Контракт с собой

— Скройся. — Ух, какие мы серьезные, — напудренная, словно фарфоровая кукла, проститутка со стёртыми губами и зелёными глазами сидела на коленях у Пчёлкина и оставляла короткие поцелуи на каждом сантиметре его лица. Она наигранно смеялась, пошло отбрасывала длинные волосы на спину и медленно расстегивала его рубашку, шепча что-то отчаянно ему на ухо, только не чувствовала никакой реакции.       Все чары, которыми она пользовалась с разными мужчинами, меркли перед Витей. Он был холоден с самого начала: не предложил вина, на вопросы отвечал сухо и даже несколько раз позволил себе недовольно промычать, нежели поговорить. Пчёлкин и сам не мог взять в толк, зачем вызвал проститутку. Ему не хотелось физического контакта, а общения с женщинами ему хватало в соседнем офисе магазина нижнего белья. Всё, что делал Витя, было срежиссировано в его голове отсутствием логики и здравого смысла, а главное — разочарованием. — А если так? — добавила она и поцеловала его, слегка привстав на коленях. Она беспрерывно начала двигать бедрами по кругу в надежде, что почувствует ответ, но усилия оказались напрасными. Пчёлкин был безнадежно потерян. — Ты не понимаешь с первого раза?       Витя нахмурился и оголил зубы от пренебрежения. Бессвязная речь, бывшая несколько минут назад, заиграла новыми, более агрессивными красками, как только в голову полезла правда. — Ну-у-у, что ты, что ты заводишься…и совершенно не в том смысле, — шепнула она на ухо и аккуратно взяла его руку, положив на своё оголенное бедро. Витя незамедлительно убрал её, отпил виски и шумно поставил стакан на стол.       Девушка сразу просекла, что намеков Пчёлкин не понимает, поэтому решила лишний раз не сотрясать воздух, а сделать всё самостоятельно. Мягко коснувшись его губ, она дотронулась до ремня и попыталась оттянуть его, но Пчёлкин моментально поднялся, чуть ли не сбросил проститутку на пол и отошёл в сторону, чтобы подлить алкоголя. — За это заплатишь отдельно, — буркнула она себе под нос, а после встала, отряхнула колени от невидимой пыли, застегнув юбку. Её не интересовали оправдания. За свою жизнь она повидала экземпляры и страшнее. Больше всего девушку заботила цена вопроса и возможность надеть соболиную шубу. Наверное, Надя была единственной проституткой, которая мечтала купить соболя самостоятельно. — Забирай и съебывай, — Витя вложил в её ладонь несколько купюр и бросил в неё кожаную куртку противного баклажанового цвета. — Бога ради, потеряйся, — добавил он и указал на дверь офиса. — А как же наш час? — Надя решила в последний раз попытать удачу. Подойдя к нему со спины, она закинула руки на плечи и развернула Пчёлкина к себе, заткнув его недовольство своим поцелуем. Надя была невероятно горда собой, а Витя впервые в жизни добровольно оттянул от себя женщину. — Бери, сколько хочешь бери, — Пчёла кинул ей в ноги бумажник. — И уходи.       Надя не стала ему отвечать. Она лишь медленно села на колени и принялась неторопливо пересчитывать деньги, выбирая купюры побольше. Оставив всего тысячу, Надя, словно щенок, подняла на Витю глаза. Она выглядела настолько пошло и несуразно, что ему захотелось помыться. Он знал женщин разных. И откровенные, и закрытые, и холодные, и потерянные побывали в его постели, но не было одной — пошлой. Он раньше не понимал, почему вульгарность отталкивает его, но с возрастом пришла мысль, что её чрезмерность говорит только об отсутствии иного.       Победно положив в карман денег больше обещанного, Надя стукнула каблучками по паркету и захлопнула за собой дверь, на которой заметила белую табличку «Александр Белов», однако вдаваться в подробности не решилась, хоть и показалось имя больно знакомым. — Хватит только на половину соболя, — грустно заметила Надя и пересчитала деньги. Она хотела самую дорогую, самую яркую, самую красивую шубу в Москве. Она страшно желала, чтобы мужчины на улице жадно, словно дикие животные, смотрели вслед, сворачивая шею, когда её стройные щиколотки вырывались из сапог с золотой брошкой, а женщины завистливо кусали засохшие губы. Надя действительно думала, что шуба выведет её на новый уровень.       Зашуршав курткой в коридоре, Надя стала пробираться по высоким ступеням вниз. Страх упасть со шпилек и скатиться кубарем был настолько высок, что Наде приходилось держаться рукой за перила и осторожно двигать ногами. — Вам помочь? — услышала она, как только каблук остановился на последней ступени второго этажа. Космос смотрел на неё снизу вверх, облокотившись на перила всем весом, но не двигался с места. В голове Нади промелькнула мысль, что он мог бы галантно подать ей руку и проводить к выходу, а от мужского внимания Надя никогда не отказывалась. Азарт внутри взял быка за рога. Надя, театрально вскинув бровью, вытянула к Космосу запястье и поймала непонимающий взгляд. Именно в этот момент Надя поняла, что оказалась далеко не в обществе бизнесменов.       Бандиты были частыми гостями в постели Нади. Что-то было в ней ласковое, тайное, переходящее в желаемую страсть. Надя умела произвести правильное впечатление, в этом ей не было равных, но и научилась она ремеслу не сразу. В шестнадцать лет Надя сбежала из-под опеки матери в Севастополь с украденными из её сумочки деньгами и маленьким чемоданом вещей. Крутиться в самостоятельной жизни без образования и желания работать было довольно сложно, поэтому Надя выбрала путь душевного порыва. Она отправилась в ближайшее казино и освоила мастерство крупье. На одном вечере к ней подошёл симпатичный, до неприличного милый и очень желающий её моряк. Он только прибыл в город после долгого хождения по волнам и не мог дождаться, пока в его поле зрения окажется именно Надя.       