Пастис

Министр Минчум повесился у себя в кабинете. Прямо на Рождество. Странный способ самоубийства для волшебника, конечно, но отчаяние свойственно всем людям. В министерстве уже давно замечали за ним сильную… подавленность. Излишнюю мрачность. Когда Юэн бывал у него в кабинете по рабочим вопросам, все вокруг было погружено в тревожный сумрак. Многие судачили о том, что пора бы Минчуму в отставку, а пост министра надо срочно отдать Краучу, уж он-то быстро поставит Пожирателей смерти на место. Крауч и так уже, будучи главой отдела магического правопорядка, узаконил и убийства преступников, хоть это не поощрялось по-прежнему, и использование непростительных заклинаний к ним. В том числе для получения информации. Пытки, проще говоря. Что же будет, если он станет министром? Хотя его нововведения определенно оказались эффективными в борьбе с Пожирателями смерти. Был и второй кандидат — менее любимый в министерстве, но зато снискавший любовь общества. И этот кандидат Юэну нравился еще меньше, потому что это, разумеется, была Милс. От мыслей, что она станет министром, его бросало в холодный пот. Не потому что он считал, что она не подходит для этой роли, нет, она определенно подходила гораздо больше, чем Крауч. Но потому что тогда она точно будет целью номер один для Волан-де-Морта. Пассивный министр Минчум не представлял особой угрозы. Он пытался что-то там делать поначалу, но чем больше было промахов, тем меньше он вмешивался в войну с Пожирателями, бросая на охрану Азкабана все больше и больше дементоров, которые потом переходили на сторону врага. Вот с дементорами он и возился постоянно. Поэтому на его жизнь почти не покушались. Если же Милс станет министром, то это будет финита ля комедиа. Юэн возвращается в съемную квартиру в расстроенных чувствах. Он проклинает Грюма за то, что этот старый пердун не смог придержать свою новость хотя бы до следующего дня. Нет, надо было прийти и принести всем кусочек говна на праздник. Грюм всегда такой был — вредный старикан, которого хлебом не корми, дай обстановку нагнести. Все разошлись после этого почти сразу: засобирались, протрезвевшие и погруженные в горькие думы, наспех попрощались с Фрэнком и Алисой, да отправились по домам — думать свои горькие думы дальше. Надо будет навестить Милс на днях или хотя бы письмо отправить. Юэн уже собирается ложиться спать, разбирает постель, стараясь не думать о том, что может увидеть во сне. Выпивает еще немного огневиски — со спиртным засыпать легче и иногда это спасает от кошмаров. — Герда забрала даже Кая, разве это справедливо? — раздается у него за спиной. — Кто здесь? — Юэн резко оборачивается, выхватив из кармана волшебную палочку. В комнате никого нет. Но он ведь только что слышал… Детский голос. Прямо здесь, черт побери! По центру комнаты! Юэн выходит из комнаты, проверяет замок на входной двери, окна, осматривает маленький закуток, заменивший ему кухню. Нигде никого. «У Снежной королевы один только Кай, и ее не любит никто», — а это уже всплывает в голове, но все тем же детским голосом. Откуда это? Кто это сказал? И почему ему так ужасно плохо от этих тоскливых слов? Наверное, это когда-то говорила мама. А голос… ну, детский, женский, пойди разбери. Он уже не уверен, что слышал. Юэн садится на кровать, массируя пальцами виски. Может, все это просто какой-то побочный эффект от того, что сделали с его памятью?.. Наверняка. Но вместо того, чтобы спать, Юэн до самого рассвета упрямо читает какую-то старую книжку, взятую у хозяйки. Про волшебных флибустьеров.

