Золотой век

      Вместе с удушающей жарой пришла летняя хандра. Липкая, приставучая она изводила собой не хуже палящих солнечных лучей. Словно выжигая всё хорошее, что было на душе, она не отпускала и крепко обвивала своими ледяными руками. Это было мучительно, но терпимо, поэтому все в общежитии Токийского оккультного колледжа пытались жить своим чередом.              Именно пытались. Более подходящего слова для описания ситуации в которой оказались студенты в лексиконе было не найти.              В тот день от жаркого солнца накалялись земля. Трава, что ещё недавно была зелена и чиста слегка пожухла. Воздух казался сухим, но в то же время очень тяжелым. Дышать было нечем. Не помогал даже кондиционер, который стоял в общей комнате, чего уж было говорить о вентиляторах. В последнее время ночью приходилось открывать окна нараспашку, но к сожалению, желанной прохлады получить так и не удавалось.              В отличие от прошлогодних каникул из колледжа никто из второкурсников не уехал. У каждого были на то свои причины, но за себя Кёко чётко могла сказать: ей было некуда ехать. Возвращаться к бабушке она не собиралась, да и некоторые обстоятельства вряд ли позволили бы это сделать в ближайшее время.              Она лежала на пожелтевшей траве и смотрела в ясное голубое небо. В тени старой сосны, росшей в лесочке неподалёку от горного ручья, на удивление оказалось не так уж и жарко, к тому же, покидая общежитие, она взяла с собой бутылку ледяной воды и книжку, чтобы провести время с пользой.              Повезло, что рядом с колледжем находилось местечко, где можно было насладиться природой.              Сначала она правда читала. Внимательно пробегала взглядом по пожелтевшим страницам старого издания исторической повести, которую взяла в библиотеке, и словно пыталась найти какой-то потаённый смысл, однако этого не удавалось. То и дело её размышления сбивались, когда в голове возникал образ последних событий, произошедших в её жизни, и оттого она корила себя за невнимательность и безалаберность.              Спустя полчаса такого чтения она притомилась. Глаза заболели от мелкого шрифта, и она лениво улеглась на слегка жухлую траву.              В последнее время она часто приходила в это место, чтобы побыть в одиночестве. Подумать о разных вещах, насладиться природой, пускай и погода не радовала. Всяко лучше, чем весь день просидеть в небольшой комнатке и слушать как кто-то из ребят громко смотрел телевизор. Ей вовсе не казался глупым просмотр телепередач, просто дневные навевали жуткую тоску.              А её и без того много было в последнее время.              По небосводу медленно передвигались едва различимые облака. Небо было на редкость чистым, словно холст, которого едва коснулся своей кистью художник. И оттого особенно прекрасным.              В какой-то момент Кёко приподнялась и заметила вдали приближающуюся фигуру Сатору. Несмотря на то, что этот день девушка не надела контактных линз, она без особого труда смогла разглядеть как тот неторопливо приближался к ней.              Годжо шел медленно, изредка озираясь по сторонам. Со стороны он не казался измученным или изнурённым, но Хасэгава знала, что в последнее время с самого утра он предпочитал проводить время за тренировками, а не в чьей-либо компании. Ещё никогда она не видела его таким целеустремлённым, а потому старалась не отвлекать и не докучать своим присутствием без надобности на то.              Сама она тоже стала больше времени уделять учёбе, только в отличие от физического самосовершенствования решила побольше узнать о шаманской истории и реликвиях. Собственно, чтение повестей не было простым любопытством или забавой. В них ведь то и дело мелькали упоминания различных героев или оружия, а стало быть… Можно было ухватиться за тонкую ниточку и разузнать побольше об артефактах. Относительная пустота «сокровищницы» не давала ей покоя. И оттого она решительно принялась работать над этим.              Не объясняясь, Сатору плюхнулся на траву рядом с Кёко и расслаблено закинул руки за голову. На его лице выступали бисеринки пота, свидетельствовавшие о том, что некоторое время назад он усердно занимался физическими нагрузками. Тяжело дыша, Сатору прикрыл глаза и постарался расслабиться.              Где-то в глубине густого леса, окружавшего колледж, раздалась трель цикад.              Игнорировать слона в посудной лавке оказалось сложно. Сатору очень изменился после произошедшего с Аманай, но Кёко не могла найти в себе сил спросить его об этом напрямую. Бестактность такого вопроса словно машинально тормозила её, не давая возможности открыть рта. Вот и оставалось жить дальше, делая вид, будто всё было как раньше.              Но ничего «как раньше» быть не могло.              За минувшие полтора месяца все словно отдалились друг от друга. Возможно, каждому из второкурсников нужно было побыть наедине со своими мыслями, не обременяя товарищей своими несчастными стенаниями о тяжкой доле шамана.              Вполне вероятно, больше всех повезло Сёко, что не успела испытать на себе ужасов потери, и в какой-то мере Кёко. Разумеется, она чувствовала тоску и печаль из-за гибели Аманай, но очевидно не принимала её настолько близко к сердцу, нежели Сатору или Сугуру.              Вздохнув, Кёко потянулась за книгой, которую ранее отложила в сторону. Сатору, лежавший рядом с ней, приподнял солнцезащитные очки и посмотрел на неё.              — А чё ты даже не отреагировала на то, что я пришел? — внезапно поинтересовался он, морща лицо.              — Потому что я тебя сегодня уже видела, — Кёко привстала, чтобы сесть и опереться спиной о ствол сосны. — Или по-твоему я всегда должна интересоваться, почему ты пришёл? — с её губ слетел лёгкий смешок. — Сатору-Сатору…              Он надул губы, но не ответил. Для себя Кёко решила, что это был некоторый способ завести разговор, поскольку в последнее время общаться получалось не так часто, как раньше. Несмотря на провал миссии с Рико, Сатору всё равно стали чаще привлекать для внеурочной работы. Внезапно увеличилось количество подработок и появились первые командировки… Пока по стране, но судя по тем успехам, которые делал молодой глава клана Годжо, это оставался лишь вопрос времени.              Наблюдая за всем этим, Кёко стала приходить к мысли, что наивная юность медленно отступает перед неминуемым взрослением.              И это ощущение ей не нравилось. Оно отдавалось гнилостным привкусом и разливалось по всему рту, захватывая каждый рецептор. От него хотелось отмыться, очиститься, но к сожалению, с ним приходилось мириться.              Взрослея, вкусы меняются. И теперь вместо патоки пьянящего веселья юных шаманов ждала лишь отвратительная горечь разочарования.              — Ты не боишься завтрашнего? — проворачивая меж пальцами дужку очков, внезапно поинтересовался Сатору.              Они не говорили о грядущем суде ни разу в лоб. Старались ходить вокруг, да около, но не обсуждали между собой то, что ждёт каждого из них за дверьми поместья Сайто в зале заседаний. Для себя Хасэгава не могла понять: она боялась говорить об этом или просто не хотела жаловаться на то, что тревога захватывала её с головой и заставляла замирать в страхе. Ей не хотелось быть жалкой и слабой. И всем своим видом она пыталась это доказать, однако в тот момент, когда Сатору озвучил свой вопрос Кёко задрожала. Горло сдавило от волнения, и она хрипло выдохнула.              Девушка почувствовала, как внутри всё перевернулось вверх тормашками, но постаралась сохранить непринуждённое выражение лица. Когда она вспоминала про судебное заседание, назначенное кланом Сайто для рассмотрения вопроса о её похищении и применении мер к семье Киёмидзу, по коже пробегал холодок.              Вроде бы, не была виновата, но возвращаясь к этому вопросу, ей становилось дурно от одного лишь воспоминания о том дне, когда пришлось скрестить клинки с Томихико Киёмидзу.              