважаемой семьи». Не тронут ли? Офицер Мун, озадаченный и тучный, бок о бок с хмурым святым отцом вошли в квартиру семьи Пак. Даже не разделись. Вместо этого свалились на диванчик напротив Чимина и глянули на него тем самым взглядом, каким уличают в смертных грехах. — Поедешь его встречать? — без лишних сантиментов спросил офицер Мун. Святой отец, расправив рясу на коленях, принялся нашёптывать молитву. Его жидкая борода шевелилась на круглом подбородке. Тёмно-серый день проникал в квартиру через белые гардины, и каждая вещь в гостиной казалась нарисованной, как в чёрно-белом мультфильме. За окном сгущались грузные почерневшие тучи. Город погружался в мифический полумрак. Люцифер накрывал собой улицы. Но шёл он не из Лефорта. А из притворно-чистой, белой громады с позолоченной головой. Золото поглощало свет. Люцифер праздновал свободу. Совсем скоро любые запреты для него будут сняты. Скоро ему разрешат безнаказанно творить всё, о чём десять долгих лет помышляла его заляпанная смолой сущность. — Это запрещено? — Чимин откинулся на спинку дивана. — Встречать его. — Нет, но ты понимаешь, какая на тебе ответственность? — Ответственность, которую на меня молча возложили вы? — Чимин, сидя на диване, закинул ногу на ногу и с вызовом глядел на офицера Муна. — Чимин… — начал было офицер, но святой отец тряхнул рукавом чёрной рясы, не давая ему договорить. И принялся вибрировать грудным голосом: — Он хочет разрушить всё то, что мы строили долгие годы, Чимин. Он запугал всех, до кого только мог дотянуться из Лефорта, — с вибраций святой отец перешёл на змеиное шипение. — И ладно бы только того бедолагу, который недавно вышел из тюрьмы. Но даже молодого, абсолютно невинного доктора, который его лечил! — И что же Чонгук сказал доктору? — в противовес ему, абсолютно спокойно спросил Чимин. Подрагивающие руки он спрятал под диванные подушки. — Чтобы пятнадцатого ноября тот не выходил на улицу. Полицейские патрули доложили, что в Дарквуде неспокойно. Если мы доверчиво останемся по домам в день выхода Дьявола из Лефорта и с тяжёлой совестью ляжем спать, то можем пропустить самое страшное. Дьявол давно здесь. В Лефорте его никогда не было. — Вы подозреваете, что именно? — Безбожники из Дарквуда придут на наши улицы! — На ваши? — криво усмехнулся Чимин. — Дарквуд — не отдельный город. — Я не об этом, Чимин, — святой отец покосился на маму и отца Чимина, застывших посреди гостиной. Мама казалась напряжённой, а отец — наоборот, умиротворённым, но вены на его руках, сунутых в карманы штанов, вздулись. — Ты прекрасно понимаешь, о чём я. О грабежах, насилии и… возможно, убийствах. Ты хоть понимаешь, с кем ты связался? — Святой отец, — Чимин начинал терять терпение. Ногти заскребли по обивке дивана. — Я понимаю, чем вас так злит Чонгук. Боитесь, что он нарушит ваши планы в Дарквуде? Обидно будет, если кормушка закроется. — Чимин! Отец попытался остановить его взмахом руки, но Чимин заговорил громче, повторив его движение. — Да ладно тебе. Так и будем не замечать слона в комнате? — он снова обратился к офицеру, чьи глаза предупредительно засверкали. — И на отца, которого Чонгук пришил, вам по сути плевать. Подумаешь, минус один дилер. Но главное, что остальные в целости и сохранности. Продажи идут, процент капает, да? Пока святой отец раздувал ноздри как раздосадованная жаба, офицер Мун сжал и без того тонкие губы и приблизился к Чимину, съехав по дивану: — Я покажу тебе кое-что. Это случилось на днях возле администрации. Он достал из кармана пальто телефон, открыл галерею, развернул экран к Чимину и щёлкнул по последнему видео. На экране возникли двое мордатых полицейских, снятых в служебном автомобиле авторегистратором, развернутым в салон. Полицейский, сидевший на водительском месте, потянулся к рулю и щёлкнул рычажком. По всей видимости включил дворники. — Дожди теперь до декабря будут, — сказал второй, усатый, куривший сигарету на пассажирском. Он выдыхал сигаретный дым в дождливый воздух через открытое окно и косился, видимо, на здание администрации города. — Автобус из Лефорта, — буркнул первый и откинулся на водительском сиденье. — Где? — второй посмотрел в лобовое и схватил с приборной доски телефон. Видео закончилось. Офицер Мун щёлкнул на предыдущее видео. На этот раз на экране виднелась дорога в центре старого района и лысые деревья по другую её сторону, где начинался городской парк. Там, возле обочины, стоял белый проржавевший минибас, остановившийся напротив парка. — Освобождённого привезли, — прокомментировал полицейский за кадром. — Всегда снимаю