Долгая дорога к переправе

В первый день сезона личунь, солнечным морозным утром, в городские ворота Даду въехала большая кибитка, запряженная четверкой усталых мулов. За кибиткой следовала длинная вереница крытых повозок, охраняемая сотней всадников с копьями и луками. Процессия выглядела внушительно, однако не произвела никакого волнения в городе: столица империи ежедневно встречала и провожала караваны побогаче этого. Лишь двое нищих, занявших с утра самые выгодные места у ворот, проводили кибитку сонными глазами. — Глянь-ка, какое колесо, — сказал один другому, — Что ты думаешь, доедет ли то колесо, если б случилось, в Лоян или не доедет? — Доедет, — отвечал тот. — А в Шаньду, я думаю, не доедет? — В Шаньду не доедет, — отвечал другой. Этим разговор и кончился. В кибитке ехали трое. Спустя много лет один из них начнет описание своего путешествия так: «…Я, брат Иоанн из Флоренции из ордена миноритов, послан был вместе с другими братьями святым папой Бенедиктом XII к Каану, или верховному императору всех татар, — государю, который держит во владении половину восточного мира, — чтобы в качестве нунция и легата доставить ему письма и дары апостолического престола…» К середине XIV века Земля все еще оставалась плоской, но размеры ее исследованной части непрерывно увеличивались. Столетия подряд Запад смотрел на Восток с любопытством и опаской, посылая к язычникам христианских миссионеров. Монахи-францисканцы Плано Карпини и Гийом де Рубрук вернулись в Европу с первыми описаниями быта и нравов народов Монголии и Китая; купцы-авантюристы во главе с Марко Поло привозили невероятные и захватывающие сведения о стране фарфора и бумажных денег. Наконец, в 1299 году в Даду появилась первая католическая церковь и процветающая миссия при ней, увеличившая, наряду с несторианами, количество христиан в Поднебесной. Дорога на Восток по-прежнему оставалась долгой, трудной и опасной, но уже не казалась сошествием в подобие дантова ада. Минорит Иоанн, он же Джованни Мариньолли, отправился в свое путешествие почти через сто лет после собратьев по ордену. Карпини в свое время был принят ханом Гуюком, Рубрук удостоился аудиенции хана Мункэ. Обе встречи состоялись в Каракоруме, тогдашней монгольской столице. С тех пор потомки Чингисхана заметно расширили границы империи, получившей в Европе название Великая Татария. Новой столицей стал Ханбалык, и Мариньолли во время путешествия не раз задавался вопросом, каким окажется нынешний чингизид Тогон-Тэмур: умным, хитрым и скрытным, как Гуюк в описании брата Плано? Или спесивым лежебокой и любителем хмельного, каким в глазах брата Гийома предстал Мункэ? А может, так же возрадуется прибытию христианского посланника, как когда-то хан Хубилай при виде делегации венецианского семейства Поло? Чем ближе становился Даду-Ханбалык, тем нетерпение сильнее одолевало папского легата. И вот, наконец, заветные ворота! Брат Иоанн, обладатель роскошного италийского носа, черных внимательных глаз и буйной шевелюры, в которой терялась монашеская тонзура, отодвинул меховую полость, закрывавшую окно кибитки, зажмурился от яркого солнца и улыбнулся, чувствуя на лице его тепло. Ему недавно исполнилось сорок лет, и половину жизни он провел в странствиях по христианскому и мусульманскому миру. Его нынешняя дорога два с лишним года назад началась в Авиньоне, где находилась папская резиденция, и сегодня завершалась здесь, в сердце Великой Татарии. — Tartaria Magna, — выдохнул он, с любопытством разглядывая дома и прохожих. — Закрой, холодно, — буркнул сидящий рядом земляк, тощий и вечно мерзнущий брат Николай. — Ты лучше посмотри на эту дорогу, — Иоанн потянул его за рукав рясы, но тот отдернул руку. — Такой брусчаткой мог бы гордиться даже Авиньон! А ведь