Каменное слово

В моей руке не быть мечу,

Не зазвенеть струне.

Я только девочка, — молчу.

М. Цветаева

1996 год

      Заработавшись, Надя и не заметила, как посёлок накрыло вечерней рыжиной. Солнце садилось далеко за горизонтом, а золотистые облака плыли за ним, подгоняемые лёгким ветром. Вокруг было спокойно и тихо. Лето кончалось, но кузнечики по-прежнему громко стрекотали в высокой траве, а птицы сидели на ветках старой яблони, с которой время от времени сыпались плоды. Безымянная кошка с пятном, похожим на скорлупу грецкого ореха, нежилась под лавкой, растянувшись на земле. Её жёлтые глаза были чуть приоткрыты, с ленцой следя за проползающими мимо муравьями. Надя ей даже завидовала. Опустившись рядом на корточки, она пригнулась, одаривая животное ласковым взглядом.       — Лежишь, — констатировала она, слегка улыбнувшись. — Отдыхай, пока Зоя Степановна из продуктового не пришла, а то прогонит же, мымра старая.       Кошка перекатилась на бок и, устроив голову на белых лапках, равнодушно закрыла глазёнки. Понаблюдав за ней ещё несколько минут, девушка со вздохом поднялась на ноги, на мгновение скрывшись в доме, чтобы забрать веник. Бетонная дорожка, ведущая от крыльца к сараю, как всегда, оказалась засыпана песком, сухими травинками и листьями. Подметать здесь по несколько раз на дню уже давно стало для Нади обязательным ритуалом, не выполнив который, она могла даже не надеяться на кусок хлеба. У Зои Степановны ни крошки нельзя было получить за просто так, ради всего приходилось работать. Именно этим девушка и занималась весь сегодняшний день. С утра пораньше она полила огород, вырвала сорняки, покормила кур, собрала яйца, подмела и повыкидывала упавшие яблоки. Казалось бы, дел должно было стать на порядок меньше, да только у Зои Степановны всегда находилась работа. И если Надя не хотела, а она уж точно была против, перетаскивать дрова или вёдра с водой, то лучше бы ей найти занятие самостоятельно.       Закончив с наведением порядка, девушка направилась к покосившемуся сараю, не уверенная, что он не рассыпется, если слишком сильно хлопнуть дверью. Внутри Зоя Степановна хранила грабли, лопату, лейки и сушила чеснок. Сегодня его обязательно нужно было подвязать, потому что старое пальто, на котором лежали целые головки, понадобится женщине, чтобы разложить лук. Это значило, что завтра после школы Наде придётся вытряхнуть тряпьё, чтобы не было земли, и помочь с уборкой урожая. Вдыхая застоявшийся запах пыли, девушка прошоркала к облупленному комоду, который затерялся в самом укромном уголке сарая. Выдвинув один из ящиков, она достала оттуда крепкую верёвку, которую следовало натянуть от стены до стены, чтобы позже развесить уже готовые связки чеснока. Хорошо, что для этого хотя бы не нужно было самостоятельно вбивать гвозди.       Надя с трудом насунула на руки старые рабочие перчатки и принялась отчитывать по десять головок, крепко связывая их вместе. Дело шло быстро, потому что не было для неё в новинку. Пальцы работали автоматически, из-за чего девушка вполне могла позволить себе чуток подумать. Мысли в основном были о школе, потому что Надя знала, как тяжело будет управляться со всей работой, когда половину дня проводишь на занятиях, а остальную тратишь на домашние задания. На поблажки от Зои Степановны не стоило даже надеяться. Она была женщиной старой закалки и не терпела никаких отнекиваний, абсолютно всё оправдывая ленью. Убеждать её не было никакого смысла, но у Нади вряд ли оставался выбор, потому что в одиннадцатом классе она планировала больше времени уделить учёбе и подготовке к экзаменам. Завязывая узел на продолговатых стеблях чеснока, девушка заранее подумывала, как бы умаслить злобную Степановну, чтобы и самой в выигрыше остаться и её не слишком уж задевать.       За подобными размышлениями она провела весь следующий час. Сумерки сгустились над головой, так что пришлось зажечь старый фонарь, который порой угрожающе мигал, точно вот-вот собирался погаснуть. Надя заканчивала последние связки и критично оглядывала проделанную работу, гадая, останется ли хозяйка дома довольна. Остановилась на отрицательном ответе, потому что угодить Зое Степановне не мог даже портрет на стене. Надя с трудом представляла, до чего же скверным нужно быть человеком, чтобы так относиться ко всему, что делают окружающие. Парикмахеров женщина недолюбливала, потому что глупостями занимались, продавцов — потому что ни на что другое не годились, школьников — потому что все как один разгильдяи и балбесы, соседей — потому что кабачки у них вырастали быстрее, а малина не была кислой, Надю — потому что мама бросила её на произвол судьбы.       Стянув перчатки, девушка швырнула их на край жестяного ведра и засобиралась в дом. По пути к крыльцу кошку с интересным окрасом уже не обнаружила. Почувствовала, должно быть, скорое приближение Степановны, вот и ретировалась от неё побыстрей.       Несмотря на поздний час, на улице по-прежнему стояла жара. Надя утёрла выступивший на лбу пот, оглядывая пожелтевшую траву и закрывшиеся на ночь цветы. Если зима в посёлке была такая, что сугробы по колено, то и лето не отставало, вовремя радуя тёплой водой в местной речке, где постоянно забавлялись дети. Приметы четырёх сезонов всегда отлично прослеживались: зима здесь белая от искрившегося снега и колючего мороза, весна — бледно-розовая от цветущих деревьев, лето — зелёное от высокой травы и осень — оранжевая от опавших листьев и особенного солнца. Надя давно заметила, что перемены происходили неожиданно и резко, точно смена кадра. Сегодня ты наслаждаешься ярким летом, а завтра смотришь на потускневшую осень. Это, пожалуй, единственное, что по-настоящему удивляло её в посёлке, спрятанном ото всех за стеной непроходимого леса. Не было ни серости между сезонами, ни дождливого ноября, ни сырого марта.       