У них закрутился продолжительный роман. И пусть Надя не рассматривала моряка в роли своего будущего мужа, он точно знал, что она ему послана судьбой. Влюбленные провели вместе больше полугода. Они не вылезали из постели, гуляли за ручку и смотрели зарубежные блокбастеры в кино. Матрос одаривал Надю щедро, даже чересчур щедро (по мнению его друзей): водил в театры, показывал город и умудрился познакомить её с командой. Последний пункт стал решающим. Перед отплытием в очередную экспедицию матрос застал Надю с его другом в их общей каюте. Расставание было жарким и мучительным. За период одиночества матрос даже пытался броситься за борт, и только помощь верных друзей спасла ему жизнь. В тот же день Надя была навсегда вырвана из сердца.       После произошедшего Надя решила поменять город. Методом тыка на контурную карту Надя выбрала следующей остановкой Сочи, но не пробыла в нём и недели, вернувшись в Москву. Мысли об окончании школы и поступлении только несколько раз посещали её голову и не понимали, почему Надя гнала их подальше. Она грезила, что докажет матери теорему: образование не играет роли в жизни, главное — умение крутиться.       Так Надя и оказалась на дороге «жёлтого билета». Первым клиентом её тела оказался владелец продуктового магазина на востоке Москвы. Увидев её один раз, он безоговорочно влюбился, заплатил крупную сумму и забрал Надю из сутенёрских рук. Мечта о юной, невинной (в душе) любовнице настолько жарко томила сердце бизнесмена, что он не смог устоять перед Надей.       Из личного дневника Нади. Орфография и пунктуация автора сохранены: «Котик держет магазин в Гольянова, и часта просит меня забирать выручку. Я его иногда дурю…не отдаю все деньги, забераю по несколька бумажек и, прячу, в обувной коробке. Вчера он спросил у меня про пропажу ну а я решила его порадовать. После оргасма он уже не помнил о чём хотел поговорить».       Как выяснилось позже, магазин ему нужен был исключительно для отвода глаз и отмывания денег другой кампании. На вырученные средства бизнесмен покинул Москву несколько лет назад и переехал в купленный особняк во Флориде. Надя же за игру в любовь получила чемодан наличными, бриллиантовое колье и возможность приезжать в особняк на две недели каждые полгода, только последний пункт так и не был исполнен. «Котика» убили через месяц после переезда в Штаты, а его жена натравила на Надю налоговую. После этого она вернулась к жизни по вызову.       Но нам стоит обратиться к сегодняшнему дню. Встреча с Космосом Надю очень воодушевила, и ей не терпелось поиграть с ним. Забыв о несостоявшейся любви с Витей, Надя полностью прониклась Космосом со всей женской искусностью. Игривая улыбка, согнутая в колене стройная ножка под тонкими черными колготками, хлопающие ресницы и невинность в глазах, — работали всегда безотказно.              Но только на Космоса такие «штучки», как он их называл, не действовали. Единственное, что случилось после немого флирта, гениальное заключение Космоса: умом Надя не блистала. Он не знал, почему в его голове пазл сложился именно в такую суровую картину, однако целиком доверился чутью. И он был прав.       Надя не могла назвать себя умной, она довольствовалась формулировкой «житейская» и не желала что-то менять. Что-то в ней было от знаменитой Эллочку из романа Ильфа и Петрова, только словарный запас Нади превосходил Людоедку на пару сотен, а плюсом к нему шли безупречные навыки выживания. Из книжек в её арсенале была лишь недочитанная «История одного города», которую она открыла на первой странице в девятом классе, пробежалась глазами и решила, что чтиво подождёт её ещё несколько лет. С русским языком ситуация была идентичной. Ошибки Надя делала чуть ли не в каждом слове, и только чтение покровительских договоров смогло немного выровнять её знания, но не настолько, чтобы запомнить все правила великого и могучего. При этом, Надя виртуозно умела забалтывать людей, а работа в казино научила её мухлевать в карточных играх. Благодаря своим способностям она выигрывала деньги у настоящих мастеров азарта. Умом Надя и правда не блистала, но её находчивости мог позавидовать любой. — Я была бы рада принять от вас помощь, — оголив белые зубы, Надя почувствовала сильную хватку Космоса и за долю секунды оказалась на одном уровне с ним. — Спасибо, но впереди ещё один пролёт, боюсь, что без вас я просто не справлюсь.       Надя несколько раз хлопнула глазами прежде, чем Космос взял её на руки и без слов пронес по пролету. Он остановился перед постом охраны и медленно спустил Надю вниз, пока та вспоминала, где могла его видеть. — Меня Надя зовут, — на долю секунды она замолчала. — Резанова. — Космос.       Надя подавилась смешком. — Это имя такое? А в народе как, Константин? — Греческое, — Космосу не понравилась очередная шутка в свой адрес, и скрыть этого на своем лице он попросту не мог. Губы скривились. — В народе Кос. — Простите, я слишком мало знаю о Греции, — Надя надула губки, а после достала из сумочки клочок какого-то флайера и ручку и нацарапала несколько цифр. — Это мой номер телефона, Космос. Я думаю, нам будет о чём поговорить.       Подмигнув короткими ресницами, Надя отправила ему воздушный поцелуй и постаралась как можно быстрее скрыться за массивной черной дверью. Она знала, что Космос позвонит. Какая-то внутренняя уверенность давала ей возможность не только думать об этом, но и знать, что он уже заучивает цифры наизусть. Конечно, о своем провале Надя не узнает, если только не от самого Космоса. — Слышь, друг, ты бордель решил прямо в офисе открыть? — спросил Космос, ещё не успев открыть дверь в кабинет. — Я понимаю все твои дела, но совесть-то надо иметь.       