***

Как Юэн и боялся, Милс действительно готовили к должности министра магии. Ну или скорее к роли подставного лица, на время. Пока с ней что-нибудь не случится. Они сидят снова в гостиной у Багнолдов, пока Реджинальд делает ужин. Камин потрескивает, обдавая замерзшие руки и ноги теплом. Милс плохо себя чувствует, но оно и понятно. Кто будет хорошо себя чувствовать в такой ситуации? — Выборов не будет, потому что у нас сейчас такое, как выразился Крауч, «особое время»… — И он вот так просто отдает тебе должность министра? — Юэн испытывает сильное раздражение и никак не может успокоиться. — Да. Крауч рассчитывает, что он будет руководить мной и министерством в мое отсутствие, — Милс надменно хмыкает. — Его назначат первым заместителем министра магии. Дерьмо, блин. — А что говорит Дамблдор? — А что он может говорить? Он ожидал такого исхода, и это вполне соответствует его планам. Дамблдору, конечно, первым делом предложили должность министра, но такие люди предпочитают править миром… чужими руками. — Твоими руками, ага. Это ж гребаный Дамблдор. Он должен понимать, как сильно подставляет ее, как заставляет рисковать. Или он считает, что тут все равно дела уже хуже некуда? Когда-то, когда Фрэнк рассказывал о планах Дамблдора на Милс, Юэна разбирала гордость и радость за нее. А сейчас все эти наивные юношеские мысли тупо идут лесом. — Знаешь, я всегда об этом мечтала, еще когда была маленькой. Думала, что вот, если стану министром магии, обязательно изменю этот мир к лучшему, — она стягивает со спинки кресла-качалки синий плед, чтобы укрыться. — А сейчас… Не уверена, что хочу этого. — Разве ты не можешь отказаться? В конце концов, ты это, ну, — Юэн выразительно смотрит на ее живот. Она уже, получается, на пятом месяце? Как тут управлять магическим обществом, особенно во время войны, если через несколько месяцев будешь рожать? Милс уже сейчас не в самом-то хорошем состоянии, а это еще чуть ли не середина срока. Бред ведь, полный. — Не поверишь. Образ беременной женщины во главе магической Британии оказался выигрышным. Иронично, не находишь? Многие считают, что таким образом я буду вызывать больше сопереживания у общества. Даже мой успех на конгрессе обосновали этим, — Милс кривится и осторожно откидывается спиной на спинку кресла, принимаясь чуть раскачиваться. — Это ведь так трогательно — будущая мать борется за права маглорожденных детей. Какого дерьма я за эти недели только не наслушалась. — Так не лучше ли будет отказаться сейчас? Пусть Крауч сам становится хоть трижды министром. Милс ведь понимает, что ее просто используют, и сама, получается, не в восторге от таких перспектив. Значит, есть возможность ее отговорить. Нужно хотя бы попытаться. — Крауч не хочет. Он станет министром, если меня… Если я не справлюсь. Никто не думает, что я долго продержусь, кроме, может, Дамблдора. — Пусть еще кого-нибудь найдут. — Юэн, я уже согласилась. И я не собираюсь отступать. Пусть они думают, что хотят, пусть думают, что управляют мной. А я буду управлять ими, — последние слова Милс говорит с решимостью. Взгляд устремлен в очаг, теплый оранжевый свет ложится на кожу, плед и одежду. Амбиций ей всегда было не занимать. Но сейчас нужно думать не об амбициях, а о реальном положении вещей. Юэну слишком сложно согласиться с таким ее решением. — Так что готовься. Я знаю, что ты уже устал бездельничать, вернешься ко мне в охрану, — она продолжает чуть позитивнее и даже улыбается. Неожиданно, что она это предлагает — Юэн полагал, что Милс будет слишком сосредоточена на чувстве вины, однако она хорошо держится. Он бы так не смог. Впрочем, Милс, наверное, опять же хочет защитить его. То она заперла его с собой в одном доме, потому что так было безопаснее. То теперь предлагает вступить в охрану министра магии, где будут самые лучшие мракоборцы. Об этом Юэн уже размышлял. Взвешивал все «за» и «против». А сейчас, когда Милс вот так просто лезет в капкан, он еще больше уверяется в том, что просто… не хочет. Бесит. Дело, конечно, не только в раздражении. И отнюдь не в наивных надеждах, что если он откажется, она одумается. Нет, проблема в другом. Юэн просто знает, что не справится. Он не такой крутой волшебник, который должен защищать ее. Его легко скрутили Пожиратели смерти, взяли в плен, и это даже не был какой-то серьезный бой. Он сражался с человеком, который никак не смог бы его убить. А когда Милс станет министром, ей