от грешника к грешнику

      в питере всегда идёт дождь.       в питере всегда идёт дождь, но соня никогда не жаловалась на погоду. шум дождя и рокот грома успокаивали её, а пасмурное небо, заволоченное серыми тучами, навевало не тоску, а умиротворение. хотя наблюдать за быстротечной жизнью, отражающейся в глубоких лужах на асфальте, конечно, куда приятнее из окон дома, чем с улицы. наверное. по крайней мере, так соня думала раньше, а сейчас даже скучала по тем дням, когда ей была доступна такая роскошь, как беспечные прогулки в любое время дня и ночи.

***

      когда соня познакомилась с фёдором, в питере тоже шёл дождь. она не захватила с собой зонт, чтобы не промокнуть по дороге — у неё его попросту не было. тяжёлые капли воды промочили насквозь её простенький платок и намочили выбившиеся из причёски короткие пряди, сделав те тёмными. перед крыльцом смоленской церкви, перекрестившись, она заправила их обратно под платок и боязливо огляделась по сторонам. знакомых ей сегодня видеть не хотелось. сегодня и отныне — просто соне казалось, что об её не богоугодной деятельности обязательно кто-нибудь прознает и распустит среди всех соседей грязный слух — тогда она точно позора не оберётся.       внутри церкви соня поприветствовала казначея и взяла одну маленькую свечу, потом поздоровалась с настоятелем, не посмев поднять на него своих бесстыжих глаз, и спряталась за колонной, у иконы. однако, к её искреннему удивлению, она не одна захотела попросить о прощении божию матерь до вечерней службы. человек, что стоял перед святым ликом, тоже, похоже, успел сильно промокнуть. с беленькой шапки-ушанки, пожалуй, чересчур тёплой даже для такой погоды, капали капли прямо на пол, успев собраться под его алыми сапогами в лужицу. плащ повис на плечах от тяжести.       он даже не снял головной убор при входе в церковь. не хотел замёрзнуть? но ведь риск простудиться в сырой одежде был выше, чем без неё. настоятель бы не отказал прихожанину в просьбе просушить у горячей батареи хотя бы эту шапку.       правда, странный человек.       будто почувствовав слишком любопытный взгляд на себе, он полуобернулся. высокий, с чёрными волосами и глубокими фиолетовыми глазами. кожа такая же бледная, как у сони, болезненная худоба, не скрытая костюмом, и аура какая-то мрачная, если не сказать… тоскливая. казалось, что молодой, но из-за усталого вида выглядел на несколько лет старше. соня робко потупила взгляд, уставившись на грязь, которая налипла на её старые ботиночки. наверняка там, где она успела пройтись, остались следы. как некрасиво.       незнакомец разглядывал её ещё где-то с полминуты. соня думала, что его пронзительный взгляд мог заглянуть в самую ею душу, раздеть ту догола и увидеть всё то, что она так старалась спрятать. соня — страшная грешница, но всё равно посмела появиться здесь. наверное, узнай этот человек об этом, непременно осудил бы. любой бы осудил, и она бы даже не обиделась, потому что знала, что заслужила каждый ропот в свою сторону. но вот он от неё отвернулся, и она невольно выдохнула с облегчением.       — а вы верите, что бог готов простить нам все грехи? — донёсся до неё спокойный мягкий голос, пока она неловко крутила между пальцами свечу. соня замерла и украдкой подняла глаза. он не оглянулся на неё, но сделал шаг в сторону, позволяя подойти ближе.       под взором божией матери соня перекрестилась и тихонько приблизилась к иконе. она подожгла фитилёк от другой свечи и аккуратно установила свою свечу рядом, шепча одними губами молитву. видел бог, у неё не было иного выхода. и не попустят ей грешить перед ним, ибо она грешна и немощна…       — бог милостив, — наконец ответила ему соня, ещё раз перекрестившись. — но чтобы заслужить прощение, искреннее раскаяние важно. примите свою неправоту, простите себя сами и будете прощены.       — даже так? — в словах незнакомца послышалось изумление. — но не кажется ли вам, что это не совсем верно? ведь таким образом можно прийти к выводу, что бог и за страшные грехи не покарает.       