это дело. Эти ублюдки после многолетней отсидки вечно как ужаленные себя ведут. Даже забавно. Из тюремного автобуса вышел худой парень в потёртой джинсовой куртке, явно ему маловатой. Судя по чёткой съёмке, полицейские внимательно наблюдали, как он озирается, намокая под дождём, и сплёвывает на чёрный тротуар. — Куда он попёрся? Точно не в Дарквуд. — В магазин, блядь. Чего ему там надо? — спросил второй голос, принадлежавший полицейскому за рулём. Бывший заключённый и правда дошёл до магазина с канцтоварами, остановился на пороге, чтобы пересчитать те скудные деньги, которые выделялись всем, кто освобождался из Лефорта, и, наконец, вошёл внутрь. Вышел оттуда уже с баллончиком. Подошёл к бежевой стене ближайшего пятиэтажного дома и, даже не озираясь, будто уверенный в том, что делает, распылил краску из баллончика, чтобы вывести чёрным здоровую надпись: «Дьявол возвращается». Полицейский приблизил кадр. С крыш вниз валились потоки воды. Ранний первый снег сменился проливными дождями. Прохожие жались друг к другу и с ужасом разглядывали гнилую улыбку бывшего заключённого. Видео задрожало. Телефон то поднимался, то опускался. Полицейский, пристроив ладонь на кобуре, вывалился из автомобиля. Поток машин, который остановился, потому что мужчина в джинсовой куртке вышел на середину дороги, сигналил и семафорил фарами. — Стой на месте! — рявкнул полицейский. — Он возвращается! — выкрикнул мужчина радостно, широко раскинув руки и подставив лицо проливному дождю. — Он скоро будет здесь! Молитесь! Молитесь! Вода потоками омывала его озарённое лицо. Джинсовая куртка потемнела. Руки, поднятые вверх, дрожали. — Ёбаный ты уро… Офицер Мун поставил на паузу, заблокировал телефон и внимательно глянул на Чимина. — Чон далеко пойдёт. Видимо, у него грандиозные планы. Этот ублюдок сидел с ним в одной камере. — И что? — пожал плечами Чимин и сглотнул тяжёлое раздражение. — Думаете, Чонгук его подговорил сделать вот это? Или же, возможно, этот паренёк просто впечатлительный фанатик. — Так у тебя нет никакой информации? — Не понимаю, о чём вы. — Значит, и в планы его ты не посвящён? Чимин пожал плечами: — Он сказал, что это сюрприз. Святой отец вскочил с дивана и тяжело задышал. Подался вперёд, словно собираясь схватить Чимина за шкирку, но офицер Мун удержал его за край рукава: — Всё хорошо, — Мун поглядел на главу семьи Пак, который уже успел на всех парах рвануть к ним, и повторил, будто убеждая: — Всё хорошо. Мы пойдём. Поговори с Чимином, Мунбин. Мы должны держаться вместе. Этот город выкормил тебя и твою семью. Чимин тоже поднялся с дивана и сложил руки на груди: — Не нужно таких громких слов, офицер. Не город нас выкормил, а мы работали на город и зарабатывали свои кровные. Я вообще не понимаю, чего вы от нас хотите. — Если расскажешь нам то, что знаешь, Чимин, то мы постараемся не стрелять на поражение. Поделись с нами. У тебя есть шанс его спасти. У тебя есть шанс его спасти. Чимин в упор глядел на офицера Муна и дышал с трудом. По спине пробежался колючий холодок. Горло заржавело, и голос осыпался, упав до свиста: — Вам лучше уйти. — Мы уходим, — кивнул Мун и покосился на хмурого святого отца. — А ты, Чимин, подумай, как нам помочь. И я даю слово, что этот выродок Дьявола останется жить. Если же ты оставишь нас в такой сложный для города час, если останешься на стороне Дьявола, то… Он выдержал многозначительную паузу. Казалось, даже воздух в комнате превратился в сталь. — То? — переспросил Чимин, замерев всем телом. Сердце барабанило в груди и стреляло в вену на шее. — То я отдам приказ стрелять на поражение. Офицер Мун и святой отец окинули гостиную и присутствующих идентичными взглядами — твёрдыми, тяжёлыми. Далёкими от всего святого. Почти демоническими. И выползли из квартиры, тихо прикрыв за собой входную дверь. Чимин, стянул с лица очки, кинул их на журнальный столик, мигом рухнул на диван и медленно выдохнул. Лоб вспотел, стало вдруг очень холодно. Темнота с улицы забралась в его голову и потушила ту яркую радость, которая плавала там при мысли о скорой встрече с Чон Чонгуком. Не позволяй им лезть в твою голову. Не пускай их в свою душу. Они всё испортят. С улицы слышался шелест колёс, разрывающих лужи. Звуки полицейских сирен перетекали из одного уха в другое. Чёрное небо сгущалось и сжималось как смятая в кулаке скатерть. Мама нависла над Чимином, но он покачал головой, мол, не сейчас. Дай выдохнуть, мам. А потом ещё долго лежал и разглядывал заставленную, захламленную гостиную, любимые диванчики, разделённые журнальным столиком, свою детскую