это, насколько я понимаю, не главная улица. Я прав, Иса? — Да, главная улица дальше. Драгоман Иса, маленький сморщенный человечек неясного возраста и племени, закутанный в баранью доху, ехал с ними от самого Авиньона. Он знал, казалось, все языки и наречия стран, через которые они проезжали, но изъясняться предпочитал покороче. Так лучше понимают, объяснил он. За стеной кибитки потянулись торговые ряды, движение каравана замедлилось и вскоре остановилось. Впереди послышались возбужденные крики, кто-то причитал, но не горестно, а скорее радостно. — Иса, будь добр, узнай, что там, — попросил Иоанн. Драгоман вместе с дохой полез наружу. Иоанн с подножки пытался рассмотреть происходящее, но увидел лишь множество одинаково темноволосых голов и поверх них — раззолоченный закрытый палантин. Исы не было довольно долго, Иоанн уже начал беспокоиться, но ловкий толмач вывернулся с другой стороны кибитки. — Ее величество императрица Ки раздает рис беднякам, — бесстрастно сообщил он. —Говорят, она часто так делает. — Ей дозволено самостоятельно покидать пределы дворца? — удивился Иоанн. — Однако, какие вольные нравы! — Она не спрашивает ничьего разрешения. — Драгоман уселся на прежнее место и принялся подтыкать под себя полы дохи. — После того как она расправилась с предыдущей императрицей и ее семейством, ей никто не смеет перечить. Император ее во всем слушается. — Прямо какая-то Алиенора Татарская, — хмыкнул Николай, который был весьма желчен. За свой вздорный нрав и длинный язык он впал в немилость у Бенедикта XII, и тот в наказание отослал его из Авиньона на край света — сменить главу христианской миссии, давно уже просящегося на покой. — Не сомневаюсь, даже ей придутся по нраву наши подарки, — довольно улыбнулся Иоанн. — Подумать только, муранское зеркало in quarto! А ведь еще и кубки, и янтарь! — Только сначала предстоит добраться до сиятельной особы императора, — заметил Николай. — Это и в европейских державах очень непросто, а уж здесь… — Для начала следует получить аудиенцию у чэнсяна, — кивнул Иса. — А дальше — как он решит. — Чэнсян? — переспросил Иоанн. — Канцлер. Тот, кто на самом деле правит Поднебесной.

***

— Мама, смотри, как я могу! Звонкий мальчишеский голос взвился над парой белоснежных конских спин. Казалось, это он заставил лошадей тронуться с места и повлечь за собой колесницу. Маленький возница крепко держал натянутые вожжи и направлял двухколесную повозку точно вдоль линии, прочерченной углем на плитах двора. Принц Аюширидара доехал до запертых ворот, ловко развернулся и подъехал к крыльцу павильона, откуда за ним наблюдали родители. — Все-таки рановато ему… — покачала головой Ки. — Самый раз, — возразил Тогон-Тэмур. — Я в свои девять лет спокойно управлялся с колесницей. Ки с сомнением покосилась на супруга, но промолчала. Впрочем, принц Аю с четырех лет ездил верхом, и пароконной упряжкой в самом деле правил ловко. К тому же ему предстоят не колесничные состязания, а всего лишь неспешный проезд перед зрителями на празднике Цагаан-Сар. В прошлом году празднование начала месяца Белой Луны пришлось отложить: наследник слег в лихорадке, и весь двор вместо пиров и развлечений молился в храмах о его выздоровлении. Но сейчас Аюширидара здоров, и его отец собирался превзойти в размахе торжеств времена Хубилая: например, перед великим ханом проходили обыкновенные — серые — слоны в белых попонах, а его потомок распорядился достать у купцов Бхараты белого слона, о котором однажды услышал от евнухов. Слона доставили. Он, правда, оказался не белым, а цвета топленого молока, с розовыми ушами, но такой императору понравился даже больше. Белые верблюды, белые лошади, будут даже белые тигры! И почти готовы уже нарядные белые одежды для всей императорской