Зайдя внутрь, Кос увидел лирическую картину, которую часто встречал в бульварных романах и журналах мачехи. Пчёла, не соображающий абсолютно ничего, безостановочно курил и заливал в себя вторую бутылку коньяка, как когда-то делал на выпускном. Его порванный пиджак бесхозно валялся на полу в компании кожаного бумажника и стопки документов, в клочья разорванной пьяным Пчёлой. — Я смотрю, сутенёр потерпел поражение. — Кос, не капай на мозги, — после ухода Нади Пчёлкин желал выпивки и боли и не планировал останавливаться. — Выпей со мной, — произнес он и отправил через стол стакан. — Не чокаясь. — Брат, может завязать пора? — Ты же не за…вя…зы…ва…ешь! — отрывисто произнес Витя.       Он, с трудом дойдя до Беловского кресла, шумно упал мимо него и истерично засмеялся. Облокотившись о батарею, Пчёла попытался успокоить расшатанные нервы, но с каждой минутой ему это давалось всё труднее. Витя отчаянно запрокинул голову, и сотни вертолётов пронеслись в его зрачках, прежде чем он сумел с ними справиться. По крайней мере, так ему казалось, но дело обстояло совсем иначе. Заботливому Космосу пришла идея открыть окно, поэтому морозный воздух внедрился в мозг Вити и сохранил его разум на ближайшие двадцать минут. Или пять.       Внутри Пчёлкина, который предпочитал по-партизански молчать, творилось что-то совсем неизведанное, суетливое, вынуждающее его покупать алкоголь в магазине на углу дома и заливать в себя литрами каждый вечер. Он не мог назвать это муками совести. По словам друзей, ни мук, ни совести у него нет, но нечто думающее закралось в сознание и выдавало слишком яркие картинки, которые менялись, словно в немом кино. — Все в порядке, друг! Я как огурчик! — Космос с трудом разбирал его слова. — Как огурчик!       В отчаянии взглянув на друга, Космос выпил до дна налитое и отправил стакан обратно. Витя выглядел жалко. Жалко настолько, что Космос захотел предложить ему что-то покрепче и даже полез в карман ради этого, но в последний момент одернул себя. Он подумал о Пчёле не как о брате, а о человеке измученном и больном, неспособном принимать взвешенные решения. Мужская дружба и принципы слишком сильны, чтобы их переступать. — Глаза только закрыть не могу, — продолжил Витя и обречённо скинул ботинки. Зацепившись ладонью за раскалённую батарею, Пчёлкин сумел подняться и все же попасть в кресло. Кожаная спинка приятно коснулась его рубашки, и он расслабился ещё больше. — Всё её вижу. — Да дурак ты, Витя, — Пчёлкин поднял голову, и Космос искренне удивился несогласию в его глазах. — Будь я на твоём месте, я бы костьми лёг, а не отпустил.       Пчёла смолчал. Он открыл новую бутылку коньяка, заранее приготовленную на полу, и отпил из горла. Космос решил же достучаться до друга радикально. Он подошёл к Вите вплотную, опёрся на стол и посмотрел ему в глаза. — Ты мне скажи, как брату скажи, — Космос сжал пальцы в кулак. — Мозги все пропил уже? Подумать о другом человеке не хватает извилин?       Витя пригубил. — Кончай бухать! — Кос вырвал из рук бутылку. — Ты тут печень убиваешь, а к Майе, я уверен, яйца катит какой-нибудь бизнесмен на Мерседесе, который ночами будет так её трахать, что она имя собственное забудет.       Не выдержав напряжения, Витя вскочил с кресла и достал заряженный пистолет. Он бессовестно смотрел Космосу в глаза без возможности контролировать собственные движения, из-за чего дуло оказалось рядом с грудью друга. Пчёлкин всё понимал, но мало соображал. — Никогда не наводи оружие на человека, — Космос схватил руку Вити, прокрутил его ладонь, и шустро выхватил пистолет, отбросив к двери. Путь к оружию он закрыл собой. — Хочешь сказать, я не прав? — Это было моё решение, — неразборчиво процедил Витя сквозь зубы. — Так себе аргумент. — Ей одной лучше. — Я ей так и передам.       Космосу резко захотелось провалиться. В моменте он осознал, что выдал общую тайну и не мог уже забрать слова назад. Витя, сократив расстояние до неприличного вновь, впился взглядом в друга и принялся искать ладонью коньяк на столе. Нечто пугающее заставило Коса увидеть бутылку разбитой о его голову. — Ты с ней говорил? — Витя не получил ответа и сжал губы. — Говорил? — процедил он и отпил из горла. — Отвечай мне! — Я её сестрой называю, выводы делай сам. — И что она тебе рассказывает?       Злость накатывала на Пчёлкина незаметно. В момент его светлые глаза почернели, налились болью и несправедливостью, от которых ему хотелось выть. — Я её секреты не выдаю. — Врёшь, — Витя махнул руками и сжал края плаща Космоса в кулаки. — Руки, блять, убери, — спокойно сказал Космос. — Псих ты, Пчёлкин, — он попробовал вырваться. — Есть у неё кто-то? — Хернёй кончай страдать.       Космос сбросил руки друга в воздухе и уселся на диван. Закинув ногу на колено, он достал из кармана плаща пачку сигарет, спички и закурил. — Дай мне тоже, — буркнул Витя и плюхнулся рядом в идентичную позу. Пчёла не заметил, как стал трезветь. Любая мысль о Разумовской приводила его в чувство. — Я тебе ничего рассказывать не буду, потом крайним окажусь, — Космос выдал другу пачку Мальборо. — Завязывай романтику гнать, лучше правду рас…       Витя оборвал себя. Ему страшно хотелось продолжить, но тонкая нить внутри заставляла его молчать, будто бы мозг прорезался только сейчас. — Я переживаю за неё, — изменил показания Пчёла и поднялся. Пройдя робкими шагами к столу, он схватил оставленный коньяк, пригубил и вернулся к Космосу. Друг от алкоголя, на удивление, отказался. — Вроде умный, а жизнь так и не понял. — Кос, — обратился к нему Витя и сделал затяжку. — Она ушла, какая жизнь? — произнес он на выдохе и ощутил горький аромат дыма, о котором всегда говорила ему Майя.

«Дрянь всякую куришь», — вспомнил он и зажмурил глаза, лишь бы избавиться от нахлынувшего побега.