фотографию над телевизором, старый будильник с резными стрелками, широкое окно со следами скотча от новогодних наклеек, дверной проём на тесную кухню, деревянную лестницу наверх, в его комнату под самой крышей, где он прожил всю свою жизнь. А там, за лестницей — родительская просторная спальня… Будто в последний раз — последний взгляд на дом, любимый с детства. И лица родителей из недавних воспоминаний, освещённые тем солнцем, какое выходит поздней осенью сразу после дождя и светит в окно бледным свечением. В последний раз… — Не встречай его, — прошептала вдруг мама надрывно и дёрнулась было к Чимину, но отец остановил её, приобняв за плечи: — Ты ведь знаешь, он пойдёт, Юнджин. — Со мной всё будет нормально, — устало улыбнулся Чимин и сам подошёл к родителям, чтобы обнять их обоих сразу, заграбастав двумя руками. — Я ведь буду с Чонгуком, поэтому со мной всё будет в порядке. — Сын, — пробормотал отец ему в макушку, — где бы вы не оказались оба, дай нам знать, где ты. Чтобы мы пришли. Я приду сразу же. Чимин отстранился и заглянул в их беспокойные глаза. Глаза родителей, которые ничего в жизни не боялись сильнее, чем потерять своего ребёнка. И в этих глазах было всё: бескрайняя нежность, острое волнение с вкраплением сильнейшего страха и то тепло, которое они дарили своему сыну ещё до того, как этот сын сквозь мамин живот впервые пнул прижавшегося отца пяткой в ухо. Но самое главное — в родительских глазах не было разочарования. Они не сказали в тот вечер о том, что чувствуют. Но Чимин видел то самое, безусловное, в их глазах. Поэтому тихо прошептал в ответ: — Я вас тоже очень-очень люблю. Уже поздним вечером, когда луна глядела в окно, а Чимина знобило под одеялом, зазвонил телефон. «Детка Линни». Чимин не успел ничего сказать, как Линни защебетала: — Чимини! Чонгук завтра выходит, да? Будь осторожен! — Ты где? — прошептал он. — Я из квартиры выйти не могу! Чёртовы набожные ублюдки забаррикадировали подъезд. Сидят и трясутся, типа завтра начнётся Армагеддон и весь Дарквуд хлынет сюда. Ну разве не идиоты?! — В смысле забаррикадировали подъезд? — Чимин рывком сел на кровати. Одеяло сползло с его голых плеч. — Дверь заперли? — Ну не совсем, — послышался лёгкий топот. Видимо Линни босиком прошлёпала к двери. — Сидят прям в подъезде и гундят. Нет желания спускаться туда — задолбают речами и крестами обвешают. Ну их в жопу! Ты напиши мне завтра! Обязательно! И скажи, где вы с Чоном осели в итоге. Да и вообще, — тон голоса Линни изменился. Она стала говорить тише, с дрожью, словно Чимина в этом мире больше не существовало. — Просто… я буду скучать. Мне так страшно… «Мне тоже», — не сказал, но подумал Чимин. И просто начал болтать об отвлечённой ерунде, о закрытом тату-салоне Линни и о том, как пацаны из Дарквуда тащатся к ней домой, чтобы разукрасить себя. И вроде отвлечённые темы помогли. И ему, и Линни. Когда её голос потускнел, и она мерно задышала в трубку, провалившись в сон, Чимин сбросил вызов и прочитал новое сообщение от Джейки: «Я только сейчас поняла, что уже завтра ты поедешь за Чоном. Линни сказала, что там у вас полный пиздец и копы на каждом углу. Но я уверена, что Чонгук не даст тебя в обиду. Ты ведь понимаешь. Он десять лет в Лефорте просидел, чтобы тебя никто не тронул. Разве что-то изменилось в нём?». Ничего в Чонгуке не изменилось. Но Чимин дал понять, что пойдёт с Чонгуком куда угодно. Даже в Ад. И Чонгук это принял. Поэтому всё, что Чимину оставалось, — впитывать в себя их последние минуты рядом. Для чего? Скоро их, возможно, не станет вовсе. Да потому что надеялся на жизнь после жизни. Ну или просто на жизнь. Надежда умирает… Нет, надежда не умирает.

Ещё за пару дней до освобождения Чимин, утащив Чонгука в слепую зону склада, просто обнимал ладонями его щёки. А Чонгук ластился и гладил губы Чимина большим пальцем. День выхода Чонгука из Лефорта — их последний день? Как перестать разглядывать его? Впитывать в себя его образ. Все его белёсые шрамы, тени под глазами от постоянных недосыпов. Его сведённые к переносице брови. Расширенные зрачки, которые топили своей чернотой тёмно-карий. Блики от желтоватой лампы в его глазах. И снова, как в тот раз в больнице, порозовевшие кончики его ушей. Как перестать вдыхать его запах — мыльный с сигаретным. И трогать его плечи, в которых пряталась вся его сила и куда можно было уткнуться в любой момент, подышать им и перевести дыхание. И все проявления Чонгука: как он смотрел на Чимина, как говорил, как улыбался одной стороной губ, как хватал Чимина в охапку, потому что тупо не