семьи. Ки любила этот цвет, хоть он и заставлял ее грустить, напоминая о родине. Удачно сложилось, что среди бывших пленниц Холодного дома нашлись искусные вышивальщицы, которым в качестве вознаграждения за труды были обещаны свобода и щедрое приданое. Женщины работали день и ночь, покрывая плотный шелк золотыми и серебряными узорами, расшивая жемчугом и молочным нефритом. Придворные и челядь тоже готовились к празднику, каждый на свой лад, и во дворце царило веселое оживление, какого здесь давно не бывало. Тем временем наследник, уже второй год изучавший основы учения Кун-цзы, заявил во всеуслышание, что желал бы освоить управление колесницей, которое упоминается среди «шести искусств», обязательных для благородного мужа. Боевые колесницы давным-давно ушли в прошлое, но ради принца сделали новую, не такую большую и тяжелую, как старинные образцы, но внешне им соответствующую. Тогон-Тэмур загорелся идеей увидеть сына во главе праздничной процессии, распорядился покрасить повозку в белый цвет и приказал обучить мальчика всем тонкостям управления. Аюширидара быстро превзошел эту науку и занимался ею куда охотнее, чем чтением и письмом. — Какой он смелый и уверенный! И сильный не по годам! — восхищался Тогон-Тэмур, наблюдая за сыном. — Спасибо тебе за него, — добавил он, понизив голос и нежно коснувшись руки супруги. — Он и ты — мои главные сокровища. Не знаю, что со мной будет, если с вами что-нибудь случится. Ки ласково улыбнулась в ответ. Улыбка была заученной, но эти слова тронули ее. Да, их произнес человек, виновный в двойной подлости, но его любовь к ней, которая с годами становилась только крепче… нет, не извиняла подлость, но, возможно, что-то ей противопоставляла. От мыслей о невероятном смешении высокого и низкого в характере императора ее отвлекло появление Тал Тала. — Прибыли люди из Фу-линь, — доложил он. — По их словам, наше посольство благополучно добралось до Западных краев и выполнило то, что им было поручено. — Наше посольство? — вздернул брови Тогон-Тэмур. — Впервые слышу. И что такого им было поручено? Ки тоже с удивлением посмотрела на канцлера: обычно подобные события не ускользали от ее внимания. — Его отправил Эль-Тэмур в последний год своего правления, — пояснил Тал Тал. — И это было весьма мудрое решение. В империи счет приверженцев еливэнь идет уже на тысячи, требовалось показать всем этим людям, что властитель учитывает и их интересы тоже. Послы должны были просить у правителя тех земель прислать еще священнослужителей и одновременно дать понять ему, что благополучие верующих всецело зависит от доброй воли Сына Неба, — эти слова канцлер сопроводил привычным легким поклоном. — Ну, хоть что-то это скорпион сделал не во вред мне, — усмехнулся Тогон-Тэмур, провожая взглядом колесницу сына, скрывшуюся в дальних воротах. — Так чего же хотят эти люди из Фу-линь, что прибыли к нам? — Вручить дары и верительные грамоты, ваше величество. — А, хорошо, пусть вручают! Если там будет что-нибудь сто́ящее, позволю им посмотреть на шествие в честь Цагаан-Сар. Кстати, как дела с подготовкой праздника? — Остались мелочи, ваше величество, в остальном все готово. — Отлично, я в тебе не сомневался, — император покровительственно похлопал его по плечу. — Сообщи мне, когда будет лучше их принять. Идем, Нян: холодно. Он ушел, не оборачиваясь, зная, что супруга без возражений последует за ним. Ки так и поступила, но успела на ходу шепнуть Тал Талу: — Если все-таки могу чем-то помочь, дайте знать. — Благодарю, ничего не нужно, — так же быстро и тихо ответил Тал Тал. Он успел заметить, как омрачилось ее лицо, когда он в очередной раз ответил отказом. Холодный дом; раздача риса беднякам; усердные уговоры императора не пренебрегать гаремными обязанностями — и