соня легонько качнула головой, не глядя на собеседника. только теперь она почувствовала, что он пах лекарствами и… кровью. он болен, похоже. серьёзно заболев, даже не набожные люди могут уверовать, что это испытание послано им в наказание за грехи. несчастный наверняка переживал, хоть и не показывал этого.       — мы все грешны, и каждому воздастся по заслугам, когда время придёт. но, знаете, — она наконец встретилась с ним взглядом, мягко улыбнувшись; тёмные фиолетовые глаза столкнулись с её светлыми, голубыми: — говорят, если вместе читать молитву, она обязательно будет услышана как можно скорее. хотите, почитаю вместе с вами?       незнакомец склонил голову набок, глядя на неё с толикой любопытства. его лицо едва ли выражало какие-то эмоции, но она увидела это в его глазах — интерес. интерес, похожий на то, что испытывают учёные во время исследований. может, и в его глазах она выглядела как какая-нибудь подопытная. хотя соня не хотела бы быть подопытной, ведь в таком случае все её грязные секреты выйдут наружу.       стыдно.       — значит, сначала вы попросите за меня, а потом я — за вас?       соня почувствовала себя неловко и отвернулась к иконе, вглядываясь в потускневшие от времени мазки масла на холсте.       — ну что вы. грех мой страшен, не могу я впутывать в это дело никого. хотя это очень любезно с вашей стороны — предложить такое.       собеседник хмыкнул.       — бог милостив — ваши слова. нас учат, что доброта отца нашего безгранична и всепрощающа. так чем вы отличаетесь от любого другого прихожанина?       соня покачала головой.       — бог не посылает нам испытаний, которые бы мы не смогли вынести. это мой крест, и нести я его должна в одиночку, — она сложила ладони вместе и наклонила голову, прикрыв глаза. — но за вас я помолюсь. помощь ближнему — благое дело.       тот человек молчал несколько мгновений, возможно, задумавшись над её словами или, наоборот, в мыслях потешаясь над ними. но потом она услышала шелест одежды, когда он повторил её позу, а после он зашептал вкрадчиво:       — я исповедую свои грехи и раскаиваюсь перед тобой… ибо я грешен… и грех мой есть беззаконие…       его молитва была короткой, но соня вторила всему, что он говорил, искренне прося о его прощении. люди верят, что каждое благое дело обязательно зачтётся в конце жизненного пути на земле, но соня творила добро не поэтому. она была грешна и грешила осознанно. доброта — то немногое, чем она ещё могла принести пользу.       и хотя совать нос в чужие дела — не в её привычках, соня всё же задумалась насчёт того, что сказал незнакомец. любой грех есть беззаконие, но когда он говорил об этом, то будто вкладывал иной смысл в эту фразу. как будто он действительно был грешен тем, что сотворил что-то, что было запрещено законом в обществе. так он совершил преступление? вот ведь как бывает.       посмотрев на незнакомца внимательным взглядом, соня осторожно заметила:       — если вас что-то тяготит… почему вы не исповедуетесь? у настоятеля всегда найдётся на вас время. иногда умение выслушать становится ценнее даже, чем совет. а настоятель умеет слушать.       тот человек опустил на неё свой тяжёлый, но слегка посветлевший взгляд, и качнул головой, придержав мокрую шапку на голове.       — нет у меня доверия к служителям церкви. считаете, я лицемерен? но есть вещи, о которых я не стал бы распространяться даже ближним, — он посмотрел на неё с прищуром. — вот вы бы рассказали священнику о своём страшном грехе?       соня похлопала светлыми ресничками, приподняв брови, и смутилась, чуть покраснев. она опустила глаза в пол, затеребив необсохший пояс своего тоненького пальто. незнакомец знал что делал, задавая ей такие вопросы. видимо, её душа, и правда, была для такого, как он, нараспашку. либо соня была слишком открытой, как какая-нибудь книга. в конце концов, всё тайное рано или поздно станет явью, вот и она свои грязные секреты ни от кого не сможет утаить.       ну и поделом ей.       она тихонько вздохнула.       — мне слишком стыдно говорить о таком. но, мне кажется, вы слишком критичны в своём суждении. тайна исповеди всё же…       собеседник сухо прыснул от смеха; его обескровленные губы растянулись в почти сардонической улыбке.       — а вы удивительно наивны для грешницы, — он приставил к губам палец, будто призывая к тишине, и понизил голос: — не забывайте, что тайна исповеди не гарантирует её безопасность. да, священник имеет право хранить молчание перед другими, но он всё ещё располагает информацией и может воспользоваться ею по своему усмотрению. а мотивы людей зачастую корыстны.       голубые глаза сони засквозили грустью, когда она выслушала его. насколько же он разочаровался в людях, раз был такого дурного мнения о настоятелях? хотела бы она доказать ему, что в храме божием бояться нечего, но, скорее всего, он бы снова назвал её наивной. пожалуй, соня в самом деле чересчур наивна — слишком любит людей, чтобы обозлиться. ну да не ей его учить.       — чувствую, вы со мной не согласны, — незнакомец улыбнулся чуть шире, не сводя с неё взгляд. — излишняя доверчивость может быть губительна. скажете мне своё имя напоследок, страшная грешница?       он явно насмехался над нею. соня не расстроилась. заслужила всё же, наверное.       — мармеладова я, соня, — тихо ответила она, кивнув в знак приветствия, украдкой глядя на него. — а вас как зовут?       собеседник пригрозил ей пальцем, словно в шутку.       — само моё имя несёт в себе грех, но вам я его открою. меня зовут фёдор. достоевский. не запоминайте это лучше. всего доброго.       вот так просто и быстро он распрощался с нею и покинул церковь, ни разу не оглянувшись. соня ещё какое-то время стояла перед иконой, вглядываясь в лик божией матери, пока её свеча потихоньку таяла. но когда внутри стали собираться прихожане, она тоже поспешила скрыться. ей уже было пара идти на встречу со своим грехом.       впрочем, тогда соня ещё не знала, что её первостепенный грех обернётся куда более страшным и тяжёлым испытанием, способность вынести которое она впоследствии ещё не раз поставит под сомнение.

***

      над крышей одного из самых дорогих питерских стриптиз-баров петра лужина, названного, как ни странно, «лужей», в ту ночь так же лил дождь. но, конечно же, привычная питеру непогода никак не отразилась на количестве посетителей. здесь было многолюдно и шумно, светомузыка ослепляла и оглушала, а ядовитый запах смеси алкоголя и табака удушал, не давая сделать глубокий вдох. соня в этом месте была чужая, как белая ворона, и оттого чувствовала себя под постоянным наблюдением. на неё действительно смотрели почти все, прицениваясь.       — не видел её раньше. кто это?       соня не могла услышать ту беседу, находясь возле барной стойки, где она забирала заказы, чтобы торопливо разнести по столикам, постоянно пытаясь оттянуть пониже неприлично короткую аляпистую юбку форменного платья.       — а ты наблюдателен, фёдор михайлович, — лужин, встав рядом с ним, вперился взглядом в низенькую соню со второго этажа, где находилась vip-комната. — это наша новенькая, сонечка. скромная невинница — я пока в поисках клиента для неё. фигурой не вышла, но всё равно лакомый кусочек.       принимая соню на работу, пётр заставил её покрутиться перед ним в нижнем белье несколько раз, тщательно осматривая, как мясо на рынке. фигурой соня, и правда, не вышла: невысокая, бледная и тощая — как ни накрась, как ни разодень, щупать всё равно нечего. зато девственница — для проститутки настоящая редкость. такую, как она, ценители даже за валюту с руками оторвут. и личиком тоже хороша — выглядит гораздо младше своих годков, глаза большие и голубые, а волосы блестящие и белокурые. настоящий ангелок, а если выдать её за малолетку, то какой-нибудь извращенец обязательно клюнет.       на это лужин и рассчитывал, соглашаясь взять её, потому и поставил в официантки, а не в танцовщицы, чтобы она светила лицом, а не отсутствующими прелестями.       