понадобится гораздо больше защиты. Занимать место рядом, просто потому что он ее старый друг? К черту. Он будет только мешаться. Пусть лучше на его место возьмут кого-то действительно стоящего. — Милс… — Да? — Я хочу уйти из охраны. Она молчит. Мерно раскачивающееся кресло останавливается на месте. — Ну сама посуди, я не лучший кандидат в телохранители министра магии. — Не говори, что дело в этом. Не надо держать меня за дуру, — Милс, наконец, поднимает на него свой острый взгляд. — Ты не виноват в смерти Роя. Рубит правду-матку без сожалений. Юэн даже думать не хотел об этом, и уж тем более обсуждать с кем-то. Но смерть — нет, не так, убийство — Роя действительно было одной из главных причин, по которой Юэн больше не мог доверять себе. Не верил в себя. Совершенно. — Я виноват в его предательстве. — Нет же! — Не хочу это обсуждать. Одного друга он уже потерял. Убил собственными руками. Если и Милс погибнет из-за него… Пусть это слабость, трусость, похрен. Он лучше будет следить за ней издалека. Поможет при необходимости, жизнь отдаст, если потребуется. Все равно для каждого мракоборца главный приоритет — защита министра, а потом уже все остальное. — Нет, Юэн, нам нужно поговорить об этом. К черту. Юэн поднимается с места, собираясь уходить — она, конечно, не успокоится, так что лучше просто поскорее отправиться домой. Не надо лезть ему в мозг и не надо всех этих дебильных утешений. — Не смей так уходить от разговора! Тебе пора научиться признавать правду и стать смелее. Смелее? Юэн стоит возле ее кресла, считая в уме удары своего сердца. — Это не из-за Роя. Я ухожу, потому что устал. От тебя, — на тебе вот, смелость. Он почти полгода жил с такими ее регулярными выходками. То это не так, то другое. И ладно, когда ее претензии касались работы, но Милс лезла в его личную жизнь и душу, постоянно пыталась перекроить его под себя, так, как ей нравилось. И сейчас пытается. Юэн ни за что не хотел бы обижать ее и расстраивать, когда и так все плохо, но, кажется, иначе Милс и правда его не отпустит. — Я устал почти все время сидеть взаперти и слушать твои нравоучения. Я просто хочу, черт возьми, свободы. Грубо? Да, пожалуй. Но это ведь его жизнь и его проблемы. Если ему надо стать смелее, то Милс пора перестать навязывать свое мнение. Она сидит опять такая же потерянная, как летом, когда Юэн выплеснул на нее всю свою застарелую детскую обиду. — Всегда так… Сколько еще раз ты будешь вот так уходить? — тихо говорит Милс. — Сколько еще я буду прощать тебя и на что-то надеяться? — Но с каждым словом голос ее становится громче, а речь отрывистее. — Всякий раз, когда я больше всего нуждаюсь в тебе, ты бросаешь меня! — Милс… — Уходи. Не надо меня жалеть. Пошел к черту! И опять, как и тогда, хочется кинуться извиняться. Но на сей раз Юэн все делает правильно. Он действительно уходит. После этой дурацкой ссоры становится только хуже. Очередной вечер в баре, совершенно нелепые пьяные подкаты к какой-то незнакомой волшебнице, ночь на улице. Под ногами хрустит обледеневшая палая листва, когда Юэн в одиночестве гуляет по пустырю. Замерзшая ладонь потирает запястье, на котором не хватает изъеденного временем ремешка. Отцовские часы так, видимо, и остались где-то на каменном полу темницы — окончательно сломанные и разбитые. Оставил ли он их намеренно там, просто забыл или не мог взять с собой, потому что некуда было положить — Юэн не знает. Он скучает по ним, но это, в конце концов, всего лишь часы. Нет смысла отождествлять вещь с человеком. Возвращаться в квартиру не хочется. К тому же ясное зимнее небо здесь открывается во всей красе: Юэн, вздохнув, поднимает голову, а там миллионы звезд, шепчущих что-то на одним им известном языке. Им нет дела ни до наручных часов, ни до людей, они далеки и настолько бесконечны, что людская жизнь на их фоне кажется мигом, лишь долей секунды. Сияют на морозе, лучиками обрастают, как цветы лепестками, аж в глазах слезится. И Юэн видит все это как в первый раз, будто в жизни никогда не видел. Как можно ходить по земле и смотреть себе только под ноги? Созвездие Ориона сегодня особенно яркое, горит красным одна звезда словно маленькое солнышко. Юэн, убрав руку в карман, сжимает в пальцах стеклянный пузырек. Мужик из Дырявого котла сказал, что после этого ему точно станет легче. Наверное, брать у незнакомых людей еще более незнакомые зелья — хреновая идея. Но какая уже, в конце концов, разница?