— Она ушла, потому что ты её выгнал.       Космос замолчал. Пчёла был другом его детства, близким человеком и единственным из компании, кто первым узнал о его зависимости и постарался вытащить. Только яма уже слишком глубока. Косу потребовалось время, чтобы вновь собраться с мыслями. Он не мог обманывать брата. — А ещё она живёт в вашей квартире на Котельнической, — Холмогоров произнес это на одном вдохе. На единой интонации выпалил слова, а после сделал несколько длинных глотков из бутылки. — Но я тебе ничего не говорил. — Брешишь! — Витя возмутился, но от Космоса не сбежала его совершенная радость. — Давно?       Такие окрыленные глаза у друга Холмогоров видел в десятом классе, когда тот купил лотерейный билет и выиграл тысячу. Правда, получить свой приз он не смог, но воспоминаний осталось на главу автобиографии. — Таких подробностей не знаю. Вить, ты мне по-чесноку скажи, ты правда считаешь себя правым?       Витя сжал сигарету в зубах и громко вздохнул. — Левым, ёпта, — попытался свести на шутку он, но Космос был непреклонен. — Кос, мы же с пацанами не кроликов выращиваем, должен понимать. — Пчёл, я в твои амурные дела никогда не лез, но сейчас ты ведёшь себя, — Космос задумался, подбирая максимально цензурное слово. — Как идиот. — За это я тебя и ценю, — Витя усмехнулся впервые за вечер. — Ты мне так и не сказал, как у неё дела. — Ай! — Кос махнул рукой и затянулся. — Работает.       Майя действительно работала. Работала как проклятая. Брала на себя больше, чем могла осилить за вечер, приходила в офис к шести утра и уходила поздней ночью, когда метро не работало, а Костя мирно спал на посту охраны под очередную телепередачу. Космос не сказал Вите одного: Майя работала в постоянном сне. Все бумажки, перевёрнутые папки и выдернутые из розеток компьютеры стали новыми друзьями Танечки. Каждый вечер, когда Разумовская сдавала документацию в архив, Таня пробиралась за ней и переделывала заявления, отчёты, пересчитывала прибыль, а рано утром, когда Майя приходила на работу, отсыпалась в комнате отдыха. Танечка не знала, кому помогала больше: Разумовской или бизнесу, но понимала, что без неё оба винтика сломают систему. — Штирлиц никогда не был так близок к провалу, — Витя затушил сигарету. — Колись, Космос.

***

      Рутина, о которой рассказывал Космос другу, рушилась в моменте. Устав от своры бумаг уже в двенадцать часов да посмотрев повестку дня, что-то дернуло Майю уехать с работы пораньше и проложить путь дворами, минуя центральные дороги. Оказавшись дома через полчаса, Разумовская решила остановиться на лавочке и прикурить. Раньше они с Витей всегда сидели возле подъезда до темноты, но в этом не было бульварной романтики. Майе так нравилось, когда он обнимал её за плечи, а она читала наизусть стихи. За последний месяц минимум по одной пачке сигарет в два дня уходило у Майи влёт, когда раньше купленная в мае упаковка хранилась спокойно до августа. Расставание с Витей наложило на неё страшный отпечаток. Стихов она не читала. Только курила.

Курила.

И вновь курила.

— Лидия Петровна, ну куда же вы тяжести такие тащите? — взволнованно крикнула Майя, когда вдалеке показалась старушка из соседней квартиры. В её руках обвисли тяжёлые пакеты с продуктами, и Разумовская, выкинув сигарету, подбежала к ней и взяла их без спроса, — У вас же грыжа. — Ой, Маюша, благодарствую, — старушка медленно двинулась в сторону подъезда. Перебирая уставшими ногами, она шаркала обувью по асфальту и что-то говорила себе под нос. Майя её слов не слышала, до её ушей донеслась только последняя фраза после того, как Лидия Петровна взялась за ручку двери. — Давай я дверь тебе придержу хоть. Старая я совсем, толку от меня? Так хоть тебе, дорогая, помогу.       Майя вошла в подъезд и пропустила старушку вперёд. Лидия Петровна не так давно появилась в жизни Разумовской и успела не просто подружиться с ней, но и стать членом семьи. Две одинокие женщины, в руках которых оказались большие квартиры и желание быть нужными, нашли друг друга в период страстей и помогли успокоиться. Майя видела в Лидии Петровне бабушку, коей у неё не было, а старушка считала Майю дочерью. — Лидия Петровна, мы же договаривались, что вы не будете без меня в магазин ходить. — Дочка, так я всего лишь за печеньем да чаем выбежала, а потом смотрю, думаю: «Ах, пакеты так и трещат от еды». Всю пенсию спустила. Буду целый месяц лапу сосать и монетки откладывать. — Не говорите ерунды! Вы лучше скажите, почему так много купили? К празднику готовитесь? — спросила Майя, как только лифт поехал на нужный им этаж. — Написали бы мне список, я купила. — Да какой праздник, Маюша. Сегодня ровно 10 лет, как ушёл Митенька мой, — Лидия Петровна закрыла лицо ладонями и скрыла падающие слёзы. Достав из кармана старого плаща тряпочку, она протёрла глаза и улыбнулась тонкими губами. Майя же переложила пакеты в одну руку и прикоснулась к плечу старушки, извинившись за собственное любопытство. — Я не знала, Лидия Петровна.       Старушка отмахнулась и вышла из лифта. Дрожащей рукой она открыла тяжёлый замок и распахнула дверь. Молниеносный вихрь захлестнул обеих, словно они оказались в эпицентре урагана. Майе пришлось бросить пакеты на пол, забежать внутрь и прикрыть за собой дверь. Причину такого шторма она нашла сразу: шумный осенний ветер, приближающий морозную зиму, и распахнутое настежь окно, ворошащее оставленные на кухне салфетки, не самые лучшие друзья на такой высоте. Закрыв створки, Разумовская вернулась к Лидии Петровне и подняла пакеты, разрешив войти. — Надеюсь, у вас не было ничего бьющегося, — с надеждой произнесла Майя и принялась разбирать покупки. В её руках успели побывать и пачка сливочного масла, и жёсткое печенье, и один пакет невкусного молока. Разумовская расстроенно опустила глаза и стала думать, что из её холодильника может порадовать старушку. — Лидия Петровна, у вас же вставная челюсть, почему же печенье такое жесткое берете? — поинтересовалась Майя и раскрыла пачку. — А какое же брать, доченька? Другие… такие дорогие, эти хоть можно в чае размять.       