фёдор прикусил подушечку большого пальца по привычке, вперившись глазами в соню, снующую среди толпы с подносом над головой. он не приценивался к ней, в отличие от остальных, но следил пристально, и поэтому его взгляд пробрал тогда неосведомлённую соню до самых косточек.       образ распутницы ей не шёл. яркий макияж, пёстрая тряпка вместо нормальной одежды, каблуки и залаченная причёска только её портили и не давали слиться с толпой, а наоборот, невыгодно выделяли. соня здесь лишняя. это не её место.       но где же тогда найти место несчастной грешнице?       только рядом с таким же грешником разве что.       — я её заберу.       лужин крякнул, вылупившись на достоевского в удивлении.       — да на кой она тебе, фёдор михайлович? давай я кого лучше подберу? вон, например, анна у шеста — дикая кошка! — он заводил рукой, тыкая в сторону полуголых девиц в разных частях зала. — а в том углу элиза — экзотика! или, хочешь, вызову катеньку? у неё руки золотые, она тебе..!       но резкий взгляд оглянувшегося на него фёдора заставил петра подавиться собственными словами. не рассчитав силу, достоевский прокусил кожу на пальце, пустив себе кровь. лужину показалось, что он услышал, как громко лязгнули острые зубы.       — ты меня не слышал? — от ледяного голоса в жилах застыла кровь. — я заберу софью. кэш отправлю с гончаровым. паспорт её с ним же передашь. и смени уже поставщика. в баре наливают дрянь редкостную, — небрежно махнув рукой в сторону столика, где остался стоять бокал красного вина, к которому он едва притронулся, фёдор покинул vip-комнату.       легко пробравшись через людей на первом этаже, которые, будто чувствуя немую угрозу, даже не пытались к нему приблизиться, он незаметно подобрался к соне. навис над ней со спины, как хищник над жертвой, и в полумраке блестнули его фиолетовые глаза. но соня, ожидавшая, когда бармен приготовит для одного из гостей коктейль, не обратила внимание на чужое присутствие, хоть и ощутила его. просто привыкла, что здесь рядом с ней вечно кто-нибудь трётся.       — так вот в чём ты провинилась, страшная грешница соня.       лишь тогда она обернулась, подняв на него испуганный взгляд. сразу машинально прижала поднос к груди, пряча откровенный вырез, и сглотнула от тревоги так громко, что фёдор услышал звук даже сквозь музыку. неоновые огоньки окрасили её пунцовые щёки в причудливые оттенки. о, наверняка ей было безумно стыдно! как бы прям на месте не сгорела.       — и вам грехопадение не чуждо… — робко промямлила она, вздрогнув, когда бармен придвинул к ней на стойке стакан.       искусственная улыбка достоевского из-за плохого освещения почудилась ей дьявольским оскалом.       — и мне не чуждо, — повторил он, протягивая ей руку. — я купил тебя у лужина. идём.       лицо девушки приняло мученическое выражение. она изогнула брови, растерянно глядя на его узкую ладонь с длинными пальцами и обкусанными ногтями, и поджала губы. фраза «я купил тебя» звучала ужасно и для неё означала не самую хорошую перспективу. но, в общем-то, соня знала, что это рано или поздно должно будет случиться, поэтому собралась с духом и придала своему тихому голосу чуть больше уверенности, уже собравшись протянуть к нему свою руку в ответ.       — на сколько же купили?       фёдор усмехнулся.       — насовсем.       ему-то казалось, что такое известие обрадует грешницу, но бедная мармеладова почему-то стала только тревожнее. она отдёрнула от него руку в последний момент и замотала головой, позволяя золотистой копне волос слегка расстрепаться. соня прильнула к нему чуть ближе, заглядывая в лицо, и взмолилась:       — нельзя, нельзя насовсем! продайте меня обратно! — у неё от волнения и голос прорезался. — пожалуйста, я же по доброй воле здесь! мне… деньги нужны просто, — и тут она сникла.       она здесь по доброй воле. ну надо же. и ведь невозможно не поверить, но он-то знает, что по доброй воле в таких местах именно что для работы никто не оказывается. ей нужны деньги. она правда думала, что лужин будет ей хорошо платить за торговлю телом? те жалкие проценты, что она могла бы от него получить, и деньгами-то назвать сложно.       