Иллюзия пропажи

      Алые языки пламени лижут руки в чёрных полуперчатках, но фокусник хладнокровно хранит молчание. Карточная башня сгорает дотла под десятком голодных до зрелищ глаз. Как хищники, они следят за каждым новым движением добровольной добычи, решая, надавить на чужое горло своими острыми когтями либо же помиловать, но совсем ненадолго, до первой неудачной шутки, до первого проступка. В груди несгораемым кострищем возвышается над страхом азарт. Карманы едва слышимо хрустят от обилия красных и синих купюр — тело всё чувствует. Оголённую кожу на запястьях дразнит их откровенная близость.       — За ваше здоровье! — под гул аплодисментов фокусник ловко смахивает пепел в пенистый бокал, который выхватил мгновением ранее у какого-то официанта, и залпом опрокидывает в себя сей странный коктейль. Остатки сгоревших карт неприятно задевают слизистую, но его это мало волнует. Фокусник в порыве показывает публике язык и взмахивает плащом, поднимая в воздух с десяток блестящих фотографий. — Теперь уж вынужден проститься.       В толпе чувствуется движение: охрана на выходе сбросила наконец своё наваждение, приготовившись… Уж не ловить ли нахального вторженца? Фокусник заливисто смеётся, прежде чем хлопнуть в ладоши и — к ещё большему удовольствию публики — бесследно исчезнуть.       Неведомая сила выталкивает студента из воспоминания, и он только недовольно трёт переносицу, откладывая телефон в сторону. Взгляд падает на разложенные рядом пейзажи — довольно посредственные, стоит сказать, к тому же по большей части размытые, будто были сделаны в спешке. Всё горящие вывески на фоне серых зданий да дождливые улицы с косыми переулками. Лёша на ощупь находит кружку остывшего чая, делает несколько сдержанных глотков, растягивая и без того ценные минуты своего свободного времени. Совсем скоро должен вернуться его сосед по комнате, а это означает, что его право на неприкосновенную личную жизнь вот-вот пойдёт коту под хвост. Он, конечно, не сильно против, но сейчас ещё немного одиночества не помешало бы.       Ганин наугад тянет одну фотографию из тех, что ему удалось собрать на смене: вечерами он подрабатывал официантом в одном недурном ресторане, куда обычно стекалась богатая молодёжь со всего города. Работодатель приметил в студенте нужное его бизнесу спокойствие и непоколебимую вежливость, к тому же едва не аристократичная бледность Лёши до того хорошо резонировала с его острыми чертами лица, что, говоря чужими словами, «ему подошла бы любая роль так же хорошо, как лимон — морепродуктам».       Не так давно новое общественное потрясение, которое, правда, почему-то посещало только тех, у кого водились деньги, нагрянуло и в их ресторан. Лёша собственными глазами видел, что вытворял непрошенный гость в тот вечер, от простых карточных фокусов и до вызывающего трюка с исчезновением. Стоит признать, дело о загадочном фокуснике возбудило в нём интерес. Этого было достаточно, чтобы он осмелился прибрать к рукам пару вещдоков, вопреки всем запретам полиции на сокрытие каких бы то ни было улик. Лёша рассудил, что с них не убудет, а ему эти снимки точно скажут куда больше, чем какому-нибудь следователю.       Странное чувство дремлет на задворках сознания вплоть до следующего погружения. Ганин наконец делает глубокий вдох, устремляя сосредоточенный взгляд на мутный фонарь с фотографии, который яркими светлячками отражался в тёмных лужах неподалёку. Для такой погоды на улице было слишком много людей, все с зонтами. «Спешат куда-то, торопыги», — до ужаса знакомый голос в голове заставляет Лёшу округлить глаза. Он едва не выходит из запечатлённого мгновения, но вовремя делает усилие над собой, чтобы остаться, несмотря на забившееся в сумасшедшем ритме сердце.       В голове играет незатейливая мелодия, пока руки опускают немного затасканную камеру на уровень груди, перебирают получившиеся снимки, с замиранием пальца над заветной кнопкой удаляя самые неудачные из них. Парень под навесом оглядывается, мнётся на одном месте и уж слишком медлит, отчего Лёше приходится напрячься и ускорить картину перед глазами. Он до последнего надеется на свою ошибку, но с каждой новой деталью хрупкая надежда даёт всё больше трещин, а когда фотограф оказывается перед входной дверью их общей квартиры и открывает её ключами с глупыми шумными брелоками, та и вовсе рассыпается на мелкие осколки. Это определённо был Саша, мать его, Чанов, который опять заварил какую-то кашу.       Саша, мать его, Чанов, в принципе был человеком интересным и, надо сказать, шебутным. Сколько его помнил Лёша, он всегда источал неиссякаемый позитив, уповал на бескрайнюю вседозволенность и отказывался признавать, что в этом мире было хоть что-то не подвластное его шаловливым рукам, постоянно доказывая и себе, и своему окружению, что так оно и было на самом деле. Идиотизма, как и настоящей гениальности, в нём было не меньше.       Так, без пяти минут выпускник-экономист был полон сил и уверенности в своём скором и, несомненно, светлом будущем, даже когда дома отключали горячую воду, а денег едва хватало на пакет гречки, которую он, откровенно говоря, ненавидел. Работать по специальности он не собирался: ещё на втором курсе Чанов понял, что его призвание совершенно в другом. Он до одури любил фотографировать.       