Была всего одна вещь, за которую Надя была действительно благодарна Зое Степановне. Разувшись в небольшом коридоре, она сразу же поспешила в комнату, которая нужна была лишь для того, чтобы засыпать и просыпаться. Внутри стояла одинокая кровать, заправленная мягким пледом, письменный стол, где аккуратной стопкой лежали недавно полученные учебники, и шкаф, где сверху ровным рядком стояли прочитанные ею книги. Комната казалась слегка пустоватой, потому что Надя там толком и не жила, возвращаясь лишь на ночь. Но, по крайней мере, у неё всё-таки был в этом доме свой собственный уголок, где можно было расслабиться. Девушка упала на кровать и закрыла глаза, пролежав в одном положении до тех пор, пока в коридоре не послышалась возня.       — Почему яблоки не собрала, халтурщица? — сразу же последовал вопрос, заданный громким ворчливым голосом.       Оставив пакет с продуктами, Зоя Степановна ворвалась в комнату, хмуро оглядывая сидящую на кровати Надю. Её обвисшие щёки чуть подёргивались от того, как сильно женщина поджимала губы.       — Поди так и провалялась весь вечер! — запричитала она, тяжёлыми шагами проходя глубже. — Зачем только кормлю тебя, заразу такую?       Зоя Степановна провела короткий осмотр помещения, спешно выдвинув ящики и распахнув шкаф. Надя понятия не имела, что она каждый раз хотела там найти, но хозяйка всё равно повторяла одни и те же действия, когда откуда-то возвращалась. Вероятно, она до сих пор считала, что раз девочку несколько лет назад привезли из детдома, то на руку она по-прежнему нечистая, и оставлять такого ребёнка одного без опасений, что он может что-то украсть, попросту нельзя. Надя не произнесла ни слова, молча наблюдая за тем, как Степановна разворачивала книги, устраивая им такую встряску, словно хотела, чтобы выпали страницы. Удивительно, что она искала там деньги, которых у самой не было.       — Где были сегодня? — спросила девушка, твёрдо вознамерившись удержать Зою Степановну от дальнейшего уничтожения своих вещей. — Магазин же близко совсем, а вы вон затемно вернулись.       — Тебе то что за беда? — женщина раздражённо отмахнулась. — Раскудахталась, посмотрите на неё. Лучше бы чего полезного сделала.       — Чеснок подвязала, — сказала Надя, поднимаясь с кровати. — Хотите, чайник поставлю?       Зоя Степановна всплеснула руками, с негодующим видом отбрасывая от себя потрёпанный учебник русского языка. Он у Нади самым плачевным оказался. Весь какой-то надорванный, со смятыми страницами и рисунками прямо посреди упражнений. Проследив взглядом траекторию его падения, девушка встретилась глазами с хозяйкой, смотревшей на неё с таким выражением, что Надя сразу всё поняла. Женщина была обладательницей особенно неприятных, пожелтевших от старости глаз, в которые девушке никогда не нравилось смотреть подолгу. Она считала, что у хорошего человека не могло не быть красивых глаз, что в её собственных принижало Степановну ещё сильнее.       — И это ты называешь книгой? — стряхнув с лица седую прядь, та вновь подхватила злосчастный учебник, принимаясь трясти им в воздухе. — Ты что хочешь, чтобы обо мне подумали, Надежда? Что я девку из детдома забрала, а детдом в девке так и остался?       Надя с тихим вздохом опустила голову, изнутри покусывая щёки. Осмотрела ковёр под ногами, сосчитала половицы, сравнила свои носки с носками хозяйки и залипла на её длинной юбке, которая колыхалась каждый раз, когда Зоя Степановна совершала какое-либо движение. Когда-то её злые слова действительно могли задеть, довести до слёз, обидеть, но сейчас Надя уже свыклась, потому что ничего нового Степановна не говорила. Девушка неожиданно подумала, что, скорее всего, получилось бы очень смешно, если бы однажды она подошла к хозяйке и пересказала ей её же собственные слова.       — Ты у меня это брось, три года уже управы найти не могу! — текст остался прежним, сменилось только время. — Кем вырастешь, а? Или у тебя другие на жизнь планы? Не забывай только, что в посёлке у нас люди культурные живут, в услугах не нуждаются! А в Москву, в притон этот, кто тебя за даром возьмёт, мамка что ли? Так нет её у тебя, померла!       Сложив руки перед собой, Надя потирала большие пальцы друг об друга. Скоро Зоя Степановна успокоится и как ни в чём не бывало попросит её заварить чай и обязательно подлить молока.       — Учебник чтоб в божеский вид привела, ясно? — сердито процедила женщина, уже на выходе из комнаты добавляя: — И чайник всё-таки поставь, Надежда. Поговорим с тобой.       Когда она скрылась за дверью, напоследок хорошенько ею хлопнув, Надя, наконец, осмелилась сдвинуться с места. Какое-то время она всё ещё смотрела туда, где всего мгновение назад возвышалась грозная Зоя Степановна, а затем подошла к столу, на скорую руку собрав развороченные учебники обратно в стопку. Выдвинула один из ящиков, тревожно проверяя содержимое, хоть и знала, что ничего с ним не произошло. Надя хотела хоть чем-то занять руки, напряжённо раздумывая, о чём же Степановна хотела с ней поговорить. Просто сидеть и разговаривать за чашкой чая было совершенно не в её характере, поэтому девушка даже близко не могла представить, чем это заслужила. Сидеть напротив Зои Степановны было ещё хуже, чем выслушивать все её ядовитые речи.       