Другие 365 дней

Несколько месяцев спустя. — Массимо, живот уже так заметен, мне обязательно идти на это…мероприятие? — Дорогая, Медичи не посмеет сунуться туда, но мы нуждаемся в поддержке этих людей, поэтому они должны видеть сегодня нас вместе. Твое очевидное положение укрепит наш тыл. Я бы с удовольствием запер тебя на вилле до скончания дней, но сегодня не тот случай, — он подошел со спины и зарылся носом ей в макушку, вдыхая аромат цитрусовых, которыми его жена пахла всю беременность. — Надень что-то сексуальное, — промурлыкал ей в шею Торичелли, продевая в петлицы платиновые запонки, — меня безумно возбуждает моя беременная жена. — Сексуальное? Ты совсем спятил, Массимо? У меня уже живот словно я… — На шестом месяце беременности, любимая, и пусть все мужчины сегодня будут завидовать мне, потому, что ты так потрясающе выглядишь, вынашивая моего ребенка. — Ева укоризненно вздохнула и отправилась выбирать платье, идти на ежегодное сборище мафиози ей совсем не хотелось.

***

      В нюдовом шелковом платье в пол она была великолепна. Свободно спадающая от груди, юбка мягко очерчивала ее, на самом деле, не такой уж и большой живот, а глубокое декольте открывало потрясающую, уже налившуюся грудь.       Массимо поддерживал свою жену под локоть, когда они после затянувшегося приема, устроенного Капо, на котором собрались лишь главы Семей с женами, поднимались по широкой мраморной лестнице к себе в спальню.       Мужчина мечтал нагнуть ее над балюстрадой террасы и нежно смаковать свою женщину, вдыхая ароматы апельсинового сада и лаванды, смешанные с легким шлейфом гари от извергающейся Этны.       Ева же мечтала лишь об одном, сбросить с себя измучившие ее шпильки на ремешках, тонкими змеями обвивающих ее отекшую стопу и лодыжки. Жена Дона должна соответствовать, потому надеть на прием, более подходящую для ее положения обувь, она не могла.       Зазвонил входящий и девушка замерла посреди лестницы, уставившись на экран. — Ты должна ответить. — Я ему ничего не должна! — моментально вспыхнула Ева. — Он твой отец. — Он не… — она закусила язык, — он не заслуживает называться моим отцом! — Ты же понимаешь, что если он звонит, значит это важно. Сколько раз он позвонил тебе после Ньйю-Йорка? — На свадьбу, — неприятное предчувствие заскреблось в душе Евы. — Да? — девушка ответила на звонок. — Лукреция, — пауза была слишком красноречивой и ее сердце рухнуло куда-то к основанию этой бесконечной лестницы. — Андреа умер. Инфаркт. Похороны послезавтра. — Неееет, — одними губами прошептала девушка, — ее крик так и застрял в горле тяжелым, не позволяющим дышать, комом. — Прости, что не сберег его, я знаю как сильно он тебе дорог…       Девушка прекратила вызов и с безумными глазами повернулась к Торичелли. — Андреа больше нет. Мне нужно в Ньйю-Йорк. — Ты никуда не полетишь, — отрезал Массимо. — Как?.. — опешила девушка, — ты не имеешь права мне указывать! — спустя пару секунд она уже перешла на крик. — Ты беременна МОИМ ребенком, наследником семьи Торичелли и Я буду тебе указывать, как минимум, до тех пор, пока ты не родишь! Это трансатлантический перелет! Подвергать МОЕГО сына такой опасности я не позволю, — он яростно сжал ее плечо. — Твоего сына? Я тебе что инкубатор? Это и мой ребенок тоже, так что отвали, Торичелли! Я поеду с тобой или без тебя! Пусти, ты делаешь мне больно! — Ева рванула руку с такой силой, что скользкая ткань палантина, накинутого на плечи, выскользнула из, чуть ослабивших хватку, пальцев мужчины. Ее нога подвернулась и, не удержав равновесие, Ева схватив руками воздух полетела вниз. Туда же, куда минутой ранее рухнуло ее сердце.       Она лежала в изломанной позе у основания лестницы, с трудом шумно втягивая воздух, а ошалевший от ужаса мужчина, дрожащими руками вызывал скорую помощь, он знал, что при открытом пневмотораксе у нее слишком мало времени.