Фриланс не приносил стабильного заработка, зато тонкая бесцеремонная душа творца пела каждый раз, когда полный энтузиазма Саша выезжал на всё новые фотосессии, набивая руку, портфолио и свой желудок после получения заветной оплаты. Ночи, проведённые за обработкой полученных снимков, казались лучшими в его жизни, потому как в эти моменты парень точно знал — он делает это не зря, он оставляет определённый след в этой жизни, а не только в истории своего браузера.       Правда, как и всех сколько-нибудь творческих личностей, Сашу регулярно накрывали кризисы, от которых порой было совсем трудно отделаться, а жизненные потрясения, которые непременно следовали за не самыми яркими буднями в жизни фотографа, каждый раз, как в первый, выбивали студента из колеи. В такие моменты отсутствие родителей тяжёлым грузом надавливало на плечи, особенно когда нестерпимо хотелось кому-то позвонить и без зазрений совести просто по-человечески разрыдаться, имея на то полное и безоговорочное право, а в ответ услышать слова поддержки и приглашение приехать сегодня на ужин. За неимением такой опции, ему из раза в раз приходилось кричать в подушку до тех пор, пока не станет легче, что, впрочем, не всегда помогало.       Однажды Саша даже начал курить, щедро осыпая серым пеплом свою нервную почву в надежде на то, что это сможет принести хоть какие-то плоды. Тогда он всё чаще стал замечать на себе обеспокоенные серые глаза Лёши, его единственного друга, на пару с Ксю, которая довольно враждебно встретила новую зависимость своего непутёвого братца. Именно от неё приходилось скрывать этот противный запах, который на самом деле не любил даже сам курильщик, сигаретный дым и жалкие окурки, что он оставлял тлеть на полусыром подоконнике. Но куда сильнее громких протестов двоюродной сестры душу тревожила молчаливая жалость Лёши, который так ни слова и не сказал ему с первой выкуренной при нём сигареты.       Чувство вины перед товарищем и острая необходимость накопить на новый объектив вынудили Саню бросить эту дрянь. Ему никогда не нравилось курить. Зато нравилось это кинематографичное чувство на самых кончиках пальцев, что появлялось каждый раз, когда Чанов замирал с сигаретой в руке, будто был уставшим от жизни детективом в плохом советском фильме, которому было под силу раскрыть все тайны этого мира, но он всегда начинал с малого — с минутного перекура, во время которого какая-то важная, прежде ускользавшая деталь вдруг переворачивала дело вверх дном и вместе с тем служила ключом к его раскрытию.       Одна только идея притвориться на один вечер совершенно другим человеком глубоко засела в голове Саши и покоилась там до поры до времени. Ровно до того злополучного дня, надёжно связанного в воспоминаниях с ощущением безграничного счастья, разрывающего грудь изнутри, затхлым запахом пыли и особо ядрёным антисептиком на старой оборванной футболке-тряпке.       Тёмная комната каждый раз встречала студента гробовым молчанием и подступающим к горлу комом. Долгое время она была совсем заброшена, а первых своих посетителей стала принимать лишь когда парень окончил старшую школу, спустя целых шесть лет пыльного безрадостного одиночества. Ксю тогда дала ему хорошего пинка под зад, заставляя вспомнить, что он всё-таки не в однушке живёт, и со всей готовностью помогла привести забытые квадратные метры в надлежащий им опрятный вид. Ею же и было заведено правило стабильно раз в месяц посещать пустующую комнату и протирать там пол да пыль; Саша, вопреки отсутствию контроля над всем этим действом, всё же переступал порог родительской спальни, скрипя зубами, и уборку таки проводил.       Матовые бледно-серые половицы были поперёк изрезаны солнечными полосами, выходящими из-под опущенных жалюзи. Счастливые лица в рамках смотрели на него с полок над туалетным столиком. Чанов давно хотел убрать эти снимки, развернуть к стене или хотя бы уложить их стеклянным глянцем вниз, чтобы те не махали и не улыбались ему, будто ничего не произошло, но рука никак не поднималась потревожить их старый покой. Красный ковёр в человеческий рост, что висел когда-то на стене, был свёрнут в углу за ненадобностью очередного пылесборника. Без него комната выглядела совсем пусто и неуютно. С другой стороны, разве могло хоть что-то теперь сделать эту комнату уютной?       Саша тяжело вздохнул и направился к подоконнику, чтобы протереть влажной тряпкой его, а затем стол, полки, книги, шкаф. Из раза в раз он действовал по избранному когда-то сценарию, и почти никогда не отходил от его пунктов в этих четырёх стенах. Так было лучше — не думать. Не думать над своим следующим шагом, не отвлекаться от дела, не давать себе ни малейшей возможности случайно опустить взгляд на потёртый корешок некогда любимого сборника сказок, чтобы не вспоминать, как он ещё мальчишкой бегал за матерью, умоляя её почитать ему перед сном, и каждый раз открыто ликовал, когда та с улыбкой соглашалась.       Парень встаёт на цыпочки, в надежде без стула дотянуться до верхушки шкафа, а после и вовсе начинает прыгать, с усердием закидывая руку с тряпкой повыше и подальше. Ничего путного не выходит, так что ему приходится подогнать к громиле стул на колёсиках, признавая своё поражение: опять не вырос, значит. Саша взбирается на своего, стоит заметить, очень ненадёжного помощника, и начинает мешать пыль с антисептиком, пока опора под ногами вдруг не начинает скользить и отъезжать. Сердце камнем ухает вниз, а мозг любезно рисует перед глазами картину наяву: так тупо придавленный шкафом парень, которому не суждено больше съесть ни одного дошика, его глухие крики о помощи и отсутствие таковой… О, как он пожалел в это самое мгновение, что отдал Ксю деньги за квартиру точно в срок!..       