***

В начале января Милс становится министром магии. Она практически не появляется на людях, так что управление министерством действительно происходит главным образом через Крауча. Пожиратели не могут это не знать, тем не менее именно Милс сразу же становится их главной целью. Фрэнк после отпуска возвращается начальником ее охраны и почти сразу сталкивается с самим Волан-де-Мортом. Юэн знает об этом только из рассказов: Фрэнк с Алисой готовились в тот день сопровождать Милс на небольшое выступление в Косом переулке, когда нагрянули Пожиратели смерти со своим предводителем. Фрэнк быстро пришел в себя после плена. Он всегда умел брать над собой контроль, пока остальные предавались панике и ужасу. Так что новое столкновение принесло ему новый триумф. Алиса тоже выглядит повеселевшей. А еще она теперь, как и Милс, ждет ребенка. — Этот пацан будет силен как Беовульф. Отвечаю. Он пережил круциатус еще во чреве матери! — шутит Алиса после нападения Волан-де-Морта. От шутки ее мороз пробирает по коже. Срок пока маленький, так что Алиса продолжает неотступно следовать за Фрэнком, она и о беременности-то узнала только в больнице Святого Мунго, куда они отправились после столкновения залечивать раны. Наверное, именно поэтому мать Фрэнка так часто попадается теперь Юэну на глаза. Он даже знакомится с ней поближе и успевает подумать, что Милс, пожалуй, не так и плоха со своими нравоучениями. Августа Долгопупс нередко приходит в министерство, будто хочет убедиться, что все в порядке. Подкармливает Алису, которая по ее мнению недоедает, строго отчитывает Фрэнка за то, что позволяет жене работать. Она старается не показывать окружающим своего страха, постоянно говорит о том, как гордится сыном и невесткой, какие они выдающиеся волшебники. Но иногда совсем перебарщивает. — Мам, — Фрэнк — взрослый, блин, мужик, у которого уже даже появились первые залысины над висками, — стоит насупившись и смотрит на вязаную шапочку в руках матери. Январь выдался действительно холодным, а в тот день вообще началась пурга, но Юэн, Гидеон и Фабиан, стоящие рядом, еле терпят, чтобы не заржать. Шапочка оказалась с завязочками и очаровательными красными оленями. — Ну, что? — Я начальник охраны министра магии, — лицо у Фрэнка багровеет, и он шумно выдыхает. — Да мне хоть сам министр, — невозмутимо отвечает Августа. — А шапку ты наденешь. Потом они всю зиму дружно подкалывают Фрэнка. Гидеон даже где-то находит такую же шапку (Фрэнк кинул свою в первую же урну, когда вышел на улицу) и потом не упускает возможности достать ее из кармана со словами «Фрэнк, дорогой, кажется, ты что-то забыл». И хотя работа у всех разная, они впятером продолжают частенько встречаться. Даже вшестером — если Милс надо куда-то, вся честная компания собирается вместе, по возможности отлынивая от своих основных задач. Пруэтты ждут нового нападения Волан-де-Морта и в предвкушении потирают ручонки. Для Фрэнка и Алисы это работа. А Юэн старается приглядывать за Милс всегда, и это уже становится небольшой паранойей. Они, конечно, помирились почти сразу — Милс на удивление извинилась сама, она наверняка пришла к выводу, что он ушел, потому что и так уже чуть не погиб из-за нее. Разубеждать ее Юэн не стал. Теперь он большую часть времени находится в министерстве, попав под начальство Аберфорта — вредного, но хорошего старика. Аберфорт давно на пенсии и подал в отставку еще в пятидесятых годах, — все шутит, что Юэн даже не родился, когда он уже был мракоборцем, — но из-за восстания Волан-де-Морта вынужден был вернуться на службу и иногда оставлять свой кабак в Хогсмиде, чтобы появляться в министерстве или ловить Пожирателей. Аберфорт все равно почти все время торчит в «Кабаньей голове», пока Юэн