Собравшись с духом, Надя покинула комнату.       На кухне её уже ждала Зоя Степановна, сидевшая за столом и наблюдавшая за девушкой с таким презрением, словно та только что её подставила. Девушка удивлённо приподняла брови, но всё же набрала в чайник воды и зажгла плиту. Пока она гремела посудой, выуживая любимую хозяйкину кружку, не переставала чувствовать, как чужой взгляд сверлил спину, словно пытаясь прожечь там дыру. Наде захотелось передёрнуть плечами, но она усилием воли заставила себя играть невозмутимость.       — И молоко не забудь! — приказным тоном буркнула Зоя Степановна, постукивая пальцами по поверхности стола.       Надя молча кивнула, в давящей тишине ожидая, пока закипит вода.       «Ну чего ты уставилась?!» — взвинченно думала она, потрясывая ногой. — «Только и можешь, что в спину мне смотреть. Вот погоди, вернётся за мной Во…»       — Я тебе чего сказать-то хотела, — начала Степановна, прерывая поток мыслей на самом любимом Надином моменте. — Ты, Надежда, если учёбой вообще интересуешься, то знать должна, что в школе до старости не просидишь.       Надя взяла с батареи полотенце, обернула его вокруг ручки чайника и налила в кружку кипяток. За словами Зои Степановны точно стоял какой-то подвох, но девушка могла лишь жевать губы, ожидая приговора. До совершеннолетия женщина, увы, имела над ней полную власть, а иначе Наде некуда было даже податься. Поэтому, набрав в грудь побольше воздуха и задержав дыхание, она приготовилась слушать. Кружка совсем скоро заняла своё законное место на столе и девушка отвлеклась, чтобы достать из холодильника бутылку молока, которую Зоя Степановна только сегодня принесла из магазина.       — В медучилище у меня пойдёшь, — произнесла женщина, обхватывая руками чашку и с громким звуком делая первый глоток. — Врачей у нас нормальных нет, а уколы мне ставить рано или поздно понадобится. Так лучше уж тебе доверить. Хоть ты и безрукая, но человек всё-таки знакомый.       — Нет, — резко обернувшись, Надя судорожно покачала головой. — Какой из меня медик, Зоя Степановна, ну вы что? У меня память плохая. И крови я боюсь.       — Ага, память у неё плохая, как же! Донесла мне твоя учительница, как ты стихи шпаришь. Обманывать надумала, Надежда? — женщина закатила глаза, нахмурившись. — А врачом, между прочим, быть сейчас очень престижно. Ты, прежде чем нюни распускать, имей в виду, девочка моя, что о тебе люди подумают.       Надя вытаращила на Зою Степановну небесно-голубые глаза, чувствуя, как всё внутри сжимается от безысходности. Что ей было делать? Учебный год ещё даже не начался, а девушка уже всем сердцем желала, чтобы он никогда не кончался. Не могла она представить себя в роли медсестры, ставившей капельницы, прививки, уколы и диагнозы. Надя пока не особо задумывалась о том, к какой профессии у неё лежало сердце, но теперь точно поняла, что доктора в этом списке не было и не будет. Но в лице Зои Степановны девушка сразу разглядела холодную уверенность в своих словах. По одному взгляду на неё было сразу понятно, что никаких возражений женщина терпеть не собиралась. Она уже считала это дело закрытым гештальтом, явно не собираясь ни уступать, ни обсуждать иные варианты.       — Ты поди, Надежда, форму на завтра отутюжь. Утром цветов за домом нарви. Покрасивее смотри, покрепче, чтоб не рассыпались, пока нести будешь, — Степановна снова сёрпнула чаем. — А как придёшь, так лук убирать начнём. Пальто вытряхнешь. Ну и по дому мне завтра поможешь. Окна пора бы вымыть, да и ковры давно уже выбить хотела… Всё, иди с глаз моих! Иди-иди, девочка, не надоедай.       Надя кивнула и, не став спорить, вернулась обратно в комнату. Отглаженная с прошлого года форма, как и всегда, висела в шкафу на плечиках. Едва коснувшись ткани, девушку накрыло воспоминаниями о школе. Не сказать, что все они были приятными, но отчего-то именно в этот момент Надя не могла думать ни о чём другом. Трель звонка, скрежет мела по доске, стук мячей в спортзале, крики первоклассников на первом этаже… Всё это казалось ей по-своему занятным, особенным. Надя хорошо понимала, что определённый период её жизни, когда ответственность за детей всё ещё несут родители, подходил к концу. Время бежало вперёд, она становилась взрослее и начинала осознавать многие новые для себя вещи. Например, почему Зоя Степановна так ненавидела маму и за что невзлюбила её саму. Это было важнейшим открытием с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, поэтому на остальных Надя старалась сильно не зацикливаться.       Гладя рубашку, она вновь припоминала слова Степановны. И, глядя на свои руки, прилагала максимальные усилия, чтобы представить на них белые перчатки. Ну почему кто-то смел думать, что может решать за неё? Может, она в своей жизни хотела бы стать музыкантом и разъезжать по России с концертами. Или известным писателем, чтобы когда-нибудь опубликовать самую душераздирающую книгу, такую, чтобы ещё столетия после Надиной смерти её название оставалось бы на слуху.       «Жаль, что «Унесённые ветром» написала не я», — пританцовывая от волнения, сокрушилась она. Сразу же после этого в голову ударила новая мысль, острым концом кольнув мозг: — «Не стану я никаким врачом. Пускай в обществе буду последним человеком, но не стану, не стану!»