***

— Синьор Торичелли, — голос хирурга выдернул, словно нырнувшего под воду, итальянца на поверхность, — Какой у нее срок? — Шесть месяцев и неделя. — У нее пневмоторакс, разрыв яичника и сильное внутреннее кровотечение, при таких травмах вероятность угрозы жизни плода составляет сто процентов. Мы можем провести кесарево сечение сейчас, и он получит шанс выжить, но эта операция не совместима с текущим состоянием вашей жены. После того как мы ушьем легкое и устраним внутреннее кровотечение, мы сможем провести операцию и извлечь плод, но вероятность, что он окажется жизнеспособен крайне мала. Вы должны принять решение.       Я не хочу чтобы тебе когда-нибудь пришлось выбирать между мной и нашим ребенком и я не хочу чтобы ты выбрал меня— пронеслось у него в голове, разливаясь ядом по венам. — Ее. Спасайте мою жену, — Массимо уперся ладонями о белоснежную стену, калейдоскопом прокручивая перед глазами самые яркие моменты их растоптанного счастья: как она робко протягивает ему первый снимок УЗИ; как он кормит ее с рук апельсинами… Ведь он был уверен, что все беременные женщины, абсолютно точно, хотят клубнику и что-то соленое, а она — истинное дитя Сицилии — постоянно хотела апельсинов. Как он массирует ее отекшие ноги, а потом они занимаются любовью прямо там, на ее излюбленном шезлонге у бассейна. Как они узнают, что у них будет мальчик. Его СЫН. Он был так горд и счастлив, а сейчас…       Сейчас мужчина уныло бредет в маленькую часовню при больнице, пока его жена сражается со смертью не зная, что их ребенка он только что приговорил.       Приклонив колени и достав из нагрудного кармана пиджака, до этого момента такой не нужный, розарий отца, он молился. Да, он убивал раньше, но только сейчас осознал, что самый страшный грех в своей жизни он совершил сейчас, выбрав ее. И он не просил у Бога отпущения своих грехов, он молился сейчас лишь о том, чтобы его женщина жила.

***

Четыре месяца спустя.       Она не вернулась больше в их спальню. После выписки Ева приказала приготовить ее бывшую комнату, а он дал ей покой и время оплакать утрату. Она ведь винила только себя, а ему не хватало мужества признаться ей, что в смерти их ребенка виноват именно он. Потому, что любил ее больше всего на свете. Она закрылась. От него. От семьи. От Эдварда. От всего мира. Стала лишь тенью той девчонки в рваных джинсах и конверсах. Каждый вечер он с тоской смотрел на окна ее спальни, из которых не пробивалось даже толики света.       Торичелли вернулся за полночь, заметив свет в ее спальне, мужчина решился войти.       Ева стояла на террасе и смотрела в ночь.       Ее волосы были собраны в небрежный пучок, скулы заострились, а губы были обкусаны в кровь.       Он тихо подошел, мягко притянул ее к себе и коснулся в невесомом поцелуе, девушка вздрогнула и интуитивно сомкнула такие родные, в одно мгновение ставшие чужими, губы. Ее отчужденность с каждым днем увеличивала пропасть между ними. А еще ее взгляд… выцветший, потерянный. Боль разрушила ее изнутри, а потому ее глаза не горели. Больше нет. Точирелли видел как в ней пропал свет, тот самый, что вытаскивал его из тьмы и давал надежду им обоим. И сейчас он ничего не мог сделать чтобы вернуть его. Чувство вины и потери давило таким грузом, что он сам едва мог дышать, разваливаясь на части. Умом он понимал, что им пришло время отпустить свою боль, вину и двигаться дальше, но как? Если в своей женщине он не видел жизненного огня, а лишь медленно тлеющие угли.       На мгновение, он сравнил себя с Алессандро ди Медичи, но если тот оставил ей изящные тонкие узоры, то он лишь уродливый шрам внизу живота — вечное напоминание о тяжелой утрате. — Отпусти меня, Массимо, — мелодичный голос, полный одиночества и боли, вырвал его, истекающее кровью сердце. — Ты свободна, — наконец мужчина выполнил, данное тогда в грязном контейнере Богу обещание. Он тот час же дал распоряжение снять всю охрану. — Только прошу об одном, будь благоразумна.       На утро ее спальня оказалась пуста, отключенный телефон лежал на туалетном столике, машина оказалась припаркована в порту Палермо, а сама девушка без следа растворилась, оставив после себя лишь записку с одним словом «прости».       Тень Евы Торичелли сидела в мерно покачивающемся вагоне поезда, направляющегося на север Франции. Она прижимала к груди последнее узи их сына и паспорт, который дал ей Андреа тогда на яхте.       Ты ошибся, старый друг. Он все-таки отпустил меня.       А в голове, словно насмешкой над всей ее жизнью, звучал случайно подслушанный вчера разговор медсестры, сплетничающей с кем-то возле кабинета ее доктора: «Такая любовь! Да, да… Ты представляешь? Ему пришлось выбирать межу женой и сыном! Я сама слышала как он сказал доктору Мальдини: «Спасайте мою жену». Чтобы ТАКОЙ мужчина отказался от наследника? А ведь она может быть и не сможет больше родить после такой травмы.»       Ева снова посмотрела на снимок, который подарил ей такую ненужную больше свободу. Она была уверена, что их сын был бы похож на него и, может быть, таким жестоким образом судьба уберегла их дитя от демонов, которые, как она успела узнать, вероятно, передавались по наследству в семье Торичелли.