Старушка, словно на миг в ней проснулась шустрая студентка, покинула кухню и тут же вернулась с двумя чайными парами в руках. Майя отметила тонкость иностранного фарфора с золотой росписью и красными петухами по периметру чашек, восходящими над нежно-голубым фоном, словно заря. — Ручная роспись, Маюша, — сказала она и поставила сервиз на стол. — Нам с Митенькой на жемчужную свадьбу подарили. Немецкие. Митенька так и не успел выпить чаю из них. Через шесть лет преставился перед Господом нашим. Мы всё откладывали. Думали, что успеем, лучший день будет для них, — старушка тяжело вздохнула и села за стол. — Спаси нас, Господи, — шепнула она. — Не будет лучшего дня, Маюша, ты запомни. Сегодня жизнь есть, а завтра её нет. Я, когда умру… — Лидия Петровна, вам ещё жить и жить, — отрезала Майя и поставила на плиту чайник. Ей было страшно от мысли, что Лидии Петровне осталось не так много. — А ты все равно послушай, — не унималась старушка. — Я умру, а ты этот сервиз себе забери. У тебя семья своя же будет, вот и сохранишь память обо мне в детях своих. Будете из чашек пить да меня с Митенькой вспоминать.       От неожиданности её слов Майя ошпарила руку и, шикнув от боли, сразу же подвела ладонь под ледяную воду. Лидия Петровна нажала на самую больную точку в теле, в жизни и голове Майи. Она боялась признаться себе, что с такой жизнью семья ей светит только во снах. Когда на первом курсе её спрашивали о будущем, Майя отвечала, что выйдет замуж за экскурсовода в Пушкинском музее, родит ему двоих маленьких детей и будет готовить сырники по утрам, которые она обязательно научится делать с первого раза. С того момента изменилось всё. На смену мужу — экскурсоводу пришла жестокая любовь, двое детей превратились в одного любимого кота, а сырники по утрам постоянно сгорают на сковороде, и Майя решительно не может понять, что с её рецептом не так.       После того, как Витя на руках вынес её из подвала, Майя стала задумываться о продаже своего бизнеса, а вслед за громким расставанием углубилась в рассуждения о новой жизни досконально. Майя посчитала, что после избавления от «Феникса», сможет выручить приличную сумму и закончить учёбу, параллельно трудясь в государственном архиве. Мечты, желания и тайные воплощения могли бы стать реальностью, если Майя имела более тонкую принципиальность и совершенную отрешённость от своей семьи. После недели тяжёлых раздумий Майя поняла: она не имеет права продать детище отца, ради которого он отдал свою жизнь, пусть и таким животным способом.       Но один вариант всё же не выходил у Майи из головы. Идеей стал ресторанныйй бизнес, нарушив и без того сломанный ночной покой. Несколько дней назад Майя до утра просидела над планом построения ресторана и поняла: идеальной основой для него станет «Феникс». В голове родился ход работы. Антикварные картины, мебель, статуэтки и прочие прелести станут особенностью ресторана и помогут создать ему лицо. Повара, официанты и бухгалтерия — дело второе. Майя вспомнила Питерские знакомства, которые обязательно сыграют свою роль в её детище. Она планировала привлечь лучших северных профессионалов и составить конкуренцию известнейшим ресторанам Москвы. Чем выше будет подниматься бизнес, тем лучше для «Феникса». Благодаря двойной системе Майя убьёт всех зайцев сразу и создаст концепцию из, казалось бы, несовместимых частей. Осталось одно — решиться. Этого она сделать не могла. Пока.        — Лидия Петровна, — Майя подошла к старушке и приобняла её. — Я знаю, что вы женщина гордая и принимать подарки вам сложно, — Разумовская попросила её подождать и вернулась уже со свернутыми купюрами. — Что ты, Маюша, это такие деньги! — Я у вас разрешения не спрашиваю, — сурово произнесла Майя и смягчила удар лучезарной улыбкой. Подойдя к Лидии Петровне, она вложила в её ладонь свёрток и зажала в кулак. — Пообещайте мне, что завтра же мы сходим с вами в магазин и купим на эти деньги вам еду. Хорошую. Я вам приготовлю всё, что вы захотите. — Нет, Маюша, ты уж лучше их себе забери, ты молодая, они нужнее тебе. Я на свои неплохо живу. — Лидия Петровна, вы так сильно любите печенье, что готовы есть его даже каменным, а я настолько сильно полюбила вас, что хочу сделать вашу жизнь лучше. Пожалуйста, дайте мне возможность помочь вам.       Лидия Петровна измученно улыбнулась, сжала дрожащей рукой деньги и обняла Майю, закутав её в свой колючий шарф. — Ты на бабушку не серчай, милая, у меня же только ты и есть, — сказала она чуть ли не плача. — А ты молодая, тебе жить нужно, а не со мною носиться.       Майя пыталась сдержать слёзы, но накатывающая боль настолько остро подходила к горлу, что держать её было невыносимо. Единственное спасло обеих — отрезвляющий вскипевший чайник. — Хлеб нарежешь? — спросила Лидия Петровна, и Майя согласно кивнула, схватившись за приготовление стола.       Расставив на двоих сервиз, Майя разложила по тарелкам сыр и колбасу, принесенные из своей квартиры, а в центр поставила бутылку водки, рекомендованную старушкой. Лидия Петровна времени зря также не теряла. Ещё на прошлой неделе она обещала Майе приготовить свою фирменную картошку по секретному иностранному рецепту, и Майе не терпелось раскрыть его. В качестве благодарности Майя принесла её любимые сладости и мягкое печенье, красиво уложила в вазочку и позвала Лидию Петровну.        — Не чокаясь, дорогая, — шёпотом произнесла старушка и налила водки. — Митенька мой водочку любил, но только по праздникам пригублял, говорил, что хмелеет сразу. Петь начинал так, что бокалы трещали. Голосок у него звонкий был!       Майя улыбнулась и намазала старушке бутерброд с икрой. Она тайком принесла её, чтобы порадовать бабушку и скрасить день хоть немного. — Маюша, ты с ума сошла! — Лидия Петровна вскинула руками. — Это какие деньги! — Ешьте, Лидия Петровна, не отказывайте себе ни в чем.       