Воздух резко выходит из лёгких, а студент пытается ухватиться за какой-нибудь выступ, в отчаянии наваливаясь на несчастный шкаф. По ушам бьёт глухой стук, будто соседи сверху уронили что-то тяжёлое на пол. Стул в последнюю секунду удаётся словить, и вот Саша уже спрыгивает на твёрдую поверхность, ошалелым и откровенно оскорблённым взглядом пытаясь просверлить дырку в тупом предмете мебели, чуть было не лишившем его жизни. Он сердито отпихивает стул на колёсиках прочь, который так и отъезжает в центр комнаты, ударяясь о край старого дивана, а сам покидает комнату, возвращаясь в неё уже с другим атрибутом — стремянкой.       Парень раскладывает лестницу домиком и вновь взбирается наверх, уже выше, чем мог позволить его несостоявшийся убийца, держа наготове потрёпанный кусок ткани. Карие глаза упираются в неожиданный порожек на гладкой, всё ещё пыльной поверхности. Выразительные отпечатки рук красовались на отошедшей кверху плите. Что это ещё такое? Студент оглядывается назад, мысленно взвешивая свои шансы вновь полететь вниз, и, недолго думая, отрывает обе руки от стремянки, чтобы в следующую же секунду ухватиться за странные тёмные выступы. Пыльный блок без сопротивлений отходит от шкафа, ощутимым грузом устраиваясь в тёплых ладонях. Из тайника с тихим свистом выскакивает белое нечто, настолько неожиданное, что Саша вдруг шарахается назад и, осознав свою ошибку, так же резко подаётся вперёд, к счастью, удерживая в этот раз баланс; кажется, только что он использовал свой годовой запас удачи.       Чёртом из табакерки оказался белый цилиндр с чёрной золочёной лентой, уже три раза успевший упасть на пол, пока парень показывал безмолвной комнате своё акробатическое мастерство. Чанов откладывает мешающую пластину в сторону, с тревожным узелком в животе возвращаясь к открытому тайнику. В углублении нежным жемчугом сверкала дорогая белая ткань. Саша запустил руки глубже и вытащил аккуратно выглаженную стопку одежды, не знакомой ему прежде. На дне тайника оставались ещё вещи, — кажется, студент видел там колоду карт, — но он решил повременить с ними, спрыгивая со стремянки, чтобы наконец уделить внимание своей находке.       Под белыми, как оказалось, брюками нашёлся такой же белый жилет и сложенный втрое плащ с багрово-красной тканью на изнанке. По краю дорогих изделий ползла золотистая лента, завораживающе контрастируя с алым галстуком в чёрные ромбы, затерявшимся в этом впечатляющем безумии, которое совсем не вязалось с грустной и отрешённой обстановкой на фоне. Помимо всего прочего, Саша обнаружил в комплекте чёрную рубашку, укороченные перчатки и золотой галстучный зажим, который он без промедления прицепил на атласную ткань, чтобы тот не потерялся. В памяти тут же всплыли белые лакированные туфли, которые тот, будучи ещё маленьким, нашёл в этом же шкафу, на самой нижней полке. Парень хорошо помнил, как сильно его впечатлил их идеальный блеск, и как потом ему было обидно, что папа не надевал их каждый день на работу или хотя бы просто походить по дому. Если так подумать, он ни разу не видел на отце этих лакированных туфель. Как и этого вычурного костюма, шляпы, галстука, в конце концов.       В груди появилось неприятное скользкое чувство, какое появляется всякий раз, когда человек теряет уверенность в законности происходящего здесь и сейчас. Куда отец мог так наряжаться? Зачем ему это было нужно? С чего бы ему скрывать это от всего окружающего мира? В памяти Саши он всегда был немного строгим, но определённо любящим человеком, возможно даже немного неловким и замкнутым — откуда у подобного человека костюм самого что ни на есть шоумена и внутренняя сила годами хранить такой страшный секрет? С каждым мгновением, проведённым над этой загадкой, вопросов становилось только больше. Парень воровато огляделся, будто был сейчас не один в этой квартире, и с большим сомнением посмотрел на одежду у себя в руках.       Внутренний монолог, впрочем, не слишком долгий, кончился тем, что Саша, облачённый в белое, стал крутиться перед зеркалом и манерно размахивать плащом, придерживая его свободной рукой с внутренней стороны, а другой — вырисовывать в воздухе причудливые линии своим головным убором. Принять эту блистательную фигуру напротив как своё собственное отражение оказалось неожиданно просто. Студент просто не мог сдержать широкой улыбки. В груди синей бабочкой трепыхалось предвкушение и тайное волнение — он был неуязвим, словно ничего больше в этом мире не могло пошатнуть его душевное равновесие, заставить однажды вновь опуститься на дно, пожалеть хоть об одном мгновении в своей жизни. Здесь и сейчас он был абсолютно уверен, что никогда не вспомнит о былых тревогах. Странный огонёк загорелся на самой глубине карих глаз.       Саша был большим охотником до совмещения приятного с полезным, так что план по использованию своего нового амплуа довольно скоро посетил его преприимчивую голову. Он просто не мог позволить такому добру пропадать зря. А куда можно было пристроить такого блистательного и великолепного себя? Правильный ответ: куда угодно. Парень решил остановиться на взрослой и платёжеспособной публике. В своей студенческой жизни он кем только не успел побывать, так что сейчас его опыт развлекалы оказался бы очень кстати. Стоило лишь немного подтянуть ловкость рук, выучить несколько новых трюков, распечатать пару десятков фото — и дело в шляпе. О, с его способностью дело точно было в шляпе!

