Ядерное бедствие

Арсений Попов проснулся не так, как просыпаются люди. Он не чувствовал тепла утреннего света, не слышал птичьего пения за окнами, не ощущал мягкость одеяла на коже. Его сознание было как заторможенная машина, медленно восстанавливающая свою работоспособность. В темноте, где каждое движение было застывшим, словно в замедленной съёмке, Арсений пытался понять, что с ним происходит. Память была туманной, смутной, как сновидение, которое уходит, едва проснувшись. Он почувствовал тяжесть в груди, как будто воздух был слишком плотным, как если бы он находился под водой. Мышцы отказывались подчиняться, а разум, наконец пробудившийся, отчаянно пытался разогнать этот туман, чтобы осознать происходящее. Лёгкие выдохнули со сдавленным звуком, и он осознал, что дышать стало трудно.

Он был внутри капсулы.

Но это было не просто пробуждение.

Это было освобождение.

В пустом пространстве его глаза начали адаптироваться к тусклому свету. Это было не солнечное сияние, не привычные огни, освещающие городскую жизнь. Это были аварийные лампы, едва освещающие мрак. Свет был болезненно тусклым, как огонь, который горит в слишком холодном и сухом месте. Каждая вспышка создавалась с трудом, как если бы сама лампа сражалась за своё существование. Попов попытался пошевелиться, но тело было чужим. Он ощупал холодное стекло капсулы, пытаясь понять, что это за место. Его пальцы встретили стекло, которое было покрыто трещинами. Треск раздался, когда он дотронулся до него, и куски стекла начали медленно отпадать, оставляя за собой следы старой ржавчины. Внутри капсулы всё ещё висела влага, остатки замороженной жизни, умирающей, как отголоски давно забытых людей. Не дождавшись, пока система окончательно выйдет из строя, Саймон рванул замок капсулы. Стекло с треском разошлось, и через трещины начал выходить холодный пар. Воздух, который вытекал из капсулы, был тяжёлым и застоявшимся, как если бы это была сама смерть, изгоняемая наружу. Внутри его лёгких ещё оставался холод, будто они всё ещё находились в ледяной клетке. Он сделал первый вдох — тяжёлый, мучительный. С трудом выбравшись из капсулы, он упал на пол, но вскоре смог встать. Каждый его шаг отдавался эхом в пустом, безжизненном помещении. Его ноги еле держали его, и он почувствовал, как каждый шаг тянет его вглубь этого гроба. Мрак окутывал всё вокруг, а воздух, казалось, никогда не был свежим. Запах ржавчины и плесени проникал в ноздри, становясь неотъемлемой частью этого заброшенного мира. Прошло несколько минут, прежде чем он осознал, что вокруг не было ни одного звука. Никаких шагов, никакой живой активности. Всё было мёртвым. Он прошёл несколько метров по коридору, но каждый угол, каждая стена смотрели на него мертвыми глазами. Не было никаких следов жизни. Всё, что осталось от людей, было в этих облезлых стенах, в этих поломанных компьютерах и пустых столах, покрытых пылью и мусором. Это была пустота, в которой время не существовало. В этом бункере всё было забыто — как давно заброшенная могила, в которой не осталось даже памяти. Он продолжал идти, пока не дошёл до центрального узла управления, который когда-то был центром всего. Компьютеры, когда-то сияющие и современные, теперь выглядели как древние реликвии. Клавиатуры были покрыты пылью, а экраны потрескались, как стекло, упавшее с высоты. Арс подошёл к одному из терминалов, пытаясь оживить его. Он нашёл кнопку активации, и экран на мгновение мигнул — что-то будто шевельнулось в этих мёртвых системах. Затем раздался голос. Он был глухим, электронным, но чётким, словно исходил издалека, как эхо, отдающееся в пустоте. Арсений замер, не веря своим ушам.

[Система активирована. Протокол 31-12-92: Ресурсы на исходе. Продолжение программы невозможно. Обнаружено критическое повреждение.]

Арс снова взглянул на экран. Он пытался найти ответ, но ничего не было. Только безжизненные строки кода. Он с трудом выговорил: — Где все? Голос ответил с той же механической строгостью.

[Куратор активирован.]

[Система рада сообщить о возможном пробуждении.]

[Пожалуйста, подтвердите свою личность.]

Арс молчал. Личность? Он ничего не помнил. Это был как разбитый фрагмент воспоминаний, который не мог собрать воедино. Он был всего лишь тенью человека. Но он был жив. Единственный живой. Он знал это, знал, что больше нет никого, кто мог бы ответить.

[Ресурсы на критическом уровне. Доступ к основным узлам заблокирован. Отсутствие связи с внешними системами. Продукты и вода исчерпаны.]

[Период восстановления: определить невозможно.]

Он почувствовал, как холод сжимает его изнутри. Это было не просто отчаяние — это было осознание. Всё было кончено. Его последний шанс был здесь, в этом тёмном, заброшенном бункере. Он приблизился к сканеру, чтобы отсканировать сетчатку глаз. Голос системы раздался снова, как эхо в пустом, заброшенном пространстве бункера.

[Пользователь не идентифицирован.]

[Попытка идентификации: 1... 2... 3...]

[Идентификация завершена.]

Попов замер, ощущая, как каждое слово отголоском откликается в его голове. Он не знал, что ожидать.

[Арсений Попов.]

[Арсений Попов, инженер из команды проекта "Аврора".]

[Идентификация завершена.]

[Протокол 47: Обеспечить выживание проекта и установка коммуникаций.]

Арс схватился за панель, словно в поисках какого-то другого объяснения. «Проект "Аврора"? Что это такое?», — мысли крутились в его голове, но ответов не было.

[Ожидайте дальнейших указаний.]

Его пальцы сжались на панели, и он ощутил, как жар расползается по его рукам, когда он пытался собраться с мыслями. Всё было не так, как он ожидал. Он не был просто человеком, который случайно оказался в этом месте. Он был частью чего-то гораздо большего. Это не был просто случайный эксперимент. Он был выбран. Но для чего?

[Вы являетесь последним активным элементом для обеспечения восстановления стабильности проекта. Без вашего вмешательства все дальнейшие операции невозможны.]

[Ваша задача: обнаружить и восстановить функциональность систем, а также выйти на связь с внешними звеньями. Система поддерживает вас в рамках протоколов, обеспечивая минимальные условия для выживания.]