Радостные глаза старушки на секунду заблестели искрами, и она позволила себе откусить бутерброд. — Я икру последний раз лет пятнадцать назад ела! Маюша, радость ты моя!       Майя молча кивнула и решила пройтись по гостиной. Она с интересом рассматривала фарфоровых кукол с иностранными прическами, аккуратно стоявших на полках за тонким стеклом, перелистывала исписанные карандашом книги со слегка загнутыми страницами и чистыми обложками, сжимала между пальцами старые фотографии с уже увековеченными отпечатками и пыталась узнать историю Лидии Петровны. Она мечтала понять её женскую суть. — Это сыночек мой, Алёшенька, — подала голос Лидия Петровна, когда Майя взяла в руки фото совсем молодого парня. — Он у меня герой, погиб в 81 году. Такой мальчик был, Маюша. Ах! Ты бы знала, какой!       Лидии Петровне никогда не забыть эту рану. Эту кровавую, жёсткую, рвущуюся наружу рану. После известия о трагической гибели сына старушка не вставала с постели несколько недель, даже на его похороны она не пришла. Организацией занялся муж. Для Лидии Петровны Алёша навсегда остался живым, красивым и отчаянно весёлым. Именно таким она видела его в последний раз. — Его невеста, Марина, о гибели от Митеньки узнала, так в тот же день сбежала с молодым французом, они учились вместе. Уже двенадцать лет ни слуху ни духу. Это я уже позже выяснила, что она и с ним была, и Алёшенькой моим одновременно. — Любящая женщина никогда так не поступит, — Майя вернула фотографию на место. — Простите, что вскрываю ваши раны. — Не жалей меня, Маюша, — произнесла Лидия Петровна и налила обеим ещё одну стопку. — Я сначала сына, потом мужа похоронила и не жалею. И тебе не надо. Жизнь не для жалости дана.       Трагедии в семье Лидии Петровны шли друг за другом, а Майя не представляла себе, какие слова поддержки могут здесь помочь. Она только молча обняла старушку и вместе осушила с ней рюмки. Они обе так и не признались друг другу, что водка не брала. — А вот скажи, почему ты одна? Ты девчушка видная, умнехонькая, заботливая особенно. За мной, старой, как ухаживаешь. Неуж-то замуж не берут? — Судьба так распорядилась, — Майя улыбнулась и свернула нарезанный кусочек сыра в трубочку. — Я тебе историю одну расскажу. Ты меня за сказочницу не считай. Жизнь — лучший рассказчик. Была приятельница у меня одна. Зинка Харитонова. Красивая, — старушка ахнула, чтобы подчеркнуть эпитет. — Глазищи огромные были, чернющие, а ресницы какие... Ой, все мальчишки за ней! Мы с ней за одной партой сидели с первого класса, дружили, она мне всё-всё о жизни своей рассказывала. Когда нам шестнадцать годков-то стукнуло, фашист пришёл, мужчины наши, с которыми мы в одно время познакомились, ушли добровольцами,— по телу Майи побежали мурашки. — И Зинка мне тогда сказала, — увидев круглые зрачки Разумовской, старушка продолжила. — «Умру, Лидка, но патроны любимому подавать буду». Так и случилось. Погибла Зинка у него на руках с пулей в сердце да автоматом в ногах, а он без неё жизни не видел, ушёл следом героем. Лётчиком был.       Майя нервно сглотнула. — А вы? — Мне повезло, Маюша, я с любимым жизнь счастливую прожила. Маюша, я тебе молодость нашу не для страшных баек рассказываю, — Лидия Петровна погладила её запястье. — Я хочу, чтобы ты, когда любовь свою встретишь, боролась за неё. Жертвенность в любви — дело лихое, но умереть за любовь — великое счастье, и не каждому оно дано. — А как же жить, если любимого на земле нет? — спросила Майя и отставила бутылку с водкой подальше. — Ради любви надо жить, Маюша, а не ради человека. Любовь цветку расти помогает, понимаешь, но от рук человека его рост зависит.       Последние слова Лидии Петровны вонзились прямо Майе в сердце. Она восприняла их знаком, промыслом, который настоятельно пытался залезть в её голову и оставить там свой след.       После расставания с Витей Майя не думала о любви. Она старалась выжечь из себя чувства и скрыть подальше накатывающие эмоции, но они настолько плотно были вбиты в неё, что избавиться от накрывающих каждую ночь слёз она попросту не могла. Ей казалось, что она осталась совсем одна, пусть кругом и были сплошные люди, но лица слишком ярки, чтобы бороться за них. — Он бросил меня, Лидия Петровна! — Майя впервые позволила себе сказать об этом вслух. — Я его люблю, а он оставил меня! — Ну что ты, Маюша, — старушка встала и обняла Майю, поглаживая ту по голове. Она, словно мама, шептала ей теплые слова и мягкими ладонями оставляла жар на лопатках. — Ты коль любишь, так чувство это в себе сохрани. Симпатий много даётся, а любовь — одна. — А как же жить? — спросила Майя и подняла голову. Она уткнулась подбородком в живот женщине и слегка прикрыла глаза, ощутив, как Лидия Петровна мягкими подушечками пальцев смахнула с её щек слёзы. — Я знаю, но я не умею. — Уметь здесь ничего и не нужно. К тебе само всё придет, когда готова будешь, а любовь тебе поможет.       Майя с надеждой хлопнула ресницами и отпрянула от старушки, позволив ей сесть. Лидия Петровна вручила Майе карманное зеркальце с балериной на крышке и салфетку, чтобы подправить слегка растекщийся макияж. — Ты знаешь, Маюша, мы с Митенькой после сорок пятого года к награде были представлены. Образование только у него было, а у меня лишь девять классов за плечами, надо было как-то жить. Он на завод инженером устроился, а я учиться пошла. Так вот судьбинушка меня и отправила в музыкальный институт! Представляешь, поступала за компанию с подругой, а потом эстрадный окончила! Я музыку сочиняла, на пианино играла, а Митенька стихи писал в цеху. Потом всё плавно налаживаться стало, мы и на гастролях бывали, даже за границу ездили, представляешь? Ах, какие платья я себе тогда покупала! Заграничные наряды всегда взгляд приковывали. А прямо перед рождением Алёшеньки нам квартиру здесь дали. Уже ни Алёши, ни Митеньки в живых нет, музыку я давно не сочиняю, а за пианино