Казалось, это было так давно, но вместе с тем абсолютно недавно…              Торопливо перелистнув страницу, девушка набрала в лёгкие побольше воздуха. Руки предательски дрогнули, раскрывая всю фальшь спокойствия, которую она демонстрировала.              — А если и боюсь, то что? — не выдержала она, резко захлопывая потёртый томик. — Как будто мне нельзя этого делать…              — Да почему же…              Сатору поднёс ко рту дужку очков и слабо закусил её самыми кончиками зубов.              В последнее время, когда они оставались наедине, шутовская маска Сатору спадала. Бывший всегда резвым и юморным, он превратился в очень задумчивого человека и эту метаморфозу Кёко не могла не отметить. Конечно, такая смена настроения слабо вписывалась в его привычный образ, и Хасэгава понимала, что такое положение вещей вечным не будет, но тем не менее не могла игнорировать самого факта смены настроения Сатору.              Она расценивала это как величайшую степень доверия между ними. Наверняка, таким Годжо мог быть только со своим закадычным другом, но в последнее время их графики не особо стыковались. Из-за различных заданий и командировок, желания бедокурить больше не возникало.              Но даже сейчас, во время каникул, Сатору и Сугуру почти не разговаривали. Это беспокоило Кёко, но она не могла как-либо повлиять на такое положение вещей. На самом деле, Сугуру игнорировал почти всех. Только Сёко ещё как-то могла повлиять на него и растрясти попыткой завести непринуждённый разговор.              А может из-за случая с Аманай всё катилось к чертям?..              Кёко часто прокручивала эту мысль в голове, но та быстро сменялась грядущими переживаниями от суда и ей становилось некогда раскисать. Нужно было собрать волю в кулак и дать отпор Томихико в последний раз, чтобы расставить все точки в деле многолетней давности.              По крайней мере в этом убеждал её Ясуо.              — Наверное, я бы тоже волновался, если бы меня вызывали дать показания против человека, пытавшегося меня убить, — размерено потянул он. — Потому что не захотел бы смотреть в глаза этой сволочи.              — Вот и я не хочу, — Кёко поморщилась, находя в словах молодого человека смысл. — Я и суда этого не хочу, если честно. Не знаю, как нужно себя вести, что стоит говорить… — поёжившись, девушка опустила взгляд на лежавшего в траве Сатору. — Искренне надеялась, что до завтрашнего дня клан Сайто передумает проводить заседание и молча вынесет решение.              — Не-е-е, это так не работает, — по-доброму усмехнулся Сатору. — Они-то и заявление Широ ко мне так не рассмотрели до сих пор. Тянут что-то совсем… Небось вообще решили потянуть наши дела, чтобы…              — Слушай, я, конечно, в делах юридических ничего не понимаю, но, по-моему, это фиговая идея — объединять наши дела в одно…              Её голос прозвучал неуверенно.              — Да не, этого они точно не сделают. Просто назначили друг за другом, чтобы время лишнее не тратить, наверное. Вообще не понимаю, зачем такой промежуток пред заседаниями тогда делать, — он нехотя поднялся с травы и почесал затылок.              Сатору вышел из тени сосны, вешая очки за ворот футболки, и подошел поближе к ручью. Его прохлада манила к себе, так что молодой человек наклонился, зачерпнул ладонями прозрачную воду и плеснул себе в лицо. Одного раза ему показалось недостаточно, так что он повторил эту процедуру ещё несколько раз.              — Вода такая прохладная! Вот уж не думал об этом.              Кёко рассеяно улыбнулась, рассматривая его фигуру, и следом поджала губы.              Некоторое время Сатору неподвижно наблюдал за тем, как быстро бежала вода в ручье и молчал. Показалось, что этим он был заинтересован куда сильнее, чем продолжением разговора.              — Знаешь, а ведь большая часть проблем от этих стариков и исходит, — задумчиво пробормотал он, снимая шлёпки.              Зайдя в ручей, молодой человек остановился и блаженно охнул. Видимо, прохладная вода смогла чуточку удовлетворить его тягу к комфорту и остудила разгорячённую кожу.              — В каком это смысле?              Он взмахнул ногой, расплёскивая воду. Несколько капель долетели до Кёко, и она накрыла лицо ладошками. Невольно вспомнив о прошлогоднем визите на Тасиро, девушка не смогла сдержать лёгкого смешка. Некоторое время Сатору молчал, стоя в ручье, но, когда ему надоело, он вышел на сушу и обул шлёпки обратно.              — Я хотел сказать, что Старейшины и их порядки делают наш мир хуже, — неожиданно серьёзно произнёс он, усаживаясь рядом с Кёко. — Раньше, конечно, тоже подумывал об этом, но в последнее время эта мысль всё зудит и не даёт покоя…              Опершись о ствол сосны, Сатору повернул голову к девушке и виновато улыбнулся. Вернее, ей показалось, что улыбка была виноватой. Скорее всего, он испытывал чувства иного характера, но считать их оказалось крайне сложно.              — Ты хочешь сказать, что из-за Старейших наша жизнь такая?              — Смотря что ты подразумеваешь под словом такая, — пожал плечами молодой человек. — Жизнь орудий, цель которых лишь изгонять, или тех, кто способен держать мир в балансе…              — Сложно ответить однозначно.              — Мне тоже…              Он задумчиво опустил голову. Кёко протянула ладошку и Сатору сразу же переплёл их пальцы воедино.              — Я не хочу, чтобы другие ребята чувствовали себя так, как чувствует себя наше поколение, Кёко. Мне очень… Очень не нравится, что где-то есть кто-то, способный решать, как мы проживём эту жизнь. И когда умрём. Разве в этом вообще смысл жизни?              — Ты…              — Опережая твой вопрос, я в здравом уме и задавался такими вопросами ранее, — поспешил вставить Сатору. — Не могу сказать, что у меня была идеальная жизнь, всё ж лучше, чем у большинства воспитанников крупных кланов, но… Несправедливость всё равно от меня не утаивалась. В то время как одарённому мне многое сходило с рук, мои кузины и кузены сталкивались с рукоприкладством, насилием и были лишены хотя бы малости семейного тепла.              Кёко потупила взглядом свои коленки с едва заметными синяками, оставшимися после тренировки, и слабо кивнула, понимая ход его мыслей.              — Меня должны были отдать родственникам на воспитание. Кто знает, попал бы я к кому из своих близких дядь или отправился в Киото или Нару к другим родным, но мне просто повезло, что меня родила женщина, способная отстаивать своё мнение и перечить старикам, решавшим всё за нас.              — И правда, твоя мама сокровище…              Сатору кивнул, его губы растянулись в довольной, но тоскливой улыбке.              — Она дала мне веру в то, что можно что-то менять. Вот я бы и хотел… Изменить что-либо в жизнях других шаманов, — наконец, закончил свою импровизированную речь он. — Спасибо, что выслушала. Мне очень хотелось рассказать тебе об этом и как-то облегчить свою ношу.              — Спасибо, — Кёко ощутила, что её щеки загорелись. Должно быть, она покраснела даже гуще, чем от их первого поцелуя. — Спасибо, что доверил мне свои размышления. Для меня это очень важно.              Пальцы его руки крепче сжали ладошку Кёко.              Некоторое время он молча смотрел на переплетение их рук, не решаясь заговорить. Видимо, высказал слишком много за один раз.              — Не переживай так из-за завтрашнего. В конце концов, от главы клана Годжо тебя придёт поддержать моя мама. А ещё девчонка из клана Сайто всегда была на твоей стороне.              — Ты про Марико?              — Точно! Всё время забываю её имя, — не сдержал наигранного смешка он. — Но, чтобы ты знала, она искала тебя тогда с не меньшим рвением, чем все мы. Так что… Всё получится!              — А ты не придёшь?              — Мама считает, что это не пойдёт на пользу нашей истории о дружбе без романтического подтекста, — немного передразнил Кацуми он. — Так что придётся поддерживать всех на расстоянии и надеяться, что всё как-то само собой разрулится… Хотя, честно говоря, мне идея сидеть на заднице ровно не особо по душе. Вот прийти бы, навтыкать всем…              Кёко задумчиво посмотрела на Сатору. Несмотря на свою доброжелательность и поддержку, всё это было напускным, и она прекрасно знала его характер для того, чтобы понять такое. Конечно, он говорил слова поддержки искренне, но они были излишне общими. Ещё и это прикрытие сторонними личностями в целях подбадривания только подтверждало догадки Хасэгавы.              