постоянный вопрос в глазах: сонбэним, вы довольны мной? Теперь вы станете прежним? Узнав, что подготовка грандиозного Белого шествия поручена ему, Ки несколько раз настойчиво предлагала свою помощь в самых неожиданных делах (например, проследить за изготовлением попон для слонов) и не пыталась скрыть огорчения, когда помощь отвергалась. Тал Тал и сам хотел бы вернуть простоту и теплоту в их отношения, ему безусловно требовался понимающий и верный друг у трона, но еще слишком свежо было в памяти мертвое лицо Баяна. Да, учитель не предаст свою ученицу, но вздумай она вновь прижаться к его плечу — учитель отстранится. Растерзанная душа заживала медленно, а госпожа Ки была вовсе не тем человеком, кто мог бы исцелить ее. Мотнув головой, точно отгоняя докучливую муху, Тал Тал заставил себя вернуться к насущным делам. Сотни животных. Всадники, повозки. Длинная неповоротливая змея, которую канцлер и его незаменимые порученцы-близнецы весь последний месяц ежедневно гоняли из конца в конец заброшенной дороги на окраине города, пока люди и звери не научились идти мерным шагом, не растягиваться и не создавать заторы. И вдруг головой этой змеи император назначает девятилетнего мальчишку! Правда, принц безропотно участвовал во всех учебных проходах и вроде бы научился держать нужную скорость, но червячок беспокойства не унимался. Единственное, на что рассчитывал Тал Тал, — во время шествия он постарается держаться поблизости от колесницы Аюширидары, чтобы в случае чего перехватить управление лошадьми.

***

— Весьма самоуверенный молодой человек, — проронил Николай, едва оба францисканца и драгоман удалились на приличное расстояние от покоев, где только что завершилась их аудиенция у канцлера империи Юань. — Да, держится с достоинством, приличным его положению, — согласился Иоанн. — Признаться, я не ожидал, что он так хорошо владеет фарси. Если выяснится, что и латынь ему знакома, придется нам в его присутствии общаться на родном тосканском наречии. Надеюсь, ты еще не забыл его? — Скорее я забуду собственное имя! — вздернул бритый подбородок соотечественник. — У него приятный голос и благородные манеры, — продолжил делиться впечатлениями Иоанн. — А речь выдает в нем человека образованного. Я опасался, что нам предстоит иметь дело с грубым невеждой, каких в изобилии мы встречали даже во дворцах султанов. Покинув пределы дворца, европейцы оказались на оживленной улице с торговыми лавками по обеим сторонам. Двое хмурых стражников-ханьцев, приставленных францисканской миссией для охраны, приняли бдительный вид. Их недовольство можно было понять: если ты не распоследний бедняк, по зимней слякоти будешь передвигаться в повозке, в паланкине или верхом. А этим странным оучжоужэнь вздумалось идти пешком. Мол, их святой так велит. Ну им-то, может, и велит, а нам просто так приходится снег месить… Эх, служба! — Да, и манеры, и образование… — задумчиво протянул Иса. Во время аудиенции ему не нашлось дела, поскольку собеседники общались напрямую, из-за этого он чувствовал себя слегка уязвленным. — А ради места канцлера близкого родственника зарезал. Чуть ли не отца родного! — Не может быть! — почти хором ахнули оба монаха. — В харчевнях болтают, — пожал плечами драгоман. — Дыма без огня не бывает, сами знаете. — Наверняка это гнусные наветы недоброжелателей, — заявил Иоанн и тут же спросил: — А что еще о нем говорят? — Что у него какие-то особые отношения с императрицей. — Ну-у, это совсем мерзко, и вообще не наше дело, — поморщился Николай и заключил: — Нам следует поторопиться, не то опоздаем к вечерне. У него как будущего главы католической миссии нашлось множество дел, связанных с предстоящими обязанностями. А Джованни Мариньолли неожиданно получил неожиданные каникулы: прием