Публика рукоплещет. Гости жмут одарённому руку, дамы в восхищении подлетают к фокуснику, их мужья почти с завистью поглядывают на обаятельного незнакомца, раздающего на дорогих фактурных салфетках свои автографы. Шляпа стремительно наполняется деньгами, со всех сторон летят нескончаемые вопросы.

      — М-хм, значит, и такого нет… — Саша зарывается рукой в распущенные волосы на затылке. Запрос «костюм белый фокусы с золотой лентой цирк магия купить», как и тридцать подобных запросов до него, не принёс ровно никаких результатов.       Как парень ни бился над гуглом, яндексом и лисицей, найти даже приблизительно похожий вариант всё никак не получалось. Он полагал, что сможет прояснить ситуацию с костюмом, если поймёт, откуда он в принципе взялся — может, интернет-магазин? Или какая-нибудь распродажа? Рабочая форма в организации? Цирке? Но ни в его городе, ни в соседних, ни в целой стране не нашлось ни одного цирка, на афише которого хоть один раз красовались бы одежды, ныне спокойно себе висевшие в шкафу студента под его зимним балахоном.       Острый курсор метается от одной картинки к другой, открывая всё новые вкладки, которые были, в сущности, бесполезны. Чанов тяжело вздыхает и наугад печатает случайный набор слов, решая, что на сегодня это будет его последнее указание пальцем в небо. Голубая змейка загрузки плавно ползёт по кругу, через считанные секунды сменяясь погнутой стрелой. Взгляд бегло просматривает громкие заголовки новостей и останавливается на самом невзрачном из них:

      «Незнакомец в белом: Иллюзия пропажи.»

Как он это сделал? Ну даёт!

Раскройте тайну, господин фокусник!

Где вы прятались? Под столом?

В подсобке?

Вопросы льстят волшебнику. Он качает головой, с задорной полуулыбкой приставляя палец к губам. Мгновение — шляпа пустеет. Незнакомец показывает целое и невредимое дно возбуждённой публике и одним ловким движением надевает цилиндр на голову, разворачиваясь на пятках. Вдогонку летит визитка, которую тот ловит в воздухе самыми кончиками пальцев и прячет в рукав к своим «Тузам».

      «Давай!»       Саша вздрагивает. Женский голос за кадром тонет в секундном затишье.       «Дамы и господа», — мужчина на видео приветливо разводит руками. Трудно разглядеть его лицо из-за плохого качества, но даже так можно заметить, какая широкая и светлая у него улыбка. «Хочу продолжить наш с вами недавний диалог. Как часто вам хочется по одному щелчку пальцев оказаться, скажем, дома? Иными словами, бесследно исчезнуть со своего места, убежать от несправедливого выговора начальника или кардинально изменить своё направление в самом сердце толпы, оставшись при этом незамеченным?»       Незнакомец горит подобно звезде на ночном небе в своём блистательно белом костюме на фоне мягкой полутьмы. На краю импровизированной сцены стоит туалетный столик, спрятавшийся под синей тканью, на котором алым лепестком трепещет пламя свечи. Застывшие белые капли нестройным узором обрамили её матовый стержень: кажется, это был далеко не первый дубль загадочного фокусника в кадре.       «Вашему вниманию представляю новую магию, либо же фокус, как скажут многие из вас. Так что в этот раз я дам название этому явлению сам: «Иллюзия пропажи». Звучит недурно, что скажете? Но не буду томить», — мужчина прячет за улыбкой глубокий вздох, тень которого ложится на запись едва уловимым шумом. Фокусник кивает на зажжённую свечу. Руки в чёрных перчатках возносятся к груди, фокусник показывает пустые ладони зрителям…

Хлопок — исчез.