***

      Утро обещало быть безрадостным.       Надя давно уже не ощущала такого сильного воодушевления перед походом в школу, как когда-то в начальных классах. Теперь всё, что связано с уроками, воспринималось ею как взрослая обязанность, с которой поздно уже было бороться. Иногда у неё закрадывались определённые домыслы, что с раннего возраста детей пытались подчинить определённой системе, при которой вставать нужно с утра пораньше и усердно работать до самого вечера, но подобные мысли обычно быстро испарялись, смытые более интересными. Надя любила размышлять о книгах и представлять себя в роли их главной героини. Она всегда была мечтательной девочкой, отчего большую часть времени находилась глубоко в себе, сознательно игнорируя окружающих. В школе её не то чтобы не любили, просто не замечали. Все знали Надю как тихую, странную девчонку, которая сидела где-то в углу на предпоследней парте, никогда самостоятельно не тянула руку, училась не хорошо и не плохо, а на переменах чаще всего занималась созерцанием вида из окна. Её всё полностью устраивало. В посёлке детей и взрослых связывало общее убеждение: все они считали, что чужаки, приехавшие из других городов, обязательно принесут проблемы. К новым лицам всегда относились настороженно, а потому Надя частенько испытывала облегчение за то, что уродилась настолько скучной, что никто даже не пытался разглядеть в ней угрозу.       Она не застала момента, когда в посёлок переехал Антон Петров со своей семьёй, но слышала, что приём ему устроили далеко не самый тёплый. Поговаривали, что мальчишку несколько раз даже били, подлавливая в подворотнях, но Надя не узнавала подробностей. Ей хватало и того, что мысленно она могла выразить своему однокласснику каплю сочувствия, хотя никогда и не упоминала об этом вслух. Какому парню понравится слышать от девчонки, что она испытывает к нему жалость?       Вздохнув, Надя закончила завязывать галстук и принялась за причёску. С утра её всегда посещала глубокая задумчивость, поэтому девушка действовала машинально, сплетая длинные рыжие пряди в колосок. Она смотрела в зеркало, думая о том, что сегодня в школе наверняка будет очень оживлённо. Линейка для первых и одиннадцатых классов, с которой должен был начаться день, обещала громкую музыку и радостные вопли. Несколько уроков с большой вероятностью пройдут быстро, потому что посвящены будут поздравлениям с началом учебного года и напутствиям на будущее от учителей. Домашнего задания Надя заранее ожидала только по математике, потому что ни один праздник не мог остановить преподавателя от излюбленных издевательств над учениками. В целом картина складывалась довольно радужной, поэтому об уроках Надя больше не думала, вместо этого представляя, как пройдёт встреча с одноклассниками.       Представлять было особо нечего, потому что с большинством девушка ни разу не говорила, а с остальными разве что время от времени здоровалась и прощалась. Бесполезно было ожидать от них каких-либо изменений. Главное, чтобы её не достиг острый язык Смирновой, и какой-нибудь там Бабурин не решил шутки ради выбросить в окно все её вещи. Надя дорожила своим покоем, потому что, сказать честно, в жизни ей на много лет вперёд хватило драк, отнимания игрушек и плевков в спину. Лучше, когда не замечают, чем когда цепляют на каждом шагу.       Напоследок взглянув в зеркало и подхватив сумку, девушка неслышно выпорхнула из дома, минуя особенно скрипучие дощечки, чтобы не потревожить Зою Степановну. Та давно была на пенсии, а из-за того, что хлопотать по дому не было особенно нужно, вставала только тогда, когда солнце уже вовсю палило. Оказавшись на крыльце, Надя вдохнула прохладный свежий воздух и сощурилась, глядя на ярко-голубое небо, напрочь лишённое облаков. На лавке под окнами её уже поджидала кошка, вальяжно растянувшаяся во всю длину своего светлого тельца. У Нади оставалось достаточно времени, чтобы успеть нарвать букет и добраться до школы, поэтому она, улыбаясь, подошла ближе, погружая ладонь в мягкую шерсть на пушистом животе зверушки. Та, слабо муркнув, приоткрыла глаза.       — Ну что ты всё сюда приходишь, м? — шепнула девушка, разглядывая розовые подушечки лап. — Знаешь же, что нечем мне тебя кормить. Зоя Степановна только о себе и думает. Хочет, чтобы я на врача учиться пошла, представляешь?       Наде показалось, что кошка и правду всё поняла, потому что в следующую секунду, перекатившись, села и принялась глядеть на неё, чуть склонив голову. Должно быть, она была голодной, но с этим Надя никак не могла помочь, потому что Зоя Степановна вела строгий учёт продуктов и бесполезно было даже пытаться стянуть что-то без её ведома. Людская жадность не знает границ, поэтому даже лишний кусок колбасы, отрезанный на бутерброд, никогда не оставался незамеченным. А животинку всё равно было жалко. Будь Надина воля, она бы её и в дом пустила, но гадкая старуха ни за что не смогла бы смириться с шерстью, грязью, блохами, запахом, ну или чего бы она там ещё напридумывала?..       — Ладно, — едва шевеля губами, произнесла девушка. — Вечером я постараюсь достать тебе еды, договорились? Ты только ведьме этой не попадайся.       