Я вижу солнце!

*** Топот босых ног по бетонному покрытию. — Скорее за ним! Не дайте ему... Перескоком с места на место. Некогда медлить... — Стой! Ещё совсем немного... — Я вижу солнце! Звук падающего тела. Люди в одинаковой униформе завороженно приковали взгляд к единственной точке на небе, где только что перед самыми их лицами, словно вольная птица, взвился и упорхнул... некто иной. *** Девчонка с ворохом темных волос в потрёпанном мужском плаще больше нее на несколько размеров устало прислонилась к дереву, посматривая на припаркованный у ее ног мотоцикл. Голос изниоткуда. — Эй, Кино. Говорят та страна, куда мы направляемся, самая счастливая страна на свете. Люди там настолько счастливы, что не покидают ее никогда. У них, говорят, есть особая технология... Девочка безжизненно качает головой, прерывая поток восторга: — Когда так говорят, Гермес, следует ждать обратного. — Но, Кино... Если так, то когда мы, наконец, увидим счастливую страну? — Кто знает, Гермес... — Кино... — Нам пора ехать. — Ты никогда не слушаешь... — если присмотреться в фарах можно разглядеть обидчивое выражение. Девчонка уже запрыгивает наверх с лёгкой насмешкой: — Харе обижаться! Нам ещё надо вернуться в гостиницу. — Кино! На секунду она поднимает голову, щурясь от горячего летнего воздуха, так и пронизанного солнечными бликами. — Путешествовать под открытым небом, купаться в лучах солнца, мчать вперёд, сломя голову, разве не этого ты хотел, Гермес? — Конечно этого, но... Аааааа! *** — Скорее за ним! Не дайте ему... Босые ноги быстрым движением отскакивают от скользкой поверхности крыши. Рубашка, наспех застегнутая и заправленная только с одной стороны, почти развевается на ветру. Волосы липнут ко лбу, заслоняя обзор, но ничто не скрывает от глаз сияние солнца сквозь мутно зелёное небо. Быстрее к солнцу... — Не дайте ему... Худые пальцы хватаются за перила. — Стой! Одно ловкое движение, и мальчишка уже стоит на перилах, раскинув в стороны руки. Смеётся, едва не складывается от хохота, смотря смерти в глаза. Бегущие за ним люди в одинаковой униформе останавливаются, замирая от странной картины этого шокирующего приступа веселья. Их губы дрожат, на лицах разрастается изумление. — Коэффициент преступности ноль! — объявляет механический голос. Немыслимо! — Стрелять запрещается! Изумление граничит со страхом, ноги приросли к полу. Руки, сжимающие нацеленное оружие, начинают дрожать. — Коэффициент... Останавливал не столько совсем нелогичный вдруг прозвучавший "ноль". Останавливало безумие в глазах мальчишки. Это сумасшедшее счастье. Счастье обреченного, беззаботно шагающего в бездонную пропасть. Обреченного, который приветствует смерть как мать родную, встречи с которой ждал всю свою недолгую жизнь... — Я вижу солнце! — вскричал мальчик и размашистым шагом ступил в пустоту.. *** Кино дернулась, посильнее заворачиваясь в тонкое одеяло, не способное полностью защитить от ночной мерзлоты. — Ты не спишь? — знакомый голос. Тот, что слышала, возможно, только она одна. — Угу. — девчонка перевернулась, уставившись в потолок заспанными глазами. Мотоцикл у стены недовольно мигнул фарой. — Снова кошмар? — Я не знаю... — прислонив ко лбу тыльную сторону ладони. — Я снова видела какую-то страну... В которой мы, кажется, не были... — И что там было? — Там был мальчик. И зелёное небо. Я ничего не поняла. — Может, это страна, в которую мы как раз направляемся? — Я не знаю. — А мальчик хотел рассказать тебе о ней? — Я не