понимал, как они вообще могут стоять так далеко и не касаться друг друга. И как он сначала целовал с напором и наглостью, а потом тайком трогал свои губы пальцами. Так красиво. Никто так больше не умел. И Чимин утопал в Чонгуке настолько же глубоко, насколько и Чонгук утопал в нём. Разные и похожие одновременно. Как жаль, что нельзя целую вечность просто любить. Вместо этого им всегда приходится сражаться. Чимин так чертовски устал! Чонгук что-то задумал, но задуманное до последнего держал втайне. Только попросил накануне кое-что, отчего Чимин обомлел. И не сразу понял цель Чонгука. Но спрашивать лишнее не стал, потому что безропотно доверял. — Я сделаю, — кивнул и улыбнулся в ответ на улыбку. — Я кое-что возьму с собой, когда за тобой приеду. — И что же? — глаза Чонгука были чуть прикрыты, пока он склонялся то в одну, то в другую сторону, чтобы прихватить губами мочки ушей Чимина. — У тебя свои сюрпризы, у меня — свои. — Прелесть, — промурлыкал Чонгук, игриво бодая Чимина лоб в лоб. — Ты чего такая прелесть? — Когда ты стал таким игривым? — спросил Чимин и накрыл пальцами губы Чонгука. И тот притворно нахмурился. — Куда делся Бешеный? — Увидишь его, — прошептал Чонгук ему на ухо, — когда останемся наедине. Не здесь. И вот теперь оставалось дождаться утра. И сквозь наэлектризованный от ненависти воздух города добраться до места долгожданной встречи. Рано утром Чимин приехал в Лефорт, чтобы забрать ноутбук, который оставил у себя в кабинете. Зелёные стены навевали тоску — не больше. Это место так и не стало для него привычным. — Уже уезжаешь? — спросил Хёншик, как всегда явившийся будто из ниоткуда. В его голосе слышалась грусть. — Навсегда, да? — Что? — не понял Чимин, выдернутый из странной дрёмы. — Ты же из-за него работал здесь? — спросил Хёншик и сам себе ответил: — Из-за него. И кстати теми духами я больше не пользуюсь, заметил? Чимин внимательно глянул на него: — Спасибо тебе за всё. Хёншик пожал плечами и даже покраснел: — Да я ж ничего не сделал. — Ты был рядом, — Чимин обхватил его запястье и слегка сжал. Он не знал, сколько Хёншику лет, но выглядел тот очень молодо. Его свежее румяное лицо пышело здоровьем и немного безбашенностью. — Спасибо, что оставался на моей стороне, когда мне это было очень нужно. Ты — ценный. Просто знай это. — Да я… — Хёншик смущённо погладил свою шею. — А ты это… прям всё? Чимин кивнул: — Прощай. Только, пожалуйста, не будь, как они… все, — он потрепал Хёншика по жёстким, торчащим ёжиком волосам и быстрым шагом направился на выход. И в спину ему донеслось тихое, но уверенное: — Никогда.

***

Хмурое небо клубилось над головой, собираясь пролиться дождём. Под ботинками хлюпал приличный слой грязи. Промозглый ветер забирался за шиворот и обжигал холодом шею. Чимин вдохнул сырой воздух с едва уловимым запахом далёкого снега и поднял голову. Заострённые наблюдательные башни Лефорта величественно вонзались в тучи. Голова прикипела к шее, повинуясь приказу не оборачиваться на город. Там ждали мыши с распятьями наперевес. Ждали автомобили с синими полосами и мерцающими мигалками. Ждало оружие, готовое спустить обойму за обоймой. Будущее только не ждало. Спину колол холодный пот. Тяжёлые ворота Лефорта распахнулись, и на долгое мгновение Чимин забыл про первобытный страх смерти. Перед ним стояла жизнь. Чон Чонгук — своей расхлябанной походкой и с ленивой полуулыбкой шёл, не отрывая взгляда от Чимина. То ли смеялся, то ли просто так радовался одними лишь чернющими глазами. Потрёпанная кожаная куртка не сходилась на его груди, а потёртые джинсы опасно натянулись на бёдрах. — На тебе одежда не лопнет? — посмеиваясь, спросил Чимин. — Ну хоть кроссовки впору. Чонгук остановился в метре, будто привыкший, что подходить нельзя — заорёт сигналка. Сощурился, глядя на бледное солнце, на миг показавшееся из-за туч, поставил ладонь козырьком, разглядывая Чимина. И, наконец, улыбнулся. И не просто «как-то тепло» или даже нежно. А улыбнулся той улыбкой, которую Чимин ни разу не видел в Лефорте. Но видел раньше. Давно. Десяток лет назад. Будто как только стены тюрьмы остались позади — все маски оказались сброшены. Прошлое и будущее сошлись в одном мгновении. Вернулось что-то давно утраченное. Чонгук сел в Хёндай, не отрывая взгляда от Чимина, наблюдая за тем, как тот залез следом, завёл мотор и откинулся на сиденье. Теперь они молча улыбались друг другу. Слепое солнце оседало в глазах Чонгука, делая их светлыми. Переливалось в его чуть отросших волосах. Где-то на кончиках волос. Морщинки рядом с его сощуренными глазами намекали