когда она замолчала, фёдор сам схватил её за руку и притянул к себе, пожимая, глядя соне глаза в глаза.       — ты боялась рассказать обо всём священнику из-за стыда. но перед грешником грешнику стыдиться ведь нечего? раз уж я всё равно забираю тебя, расскажи мне, что тебя гложит. облегчи душу.       слушая его вкрадчивый голос, соня на миг подумала, что ей жмёт руку сам дьявол. но по какой-то причине у неё не хватило смелости отказать фёдору. в конце концов, он был прав в том, что выкупил её и не мог осудить, ведь её секрет уже всё равно был им открыт. значит, и поделиться своей бедой с ним она тоже могла. хотя уместно ли это будет? он ведь купил её явно не для этого…       соня шла за ним, как овечка на заклание. он вывел её из клуба через чёрный вход, обходным путём, и посадил на заднее сидение чёрной дорогой машины с тонированными стёклами, сел рядом и дал наказ водителю. мармеладова сидела скромно, ссутулив хрупкие плечи, кутаясь в своё пальто. в салоне было куда теплее, чем на улице, потому что дождь не лил. она почти отогрелась, но всё равно чувствовала себя совсем неуютно от малейшего соприкосновения с мужским телом. фёдора её чуть ли не болезненная застенчивость повеселила.       и она-то собиралась стать клубной шлюхой? как нелепо.       за окнами мелькали сотни ярких огней ночного санкт-петербурга. сначала они долго ехали по московскому проспекту, пока не свернули, чтобы добраться до митрофаньевского шоссе. в какой-то момент водитель завёз их в тёмные дворы, похожие на лабиринт, и, наконец, они остановились в окружении хозяйственных построек на малой митрофаньевской. соня никогда не ходила тут одна, но знала, что ничего доброго здесь ей точно не увидеть. невысокое здание из красного кирпича мало чем походило на жилой дом, но за своё недолгое знакомство с достоевским она успела понять, что этот грешник, действительно, творил беззаконие, поэтому и прятаться где-то среди заброшенных складов ему было впору.       внутри «базы» — так соня мысленно окрестила краснокирпичное здание — было светло, тепло и на удивление чисто. лестницы приятно скрипели под их ногами стариной, пока она осторожно поднималась по узким ступенькам, следуя на последний этаж за фёдором. за одной из немногочисленных дверей в слегка пошарпанном коридоре скрывался его кабинет, оформленный в тёмных оттенках. окно с видом на далёкие новостройки города, массивный стол и кресло, ноутбук, аккуратные папки с документами, книжные полки и застеклённые шкафы, диванчик для посетителей, а в углу стояла неприметная виолончель — очень неожиданно.       обходя неловко мнущуюся на персидском коврике по центру комнаты соню, фёдор почти невесомо коснулся пальцами её плеча, прежде чем пройти к своему рабочему месту.       — на исповедальню мало похоже, согласен, — будто услышав её неозвученные мысли, произнёс он, — но, уверяю, здесь тебя никто чужой не услышит. можешь смело говорить.       но соня только неуверенно огляделась, перебирая пальцами. места себе найти не могла, поэтому и начинать не спешила. достоевский с каким-то ненормальным удовольствием наблюдал за нею, но всё же решил, что не стоит бедную грешницу долго мучить.       жизнь её и так наказала, сведя с ним.       — ох, где же мои манеры? — наигранно посетовал он, покачав головой, и указал на свободный стул перед столом: — прошу, присаживайся.       не сразу, но соня всё же села. оттягивая низ пальто пониже, чтобы скрыть голые коленки, она выглядела зажатой, напряжённой, и будто стала ещё меньше. и вот напротив неё сидел страшный демон, считающий себя рабом божьим, сцепив в замок пальцы под подбородком, вцепившийся в её хрупкое тельце острым взглядом. собираясь с мыслями, чтобы решить, с чего начать исповедь, соня вовсе не думала, чем это всё могло обернуться. она верила в чистоту помыслов достоевского. а как же? она ведь тоже искренне молилась за него! человек, что просил о своём прощении перед матерью божией, не мог обойтись с бедной грешницей плохо, правда?       лишь впоследствии соня поняла, какую ошибку она совершила, доверившись достоевскому.