у императора должен был состояться лишь через три дня. Один день папский легат потратил на тщательную инспекцию подарков для августейших особ. Все ценности благополучно пережили долгое путешествие, в том числе и вороной жеребец из конюшен короля Роберта Неаполитанского. К животному на время пути был приставлен конюх, который напился как сапожник от радости благополучного прибытия в Даду, чем доставил легату немалое огорчение. Второй день ожидания ушел на заполнение дорожного дневника. В объемистой тетради оставалось еще немало чистых листов, и путешественник решил заполнить их описанием столицы империи, которую до сих пор толком не видел. Иса прихворнул и не смог сопровождать его в предстоящей прогулке. Впрочем, Мариньолли в пути успел выучить у него десятка два китайских и монгольских слов, с помощью которых надеялся объясниться с туземцами. К тому же с ним должен был пойти один из стражников, который хоть и не говорил ни по-латыни, на на фарси, зато хорошо знал город и в случае чего мог привести монаха-авантюриста обратно в миссию. Побродив без особой цели по хутунам, которые европейцу казались похожими друг на друга еще сильнее, чем их обитатели, он вышел к заснеженному берегу озера Цяньхай. Короткий зимний день клонился к вечеру, солнце — густого темно-красного цвета с рыжиной — опускалось на выгнутые крыши храмов, стоявших на дальнем берегу. Рубин с оттенком хорошо обожженного кирпича — цвет санджовето, вина, что зрело в бочках монастырских виноделен францисканцев… О зеленые холмы Тосканы, белые стены монастыря, в котором прошла молодость, звон колокола базилики Санта-Кроче! Пожалуй, только сейчас, глядя на причудливые силуэты языческих храмов, Мариньолли до конца осознал, как же далека отсюда родная Флоренция… Захотелось поскорее вернуться в миссию, этот островок знакомого христианского мира в бескрайнем и чуждом море иной веры, диких обликов и варварских наречий. Он уже собрался сообщить стражнику о своем решении, но тут послышался смутно знакомый голос, произнесший на фарси: — Добрый вечер, господин Ма-Рино. Любуетесь закатом? Чэнсян-канцлер — верхом, в сопровождении двух всадников — приближался к нему по пустынному берегу. Легат поспешно смахнул слезы, выступившие на глазах от воспоминаний о родине, и постарался придать лицу выражение спокойной благожелательности. — Здравствуйте, господин канцлер Тал Тал. Да, чудесное зрелище. Это была втройне удивительная встреча: мало того, что высокопоставленный монгол запомнил его и почти правильно произнес фамилию, он первым поприветствовал его! Мариньолли довелось побывать при дворе многих правителей, быть на аудиенциях у нескольких визирей, но все они без исключения после завершения визита проходили мимо папского легата, словно тот был пустым местом, и такое отношение повсеместно считалось в порядке вещей. В то же время в поведении канцлера Юань не было ничего заискивающего: так хозяин, уверенный в своем праве, обращается к гостю, не то чтобы званому, но вполне уважаемому. — Послезавтра здесь будет еще красивее, — заметил Тал Тал, подъезжая ближе. — В честь храмовых праздников зажгут огни на стенах монастырей Хуго-сы и Шиху-сы. Вон их крыши, крайние справа. — Сожалею, но послезавтра пятница, день, в который предписывается молитва и пост, а не… — у Мариньолли едва не вырвалось «любование языческими радостями», но он вовремя спохватился и закончил: — …а не мирские развлечения. — А сегодня вам не предписывается ничего такого? — поинтересовался канцлер. — Если нет, приглашаю вас отужинать со мною. Заодно объясните, что такое «пятница». Предложение заключало возможность отказа, который выглядел бы вполне естественно. Легат вновь удивился дипломатической тонкости этого варвара: собеседнику предоставлялась