на непростую жизнь. Но его красота никуда не делась. — Поехали, Прелесть? — Всё будет хорошо? — спросил Чимин, выруливая на дорогу. Он то и дело поглядывал на Чонгука, который не переставал светиться. — Остановись, — твёрдо сказал Чонгук. — А? — Притормози вот тут, — он неопределённо указал на обочину пальцем. Хёндай скрипнул тормозами. Чимин по инерции подался вперёд, но ремень кинул его обратно. Затылок тут же прижался к подголовнику. Волосы оказались зажаты в пальцах разгорячённого Чонгука. Чимин вдохнул загустевший воздух через нос и подался навстречу твёрдым губам, которые силой раздвигали его собственные. Сдавленно застонал и приоткрыл рот, позволив проникнуть внутрь, плавая в дурмане. Он принимал язык Чонгука с жаждой, сам подавался к нему и хватался за чужую мощную шею, просто чтобы удержаться прямо и не приложиться виском о стекло. Пальцы Чонгука по-прежнему сжимали его волосы до заметной боли. Чимин ощущал себя в тисках. Желанным и любимым. Того, кого хотят настолько, что нету сил терпеть. Ощущал себя Ангелом, которому так долго и преданно преклонялся Дьявол из Лефорта. Сумасшедший поцелуй закончился внезапно. Чимин потянулся следом за влажными губами Чонгука и простонал разочарованно, будто эти губы его предали. — Поехали? — прошептал Чонгук и погладил Чимина по щеке. И посмотрел так, как смотрят на тех, кому умиляются. Кого обожают. С чуть склонённой к плечу головой. На его носу белел маленький шрам. На щеках — тоже россыпь таких же, едва заметных. А пахло от него чем-то знакомым. Удивительной для Лефорта чистотой. — Обломщик, — Чимин хмыкнул в губы, которые растянулись в хитрой улыбке. — Поехали. Они неслись в Хёндае к Дэвилтауну, искоса поглядывали друг на друга с невероятно довольными лицами. Чимин ощущал, как из него сочилось счастье вперемешку с вот-вот зарождавшейся тревогой. Неприветливый город ждал их. И портил этот день, ради которого они оба жили последние десять лет. Всем фанатикам этого города поперёк горла стояла их встреча. Всем им потребовалось за ней наблюдать. Бояться её. Ненавидеть её. И на короткий миг Чимин подумал, что, возможно, им встретиться было не суждено. Этой встречей, своим устройством на работу в Лефорт, Чимин нарушил какой-то порядок вещей во Вселенной. И Вселенная их за это наказывала. Слишком уж жестокое наказание — грядущей смертью, не правда ли? Какого чёрта? А потом руки Чимина чуть выше запястья коснулись тёплые пальцы. На виске осело горячее дыхание. И жар тела Чонгука проник в Чимина, успокаивая. Он здесь. Он рядом. Чон Чонгук рядом… рядом… рядом. Впереди стелилась дорога, и взгляд Чимина был прикован к ней. Но как только они въехали в город — раздался грохот, проникший даже сквозь закрытые окна Хёндая. Что-то задребезжало и засвистело. Серое беспроглядное небо озарилось ярчайшей разноцветной вспышкой. Одной, второй, третьей. Со стороны церкви громыхал салют. Белая громада освещалась бликами радуги. Чимин сбавил скорость и, проезжая мимо администрации, с открытым ртом глядел на церковь. — Остановись здесь, — хрипло и тихо попросил Чонгук и сжал запястье Чимина, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони. Салют затих. Вдалеке кто-то закричал, раздался свист и гогот, а следом — вой полицейской сирены. Чимин затормозил прямо у поворота в Дарквуд и вцепился в руль, чуть не выдрав его с корнем. Теперь они оба смотрели на поворот, ведущий к пустырю. Там, чуть дальше — Дарквуд. Место, где когда-то родился человек, учивший уличных пацанов не заниматься разбоем, прививал им хоть какие-то понятия. И человек этот мог спасти церковных мышек от расправы. Но потом этот человек убил Дьявола. И в глазах мышек — стал новым Дьяволом. Чонгук прав: «Фанатикам необходимо зло. Когда их подданные в страхе — ими легче управлять. Зло должно существовать в умах мышей всегда. И зло это обязано быть наказанным. Показательно наказанным». Только Чонгук — не жертва. Жертвы те, кто верят в истинное зло в его лице. Потому что не умеют анализировать, не способны разбираться в происходящем. И поэтому каждый из них потенциально рискует оказаться тем самым следующим злом. Вой полицейских сирен не утихал. Поверх него лёг человеческий гул, будто кто-то переругивался за ближайшими домами. — Что происходит в городе сейчас? — Чонгук обхватил щёку заворожённого Чимина и повернул его лицом к себе. — Жители напуганы, — затараторил Чимин, глядя ему в глаза. — Все ждут тебя и боятся. Полиция усилила патрули. Ещё вчера, кстати. Говорят, в головном отделении всю ночь глаз не смыкали. — Как думаешь, сколько они так