      Саша моргает, пытаясь справиться со своим волнением. На видео определённо был отцовский костюм, и если его он ещё мог по понятным причинам не признать и просто ошибиться в своих догадках, то в закадровом голосе сомневаться не приходилось — его парень мог узнать из тысячи. Именно этот голос будил его каждое утро и звал на завтрак, обед и ужин, именно этим голосом ему говорили, как сильно его любят, и именно его мягкие переливы он слышал, засыпая после очередной прочитанной ему сказки или спетой колыбельной. Она была там.       В груди почувствовался болезненный укол старой памяти, и парень вдруг разозлился. Его вывела из себя собственная слабость, выступившие на глаза слёзы и воспоминания, которые фантомным призраком преследовали его всю осознанную жизнь, не давая вздохнуть полной грудью и начать наконец использовать заброшенную комнату как ему только заблагорассудится. Экран ноутбука тихо клацнул под горячей рукой Саши. Нужно было прекращать думать о всякой ерунде. Какая ему вообще разница, откуда этот костюм и для чего он предназначался? В сущности, ему было совершенно всё равно.       Он будет делать с ним всё, что захочет.       Несмотря на свой решительный, стоит сказать, даже боевой настрой, первый месяц он совсем не использовал костюм и только всячески прятал его от своего друга и соседа по квартире, Лёши, с которым его так благосклонно свела судьба буквально в прошлом году. Это знакомство было пропитано какой-то мистикой с самого начала: Саша до сих пор не верил, что такое количество поистине огромных совпадений могло случиться в столь короткий срок. И всё же, отрицать произошедшее не приходилось, потому как теперь он уже не мог представить своей привычной жизни без бледно-блондинистой головы где-то неподалёку, титанически спокойных нравоучений и ночных посиделок за кружками растворимого кофе, который Лёша умел сделать таким, чтобы на вкус он был не хуже, чем в кофейне.       — Криво, — из раза в раз подмечал кто-то из них, глядя на стену напротив до того критически, что из глаз непременно начинали вылетать искры. Одно только это слово служило началом целой тирады всевозможных упрёков и пререканий, которые порой были как бальзам на душу после тяжёлого рабочего дня, уже давно перетекавшего в ночь.       — Я предупреждал, что надо брать правее.       — Умник, мне почём было знать, какое право ты имел в виду?       — Ты просто не различаешь право и лево, признай.       — Вот и нет!       — Вот и да.       Узор на обоях действительно слегка косил, что в целом было бы даже почти незаметно, не будь на самом видном месте небольшого расхождения, которое оказалось фатальным для жителей этой квартиры, всегда находившим время к нему придраться.       Жара в тот июньский день стояла невыносимая, почти такая же, как и огромный старый диван, который, вопреки своему милому и даже мелочному виду, весил так, будто изнутри был набит слитками золота. Известный любитель отлынивать от тяжёлой работы, на пару с главной надзирательницей порядка, тащил этот груз, пытаясь пропихнуть его в узкие подъездные двери то тут, то там. Пот рекой тёк с молодых людей, но те изо всех сил старались не унывать, потому как впереди была ещё поклейка обоев — нечто куда более страшное, чем перетаскивание мебели туда-сюда.       К общему счастью Саши и Ксю, мимо их дома как раз проходила их будущая жертва, замедляя свой ход, тогда ещё даже не догадываясь, к чему может привести простая вежливость. Лёшу они сцапали с руками и ногами, заставив одногруппника сперва помочь перенести всю оставшуюся мебель, затем развести клей, придержать рулон, стремянку, поставить чайник, а после остаться на ночь и в конечном счёте — навсегда. Ксю ещё долго смеялась над фотографиями со скованными бумагой и клеем парнями в нелепых шапочках из газеты, потонувшими во всём этом безобразии во время ремонта, но тогда она даже не могла представить, насколько сильно они всё-таки влипли. В тот роковой вечер парней связало нечто гораздо большее, чем простое сожительство.       Словом, вряд ли в этой жизни было что-то такое, что Саша стал бы скрывать от своего товарища. До недавних пор. Своё новое пристрастие он считал чем-то совсем уж секретным, до чего никак нельзя было допустить даже самого близкого человека — тем более самого близкого человека. Он по-прежнему уважал Лёшу, достаточно сильно, чтобы совесть временами мучила его по этому поводу, но изменить этому принципу он уже не мог. Возникает вполне закономерный вопрос: так что же он такого делал в этом костюме, что никому нельзя было знать, что он и есть тот самый фокусник из пересказов и городских легенд? Что ж…       Начиналось всё вполне безобидно и даже в некотором смысле нелепо. Почему-то вломиться невесть куда в блистательно белом костюме и начать травить острые шуточки, периодически прерываясь на показ карточных фокусов, показалось Чанову отличной идеей: ничто не смутило его ни на этапе продумки, ни, уж тем более, во время исполнения своего гениального замысла. Так небольшое шоу в достаточном локальном баре увенчалось успехом, если оставить за кадром пару десятков сомнительных пьяных подкатов, которые были даже не за авторством Саши.       Он, как мог, старался не пить, дабы не подвергать своё чудесное инкогнито неоправданным рискам, и одно уяснил предельно ясно: гонорар в подобных местах приходилось брать алкоголем. Это не совсем вписывалось в планы студента, так что довольно скоро он пропал с радаров, и только заядлые гуляки порой вспоминали о странном фокуснике как об очередном полутрезвом «привидилось».       Несмотря на определённо провальный выбор сцены, сама концепция выступлений пришлась Чанову по вкусу. Пока Лёша носил хрусталь да керамику от одного стола к другому, а Ксю ходила по собеседованиям, Саша развлекался как мог. От парков и улочек до кафе и местных ресторанчиков, в которых по своему обыкновению проводили вечера завидные женихи и невесты самых различных возрастов, впрочем схожих статусов и положения в обществе. Где-то фокусника гнали прочь как непрошенного гостя, где-то встречали с подозрением, хотя и не могли ничего предъявить до тех пор, пока тот не начинал «буйствовать» или же показывать себя во всей красе.       Хлопки звучали то тут, то там, пока умелый бунтарь в белом плаще поднимал всё больший ажиотаж вокруг себя. И это было неудивительно, ведь у Саши было кое-что, отличавшее его от всех остальных иллюзионистов.

Он в совершенстве владел искусством исчезновения.

      За всей этой магической беготнёй Чанов едва замечал свои былые проблемы и заботы, которые прежде беспокоили его непомерно сильно. Жить вдруг стало до того интересно и времязатратно, что сложно было сказать, была ли эта перемена к лучшему. Но, признаться, за вполне сносный доход, который Саша имел от своей авантюры, он готов был простить этому странному хобби и почти полное отсутствие свободного времени, что теперь уходило на сплошную практику и разработку новых речей и трюков, и бессонные ночи, которые приходилось тратить на проекты, чьи дедлайны горели теперь алым пламенем рассвета, несмотря на приличный срок, отведённый на их выполнение. Такую резкую смену приоритетов просто не мог не заметить тот, кто был всё это время поблизости.       Но стоит отдать наблюдателю должное: Лёша не только не задавал лишних вопросов, но и закрывал глаза на все сомнительные пропажи друга, упрощая ему существование. Сашу же это ничуть не смущало, вопреки всей подозрительности данного факта. Не спросил — и ладно. Странный кусок белой ткани торчал весь день из дверцы шкафа, а Лёша последние несколько часов был дома? Что ж, ведь он мог устать и просто не заметить такой мелочи. Не сказал — значит не увидел. Чанов стал слишком часто угощать товарища более чем приличной едой? Ну, с кем не бывает, он ведь всегда был щедрым мальчиком. И всё равно, что стипендия приходит им одновременно, а Саша что-то не спешит рассказывать опупительные истории из личной практики в работе с клиентами, как делал это, когда на постоянной основе брал заказы. Работает же где-то. Вот только с каких пор Саша Чанов научился держать язык за зубами?

      Мгновение — шляпа пустеет. Незнакомец показывает целое и невредимое дно возбуждённой публике и одним ловким движением надевает цилиндр на голову, разворачиваясь на пятках. Вдогонку летит визитка, которую тот ловит в воздухе самыми кончиками пальцев и прячет в рукав к своим «Тузам».