Всё-таки больше Сатору волновали мысли о несправедливости шаманского бытия, чем разборки между кланами. Упрекать его в этом Кёко не собиралась. В конце концов, его крамольная мысль о неправильности порядка отозвалась и в ней. Пока лишь слегка, такое стоило обдумать в спокойной обстановке для того, чтобы разбрасываться пламенными речами…              — А с виду и не скажешь, что ты образцовый сын, готовый слушать матушку, — не упустила возможности подшутить над Сатору она.              — Никогда им не был, — покачал головой Годжо. — Ты просто многого не знаешь, но это и к лучшему, — его губы тронула мягкая, но грустная улыбка.              Некоторое время они молча сидели, наблюдая за журчащими водами ручья и не решались заговорить ещё о чём-то. Все разговоры, после признания Сатору в том, что беспокоило его на самом деле, казались какими-то пустыми и неискренними, так что забивать ими ценное время не шибко хотелось. Уж лучше было провести его в умиротворяющей тишине, которую смело нарушать лишь журчание потока воды в ручье.              Внезапно для себя Кёко прильнула к губам Сатору.       В этот поцелуй она постаралась вложить всю нежность и трепет, которые она испытала от его попытки открыться и поговорить по душам. Впервые за всё то время, которое они провели вместе, Годжо подпустил её к себе по-настоящему близко. И это чувство вызвало у Кёко лёгкую эйфорию.              Она целовала его губы, нежно сминая их своими, и шумно выдыхала, чувствуя, что Сатору это нравилось. Его прерывистое дыхание обдавало жаром её кожу, но в этом поцелуе не было ни капли пошлости.       Лишь искренность.              — Надеюсь, что завтра всё пройдёт спокойно, — оторвавшись от губ Сатору проговорила она.              — В любом случае, можем сходить куда-нибудь, чтобы развеяться, — глядя в её глаза, ответил он. — Кино? Кафе?              — Придумаем тогда по ходу дела, — кивнула головой Кёко, принимая приглашение провести время вместе. — Импровизация — это ведь достаточно неплохой навык…              

***

      В просторном зале судебных заседаний было очень спокойно, и это казалось крайне несвойственным такому месту явлением. За последние поколения немногие шаманские семьи бывали в его стенах, но каждое такое посещение сопровождалось уникальной и впечатляющей историей, отчего напряжение каждой из сторон в ожидании вердикта было ожидаемо.              Несмотря на всю гнетущую тревогу, которая докучала долгое время до даты заседания, Кацуми чувствовала себя на редкость хорошо и легко, будто бы встала утром с той ноги и была полна позитивного настроя. Она объективно понимала, что логических оснований для удовлетворения заявления Широ не имелось, да и к тому же Сайто решили назначить заседание по делу Киёмидзу в этот же день… Так что поводов чувствовать себя скверно она не находила.              Наверняка решение провести несколько слушаний в один день было вызвано желанием указать Широ на то, что обман его был раскрыт. Безусловно, они могли и не преследовать такой цели, то на вряд ли Сайто посчитали нужным поступать именно так без особой на то нужды. Хотя, вероятно, они рассуждали иначе и просто хотели поскорее разобраться с судебными делами, после чего вернуться каждый к своим текущим работам. Всё же, оказание юридических услуг шаманам было важной связующей между их миром и миром обычных людей, так что надолго оставлять без внимания этот участок работы было невозможно. Из того, что знала Кацуми, Сайто помогали разбираться в достаточно щепетильных, с точки закона, ситуациях, в которых фигурировал оккультный мир. Оттого их временное переключение на судебное разбирательство являлось несколько губительным для основных сфер деятельности.              Из-за таких мыслей, блуждавших в разуме женщины, в своей победе она была уверена заранее и хорошо держалась, давая понять место оппонента в данном споре. Даже несколько горделиво, если смотреть сторонним взглядом.              В самом деле, не займёт ли суд сторону её родственника в отсутствие доказательств о его правоте?              Наверняка Сайто провели расследование и изучили всё, что она предоставляла в рамках дела. Возможно, вызвали пару свидетелей… Конечно, их женщина не видела в небольшом саду, расположенном перед входом в зал заседаний, но надеялась на такое решение со стороны судей.              Ведь показания правильных свидетелей, которых она заранее отобрала ещё перед предварительным слушанием, могли бы здорово помочь и сыграли бы ей на руку в попытке защитить репутацию единственного сына и новоиспеченного наследника клана Годжо.              Увлекшись собственными мыслями, женщина чуть не пропустила оглашение прав и вовремя отозвалась, что ей всё понятно. Отчасти, она не видела нужды повторять всё то же, что было известно уже пару заседаний как, но протокол того требовал. Так что, когда Широ открыл рот и как ни в чём не бывало принялся объяснять свою точку зрения относительно предмета спора, женщина возвела взгляд к потолку и шумно выдохнула, обозначая скуку.              — Уважаемые судьи, мне очень не хотелось бы доставлять неудобств повторением ранее озвученного… — начал было он и Кацуми тотчас же закатила глаза.              Речь лилась так ладно и грамотно, что было сложно отказать в том, чтобы выслушать её повторно. И это выводило из себя. Зная характер родственника слишком хорошо для того, чтобы купиться на весь этот фарс, женщина отвернула голову в сторону. Конечно, она не делала из своих телодвижений представления или не пыталась насильно обратить внимания на свою реакцию. Эта реакция получалась сама собой, как бы сильно Кацуми не пыталась её скрыть.              Она прикрыла ладонью лицо и шумно вздохнула, продолжая выслушивать россказни мужчины про договор между ним и бывшим главой клана, про неудавшуюся помолвку между отпрысками семьи Годжо, после чего вяло покачала головой.              Точно зная, что Широ такая реакция заденет, Кацуми постаралась вести себя максимально безучастно, словно ей были безразличны не только его рассказы, но и сам итог дела. Когда его голос дрогнул, она с удовольствием поняла, что её цель была достигнута. Задела за живое и тот напрягся, словно натянутая струна. Ей на мгновение показалось, что вот-вот и Широ отвесит колкость, но тот лишь бросил косой взгляд, оценивая выдержку родственницы.              Кажется, её спокойствие не столько било по его самолюбию, сколько нервировало.              — Если вы позволите мне, я бы хотел приобщить ещё несколько доказательств, которые подтвердили бы мои слова относительно нарушеня договорённости моим племянником, уважаемые судьи, — от этого обращения зубы сводило словно от приторной карамели. — Здесь фотографии и…              Кацуми посмотрела на тонкую папку, которую Широ держал в своих руках. Он медленно подошел и протянул её судье, сидевшей по правую руку от председательствующего. Та взялась за неё белоснежной ладонью с длинными пальцами и с неохотой уложила себе на колени.              Рука Широ предательски задрожала, когда он выпустил из неё доказательства, и неровной походкой мужчина вернулся на своё место.              Волновался. Сильно волновался.              И сама Кацуми заволновалась, когда судья раскрыла папку и принялась листать фотографии. Она передала их другим членам состава, чтобы те оценили их на предмет доказывания, и на некоторое время в зале повисла тишина. Лишь шорох бумаги нарушал атмосферу правосудия и привлекал к себе внимание.              — Господин Годжо, боюсь, это голословные обвинения, — просмотрев фотографии, резюмировала судья. — Что-то весомее?              — Но как же, как же, — торопливо пробормотал Широ, заправляя за уши неряшливые серые волосы. — Их так часто видели вместе… Это прямое доказательство!              — Оценку доказательств, господин Годжо, может давать только суд, — слишком мягко и деликатно ответила ему вторая из судей. — Вы можете их лишь предоставить, а считать их относимыми можем лишь мы. На фото и правда нет ничего необычного. Всего лишь двое подростков в магазинах, не более того.              — Да как же так…              — Если ты считаешь, что дети не могут ходить по магазинам вместе, то предлагаю купить очки и съездить в Токио, чтобы увидеть это своими глазами, — недобро отозвалась Кацуми.              — Заткнись, — прошипел он, признавая несовершенство представленных материалов.              Вряд ли у него было что-то большее, так что на некоторое время женщина почувствовала, как тревога начала сдавать обороты. Широ же склонил голову и принялся накручивать на указательный палец прядку посечённых волос.              Ещё до начала заседания Кацуми отметила нервозность родственника и в процессе та лишь усилилась.               Они оба прибыли преждевременно, так что какое-то время сидели в саду перед входом в зал и терпеливо ожидали вызова, не решаясь не то что открыто посмотреть в сторону друг друга, но и вступить в перепалку.              Широ выглядел потрёпанно, неопрятно… Складывалось ощущение, будто собирался он впопыхах, проснувшись после хорошей попойки, так что такая наружность вызывала смешанные чувства, колеблющиеся между жалостью и омерзением.              Она ведь знала, что с большей долей вероятности так и было. После того, как узкому кругу людей стало известно о том, что натворил Широ совместно с главой клана Киёмидзу, мужчина крепче ушёл в затворничество и сильнее запил, если судить по тому, как часто его жена выносила из дома пакеты, предательски звеневшие в тиши прохладной ночи. Лишь по утрам он позволял себе выбираться из дома и присесть где-то в саду кланового поместья, но все равно предпочитал губить себя спиртным.              Благодаря ежедневной кормёжке карпов, Кацуми изредка замечала его присутствие и встречалась с изрядно выпившим Широ, сидевшим где-то у края пруда, но искренне делала вид, что игнорировала его. Только вот его хмельной взгляд, тупой и расфокусированный, явно отдавал недобрым намерением, хотя Кацуми старалась игнорировать сей негативный подтекст и предпочитала считать, что Широ по большей части докучала мысль о помолвке между их детьми, чем что-либо ещё.              От его показной галантности Кацуми медленно перевела взгляд на оппонента и скривила узкие губы, подкрашенные кирпично-красной помадой с сатиновым блеском. Одно лишь присутствие Широ отдавало для неё миазмами и как сильно она не старалась бы держать себя в руках, весь внешний вид её всё равно выражал презрение. Веры в то, что он был искренен, у женщины не было, а потому лицо непроизвольно кривилось, хотя она и пыталась это скрыть.              — Что ж, тогда… На этом у меня всё, — необычайно вежливо подытожил Широ и слегка наклонился перед судьями, демонстрируя базовые знания этикета. — Более мне дополнить к своим словам нечего.              Кацуми сжала губы в тонкую полоску и мысленно выругалась. Из-за собственной задумчивости во время анализа манер Широ и его внешнего вида, она совсем отвлеклась от своей заготовленной речи.              Хотя суд на то и суд. Непредсказуемое место, азартное, где даже подготовка может пойти не по плану.              — Вам есть что возразить или дополнить относительно выступления истца? — обратилась к ней одна из судей.              Кацуми кивнула, хотя в сущности не особо понимала, что именно хотела возразить. Скорее это было дежурной реакцией, особенно в тех обстоятельствах, в которых она оказалась, чем ей в самом деле было что сказать…              — Уважаемый суд, я бы хотела отметить, что господин Годжо заблуждается…              И она снова заговорила о соглашении, прекратившем своё действие ещё при жизни прошлого главы клана, которое задел в своём рассказе Широ. Кацуми даже не пыталась приукрасить, её речь была складной и по существу, однако спустя какое-то время после начала одна из судей прервала, подняв ладонь.              — Это мы уже слышали, госпожа Годжо, не стоит повторять нам то же самое, что и в прошлых заседаниях. Что-то ещё по существу спора?              Кацуми запнулась и уставилась на судей с лёгким удивлением. Ей, может, и правда было что дополнить, но из-за того, что её прервали, мысли спутались.              И вообще, почему, в таком случае, Широ выслушали с самого начала? Он ведь говорил едва ли не то же самое в предварительном слушании! А в прошлое заседание и подавно не соизволил явиться, вероятнее всего, топя свои переживания о будущем на дне бутылки.              — Если вам нечего более сказать, суд хотел бы допросить свидетеля, привлечённого по собственной инициативе.              — А как же список, который я приобщала в предварительном судебном заседании? — закономерно возмутилась женщина.              — Мы ознакомились с ним и сочли его неподходящим для рассмотрения. На наш взгляд, целесообразнее всего было бы допросить главу клана Хасэгава, которая бы дала пояснения относительно отношений её внучки с вашим сыном, — от тона одной из судей – Кацуми не могла понять была это Юмэко или Цукико – по спине пробежали мурашки. — Пригласите госпожу Хасэгаву, — громче сказала она и ударила в небольшой гонг, расположенный рядышком.              Нет-нет-нет, сразу же вскричало воспалённое сознание Кацуми, Хасэгаву вообще не должны были приглашать! И раз уж на то пошло, какие показания она могла дать, когда в этой истории изначально была третьим лишним?              И в этот момент раздвинулась створка фусумы, из соседней комнаты, расположенной на противоположной стороне от входа в зал заседаний, медленно вышла Иошико Хасэгава.              Кацуми видела её впервые, но в тот момент, кода встретилась с недобрыми глазами этой пожилой женщины, облачённой в дорогое, но простенькое на вид кимоно, почувствовала себя совсем дурно. От одного лишь вида осунувшегося, но горделивого лица Иошико, пробирало до самых костей.              Признаться, несмотря на показную скромность своего одеяния, старуха выглядела очень опрятно. Её волосы, тронутые сединой, были собраны в аккуратную причёску. На шпильке хираути Кацуми разглядела камон семьи Хасэгава – три увесистые грозди глицинии – и удивилась тому, как у такого простого рода из провинции на гербе мог красоваться столь утончённый и изящный символ.              Представ перед судом, Иошико медленно поклонилась, выражая своё почтение председательствующему и его дочерям, расположенным по обе стороны от него. Кто знал, насколько искренним был этот жест, однако исполнен он был не небрежно, а очень правильно, что моментально заставляло задуматься о том, насколько воспитана была старуха. И как умела себя преподнести окружающим.              — Госпожа Хасэгава, мы вызвали вас, чтобы вы ответили нам на несколько вопросов. Понимаем, дорога была не близкая, но только вы способны поставить точку в этом вопросе…              Кацуми постаралась принять наиболее непринуждённую позу, хотя ноги сделались ватными, и опустила взгляд голубых глаз в татами.              — Если суд вызывает, у меня нет оснований отказывать ему, — чётко ответила старуха, распрямляя спину.              — Хорошо. Тогда скажите для начала: какое отношение вы имеете к лицам, которые судятся между собой? — спросила судья, расположенная по правую руку председателя.              — Никаких, — Хасэгава качнула головой и поморщилась, пытаясь припомнить что-то. Скривив губы, она потёрла костлявыми пальцами подбородок и нахмурилась. На какое-то время повисло молчание, однако, когда мысль оказалась оформлена, старуха сразу же озвучила её. — Когда-то давно я имела удовольствие общаться с покойным главой клана Годжо, однако наше общение проходило почти лет тридцать назад, так что едва ли смогу припомнить обстоятельства, при которых это случилось.              — Имеется ли у вас какая-либо информация относительно предмета спора?              — Меня не касаются дела Великих кланов. Спешу напомнить, что островные шаманы редко контактируют с другими семьями и причины для этого более чем объективны, — язвительно отметила она, напрягая морщинистые веки.              Кацуми нахмурила брови, пытаясь понять, по какой причине судьи вообще сочли необходимым допросить старуху, когда у них на руках находился список тех, кто мог бы дать нужные ей показания. Вне всяких сомнений, она была уверена, что если бы суд вызвал на допрос Сёко Иэйри или Сугуру Гёто, то те наверняка сказали, что никаких романтических отношений между Сатору и Кёко не было.              Да, это было бы ложными показаниями, но это её не сильно волновало. Признаться, честно, в некоторых вопросах Кацуми считала ложь необходимым благом. На войне все средства хороши, даже если это не масштабное сражение, а локальный конфликт.       — Просим вас говорить правду и только правду, поскольку ложные показания могут сказаться на итогах решения, а также привести к неблагоприятным последствиям для вас.       — Знаю.              Судья, сидевшая по левую сторону от председательствующего, подняла с татами блокнот и раскрыла его на месте, где выглядывал край ляссе. Прочистив горло, она решила приступить к непосредственному допросу. Голос её заметно отличался от сестринского, он был тише и мягче, так что для восприятия пришлось немного напрячь слух.              — Насколько нам известно, ваша внучка Кёко сейчас обучается в Токийском оккультном колледже, так?              — Верно, сейчас она учится на втором курсе, — без особой радости в голосе призналась Иошико.              — Знали ли вы о том, что она обучается с наследником клана Годжо – Сатору?              — Слышала, но со мной она никогда не обсуждала обучение и своих товарищей, так что узнала я это от своего сына, — старуха развела руками и покачала головой. — Прошлым летом, когда я была в отъезде, она приглашала своих друзей посетить наш дом на Тасиро. Мальчишку же я не видела своими глазами ни разу.              — Слышали ли вы о том, что ваша внучка состояла или состоит в отношениях с Сатору Годжо?              От этого вопроса лицо старухи вмиг стало пунцовым. Создалось ощущение, что Иошико посчитала его грубым, неэтичным и очень оскорбительным.              — Что вы такое хотите сказать? — прошипела она. — Это, между прочим, обвинение, порочащее честь моей семьи…              — Это ещё только вопрос, так что отвечайте, будьте так любезны, — решительно поддакнула допрашивающей судье её сестра. — Состояла ли Кёко Хасэгава в отношениях с Сатору Годжо? Давали ли вы своё согласие на это?              — Исключено. За последние тридцать лет, как я только что сказала, я ни разу не видела никого из клана Годжо, — она резко махнула рукой, чтобы выплеснуть своё недовольство. — Поэтому никакого согласия на отношения между Годжо и моей внучкой давать не могла. Официальных предложений от этого клана мне не поступало. А я, знаете ли, очень забочусь о чести нашей семьи и не позволю втягивать нас в уничижительные судебные разбирательства.              От этой фразы Кацуми испытала моментальное облегчение. Быть может, она не была согласна с выбором свидетеля для допроса, но сказанное Иошико прекрасно ложилось на легенду о том, что между её сыном и девочкой из клана Хасэгава быть ничего не могло.              Однако то, с какими формулировками Иошико отвечала на вопросы суда, заставило её напрячься. Неужто у старухи было настолько плохо всё с головой, что, хотя бы маленький намёк на какие-либо прегрешения со стороны её семьи воспринимались настолько в штыки? Конечно, зная прошлый опыт клана Хасэгава, Кацуми могла охотно поверить в то, что у нынешней главы из-за этого пунктика были не все дома.              К тому же, учитывая, как позорно сбежал её старший сын во время прошлого Кланового суда, закрадывались подозрения, о том, насколько понимающей была его мать. Любая нормальная бы точно помогла своему ребёнку и добилась правды любой ценой, а не кичилась честью семьи, запятнанной многие годы назад.              — Благодарим за ответы. — бесстрастно отозвалась судья, сидевшая по правую руку и махнула ладонью, давая Иошико понять, что мучить её расспросами более не собиралась. — У сторон вопросов нет?              — Нет, уважаемый суд, — спокойно отозвалась Кацуми, скромно склоняя голову.              — Господин Годжо?              Широ вяло качнул головой. Казалось, что к моменту допроса Хасэгавы он окончательно пришёл к выводу, что уже проиграл дело, и дал слабину. Собственно, его отсутствие на предыдущем заседании говорило об этом же, но теперь всё наконец-то сделалось явным.              Судьи поднялись с татами. Движения их оказались настолько слаженными, что создалось впечатление, будто они действовали синхронно и заранее репетировали этот момент.              В зале с каждой секундой нарастало напряжение. Оно удушающе сконцентрировалось между участниками процесса и стороны замерли в ожидании, однако к их удивлению, судьи не спешили оглашать принятого решения и оттягивали этот момент.              Председательствующий окинул взглядом собравшихся и сощурился, словно отмечая реакцию каждого, кто стоял перед ним. Впервые за всё время, что он находился в зале, присутствующие услышали его глубокий низкий голос:              — Суд удаляется для принятия решения.              Эта фраза прозвучала настолько хлёстко, что задела за живое каждого из присутствовавших. Возможно, Хасэгаву это касалось меньше остальных, но даже она вздрогнула от холодного голоса судьи и поёжилась, переминаясь с ноги на ногу.              Когда судьи покинули зал, воцарилась гнетущая тишина.              Ожидая их возвращения, Кацуми слышала лишь как быстро билось в груди её сердце, да как время от времени шмыгал носом Широ, которого, судя по всему, донимал насморк. Ей даже начало немного казаться, что в заседание он прибыл не столько похмельным, сколько нетрезвым, но разбираться с этом и голословно обвинять его, она не хотела.              Хасэгава же держалась уверено, однако не решилась завести с кем-либо разговор, чтобы понять необходимость её вызова и саму суть вопросов, из-за которых предстала пред судом. В этот момент Кацуми осознала, что старуха всё прекрасно понимала и, более того, приврала перед судом, чтобы выгородить честь собственной семьи и себя как прародителя, но никак не защитить внучку.              От самого факта, что Кёко имела к Иошико какое-либо родственное отношение женщину передёрнуло. Понять, почему у столь яркой и вежливой девочки, в чьих глазах не было ни намека на пакость, оказалась бабушка крайне неприятной наружности и скверного характера, едва ли предоставлялось возможным. Про Иошико ведь и правда нет-нет, да судачили в шаманских кругах те, кто знал её или косвенно слышал о фамилии Хасэгава, но особого интереса её фигура не вызывала. Все лишь помнили прошлый суд, в котором она принимала участие, да скандал с семьёй Киёмидзу, но и этого общественности хватало для того, чтобы распускать слухи за спиной.              Так тянулись минуты. Мучительно долгие минуты, которые словно не думали заканчиваться и будто нарочно оттягивали возвращение судей из совещательной комнаты.              Что будет, когда они вернутся? Может, они найдут основания для удовлетворения заявления Широ? Или всё же решат, что Кацуми безоговорочно права в своих доводах? Даже логика и рациональность не могли помочь ответить на этот вопрос.              В вопросах судебных решений всё было масштабной лотереей, на кон которой часто ставилось нечто более важное чем материальные блага — честь. Иногда, имея на руках все доказательства, ты мог остаться ни с чем, теряя не только деньги, но и уважение других людей. Ведь по мнению общественности суд не мог вынести несправедливый приговор, иначе это говорило бы о его подкупности и отсутствии беспристрастности. А это означало, что и судьи бесчестны.              Размышляя об этом, Кацуми сжимала в ладони край рукава кимоно. Она задумчиво смотрела на возвышавшийся участок зала, где ранее находились судьи, и пыталась просчитать вероятность их благосклонности к её стороне.              