прикрывает его, патрулирует отведенные им улицы в одиночку или с еще одним напарником — Ричардом Уильямсоном, — и ждет приказов в Министерстве, чтобы как чуть что сразу позвать «на настоящее дело» с помощью зачарованных протеевыми чарами пуговиц на мантии. Те Пожиратели, кто сталкиваются с Аберфортом в бою, уйти от него уже не могут. В случаях, когда они вместе отправляются ловить Пожирателей смерти, Аберфорт учит Юэна искусству дуэли на каком-то совершенно ином уровне. Он так виртуозно сменяет одно заклинание другим, что те буквально сплетаются воедино, перетекают из одного в другое, образуя новые комбинации. Юэн поначалу думает, что Аберфорт просто использует какую-то неизвестную магию: к примеру, когда создает одну жуткую ловушку — земля под ногами врага обращается в воду, и тот сразу же с воплем падает, сотрясаясь в судорогах. Вода вся мерцает от молний. А оказывается, это банальные чары трансфигурации вместе с Релашио. Новых заклинаний Юэн узнает тоже много, наставник охотно делится своими знаниями. При этом Аберфорт становится и членом Ордена Феникса, но на их собраниях, кажется, появляется еще реже, чем в министерстве. Он не из тех людей, кто любит попусту «точить лясы». Гораздо больше Аберфорт любит слушать. Он пользуется всей услышанной в Кабаньей голове информацией: кабак больше походит на притон, там никого не беспокоит кто ты и что скрываешь, поэтому нередко можно стать свидетелем встречи Пожирателей или их пособников. На нелюдимого седого старика, общающегося с козами больше, чем с посетителями, внимания обращают мало. Но иногда бывают и обратные ситуации. Так Аберфорт недавно поймал Снейпа за подслушиванием какого-то очень важного разговора Дамблдора. Юэн не знает подробностей, Аберфорт не распространяется — просто говорит, что «поймал этого носатого гада». Сейчас уже никто не сомневается в том, что Снейп стал Пожирателем смерти. — Слушайте, а как вас, ну, полностью зовут? — в один из вечеров спрашивает Юэн. — А то я уже сколько работаю, а так и не… — АБЕРФОРТ МЕНЯ ЗОВУТ. АБЕРФОРТ. ВСЕ. ТОЧКА. — Чего вы дерганный-то такой… Юэн, стушевавшись, бурчит и утыкается в свиток с докладом. Ему немного неловко обращаться к такому почтенному старцу по имени, но абсолютно все зовут Аберфорта исключительно Аберфортом, поэтому Юэна распирает от любопытства. Когда он пытается спросить у других, мракоборцы либо пожимают плечами, либо таинственно замолкают, поспешно переводя тему. Эх, сейчас бы опять в архив с личными делами попасть. Как в старые добрые времена. От мысли о времени, когда они с Роем вместе разбирали те пыльные коробки, болтали с Милс, ждали Веронику, всегда становится очень тоскливо. Но теперь у Юэна все же есть кое-как отдушина. — Вот, а вечером Аберфорт на меня наехал за то, что я спросил его полное имя. Прикинь? Теперь я еще больше хочу его узнать. Юэн стоит на кухне, разговаривая с Роем. Ну, если, конечно, это можно назвать разговором. Рой, который сидит на табуретке рядом, негодующе поднимает брови и качает головой, мол, «вот же вредный старикан». Юэн на скорую руку варит себе макароны, потому что иначе желудок скоро точно отвалится, не взирая на лечебные зелья. Такие вечерние разговоры очень успокаивают. Рою можно рассказать абсолютно все, даже то, что Юэн никогда не позволял себе рассказывать раньше. Про Милс, про отца, про гребаный плен и кошмары. Юэн старается этой отдушиной не злоупотреблять, прибегает к ней не чаще раза-двух в неделю, потому что на работе требуется сохранять трезвый ум, чтобы не упускать ничего из виду. Но все же это реально спасает. Юэн не замечает, как в проеме появляется профессор Стебль, и не знает, как долго она там стоит и наблюдает. Он даже не слышал, как она вошла. — Юэн?.. С кем ты