      Саша-студент раскинулся на потрёпанном диване, закинув ноги кверху. И страшно, и волнительно было вести себя подобным образом в едва не забытой снова комнате. Сейчас находиться здесь у него был достаточно веский повод, который он, к слову, уже с полчаса вертел в руках, раздумывая, как же лучше поступить. Визитка, которую ему всучили на последней его вылазке, оказалась приглашением, да ещё каким! Его, Сашу, — правда, в облике фокусника, — звали на масштабное празднество в честь какой-то помолвки, которое собиралось закончиться свадьбой. К посланию прилагались надежды на согласие мастера магии почтить гостей своим присутствием и обещание хорошего гонорара.       В первое мгновение Чанова одолела радость — вот они: признание, слава, почёт!.. Но стоило первому порыву пройти, как неприятной иглой разум кольнуло подозрение: а не хочет ли «заказчик» обвести его вокруг пальца? Саша только единожды задумался над тем, что мог довольно сильно выдавать свой возраст случайными молодёжными шутками или бойкой манерой речи, и в конечном итоге пришёл к тому, что это не могло быть проблемой на его карьерной лестнице. Однако кто знает, может его недоброжелатель счёл его за неопытного мальчишку и решил сыграть на этом? Практика показала, что энтузиастов, желающих раскрыть тайну не только его фокусов, но и личности, с течением времени становится только больше.       Впервые за месяц своей деятельности Саша так остро ощутил потребность в дружеском совете. Лёжа в вечернем полумраке в полном одиночестве, Чанов ломался, а его выдержка, казалось, трещала по швам: не пойти ли, не рассказать ли?.. Универсального ответа на эти сомнения, увы, не было. Зато было плохое предчувствие. О, как отчаянно оно било в колокола, пытаясь воззвать Сашу к уму-разуму! Стоит ли говорить о том, что весь этот шум был совершенно не слышен его адресату?       Чанов затолкал все свои сомнения куда подальше, ровно к тому злостчасному приглашению на дне кармана, выходя наконец в свет. Притворив за собой дверь, парень с готовностью двинулся на кухню, совсем не удивляясь одинокой фигуре одногруппника, который сидел за овальным столом и сосредоточенно выискивал что-то в преподавательской методичке. Саша не смог сдержать смех, заметив выражение усердного отчаяния на лице друга.       — Всё пытаешься найти то, чего нет?       Лёша отрывает взгляд от книжки и слабо корчится.       — И найду. Я же не ты.       Чанов фыркает, выхватывая из шкафчика первую попавшуюся кружку, чтобы засыпать туда пару ложечек растворимого.       — С таким же успехом можешь молитву зачитать, и то полезней будет.       — Халяву звать это по твоей части.       Саша только пожимает плечами, мол, ничего не знаю, главное, чтоб работало, и через считанные минуты плюхается на стул напротив хмурого Ганина. Чанов делает глоток обжигающе горячего кофе и с задорной улыбкой тянется стукнуться своей кружкой с полупустой Лёшиной. Ганин снова поднимает взгляд на собеседника, на что последний лишь подмигивает.       — Не грусти, а то сам-знаешь-что не будет расти.       — Потеряйся, пожалуйста.       — Ага, щас, — Чеширский кот в лице Саши Чанова был явно доволен собой.       Парню никогда не было достаточно этих перепалок и бессонных ночей, проведённых на кухне при зажжённом свете, когда окно без занавесок притягивало их взгляды своей чернотой, а кофе на дне кружки становился холодным, как не было достаточно и утренних откровений с редкими объятиями, которыми нередко кончались особо долгие их вечера. Как же сильно он жалел, что в этот раз не сможет пересказать Лёше ни одного своего выступления, ни одной своей шутки или неловкой ситуации, не сможет отвести душу, высмеяв всю нелепость своего положения вместе с непроходимой глупостью некоторых инцидентов. Эта сторона притворства Саше совершенно не нравилась.       Ветер задувал тёмные пряди в лицо, разнося гул множества голосов по округе вместе с нежными любовными песнями, в которых певица то и дело тянула высокие ноты, под стать завываниям благосклонной стихии. Казалось, что в этот день всё способствовало хорошему течению праздника: даже одинокая туча, что виднелась на небе с утра и которую ещё совсем недавно сфотографировал Саша для архива, теперь стыдливо пряталась на самой окраине, едва не за горизонтом, а солнце сверкало до удивительного радостно, как в самый разгар лета, несмотря на стоявший на улице сентябрь.       Гостей было действительно много, но не меньше была и площадь, выделенная на празднество. Многочисленные столы с двухцветными скатертями, одна белая, другая — в бледно-розовых тонах, стройные ряды различных блюдец и тарелок, позолоченных вилок, ложек и ножей, стоящие посередине букеты в элегантных плетёных корзинах, украшенные золотистыми лентами, в тон им арки и ковры, растеленные на аккуратном газоне, сцена, несколько танцполов, хорошо продуманные зрительные места с бархатистыми розоватыми подушками на сидениях и ещё более впечатляющая арка за алтарём — всё находило своё место на этом мероприятии, притом сохраняя просто невообразимое ощущение простора.       Одетый преимущественно в белое, Чанов чувствовал себя неуютно среди мужчин в чёрно-белых костюмах и женщин в нежно-голубых платьях. Те, казалось, косились на него в ответ с не меньшим интересом и сомнением во взглядах. Как бы то ни было, ему нужно было найти жениха, чтобы дать знать о своём приходе — церемония ещё не началась, но Чанов всё же довольно сильно припозднился, так что не успел на официальную встречу гостей молодожёнами.       