возможность выбора — и полная свобода гадать, какие последствия повлечет за собой то или иное решение. Мариньолли бросил короткий взгляд на лицо Тал Тала: оно было приветливым, насколько вообще приветливость может быть свойственна столь резким чертам. — Счастлив ответить согласием на ваше любезное предложение, благо день сегодняшний позволяет вкушать любую пищу. Однако… — монах с сомнением посмотрел на стражника из миссии: бедняга откровенно замерз и топтался на месте с самым несчастным видом. — Как быть с моим провожатым? Вместо ответа канцлер что-то приказал по-китайски, обращаясь к стражнику, и бросил ему связку монет. Тот ловко поймал ее, ухитрился поклониться сразу двоим и, не оглядываясь, убежал в сгущающиеся сумерки. — Но как же… — растерялся Мариньолли, понимая, что самостоятельно ни за что не найдет дорогу к миссии, тем более в темноте. — Не беспокойтесь, после ужина вас доставят домой, — успокоил его Тал Тал. Он обернулся к своим спутникам, но говорил с ними уже по-другому: тоном не приказа, а дружеской просьбы, как с равными. В ответ они одновременно кивнули, точно их головы крепились к единой шее, и развернули коней прочь. Канцлер спешился и взял свою лошадь под уздцы: — Идемте, господин Ма-Рино, тут недалеко. На аудиенции он показался легату худощавым и стройным, но сейчас выглядел плотным и круглым — очевидно, благодаря теплой одежде. Волчий малахай с высокой верхушкой прибавлял ему роста. Мариньолли, который и сам был не мелким человеком, представил, как его спутник смотрелся бы в алой кардинальской мантии, тут же обругал себя за еретические мысли, но признал, что подобный наряд при такой осанке был бы вполне уместен. — Надеюсь, мои слова не будут сочтены за дерзость, господин канцлер, но позвольте спросить… — начал Мариньолли, приладившись к широкому шагу Тал Тала. — Спрашивайте. — Почему вы покинули седло? Почему за вами не следует многочисленная свита? Разве ваше высокое положение не подразумевает… — Первое, что я сделал, став канцлером, — разогнал всех свитских бездельников. У людей, что состоят у меня в подчинении, есть более важные обязанности, чем таскаться за мной повсюду. Те двое, которых вы только что видели, — мои друзья и первые помощники. И, при случае, телохранители — это ответ на ваш незаданный вопрос, кто бережет меня от возможных злоумышленников. Я отпустил их, потому что у нас ничего не стоит мужчина, который не умеет себя защитить. — Вы имеете в виду монголов, господин Тал Тал? — Я меркит. Это не одно и то же, — ответил канцлер, и легату послышалась какая-то излишняя сухость в его голосе, до этого мгновения звучавшем довольно мягко. — Рад сообщить, что имею честь быть заочно знакомым с вашим славным народом, — улыбнулся Мариньолли, — мои собратья по ордену, которые побывали здесь сто лет назад, оставили описание многих местных племен. Меркиты, по их словам, многочисленное и влиятельное племя. — К сожалению, с той поры многое изменилось, — вздохнул Тал Тал. — Но я не ответил на ваш вопрос, отчего я спешился. Ответ прост: три дня назад, когда вы явились ко мне, то держались без подобострастия и заносчивости, с достоинством. Полагаю, Кун-цзы назвал бы вас благородным мужем. Если б я остался в седле, а вы бы шли пешком, то я повел бы себя заносчиво, а это противоречило бы учению Кун-цзы. — Я объясню вам смысл пятницы, но вы непременно должны рассказать мне об этом учении! — воскликнул Мариньолли. — С превеликим удовольствием. О, вот мы и пришли. В этой лапшичной готовят лучшее маишаншу в городе. — Простите? Маиша… что? — Примерный перевод «муравьи карабкаются по дереву». — Тал Тал усмехнулся, глядя на ошарашенного европейца, и добавил: — Звучит странно, но на самом деле это вполне съедобно и даже вкусно. Вам наверняка понравится.