говоришь? Профессор продолжает навещать, но уже не так часто, как раньше, хотя по-прежнему живет в Лондоне. В его обществе она больше не дергается и почти не теряется. — Я… это… просто, — Юэн оборачивается и запинается, застигнутый врасплох. — Я говорю сам с собой. Никто не знает, что он уже несколько месяцев принимает одно из запрещенных «темных» зелий — Somnium tenebris. Тот мужик, который продал первый флакон, продолжает появляться в Дырявом котле раз в неделю, так что проблем с покупкой новой дозы не возникает, хотя цена ощутимо кусается. Юэн даже на время забросил свое увлечение настойками — жалования на ингредиенты теперь не хватает, — но каждый день говорит себе: это временно. Профессор Стебль остается на ужин, и Юэн никак не может сбежать от ее испытующе-изучающего тревожного взгляда. — Ты принимаешь «темные сновидения»? Не в бровь, а в глаз, блин. Он не представляет, как она так сразу определила, ведь есть масса других похожих зелий, да и, в конце концов, как будто никто не говорит с собой или воображаемыми друзьями! — Не знаю, о чем вы, — раскладывает скромный ужин по тарелкам, ведет себя совершенно обыкновенно. Продолжает косить под дурачка. Рой на своей табуретке вздыхает и прикрывает глаза ладонью. Он всегда так делал, когда от косяков Юэна хотелось то ли ржать, то ли ругаться. — Юэн, это не вернет тебе друга, — строго говорит профессор Стебль. — И не вернет отца. И не заменит их. Ты живешь в иллюзиях. Юэн сидит с вилкой в руках, на которую наколото несколько макаронин. Отца он тоже видит, он даже сейчас сидит на диване, увлеченно стругая какой-то брусок. Опилки падают вниз, но, коснувшись пола, сразу же исчезают. Да, это иллюзия, и Юэн прекрасно все понимает, но отказываться от нее не хочет. — Я кому-то этим мешаю, что ли? Проблемы приношу? Это мое дело, как жить, — он даже немного выходит из себя. — Может, мне лучше в иллюзиях, чем в этом дерьмовом мире? Профессор Стебль всегда умела чутко определять состояние своих детей, знала, что нужно им в тот или иной момент. Наверное, она и сейчас знает. — Это зелье не только иллюзии вызывает, но и влияет на твое… поведение, — вздохнув, говорит профессор. — Ты же чувствуешь это. — Оно расслабляет. Что в этом плохого? Это лучше, чем выпивка, хотя бы похмелья наутро нет. — Ты не можешь спать после плена, верно? Юэн запихивает в рот побольше макарон, чтобы сбежать от ответа. — У меня тоже так, — поэтому профессор продолжает. — Уже год я засыпаю только со стаканчиком хереса. Она тоскливо улыбается и тоже принимается за еду. — Иногда я засыпал, но всегда видел кошмары, — Юэн все-таки говорит. Ей можно. А ему — нужно. — Я не знаю, было ли это на самом деле, или это просто кошмары… Но зелье помогает. С ним я вижу сны о школе, о своем детстве, и там так хорошо, спокойно. Там нет ни Волан-де-Морта, ни убийств. Там они снова гуляют за школой по полю или сидят у Черного озера. Катаются на велосипедах: Рой учится очень быстро, в отличие от Милс, которая сердито пинает колесо после очередного падения. Иногда появляется Вероника, тогда они втроем оказываются на озере в лондонском парке и кормят уток. А иногда — Рой, Милс и Джек играют с ним во взрывающиеся карты во внутреннем дворе Хогвартса. — Ты не против, если я немного поживу у тебя? — неожиданно говорит профессор Стебль. — Что? — Я не могу вернуться в школу, там слишком много людей, а мне тяжело… когда их много. Но мне и одной тяжело. А так — я буду помогать тебе, покушать всегда сделаю, порядок наведу, а ты будешь помогать мне коротать вечера не в полном одиночестве. В глубине души Юэн, конечно, понимает, что профессор просто хочет присмотреть за ним, помочь, хотя сама едва встала на ноги. Но он часто кивает, закусывая щеку изнутри.