Спустя минуты томительного ожидания фусума, что вела из совещательной комнаты с шумом раздвинулась, впуская семейство Сайто в зал. Они медленно прошли к краю возвышения и остановились в той же последовательности, что сидели ранее. Наверное, в той же. Наличие среди них близнецов затрудняло процесс восприятия.              Сердце Кацуми учащённо забилось в предвкушении решения.              — Рассмотрев материалы дела, предоставленные сторонами доказательства, а также изучив свидетельские показания, суд приходит к выводу…              В этот момент Кацуми ощутила лёгкую дрожь в ногах. Промокнув платком, выступивший на лбу пот, она шумно вздохнула и прикрыла глаза. Время вновь показалось ей до ужаса медлительным, а каждый слог, слетавший с губ председательствующего – долгим.              — Об отсутствии у главы нынешнего клана Годжо умысла в склонении покойного к составлению оспариваемого завещания. Воля покойного расценивается нами как добрая, — сдержано продекламировал председательствующий. — Исходя из изложенного, действуя от имени Старейшин, клановый суд, руководствуясь положениями главы седьмой указа о судебных разбирательствах, решил отказать Широ Годжо в признании завещания фиктивным, а наследника недобросовестным. Решения кланового суда окончательны, вступают в силу со дня изготовления в полной форме, и не подлежат пересмотру, иначе как по вновь открывшимся обстоятельствам.              На осознание сказанного женщине потребовалось некоторое время. Сначала её в очередной раз бросило в холодный пот, но с каждым словом председательствующего, тяжесть с сердца медленно сходила, позволяя дышать полной грудью.              Кацуми смахнула со лба выпавшую из прически прядь волос и благодарно поклонилась судьям, выражая к ним почтение за разумное, по её мнению, решение.              — Спасибо… — тихо произнесла она, не торопясь разгибать спину. — Спасибо.              — Можете быть свободны.              После оглашения решения судьи быстро удалились из зала заседаний, оставляя участников процесса в одиночестве. Едва они скрылись за фусумой, старуха Хасэгава принялась вполголоса ворчать о том, что ради выступления длиной едва ли больше пяти минут в совокупности можно было и не тащить её в столицу.              Осуждать её едва ли хотелось. В конце концов, Иошико и правда не сказала ничего такого, из-за чего должна была бы нужда присутствовать на процессе. По крайней мере, так показалось бы любому другому человеку, но не Кацуми, которой эти показания сыграли на руку.              Услышав вердикт, женщина осталась стоять как вкопанная, не в силах поверить собственным ушам. Да, она была уверена в том, что выиграет этот процесс, но оглашение решение ввело её в странное состояние, похожее на эйфорию. Её губы непроизвольно расползлись в довольной улыбке.              Широ в свою очередь тоже остолбенел. Казалось, он вот-вот должен был начать сокрушаться, но этого не происходило. Вместо проявления бурных эмоций он буравил стеклянным взглядом место, где некоторое время назад стояли судьи, и нервно теребил рукав своего пиджака.              Как бы он ни был готов услышать вердикт, где-то в глубине его темной души тлел огонёк надежды, которому было не суждено стать костром.              — Прошу, пожалуйста, покиньте зал, — из-за фусумы выглянула знакомая фигура, в которой Кацуми узнала Тэцую Сайто. — Нам предстоит ещё заседание сегодня, нужно подготовиться.              Он был весьма приветлив, как и всегда. Улыбался и выглядел очень располагающе. В глаза сразу же бросилось его одеяние. Подобно председательствующему, Тэцуя был одет в сокутай, разве что голубой, а на его голове располагался головной убор каммури. Привыкшая видеть мужчину при иных обстоятельствах, Кацуми нашла такое облачение крайне непривычным для человека, носившего классические костюмы и галстуки.              Бегло кивнув на просьбу удалиться из зала заседаний, она поторопилась на выход, крепко удерживая в ладони ручку своей сумочки. Женщина шла в быстром темпе, стараясь никого не задерживать, но на долю секунды обернулась, чтобы посмотреть на Тэцую Сайто ещё раз из праздного интереса, однако след того уже простыл и все фусумы, ведущие в зал, оказались закрыты.              Первым на улицу выбежал Широ и, словно одурманенный тем, что происходило за дверьми клана Сайто, быстро пересёк небольшой садик, где уже начали собираться приглашённые на следующее заседание. Несмотря на решимость как можно скорее покинуть опостылевшее ему место, он совсем не смотрел себе под ноги, которые подкашивались от волнения и растерянности, и ступал скорее наощупь. Вне всяких сомнений, решение суда было принято им очень близко к сердцу.              В скором времени Широ безмолвно скрылся за воротами маленького поместья.              Даже не остался послушать дело Киёмидзу, какая досада…       Воспользовавшись случаем, Кацуми решила осмотреть людей в саду. Первой на глаза женщины попалась Сайто, поправлявшая на себе дзюни-хитоэ. Женщина сразу же поняла, что это была Марико, хотя ни разу ту в глаза не видела, просто уж больно она отличалась от других членов семьи, совсем не походила на них ни внешне, ни поведением. В отличие от относительно зажатых и бесстрастных судей или более-менее уравновешенного Тэцуи, она общалась очень ярко и активно жестикулировала, объясняя что-то. Даже при всех её попытках понизить голос и говорить тихо, мимика выдавала с головой всё, что она собиралась скрыть.              Изучать её долго Кацуми не стала и сделала непринужденный вид, будто кусты с цветами интересовали её куда сильнее разговора и собравшихся в саду людей: Марико, Кёко и молодого парнишки, что был слегка старше той.              Завидев её, Кёко сдержано кивнула, здороваясь, и виновато вернулась к разговору со сверстниками. Обиды на это женщина не утаила и с лёгкой улыбкой отвесила слабый кивок, означая, что всё поняла.              Идти к ней она изначально и не собиралась, поскольку считала это единственным верным поступком в сложившихся обстоятельствах. Несмотря на нежное отношение к Кёко, Кацуми совсем не видела нужды демонстрировать их близость в стенах четы Сайто без явных на то причин.              Во-первых, это означало признание, что всё было нескольким сложнее, чем она уверяла судей во время разбирательства, а во-вторых, что волновало женщину куда меньше, такое поведение могло бы не понравиться Иошико.              Думая о том, что у старухи это вызвало бы негативную реакцию, Кацуми всё равно была готова поставить многое на то, что её можно было постараться склонить в нужную ей сторону. В случае необходимости её можно было поманить потенциальным родством с Великим кланом. Наверняка столь щедрое предложение заинтересовало бы её, и она бы не стала противиться… Даже если бы по итогу всё прогорело.              Остановившись у небольшого фонтанчика, женщина присела на скамью и достала из сумочки, которую после выхода из зала держала в руках, футляр с кисэру. От озвученного решения ей жутко захотелось закурить трубку, чтобы хоть немного сбавить напряжение, тем более, что время позволяло и в саду заниматься таким не запрещали.              Закончив обмен любезностями с молодыми людьми, Марико громко сообщила о своем отбытии, похлопала Кёко по плечу, явно попытавшись поднять ей настроение, и поторопилась в дом. Видимо, подбадривала перед слушанием чем могла…              Когда Марико ушла, Кёко обернулась к высокому молодому человеку, стоявшему рядом с ней, и что-то тихо сказала. Юноша, с которым она завела беседу выглядел немного растерянным, даже нервным, и то и дело потирал ладони, словно пытаясь снять напряжение. Кацуми на мгновение показалось, что его глубокие карие глаза, приковывавшие к себе всё внимание, делали его похожим на пугливого оленёнка.              Что ж, видимо, этот суд должен собрать всех участников истории в одном месте и дать им возможность узнать друг друга получше.              