и вовсе лет десять не садилась. Только любовью к ним и к нашему дому живу, ведь всё, что сделано здесь — Митенька своими руками собирал. Он и меня создал, и Алёшеньку, и дом наш. Только любовь меня здесь и держит, Маюша. — Вы счастливая женщина, Лидия Петровна, — Майя искренне улыбнулась и коснулась руки старушки. — И ты тоже счастливая, только глаза у тебя грустн…       Лидия Петровна не успела договорить. Громкий, раскатистый дверной звонок раздался в квартире, словно гром. Он отозвался в перепонках у Майи и вынудил её закрыть уши и зажмурить глаза. С того самого дня в ночных кошмарах приходил к ней образ палача, от которого Майя вскрикивала, как потерпевшая бедствие. После переезда в высотку кошмары участились, а Майя перестала ощущать себя в безопасности в собственной квартире. Чтобы поспать хотя бы пару часов, она закидывала в себя несколько таблеток снотворного, но и оно почти не помогало. Только беременная Оля, звонившая Майе каждый вечер «на поболтать», спасала Разумовскую и не давала сойти с ума. — Простите меня, Лидия Петровна, — сказала Майя, оттянув руки от ушей. — У меня с детства проблемы с ушами, не люблю громких звуков, — неумело соврала она и мигом подскочила, уходя в коридор.       Оперевшись о дверной косяк, Майя вновь услышала настойчивый звонок и поспешила прекратить насилие. Она бесшумно опустила ручку двери из двух половинок и распахнула одну из них. — Костя! — Майя по-детски обрадовалась и обняла друга за шею. — Милости просим к нашему шалашу, Лидия Петровна будет очень рада тебя видеть. — Костенька, дорогой, — старушка показалась из-за угла и радостно захлопала в ладони. — Ты за Маюшей приехал? У меня картошечка почти готова! — А почему же только за Маюшей? — подыграл Костя. — Тут такая прекрасная леди! А картошку я почувствовал ещё за дверью, — сказал он и поцеловал старушке руку.       Лидия Петровна захихикала и ретировалась на кухню, оставив друзей наедине. Майя слышала, как негромко та шуршала пакетами и стучала ложкой по фарфоровым тарелкам. — Меня Саша послал за тобой и велел без тебя не возвращаться, — осторожно произнес Костя и закрыл за собой дверь.       Майя закатила глаза и уселась на тахту, под которой стояли её туфли. Зажав пятерню в волосах, Разумовская оттянула корни и взглянула на друга, разочарованно выдохнула и дернула плечами. — Я никуда не поеду. — Майя, бл… — Костин голос слишком громко отозвался в длинном коридоре квартиры, поэтому он решил заменить благой русский мат на более ранимый. — Блин, ваши тёрки с Белым уже даже меня доведут скоро. Собирайся. — Костя, — Майя надела каблуки и встала, вытянувшись во весь рост, чтобы оказаться на одном уровне с глазами Громова. Она взволнованно перебросила волосы на плечо, коснулась пальцами пуговицы на рубашке Кости и резким движением оторвала её, покрутив пуговицей перед его носом, а следом медленно положила в карман кожаной куртки. — Не забывай, что это ты на меня работаешь, а не наоборот. Я тебя уважаю и безгранично ценю, но приказного тона я не потерплю, — краем уха Майя услышала шаркающие шаги старушки. — А теперь улыбайся. — Милые мои, я вам тут котлеток с собой положила, бутербродиков собрала со стола, вы уж поешьте в дороге. Работаете ведь, не покладая рук, а Майя у меня совсем тоненькая. Тростиночка. Ты уж корми её, Костя.       Вручив пластиковые контейнеры Майе, Лидия Петровна поцеловала обоих в щеку и перекрестила их на пороге. — Лидия Петровна, простите, что уезжать приходится, служба зовёт, — заверила её Майя и поцеловала в щеку. — Я обязательно к вам зайду завтра. Оставьте мне картошку. — Ты не торопись, дорогая, работа у тебя сложная, но на то она и работа. И в форме держит, и радость тебе приносит. Труд человека облагораживает, а хорошего человека к Богу ведёт.       Самым важным звеном в отношениях Лидии Петровны и Майи Разумовской была, что неудивительно, ложь. Когда старшука задала каверзный вопрос о том, как Майя смогла переехать в высотку, Разумовская не придумала ничего лучше, чем заверить её в своей работе в органах внутренних дел. Спасением для Майи стали заученная в университете Конституция и большое желание восстановить справедливость в её жизни. С того момента Лидия Петровна о работе не спрашивала. — Что Белому нужно? — спросила Майя, когда дверца за Костей захлопнулась, и он повернул ключ зажигания. — Или в своей Америке забыл, что друзьям звонить нужно? — Характер у тебя, конечно, — буркнул недовольно Костя. — Он послал за мной тебя, как за преступницей. «Крутой поворот» читал? Абсолютно также! Не думала я, что наша ссора станет для него настолько значимой.       Майя не обижалась, не держала зла на Белова, да и, если совсем откровенно, хотела с ним помириться, только Саша не шёл на контакт, а потом и вовсе улетел в Америку. Майя была в полной уверенности, что после возвращения они поговорят и смогут прийти к единому мнению о дружбе, но после сегодняшнего инцидента Разумовская разозлилась ещё больше. — Ладно, — выдохнула она и открыла карманное зеркальце. Достав бордовую помаду, Майя по контуру накрасила губы и улыбнулась белоснежными зубами. — Ты мне лучше скажи, куда Илья пропал. Он мне не звонил неделю, а на мои звонки не отвечает.       Костя остановился на светофоре. Он повернулся к Майе и поймал взгляд её глаз, устремлённый прямо на него. Нервно сглотнув, Громов поставил музыку и под незатейливую мелодию «Девчонки» Татьяны Булановой произнес: — Уехал в Питер, — отрезал он и нажал на газ. — У него там дела какие-то. — Странно, он всегда предупреждал меня об отъезде. Христа ради, не гони так сильно, а то мы перелетим Цветной*, — Майя усмехнулась, и Костя не смог сдержать улыбки. Лавируя между несколькими полосами, Громов выжимал девяносто и старался как можно быстрее оказаться в офисе, только страшные пробки не просто мешали, а раздражали незамыленный глаз водителя. Скоростные участки сменялись долгими остановками. — Костя, — Майя раскрыла глаза и съехала по креслу. Она растерянно смотрела на его стекло и сжимала сиденье. — Танк. — Поэтому и позвал тебя Белый.       