знаю, Гермес... — отворачивается к стене, вновь пытаясь завернуться в жалкий кусок ткани. — Я ещё раз попробую заснуть. — Если этот мальчик хочет дать тебе предубеждение... — Ты хотел сказать "предупреждение"? — А? Ага... В общем лучше послушай его. — Послушаю. — И если... — Я уже сплю, Гермес. — Ну почему ты никогда не слушаешь! В ответ раздалось лишь нарочито манерное — ХРРРРРРРРР! *** В небе ещё висел этот радостный возглас... — Я вижу солнце! У Кино холодок пробежал по спине. — Какое зелёное небо... — девочка с изумлением рассматривала открывшийся перед ней вид на город. Мутный, постепенно желтеющий город. Словно сам воздух его был отправлен болезненными миазмами. Люди мелькали, носились по улицам, спешили по своим делам, и вид казался бы ничем не отличающимся от вида сотен других стран, если бы не этот голос. — Я вижу солнце! Холодок ещё сильнее бежит по спине. Действительно, возможно, в этой стране только с крыши самого высокого здания можно было вообще различить тусклый отблеск солнечных лучей за плотным слоем тошнотворного воздуха... Кино задумчиво всмотрелась ввысь. Может, если подойти чуть-чуть ближе, солнце, наконец, покажется... Ещё чуть-чуть... — Я вижу солнце! — кто-то воскликнул над самым ее ухом и... Вдруг схватил за плечи, оттаскивая от края. — Ай! — моментальная попытка вырваться, которую тут же ловко пресекают, сжав за запястье потянувшуюся к оружию руку. — Кто ты и что здесь делаешь? — сбивчивое дыхание. Шепчет в самое ухо. — Это ты только что сиганул с крыши? — ещё одна безутешная попытка освободиться. — Отпусти меня! — Проницательная девчонка! Но, если бы я тебя сейчас не схватил, ты бы последовала за мной следом! — Ладно... — расслабляет руку, на этот раз показывая: "Я сдаюсь.". — Отпусти меня, безумец. — Безумец!? — он, кажется, падает со смеху. — По меркам этой страны я самый НЕбезумный человек! Самый здравомыслящий! Кино оборачивается. Действительно, упал на землю. Худенький силуэт. Белые волосы падают на глаза. Кожа бледная, такая же нездоровая как и весь этот пейзаж. Худые руки суматошным движением заслоняют лицо. — Я же совсем не безумец! По меркам этого места... Девочка понимающе клонит кголову набок. — Давай ты подробнее расскажешь мне о своей стране. — О моей стране? — убирает ладони от лица и смотрит на нее своими пронзительными янтарными глазами. — Да. Что значит "коэффициент ноль"? — О, "коэффициент ноль" это приговор! Это приговор на всю жизнь! — Что вообще означает этот коэффициент? — Это то, как у тебя работают мозги! — все с тем же полоумным выражением тычет себе в висок. — То, насколько ты пригоден! Насколько тебя можно считать гражданином! Все тратят свою жизнь в страхе, что их коэффициент поднимется, потому что те, у кого он поднялся, подлежат уничтожению! А у меня вечный ноль! Я ненормальный! И никто этого не замечает! — вновь зашелся в смехе и упал на спину. — Это безумие! Это антиутопия! Это античеловеческое место! — внезапно вскакивает и судорожно хватает свою нежданную собеседницу за плечи. — Послушай... Послушай, девочка... Я чувствую, ты не отсюда, ты другая, но это место, оно... Я человек! Человек! ЧЕЛОВЕК! — будто доказывает сам себе. — Я все ещё человек... Но это место убивает меня!. — с трудом успокаивает трясущиеся руки. — Понимаешь, я верю, что где-то там в мире всё ещё видно солнце, настоящее солнце! И я хочу его увидеть... — вдруг снова смеётся словно ребенок, не веря, что здесь перед ним, наконец, живой человек, не автомат, не робот, не манекен в