Фокусник петлял по весьма широким проходам, учтиво сторонясь других гостей праздника и приветливо улыбаясь тем, кто не смотрел на него свысока. Свежий цветочный запах приятно дурманил — это прекрасно ощутил на себе Саша, приостанавливаясь у очередной колонны, увешаной самыми различными цветами, в которых он знал мало толку, но каждый раз одобрительными кивками раздавал мысленные похвалы всем задействованным в подготовке флористам. Он не понаслышке знал, какой ценой достигается магия композиции — главная составляющая любого творческого продукта.       Хотя Чанов и ходил с широко открытыми в восхищении глазами, на деле деле он видел немного — иначе было не объяснить, почему даже спустя двадцать минут активных поисков он не имел ни малейшего понятия, где его «заказчик». «Стоило спросить об этом гостей!» — горячо шепнул фокусник и чуть было не стукнул себя по лбу, но шляпа вовремя ему помешала. Правда, опомнился он уж слишком поздно, обнаружив себя на самом краю территории, возле каких-то изящных палаток, в которых наверняка скрывалось что-то, не предназначенное для посторонних глаз.       Саша круто развернулся на месте, приготовившись бежать прочь, чтобы не получить по шее от какого-нибудь организатора, но тут же замер, услышав громкие всхлипы и судорожное дыхание прямо у себя за спиной. Фокусник вздрогнул и поспешил обернуться. Никого поблизости не было. Горькие звуки продолжались, и Чанову пришлось хорошенько прислушаться, чтобы обнаружить, что всхлипы, срывавшиеся на глухие рыдания и хриплую брань, доносились изнутри палатки. Он на цыпочках подошёл ближе и притаился за ближайшей колонной, прекрасно осознавая всю скользскость своего положения. Благо, в своём костюме он довольно неплохо сливался с белым тюлем.       Безудержный плач то утихал, теряясь в отдалённых песнях, которые совсем не вязались с обстановкой на окраине, то возвращался с новой силой, холодя эмпатичное сердце фокусника. С каждой минутой Саша всё сильнее мрачнел, отказываясь верить в происходящее. В какой-то момент он даже махнул рукой на все нормы приличия, решившись сию же секунду войти в этот кремовый шатёр и утешить наконец девушку, он даже отделился от белого занавеса, как вдруг услышал быстрые шаги, что с каждым мгновением становились только отчётливее.       Саша нырнул обратно в своё укрытие, успев разглядеть только очертания чёрно-белого костюма, в который был облачён каждый гость и возможно даже сам жених, а также растрёпанную русую шевелюру, прежде чем некто исчез в этой плаксивой палатке. Внутри скандальными нотками зашуршами разговоры, но никто из говоривших не кричал, разве только незнакомец вполголоса из раза в раз что-то болезненно восклицал, пока девушка по большей части только молчала, иногда переходя на утешения и мольбы. Приглушённые рыдания всё же утихли, вскоре пропадая без следа.       Чанов вдруг сбросил с себя наваждение и занервничал: происходило что-то странное, чего ему никак нельзя было слышать, и это чувство заставило фокусника, как он и планировал, ретироваться с этого места. Что бы там ни случилось у молодожёнов — это их личное дело, к тому же, кажется, они уже нашли общий язык. Саше оставалось только попробовать развлечь себя и гостей в ожидании главной пары этого дня.       Только когда знакомые виды замелькали по обеим сторонам, Чанов сбавил темп, выискивая взглядом потенциальных жертв своего внимания. Но не успел он бесцеремонно ввязаться в разговор приглянувшейся ему группы людей, как кто-то похлопал его сбоку по локтю, привлекая внимание. Саша с готовностью развернулся, замечая подле себя невысокого мужчину с зализанными назад волосами, которые казались от этого ещё чернее, и приветственно улыбнулся, думая, что это такой же гость, как и он сам.       — Очень рад, господин фокусник, что вы всё-таки посетили наш праздник, — Чанов ответил на рукопожатие, не высказав своего удивления, которое одним простым словом: «Жених», — отложилось у него в голове.       «Если жених здесь...» — между тем размышлял он и с каждой секундой направление собственной мысли нравилось ему всё меньше. — «То кто сейчас в той палатке?»       — Спасибо за приглашение, приятно посетить столь красивый и продуманный праздник. Да прибудет с вами счастье, — дружелюбно отчеканил фокусник, стараясь не отвлекаться от разговора. Его вдруг покоробил собственный тон, чего собеседник решительно не приметил. Морщины на немолодом лице напротив заиграли новыми формами от удовольствия.       — Так, это верно, всё было тщательно спланировано.       — Но где же невеста? Наверное, она сегодня очень счастлива. Мне хотелось бы поздравить её с этим днём, — с улыбкой продолжил Саша, испытывая лёд на прочность. Мужчина на долю секунды неприятно нахмурился, но, совладав с собой, только легко заверил гостя:       — Она отошла решить один маленький вопрос, но скоро уже будет здесь. Что ж, вынужден пока откланяться. Чувствуйте себя как дома. Надеюсь, вы хорошо проведёте время на нашем торжестве любви.       Чанов с замиранием сердца проследил за тем, как жених тяжёлым шагом направился в сторону, откуда недавно выбежал он сам, и гулко сглотнул. Нужно было привести мысли в порядок и по возможности перестать делать бесчисленное количество поспешных выводов. В конце концов, мало что ли невест с беспокойными братьями?       Торжественная церемония нагрянула неожиданно скоро: Саша едва успел найти себе собеседника, когда всех гостей пригласили расположиться на специальных местах перед алтарём. Чанову повезло затеряться где-то в середине, не слишком близко и не слишком далеко от будущей сцены долгожданного венчания. Едва слышимый шёпот сквозил то тут, то там, сливаясь в общее шелестение, из которого створилась нескладная тишина. Музыка медленно затихла и сменила свои влюблённые мотивы на что-то более глубокое и торжественное.       