простоят? — Чонгук же, напротив, говорил спокойно, почти мурлыкал. И заговорщически сверкал глазами. — Патрули. И мышки в домах… ждут прихода ночи? Странно, что окна не заколотили. Думают, что скоро в Старый и Новый районы хлынет толпа пацанов с «улиц» со мной во главе. — До утра все не сомкнут глаз, — задумчиво протянул Чимин. — Они боятся. И ждут, пока копы тебя пристрелят. Чонгук невесомо провёл костяшками пальцев по его щеке. — Я сказал тебе недавно, что мы с тобой будем всегда. В сумасшедшем бреду или в другом мире. — В другом мире, — зачарованно пробормотал Чимин. Улыбка уже почти тронула его губы, но неожиданно он как сквозь толстый слой воды услышал свист. Что-то полыхнуло и салон озарился вспышкой. Дуло пистолета сверкнуло вдалеке. Пуля летела на поражение. Раскалённая, с запахом пороха. И аккуратная дырочка появилась вдруг на лбу Чонгука. Пуля пролетела сквозь самого Чимина. Он не видел, но знал, что в его голове сейчас точно такая же рана с идеальными краями. Бескровная, чуть обугленная. — Прелесть, — шёпотом позвал Чонгук и выдохнул в губы Чимина. — Ты побледнел. По чёрной дороге всё также двигались редкие автомобили. Несколько запоздавших прохожих, опустив лица, бежали по тротуару. А лоб Чонгука сморщился в сомнении и тревоге. Идеально чистый лоб. Невероятно живой. — Всё хорошо, — сухие губы Чимина тронула едва заметная боль, когда он попытался улыбнуться. Его не пугала скорая смерть. Пугало лишь то, что другого мира по ту сторону смерти могло не быть вовсе. И они с Чонгуком просто отключатся как вырубленные из розетки компьютеры. И не существует на самом деле никакой иной жизни. Они просто померкнут. Оба. — Понравился салют? — голос Чонгука звучал умиротворяюще спокойно. — Мышки в шоке, — Чимин хмыкнул, но не услышал сам себя. Кровь бурлила в жилах, и её шум заглушал не только голос Чимина, но и его мысли. — Ты готов к другому миру? — А он существует? — Конечно. Я обещаю тебе его. Ты мне веришь? — Верю, — не задумываясь ответил Чимин. Чонгук приблизился к его губам и легко поцеловал своими сухими: — Тогда гони. — Что? — не понял Чимин и с трудом разлепил глаза. — Гони на выезд из города, Прелесть. — А Дарквуд? Ты же собирался… Не договорил, во рту пересохло. Чонгук пожал плечами: — Не собирался вообще-то. Нет, когда-то давно собирался. Когда думал, что тебя… — он запнулся и прокашлялся. — Что тебя не будет со мной. — В городе сейчас хаос, — пробормотал Чимин. — Из-за тебя. Они уверены, что ты придёшь. Чонгук довольно оскалился: — Та-ак, блядь, забавно наблюдать, как сжалось очко у всего города. К неожиданности Чимина, Чонгук запрокинул голову и громко расхохотался, с силой ударяя ладонью по приборной доске. Губы Чимина непроизвольно растянулись в улыбке: — Ты обманул их? Специально? — Неплохо они все пересрались, — Чонгук сполз по сиденью ниже и лениво потянулся. — Целый театр устроили с патрулями и крестами по всему городу. — Ты правда не пойдёшь туда? В Дарквуд. К полицейским. — Да на хуй они мне нужны! — Чонгук склонился к Чимину и, подцепив пальцем его подбородок, чмокнул в губы. — Мне нужен ты. И это вот всё и для тебя тоже. Ну ладно, поигрались и хватит. Гони, Прелесть. Чимин пригнулся, чтобы разглядеть очередную вспышку салюта: — Это Пуделя работа? — Я его не заставлял, если что. Так мы едем или подождём, пока нас пристрелят? Чимин дал по газам, едва не вырулив на встречную полосу. Впереди показалась белая церковь, возле которой собрался народ. Люди держались за головы, переговаривались, распахивали глаза и потрясали руками. На белом теле церкви, пересекая высокие закруглённые сверху двери, алели огромные буквы, выведенные краской из баллончика: «Дьявол жив, ублюдки!». Мимо проносились дома, зашторенные окна, чёрный тротуар и наверняка закрытые на замки подъездные двери. Когда закончился город, вдоль дороги встали деревья с жёлто-красной листвой на фоне серых гор. И невероятно безоблачное голубоватое небо. — Достань там, — Чимин, не отрывая взгляда от дороги, указал подбородком куда-то назад. — Что там? — Чонгук, кряхтя, перегнулся на заднее сиденье и достал из чёрного рюкзака термос. — Это то, о чём я думаю? — Ага, чаёк. Крышка от термоса полетела куда-то на пол. Чонгук удобнее уселся на пассажирском и медленно, причмокивая, принялся пить тёплый сладкий чай. Чимин с удовольствием косился на него и не мог унять дурную улыбку. — Кстати, — Чонгук причмокнул, будто пытался распробовать все оттенки вкуса обычного чёрного чая. — Ты сделал, что я просил? — Ага, — Чимин, щурясь, глядел на чистый горизонт. — И девочек попросил, и