Её тонкие пальцы прошлись за ушком и перебежали на шею, почёсывая кошку отрывистыми ласковыми движениями. Та с удовольствием тянулась к рукам, мягко мурча, точно небольшая тарахтящая машинка. Перед тем, как заснуть, Надя часто мечтала о том, что когда-нибудь все её обидчики получат по заслугам, а сама она сможет упорхнуть в столицу, словно ласточка без зазрений совести, оставив прежнюю жизнь позади. Кто знает, может, если бы ей представилась такая возможность, она бы и приученную к нежностям кошку забрала бы с собой в несущийся подальше отсюда поезд…       Грустно выдохнув, Надя вскинула голову, какое-то время глядя на чистое небо и яркое солнце, искрящее золотистыми лучами. На душе отчего-то стало тоскливо. На мгновение девушка поджала губы, в очередной раз проваливаясь в короткие воспоминания из детства. Ей не хотелось прощаться с молодостью, не хотелось проживать очередной скучный год, но ещё сильнее не хотелось, чтобы наступило то самое будущее, о котором без умолку толдычат учителя, соседи и Зоя Степановна. Жизнь после школы казалась Наде тайной за семью печатями. Она не могла свыкнуться с мыслью, что всего через год только устаканившееся существование вновь перевернётся с ног на голову, а её саму судьба забросит в никому не ведомые дали.       Занятая своими мыслями, девушка отправилась на задний двор, наспех нарвав белых лилий,. Букет лежал в её руках, источая приятный аромат, который Надя помнила ещё с детства. Мама тоже любила лилии.       Дорога до школы заняла не больше двадцати минут, которые девушка провела наедине с собой, по пути оглядывая всё ещё зелёные деревья, душистые цветы и аккуратные домики, где каждое окно было зашторено тонкими тюлями. По всем этим тропинкам Надя ходила сотни раз, но каждый день всё равно находила что-то новое: вот соседка выставила на подоконник рассаду, вот собака спит под кустом, вот лавку покрасили, а там вообще крышу чинят. Вокруг было множество вещей, за которыми ей бы хотелось понаблюдать чуть дольше, но школу, увы, никто не отменял, хотя Наде и страх как хотелось. В душном кабинете среди язвительных и озлобленных одноклассников ей было совсем уж худо, отчего здоровье во время учёбы часто подводило. А тут уж каждый сам волен выбирать: остаться наедине с Зоей Степановной на целую неделю или ходить на занятия с температурой, кашлем и соплями. Для Нади всё было очевидно.       Нехотя добредя до невысокого здания школы, она приостановилась, внутренне настраиваясь на то, что ждало её впереди. Краем уха Надя слышала, как на заднем дворе проверяли работу микрофонов, скандируя избитое «раз-раз». Кругом сновали дети с полными портфелями и пышными букетами. Девушка готова была поспорить, что все они, кроме разве что первоклашек, скачущих за руку с родителями, думали о том, как бы поскорее оказаться дома. На долю секунды голова пошла кругом. Казалось, будто на сегодняшней линейке собралась половина посёлка, а вторая ещё не вернулась с ночных смен, но тоже вскоре подтянется. Надя прищурилась, на полном серьёзе прикидывая, как же такое количество детей умещается в этом крохотном здании. Вспомнила про бесконечный круговорот, когда одни уходят, уступая место другим. Кто-то насовсем, а кто-то просто поднимается на более высокую ступень. Несмотря на все неприятности, связанные с учёбой, Надя была бы не сильно против подняться ещё на одну крохотную ступеньку.       На мгновение прикрыв глаза, она собралась с силами и сделала, наконец, несколько шагов, чтобы пройти ко входу. Не сказать, что это далось слишком тяжело, но Наде всё равно показалось, что она прошлась по раскалённым углям, догорающим после страшного пожара. А главный очаг этого кошмара, как все наверняка поняли, разгорался в кабинете на третьем этаже, где все должны были встретиться до начала линейки. Быстро взбежав по лестнице, Надя прошмыгнула туда практически незамеченной. Её очень порадовал тот факт, что занятым болтовнёй одноклассникам некогда было обращать внимание на зашуганную тихоню, которая и правильно себя подать не умела, и ответить на оскорбления вряд ли смогла бы. Заняв своё место на третьей парте первого ряда, Надя, расставив логти, улеглась на стол, спрятав красное лицо. Она привыкла отовсюду ожидать подвоха, поэтому, находясь в классе, никак не могла расслабиться. Напряжённые угловатые плечи чуть дрогнули, когда с другой стороны кабинета послышался звук падения: слетели с парты чьи-то вещи. Следом за этим раздался гнусавый смех и тихая перебранка. Надя не хотела даже знать, скинул ли их кто-то намеренно или те упали сами. Это не имело никакого значения, потому что в классе всё равно стало на порядок шумнее, и девушка снова разнервничалась.       Она ждала появления классного руководителя и, если честно, начала уже думать, что та не появится. Где же её носит, когда так необходимо навести среди учеников порядок? Надя услышала, как за её спиной внезапно развернулось бурное веселье, в котором наиболее явно выделялись шепелявые возгласы и металлический стук, с которым нож-бабочка складывал крылья. По затылку пробежали мурашки, отчего ей тут же захотелось передёрнуть плечами. Одно из самых напряжных событий прошлых лет сидело наискосок от неё, стоило протянуть лишь руку. За три месяца каникул Надя даже подотвыкла от прилетавших в спину скомканных бумажек, где корявым почерком были написаны примеры, которые ей лучше было бы решить. Одного воспоминания девушке хватило для того, чтобы ещё сильнее вжать голову в плечи, стремясь стать максимально незаметной. Хулиганы по-настоящему пугали её своим развязным поведением и ощущением вседозволенности, что позволяло им с лёгкостью стрелять деньги у малышни, курить за школой и в туалетах, устраивать драки и мутузить друг друга до чёрных пятен перед глазами.       