Последующие пятнадцать минут пути Костя рассказывал Майе о подобной ситуации Саши и Фила с Космосом, упоминая любые подробности. Да и не забыл о том, что Оля вот уже два часа находится в роддоме. Последняя новость наиболее огорчила её. Майя не знала о родах подруги и корила себя, что не может быть сейчас рядом с ней. Прикинув расстояние от офиса до больницы, Майя пообещала себе приехать, как только сможет. — Никогда танк так близко не видела. — Всё бывает в первый раз.       Костя вздохнул и поднял плечи, а после нажал на газ, как только поток машин смог сдвинуться с места. После усиленной борьбы с медленными водителями и неработающими светофорами, Костя остановился около офиса, а Майя пулей выбежала из машины, оставив в ней свою сумочку. — Открывай же, — говорила она шёпотом, нажимая на кнопки домофона. Молитва была услышана тут же. Разумовская влетела на второй этаж по белоснежной лестнице и оказалась около кабинета Белова. Резкий запах сигарет врезался в её голову. — Вхожу без стука, не обессудьте, — сказала она, оказавшись внутри.       Саша, совершенно искренне обрадовавшийся встрече с подругой, размеренными шагами подошёл к ней, взглянул в глаза и обнял настолько крепко, что у Майи затряслись руки. — Бог отвёл, — Белый похлопал Майю по плечу и предложил чай. — Видела, что творится? Переживал. Очень рад, что ты в порядке.       Майя улыбнулась, присела за длинный стол и забросила ногу на ногу. Осмотрев кабинет, Разумовская заметила новую картину. На ней был изображён высокий, крупный рыцарь в серебряных доспехах. Его золотые пряди падали на широкие плечи и завивались на кольчуге. Он восседал над побежденным львом и переливал его кровь из кубка в вазу, а на губах его сверкала улыбка. За ним стояла невысокая, престарелая женщина с черными волосами, в которых мелькала редкая проседь, и в руках её поблескивал серебряный кинжал. Майя узнала эту картину. — Нравится?       Майя кивнула и рискнула подойти. Она провела подушечками пальцев по маслу и приблизилась к полотну настолько, что могла дорисовать недостающие эпизоды носом. Майя рассматривала каждую деталь, будто откапывала клад. Саше не оставалось ничего, кроме как смотреть за работой человека, смыслящего в искусстве явно больше. — Саш, не хочу тебя расстраивать, но это копия, — голос Майи был полон уверенности. — Я готова поклясться в этом. — Тьфу, так и знал, что пидор рыночный свинью подложит, — Саша стукнул кулаком по столу. — И ведь втридорога взял! — Эта картина была утеряна в восемнадцатом веке, найдена в середине девятнадцатого. К сожалению, не помню фамилию художника. Видишь, — сказала она и взяла Сашу за руку. Она подвела его к полотну и указала пальцем на деталь в левом нижнем углу. — В оригинале здесь изображена пролетевшая мимо льва стрела. — Вот в следующий раз тебя возьму на такие покупки. Дурят. Черти. — Саш, ты ведь звал меня не о картине поговорить?       Саша закусил губу и хотел было открыть рот, но дверь распахнул Филатов и вежливо поздоровался с Майей. — Саш, там два молодца, просят приюта. — Пусти малых, мы звери что ли? — А к тебе у меня просьба есть, — Саша наклонился к Майе. — Олька в роддоме там одна, Катя с ней, конечно, но ты ей самый близкий человек. Ты последи за ней, хорошо? Я тебе самое родное доверяю.       Майя молча кивнула, а после обратилась к нему с ответной просьбой. — Ни слова Вите, что я была здесь. Уговор? — Космос рассказал, что вы поцапались.       Саша усмехнулся и закинул ноги на стол. Он не знал о расставании друга вплоть до возвращения в Москву. Внутри него с самого начала было четкое понимание, что их два сумасшедших характера рано или поздно дадут сбой. — Хрен с вами, не скажу, — заявил он. — А теперь к Оле поезжай, я чуть позже подъеду.       Попрощавшись с Сашей, Майя постаралась как можно быстрее покинуть здание и оказаться в машине. Она страшно желала сесть за руль самостоятельно, хоть и знала, что Костя не разрешит ей взять управление над своей ласточкой, но оно и не потребовалось. Как только туфелька стукнула на последней ступени, Майя заметила в окне нескольких ОМОНовцев, явно преследовавших тех юношей из Белого дома. Сняв обувь, Майя босая побежала по лестнице и шумно залетела в кабинет Белова. — Саша, шухер!       Реакция была мгновенной. Белов взял Майю за локоть, вывел её из кабинета и подтащил к туалетной двери, силой открыл её и слегка толкнул Разумовскую внутрь. — Помни, ты мне обещала, — сказал он и захлопнул дверь, а Майя спиной, прижимая к груди каблуки, отошла к стене и медленно скатилась по ней, спрятавшись за небольшой выступающей панелью. Зажав себе рот ладонью, она прижала ноги к противоположной стене и не двигалась.       Если бы дверь открыли и не прошли дальше двух шагов, то не заметили бы Разумовскую, на это она и рассчитывала. Майя слышала, как громкие и тяжёлые ботинки быстро перемещались по тонким коврам, смешивались со звуками автоматного скрежета о пол и русским матом. Несколько раз кто-то рискнул дёрнуть ручку двери, но отказался от этой затеи в силу отсутствия времени.       Стихла буря так же быстро, как и началась, однако Майя решила выдержать паузу и бесшумно выбралась из туалета только через десять минут. Медленными, кошачьими шагами она проследовала вниз, где нашла испуганного охранника за работой. Он судорожно просматривал записи с камер и выискивал лица прибежавших ребят. — Сережа, куда их повезли? — Майя на ходу обулась и принялась искать в ящиках охраны запасные ключи. — В Бутылку, Маия Владиминна.       Майя давно наблюдала у Серёжи проблемы с дикцией. — Сережа, ты записи не стирай, — Майя остановила его руку на мышке и аккуратно закрыла видео. — Лучше перенеси на кассету, а компьютер почисть.       Сережа кивнул, но только тоненькая фигурка Майи скрылась за черной дверью, он нажал на кнопку уничтожения.