Пуделя. Он, наверное, Косого напряг. — Отлично. Значит, журналюги уже там. Попозже радио включим. — Думаешь, сработает? — Это ж журналюги. Конечно! Тормозни вон там, — Чонгук указал на старый покосившийся сарай, стоявший у дороги в десятке километров от черты города. — Это мне уже совсем не нравится, — Чимин остановился и схватился за пояс штанов Чонгука, когда тот попытался выбраться из Хёндая. — Всё нормально, Прелесть, — Чонгук ласково погладил его ладонь. — Я туда и обратно. — Зачем это? — Эй, — Чонгук выбрался из автомобиля и согнулся, чтобы приблизиться к лицу Чимина. — Я вернусь, ладно? В той развалюхе для меня кое-что припрятали. Чёрная дорога, дальним своим концом нырявшая промеж гор, оставалась пустой. Ни единого автомобиля. Время приближалось к полудню, и скупое солнце бросалось в глаза. Чонгук вернулся с серым плотным пакетом в руке. Устроился на пассажирском и кинул пакет на заднее. — Поехали. — Говори сразу, что там, — Чимин вцепился в руль и сканировал безмятежное и даже какое-то чересчур счастливое лицо Чонгука беспокойным взглядом. — Это на первое время. Потом глянешь. — Я реально поверил в то, что ты вернёшься в Дарквуд. Как же хорошо… — Чимин вздохнул с облегчением. Его грудь распирало от задушенного счастливого крика. — Меня прессовали, Прелесть, когда я пытался сделать лучше. Но когда всё стало только хуже — мышей этот расклад устроил больше. А пацанам… новое поколение, блядь, быстрый заработок и на хрен напрягаться. — Разве кто-то их учил жить по-другому? — А меня? — удивлённо спросил Чонгук. — Меня разве учили? Однако ж по-другому я жить хотел. А им оно не надо. Но я не говорю, что не вернусь. Однажды, возможно. Как только хоть что-то в свои тридцать лет сделаю для себя. И кем-то стану. — Станешь, — подтвердил Чимин. В Чонгуке он ни на секунду не сомневался. Хватка, как у бульдога — это про него. — У тебя есть не только Дарквуд. И не в нём твоя жизнь. Она у тебя своя, отдельная. Да, делай для себя, — Чимин на миг перевёл взгляд на Чонгука. И сказал нежно: — Делай со мной. Когда-нибудь ведь нужно становиться счастливым. И научиться спокойно спать по ночам. Не бояться, что тебя прикончат, пока ты будешь смотреть сны. — Я много чего хочу сделать вместе с тобой, Прелесть. А «улицам» будет урок. Глядишь, пацаны поймут, как любого из них прессанут, чуть что. И, может, когда-нибудь на «улицах» родится другой Чон Чонгук, который моих ошибок не совершит. И вообще, я все десять лет в этой ёбаной тюрьме жил с демонами в башке. И с тобой, — Чонгук посмотрел на Чимина и уже тише добавил: — Ты тоже был в моей башке. — И как там твои демоны? — Чимин легонько ткнул Чонгука пальцем в щёку. — Их не существует. А ты — да. Хотя я думал, что для меня — уже давно «нет». Но вот ты здесь. И мы едем куда-то вон туда. И совсем скоро куда-то приедем. Снимем хату, останемся вдвоём. Ты не поверишь, но я фантазировал об этом. Я как подросток сопливый всё представлял и представлял, как захожу домой, а там — ты. Просто фантазия сопливая, понял? Тупо фантазия. Чимин улыбнулся и поёрзал на сиденье: — Не могу поверить, что скоро мы будем где-то жить. Вместе. Чонгук пожал плечами: — Хотя я мог бы стать дохлым героем «улиц». — Не поверишь, но я готовился умирать вместе с тобой. Ты сказал, что мы будем вместе в «другом мире». — Ты думал, я тебе подохнуть предлагаю? — глаза Чонгука смешно округлились. Чимин промолчал, только кивнул. — Нет, Прелесть. Ты будешь жить. Долго и счастливо. — А как же «спасти Дарквуд»? — Чимина не волновал ответ на этот вопрос, но он напросился сам собой. — Я спасал «улицы», потому что жил ими. Придумал все эти пацанские правила, из-за которых мы с тобой… ну ты понял, — Чонгук сильно зажмурился на миг. — Я думал, что обязан. Но ошибся, потому что, спасая других, проебал самое важное для себя — тебя, Прелесть, — он помассировал глаза пальцами. — Не то я спасал… не то. — Так куда мы едем? — решил сменить тему Чимин. — Да куда захочешь. Но куда-нибудь подальше. Есть же город, куда ты давно хотел поехать, а? — В столицу? — неуверенно спросил Чимин. — Отличный выбор. Там легче затеряться. — Затеряться? — Чимин развернулся к нему, слегка подпрыгнув на сиденье, но тут же вернул внимание дороге. — Что в том пакете, Чон Чонгук? — О-о-о, — теперь лицо Чонгука озарилось ленцой, будто после тяжёлого, но очень продуктивного дня. — Обожаю, когда ты такой строгий. Возьми и глянь, что там. Чимин мигом сунул руку назад и положил пакет себе на колени. Спешно его развернул одной рукой и почувствовал, как собственные глаза лезут из орбит. — Откуда