Встретившись со своим страхом лицом к лицу, а точнее бок к боку, Надя боролась с ним в одиночку, специально подвинувшись как можно ближе к краю стола, хоть и прекрасно понимала, что гопарей-спортсменов это не остановит.       «Надеюсь, год начнётся с пересадки», — потрясывая ногой, думала девушка. — «Пожалуйста, Антонина Ивановна, линейка может подождать несколько минут, я вас умоляю!»       Но несмотря на мольбы никакой пересадки не случилось, а учительница так и не появилась. Прошло около пятнадцати минут, во время которых Наде всё время казалось, что на её спину наклеили то ли жвачку, то ли стикер с дурацкой надписью. Разумеется, ничего такого не было в реальности, но девушка не могла отделаться от ощушения, что момент её позора вот-вот настанет. Такую сильную тревогу она чувствовала впервые за последние школьные годы, но никак не могла ухватиться за её источник. Наде всегда казалось, что она близка к пониманию, но как только она начинала думать, что нашла причину, та улетучивалась, уступая место новым безумным догадкам. Каждый взрыв хохота Надя воспринимала на свой счёт, мысленно готовясь к тому, что в любое мгновение её спокойной жизни мог прийти конец.       — Слыхал, на, — хулиганы переговаривались гудящим шёпотом, который Надя попросту не могла не услышать. — В кино ужастик новый идёт. Корефан мой ходил. Сказал, что разнос внатуре, на!       — Ага, — сосед согласился с ним, явно наслышанный о нашумевшей новинке, которая так здорово выстрелила среди разношёрстной аудитории. — Полинку что ли сводить?       Не отдавая себе отчёта, Надя прислушивалась к чужой болтовне. Переведя взгляд на первые парты, она быстро нашла глазами чёрную макушку Морозовой. Её гладкие блестящие волосы как всегда покоились на плечах изящными волнами, отчего Наде не составило труда понять, чем же Полина так нравилась всем одноклассникам. Её идеально выглаженная одежда, примерное поведение, хорошие оценки и громкий титул «Первой скрипки школы» говорили сами за себя. Наде всегда казалось, что общаться с Морозовой было в некоторой степени даже престижно, словно она красный диплом, который в случае чего мог послужить неоспоримой опорой и гарантией хорошего будущего. Она вся из себя такая дружелюбная, ответственная и милая, что для учителей словно само собой разумеющимся было убеждение, что такая девочка не станет общаться со всяким отребьем, а потому в друзья к Полине пробивались практически все, чтобы обелить себя в глазах преподавателей. Правда, удавалось это в основном женской части класса. Парней Ромка к ней категорически не подпускал. И насчёт этого у Нади тоже имелось своё мнение, которое ей некому было высказать. Она посмотрела в сторону закрытой двери, с нетерпением ожидая, пока в класс войдёт Антонина Ивановна и ребята наконец-то затихнут. Но спустя пару минут ручка так и не опустилась, и девушкины мосли вновь метнулись к Полине и Роме. Ей всегда было интересно: какого это, когда в тебя, такую славную и правильную, влюблён человек, не раз побывавший в кабинете участкового? Надя почему-то не могла остановиться на чём-то конкретном. Решила лишь, что это должно быть очень интересно, потому что, даже не зная Пятифанова вне стен кабинета, она понимала, что он точно не выглядит как человек, с которым можно заскучать.       «Но Полине он вроде не нравится», — между делом подумала Надя, вернувшись взглядом к чёрной шлейке её сарафана. Морозова старательно выводила что-то в тетради, отчего локоть её мерно покачивался на краю парты. — «Она просто пользуется его чувствами, когда это выгодно».       Этот вывод пробудил в Надиной груди странный энтузиазм, отчего ей сию же секунду захотелось продолжить мысленно копаться в чужих взаимоотношениях, раз уж заняться всё равно было нечем. Молча наблюдая за одноклассниками на протяжении долгого времени, она не без оснований считала, что вполне могла бы распознать в их коллективе чьи-то секреты и тайные воздыхания. Например, где-то в середине прошлого года, когда на биологии её попросили раздать лабораторные тетради, Надя случайно увидела, что вместо зарисовки яйцеклетки, Антон Петров нарисовал на небольшом листе кого-то, кто очень напоминал Полину. А ближе к концу того же года с удивлением отметила, что Катя Смирнова, которую многие считали той ещё язвой, миленько болтала с вышеупомянутым Петровым, заливисто смеясь с его попыток удариться в юмор. Чудно, подумала тогда Надя, а сейчас, вспоминая все эти моменты, искренне не понимала, как вообще между этими совершенно разными людьми могла завязаться такая масштабная Санта-Барбара.       «Интересно, а сами-то они в курсе?» — подумалось Наде, потому что, по её мнению, со стороны подобное невозможно было не заметить. Но, тем не менее, никто из ребят не подавал заметных признаков соперничества: Катя и Полина частенько стояли вдвоём на коридоре, болтая о всякой всячине, а Рома и Антон, собираясь после школы, вместе шли по домам. Девушка отвернулась к окну, наблюдая за колышущимися на ветру ветками берёзы, что росла неподалёку от школы. Возможно, заподозрить что-то не то мог только Игорь — Бяша, как чаще всего говорили, — но Наде он никогда не казался настолько чувствительным, чтобы акцентировать внимание на улыбках и взглядах. Честно говоря, Надя считала его недалёким, трусливым мальчишкой, которому просто повезло однажды сдружиться с Пятифановым, потому что без него запал бурята сразу же заметно угасал.       