Фокусник с крайним интересом и даже трепетом провожал взглядом каждую фигуру, проплывавшю мимо него по проходу, почему-то непременно ожидая какой-то особой развязки, будто вся эта церемония была чем-то несуществующим, и всё на самом деле здесь было не взаправду. Саша очень редко бывал на свадьбах, но каждая из них оставляла в его душе особый след. Было не столь важно, кто справлял свадьбу, как то, как они это делали. Ведь выразить свой характер, всё своё существо в организации, оформлении и ходе праздника и сделать это хорошо — действительно непростая задача. Всегда видно, кто относится к браку серьёзно и с душой, как к чему-то возвышенному и принципиально новому, а кто просто потакает желаниям своей партии, обделяя празднество неповторимым шармом искреннего счастья.       Всё это время Чанова терзало дурное предчувствие. Разобраться в происходящем сильно помогло появление невесты, нетвёрдо выступившей на ковровую дорожку. Ведомая под руку шустрой женщиной в возрасте, которая изо всех сил пыталась сдержать слёзы, она вела себя удивительно отстранённо. В пустом взгляде покрасневших глаз читалось полное смирение, которое, вероятно, было всё-таки напускным. Белоснежное платье сидело точно по формам, оно стройнило девушку, выгодно подчёркивая все изгибы, но было как будто что-то неправильное в сочетании этих безупречно выразительных оков и по-детски мягких черт лица, выбеленных в спешке подправленным макияжем.       Будущий супруг давно ждал свою красавицу у алтаря.       Ведущий в красках продекламировал все прелести и перспективы «этой великой любви, которая с каждой секундой крепчает у нас на глазах», пригласив наконец пару к обмену клятвами, которые, Саша был готов поспорить, были написаны совместными усилиями под контролем супруга-цензора, а соответственно, и правды в них было едва больше, чем сахара в соли. «Рядом с тобой я чувствую себя любимой, желанной и защищенной», — холодок прошёл по спине. Чанов осторожно оглянулся на вдохновенные лица вокруг и у него создалось стойкое ощущение, что он один видит, что на самом деле здесь происходит. Он отчётливо слышал в дрожащих нотках чужого голоса подступающую истерику, и ему всё казалось, что девушка вот-вот снова всхлипнет, а её горький плач разнесётся по всей округе.       Обмен кольцами прошёл в звенящей тишине — даже самые болтливые гости притихли в ожидании прекрасного чуда, того самого, от которого фокусник оказался слишком далёк, а остальная публика взорвалась поистине оглушительными аплодисментами. После целого ряда поздравлений и несмолкаемых рукоплесканий все гости были приглашены к столу. Тяжёлое чувство подвесило Чанова изнутри подобно марионетке и только грубо дёргало его за нутро. Он почему-то чувствовал долю своей вины в произошедшем.       Наверное, поэтому он так отчаянно пытался выстроить хоть какой-нибудь контакт с невестой, увлечь её карточным фокусом или незатейливой шуткой на какую-нибудь совсем уж отвлечённую тематику. Жених не сильно возражал против близости своего особого гостя и невесты, так что Чанов был волен действовать в своих утешениях как ему вздумается.       — Господин фокусник, а покажите нам тот самый трюк, — донёсся внезапный запрос с другой стороны стола, от которого Саша едва не впал в ступор. Сейчас? На улице? А получится ли?.. Много внутренних «но» последовало за озвученной просьбой, но фокусник только улыбался, медля с ответом.       — Боюсь, что в таком случае перетяну одеяло внимания с молодожёнов на себя. Выйдет не очень красиво, не так ли?       — Не беспокойся о таких мелочах, — подлючился условный заказчик, между строк как будто даже настаивая. Он ясно видел, как колеблется фокусник, а потому не медля продолжил, чтобы не оставить ему ни малейшего шанса на отказ: — Дорогая, помнишь, я рассказывал тебе об этом фокусе? Ты ведь хотела взглянуть на него вживую.       Чанов понимающе оскалился. Ну и повезло же ему связаться с чёртом.       Девушка в ответ только медленно подняла голову и вдумчиво кивнула, направляя оживившийся взгляд на местного тамаду в лице Саши Чанова. Кажется, сейчас у него не было выбора.       — Что ж, хорошо, дамы и господа, — фокусник поднял руки в примирительно жесте и ловко снял шляпу с головы. — Повторяю один раз. Смертельный номер, — Саша усмехается, проводя рукой над цилиндром, из которого в небо выстрелили фотографии, подобно листопаду заполнив всю округу.       Чанов с готовностью нахлобучивает головной убор на его законное место и поклоняется публике, прежде чем выхватить взглядом один из снимков и хлопнуть в ладоши. Окружение мгновенно меняется: и вот он, Саша Чанов, уже стоит посреди пустыря в неизвестном районе города, где он бывал от силы трижды, держа в руках своего верного товарища и спутника по жизни — фотоаппарат, купленный им на его первую стипендию. Запах мокрого асфальта доносит до него буйный ветер, от которого порой перехватывает дыхание. Саша задирает голову, подставляя лицо лёгкой мороси, пытаясь успокоить бешеный стук сердца. Всегда, вне зависимости от обстоятельств прыжка, оно билось в груди раненым зайцем, то и дело пытаясь выпрыгнуть наружу. Саша уже почти привык к этому. Почти.       Мысленный отсчёт подходил к концу, так что парень неспешно надел петлю фотоаппарата себе на шею, освобождая руки, и снова хлопнул в ладоши. Выпрыгнул из снимка с таинственной полуулыбкой, доведённой им до автоматизма, и окинул торжествующим взглядом публику. Фокусник ожидал услышать что угодно: аплодисменты, удивлённые возгласы или восторженные слова, но уж точно не леденящий душу визг испуганных женщин и грубые крики подорвавшихся со своих мест мужчин. Саша моргнул пару раз и стал вертеть головой из стороны в сторону в попытках понять, что же произошло. С сильным опозданием он заметил причину нарастающей паники прямо у себя под ногами.       Главный виновник торжества был мёртв.