это всё? — Там немного, — будто отмахнулся Чонгук и загрёб ручищей несколько пачек. — Миллионов двадцать вон. — Ты не ответил мне, откуда это? — От самого богатого ублюдка Дэвилтауна. — Вы что, ограбили святого отца? — Чимин моргнул несколько раз шокировано. — Опять?! — А что такого? Мы его давно не грабили. Лет одиннадцать назад в последний раз. Да и бабки эти — не его честно нажитые. А вот нам с тобой они пригодятся. — Пудель с пацанами? — понимающе закивал Чимин, разглядывая каменистое поле из своего окна. — Ну да. У них тоже часть нехилая. И они тоже скоро свалят. Так что, глядишь, встретимся ещё с нашим одуваном. Так что… как там говорят: не можешь изменить место — просто найди другое. — Так не говорят, — покачал головой Чимин. — Не-а, не говорят. — Нет? — Чонгук сделал вид, что удивился и снова отпил чая. Тусклое солнце отражалось от глянцевой поверхности термоса и слепило Чимина сквозь очки. — Ну да и похуй. — Ты говорил, что если бы я не пришёл работать в Лефорт, то ты бы передал мне что-то через Линни. Ты про это говорил? — Да, про это. Никто бы не узнал, что эти бабки у тебя. Никто бы на тебя не подумал. И ты бы уехал в ту жизнь, какую всегда себе хотел. Подальше от этого всратого города. Горная цепь становилась всё ниже. Асфальт — светлее. Город под вздутой серой крышкой неба остался далеко позади. А в салоне Хёндая так сильно и расслабляюще пахло Чон Чонгуком. Хотя, судя по вдумчивому дыханию Чонгука, лично для него запах тут витал совершенно иной — вкусный и ангельский. «В столице», — написал Чимин сообщение отцу. Скопировал и отправил Линни. Знал, что они удалят как только прочитают. И совсем скоро они увидятся. Обязательно увидятся. — Я нашёл тебе работу, — решил сознаться Чимин. — Ну это на первое время. И сам куда-нибудь устроюсь. — Мы выплывем, Прелесть, — Чонгук снова положил свою ладонь поверх ладони Чимина. — Я бы это… денег бы заработал и вложился бы в секцию какую-нибудь. А пока что ни ты, ни я, ни мои пацаны ничего сделать не смогут. Власти в этом сраном городе у нас нет. Но… Чонгук сделал многозначительную паузу. — Но? — Но эта власть есть у тех, с кем я просил тебя связаться. Ты молодец, Прелесть. — Думаешь, уже передают? — Чимин принялся нажимать на кнопки радио. После недолгого шороха радиопомех послышался бодрый голос радиоведущего: «Согласно полученной информации из анонимных источников в небольшом городке на севере страны — Дэвилтауне, построенном для работников тюрьмы строгого режима, образована религиозная секта, которая держит жителей в страхе и угрожает расправой всем, кто идёт поперёк её законов. Также мы получили информацию, что в отдельном районе Дэвилтауна процветает наркоторговля. Жителей района отрезали от остального города, лишили пособий, работы и гарантированного государством среднего и высшего образования. Наши корреспонденты сейчас находятся в Дарквуде — в том самом районе Дэвилтауна. Полиция организовала здесь засаду. Согласно полученной информации от другого анонимного источника полиция намеревается избавиться от одного из жителей города, который сегодня выходит на свободу из тюрьмы Лефорт. Причина заключается в инакомыслии бывшего заключённого и его нежелании следовать законам местной религиозной секты…». Чимин переключил на другую радиостанцию: «Нам продолжают поступать сообщения из различных анонимных источников, в том числе о пытках в тюрьме Лефорт, жестоких дознавательных действиях со стороны городской полиции и о местной психиатрической лечебнице, где якобы содержат подростков, нарушающих правила и порядок города Дэвилтаун…». Третья радиостанция тоже не разочаровала: «Офицер городской полиции давать комментарии отказался. Администрация Дэвилтауна закрыта, наши корреспонденты не смогли дозвониться… … Час назад мы связались со столичным офисом полиции, где в скором времени обещали сообщить о сроках грядущей проверки…». — Наслаждайтесь, — разулыбался Чонгук и что-то недоброе сверкнуло в его взгляде. — Дьявол вернулся. В зеркало заднего вида больше не виднелся «тот город». Большая ладонь Чонгука лежала на бедре Чимина. Чонгук смотрел вперёд. Улыбка всё ещё не сошла с его сухих губ. Почему его губы так быстро высохли? Нужно снова остановиться и как следует их покусать. Там, в «том городе», их всё ещё ждали церковные мыши с распятьями наперевес. И всё ещё ждали автомобили с синими полосами и мерцающими мигалками. И ждало оружие, готовое спустить полные обоймы. Но теперь они оба могли сказать совершенно точно — это всё позади. Впереди их ждало будущее, которое у них определённо было.