В классе по-прежнему было шумно. Казалось, от десятков голосов, что наслаивались друг на друга, даже стены ходили ходуном, и Надя удивлялась, что к ним до сих пор не заглянул никакой учитель, чтобы проследить за дисциплиной. Она снова отвернулась к окну, скучающе следя за пухлыми воробьями, скачущими неподалёку от кормушки. Вероятно, та была пуста, но отчего-то птицы не спешили разлетаться, забавно качаясь по песку и нежась в палящих солнечных лучах. Надя представила себе предстоящую линейку и понадеялась, что они попросту на неё не успеют, но не тут-то было: дверь со скрипом распахнулась.       — Ну чего вы так галдите? С первого этажа слышно, — сворливо высказалась Антонина Ивановна, мелкими шажками процокав к учительскому столу.       Бросив выразительный взгляд на задние парты, она уселась на своё место и раскрыла журнал. Постепенно гул в кабинете унялся и лишь непонятный рокот шуршащего шёпота прошёлся по классу, отчего Надя, по-прежнему глядящая в окно, почувствовала себя странно. Нервным движением поправив съехавшие вперёд очки, учительница взяла ручку и принялась грубым голосом называть фамилии, отмечая присутствующих. Слушая её рявканья, девушке вдруг показалось, что каникул не было и вовсе. Со стороны Антонины Ивановны не прозвучало ни поздравлений с началом учебного года, ни пожеланий успеха, ни разговоров о прошедшем лете. Это заставило Надю вообразить, будто она попала во временную петлю, замкнутый круг, где не оставалось ничего, кроме ежедневного хождения на уроки.       — Так… Тимофеев… Тополев… — учительница начала с конца списка, то и дело поднимая глаза на названных учеников. — Смирнова… Пятифанов… Почему не в костюме, Пятифанов?       — А чё? — тот криво улыбнулся в ответ, откидываясь на спинку стула. Он смотрел на Антонину Ивановну с вызовом в глазах, явно готовый дать отпор на любые её придирки.       — А ничё, — она окинула взглядом сидящего рядом Бяшу, но лишь молча покачала головой, возвращаясь к журналу. — Понимаю, что ты у нас молодой и красивый, но сегодня торжественный день, можно было и потерпеть пару часов. Кто там у нас дальше? Петров… Нестерова…       Шум в ушах медленно сошёл на нет, и Надя облегчённо прилегла на стол, вслушиваясь в монотонный голос преподавательницы. Пускай все хулиганы и казались ей жестокими и волнующими, она не могла отрицать их безбашенной смелости, хотя бы потому, что сама никогда не смогла бы ответить учителю что-то, кроме извинений. Поэтому Надя предпочитала сидеть тише воды, ниже травы, лишь бы не пришлось лишний раз подавать голос при всём классе.       — Морозова… Маркова… Не лежи на парте. Самая уставшая?       Осознав, что на ней заострили внимание, девушка вздрогнула, поспешив подняться. Удовлетворённая быстрой реакцией, Антонина Ивановна продолжила зачитывать фамилии, а Надя покосилась на собранный ею букет, о котором успела совершенно позабыть. В голову коротким импульсом стрельнуло обиженное желание выбросить его, затолкав поглубже в мусорку, лишь бы не дарить учительнице, которая решила при всех сделать ей замечание. Надя сверлила поверхность стола застывшим взглядом и не решалась поднять головы, отчего-то считая, что половина ребят с насмешкой повёрнуты в её сторону.       Закончив со списком, Антонина Ивановна поднялась и прошла к двери, тихо приговаривая:       — Так… Своих шалопаев отметила, теперь этот… — чуть громче, явно обращаясь к кому-то снаружи, добавила: — А ты давай, не стой столбом, заходи.       По классу снова пронеслась волна взбудораженных голосов, что вынудило Надю вкинуть-таки голову. Словно в огромном улье, где копошились сотни жужжащих пчёл, все снова ударились в скомканные обсуждения, быстро обмениваясь догадками. Девочки смущённо хихикали, накручивая на пальцы пряди волос, а мальчишки настороженно переглядывались, ведя безмолвный диалог. Надя не понимала причины всеобщего возбуждения, но могла с лёгкостью догадаться, что в классе между ребятами витала занятная новость, о которой ей не потрудились сообщить. Она тайком оглядывала одноклассников, стараясь понять что-то по их лицам, но эмоции у всех были настолько разными, что оставалось только поддаться течению и увидеть всё своими глазами.       Вслед за учительницей в кабинет вошёл парнишка с мотающимся на плече чёрным рюкзаком. Остановившись рядом с доской, он окинул кабинет на удивление смелым взглядом, из-за которого Наде почудилось, будто с этого момента всё в школе изменится.       — Балаган прекратили! — строго пригрозила Антонина Ивановна, впопыхах ища что-то на столе. — Ваш новый одноклассник, прошу любить и жаловать.       Она выглядела слишком занятой, чтобы уделить его знакомству с коллективом достаточно времени, а потому не обратила внимания на шепотки со всех углов.       — Занимай пока любое свободное место, — кивнув самой себе, учительница отдала распоряжение, продолжая рыскать по своим вещам. Она даже не взглянула на новенького, когда во всеуслышание пробубнила: — Потом все познакомитесь, а то мы того и гляди линейку пропустим.       Без лишних разговоров парень снова осмотрел кабинет, желая найти себе местечко получше. Надин мозг лихорадочно работал, потому что пустующих стульев в классе было всего два: рядом с ней и рядом с Семёном Бабуриным. Ситуация складывалась довольно поганая. На это указал красноречивый стук, с которым на деревянную сидушку опустился полный учебников портфель. Плечи заметно ссутулились, и Надя сильно пожалела, что оказалась недостаточно уверенной и храброй, чтобы точно так же выразить свой молчаливый протест. Место справа от Бабурина можно было считать занятым, так что девушка ужаснулась, когда новенький, безразлично пожав плечами, двинулся в её сторону, по дороге переступая разбросанные среди прохода сумки. Одноклассники оборачивались, буравя его спину тяжёлыми взглядами, и Надя в очередной раз потеряла опору под ногами, когда поняла, что совсем скоро все будут пялиться и на неё тоже.       «Ладно…» — судорожно подумала она, отворачивая голову. — «Все так реагируют, как будто он сделал что-то плохое. Но ещё не успел, правда же? И нет ничего такого в том, что мы будем сидеть за одной партой. Пустяки, подумаешь!»       Теперь в классе этот паренёк исполнял роль главной мишени, потому что в забытой всеми тайге был глотком свежего воздуха, из которого так и хотелось вытянуть жизненные силы. Пока длились эти бесконечные секунды, когда он шёл к её третьей парте, Надя успела придумать всего два расклада на ближайшее будущее: либо его попросту загасят местные хулиганы и сплетницы, либо он сам превратится в одного из них, что, как ей показалось, наиболее вероятно. Если бы она с кем-то поделилась своими мыслями, то этот кто-то мог бы напомнить про Антона Петрова, который в итоге не превратился ни в одно, ни в другое, но на это у Нади уже был бы заготовлен ответ. Она не застала этого, но могла поклясться, что Антон точно не выглядел как тот, кто будет смело смотреть в глаза потенциальным обидчикам, оценивая каждого по своим личным критериям. Хотя бы потому, что в момент перевода он был шестиклассником, ребёнком, которому, понятное дело, было слишком страшно идти к новым детям, что проучились и прожили практически бок о бок всю свою жизнь. Надя искренне верила, что тогда Катины бесчинства не наносили столько урона, а Ромкина шайка не была настолько жестокой, потому что все они были детьми с не до конца сформированными характерами, личностями и желаниями. Теперь же она точно знала, что сердца местных уже подростков закалила нелюдимость и грубость их родителей, а также отсутствие какого-либо контроля. Большинству оставался всего какой-то крошечный шажок до совершеннолетия, поэтому Надя вовсе не удивилась бы, если на новенького обрушился шквал всеобщей ненависти и презрения.       «Местным подросткам ничего не стоит даже забить друг друга камнями», — думала она, напряжённо вглядываясь в спину спереди сидящего одноклассника. — «Если Антону повезло по-настоящему с кем-то сдружиться, то этому никто такой поблажки не даст. Тем более, что у всех здесь уже есть свои товарищи».       Только лишь последнее слово оформилось в голове, как Надя тут же вспомнила одинокую себя, у которой в школе не было никого близкого.       «Но это же не значит, что я обязана становиться для кого-то спасательным кругом?»       В мысли лезла всякая ерунда. Наде отчего-то казалось, что с новеньким обязательно придётся общаться именно ей, потому что хоть она и не желала, но бросить его на растерзание клыкастым волкам неправильно. Она почувствовала, как он, сам того не зная, наложил на её запястья кандалы ответственности, а всё из-за того, что Бабурин смог отделаться от нежелательного соседства, а Надя — нет.       Наконец барабанная дробь прекратила своё звучание внутри её черепной коробки, и парень, отодвинув стул, плюхнулся на него, чуть опускаясь вниз по спинке.       — Надя? — спросил он, протягивая руку.       Девушка повернулась со смесью замешательства и настороженности на хмуром лице. Её глаза буквально впились в чужую ладонь и, не совсем понимая, чего ему нужно, она воззрилась на новенького с подозрительным прищуром. Его внимательные карие глаза заискрились от радостной улыбки, которую тот сразу же послал Наде в ответ на её заторможенность. Русые кудри зашевелились на лбу, когда новенький сдавленно рассмеялся, наблюдая за растерянной одноклассницей. Чтобы хоть немного помочь ей влиться в ситуацию, он потряс рукой, требовательно переворачивая кисть ладонью кверху. В Надином мозгу лихорадочно вертелись шестерёнки. Она слышала только их нескончаемое поскрипывание, чувствуя, как жизнь вокруг мгновенно замерла, сосредоточиваясь на этом моменте. Что ей нужно было сделать? Надя надеялась, что он, как и все в этом классе, сделает вид, что её не существует, и позволит девушке и дальше сохранять в себе подобие покоя. Но, подумать только, этот человек протягивал ей руку! И Надя должна была пожать её, если хотела сделать верный выбор, но никак не могла заставить тело двигаться.       — Выглядишь как Надя, — весело сказал он и, не обращая внимания на чужую заминку, сам схватил со стола Надину руку и легко потряс. Ей это не понравилось.       — Я Лёха Вагин, — представился он, отчего девушке неожиданно захотелось огрызнуться.       Его улыбка показалась чересчур самоуверенной и наглой, поэтому ей стало даже слегка неприятно от того, что она вздумала жалеть такого человека. Надя ощущала себя так, словно на неё опрокинули ушат ледяной воды и выставили на холод, где не оставалось ничего, кроме как отчаянно трястись в попытке согреться. По затылку прошлась волна мурашек, и Наде до одури захотелось, чтобы кто-то выручил её из этого положения. Лёшина ладонь была влажной от пота и по размерам в несколько раз превосходила её собственную. Надя смотрела на свои побелевшие от напряжения пальцы, зажатые в его руке, и принялась трясти ногой ещё более яростно. Ей казалось, что парта ходила ходуном над её дрожащей коленкой, но, бросив на неё быстрый взгляд, Надя так ничего и не увидела.       — Понятно, — спешно откликнулась она и вырвала ладонь из затянувшегося рукопожатия.       Антонина Ивановна призывала всех поднять пятые точки и спуститься вниз на торжественную линейку.