В этот момент в сад медленно вышла Иошико, державшаяся особняком после окончания слушания. Казалось, прошло очень много времени с того момента, как Тэцуя попросил их покинуть зал заседаний, а это могло означать лишь то, что старуха не полнилась желанием как можно скорее присоединиться к другим участникам процесса и, вероятнее всего, стояла поодаль в тени перегородок и навеса энгавы, наблюдая за тем, что происходило в саду.              Признаться, честно, Кацуми вообще потеряла её из виду и надеялась, что той было предложено покинуть стены клана Сайто также, как она в них и попала. Поэтому, когда старуха показалась среди благоухавших кустов рододендрона с крупными гроздями малиновых цветов, все невольно перевели на неё взгляд.              Может она и должна была отбыть сразу же после заседания, но Сайто, ответственные за транспортировку особо важных свидетелей, в настоящий момент были слишком заняты подготовкой к следующему процессу для того, чтобы оказать ей услугу и помочь вернуться в родной дом. Поэтому той и не оставалось ничего, кроме как выйти и присоединиться к остальным, однако вряд ли кто-либо оказался бы рад увидеть Иошико.              Когда та появилась в саду, Кёко, болтавшая о чём-то с молодым человеком, замолчала и испугано попятилась назад при виде бабушки. Несмотря на бойкий и жизнерадостный характер, одно лишь появление родственницы в поле её зрения заставило улыбающуюся и лишь слегка взволнованную девушку перемениться до состояния напуганного котёнка, который нечаянно нашкодил в комнате, когда хозяин этого не видел.              Она рассеянно оглянулась по сторонам, ища поддержки и отвела взгляд от бабушки, когда случайно встретилась им с её недобрыми и холодными глазами.              Видимо, всё было несколько сложнее, чем простые напряжённые отношения между двумя шаманскими поколениями.              — Минато… — тихо пробормотала она. — Минато, Ясуо не говорил, куда он ушел?              Кацуми напряглась и молча сложила в футляр кисэру, которую только-только вынула из него и собиралась набить табаком. Она и сама задавалась вопросом, где Ясуо находился в тот момент, когда его племянница ожидала судебного заседания в сопровождении чужого человека. Была бы она на его месте, ни за что не позволила бы оставить ребёнка без сопровождения… Потому в подсознании промелькнуло лёгкое осуждение мужчины за его беспечность.              — Он отошел ненадолго в комбини, говорил же…              Медленно наступая в сторону Кёко, Иошико молчала. Лишь стук подошв её гэта и звук журчания воды в фонтанчике эхом разносились по саду, нарушая тревожную тишину. То, что вид старухи оказался максимально недружелюбным, не заметил бы только слепой или глупый человек. Нарастающая агрессия читалась в каждом её движении, пускай они и были крайне неторопливыми.              Приблизившись к внучке, Иошико жестом отогнала в сторону парня и бросила резкий взгляд на него, пытаясь и вовсе заставить отойти как можно дальше. Минато замялся, но не решился бросить девушку в одиночку.              — Вы всё не так поняли, — поспешил вмешаться молодой человек, которого Кёко назвала по имени Минато. — Это всего лишь недоразумение.              Очевидно он не особо понимал, что именно не так должна была понять Иошико, но очень хотел оказаться полезным. По его выражению лица было понятно, что по своей натуре он являлся человеком мягкосердечным, следовательно, попытка вмешаться в зарождающийся конфликт оказалась демонстрацией его характера.              — Не лезь, куда не просят, не дорос ещё, — холодно отрезала старуха и занесла руку в сторону молодого человека. — Пошёл вон отсюда, и не мешайся, пока тебя не спрашивали.              Вытаращившись на неё, Минато тихонько попятился назад. Он напряженно вздохнул, словно пытаясь набраться уверенности, и снова поспешил вмешаться.              — Но позвольте, мы же сейчас…              — Рот закрой! — рявнула Иошико. — Не тебе учить меня. Отошёл в сторону.              Кёко смиренно кивнула ему, словно уверяя, в том, что была готова к серьёзному, хоть и не совсем адекватному разговору со своей бабушкой. Она зажмурилась, готовая получить от неё, и выставила перед собой трясущиеся ладони.              — Ты правда всё совсем не так поняла, я ничего такого не делала, бабушка.              — Правда? Тогда ответь на вопрос, идиотка, какого же чёрта и ты, и я, и она, — она ткнула костлявой ладонью в сторону Кацуми. — Собрались в доме Сайто на клановом суде? Уж не потому ли, что ты совсем распоясалась?              — Я… — рассеяно посмотрев по сторонам, Кёко понуро склонила голову. Её голос предательски дрожал, когда она пыталась найти себе оправдание. Кажется, во лжи девушка мало что смыслила и мастером в ней едва ли могла себя считать, оттого на ходу подбирала слова. — Я правда ничего такого не делала. Никого не убивала, не влезала никуда…              — И поэтому меня допрашивали о том, с кем ты там околачиваешься?              Вопрос старухи прозвучал достаточно прилично для того, чтобы понять, что именно она имела в виду.              Подняв взгляд на бабушку, Кёко сглотнула и шмыгнула носом. Казалось, что вот-вот она расплачется из-за того, как агрессивно та была настроена. Возразить что-либо на её слова она не смогла и зажмурилась, готовая выслушивать дальнейшие оскорбления.              — От тебя, как и от твоего отца, один позор, одни проблемы, — шипя от гнева, изрекла Иошико. — Стоило отпустить тебя в столицу, и что ты устроила? Снова опозорила нас! Мало тебе было одного раза, мерзавка?              Голос Иошико, хоть и не поднимался, всё равно звучал угрожающе. От её интонации пробирало до костей.              — Ты знаешь, что могло быть унизительнее того, чтобы снова стоять здесь?              — Нет, я не знаю…              Медленно поднявшись со скамьи, Кацуми оставила на ней сумку, чтобы та не мешалась и осторожно двинулась в сторону Иошико, чтобы не спровоцировать ту на резкие действия.              — Знать, что ты малолетняя шлюха.              От такого громкого заявления Кёко ахнула. Стало понятно, что она оказалась до глубины души поражена тому, что родной человек обходился с ней настолько неподобающе грубо и смел говорить такие уничижительные слова.              Однако несмотря на боязливое настроение, девушка неожиданно распрямилась, словно почувствовала себя увереннее. Она сощурилась, глядя на морщинистое лицо бабушки, и хрипло вздохнула, набирая в лёгкие побольше воздуха перед контратакой.              Кажется, слова Иошико её скорее разозлили, чем ранили. И оставлять их просто так уже не хотелось.              — А ты – старая ведьма, которая никак не сдохнет, — не сдержала ответного выпада она и тотчас же получила пощёчину за свою грубость.       Это действие вынудило Кацуми поторопиться и к моменту, когда Иошико приготовилась снова ударить внучку по лицу, женщина перехватила её руку.              Собиравшегося сделать то же самое, что и она, Минато, она вежливо попросила держаться подальше. Ещё юноше не стоило ввязываться в женские разборки и применять силу к старухе… Совсем нехорошо получится.              — Госпожа Хасэгава, прекратите, пожалуйста, — едва ли не взмолился он, складывая густые брови домиком. — Кёко совсем не такая, как вы говорите!              — Отпусти мою руку, — прошипела старуха, совсем не обращая внимания на стенания молодого человека. Куда больше её волновала удерживавшая её запястье Кацуми, несколько превосходившая её ростом и силами. — Отпусти!              Кёко прижала к раскрасневшейся щеке прохладную ладонь и недовольно поморщилась. Возможно, она предполагала про себя, что получила за дело, но то, что это было сделано на виду у людей, которых она считала более или менее близкими, словно опускало её на самое дно и делало человеком недостойным.              Она шумно выдохнула и потупила взглядом свои кеды. На глаза навернулись слёзы, но изо всех сил девушка постаралась их сдержать, чтобы сохранить хоть каплю образа, который был знаком её близким.              — Как бы сильно вы не хотели считать себя правой, я не позволю бить беззащитную девочку, — холодно проговорила Кацуми, крепко смыкая пальцы на руке Иошико. — Есть более цивилизованные способы воспитания детей, да будет вам об этом известно.              — Все знают, что Великие кланы горазды лишь играться с кем-то вроде нас, — обозлённо ответила та, пытаясь вырвать руку из крепкой хватки женщины. — То, что ты защищаешь своего щенка не делает тебя полномочной влезать в наши отношения и указывать мне, как поступать. Что-то мне подсказывает, что твои методы воспитания не работают, раз сын пользуется девчонкой и не скрывает этого.              — Мой сын никем не пользовался, — наконец, Кацуми осознала, что Иошико оказалась до ужаса фанатична в вопросах семейного устройства. — И я не позволю говорить о членах моей семьи в таком тоне, особенно о нём.              — Тогда не встревай в разговоры чужой семьи.              — А может я вообще не хочу быть частью твоей семьи! — пылко отозвалась Кёко на её слова. — И никогда не хотела!              — Какого чёрта здесь происходит?              На тропинке, что вела к залу заседаний, появился Ясуо. В одной из рук он держал небольшой пакет из комбини, который находился в кварталах пяти от места проведения судебных разбирательств. Когда он заметил Иошико, его глаза непроизвольно округлились от удивления и он, отбросив пакет в сторону, стремглав бросился к племяннице.              Кацуми отпустила руку старухи и недовольно поморщилась. В каком-то смысле касаться её оказалось неприятно. От ощущения морщинистой кожи хотелось начисто вымыть ладони, так что женщина лишь брезгливо отёрла их о рукав кимоно.              — Зачем ты трогаешь её, мама? Тем более здесь, когда вокруг чужие люди… — Ясуо даже не сообразил спросить ту о причине её пребывания в доме Сайто.              — Потому что из-за твоего потакания ей, наша семья снова опозорена, остолоп. Все знают, что она снюхалась с этим Годжо, хотя ты утверждал, что ничего такого нет и она всё ещё чиста.              — С чего ты это взяла вообще?              — Меня бы сюда не пригласили, если бы это было не так. И вы все это понимаете. Узнали судьи – узнают и все остальные. Мне не нужна такая слава.              — Да ты почти всю жизнь просидела на этом грёбанном острове! — раздосадовано вклинилась Кёко. — Кому какая разница, что скажут где-то!              — Значит признаёшься, мерзавка?!              — Ни в чём я не признаюсь! И не признаюсь тебе ни за что! Хоть метеорит пусть на меня свалится!              Подойдя ближе к девушке, Кацуми легонько коснулась её плеча и слабо погладила по нему в попытке успокоить, однако угомонить Кёко оказалось не так уж и легко. Видимо, та порядком натерпелась от бабушки за всю свою жизнь, что была готова начать высказывать всё накипевшее ей в лицо, благо повод на это имелся, а обстоятельства лишь подтолкнули.              — Ты заперла меня на острове, ты сделала так, что я не смогла найти контакт со сверстниками, ты всю жизнь винила меня в том, что я непутёвая, но не приложила ни капли усилия для того, чтобы помочь мне стать сильнее! Всё за тебя делал Ясуо! — голос Кёко жалобно дрогнул и вмиг она расплакалась. — Ты только и знала, что врала мне и всё запрещала! Ты врала насчет моих родителей! Это из-за тебя отец сбежал, а мама сбежала из-за такого же маразматика как ты! Если бы тебя не было, я бы…              В этот момент Кёко осеклась и начала задыхаться. Всё сказанное ею было до безумия колким и ядовитым. То, что многие годы давило на сердце тяжким грузом, наконец нашло выход наружу, но не принесло желанного освобождения.              По щекам девушки струились горячие слёзы, размывая чёрную тушь для ресниц до самого подбородка.              Иошико уставилась на внучку тупым взглядом. Каждое её слово сильно задевало её за живое, но вместо извинений перед внучкой за все неудобства, которые принесло ей такое воспитание, она насупилась и свела брови у переносицы.              — Да больно ты мне нужна после этих слов, — сквозь зубы процедила она. — Я хотела, чтобы ты стала следующей главой нашей семьи и растила тебя, надеясь, что ты всё поймешь, а ты, неблагодарная…              Кёко снова начала задыхаться от переизбытка эмоций. Она вытерла запястьем левой руки слезы, растирая косметику. В этот момент Кацуми заметила крупный шрам, пересекавший нежную девичью кожу, и её сердце сжалось от жалости к девочке, которая, очевидно, пережила в прошлом глубокую трагедию, о которой ни разу не заикалась.              — Прекрати, мама. Ты до чего её довела? — Ясуо обернулся, чтобы посмотреть на племянницу и обхватил крупными ладонями её лицо. — Ш-ш-ш… Успокойся, прошу.              — Нет, я не прекращу! — пригрозила пальцем ему в спину Иошико. — С этого дня эта мерзость и ногой не переступит порога моего дома.              От услышанного Кёко заплакала лишь сильнее. Будто её глубоко ранили слова бабушки о запрете возвращаться домой.              Ясуо отстранился и встал напротив матери, пытаясь закрыть племянницу собой, словно щитом.              Разумеется, он хорошо знал свою мать и то, каким человеком она была, однако всё равно хотел вразумить словами, ведь в отличие от неё понимал, как важно быть человеком. Беспокойство об имидже клана не стоило ничего по сравнению с тем, чего стоила семья.              Поняв, что более сдерживать себя не получится, Кацуми бережно обняла Кёко и погладила по спине. Слушая всхлипы ребёнка, она тихонько шептала ей слова утешения, надеясь немного привести в чувства и унять поток её слёз.              — Пусть об этой истеричке заботится другой клан. Вон уже, отлично справляется.              Кацуми недобро посмотрела на старуху и сощурила голубые глаза. От омерзения у неё свело скулы, но она не подалась на провокацию и осуждающе покачала головой. Тратить своё драгоценное время на объяснение того, как следовало вести себя с родными детьми, она не собиралась. Невежественной старухе никогда этого не понять.              Наверняка она не осознает важности близких отношений даже на смертном одре, когда без помощи родных не сможет даже поесть или справить нужду.              К таким людям даже жалости не хотелось испытывать, чего уж было говорить о большем…              — Пойдём присядем, — шепнула на ухо Кёко женщина, после чего медленными шажками направилась вместе с ней в сторону скамьи.              Она махнула рукой Минато, чтобы тот тоже последовал за ними. Оставлять Кёко в такой критичной близости к бабушке она посчитала неправильным, и предпочла предоставить Ясуо возможность переговорить со своей матерью.              Усадив девушку на скамейку, Кацуми протянула ей бумажные салфетки, которые отыскала в своей сумочке. В этот же момент Минато опустился перед ней на колени и открыл бутылку воды, за которой, очевидно, Ясуо и отлучался в магазин.              Он виновато улыбнулся, предлагая девушке немного попить.              — Давай, — тихонько сказал он, поднося к её губам горлышко бутылки. — Это поможет успокоиться. Она холодненькая как раз.              Сдавлено кивнув, Кёко обхватила трясущимися ладошками бутылку и немного отпила из неё. Её судорожное дыхание на мгновение усилилось, но в скором времени немного нормализировалось, и она опустила голову.              — Приподними личико…              Помогая девушке вытереть потёкшую тушь, Кацуми внимательно прислушивалась к разговору Иошико и Ясуо. С сыном та бранилась куда тише, но в целом суть её претензий оставалась неизменной. Она настаивала на том, что это из-за переезда с острова Кёко распоясалась и принялась позорить клан, после чего подытожила, что та принесла зла не меньше, чем её отец.              Ясуо выслушивал её с недовольным выражением лица, хоть и пытался возражать время от времени. Отчасти его поведение было пассивным, но было такое ощущение, словно он готовился сказать нечто очень ёмкое, способное осадить мать.              Когда Иошико в очередной раз повторила, что с этого дня Кёко более не будет являться частью клана, он горько усмехнулся и качнул головой.              — Ну и отлично, — уверенным голосом произнёс он. — В таком случае клан Хасэгава я покидаю вместе с ней.