униформе... — Твои глаза. Да, твои глаза, девочка, они видели солнце... Я это вижу... Я так рад... Это придает мне сил... И я хотел бы, чтобы здесь у нас однажды тоже засияло солнце! А если это невозможно, тогда умереть, УМЕРЕТЬ ЧЕЛОВЕКОМ было бы для меня победой! — торжество вдруг сменяется ноткой горечи. — Но мне не дадут... — Кто не даст? — Она... Оно... Великая Сивилла. Мать и богиня этого места. Бесчеловечная машина, которая всех сортирует. Мне иногда кажется, что это и не машина вовсе... Она намеренно всегда показывает мне ноль, она мухлюет... Послушай, даже если она машина, она бесчестна! Ты слышишь меня, девочка!? Послушай, помоги мне умереть... Его силуэт подергивается дымкой, словно частично исчезая из поля зрения. — Я не могу помочь тебе умереть, прости. Я всего лишь путешественник. Посещаю разные страны. Каждую на три дня. Ты, возможно, смог связаться со мной, потому что твоя страна ближе всего на моем пути. Я так понимаю, та самая счастливая страна, в которую я направлялась завтра утром... — Не приезжай! Молю тебя, это вовсе не счастливая страна! — силуэт все больше подергивается дымкой. — Она больше похожа на "Новый дивный мир" Хаксли! — Ты умираешь? — К сожалению, мне не дают умереть... — Мне жаль... — Девочка, прошу, не исчезай, поговори со мной ещё... У меня такое чувство, что я здесь один... ЕДИНСТВЕННЫЙ ЖИВОЙ ЧЕЛОВЕК! Я СОЙДУ С УМА! — Прости... Он со всей силы сжимает ее плечи с такой измученной тоской вглядываясь в холодные синие глаза... Ещё секунда, и безумного мальчишки и след простыл. Только Кино от этого легче не стало. Она ещё раз подняла взгляд на затуманенное, словно заживо гниющее, болотное небо... — Не хотелось бы мне тут жить... Гермес... Гермес, разбуди меня, пж! Пж-пж, Гермес!.. Откуда-то издалека донёсся далёкий звук незнакомого медицинского прибора, отсчитывающего заново возобновившиеся удары сердца. Пик... Пик... Пик... Пик... *** Бип... Бип... Бип... Бип... Кино сонно оглянулась на своего механического приятеля. — Гермес? — Ты так беспокойно ворочались, Кино... Что мне показалось, ты просишь меня о помощи. — Гермес... — она ласково подозвала рукой своего металлического скакуна, который незамедлительно подъехал поближе к краю кровати. Без лишних слов рука хозяйки полным благодарности жестом потрепала его по рулю. — Что бы я без тебя делала, Гермес? — Наверное была бы в том же кошмаре, что этот мальчик. — Хм... А как ты думаешь, Гермес, на свете есть место, где не видно солнца? — Не видно солнца? — Да... Вместо него какой-то пьяный и ненастоящий... Огрызок, плевок в лицо... На мутном небе цвета тошноты... — Не знаю, Кино. Но не хотелось бы мне жить в таком месте. — И, да, Гермес... — Что? — Ту следующую страну мы не будем посещать. Мы проедем мимо нее. — Мимо? — Мимо. — Ладно. Слушай, Кино. Можно тебя спросить? — Да? — Ты хоть раз видела счастливую страну? По-настоящему счастливую. — Видела один раз. И ты ее помнишь. Только в одной стране мне захотелось остаться дольше, чем на три дня. Но ныне она погребена под слоем земли и грязи... — Кино... Ты думаешь, в этом мире больше нет счастливых стран? — Я не знаю, Гермес. — Я тут ещё думал, Кино... А что если счастье и появляется всего-то на три дня? Ну послушай, оно ведь эфемерно... ... Кино? Кино! Бип-бип! — не услышав ответа, машина надулась и засигналила, но бесполезно. Хозяйка надёжно спала сном младенца, прижавшись к его рулю. — Ну вот опять ты меня никогда не слушаешь, Кино! Мне итак поговорить не с кем!